Текст книги "Хакер"

SEARCH

Лобстер махнул на прощание Никотинычу рукой, набрал код на двери и зашел в подъезд. Около подъезда он заметил припаркованный «форд». Это была служебная машина матери. Значит, шофер у нее. Только его сейчас еще не хватало!

Подъезд был ярко освещен, за стеклянной перегородкой среди цветочных горшков в кресле восседала консьержка – баба Таня. Несмотря на ранний час – было около пяти утра – она не спала.

– Здрасте! – кивнул Лобстер.

– О, явился – не запылился, блудный сын! – насмешливо произнесла баба Таня. – Мамаша-то не ждет, поди! Андрюха у нее.

– Знаю, – мрачно кивнул Лобстер.

– Пил, гулял, веселился?

Лобстер заглянул в почтовый ящик. На дне ящика белел конверт. Лобстер достал ключи, открыл дверцу.

– Живешь-то где теперь?

– На «Шаболовской», – сказал Лобстер. Он подумал, что надо немедленно заняться поисками новой квартиры. Завтра же повесит объявление в Интернете.

На конверте стоял прямоугольный штамп. Какое-то кладбище. Название не пропечаталось. Лобстер удивился. Может, не в тот ящик бросили? Нет, адрес матери – квартира 147.

– И охота тебе по углам болтаться? – не унималась баба Таня. – Квартира четырехкомнатная. Заперся себе и живи. Никому не мешаешь. Я вот двадцать семь лет в коммуналке прожила.

Лобстер вскрыл конверт. Это была ксерокопия. Фамилия вписана шариковой ручкой. Какой-то Швецов Виталий Всеволодович. «В связи со строительством автотранспортной развязки администрация извещает Вас, что в октябре этого года кладбище будет снесено. Вам будет предоставлен специальный транспорт для захоронения останков вашего родственника на Богородском кладбище. Необходимо в тридцатидневный срок явиться в административное здание кладбища со следующими документами…»

– Мать переживает! Все время о тебе говорит. Как там мой Олежек? Хоть бы зашел, навестил. Не звонит даже, – оторвала Лобстера от чтения баба Таня.

«Врет она все!» – раздраженно подумай Лобстер. Он вызвал лифт. Мать у него не тот человек, чтобы с консьержками обсуждать поведение сына. Ей некогда. Что это еще за Швецов? В их роду нет такой фамилии. Может, родственник дальний? Или?.. Догадка осенила его, когда разъехались створки лифта.

– Спокойной ночи, – сказал Лобстер, входя в лифт.

– Опомнился! Утро уже! – крикнула вслед ему баба Таня.

Он замялся у двери в квартиру, не зная, позвонить или открыть дверь своим ключом. Решил открыть сам, но дверь, как назло, оказалась на цепочке. Лобстер вдавил кнопку звонка. В спальне что-то сбрякало, в коридоре возник силуэт мужчины в трусах. Щелкнул выключатель. Шофер матери Андрей не сразу узнал его спросонья. Несколько секунд, щурясь, испуганно всматривался в лицо.

– А, это ты! – скинул цепочку, впустил. – Что это вдруг ни свет ни заря?

– Соскучился, – сказал Лобстер.

– Да ладно тебе врать – месяц носу не казал! – Андрей взглянул на часы и зевнул. – Сам тут разберешься. Нам с матерью вставать через два часа.

– Андрюша, кто там? – раздался из спальни испуганный голос матери.

– Спи, иду сейчас! – сердито отозвался Андрей.

– Мам, это я, – сказал Лобстер. Он разделся, поискал в обувной тумбочке тапочки, прошел на кухню. От всего пережитого за ночь разболелась голова. Лобстер полез в аптечку, нашел цитрамон. Сунул в рот сразу две таблетки, стал цедить воду из чайника.

На кухне появилась мать. Она запахнула халат на груди, крепко обняла сына, прижалась губами к его щеке.

– Олежек, наконец-то! Совесть у тебя есть?

– Нету. – Лобстер полез в холодильник.

