Текст книги "Привычка к войне"

***

Ночью стреляли. Мы, вновь прибывшие, но уже достаточно офанаревшие от происходящего вокруг, не знали, как на это реагировать.

Как только на батальон опустилась тьма, – то тут, то там затрещали выстрелы. То реже, то чаще, одиночными и короткими очередями. Иногда к автоматам подключались пулеметы, – их звук был чуть реже, но гораздо основательнее, сочнее. Звуки выстрелов носились над крышей палатки, а я лежал на втором ярусе шконки, уперевшись в эту провисающую тряпку потолочного полога носом, и думал, что должно пройти какое то время и случиться определенные события, чтобы я так же лежал и, видимо – спал, в то время, как вокруг стреляют.

Я решился выйти из палатки.

В Чечне начиналась осень. Ветер нес запахи незнакомого разнотравья и пороховую гарь. Где-то далеко на юге пылало зарево колоссальных размеров. С холма, на котором стоял батальон, открывался вид на широкую долину Терека. Самой реки видно не было – далеко еще до реки. Да и кто станет смотреть на воду, если над головой такое небо: низкое, облака по которому несутся, тесно сбившись, и облака те озарены огнем. Огнем далеким, могучим.

Забившись в тень, закурил, тщательно пряча огонек в ладони, вслушиваясь в ночь. К автоматам и пулеметам присоединился АГС-1733
  Автоматический гранатомет.


[Закрыть]. Мне показалось странным, что сами выстрелы кажутся не такими громкими, как скрежет ленты в улитке. Разрывы АГСных гранат следовали через две-три секунды после выстрелов – стреляли куда-то недалеко.

Сигарета заканчивалась, я начинал думать что ЭТО – нормально.

Где то невдалеке командным голосом зазвучал цифры, смысла которых я не знал, а следом:

– Огонь!

Через секунду раздался ГРОХОТ.

Когда звон в ушах чуть отошел, стало слышно, как батальон ворочается на шконках. Повсеместно лениво, но искренне ругались матом. Дверь в палатку распахнулась от удара ноги. Кто —то вышел и закурил.

– Перекантованые трубадуры! Как же вы дороги мне…

***

Таким был день пятнадцатого сентября двухтысячного года.

Первый из трехсот девяносто пяти, по моим подсчетам.

Глава 5. Причастие

На столе в канцелярии второй роты стоял графин и офицеры сидели на дистанции вытянутой руки от него.

– Откуда красивый такой? – капитан вертел в руках и с выражением крайнего пренебрежения на лице разглядывал сувенирный ножик, в рукоять которого была вмонтирована зажигалка. Закончив осмотр, он положил нож на стол перед майором и озвучил вердикт:

– Погремушка какая-то китайская. Только вшей меж полужопий гонять.

– 5502 Новокузнецк.

– А родом? – майор бросил ножик в ящик стола и шумно захлопнул его.

– Свердловская область.

– Маскайкин!

– Я, товарищ капитан! – раздалось из-за занавески.

– Есть у нас кто со Свердловской области?

– Никак нет!

– Не повезло тебе, товарищ младший сержант.

– Это я уже понял.

Майор и капитан переглянулись.

– Ну и куда тебя девать прикажешь? – риторически вопросил майор.

– Ну, если совсем не нужен – можете на дембель отправить.

Москайкин за занавеской сдавленно захихикал.

– Чего-то ты сильно остроумный, как я посмотрю! – беседа начала утомлять майора, – может к АГСникам? – посоветовался он с капитаном.

– Куда там! Его соплёй перешибить можно, а под АГСом он и в помине обгадится!

– Москайкин! А «рембо» это ушибленное, которое контракт разрывать собрался, он в каком взводе у нас числился?

– Во втором, товарищ майор!

– А старшина когда вернется?

– А пес его знает, товарищ майор!

Капитан взял со стола графин, отпил из горла и крикнул:

– Дежурный!

– Дежурный по роте в канцелярию! – проверещал на улице дневальный.

Через минуту в палатку зевая вошел рослый нестриженый младший сержант, на котором мешком на подтяжках висели зимние штаны-ватники без теплой подстеги.

– Вызывали, товарищ майор?

– Дед, ты чего это на себя напялил? Ты дежурный или где? – капитан был гораздо словоохотливее майора.

– То, что чистое было, товарищ капитан!

– Ты в этих портках уже две недели гоняешь! Не мог постираться время найти!

– А как я мазут-то отстираю?

