Текст книги "Суровый дегустатор"
Автор книги: Андрей Жеребнёв
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
– Только ты меня не бросай тут одну, ладно?..
Не бросит – он морской болезнью по-настоящему почти уж четверть века назад переболел. Не в первом, кстати, рейсе.
Пашка встал на второй день: «Все – прошло, вроде… Полина, я за вас отработаю!». Овсов готовил полдники и пек, под чутким Полины взором, хлеб. Что получался все-таки не т о т – Овсов и сам это прекрасно чувствовал. Он думал над этим все время – он таков был по натуре: когда вставал вопрос по работе, Освов «черепил» над решением до победного, в ущерб всему прочему, что его в этой жизни, с радостями ее включая, окружало. Но, иначе он не мог – таким уже сложился: не переделать! Но, да ведь как же иначе – сейчас хороший, пышный хлеб, что обязан он все же начать печь, стоял на пути всего будущего – так получалось!.. Зачем его сюда и взяли! Размышляя все, практически, время над причинами «тяжести» хлеба, Овсов интуитивно еще пока понял: по своей торопливости Полина не дает тесту как следует подняться – расстояться. Поэтому, и получается он «тяжелый».
Надо было выждать момента самостоятельной выпечки – когда бы Овсов мог остаться с тестом наедине.
Благоприятный момент выдался на третьи сутки.
– Так, ну что, Полина (шеф-повар велела называть себя именно так; Овсов, правда, в чутко улавливаемые моменты подхалимничал все же именем-отчеством: так, то ж для пользы дела!), сегодня, наверное, надо ночью хлеб выпечь – на завтрак еще хватит, а на обед уже не остается…
– Давай, если надо. Ключи у тебя есть!
Ключ, по Полине, был у каждого. Как у каждого повара была здесь отдельная каюта: за своих шеф-повар «рубилась» не на шутку. И сразу Овсову с Павлом сказала: «Если кто-то что-то вам начнет по поводу нашей работы высказывать – не спорьте, не ругайтесь, скажите мне: я найду, как мне с этим человеком поговорить – урезонить».
В десять часов вечера Овсов явился на камбуз. Не без некоторой, сознаться, внутренней дрожи – хоть и едва ощутимой: все-таки, в первый раз он совершенно самостоятельно, без чьих-то глаз, но и без помощи, будет сейчас печь хлеб.
Не робей, старина! Ты все, ведь, по сути знаешь – иди спокойно и внимательно по знакомой цепочке, не оступайся, не дергайся… Вот и пришел момент – быка за рога! Только от тебя теперь все и зависит, все в твоих, только, руках – вот и запусти в них, почувствуй уверенную силу…
И дрожь та тоже нужна – чуточку: она предвкушение борьбы грядущей.
Он проделывал все спокойно и четко, не спеша, но поспешая, старательно. Терпеливо дав только тесту расстояться и в деже дважды, и в формах лишние, в общей сложности, сорок пять минут – урок школьный…
– Ну что, – встретила его, явившегося на камбуз теперь к десяти утра, Полина, – как без меня, так, хороший хлеб получается?
Совершенно отчетливо звучал в ее голосе ревнивые нотки упрека.
Но, если и вправду так!..
– Да нет, Полина Владимировна, просто случайно совсем и получилось.
Для Хлеба он соврал: прости, Господи!..
– Пусть чаще так случайно получается, – подала голос с моечной Аленка.
Она уже становилась его союзником.
В следующую ночь Овсов смело добавил ко времени подъема теста еще четверть часа: по пять минут в каждой расстойке.
– Ну что, – Полина встретила его утром на самом пороге камбуза, и, преградив дорогу, с незнакомым еще Овсову живым блеском в глазах, заговорщицки понизила голос, – ты, парень, попал!.. И хорошо попал – до конца рейса.
– Спускался только что второй штурман, и сказал: чтоб такой, как сегодня, хлеб до конца рейса теперь был – не хуже!.. Так что – давай: руки уже не меняй – я больше к тебе с хлебом не лезу.
И понесло грешного!..