Мать со вздохом опустилась на деревянный стул. Лобстер положил на дубовую столешницу салфетку, поставил на нее стакан с соком. Сел. Мать, подперев подбородок рукой, нежно смотрела на сына.

– Похудел. Хоть бы обедать приезжал.

– Тебя все равно дома нет. – Лобстер шумно отхлебнул из стакана. – Холодный!

– Меня нет, сам поешь. Холодильник всегда продуктами забит.

– Как у тебя дела?

– Работаем потихоньку, – кивнула мать. – Машину на день рождения хочешь?

– Не хочу. Ты мне денег дай, я сам себе куплю что надо, – сказал Лобстер.

– Опять свои железки, или как там они называются?

– «Железо»? Да нет, «железа» мне пока хватает, сканер хороший надо и считыватель для смарт-карт.

– Твой птичий язык я не понимаю. Сам посчитай, сколько надо. Я тебе дам на подарок. Что, выпил лишку, соком отдуваешься?

– Пива.

– От пива самое тяжелое похмелье. – Мать поднялась из-за стола. – Я тебе постелю в кабинете. Полотенце твое на вешалке с краю. Голубое с корабликами.

– Мам, почему у тебя нет фотографий отца?

– Опять? Ну сколько можно, Олег?

– Я давно тебя ни о чем не спрашивал! Мать подошла к нему, обняла сзади, нежно провела рукой по волосам.

– Сынок, давай сходим к психотерапевту. Он с тобой побеседует. У меня очень хороший знакомый работает. Пора избавляться от детских комплексов.

Лобстер упрямо мотнул головой:

– Это не комплексы, мама. Я просто хочу знать!

– Ну что, что тебе еще хочется знать? – Мать отстранилась от него, повысила голос. – Когда он ушел, я выкинула все его вещи, порвала фотографии. Мне было тяжело. Я не хотела, чтобы хоть что-то напоминало о нем. А потом он умер.

– Но вы так и не развелись?

– А зачем? – Мать пожала плечами. – Мне было все равно – замужем или нет. Он не появлялся. Ты вырос.

– А фамилию почему не поменяла, когда за отца выходила?

– Да ну – Швецов! – Мать махнула рукой. – Когда он ушел, я тебе свою дала. Наша лучше звучит, правда?

Лобстер пожал плечами.

На кухне появился Андрей. Теперь на нем был спортивный костюм. Он полез в холодильник, достал пакет кефира.

– Что вы тут разорались? Только, понимаешь ли, заснул.

– Андрюша, иди, я сейчас.

– Секретничаете? – Шофер взял с мойки кружку и вышел из кухни. – Завтра подпишешь не ту бумажку и влетишь кусков на двести! – раздался из коридора его голос. – Голова свежая должна быть!

– Я смотрю, он здесь распоряжается, – недобро заметил Лобстер.

– Завтра у нас большой контракт. Если получится, я тебе квартиру куплю.

– Не надо. Я сам куплю, – помотал головой Лобстер. – А свидетельство о смерти у тебя есть?

– Отца? Было где-то. Хотя… нет. Его брат взял. Олег, выбрось ты это из головы. Лучше б в институте восстановился. Сейчас, наверное, еще не поздно.

Она ушла. Лобстер посидел еще немного и направился в кабинет.