– Ладно, черт с тобой. Вот это, – капитан наклонил голову, прищурил глаз и прицелился мне в живот пальцем, – твой новый друг и соратник. А по совместительству – комод два44
  Командир второго отделения.


[Закрыть] второго взвода. Вводи в ситуацию, старшина приедет – пусть принимает.

– Разрешите идти?

– Топайте, товарищи сержанты.

***

– У тебя сигареты есть? – после стандартного знакомства перешел к делу младший сержант Диденко.

– Порожняковые есть, «Дукат».

– О-о-о! Дукат – это шикарно, по сравнению с тем, что старшина выдает. «Приму» плесневелую.

Диденко был неуловимо похож на молодого Никулина. Он курил и блаженствовал, сидя на узловатой чурке со следами долгих попыток расколоть ее.

– Чего у тебя еще есть порожнякового?

– Водки нет, денег рублей 100 осталось.

– Ну, и то вперед. Бумага туалетная есть?

– Есть.

Дед даже подпрыгнул, но все же сел обратно, докуривать.

– Надо заныкать, я знаю куда. А то у тебя один хрен утащат.

Вот кто бы знал. Особых планов на оставшиеся 100 рублей у меня не было, а туалетной бумаги на них можно было приобрести – взводу на месяц подтираться. Мог бы и додуматься, вспомнив уничтоженную библиотеку Омской учебки.

– Что-то тут совсем все плохо у вас.

– Сейчас уже ГОРАЗДО лучше. Когда свет провели и узнали где коньяк брать.

– Почем коньяк?

– Три банки тушняка или сотка денег. Ну, бензик еще берут, но тебе это не светит: ты не механ. Тушняк только говяжий берут. Килькой брезгуют.

– На кой черт им тушняк?

Дед посмотрел на меня, как смотрит отец на затупившего сына.

– Сам как думаешь? Хоббитам55
  Ваххабитам.


[Закрыть] в горах тоже что-то кушать надо!

***

К ужину мои сто рублей стараниями Деда превратились в бутылку без этикетки, наполненную под горлышко мутноватой коричневой жидкостью. Сели после отбоя. В распитии участвовало пятеро – больше на второй ярус пары сдвинутых армейской кроватей не влезло.

– А что за хрень в ночи бабахала? – старательно изображая невозмутимость, начал я беседу.

– Минометная батарея. Там она, за парком.

Тут я вспомнил, что на завтраке видел группу военных с петлицами артиллеристов. Разговаривали они вяло, но излишне громко. И пошатывались, топчась в очереди.

– А куда стреляют?

– Да кто ж их, дебилов, знает. Типа – летает в ночи хитрый вертолет с тепловизором. Где чего обнаружит – туда и лупят. Только я думаю – в белый свет как в копеечку они шмаляют. Сколько мимо не проходил – минометы всегда в одну сторону, в степь смотрят.

Намереваясь произвести впечатление нормального пацана, откровенно тупых вопросов я старался не задавать, поэтому про минометчиков ничего больше спрашивать не стал.

– Ну а командиры как?

– Ну как? Ротный, майор Гусаков – нормальный мужик.

– Чмо он вялое! – перебил Деда долговязый ефрейтор Ярослав Ерусланов, – Боится он Снегова, а уж в штабе каждую жопу начисто вылизал.

– Капитан Снегов – это зам по боевой части, – уточнил Заяц. То, что зовут его Ваня Зайцев, знала только книга вечерней поверки.

– Снегов – мужик серьезный. Дерется, гад, больно. Ну и пьяный – буйный. Зато со штабными на равных разговаривает. Кроме комбата, ясен пень.

– А с комбатом чего не так?

Собутыльники заворочались – тема явно была больной.

– С комбатом, Андрюха, полный финиш. – Еруслан лежал на краю, спиной к тусклой лампочке. Говорил он спокойно, но в глазах горел недобрый огонек.

– Он на прежней должности начальником зоны был в Забайкалье. И мы для него – те же зеки. Он обыкновение имеет рацию свою об головы срочников разбивать. А потом обломки в рожу тебе бросит и скажет: «Вали к связистам, неси новую!». Во всю голову переконтуженое создание, короче.

– Да уж. Ну а взводный наш?

Парни заулыбались и Дед налил очередную кружку.

– А у нас взводный – золотко. Через неделю с отпуска приедет. Дядя Валя. Страшный лейтенант Шулятьев. Глухой только.

– В смысле – глухой?

– В смысле – слышит совсем слабо. Ему годов уже очень много, а старлей все еще, потому что из ментов перевелся в военные. Ну, дай ему Бог здоровья. Все бы командиры такими были.

