Текст книги "От сессии до сессии… или Из жизни советских студентов"

Один из последних моих приступов ужаса случился в миг, когда я понял, что решительно не умею вязать хирургические узлы… но по сравнению со всем остальным завязанные на бантики узелки казались сущей ерундой!

Я закончил удаление отростка, проверил герметичность швов, вернул кишку в брюшную полость и удалил марлевые салфетки.

В брюшную полость, как положено, я влил раствор пенициллина и зашил наглухо операционную рану. Кожный шов попросил доделать Октябрину – если бы кто увидел мои бантики, боюсь, очень бы удивился!

– Ну, вот и всё, – сказал я Ивану, сбрасывая маску и перчатки. – Жить будешь!

– Спасибо, доктор! – прошептал мужик, который стоически вытерпел мои издевательства, ни разу даже не пискнув.

Я посмотрел на часы и присвистнул: прошло больше трёх часов! Валерьян Савельич мной бы гордился – только ОЧЕНЬ хороший хирург может делать аппендэктомию три часа!

Мы переложили Ивана на каталку, отвезли его в палату и прикрыли дверь. Октябрина посмотрела на меня с восхищением, негромко сказала:

– Молодец! – и по-русски троекратно расцеловала.

Я был выжат как лимон. Отправившись прямиком к нашему с Саней холодильнику, где проживала початая утром ледяная водка, я выпил из горла всё до дна и моментально отрубился.

* * *

Снов в ту ночь у меня не было. Я проснулся с утра от безумной жажды. Кто-то очень настырный долбил крохотными молоточками прямо по моему мозгу, от чего голова болела нестерпимо. В свете сегодняшнего страдания весь вчерашний день показался мне страшным сном. Увы, всё, что подсказывала моя воспаленная от излишних возлияний память, было сущей правдой. С замиранием сердца добежав до палаты давешнего пациента, я открыл дверь, и на душе сразу стало легко и приятно – мой Иван лежал и улыбался.

Я подошёл поближе и спросил:

– Ты как?

– Замечательно, доктор! Спасибо! Низкий Вам поклон, – ответил он и поцеловал мне руку.

Я покраснел от смущения и изрёк:

– Не за что. Такая у нас, хирургов, работа – людей спасать…

* * *

Страшная тайна

Наступил предпоследний день нашей практики.

– Борода, завтра уезжать, а мы так и не разобрались с Татьяной. Понятно, что уже поздно, но очень интересно, кто из нас ей нравился и что мы делали не так, раз у нас обоих ничего не вышло… Давай напросимся к ней вечерком в гости, посидим напоследок…

– А что – давай. Пойду напрашиваться.

Борода пошёл искать Татьяну. Она оказалась на месте – смотрела какого-то чумазого, испуганного мальчугана, который никак не мог качественно открыть рот и показать горло. Борода весь издёргался, несколько раз порывался помочь несчастному пацанёнку, выкурил аж три сигареты и наконец дождался.

– Ты свободна? – спросил он.

– Заходи.

– Слушай, мы завтра уезжаем. Может, вечерком встретимся, поболтаем, выпьем по стакашке?

– А ты с Лёшкой будешь?

– Да, куда уж без него…

– Давайте, приходите ко мне часиков в семь. Я пирожков напеку. Выпивка с вас.

– Отлично, прибудем в срок, – улыбнулся Борода.

В 6:30 вечера мы втроём (Борода, я и бутылка портвейна «Кавказ») выдвинулись на последнее свидание с девушкой, так и оставшейся для нас несбыточной и непокорённой мечтой. По дороге мы (кроме «Кавказа», конечно!) рассуждали о возможных причинах постигшей нас неудачи.

– Я думаю, мы не были достаточно настойчивыми из-за пьянок-гулянок и дежурств, а кроме того, по очереди к ней клеились и мешали друг другу. Она просто не смогла выбрать, – предположил я.