Каждую теперь ночь приходил он на камбуз в одиннадцатом часу, и предвкушение соприкосновения с некоей тайной, вторжение и овладение ею, будоражило его душу уже при повороте ключа в двери. Он тщательно и бережно мыл руки с мылом – тем предстояло пробовать сейчас температуру воды, плавно и даже нежно перемешивать в этой воде дрожжи, сахар и соль. Спустя два часа им предстояло ловко и умело разложить тесто по хлебным формам. И когда поднимется оно в них до чудесной своей высоты, не мешкая загрузить формы в печь. И тут уж не прозевать: выключить среднюю дверцу через девять, а верхнюю и нижнюю – через десять и одиннадцать минут соответственно – а то сгорит. Помощница печь исправно сделает свое дело, и еще через час с милым слуху стуком будут падать из опрокидываемых форм свежеиспеченные, желто-золотистые боками и коричневые верхушками, булки мягкого, свежего хлеба…
Теперь накрыть их сначала простыней, потом черным целлофаном, что распускал Овсов, полосуя большие мешки под мусор, и уж сверху – ватным одеялом: все, пусть остывают. Целлофан, что покроется обязательно теплыми каплями с одной своей стороны, надо будет обязательно выдернуть через час с небольшим. И повесить тогда сушиться на ручки верхней дверцы печи – как флаг: новая выпечка закончена! Ну, и продавить, напоследок, пару-тройку булок сквозь одеяло: какие мягкие удались!
С целлофаном – это его Полина научила: чтоб влага оставалась в хлебе, и не был тот сухим.
Вот этого никто из предыдущих пекарей, самого Рому включая, не знал: спасибо Вам, Полина Владимировна!
А заводил он тесто всегда с молитвой. Впрочем, творил свою молитву за ночь он несколько раз – пока трижды подходило тесто, успевал он и овощи на завтра шеф-повару почистить и картошку на суп порезать (входило это в прямые его обязанности), и палубу – по очереди с Пашкой – до блеска помыть-подраить. Ночь – она долгая…
– Я почти сорок лет в море хожу… Но такого хлеба я еще не ел!.. Дашь мне с последней выпечки домой булочку?
V
– Смотри, смотри! – Аленка, ухватив за самый краешек кусок пористого хлеба, трясла его перед носом Полины.
Стала она теперь Овсову первым на камбузе другом, и защитником даже от Полины. Впрочем, защита теперь Овсову вряд ли требовалась: в безусловной теперь «уважухе» в экипаже он был – за хлеб, главным образом. Впрочем, Полина в самом начале говорила ему:
– Если ты такой хлеб делать будешь – тебе здесь все простят: даже если и полдник какой-то закосячишь… И для камбуза всего: хлеб – половина нашего дела. Может быть, и бо́льшая. С плохим хлебом любой – как бы хорошо обед сготовлен не был – хорошим обедом уже не будет. И наоборот: они же рыбу себе солят, строганину делают – все с хлебом… Да, твой хлеб можно и просто так – как блюдо есть.
А ничего, ведь, Овсов особенного не делал – просто, все делал с любовью (ну, и еще, конечно расстойка – по самое «не хочу»). Разве мог живой Хлеб ответить ему иным?…
И это полуночное постижение хлебной тайны переметнулось теперь на все судовое бытие Овсова. Он уходил с камбуза в пятом часу утра, обязательно видясь с Аленкой – просто получалось так, – а иногда и с Полиной («Ну что моя пчелка?»), приходил опять к двенадцати, а если были сдобные булки – мягкие и пышные, так полюбившиеся всем, – то и к девяти. В пять часов дня, раздав полдник и помыв за собой все кастрюли – сковороды, уходил ненадолго опять – чтоб вновь явиться через несколько часов для свершения своего священнодействия: «Хлеб пошел печь».
– Андрюха… Ты вообще спишь когда-нибудь, или нет? – спрашивал страшно скупой на какую-то похвалу (равно, как и на продукты) второй штурман.
Второго штурмана боялась даже Полина.
А Овсова несло! Несказанно… Энергия, рождаемая от великого, хоть и неприметного постороннему глазу действа, передавалась и на его полдники, что шли подчистую на «ура!». Салаты, жареная рыба, запеканки, пиццы, даже обычные каши – все выходило просто замечательно. Про булочки мягчайшие уж не говоря – их с еще горячими канючить приходили. Сам себе Овсов объяснял это просто: по народной примете кому постоянно везет? Новичкам, и дурачкам: поэтому шансов у удачи проскочить с какого-то бока Овсова не был никоих.
– Сегодня с утра Поля так Пашку чихвостила! – полушепотом сообщала ему как-то Аленка. – Говорила: «Вот, посмотри на Андрея – все в руках горит!».
