Текст книги "Ржа"

8

Под руководством вождя предстояло наконец начать делать что-нибудь целенаправленное и героическое. До этого все занятия племени ограничивались поеданием зассыхи и болотных трав, стрельбой из лука по нарисованной мишени и распитием сгущенного молока, которое они таскали из дома или воровали в магазине. Эти приятные вещи, конечно, могли продолжаться бесконечно, но индейцу нужно совершать подвиги. Разве кто-нибудь видел в кино, чтобы индейцы не совершали подвигов? В этом плане индейцы даже превосходят военных. Потому что встречаются фильмы, в которых военные вообще ничего не совершают, а только ходят и разговаривают. А уж если на экране появился индеец, то он, не успев сказать и пару слов, сразу приступает к свершениям. Такова индейская природа, что тут поделаешь…

И, конечно, первым героическим мероприятием, которое запланировал Алешка, был поход. Вообще, в их поселке среди семейных людей летом было принято ходить «в походы». Для этого были нужны: маринованная с луком оленина в трехлитровой банке с капроновой крышкой, водка, немного картошки, спички и резиновые сапоги. Большинство семей уходили от поселка в тундру на несколько сотен метров, усаживались, где посуше, разводили костер, жарили шашлыки и выпивали. Некоторые, самые молодые и активные, ходили «в поход на сопку». То есть брали все вышеперечисленное и занимались тем же самым на сотню метров выше по склону. Такие «походы» в виду их принципиальной негероичности даже не рассматривались индейцами.

В поход решено было отправиться «через Депутатку».

Депутатка – это была река. Ее название казалось настолько привычным, что никто не задавался вопросом, откуда оно взялось. Также их не интересовали ни происхождение, ни внешний вид этой реки. Она пахла ржавым канализационным люком и несла свои неглубокие и непрозрачные рыже-коричневые воды откуда-то из-за поселка, протекала через местную промышленную свалку и куда-то утекала. Неважно – куда. Взрослые говорили, что когда-то в ней водилась рыба, но потом на реке поставили «приборы», чтобы делать золото. И вода испортилась. Подходить к реке, переходить через нее, смотреть на нее, дышать рядом с ней – категорически запрещалось всем детям поселка.

Сбор был назначен утром в вигваме. Каждому было велено взять с собой что-нибудь съедобное, потому что поход обещал быть долгим и опасным.

– А зачем мы туда идем? – Спросили индейцы вождя.

– Не знаю, – глубокомысленно ответил Алешка, – Какой интерес идти, если знаешь, зачем идешь! Вот мы пойдем и что-нибудь найдем. В этом самое интересное.

Запасенный провиант отличался разнообразием. Сам Алешка трезвомысляще взял из дома полбуханки белого хлеба, Пашка – привычную банку сгущенки, толстый Дима – ломоть копченой колбасы, Коля – горсть клубничных карамелек, а Спиря – почему-то разрезанный пополам свежий огурец.

– Почему он разрезан? – спросили Спирю

– В карман не влезал, – объяснил он.

Дуди принес банку маринованных кальмаров.

На краю поселка они встретили Капусту. Это был Алешкин одноклассник – смешной неопрятный мальчишка, с вечно сопливым носом и назойливым характером. Он был противным и никто не хотел с ним дружить.

– Вы куда? – спросил Капуста толпу индейцев, томясь бездельем и одиночеством.

– Никуда, – гордо ответили ему индейцы, – И тебя не возьмем.

Оставив за спиной заинтригованного Капусту, они пересекли главную и единственную здесь транспортную артерию – широкую пыльную грунтовку – и углубились в зеленую тундру. Они шли по направлению к гряде высоких мрачных сопок на краю долины, где текла вонючая Депутатка. По пути некоторые пытались собирать ягоды и гуськин лук, но это настолько замедляло движение группы, что разозлившийся вождь запретил вообще что-либо есть. Члены племени повиновались, и только один Пашка срывал попадающиеся по пути ягодки и клал в карман.

На полпути от поселка до Депутатки располагалась местная достопримечательность, о которой взрослые давно забыли, потому что это был всего лишь желтый металлический квадрат, площадью с пару письменных столов. Он слегка торчал своей крашеной плоскостью из спокойной болотной лужи.

