Текст книги "На изломе"

XVIII
Новое ломит старое

Был ранний утренний час. Боярыня Катерина Ивановна сидела в своем терему за пяльцами и то и дело взглядывала в окно, где кружил крупными хлопьями белый снег, и тяжко вздыхала.

Княгиня Дарья Васильевна с усмешкой говорила:

– Все своего ждешь? Пожди, скоро будет! Теперь и вора казнить успели, недолго и ему приехать. Надо быть, к моему соколу заехал.

– Долго уж очень! – вздыхала Катерина.

И вдруг в терем ворвалась Лушка и диким голосом закричала:

– Приехали!

Катерина вскочила, бросилась к двери, и в ту же минуту ее обняли и подняли сильные руки Петра.

– Голубка моя!..

– Сокол ясный!..

– Тосковала?

– Дай нагляжусь на тебя…

– А деточки?..

– Тут они.

– Тьфу! – не выдержала жена Терентия. – На людях не зазорно! – И она вышла из горницы.

Петр и Катерина не знали, как и обласкать друг друга, и к их радости присоединились и дети, а внизу в сенях так же миловались Кряж с Лушкой, и Кряж говорил:

– Поженимся! Князь обещал и всех детей крестить!..

В горницу вошли старики.

– Ишь, заспесивился! К старикам и не заглянул. Плеткой бы тебя! – ласково сказал старый князь. Петр повалился им в ноги, а потом встал и начал обниматься с ними.

И все дружной семьей сошли в трапезную. Петр жадно ел и пил и озабоченно приговаривал:

– К царю бы поспеть!

– Успеешь, соколик! Кушай! – говорили женщины и передавали ему все новости. А их было немало.

Милославские совсем в силе упали. Матвеева, Артамона Сергеевича, в думные бояре произвели. При дворе веселие да игры. Приехал немец Иоганн Готфрид Грегори и во дворце комедии ломает. Царь ему палату выстроил. Таково-то занятно!

– Вот и нонче будет! Царь тебя беспременно позовет, – сказала Катерина. – Я с царицей буду!

Петр слушал и стыдился рассказывать свои новости. Не хотел омрачать общей радости. Что рассказать ему? Видел он кровь, реками льющуюся, и разбой, и убийство, и мучительные казни. Видел Анну в заточении, Терентия, чуть не безумного. Анелю… Там скорбь безысходная, а тут светлая радость. И он молчал…

Царь принял его ласково, а Матвеев расцеловался с ним.

– Ведомо, ведомо твое старание, – сказал ему царь, – после я о награде твоей удумаюсь. Теперь иди домой, чай, жена заскучала, а ввечеру ко мне приезжай. У нас тут немец комедь с пляской показывает. Как зовется-то?

– Балет, – сказал Матвеев.

– Балет! Вот на балет и приезжай! Прощай покудова что…

И вечером Петр увидел балет. В большой палате были устроены помост для актеров и места. Сбоку, в отдельной горенке, сидели царица и боярыня, смотря на помост через решетку. Царь сидел на стуле, а вкруг его стали бояре, и ближе всех Петр с Матвеевым.

Вот заиграла музыка и раздвинулся на обе стороны занавес.

Петр смутился.

– И музыка? – тихо сказал он. Царь услышал и засмеялся.

– Они хоть и немцы, а без музыки, слышь, что без ног. Совсем плясать не могут. Ты смотри! – И царь весь отдался зрелищу.

Выскочил мужчина (его Орфеем назвали) с цимбалами и стал так-то ловко ногами выкручивать, что твой скоморох!.. Потом упал на колени и стал царя славить.

После этого действо началось. Играли Эсфирь. Все как по Писанию.

Цезарь, Ассуир с длинной черной бородой, и Эдисса, и Мордохей, и Аман – и все они играют и пляшут, и не знаешь, что чего лучше…

Петр смотрел, затаив дыхание, а царь приговаривал:

– Чудно! Дивно! Назидательная история и зело потешна!..

А в это же время в далеком Боровске кончалась Морозова[25]25
  В действительности она умерла двумя годами позднее. (Примеч. автора.)


[Закрыть].

Ее держали в великом утеснении, в земляной яме, над которой бессменно ходил стрелец, разлучая ее со всем миром.

Тело ее покрылось язвами, во рту образовалась цинга; с нее сняли оковы, но не облегчили ничем ее участи.

В эту ночь она почувствовала близость смерти.

– Милый! – сказала она стрельцу. – Господь зовет меня к себе, а у меня зело грязна сорочка моя. Не подобает мне, чтобы тело мое в нечистых одеждах легло в мать сыру землю. Вымой для Господа Бога!

И стрелец умилился ее просьбой и вымыл ее сорочку.

Она облачилась в нее и тихо скончалась в ночь с первого на второе число ноября.

Тело ее завернули в рогожу и схоронили рядом с ранее умершей сестрой ее.

П. М. Строев, посетивший Боровск в 1820 году, видел на городище у острога камень, к которому боровские жители имеют особое почтение и даже кланяются ему до земли. Они рассказывают, что под камнем погребены две княжны, сожженные татарами.

Строев же разобрал на камне следующую полустертую надпись:

«Лета… погребены на сем месте сентября в 11 день боярина князя Петра Семеновича Урусова жена Евдокия Прокофьевна, до ноября 2 дня боярина… жена… Морозова боярыня Феодосья Прокофьевна, а в иноках инока-схимница Феодора; дщери окольничего Прокопия Сидоровича Соковнина. А сию цку положили на сестрах своих родных боярин Федор Прокопьевич да окольничий Алексей Прокопьевич Соковнины».

Такова была кончина одной из ярких представительниц старого строя.

Выступила она на борьбу с новым течением и была сломлена.

Наступало новое время. Родился Петр, будущий реформатор, а его предтечей был царь Алексей со своей женой Нарышкиной и боярином Матвеевым.