Аленка была уже самым закадычным Овсову на камбузе другом (ближе только был «земеля» Александр, что в порядке полного исключения и полной же конспирации получал от земляка пекаря дрожжи, сахар и даже изюм для бражки), и частенько просто выручала: тонкий её локоток Овсов всегда чувствовал рядом. Просто, они оба были настоящими моряками, для которых своя судовая работа и обязанности превыше себя самого.
Таких уже оставалось мало.
А Пашка тоже работал отменно и с душой, радуя экипаж восточным своим пловом и гарнирами – из Средней Азии был он родом. Только что, с котлетами никак поладить не мог – жесткими выходили. Овсову приходилось товарищу тоже частенько помогать – поневоле. Забросит Пашка мясо в большущую, за неимением казана, кастрюлю, поставит на плиту поджариваться на тихом огне, и умчится весело. Вот Овсов, чертыхаясь, за коллегу то мясо помешивать и не забывает. А потом уж с плиты отставляет – сгорит же! Прилетает дружище, и с щенячьим восторгом докладывает:
– Воробьев от мачты отлеплял!
Зачем и как Пашка «отлеплял» – сгонял чаек, что тесным рядком сидели всегда на опущенной грузовой стреле в ожидании свежей, с поднятого трала, рыбы?.. Значит, надо ему было! Серьезное, вообще-то занятие – какой тут плов для экипажа?!.
Вот Пашка-то, по восточному своему коварству, ключик к сердцу второго штурмана и подобрал. Прознал, что тот «печиво», как говорила Аленка – выпечку любит. Да и стал отдельным порядком тому чебуреки лепить, да жарить.
– Ох, смотри, Пашка! Побьют тебе за это морду! – предупреждала его Полина. Чувство равенства и справедливости, воспитанные в ней в советские времена, оставались очень сильны, работая и сейчас на пользу всего экипажа.
Через Пашку-то, как подозревал Овсов, то дело тогда и затеялось…
VI
Был вечер Великой субботы и рейса почти уж конец. Как что-то толкнуло Овсова чуть раньше обычного прийти на камбуз печь хлеб. Еще домывали после ужина посуду Аленка и кастрюли Пашка, здесь была и Полина. Виделось – шеф-повар была в каком-то сомнении.
– Слушай, – обрадовалась она Овсову, – заходил только что Игорь Викторович, говорит – куличи нужны завтра на чай.
– Куличи? Зачем? – уже начинал заводиться праведным гневом Овсов. – Завтра по меню у нас бисквитные пирожные: народ их ждет, они всегда на «ура!» идут! Так, какого рожна мы должны меню менять?!
– Ну, – встрял Пашка, – он говорит: завтра не такой праздник, чтоб пирожные давать. Надо – куличи.
– Елки-палки, да куличам этим кто рад-то будет? Говорю же – народ бисквитов ждет – вот и будет им праздник! А что Пасха – так яйца крашеные же будут на завтрак! – уже не на шутку распалился Овсов. – Так что пошел бы этот Игорь Викторович!..
Хорошо, что в этот момент тесто на хлеб не поднималось – упало бы безнадежно.
– Ну, и правильно! – махнула рукой Полина, которая и сама за пролетарским крепким словом в карман по случаю сроду не лезла. – Все – пошла я.
Остывавший Овсов задним умом подумал, что Пашка вышесказанное передаст второму штурману в течение получаса, да, ну и пусть: пусть туда же валит – вместе с корешем своим!.. Хоть, в общем-то, и прав штурман – какая Пасха без куличей?
Но, оставить народ без пирожного тоже было никак нельзя – любили моряки штуку эту нехитрую. Два коржа промазываешь между собой вареньем, сверху – крем масляный со сгущенкой; из баллончика кондитерского четыре розочки вывел, на четыре части разрезал – вся недолга: четыре пирожных готово! Эстетически выдержанных, и на вкус во рту тающих. Поэтому и ждут их всегда, по меню пальцем прослеживая: «Та-ак, это какого числа будет?».
А Овсову в эту ночь хлеб печь…
Вспомнился кстати тут ему еще тот самый, с Ромой рейс. Когда шеф-повар решил блеснуть своим мастерством: «Я сам испеку куличи». И испек!.. Ковриги, в два пальца высотой, сырые внутри.