– О-о-о… – привычно выдохнули индейцы, увидев снова его желтый блеск. – Это бульдозер…

Это и правда был бульдозер, утопленный здесь неизвестно когда безалаберным трактористом. Из болотца торчала только крыша кабины. Приходя сюда, мальчишки каждый раз спорили до хрипоты – успел ли выскочить тракторист из провалившейся в зыбкую почву машины или так и сидит до сих пор за ржавеющими рычагами. Алешка думал, что сидит. Ему нравился трагизм этой картины.

Слегка поспорив и в очередной раз не обнаружив желающих прыгнуть с кочки на желтый остов механического утопленника, они побрели дальше.

Постепенно ягодные поросли и холодные болотца стали редеть и мельчать. Под ногами захрустели камни. Скоро вся тундра осталась у них за спинами, а впереди раскинулся марсианско-апокалиптический пейзаж. Желто-рыжие дюны бугрились во все стороны до самой горной гряды. Из песка между хилыми кустиками травы торчали осколки камней, куски бетона, кривые стебли ржавой арматуры, стекло, гнилые деревяшки, разбитые и неразбитые старые телевизоры, дырявые сапоги и автомобильные покрышки. Индейцы шли между песчаными откосами, и мусора вокруг становилось все больше. Он начинал громоздиться кучами, наслаиваться, сверкать на солнце и поражать воображение. Они проходили рядом с горой ржавых двутавровых балок, каждая из которых была шириной в лестничный марш и длиной с грузовик. Потом были штабеля растрескавшегося шифера, высотой в три человеческих роста. Сверлильные и токарные станки стояли в два слоя, друг на друге, широкой квадратной поляной, уходя шеренгами в склон ржавой дюны. Бока их чугунных станин матово блестели из-под лоскутов зеленой краски. Ящики и контейнеры, скрывавшие в себе непонятные, пахнущие ржавчиной и смазкой, забытые механизмы. Кучи гниющей спецодежды. Рулоны драного брезента. Залежи пустых солидоловых бочек и стада рыжих от старости автомобильных скелетов… Промышленная свалка в этих местах была великолепна тем, что никому и в голову не приходило увозить куда-то мусор, сжигать его или закапывать. Невозможно вывезти из тундрового поселка для переплавки железный лом, который когда-то был станками, приборами, машинами. Некуда девать списанные по браку стройматериалы, отслужившие свой срок белазные шины, противогазы, шахтерские каски и уличные фонари. Все остается здесь. Гнилая река Депутатка, разливаясь весной, заносит это кладбище научно-технической революции слоями кислотно-желтого ила, но оно продолжает расти – вверх и вширь, легко побеждая слабую и больную северную природу.

Индейцы постояли немного у похожего на китовую тушу вертолетного остова, в привычных оранжево-синих северных пятнах. Усталые лопасти свисали широкими гнутыми щупальцами со лба мертвого чудища. Пустая кабина чуть свистела на ветру дырявыми окнами. Алешка помнил этот вертолет. Тогда он сам был еще маленький, и родители, отправившись в «поход на сопку», несли его на руках. С ними шли еще несколько семей. Они остановились и развели костер для шашлыков на широком уступе, высоко взойдя по крутому склону.

– Смотри, Алеша, вертолет, – показал ему рукой кто-то из взрослых, и Алешка посмотрел.

Далеко, за несколько вершин от них, через горный хребет перелетела оранжевым шершнем тяжелая машина. Она почему-то начала снижаться вдоль обрывистого горного склона, медленно, как будто в поисках чего-то или кого-то. А потом ветер качнул ее мягко, и она задела стрекозиным хвостом каменную стену. Вертолет плавно скользнул вниз. Секунды две он летел вдоль склона, чиркнул железным пузом по камням и закувыркался, разбрасывая вокруг себя деревца и куски железа. Было очень тихо – звук не доходил так далеко. Сочувственно покачав головами, взрослые вернулись к шашлыкам. Намного позже Алешка узнал, что один пилот выжил, хотя и сломал позвоночник, а другого вместе с креслом вырвало из кабины, и он умер от этого. В кабине до сих пор стояло одно кресло. Обрезанные концы привязных ремней распушились и выцвели на солнце.