Он улегся на приятно пахнущую свежую простыню, натянул одеяло до подбородка. В детстве на его вопросы об отце мать отвечала, как все одиночки: был летчиком-испытателем, героически погиб. Лобстер чувствовал неправду и снова возвращался к этой теме. Потом выяснилось, что вовсе не летчиком и не погиб… Отец умер, когда ему было уже шестнадцать. Летом Лобстера отправили в молодежный лагерь в Венгрию, а когда вернулся, мать сказала правду – похоронили две недели назад. Отец пил, курил, играл на бегах, бросал своих женщин и детей, вел беспутную жизнь. Допился до чертиков, попал в психушку, из нее уже не вышел. «У тебя плохая наследственность, сынок!» – сказала тогда мать. К тому времени Лобстер с головой погрузился в компьютерный мир и не видел для себя другой жизни. Он пообещал, что с ним ничего подобного не случится – он не такой… А теперь вот история с Белкой. Неужели Никотиныч прав, это был глюк, вызванный наркотиком и пивом? Но он своими глазами видел ее голое тело, рубец на шее, прикасался к прохладной коже на ее плече. Слишком уж реальный глюк! В пальцах появилось неприятное жжение. Лобстер подумал, что оно вызвано воспоминаниями о мертвой девушке. Ведь он прикасался к Белке, когда она уже была мертва, когда невидимые бактерии уже начали разлагать ее тело изнутри, съедать клетки. Примерно так же вирус разлагает компьютерную программу на сегменты, уничтожая ее. Что будет с телом Белки через два дня? И где она сейчас? А может, наболтавшись по телефону со своей подругой, спит в своей кроватке и посмеивается над ним, лохастым Лобстером, во сне? Заглючила парнишку капельками! Или сказывается дурная отцовская наследственность и он потихоньку начал сходить с ума? Как он мечтал иногда хоть одним глазком взглянуть на своего беспутного папашу!

Лобстер соскочил с кровати, побежал в ванную. Мыл руки с бактерицидным мылом, скоблил, драил мягкой щеткой. Вытер полотенцем. Посмотрел на себя в зеркало, высунул язык. На языке был желтоватый налет. Наверное, от пива. Прав был Никотиныч – завтра он не сможет работать… К черту все, забыть!

Вернулся в постель. Постарался больше не думать ни о чем и скоро заснул.

Лобстер открыл глаза и посмотрел на напольные часы в углу кабинета. Тяжелый маятник за стеклом медленно покачивался взад-вперед. Было двадцать семь двенадцатого.

– Блин! – Он скинул с себя одеяло, побежал в туалет.

На кухонном столе лежала записка: «Олежек, на плите шницели и овощи. Обязательно позавтракай! На улице холодно – одевайся потеплей. Свитер на кресле в гостиной. Лучше всего, если ты останешься. Вечером сходим куда-нибудь. Мама».

Да, как же, останется он! Ему еще не было семнадцати, когда он ушел из этого дома. Объявил матери, что хочет жить своим умом и на свои деньги. Деньги к тому времени у него были. Не очень большие, конечно, но на съемную квартиру и маленькие радости хватало. Радости у него какие? Сидюк купить да «железо» обновить.

Лобстер снял телефонную трубку, набрал номер.

– Ну что, проспался? – насмешливо просил Никотиныч.

– Ты извини, старичок. – Лобстер взял из вазы кисть винограда, стал ее ощипывать ртом. – Сможешь сегодня без меня обойтись? А завтра – как штык!

– Ладно, обойдусь, – согласился Никотиныч.

– Ты пока криптографические ключи закачай. У тебя там на столике сидюшка с «кирпичом».

– С каким еще кирпичом? – не понял Никотиныч.

– Знак такой дорожный на обложке – «Въезд запрещен». На диске – 56-разрядные ключи.

– Лобстер, ты можешь хоть что-нибудь по-русски объяснить? – рассердился Никотиныч.

– Я и так по-русски, – вздохнул Лобстер. Дал же Бог напарничка! – 56-разрядный стандарт используется в банках… с вареньем. Варенье будем кушать, понял?

– Теперь понял. Да, «чайник» я, Лобстер, извини, – сказал Никотиныч.

Лобстер положил трубку, подошел к плите, поднял крышку со сковороды. Шницелей не хотелось. Он вспомнил про конверт в кармане куртки, про вчерашний разговор с матерью… Вернулся с кистью винограда в кабинет.

Лобстер сел на пол перед секретером, где мать хранила документы, выдвинул ящик, стал перебирать бумаги. Ага, вот оно! Свидетельство о смерти Ипатьевой Анны Григорьевны такого-то года рождения. Бабушка умерла двенадцать лет назад. Он еще помнил тепло ее морщинистых рук, шелковый абажур с кистями в комнате, оладьи со сметаной, катанье с ледяной горки на портфелях во дворе. Он обморозил пальцы, потому что потерял варежки в школе, и бабушка ласково дула на них, приговаривая: «У кошки боли, у собаки боли, а у Олежки заживи!» Сами собой пальцы не зажили, и бабушка повела его к хирургу, который срезал омертвевшую кожу.