– А может, мы просто ей не понравились? – спросил Борода

– Что – оба сразу?! Так не бывает. По крайней мере, раньше не было – кто-нибудь да нравился!

– Может, мы молоды для неё, и она любит постарше? Или у неё кто-то есть?

– Да ты издеваешься, что ли?! Кого тут можно спрятать, чтобы его не видели? Да и где ты тут нормальных мужиков возьмёшь? Одноглазый, хромой санитар Васька, по-моему, самый сексуальный. Когда у него одеколон с морилкой кончается, конечно, и ему выпить совсем нечего…

– Есть ещё одно бредовое предположение… Может, она нетрадиционной ориентации?

– Будет тебе. Здесь о таком даже не слышали. Тем более у Сашки с ней всё было хорошо.

Так за разговорами мы дошли до Татьяниного дома. Это была небольшая аккуратная бревенчатая изба, приветливо улыбавшаяся нам красивыми резными наличниками. Дверь не была заперта, мы прошли через маленькую прихожую и оказались в чистенькой комнате с белыми, накрахмаленными занавесками на окнах и круглым столом, расположенным ровно посередине и накрытым такой же ослепительно белой скатертью. На столе уже дымились горячие пирожки, а тарелки в цветочек и хрустальные бокалы только и ждали, когда их наполнят и начнут прощальный ужин. Хозяйка встретила нас в коротеньком домашнем халатике и мягких тапочках с помпонами, ещё больше подчеркивающими домашний уют, и так заполнявший весь дом без остатка. Она была безумно хороша! У нас захватило дух, и мы не смогли скрыть восторга.

– Богиня… – прошептал я. А Борода только округлил глаза и, против обыкновения, промолчал.

– Ладно вам, садитесь, – оборвала Татьяна наши воздыхания. Мне показалось, в тот момент она почему-то испытывала лёгкое раздражение. Мы переглянулись: всё-таки она странная!

Татьяна была хорошей хозяйкой. По крайней мере, пирожки получились замечательные – что с картошкой, что с капустой, что с яблоками. Даже не самый эстетский напиток – портвейн «Кавказ» – не смог заглушить их приятный запах и отличный вкус.

– Давайте выпьем за хозяйку дома – замечательную девушку, прекрасную хозяйку, красавицу! – провозгласил я первый тост.

– Нет, давайте лучше за вас. Чтобы всё у вас было хорошо. Хотя, конечно, немного непривычно…

– Что непривычно? – удивился Саня.

– Да ладно, вы всё сами понимаете, – отмахнулась Татьяна.

Мы снова переглянулись: странная она, очень странная… И говорит загадками.

Время бежало быстро, кончился портвейн, Татьяна достала вишнёвую наливку. Она тоже кончилась. Наконец, набравшись спиртного и мужества, Борода задал вопрос, который вот уже два месяца мучил нас обоих:

– Татьяна, мы завтра всё равно уезжаем. Скажи, неужели тебе никто из нас так и не понравился?

– Да нет, вы хорошие ребята. Просто я с самого начала всё знала – мне ваш друг рассказал. Было очень обидно. Только познакомишься с нормальными мужиками, как выяснится, что они маньяки, или… вот такие, как вы…

– Да что же он тебе такого рассказал? – в один голос воскликнули мы.

– Бросьте, я знаю, что вы любите друг друга и уже два года вместе. А ко мне клеились (как и предупреждал ваш друг), чтобы никто про вас ничего не подумал. Стеснялись… Ничего, не расстраивайтесь. У каждого свои недостатки. Главное, чтобы по любви…

Эта фраза прозвучала, как гром среди ясного неба. Мы были в таком шоке, что не могли сказать ни слова.

– Ты не поняла, всё не так… – промямлил Борода.

– Ты ещё скажи, что это неправда. Не надо врать, не имеет смысла.

Длинная театральная пауза повисла в воздухе. Тикали часы, отсчитывая последние секунды общения с навсегда недоступной богиней.