Дед отхлебнул из кружки и передал коньяк Зайцу.

– И менты тоже!

А потом мы стали потихоньку болтать о том, да о сем, и кто чего повидал уже в армии, и чего у нас еще будет. Ржали потихоньку, ходили на перессык поодиночке, чтобы чужого внимания не привлекать и судьбу свою солдатскую лишний раз не испытывать. А когда допили вторую, непонятно откуда взявшуюся бутылку – завалились спать. Захмелевший изрядно, я успел еще улыбнуться и решил для себя, что не так уж все и плохо, как показалось сначала. И провалился в сон.

Глава 6. Казни египетские

А с утра потянулась служба, трудная и муторная. Я пытался вжиться в происходящее, уловить – что здесь да как, и зачем все это надо. И через месяц знал уже все, что было мне знать положено.

Место под батальон было выбрано к северу от станицы, на большом холме, метрах в семистах от крайних дворов. Правда, был еще хуторок, домов в пять, которые стояли совсем рядом, через дорогу на КПП. В том хуторке мгновенно появились предприимчивые местные, которые в любое время суток охотно принимали от военных тушенку и ГСМ, расплачиваясь сносным коньяком, дрянной водкой, дешевым пивом и семечками.

О тех днях, когда батальон появился в Червленой, говорили много и охотно. Рассказы те были преисполнены героическим пафосом. Суть рассказов сводилась к тому, что это невероятно трудно – в течении месяца рыть окопы день напролет, а ночью сидеть в этих окопах с ржавым автоматом в обнимку и делать вид что не спишь, – бдительно вглядываешься в ночь. Пьяные офицеры шарахались по траншеям, пинками будили солдат и рассказывали поучительные истории одна другой страшнее, о том, как это опрометчиво – спать на посту когда вокруг так и кишат боевики.

Из благ цивилизации оперативно могло появиться только электричество.

Дров не было. Дрова привозили из Сибири. Каждый день солдатня на нескольких шишигах66
  Грузовик ГАЗ-66.


[Закрыть] ехала на вокзал доставать тяжелые сырые осиновые и березовые бревна из полувогонов, грузить в машины и вываливать на краю батальона. Там в любое время дня всегда находились человек тридцать со всех рот, а так же часть наряда по кухне. Бревна пилились на чурки пилами системы «Дружба-2». Пилы были тупыми и работать было тяжело. Время от времени находился доброволец, который заявлял своему старшине, что умеет наточить пилу, брал напильник и окончательно губил инструмент. Кололись дрова топорами, с приваренными кроватными ножками вместо рукоятей. Хотя наряд на дрова был не легче любого другого, желающие попасть в него находились всегда – главным образом потому, что никто там не стоял у тебя над душой, а огрести люлей можно было только в случае невыполнения нормы или потери инструмента. К тому же «лесосека» находилась в непосредственной близости от «пьяного» хутора.

Не было питьевой воды. За ней каждое утро куда то ходила цистерна в сопровождении БРТа разведвзвода. Когда она останавливалась около столовой, со всех рот к ней шли дневальные с бачками. Вода отпускалась по норме – один бачок на взвод в сутки.

Тут и там вокруг батальона поднимались клубы пара – в этих местах на поверхность выходил родоновый кипяток, и тотчас исчезал в песке. Так что с наличием технической воды проблем не было – скважина давала воду в баню, умывальники и кухню. Вместе с кипятком шел природный газ, потому кипяток вырывался из труб рывками, прерывавшимися яростным шипением и бульканьем. Находились умники кипяток поджигать – из-за этого случилось несколько серьезных ожогов и один маленький пожар. Пить родоновую воду было можно, как и любую жидкость, но медицина настоятельно не рекомендовала этого делать. Так что первую осень и зиму батальон изнывал от жажды.

Вторым бичом была грязь.

Для того, чтобы по-человечески помыться, нужно было встать за час до подъема. К этому времени кипяток в умывальниках успевал остыть до приемлемой температуры. И это был единственный вариант. Для того чтобы остудить кипяток просто не было других емкостей, кроме баков над умывальниками. В батальоне имелась баня, которая располагалась в палатке возле санчасти, и мы, как и все нормальные военные, должны были посещать ее как минимум раз в неделю. Только вот мыться под душем водой, температура которой 93 градуса по Цельсию, мягко говоря – не комфортно.

Первый раз нормально помыться мне довелось незадолго до Нового 2001 года.