Выждав, когда покинет камбуз и Пашка, Овсов решительно подтянул Алёну за локоток:
– Алёнушка, у тебя есть эти… Красители цветные?
– Посыпка цветная!.. Есть! – Алена направилась к своим ящичкам сбоку от посудомоечных ванн. – Но, три пакетика только осталось: белый, синий и красный… А ты чего, – она понизила голос, – куличи делать собрался?
Он кивнул – минуту назад он решение уже принял.
– Только, Алён, Полине сейчас не расскажи, ладно!
Та развела руками: «Могила!».
С такой и в разведку можно идти!..
Да чтоб всем тем пусто было – сделает в эту ночь Овсов и хлеб, и куличи – не пацан он здесь, чай! Правда, достоверного рецепта теста на куличи не знает, но поздно теперь пасовать: заведет точно такое, как на булки, и в формах хлебных испечет. Полина ему еще в начале рейса предлагала: «Вот, во время шторма – чтоб булочки не катать, так ты и загружай тесто прямо в хлебные формы!». Он так ни разу не поступал – ему фигурная лепка и печение булочек сами по себе несказанное удовольствие доставляли. Но вот теперь – придётся…
Он работал споро, рационально и четко – ни промедлению, ни ошибке этой ночью места не должно было быть. Едва «разбросав», во втором уже часу, хлебное тесто по формам, он тут же вымыл дежу и завел тесто сдобное… Хлеб был испечен к трем, и Овсов сразу расставил и смазал формы на разделочном столе – на хлебном места уже не хватало.
И вот тут он допустил единственную – вынужденную – ошибку: он разложил сдобное тесто на куличи внеостывшие еще толком формы.
Он сделал сахарный сироп, оставив, как учила Полина, его на подогреве на плите. Поставил под руку и разомкнул на «товсь» пакетики с цветной посыпкой из ананаса. За ним сегодня был еще и полуночный завтрак в половине четвертого утра – для сменяющейся с вахты смены. Спасибо Полине – яйца в луковой чешуе она отварила заранее.
И когда пришла пора вытаскивать и опрокидывать формы, он чуть не взвыл от досады: первая форма упорна «засела» обеими своими булками, и он понял свою ошибку!..
Но, отступления уже не было – сейчас бы оно явилось поражением и, если бы не перечеркнуло, то поставило знак вопроса над рейсом всем…
Сильными, но тонкими своими руками он подхватил с полки шпатель. Обычный строительный шпатель, каким он перелопатил за свою жизнь не одну, верно, тонну клея и раствора. Здесь же этот инструмент был приспособлен ему для снятия остатков теста со стенок дежи и тестомесильного «венчика». И этим шпателем он начал воистину хирургически отделять спекшиеся со стенками форм булки.
Безнадежно загубленными – что разломались в результате – оказалось лишь две булки: будущих куличей, если разрезать одну булку на щедрые четыре ломтя, на экипаж хватало!
Теперь осталось только споро смазывать верха сахарным сиропом, тут же посыпая цветной посыпкой: дело хоть и поспешное, но вполне уже посильное и подконтрольное…
– Блин, – это Игорь Викторович, спустившийся к полуночному завтраку, зашел почти бесшумно сзади, – тебе же, Андрюха, и хлеб сегодня надо было печь!
Явился с повинной! Когда уж все разгребли тут.
– Да, нормально все, Викторыч – справились!
Нужен, ведь, был пасхальный кулич, все равно нужен…
Он дождался верную Аленку, чьи и без того поблескивающие всегда глаза засияли не хуже подсыпки цветной: она ведь тоже приняла участие – не подсыпкой, но поддержкой.
– Алён, режьте пасхи на завтрак – в тарелку вместе с яйцами, наверное, да?.. А на полдник так и остается – бисквит.
– Слушай, – Полина преградила ему дорогу днем на том самом месте, что вопрошала в первый, тогда, раз, – ты на меня не обижаешься – что я на тебя тогда – поначалу – кричала?
– Да нет, Полина, – совершенно искренне в это светлый день, с придыханием отвечал Овсов, – кричали, значит, тогда надо было это мне. Без того крика, гладишь, и хлеб бы такой мы печь не начали, верно?
– Слушай, – при первой возможности оттеснила в уголок пекаря Алёнка, – ну, это было вообще!.. Заходит Полина, со сна еще, а тут весь стол куличами уставлен: «Ну, ни………. себе!». Все утро – только о тебе разговор.