– Ты права, смысла нет, – сказал я. – Откроем тебе секрет: Рыжий тоже из наших, он тебе не сказал? И, кажется, я знаю, кого мы с Бородой сегодня будем любить…

Борода молча кивнул. Мы встали из-за стола и медленно направились к выходу. Ушли по-английски, не попрощавшись и даже не сказав хозяйке «спасибо» за прекрасный вечер.

Мы понуро брели по тропинке, покрытой обильной росой. Над нами тихо смеялись и тёмное небо, и полная луна, и тысячи звёзд. Внезапно комизм ситуации дошёл и до нас.

– Это ж надо, – я остановился, привалившись к какому-то дереву и захлёбываясь от смеха. – Каков гадёныш! Мало ему одной бутылки коньяка, две подавай! А мы-то хороши… Голову ломали, «странная она»… А ей, бедняжке, каково – представляешь? Приехали в деревню вроде бы нормальные мужики, можно роман закрутить. А оказалось… любят друг друга. Ну, гадёныш…

– Ха-ха-ха! – Борода от смеха не мог вымолвить ни слова, только утирал льющиеся ручьём слёзы.

– Красиво он нас сделал, ничего не скажешь… Но отлупить его придётся, так с друзьями не поступают. Как думаешь?

– Сейчас придём домой и отлупим, как следует. Чтоб неповадно было.

Мы ускорили шаг, желая приблизить томительный миг отмщения и представляя в картинках, как будем мутузить лучшего друга.

Дома было темно. Мы открыли запертую на ключ дверь и стали рыскать по комнатам в поисках такой желанной жертвы. Но жертва исчезла. Мы включили свет и нашли на столе записку:

«Ну что, Ромео хреновы, здорово я вас сделал?! Но поскольку вы сегодня придёте пьяные и расстроенные, можете не оценить комизм вашего положения и попытаться совершить насилие над моей скромной личностью. Поэтому я ночевать с вами не буду, я вас боюсь. А завтра вы, два самодовольных и самовлюблённых поросёнка, проснётесь с похмелья, вас будет тошнить и вам вообще будет дурно. И бить вы меня уже не станете. Во-первых, у вас на это не хватит сил. А, во-вторых, вы уже оцените, какой я красавчик и какие вы лохи, и мы вместе над вами поржем. А насчёт коньяка не беспокойтесь: домой вернёмся – проставитесь! Спите спокойно, дорогие товарищи, Ваш друг Рыжий».

Эпилог

В день отъезда я проснулся первым. Пошёл умываться, продолжая посмеиваться над собой и Бородой после вчерашнего. От былых агрессивных намерений по отношению к Рыжему не осталось и следа. Потом признаки жизни подал Борода.

– Рыжего бить будем? – на всякий случай уточнил я, заранее зная ответ.

– Да ну его, – ответил Борода и махнул рукой куда-то в сторону. – Пусть живёт.

Я согласно кивнул.

Тут из своей комнаты выполз Рыжий. Он, оказывается, скрывался у Сани, потом отследил наш позорный исход из избы Татьяны, а когда мы завалились спать, предусмотрительно заперев дверь изнутри, проник домой через открытое окно и, вполне довольный собой, отключился. Подслушав наш разговор, товарищ понял, что ему ничего не угрожает, и рискнул себя обнаружить.

– Сволочь ты, Рыжий, – пробурчал Борода. – И алкаш последний… Так подставить друзей из-за жалкого стремления набить свою утробу коньяком!

– Но ведь здорово я вас сделал! Согласны?

Мы вздохнули и молча согласились. Спорить было глупо.

Мы привели домик в порядок, собрали свой нехитрый скарб, с некоторой ностальгией закрыли замок в последний раз и отправились в больницу со всеми попрощаться и отдать ключи. Кроме того, нас не оставляла тайная надежда выпросить УАЗик, чтобы Степаныч нас отвёз на вокзал.