Передохнув, индейцы принялись за поиски. Никто из них не давал себе отчета в том, что именно они ищут. Им нужно было что-то интересное. И так был устроен мир и сами они, что интересным считалось лишь то, что может гореть, взрываться, издавать страшные звуки, обжигать прикосновением или просто жутко выглядеть. Первой их находкой оказался Капуста. Он провалился ногой в илистое дно ядовито-оранжевой лужи, не мог вытащить сапог, увязал все глубже и потому издавал страшные для самого себя звуки.

– Помогите! – орал он, вылупив в глубокое синее небо пустые от страха серые глаза, – Кто-нибудь! Помогите! Я умираю!

Индейцы, идя на звук, преодолели две песчано-гравийных дюны с вросшими в них гигантскими шахтовыми механизмами, и спустились к ржавой луже. Вытащив Капусту из грязи, они бросили ему перемазанный оранжевым илом сапог и спросили:

– Ты зачем сюда пришел?

Капуста, хлюпая носом, сидел на песке и обувался. Его белокурые волосы трепал ветерок, а по лицу текли слезы и сопли.

– Я хотел пойти с вами… Что это за место? Мы так далеко от дома… Мне мама не разрешает… А если мы не найдем дороги назад? – голос его срывался на плач.

– Если тебе мама не разрешает, так чего ты за нами пошел? – спросил Алешка еще раз, злым голосом.

– А вам разрешает? – спросил Капуста.

– Нет, – сказал Алешка, – И нам не разрешает… Ладно, раз пришел, держись рядом. Но запомни – ты не с нами!

Капуста вытер сопли и покивал головой.

– Что-нибудь интересное видел? – спросил Пашка.

– Да! – обрадовался Капуста тому, что может помочь индейцам, – Тут шины. Очень много, такая гора! Как пятиэтажка! Недалеко!

– Что-то мы не видели гору из шин… – подозрительно пробормотал Алешка.

– А она в яме! – Капуста стоял перед ними, в одном зеленом сапоге и одном оранжевом, – Пойдемте, я покажу!

Племя вытянулось в цепочку через дюны за непрошенным проводником.

Гора автомобильных шин, и правда, впечатляла. Она располагалась в складке местности – глубоком и широком овраге, по дну которого тек слабенький ручеек. С одного из откосов оврага когда-то начали сбрасывать старые автомобильные покрышки. Они падали вниз, образовав со временем гигантскую кучу: огромные белазовские, напоминавшие грубым четким рельефом шкуру дракона, помельче – от кразов и камазов, легкомысленные уазиковские бублики. Теперь они лежали друг на друге во всю высоту оврага, как стена пятиэтажного дома, а в ширину основание черной кольчатой пирамиды было с половину школьного двора. Индейцы стояли у подножия резиновой горы, задрав благоговейно головы.

– Вот бы ее поджечь… – прошептал кто-то из них.

Алешка представил огненный факел, заметный из любой точки долины.

– Нет, – сказал он твердо, – Всю поджигать не будем.

Они натаскали маленьких легких шин в лежавшее отдельно от горы колесо самого мелкого из белазов, прозванного в народе «Жигули». Туда же кидали сухие доски и большие куски мутного полиэтилена, который лохматился на ветру по высоким склонам оврага. Пашка достал спички и поджег полиэтилен сразу в нескольких местах. Медленно разгоралось.

При взгляде на огонь всем сразу захотелось есть. Нашли доску почище, положили ее на два камня, разложили припасы. Коля нарезал хлеб и колбасу перочинным ножиком, потом, неловко взрезая жесть, открыл Дудевских кальмаров. Съели все за минуту. Алешке оставили две карамельки и бутерброд в виде кусочка хлеба с кружком лоснящейся колбасы и мокрым ломтиком морского головоногого. Алешка ощущал, что не вполне доволен ролью вождя.

Тем временем костер набирал силу. Сначала в него бросали маленькие кусочки шифера, который взрывался с веселыми хлопушечными щелчками. Потом Пашка достал из кармана два охотничьих патрона.