А куличи у Овсова спрашивали еще на полднике…
Через три недели вернулись уже домой. Майским рассветным утром. И за суматохой кают и коридоров камбуз оказался абсолютно пуст. И Овсов, присев на маленькую зеленую скамеечку, прощальным взглядом оглядел то пространство, на котором он постиг тайну и одержал одну из главных в жизни побед. Со светлой грустью осознавая прекрасно – такого больше в жизни не будет: в одну реку два раза не войдешь.
Он делал здесь одно из самых святых в это мире дел: только рождение ребенка на свет есть выше и святее.
Он отчетливо понял теперь такое главное и очевидное, что нутром чувствовал и раньше, но добраться до которого в круговерти рейса просто не мог. Что был его хлеб, если бы не пекся для людей.? Для тех, что ели его, насущный, в дни сурового морского бытия, для тех, что его ценили. Для них, конечно, Овсов старался, а они ответный позыв души своей благодарностью посылали. Вот и восходили, и пеклись хлеба те такими – для таких людей!..
Повзрослевший на целую жизнь, что уместилась в четыре этих морских месяца, он поднялся со вздохом, но вышел в камбузные двери легко и не оглянувшись.
Оливье с квашеной капустой
Если бы не те кислые физиономии (которые так и подмывает рожами назвать – правильно будет), что вижу я теперь по нескольку раз на дню с интервалом в четыре часа, так бы наверное и не докопался до истины: кто виноват в той приснопамятной мне истории, и почему все именно так закончилось?
Уж и времени порядочно с того морского рейса минуло, а все загадка бестолковую голову будоражила…
Виновата – я это и тогда себе говорил, и сейчас повторю, – в первую очередь, конечно шеф-повар Полина, что сказала мне за пару дней до того:: «В следующий раз забирай всю квашеную капусту с ведерка – а то она уже пропадет вот-вот»(накануне я делал винегрет). И уж только потом, во вторую голову, повинен тот парнишка, что лука не ел. Наверное, так? Да – так или иначе!..
Так или иначе, матросик тот, что лука не ел в любом виде, славным малым был. Спросит, бывало: «А салат с луком?» – «Конечно, а как еще?!». Вздохнет смиренно: «Я тогда не буду», – развернется и выйдет тихонечко из салона команды. Или усядется все-таки, корку хлебную из хлебницы выудит, и только с маслом, да чаем – вот и весь полдник. А ведь ему еще полвахты трудиться!
Беда, прямо, была с ним! Ладно бы, был бы сродни многим нынешним моим едокам, что каждый кусок на тарелке рассматривают как ископаемое, демонстративно при этом кривясь. Так ведь нет! Нормальный парень. Как говорила в таких случаях Полина: «Адекватный» (неведомо, где она это слово подхватила, но любила его теперь очень). Он и нам, поварам, с промысловой палубы частенько приносил то рыбки соленой, то строганины свежей – только что без лука. И не качал он прав никаких, и на свое горе луковое не сетовал, а просто: «Я тогда не буду». Со вздохом, горше лука самого «злого»…
Ну, как тут было мне не начать однажды ему отдельную пайку гоношить?!
Легко сказать! Хоть, казалось бы – большая ли проблема: сделать одну, из семидесяти трех причитающихся на экипаж порций, без лука? Но это – морока обязательная. Не режешь – крошишь ты большие луковицы по ходу готовки в большущую кастрюлю вместе с другими ингредиентами. Нет: готовишь салат полностью, перчишь – солишь, майонезом приправляешь, откладываешь в отдельную тарелочку порцию эту самую – безлуковую, её отдельно майонезом приправляешь – перемешиваешь, а уж потом нарезанный лук слезоточивый в общую массу добавляешь, и туда майонез бухаешь. Как не крути – торможение общего процесса, отвлечение от привычного графика!
Морока, в общем.
Но когда сделал я однажды пареньку нашему салат без лука, для него это случилось нежданным подарком. Он уж за стол безнадежно сел, горбушку хлеба только, под кружку чая, из хлебницы и притянув. И тут – на тебе: «Возьми, брат! Без лука». В благодарности у него даже голос чуть дрогнул.