Мы прошлись по корпусам, попрощались с медсёстрами и санитарками, отдельно – с тётей Нюрой и Октябриной Тимофеевной. Были объятия, поцелуи и слёзы, – в общем, всё, как положено в таких случаях. Потом мы направились к Сане. Он выглядел ужасно расстроенным, чуть не плакал.

– Что же я теперь без вас делать буду? Опять остаюсь один, совершенно один! А ещё целый год торчать в этой дыре!

– А ты помирись с Татьяной. Она замечательная девчонка! Я бы на твоём месте женился, не задумываясь, ей-богу! – сказал я.

– У вас с ней так ничего и не вышло?

– Да нет, конечно! Я же говорю, она тебя до сих пор любит!

– Я думал об этом. Даже не знаю…

Мы уже направились к двери, когда Саня нас остановил:

– Погодите, мужики! Пойдём к Татьяне вместе прямо сейчас!

У Татьяны, к счастью, никого не было. Мы зашли в кабинет, она посмотрела на нас вопросительно.

– Танечка, – выпалил Саня, – я так больше не могу! Выходи за меня замуж!

Девушка слегка опешила, но быстро собралась и спросила:

– Ты точно этого хочешь?

– Да, любимая! У меня было время подумать. Мне, кроме тебя, никто не нужен! – и с этими словами тов. А. Н. Хвостов обнял ошалевшую красавицу за плечи. Она не сопротивлялась.

– Что ж, – прокомментировал счастливое воссоединение бывших Рыжий, – совет вам да любовь! Мы, к сожалению, не сможем присутствовать на…

Он осёкся, поняв, что самозабвенно целующейся парочке мы уже абсолютно неинтересны. Осталось лишь выйти за дверь, плотно прикрыв её за собой.

Главврач встретил нас радушно, долго вещал, как ему будет нас не хватать, расчувствовался и вручил нам в дорогу пару бутылок коньяка и авоську с провизией. Мы долго благодарили его за науку, а в конце осторожно спросили про УАЗик.

Валерьян Савельич всплеснул руками:

– Ничего не получится! Опять, зараза, не заводится! Так что не обессудьте, сами уж!

Мы попрощались и двинулись в путь.

* * *

Солнце пекло нещадно. По синему небу лениво плыли утомлённые жарой редкие облачка. Испепеляющий зной изрядно подпортил желтизной некогда зелёную траву. По просёлочной дороге, коричневой лентой разрезавшей зеленовато-жёлтый ковёр бескрайнего некошеного поля и плавно петлявшей то вверх, то вниз, медленно шли три молодых человека, думая каждый о своём. Их ждал старенький автобус «ПАЗ», поезд и новая жизнь.

Но это уже совсем другая история.

Из жизни советских студентов на военных сборах

Введение

– Эй, вы, трое, идите оба сюда!

Мы обернулись, а Борода даже инстинктивно выронил на пол протянутую мною сигарету. Метрах в пяти от нас стоял подполковник Тюрбанов, заместитель начальника военной кафедры и руководитель отдела ДОСААФ.

– Ну, один из этих двоих – это точно Рыжий. А кто второй? – задумчиво спросил я.

– Почему сразу я? – возмутился Рыжий.

– Потому что у тебя самая наглая и рыжая морда!

– Да ну тебя, – махнул рукой Мишка.

Посовещавшись, мы решили подойти к злобно вращающему выпуклыми бесцветными глазами офицеру все вместе, тем более что общение с ним обещало быть, как всегда, чрезвычайно забавным. Дело в том, что подполковник не отличался ни большим умом, ни чувством юмора, ни образованием, но компенсировал всё это патологической страстью к воспитательному процессу и ненавистью к курильщикам. Задолго до нас каким-то остряком была придумана единица глупости – 1 Тюрбан.

– Вот ты, – Тюрбанов ткнул мне в грудь пальцем, – дал ему сигарету. А он, может быть, будет дедом твоих внуков!

Борода раздул щёки, чтобы не засмеяться, а я стал судорожно соображать, как же это возможно. Оказалось – вполне реально! Надо лишь моему потенциальному сыну жениться на потенциальной дочери Бороды (или наоборот) и родить пару-тройку детишек!