– О-о-о! – загудели индейцы одобрительно, рассматривая их красные пластмассовые цилиндры, – А там что, пули?

– Там дробь, – солидно объяснил Пашка, – Утиная дробь.

Он кинул патроны в огонь, и мальчишки бросились вглубь оврага. Толстый Дима тащил за шиворот ничего не понимающего, хохочущего от радости, Дуди. Ноги малыша в резиновых сапожках оставляли в песке две мелкие прерывистые борозды. Все спрятались за большое колесо, от трактора К-700, косо торчавшее из грунта. Патроны хлопнули один за другим. Над костром взлетели черные клочки.

– Ищите дихлофосы! – велел Алешка.

Скоро у его ног сложили три баллона. Два из них действительно были из-под дихлофоса: по их пыльным бокам ползли нарисованные тараканы и клопы. Один баллон был раза в три поменьше и содержал на поверхности непонятный текст с восклицательными знаками: он в отличие от дихлофосов заканчивался не пимпочкой распылителя, а двумя обрезиненными короткими проволочками. Алешка раздал баллоны. Индейцы трясли ими возле уха, стараясь понять, осталась ли еще в алюминиевом цилиндре горючая жидкость, держит ли он давление.

– Подбегаем по очереди и бросаем, – скомандовал вождь, – Пашка, пошел!

Пашка выбежал вперед, к гудящей высоким дымным пламенем белазовской шине, и метнул свой баллон, стараясь попасть в самое сердце огня. Баллон ударился о горящую резину и отскочил в сторону.

– Дура-а-а-к… – протянули индейцы, – Дихлофос просрал…

Пашка бежал обратно. Следующими, ему навстречу, выскочили Спиря и толстый Дима. Их баллоны мелькнули в воздухе и пропали в огне. Через несколько секунд пламя вдруг исчезло и вверх столбом поднялся черный пепел, горелые доски и мелкие камушки. Уши заложило от грохота. Капли жидкого полиэтилена шипящим дождиком засеяли песок в нескольких шагах от тракторного колеса, за которым сидели индейцы.

– А-а-а… – выдохнули огнепоклонники.

– Прям как в кино, когда танк стреляет, – потрясенно бормотал Алешка, – Прям, как танк… Это от того, который не дихлофос…

Притушенный взрывом огонь снова медленно разгорался.

– Смотрите, что я нашел!

Все обернулись. Капуста тащил к костру огромный квадратный лист толстого шифера.

– Давайте сверху положим, пока не сильно горит! – крикнул он, широко разевая рот от счастья.

У Капусты совсем не было друзей. Одноклассники и ребята во дворе стеснялись его назойливого нрава, трусоватости и привычки сморкаться в рукав. Так что сейчас, у костра, Капуста переживал редкие минуты дружеского общения и поэтому старался быть как можно полезнее для временных друзей.

– Слышь, придурок! – крикнул ему Пашка, – Шифер большими кусками не взрывается.

Но Капуста, подойдя вплотную к огромной дымящей шине, уже водружал шиферный квадрат на ее липкий горячий борт. Индейцы почтительно отступили за тракторное колесо: шифер – опасная вещь.

Минут через десять они уже сидели перед горящим колесом на камнях, на досках и просто на корточках. Резина снова гудела жарким вонючим пламенем. Шифер лежал в нем, не подавая никаких признаков взрывоопасности… Было скучно. Ругали Капусту вслух, толкая его в бок и отвешивая щадящие подзатыльники.

– Иди теперь, вытаскивай! – говорили ему, – Три часа пройдет, пока он взорвется!

– Он сейчас взорвется! – опасливо хныкал Капуста, – Как же я туда подойду, если он взорвется?

– Иди, козел! Из-за тебя время теряем! Если не пойдешь, бросим тебя тут одного!

Напуганный такой перспективой Капуста бродил вокруг пылающей белазной шины, шарахался от огня и ныл. Племя сидело метрах в десяти и от нечего делать осыпало безответного Капусту изощренными оскорблениями. Спиря снял с плеча лук, вложил стрелу, поднял руки вверх и спросил, как всегда нечетко проговаривая слова:

– Угадайте, попаду в шифер?