Он жил тогда у нее – матери было некогда заниматься сыном, после ухода отца она пыталась наладить личную жизнь. Напольные часы, которые стоят сейчас в кабинете, били пять раз, и они садились обедать за большой кухонный стол с массивными резными ножками – так было заведено в доме со старых времен – ровно в пять. А после обеда он за пятнадцать минут делал домашние задания и высыпал на пол детали конструкторов. Конструкторов у него было много, разных. Он смешивал детали от разных наборов в кучу и всегда собирал то, что не было изображено на картинках в инструкции. Сам придумывал монстров и космические корабли. Злился, что детали не подходят друг к другу. В десять лет бабушка купила ему первую игровую приставку…

Потом мать вдруг опомнилась, забрала его к себе. К тому времени она отказалась от идеи создать новую семью, найти ему достойного «папашу». Она серьезно занялась бизнесом. Он уже был достаточно взрослым и дичился ее. Мать пыталась дать ему то, что он недополучил в раннем детстве, хотела привязать к себе сына. В конце концов, он убежал из-под ее чрезмерной опеки. Рано почувствовал самостоятельность, сконструировал свое будущее сам, без чужих инструкций… Кроме напольных часов в наследство от бабушки им досталось столовое серебро. Он помнил: две большие, обитые черным бархатом коробки с серебром стояли в буфете, бабушка доставала их, перебирала вилки, ложки и ножи, приговаривая: «Женишься на девице без приданого, будет чем пустую кашу есть». А квартиру бабушкину после смерти разменяли…

Лобстер сунул свидетельство в карман, задвинул ящик. Пора было ехать.

В Интернет-кафе в этот час было малолюдно, но киберпанк Гоша – рано поседевший мужик с небольшим красно-желтым ирокезом на голове – уже тусовался среди молодежи – учил жизни. Лобстер подошел к нему:

– Можно тебя на минутку?

Они отошли в сторону.

– Ты Белку знаешь, которая в нашем чате сидит?

– Знаю, – криво усмехнулся Гоша.

«Чему усмехается? Она с ним тоже спала? Конечно, спала, а как иначе!» – неприязненно подумал Лобстер.

– Может, ты другую знаешь? Их тут много, как в лесу. – Лобстер стал описывать внешность девушки, но Гоша его перебил:

– Сказал – знаю! Что, кинули тебя? Вот, Лобстрюша, была бы шея – топор найдется. Если адрес надо, не дам! Сам понимаешь – информация огласке не подлежит.

– Позарез нужно! Она у меня шестьсот баксов стырила! – соврал Лобстер.

– Всего-то! Я думал – честь украла. – У киберпанка явно было шутливое настроение. – Ты проститутке сколько за сеанс платишь? А у нас не проститутки – девушки хорошие.

– Если не скажешь, я в милицию пойду! – предупредил Лобстер. Гоша посерьезнел.

– К ментам ты не пойдешь – сам виноват. Ладно, Слободчикова Маша. Адрес по справочной узнаешь. Только учти – я тебе ничего не говорил. Знаешь, сколько баб этим делом промышляет? Целая мафия!

– Устроили из Интернета притон! – вздохнул Лобстер.

– За что боролись, на то и напоролись. Лично я в стране сексуальную революцию не делал, – насмешливо ответил киберпанк.

Фамилия – это уже хорошо. Лобстер протянул Гоше купюру и сел к свободному терминалу. Он надеялся, что Белка уже объявилась в чате.