Самой большой радостью для нас была смена белья. Постельное, белухи и портянки возили то ли с Ханкалы, то ли с Грозного, и случалась сея радость приблизительно раз в месяц. Практически невыполнимой задачей была стирка формы. Подменки у старшин не было. Высушить китель со штанами за ночь было нереально, не говоря о бушлате с ватниками. Все, что военнослужащий мог себе позволить, – решиться провести бессонную ночь (если той ночью он был свободен) за стиркой портянок. Для этого нужно было после отбоя пойти в умывальник, сунуть половину портянки под струю кипятка, потом размахивать ею, чтобы остыла, намылить и повторить так же с другой половиной. Ночью портянки сушились возле печки. И даже этот простой процесс необходимо было контролировать – портянки могли прогореть, а могли уйти, ибо скомуниздить стираное всяко проще, чем стирать самому.

Напасть третья – вши.

Вши приехали в батальон вместе с матрацами, неизвестно сколько хранившимися на каких-нибудь секретных складах на случай ядерной войны, и от долгого лежания принявшие толщину и структуру досок. Во многих матрацах сохранились следы жизнедеятельности грызунов.

Сожительство с вшой – дело на редкость неприятное. Вошь первым делом селится на поясе, в бельевых швах. Размножается бурно, охотно, кусает азартно, зло, отчего по телу распространяется раздражение. Травили вошь сообща. Раз в неделю медичка выставляла под взводом трехлитровую банку с вонючим раствором, и выдавала несколько одноразовых шприцов. Раствор следовало наносить по всем швам одежды, после чего вошь на несколько дней отступала.

Вшей ласково называли БэТэРами.

Несмотря на все меры, которые принимались в вопросах гигиены питания – к концу первого месяца в батальоне случилась дизентерия. То была сущая катастрофа. Поголовье болезных решительно не помещалось в двух палатках санчасти. Скудная медицинская библиотека была уничтожена за неделю, а первые письма с далекой Родины пришли только через два месяца. Дневальные по санчасти искали опустошенные пивные полторашки, набирали в них кипяток и выставляли возле дверей сортира студить. Больным волей-неволей приходилось перенимать местные обычаи оправления туалета.

Строился и закапывался батальон ударными темпами. Весь день напролет экскаватор копал по периметру глубокий ров, складывая вынутый грунт на внутреннюю сторону, безжалостно уничтожая обустроенные неделей ранее щели, окопы и ДОТы77
  Долговременные огневые точки.


[Закрыть], после чего огневые точки восстанавливались, но уже на валу. По углам аккуратного квадратного периметра поднялись караульные вышки. Эти круглосуточные посты в целях безопасности были обиты толстыми железяками, украденными с железной дороги. На постройку этих вышек, да еще кухни, ушла почти вся деловая древесина. Все остальное строилось из того, что удавалось найти в развалинах. Развалин в округе было много, на них отправлялись саперы, и складывали то, что удавалось добыть, в большую кучу. Куча эта являлась объектом особо охраняемым, поскольку хотя бы какие-то стройматериалы требовались всем. Специальный офицер из РМТО постоянно торговался возле кучи со старшинами, клянчившими несколько досок на неотложные нужды.

Первыми кирпичными зданиями, появившимися в батальоне стали штаб и кича88
  гауптвахта


[Закрыть], которая никогда не пустовала. Контрактники и офицеры пили много и буйно. Оружие было повсюду – изоляция перебуханых военных являлась необходимостью.

Глава 7. Беседа

Первый раз огреб я через неделю по приезду.

Подошла моя очередь заступать дежурным по роте. Ночь прошла без происшествий, подошло время подъема.

– Командуй, – сказал я Зайцу.

– Вэ-э-э-этараяротапа-а-а-А-А-А —ДЪЕ-О-О-О-М! – Зайцевская манера орать команды с поста дневального походила на то, как в ринге представляют боксеров.

– Завали хлебало! – отозвался третий взвод, поголовье «крутых и дохрена отслуживших» в котором превышало половину.

Заскрипели шконки, захрустели в расправляемых молодых плечах суставы, захлопали портянки. Народ, кто не видел в себе выдающихся заслуг и особенностей, вылазил из палаток и брел к забору на перессык.

Утренняя зарядка – святой армейский ритуал во все времена – в батальоне «Пьяные Винни-Пухи» не практиковалась. Только разведвзвод, в тех редких случаях, когда не уходил в ночь по своим неведомым делам, выбегал на пробежку. Бегали они, отжимались и подтягивались в бронежилетах, чем недвусмысленно подчеркивали свою принадлежность к элите.