– Нет, – оживились соплеменники, – Так не попадешь, целиться надо!

Спиря пустил стрелу по крутой дуге, с вытянутых над головой рук. Деревянная оперенная рейка с обойным гвоздиком на конце взлетела вверх, а потом упала вниз, ткнувшись сквозь пламя в середину шиферного листа. Грохотнуло. Шифер полетел в стороны и вверх крупными кусками, которые с треском лопались прямо в воздухе, над головой присевшего от ужаса Капусты. Он отползал от гремучего костра на карачках, воя от страха. Сверху на Капусту сыпалась горячая шиферная крошка. Племя хохотало. Толстому Диме от сильного смеха свело живот, он упал на песок и перекатывался с боку набок, изнемогая от собственного ржания. Капуста подполз к смеющимся, поднялся на ноги и, глядя на искренне-веселые лица, принялся хихикать сквозь слезы.

Когда все устали смеяться, Алешка почувствовал, как его кто-то дергает за рукав. Это был Дуди. Он глядел снизу вверх восторженными глазенками и протягивал вождю маленький алюминиевый цилиндр, с непонятными надписями и восклицательными знаками, такой же, какой был брошен в огонь.

– О! Дуди еще нашел! Молодец! – обрадовался Алешка. – Где ты его взял?

Дуди махнул ручонкой в сторону.

– Пойдем, покажешь!

Всей гурьбой они побежали за маленьким Дуди вверх по склону оврага. Там, наверху, в ржавой кабине грузовика они обнаружили деревянный ящик, заполненный в несколько рядов аккуратными серебристыми цилиндрами. Из их торцов тараканьими усиками торчали обрезиненные провода. Дуди залез в кабину через отсутствующую дверцу, взял два цилиндра и протянул их мальчишкам. Скоро они вытащили их все, распихивали по карманам, вертели в руках. Цилиндры были разного размера и толщины: одни – с маленькую морковку, другие – с баклажан. Блестели алюминиевыми боками, топорщили провода. На вес они были как будто пустые.

– Эх, мешают, – сказал Спиря: один из цилиндриков, засунутый в карман, царапал проводками сквозь подклад старых школьных брючек.

Он вынул цилиндрик и принялся отрывать провода. Те не отрывались. Тогда Спиря стукнул тем концом, откуда торчали проволочки, по ржавому железу старой кабины. Стукнул еще раз и так ушиб палец, что подпрыгнул от боли. Цилиндр улетел вверх и куда-то за кабину. Воздух вокруг индейцев уплотнился и ударил, как тяжелой подушкой. Пространство наполнилось летящими камешками, щепками, песком. Потревоженный скелет грузовика тяжко простонал, сползая вниз по склону. В его кабине сидел оцепеневший Дуди.

Алешка почувствовал, что лежит, уткнувшись лицом в ржавый песок, поднял голову и огляделся. Неподалеку поднимался с земли удивленный Пашка. Дима сидел на корточках, прикрыв руками крупную лопоухую голову. На боку за большим камнем лежал Коля и выглядывал оттуда с опаской и интересом. А Спиря стоял на том месте, где только что была кабина грузовика, и смотрел прямо перед собой.

– Что это? – спросил Пашка, отряхивая коленки.

– Пацаны! – закричал Алешка, – Я понял, это взрывчатка!

– Пойдемте, сначала Дуди вытащим, – сказал Дима, – Ухо заложило… Эй, Спирь, ты чего?

– Я не испугался, – спокойно произнес Спиря, поворачиваясь к друзьям.

Его лицо по цвету напоминало штукатурку.

С Дуди было все в порядке: когда его вынули из ржавой кабины грузовика, он уже улыбался. Спире чем-то поцарапало щеку и немножко текла кровь. На этом серьезные последствия взрыва заканчивались. Правда, найти Капусту они так и не смогли.