Бегая по строкам чата в поисках Белки, Лобстер прислушивался к разговорам за спиной.. Удивлялся тому, что некоторых слов из разговоров «юных компьютерных гениев» понять не может. Перестав общаться с юзерами, окунувшись в работу над взломными программами, он отстал от жизни. И прошло-то всего два года! Сленг менялся, как хамелеон. Все правильно: компьютерные технологии развиваются с космической скоростью, машины устаревают, не успев появиться на рынке, а вместе с ними развивается и устаревает хакерский язык. Непосвященному тать не надо, а посвященный поймет. Главное – солидная языковая база, а она-то у Лобстера была. Потусуется немного и въедет!

Белок в чате не наблюдалось, и скоро Лобстер покинул Интернет-кафе. Он поехал в адресный стол.

– Вам кого? – раздался женский голос из-за двери.

– Мне Белку, – сказал Лобстер.

Дверь ему открыла женщина с младенцем на руках. Младенец весело агукал и пускал слюни. Увидев не-знакомого мужчину, малыш нахмурился, уткнулся матери в грудь.

С ней-то он и должен был вчера встретиться. Вот они, волосы гранатового цвета! Но, конечно, похуже той Белки, с которой… Большой нос, круги под глазами, бесцветные ресницы, прыщи на лице. Немало косметики надо извести, чтобы выглядеть, как подобает проститутке. Интернетовской проститутке… Нет, с этой он, пожалуй бы, не стал…

– Я – Лобстер, мы вчера в чате болтали, – напомнил он.

– А, ну и что? – Женщина явно не была настроена на долгий разговор. – Откуда адрес узнал?

– В справочной, – просто ответил Лобстер.

– Ты что, из полиции нравов?

– Да нет, я сам по себе. – Лобстер замялся. – Ваша подруга так неожиданно исчезла среди ночи. Я хотел бы ее найти.

– Монет недосчитался?

«Почему она сразу подумала, что Белка меня кинула? Неужели эти рыженькие практикуют воровство? Ну, конечно, орешки и грибы в дупло таскают!» – подумал Лобстер.

– Она забыла у меня кое-что.

– Давай. – Женщина протянула руку, но Лобстер мотнул головой.

– Нет-нет, это наше дело.

– Ты что, дурак? Мне ее адрес до одного места. Работаем вместе, а знать лишнего мне ни к чему. Себе дороже.

– А мне она вчера сказала, что вы подружки, – сказал Лобстер. – Специально одинаково назвались. Ребенок на руках у женщины захныкал.

– Вот что, Лобстер, вали-ка ты отсюда и адрес забудь! – посоветовала она. – Захочешь меня снять, в чат залезь.

Разговора не получалось.

– Где уверенность, что в чате будешь ты, а не какая-нибудь другая Белка? Может, вас тут целая стая?

– Может, – сказала женщина и захлопнула перед его носом дверь.

– Как ее по-настоящему зовут? – крикнул Лобстер через дверь.

– Тебе же сказали – Белка! – отозвалась женщина.

«Белки, белки! – думал Лобстер, спускаясь вниз по лестнице. – Хорошенькое дело! Потерял почти три часа, смотался в Митино и ни на шаг не приблизился к разгадке!»

Нужно было пораскинуть мозгами. Лобстер вышел из подъезда, сел на скамейку и стал размышлять.

Интернетовские не колются. Скорей всего, они действительно ничего больше не знают. Тем и хороши все эти чаты – человек вроде бы рядом, вроде бы здесь, а присмотришься – мираж, весь он склеен из словечек, буковок, значков. Одним словом, виртуальность. Оставался бар, в который они вчера заходили. Там Белка чувствовала себя в своей тарелке: кивнула охраннику, поздоровалась с барменом за стойкой. Наверняка бывала в баре с другими мужиками… От этой мысли Лобстера передернуло. У бармена, который мог бы их запомнить, сегодня, скорей всего, выходной. Ладно – завтра. Пора заняться делом…

– Явился – не запылился, – встретил Лобстера Никотиныч.

Было без двадцати шесть.

– Белку я искал, – сказал Лобстер, проходя в комнату.

– Вчерашнюю? – Никотиныч усмехнулся. – Я думал, ты к этим вещам проще относишься.