Остальной же люд время до завтрака коротал как придется. Кто-то находил в себе силу и решимость сходить до умывальника умыть рожу, кто-то, удовлетворив неотложные физиологические потребности, возвращался к актуальным и досыпал поверх заправленной кровати, кто-то уже озадачился тем, что котелок его за ночь вырастил ноги.

«Крутые» досыпали по-людски, и в то время, когда все остальные уже топтались на месте построения.

– Третий взвод, выходим строиться на завтрак.

– Слышь, мент. Еще раз зайдешь сюда – рожу сломаю! – из темноты вылетел сапог и приземлился возле моих ног.

– Рота уходит на завтрак через семь минут! – тщательно выговаривая слова, чтобы голос не дрогнул, ответил я и запнул сапог обратно в темноту.

***

– Слышь, сержант, тебя там на беседу приглашают.

А я, сменившись с наряда и завалившись на кровать, уже начинал верить, что сегодня беседа не состоится.

– Ну, пойдем.

***

Кузя парнем был здоровым и выглядел старше своих лет. Разговаривал он неспешно, рассудительно и, в отличие от остальных крутых, голос никогда не повышал.

– Ты, сержант, человек в роте новый. Поэтому и выкаблучиваться тебе еще рано.

Дальний проход между палатками освещался только луной и редкими далекими отблесками от качавшихся на ветру фонарей. Беседовать собрались человек десять. Кузя обозначал точку зрения собравшихся, те, временами, добавляли упущенное. В голосах «подсирал» привычно проскакивали истерические ноты. Я вяло соглашался, так как спорить особо было не о чем.

– Так что вот, сержант, придется тебе огрестись маленько.

– Ну, в этом я не сомневаюсь.

– Чё-о-о-о ты сказал? – самый мелкий и самый задиристый, как это бывает, АГСник но кличке Бес рванулся в мою сторону, но на полушаге наткнулся на непреодолимую преграду в виде Кузиной руки.

– Есть у тебя выбор, сержант, – невозмутимо продолжал Кузя. – Можешь ты с одним из нас схлестнуться, а можем мы тебя толпой в грунт втоптать. Чего выберешь?

– А с одним – это с кем?

– А вот с Мишей Стадником.

Миша тоже парнем был не хилым.

– Что-то здоровый сильно, ссыкотно мне. Давайте лучше толпой.

Драться я никогда не умел. Но во времена волосатой юности заметил, что когда кумарят толпой – то друг-другу непременно мешают, отчего количество ударов получается большое, но действительно тяжелых – не так много до цели доходит.

Крутые вяло попинали минуты полторы, на том и разошлись.

Коварный расчет оправдался. Даже форма моя ментовская осталась целой.

Глава 8. Расклад

Сухраб попал в автороту, Женька в минометку. Встретились мы дней через десять, возле столовой. Увиделись в толпе легко – никого из нас из ментовской формы так и не переодели. У каждого на лице были следы бесед с крутыми.

– Я через неделю на мост уезжаю, – Сухраб, который даже в омской учебке не набрал веса, сейчас выглядел похудевшим.

– Это через Терек который?

– Ага. Наши там блок-постом стоят, меняются через месяц. Говорят – постреливают там, с того берега.

– Так может тебе боевые посчитают, пока ты на блок посту тусоваться будешь?

– Да вряд ли. Он же на этом берегу стоит.

– Но пуля то долетит!

– Андрюха, ты сплевывай иногда, и по голове своей деревянной стучи, когда такие вещи говоришь.

Повздыхали, закурили еще по одной.

– Вам тоже сигареты с плесенью дают?

– Да. А я думал – у нас старшина их специально проквашивает, чтобы меньше пазили. Сам-то не курит, собака.

– А мне ЗИЛа дали. Рухлядь. Завтра заводить будем. Так что – свидимся на мосту, если повезет к вам ехать.

– Тебе уже повезло, Женька. С коньяком будешь.

– Куда там. Бензик пипетками выдают. Ну, посмотрим… Писем никому не было еще?

– Мне писарь рассказывал, что почта через Ханкалу ходит. Адрес местный знаешь?

Адрес батальона был военно – секретным: Москва-2000, в/ч 6776.

– Знаю, как не знать.

– Писарь говорит – Москва-2000 – это Ханкала и есть. Письма там со всей Чечни собирают. Как накопится на грузовик – так в Моздок везут. Короче, почта в среднем за два месяца оборачивается.

– Совсем печально так-то.

Разошлись молча, часто оглядываясь друг – другу вслед.