9

Взрывчатку было решено беречь и расходовать лишь по знаменательным датам и вообще когда будет на то особое настроение. Пока новых взрывов никому не хотелось, поэтому серебристые баллончики просто несли в карманах. Коле, как самому старшему, приходила в голову мысль, что если эти штуки так здорово взрываются от огня или сотрясения, то они могут взрываться ничуть не хуже и от лежания в кармане. Он подумал об этом и оставил мысль при себе, как привык делать и как его учили старшие, особенно дедушка. Старших в его семье было мало, одна только мама, и еще дедушка в далеком степном поселке. Один раз в год, летом, на месяц или даже на два мама отвозила его к дедушке. Сначала они с мамой летели в самолете с двумя пропеллерами на крыльях. В салоне воздушного судна пахло пластмассой, свежими огурцами, которые пассажиры начинали есть лишь только садились в кресла, и еще припахивало туалетом, дверца которого время от времени громко хлопала в самом хвосте. Самолетные туалеты Коля не любил. Там почему-то особенно сильно ощущалась эта мелкая противная дрожь, которой исходил весь самолет на протяжении полета. От нее что-то внутри Колиного тела тоже дрожало, и приходилось так долго стоять над нечистым унитазом, чтобы совершить желаемое. Потом Коля нажимал педальку, в донце унитаза открывалась заслонка, и в отверстии внизу можно было разглядеть облака, реки, леса и горы. Они проплывали внизу, аккуратные, чистенькие, как на рисунке в детской книжке. В унитазе свистел высотный ледяной ветер. Потом заслонка закрывалась, и ветер больше не свистел. Приземлялись они с мамой в Красных Воротах. Из аэропорта ехали на автовокзал, а потом долго-долго на автобусе. Так что начинала болеть спина – сначала от сидения в самолете, потом от сидения на скамейках автовокзала и в самом автобусе. Дедушка выходил встречать их на крыльцо своего старого и большого бревенчатого дома. Рядом с домом тянулись жерди скотной изгороди, за которой лениво паслись на дедушкиной домашней полянке парочка кобылиц с жеребятами.

Дедушка жил в поселке, где его все знали, потому что он жил там всю жизнь. Он никогда не уезжал так надолго, чтобы люди забыли его. Сначала, когда он был еще молодой, его знали просто по имени – Николай. Или просто по фамилии – Чимитдоржиев, как в армии, где он служил в стройбате. Потом, после армии, он стал строить дома, как простой плотник. Потом окончил заочно строительный институт в Красных Воротах, стал уже инженер, и продолжил строить в родном поселке водопровод. Водопровод строили из дерева, это было признано более экономным решением: построенная за пять лет труба, похожая на бесконечной длины бочку из деревянных обручей, лежала на поверхности земли и пускала фонтанчики холодной воды в воздух, что было признано расточительством. Через семь лет, когда новый стальной водопровод был почти готов принять воду, его, Николая Чимитдоржиева, приняли в коммунистическую партию Советского Союза. На следующий день после этого торжественного события, рано утром, когда пастухи верхом на низкорослых лошадках гнали мохнатые коровьи стада за поселок, он, потирая от бессонной ночи глаза, отнес свой партийный билет в партком. Там его назвали идиотом и звали так некоторое время, или еще звали идиотом-Чимитдоржиевым. А теперь все в поселке звали его лама Чимитдоржиев, хотя всего каких-то пятнадцать лет прошло.

Когда Колина мама попадала под влияние Колиного дедушки, она преображалась: становилась молчаливой, улыбчивой и принималась готовить. Дедушка каждый раз просил ее приготовить бозы – старинные монгольские пельмени величиной с кулак, и заварить чай.

– Заваривать чай и готовить пищу – очень важные умения, – рассказывал дедушка маленькому Коле, поглядывая то на внука, то на телевизор, по экрану которого под бодрые комментарии ведущего скакали макаки и леопарды, – Если хочешь узнать, что за человек перед тобой, попроси его приготовить тебе поесть и заварить для тебя чай. Если человек вкусно готовит, значит, он ощущает меру вещей и не причинит тебе зло.

Дедушка задумывался, глядя на дерущихся макак, и добавлял тише:

– По крайней мере, не причинит его слишком много.

– А чай, дедушка? Что чай? – Коля плохо говорил на родном языке, но дед не обращал на это внимания.