Лобстер промолчал. Не будет же он деловому партнеру рассказывать о своей дурной наследственности!

– Машина свободна?

– Свободна пока, – кивнул Никотиныч. – Ключи я скачал. А что с ними дальше делать – не знаю.

– Сейчас разберемся. – Лобстер отодвинул дверцу шкафа, сел в кресло перед компьютером, застучал по клавишам. По монитору побежали длинные ряды цифр.

Никотиныч с интересом наблюдал за действиями Лобстера.

– А дальше что? – наконец не выдержал он.

– А дальше, – Лобстер развернулся в кресле, озорно подмигнув Никотинычу, – открываем курс лекций для деятельно кипучих «чайников» под названием: «Как взломать банк». Слушай сюда! Правительством США одобрен 56-разрядный стандарт, который широко используется в банковской сфере для шифрования счетов. Этот стандарт также реализован во всех программных и аппаратных продуктах. Для унификации электронных платежей этот же стандарт принят и в Европе. Ясно излагаю?

– Абсолютно, – кивнул Никотиныч.

– Если все банки работают в одной и той же системе, достаточно получить хоть бы один такой ключ. А дальше я напишу обучающуюся программу, которая будет работать по закону аналогий. Короче, мы запросто сможем взломать тысячи, десятки тысяч, миллионы кредитных карт!

– А эти ключи не годятся? – Никотиныч кивнул на монитор.

Лобстер рассмеялся:

– Это всего лишь болванки. Мудени одного из наших банков позаимствовали у америкашек систему шифрования, а я прикупил результат их упорного труда.

– Как тебе удалось? – спросил Никотиныч.

– Секрет, – загадочно произнес Лобстер. На самом деле особого секрета не было и удалось ему все легко – он подслушал переговоры между партнерами и скачал информацию, пока она по закрытой сети шла до получателя. Московский банк получал болванки ключей с некоторым опозданием, всего лишь доли секунды. Если б банковские компьютерщики были немного поумней, они сразу бы засекли, что передача информации на определенном этапе замедлилась.

– Значит, у нас в кармане алгоритм шифрования? – поинтересовался Никотиныч.

– Пока нет, – покачал головой Лобстер. – Но скоро будет. Программу напишу. Усек, сэр «чайник»?

– Усек-то усек… Интересно, сколько ты убьешь времени, чтоб написать все эти программки?

– Не больше месяца, – уверенно произнес Лобстер.

Никотиныч недоверчиво покачал головой:

– А если опять не получится? В мае ты говорил – к июлю сделаем. Август кончается. Может, стоит предусмотреть запасной вариант? Застраховать себя от ошибок?

– Кто не ошибается, тот и не живет, – пошутил Лобстер.

– Сколько?

– Чего «сколько»? – не понял Лобстер.

– Сколько за программку бабок отдал?

Лобстер прикинул в уме цену сворованной информации.

– Двухкомнатной квартиры стоит.

– Московской? – уточнил Никотиныч.

– Нет, в Антарктиде. – Лобстер был явно не настроен на серьезный лад. Ну и правильно, сколько можно грузиться проблемами? Белки, глюки, мама с шофером, сумасшедший папаша…

– Ну ты и мот! – покачал головой Никотиныч. – Не жалко? А если не выгорит?

– Ничего, скоро мы себе в Швейцарии виллы купим, – словно не услышал его последней фразы Лобстер. – Пожрать что-нибудь есть?

– Могу котлетки с картошкой поджарить. Из овощей – морковка только, мать привезла.

– Морковка с картошкой! – передразнил Лобстер. – Жарь все!

– Да, блин, ты все-таки гений! – неожиданно восхищенно сказал Никотиныч и отправился на кухню.

«Только у этого гения пока что шиш в кармане», – подумал Лобстер.