– Сигареты, придурки, – продолжал подполковник, – это трубы цивилизации! Вы выдуваете из них клубы ядовитого пара, разрушающего ваши неокрепшие мозговые извилины. Я вот тоже в молодости курил… дурак…

– И клубы дыма, похоже, окончательно загубили молодой военный мозг, – тихо пробормотал я, а Рыжий не удержался и захохотал.

– Вот и результат. Ржёшь как конь, – укоризненно покачал головой Тюрбанов. – Вы, кстати, взносы за май уплатили?

* * *

В Советском Союзе существовала замечательная система изъятия денежных знаков у населения путём вымогательства различных «добровольных» пожертвований. Помимо партийных или комсомольских взносов, надо было заплатить 30 копеек в ДОСААФ, ещё 20 копеек на поддержку популяции амурских тигров, 15 – в фонд помощи африканским детям племени Тумба-Юмба, ещё 10 – … и далее по списку. При этом (я уж не говорю о партийных взносах!) не заплатить было никак нельзя, поскольку в этом случае советского гражданина тут же обвиняли в наплевательском отношении к Советской Армии, животным или африканским детям. Далее следовал вызов «на ковёр», где товарищу деликатно объясняли всю глубину его неправоты. В итоге под давлением весьма убедительных аргументов (выговор, строгий выговор или даже – о ужас! – исключение из партии) он проникался такой жгучей любовью к голодающему африканскому племени, что готов был заплатить не только за себя, но и за нескольких других несознательных товарищей. Его журили и прощали.

* * *

Взносы мы уплатили, поскольку каждый месяц в день получения стипендии наш многоуважаемый комсорг Антон Ярошенко дежурил с ворохом различных ведомостей около кассы и железной рукой изымал из товарищей кровно заработанные копейки. Тюрбанов смягчился и стал нам не интересен.

– Смотрите, мужики, – Борода показал пальцем на группу девиц, явно собирающихся отравить окружающий мир, – сейчас курить начнут, а они ведь могут быть прабабушками наших внуков!

Тюрбанов завращал глазами и ястребом кинулся к девицам. Довольный стукач Борода показал им большой палец, и мы ретировались.

Нас вызвали к начальнику военной кафедры полковнику Соколову, и мы направлялись к нему в кабинет со смешанными чувствами. С одной стороны, нам было ужасно любопытно, ведь, по слухам, там должна была висеть картина «Дубовая роща», любовно подаренная какими-то шутниками с предыдущих курсов и вывешенная по наивности на всеобщее обозрение. С другой стороны, мы не знали причин приглашения и поэтому несколько беспокоились.

Постучав в дверь, мы получили разрешение войти. Кабинет оказался весьма просторным. За огромным столом, расположенным буквой «Т», сидели трое хорошо знакомых нам офицеров, а у дальней стены в большом кожаном кресле с высокой спинкой развалился сам Соколов. Над его головой… в самом центре стены красовалась внушительных размеров картина «Дубовая роща» в богатой рамке под бронзу. Зрелище было достойное, и мы, чтобы скрыть подступающий смех, громко отрапортовали хором:

– Явились по вашему приказанию!

– Являются привидения, придурки, – гаркнул хриплым прокуренным голосом лысый человек в форме подполковника с красно-фиолетовой физиономией, – а вы прибыли!

Это был Левко, замполит военной кафедры, страшная сволочь с уровнем интеллекта менее 1,5 Тюрбана. Нормально разговаривать он не умел, на подчинённых и студентов орал, брызгая слюной во все стороны, а подобие кривой улыбки на его, с позволения сказать, лице появлялось лишь тогда, когда он подобострастно говорил «Слушаюсь!» своему начальнику.

– Виноваты! – хором весело сказали мы, только лишь не приложив руку к козырьку, которого не было, ибо, как говаривал великий Тюрбанов, «к пустой голове руку не прикладывают».