– Когда я поступил на учебу в монастырь, я был уже в возрасте, – рассказывал дед и глядел на внука сквозь большие квадратные очки, – У меня была семья, я был начальник, меня уважали и слушались. И первые два года в монастыре я учился заваривать чай. Целыми днями только этим и занимался. Как мальчишка…

Дед вздыхал, и вдруг наклонившись к внуку, доверительно шептал ему:

– Когда я вернулся в поселок, ты был еще маленький. Я до сих пор не знаю, кто твой отец, и думает ли вообще о чем-нибудь твоя мать. Поэтому когда я первый раз попросил ее состряпать для меня бозы, я боялся – вдруг будет невкусно: это означало бы, что я плохой отец. Но, знаешь, – дед вальяжно откидывался на спинку дивана и улыбался, – Бозы оказались очень даже ничего. Твоя мама часто готовит их?

– Она их готовит только здесь, для тебя, – вздыхал Коля, – Весь день она на работе, а потом идет куда-нибудь… с одним… с другом… Обычно я ем суп или бутерброды с томатной пастой.

Дед опять сутулился и вздыхал. Его лобастая тяжелая голова с щетиной бритых волос склонялась на руки. Потом он вставал, перекидывал поудобнее через плечо полу багровой накидки, толкал Колю в узкую грудь и спрашивал со смехом:

– Эй, богатырь, пойдем, посмотрим, сколько ты съешь?

Коля шел чуть в стороне от друзей и поэтому оказался выше по склону очередной дюны. Он увидел Капусту первым. Замерев на секунду, он скатился вниз и бросился к Алешке:

– Там Капуста, – сказал он тихо и показал рукой, – Его поймали десятиклассники.

Десятиклассники были угрозой непонятной и потому страшной. Никто не знал, чем жили эти огромные дети, что ценили, почему выбирали те или иные поступки. От десятиклассников каждый здравомыслящий ученик начальной школы старался держаться подальше. Быть пойманным десятиклассником – что может быть хуже…

Индейцы осторожно заползли на край высокой насыпи. Это была воронка от взрыва. Когда-то промышленные отходы поселка пытались закапывать, и специально для этого взрывали землю – чтобы сделать котлованы. Через несколько лет мерзлота выдавила все похороненное на поверхность, прямо сквозь грунт, и от идеи отказались, оставив в земле много незаполненных дыр.

На плоском дне воронки был Капуста и трое высоких парней. Капуста всхлипывал и дрожал – он стоял в пыли, без обуви, в носках. Его сапоги валялись у ног агрессоров. Один из десятиклассников поднял горсть мелких камешков и кинул все разом в Капусту. Тот задергался, пытаясь увернуться.

– Скажешь? – спросил десятиклассник.

– Я не знаю! – проныл Капуста, – Пустите меня! Отдайте сапоги!

– Где наши детонаторы? – монотонно повторил десятиклассник.

– Я не знаю!!!

Капуста очень боялся. Ему сейчас казалось, что он находится ужасно далеко от дома – облезлой деревянной общаги, где они с мамой и папой жили в комнате с одним окном, одним диваном, раскладушкой и треснувшим унитазом в фанерном закутке. Капуста очень хотел домой. Он боялся остаться здесь насовсем, среди гниющих механизмов и колотого камня. Страх проник в его душу еще когда он увяз ногой в оранжевой луже. А теперь, видя перед собой эти мрачные взрослые лица, чувствуя боль от ударов камней, Капуста едва удерживался, чтобы от страха не зареветь в голос.

Десятиклассник взял камень побольше и замахнулся.

– Я все расскажу! – заорал Капуста, – Только не надо больше кидать в меня!!! Я все расскажу. Они индейцы, у них есть вождь, они взрывали ваши эти… детонаторы! Они сейчас здесь, индейцы!

Парни на дне воронки переглянулись и захохотали, подняв к небу лица. Рядом с Алешкой во весь рост встал Спиря с натянутым луком. Он что-то сказал отрывисто.

– Заметят! – выдохнул Алешка и толкнул его со всей силы в бедро.

Спиря спустил тетиву и упал. А стрела, предназначенная предателю Капусте, свистнула в воздухе и ткнулась обойным гвоздиком в ляжку одного из врагов.