Думая так, он не лукавил перед собой. Деньги, конечно, водились, просто Лобстер не умел их тратить. То есть тратить-то он их как раз умел… Иному хватило бы на целый год безбедной жизни. Обычно, получив от заказчика очередной гонорар – этакую приличную стопку стодолларовых купюр, он расплачивался с хозяйкой квартиры за несколько месяцев вперед, устраивал грандиозный банкет для интернетовских друзей в самом дорогом ресторане, снимал девиц и теплоходы, покупал аппаратуру для работы… Недели через две оставалось несколько купюр, которые приходилось тянуть до следующего гонорара, который неизвестно когда будет. Да и будет ли? И вот, когда деньги были на исходе, вдруг выяснялось, что с квартиры надо срочно съезжать, друзья куда-то подевались, девицы разбежались, теплоходы уплыли – в общем, все как в известной сказке… Лобстеру нужно было столько денег, чтобы швыряться ими не считая.

Он прислушался к звукам, доносящимся с кухни. Шипело масло на сковороде, стучал нож о разделочную доску.

«Никотинычу бы поваром в ресторан пойти, – подумал Лобстер, – самое место. А не „железо“ чинить».

Банковский проект родился в голове Никотиныча чуть меньше года назад. Тогда же они и познакомились с Лобстером…

Никотиныч играл на бульваре в шахматы. По вечерам здесь собиралось много народу. Молодые мамаши прогуливались с колясками, обсуждая своих мужей и цены на памперсы, влюбленные парочки целовались на ходу, подростки пили пиво и шумно задирали друг друга, по дорожкам, ловко огибая гуляющих, носились разгоряченные роллеры. Около двух скамеек толпились седые пенсионеры – любители тихих шахматных баталий. Они болели кто за белых, кто за черных, не по-стариковски бурно обсуждали каждый ход, мешая играющим. Никотиныч был на бульваре чемпионом.

В пятилетнем возрасте отец посадил его за шахматную доску, сказав, что к совершеннолетию он непременно должен стать если не гроссмейстером, то, по крайней мере, мастером спорта. Честно сказать, в то время шахматы Никотинычу были до одного места – ему больше хотелось играть в «салочки» с ребятней во дворе, и отцовские уроки давались со слезами. Но потом он привык к этюдам, блицам, комбинациям и воспринимал их так же, как новобранец отбой в казарме: «День прошел, ну и х… с ним!»

К семнадцати Никотиныч стал мастером спорта, ездил на сборы и чемпионаты, играл с международными гроссмейстерами, чем несказанно радовал отца. Но в свои восемнадцать, уже учась в Бауманском, вдруг влюбился в старшекурсницу, просто сошел с ума от любви – ежесекундно думал только о ней, каждый день дарил большие букеты, воровал деньга у родителей, на очередном чемпионате проиграл несколько партий подряд, потому что голова была занята другим. Девушка забеременела, они поженились, родилась дочь, и шахматы были окончательно заброшены. Отец проклял сына и его жену Ларочку, сказав, что не хочет их видеть никогда. Впрочем, перед смертью, когда врачи вынесли ему окончательный приговор – осталось не больше трех месяцев, – он оттаял. Держа сына за руку, плакал, каялся, что лишил ребенка детства. Никотиныч не держал зла. Жена его потом бросила, а дочь выросла…

В тот вечер он с доской под мышкой возвращался домой. Настроение было чудесное, погода стояла теплая – бабье лето догуливало последние сентябрьские деньки. Неожиданно в сгущающейся темноте что-то большое, черное налетело на него, сшибло с ног. Удар был таким сильным, что на мгновение он потерял сознание. Очнулся на асфальте, посмотрел вслед трусливо удирающему по аллее роллеру.

– Сволочь, дерьмо! Ездить научись, козел! – выругался Никотиныч и стал собирать рассыпавшиеся по асфальту шахматы.

Вдруг рядом появился парень – на вид лет двадцать, – присел на корточки, принялся ему помогать.

– Все, не все? – Никотиныч пошарил рукой по асфальту, потом стал пересчитывать фигуры. – Жалко, если потеряются. Это из кости, настоящие. Нет, вы видели, что делается?!

Парень вертел в руке белого коня.

– На деньги в шахматы играешь? – спросил он. Никотинычу не понравилось это «тыканье», но виду он не подал.