Полковник жестом пригласил нас сесть и сказал:

– Товарищи студенты, вы, наверное, в курсе, что этим летом у вас запланированы военные сборы. Это серьёзное выездное мероприятие будет проходить на базе М-ского военного училища. Нам потребуются 8-10 надёжных людей, которые приедут заранее и подготовят лагерь для общей группы. Разумеется, под чутким руководством наших офицеров. Комитет комсомола рекомендовал вас троих как верных ленинцев и убеждённых строителей коммунизма, которым партия может доверить такое ответственное дело.

Соколов – в прошлом, по слухам, боевой офицер, военный лётчик – в институте дослуживал свой срок до пенсии, да и зарплату начальнику кафедры платили вполне достойную. Он особо ни во что не вмешивался, лекции читал сносно, на экзаменах не злобствовал – в общем, человеком был приличным, хотя и ограниченным – судя по картине над головой.

– Служим Советскому Союзу! – громко объявил Рыжий и густо покраснел, словно испугавшись собственных слов.

– Да вас особо никто и не спрашивает, – вступил в беседу сидевший рядом с Левко гладко прилизанный достаточно молодой майор Денисов. Он был зятем Соколова, в связи с чем находился на кафедре на особом положении и вёл себя соответственно. Прожжённый карьерист, за продвижение по службе он мог не то что Родину, мать родную продать. Его мощный мозг (Тюрбана на 2 с лишним!) настраивался исключительно на извлечение выгоды. Не важно какой, не важно откуда, главное – выгоды. Страшный педант и аккуратист – ему бы немцем родиться! Да вот не повезло… Знающие люди говорили, что ждал он с нетерпением выхода тестя на пенсию, а на должность начальника готовили именно его, в связи с чем Левко и другие Тюрбановы испытывали к нему глубокую личную неприязнь. А может, и не только поэтому.

– Вы трое и ещё 5–6 человек – с ними буду беседовать отдельно, – продолжал полковник, – отправитесь 22 или 23 июня, остальные прибудут 1 июля. Уедете тоже дней на 10 раньше. И, если ничего дурного не натворите, экзамен автоматом поставлю! Руководить вашей группой будут товарищи Левко, Денисов и… вот он, – Соколов показал пальцем на молоденького прыщавого старшего лейтенанта, метр с кепкой ростом, ёрзающего на стуле рядом с холёным майором.

Это был Шишкин, старший преподаватель, воплотивший в себе всё убожество и грехи советской действительности. Ни умом, ни внешностью он не вышел, играл во все азартные игры и всё время проигрывал, пил до беспамятства и отличался безмерной похотливостью. Приставал ко всем особям женского пола, находившимся в пределах досягаемости, вне зависимости от возраста, размера и цвета волос (правда, не очень навязчиво) и всегда получал отказ. Кроме одного случая, который его и загубил. Некая девица по неизвестным причинам предалась разгульным страстям с бедным Шишкиным, в результате чего наградила нашего незадачливого сексуального монстра неприличной болезнью, а потом ещё и жалобу в партком накатала. В итоге горе-ловелас был с позором изгнан с кафедры и отправился служить Родине куда-то в район солнечного Магадана. Но это произошло уже гораздо позже.

– Подробные инструкции получите у майора Денисова. Свободны! – Соколов махнул рукой.

– Разрешите идти?

– Идите!

Мы были ужасно рады внезапно свалившейся халяве, выскочили из кабинета, тут же закурили по сигарете и понеслись к выходу, не обращая никакого внимания на неизвестно откуда вынырнувшего и пытавшегося нас повоспитывать Тюрбанова.

Не прошло и десяти минут, как мы уже стояли у кассы в магазине самообслуживания, держа в руках пять бутылок портвейна, банку килек в томатном соусе и четвертушку чёрного хлеба. Карманы наши были полны колбасой и разным прочим сыром, но этого, к счастью, как всегда, никто не заметил.

* * *

Прошли дни…