В следующую секунду индейские воины могли наблюдать устрашающее зрелище: три огромных, неукротимых в ярости десятиклассника бежали прямо к ним вверх по склону, разбрызгивая ногами щебень. «Мы не убежим», – мелькнуло в голове вождя. А в воздухе над его головой мелькнул серебристый цилиндр. Алешка только успел ткнуться лицом в пахнущий ржавчиной гравий и ощутил, как дрогнул воздух. Когда он снова поднялся, десятиклассники сидели на середине склона и опасливо трясли головами. В ушах звенело. По противоположному склону воронки бежал вверх Капуста в носках. Через Алешку перелетел еще один детонатор, сверкнул на солнце и звякнул о камень. Десятиклассники прыгнули вниз, казалось, вперед головами. Им вдогонку звякнули тетивы и взлетели стрелы. Взрыва не было.

– Хватит!!! – крикнул Алешка, – Отступаем!!!

Он повернулся и побежал. За ним бросилось племя. Бежали долго, хотя и не слышали за собой погони, тяжело дышали и чувствовали, как слюна во рту от усталости становится сладкой. Алешка уводил воинов в заросли ржавой арматуры и гнутых шахтовых механизмов. Если там затаиться и сидеть тихо, их никогда не найдут.

Возле самой реки, где куча деревянных ящиков с непонятным содержимым вдавалась мысом в коричневый поток, они остановились и отдышались. У Спири на щеке запеклась кровь темно-красной шершавой полосой, отчего он вдруг стал вылитый сиу на тропе войны. Коля кашлял: пересохло в горле от долгого бега. Дима и Дуди сидели рядышком на деревянных ящиках, у Дуди были большие от страха глаза, а по лицу Димы было видно, что он впервые в жизни ощущал себя героем – ему не хватало только широкого меча на поясе и степной лошадки в поводу, как у Нюргун-боотура на картинке.

– Ты вождь или кто?!! – кричал Пашка, – Почему мы отступили?!! Мы могли их победить!!!

Алешке было страшно.

– Не кричи, – просил он Пашку, – Они могут услышать…

– Да, мы бы их!.. – задыхался Пашка от негодования.

– Что ты их? – Алешка стоял, привалясь спиной к штабелю вздувшейся пузырями фанеры, – Этими штуками убить можно. Ты бы их убил, да?

– Они убегали! – ярился Пашка и потрясал воинственно пучком стрел, – Мы бы прогнали их! Я попал в одного!

– Спиря тоже попал, – громко шептал Алешка, – И что? Они не испугались наших луков, потому что это просто игрушки. А этими штуками, детонаторами, можно было убить десятиклассника или Капусту. И что тогда? Вот, Спиря выстрелил в Капусту, а попал в десятиклассника…

– Это ты мне помешал! – возмущенно крикнул Спиря.

– Да, не орите вы… – попросил Алешка, – Какая разница, в кого ты попал? Если бы ты попал в Капусту, они бы все равно побежали к нам, неужели не понятно. Их остановил только взрыв, но они знают, что мы не станем их убивать, и поэтому сейчас они ищут нас. Что ты, Паша, будешь делать, когда они нас найдут? Взорвешь их?

– Взорву! – крикнул запальчиво Пашка, – И никто не узнает!

И вдруг, осознав реальность сказанного, потерял решимость, запнулся и посмотрел вокруг.

– Тебя отправят в детскую колонию, – презрительно сказал Алешка, – А твоего папу, и маму, и брата – посадят в тюрьму.

Пашка молчал. Только сейчас к нему начал приходить страх. Он сел на пыльный ящик и стал колупать песок кончиком стрелы.

– Кто вообще кинул эту штуку? – строго спросил Алешка.

Его страх после моральной победы над Пашкой, наоборот, быстро выветривался.

– Я кинул, – спокойно сказал толстый Дима, – В тот момент нам нужно было защищаться. А наши луки… это просто смешно. Непонятно, зачем нам игрушечные луки, если мы – настоящие индейцы.

– Никто ничего не может делать без моего разрешения! Вы обещали! Я не разрешал кидать! – Алешка ощущал свою правоту, закон был на его стороне.