Вот и приходилось теперь мытариться! Как и в этот день злополучный, что салат оливье по меню судовому, готовить в очередной раз пришла мне пора. Салат этот был хитом стопроцентным: чуть не каждый второй добавки спрашивал. Потому, строгать его приходилось долго и кропотливо: чтобы целую «тридцатку» – кастрюлю, емкостью в тридцать литров, – до верха наполнить. А это, еще же и картошку вареную предварительно очистить, да банки с зеленым горошком проткнуть, да воду через них сцедить, да много еще чего…
Вот и злился я тихо в приготовлении, паренька того вспоминая: ему еще отложить успеть. Как ребенок, честное слово – лука он не ест!
Запаздывал уже. Оттого и спешил, да и нервничать начал. А отчего запаздывал – пришел на камбуз позже нужного. Была на то уважительная причина – на дегустации продукта накануне допоздна задержался. В каюте земляка Саньки.
Вот и еще один виновник – прямой! Непосредственный. И обойти Сашку невниманием в произошедшем никак нельзя. Точно, как невозможно было обойти его в коридоре, когда преграждал он внезапно путь и заговорщицки пониженным голосом заводил:
– Казачок!.. Ты дрожжей сделал?
Санька был на голову ниже меня ростом, а головой той изрядно лыс, хоть и годами чуть помладше. И очки…
Однако, я кивал покорно: мы были хоть и с разных областей, но да с одной, независимой ныне республики, с которой убыли, опять-таки, с временным интервалом в десятки лет. Потому, на правах старшего, приходилось опекать товарища. И уж с дрожжами не обижать – во всяком случае.
– А сахара, сахара казачок?
Я опять кивал утвердительно.
– А изюму?.. Изюму?
Изюм я действительно забывал каждый раз, на что Саша со сладким злорадством воздевал указательным пальцем к моему носу.
– Казачок!.. За такие дела землячки бы наши тебя уже ушатали!
И глаза сверкали за стеклами очков каким-то зловещим бесом.
Надо отдать сыну степей должное: бражку Сашка делал отменную! Настаивал на изюме, строго выдерживая положенные сроки. И потому на каютном рундуке, за дверцами которого прятались две канистры с играющей брагой, были прикручены металлические планки, скрепленные натурально амбарным замком. Не поленился Сашка! И, надо сказать, совсем не напрасно меры предосторожности такие городил: каютный его сосед – ветеран Витя с седым волосом и сизым носом, доверия на сей счет явно не внушал…
Витя хоть непосредственно в салате том замешан не был, косвенное участие все же – убежден! – принял. Потому что задирал нас с Сашкой постоянно накануне, во время обильной дегустации поспевшей, как и задумывалось, точно к окончанию выгрузки бражки: «Понаедут тут, не пойми откуда!». Это он нам в отместку за прошедшую выгрузку, где гоняли мы его, как впрочем и другие, изо всех углов трюма: «Витя, иди отсюда – здесь я бросаю!.. Иди, вон, в стороне себе ряд выбери, и гони сам до верха!». Ветеран выше пупа тридцатикилограммовый короб поднять не мог, а потому бросал его только нам – спасибо! – под ноги.
Зачем было так с ветераном? Да, это еще терпимо, и даже любя! Потому, как характер и повадки Витюша имел не тщедушного старичка – Божьего одуванчика, и не убеленного сединами мудреца – зачем бы тогда Сашка на висячий замок рундук запирал? Кстати, забегая вперед – однажды и амбарный не уберег очередной «замес» Сашки от прыткого такого, душой юного напарника. Но, это, как говорится, уже совсем другая история. А в нашем же случае вышло, что досадные подначки пустобреха во время вчерашнего застолья все же бередили еще не вполне свежую голову, безусловно действуя отвлекающим – от добросовестного приготовления салата оливье – моментом: отвечал, конечно, я Вите не нашедшимися вчера колкостями в мысленном диалоге сейчас.
Как говорится, лучше поздно…
А запаздывал с приготовлением я уже основательно: совсем уж немного времени оставалось до судового полдника! Вот-вот уж начнут в распахнутую Алёнкой раздаточную «амбразуру» «целиться» – дети Голодного Мыса: каждые четыре часа, по судовому расписанию, пищи прием!
Почти уже все, кроме лука, было, кажется, порезано-покрошено. Только вот еще: «В следующий раз забирай всю квашеную капусту с ведерка – а то она уже пропадет вот-вот».
Хорошо, не забыл и похмельной головой!
Молнией метнувшись в овощную провизионную кладовую, и чертыхаясь, ясно, на ходу, живо отыскал ведерко нужное, только капусты там была двойная, против обычного, порция… А – ерунда: больше масса салата будет! Иначе, ведь, все равно пропадет. Ничтоже сумняшеся, лихо порубил квашеную капусту на мелкие ошметки, высыпал в кастрюлю, перемешал, добавил майонеза, и, наконец, наложил порцию салата нашему пареньку: сладил дело, наконец! Вот теперь можно и лук всыпать!..
Голодающие уже три с лишним часа выстроились в неболыненькую очередь у амбразуры, когда я принялся раскладывать порции по тарелкам.
– А это что такое? – ухватив, потащила наманикюренными пальцами (грубейшее правил камбузных нарушение!) что-то верная моя помощница – камбузница Алёнка, пять минут назад пришедшая на свое рабочее место.
Вот Алёнка – она молодец! Всегда за меня была, всегда выручала. Да и я за нее грудью ложился на камбузную амбразуру, защищая от назойливости малость уже обезумевшего от безответной своей любви, механика. Но сейчас, похоже, защищать придется меня!..
– Это… Это капуста, – помертвевшими губами едва молвил я.
Холодный пот вмиг прошиб спину… Да – винегрет входил в череду схожих где-то в приготовлении салатов, что обязательно делал, согласно меню, раз в пять-шесть дней я. Но квашеная капуста нужна только в нем, а уж никак не в оливье!
Убил полдник!. «Закосячил». Продуктов сколько загубил! А главное: семьдесят с лишним человек – работающих людей! – оставил без законного приема пищи.
Бог весть, как они теперь до ужина дотянут?..
У шатать за такое мало!
А ведь весь рейс до этого работал на «Ура!». Так что и Полина нахваливала, в пример второму повару ставя: «Посмотри, вон – у него все в руках горит!»
Вот и спалил теперь полдник: сейчас пожар точно будет!
Верная Алёнка тоже оторопела на миг, но, моментально собравшись, нашла какой-никакой выход, прошептав одними губами:
– Будем говорить, что это лук, если что…
На что я кивнул вполне обреченно: «А то они дураки!»
В полной прострации накладывал я порцию за порцией, боясь не только глянуть в салон на едоков, но даже и просто взор поднять. По сторонам лишь зыркал – куда «щемиться», когда тарелки с замечательным оливье на квашеной капусте полетят.
Полина все с капустой этой квашеной, да этот крендель, что без лука!.. Да Сашка-кореш с «мутной» своей, и Витя горлопан, с разговорами дурацкими! Они всё, конечно они – сам бы я разве смог такое учудить!
Наконец, громом грянуло:
– А добавочки можно?
Люди ели!.. Да что там говорить – люди уплетали фирменный мой салат так, что квашеная капуста трещала за ушами.
Такого я еще не видел!
Да, какие там еще мои поварские годы!..
После половины кастрюли у Кулибина от кухонной плиты начался кураж:
– Алёнушка! Если там кто-то про капусту вдруг вякнет, говори: «Это от повара ноу-хау!».
Никто ничего не сказал, никто! И тарелки Аленушке подавали пустыми. Многие попросили добавки.
Закончился полдник. Несколько оставшихся на дне кастрюли порций я на сей раз смайнал за борт «по-тихому» – от греха! И, передник на вешалку кинув, и Алёнку, как обычно, за локоток потрепав («Спасибо, Алён, за полдник!»), поспешил к другу в каюту – он мне уже мигал из-под очков: «Пошли!..
Осталось же!». Слушать умудренного жизнью Витю – в каких только передрягах старик не побывал!..
Да, конечно – профессия повара – она творческая! И если повар к каждому блюду капельку души своей плеснуть не позабудет, то не позабудет и Небо его – снизойдет своей благодатью в ту самую чудесную минуту, когда и превращается любой скромный ремесленник в настоящего творца. Вот тогда и случаются замечательные открытия!
Однако, на землю грешную спускаясь – на палубу зыбкую ступая…
Только теперь, спустя годы и все чаще сталкиваясь с недовольными с кислыми физиономиями и со скисшим нутром – а числом они растут вокруг день ото дня – я, убогий, понимаю: только сильные духом и добрые душой люди могли тот незабвенный салат оценить. В них-то – едоках благодарных! – и был его успех.
Даже не пытаюсь повторить…
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?