– Играю, а что?

– Я этого говнюка знаю. Давай догоним, проломим башку доской, – неожиданно предложил парень.

– Зачем же доской? – растерялся Никотиныч. – Пусть живет!

Парень помог ему подняться. Кружилась голова, бульвар норовил опрокинуться набок… Похоже, он получил сильное сотрясение.

– Не поможешь мне? – попросил Никотиныч, опираясь на руку незнакомца.

– Здесь далеко?

– Рядом, через два дома.

Парень взял шахматную доску под мышку, и они медленно пошли по аллее. Никотиныч, несмотря на головокружение, все-таки попытался завести беседу. Парень охотно рассказал, что учился в МФТИ, но летом бросил, сейчас работает в одной фирме, снимает квартиру неподалеку, шахматы его не интересуют, потому что каждая фигура ходит только так, а не иначе, дурацкие правила, придуманные арабами тысячи лет назад, слишком логично, а он в любой игре обожает элемент непредсказуемости, азарта, когда противник может совершить коварный маневр, напасть исподтишка, и ты всегда в напряжении, всегда адреналин в крови… Своими глупыми высказываниями парень взбесил Никотиныча, он почувствовал, как прилила кровь к вискам, задергалась жилка под глазом. Что он, сопляк, понимает в играх! Пальба из шестиствольного пулемета по выскочившему из-за угла монстру – это, что ли, верх боевого искусства?! Да в шахматах больше интриги, чем в любой, самой занимательной, компьютерной игрушке! Вдруг поймал себя на мысли, что начинает походить на собственного отца: тот тоже любил поучать домочадцев по вечерам на досуге. Бешенство прошло, и Никотиныч почувствовал себя еще хуже, чем раньше.

Перед дверью он подумал, что не стоит впускать незнакомого человека в дом, но тут же мысленно отругал себя за невоспитанность. Парень, можно сказать, тащил его на себе, слушая всю дорогу его болтовню, а он!..

– Проходите, молодой человек. Незнакомец увидел заставленный системными блоками стол.

– Ух ты, сколько «железа»! – восхищенно сказал он.

– Это все не мое, – уточнил Никотиныч. – Люди приносят, а я чиню.

– Много приносят?

– Бывает, – уклончиво ответил Никотиныч. – Иногда сутками сижу, а сейчас вот полегче – в шахматы со старичками играю. – Никотиныч опустился на диван, потрогал затылок – шишка была приличная. Чинить компьютеры он начал три года назад, поняв, что этим может зарабатывать в несколько раз больше, чем в институте. Кое-что подчитал, кое у кого поспрашивал, поучился и – взялся за дело. Рутой у Никотиныча были золотые, голова тоже – этого не отнять. Скоро появилась приличная клиентура, и он окончательно ушел из НИИ.

– Что летит? – поинтересовался парень.

– Всякое бывает. То вирус жесткий диск убьет, то вентилятор сломается, то файл загрузочный нечаянно сотрут. Дали людям инструмент, а они, как дети малые, в игрушки играют. – Он бросил камень в его огород, но парень пропустил последнюю фразу мимо ушей.

– А у меня никогда не ломается. Не успевает. Я компьютер каждый год меняю, – признался он.

– Красиво жить не запретишь, – усмехнулся Никотиныч. – Я бы тоже так хотел.

– Как голова? Плохо?

– Терпимо. «Скорая» сейчас все равно не поедет, а завтра в травмпункт схожу. Лишь бы не тошнило.

– Это точно. – Парень рассмеялся. – Я тоже не люблю, когда тошнит. Как будто к тебе кто-то внутрь залез. – Неожиданно он протянул Никотинычу руку. – Лобстер – хакер, программист. Выбирай, что нравится.

– Кличка? А я Никотиныч. С первого курса приклеилось – и на всю жизнь. И курю вроде не так много.

– У тебя вон пальцы желтые, – заметил Лобстер. – По пачке в день точно смолишь. Хороший ник, прикольный. Кстати, могу помочь с софтами, – неожиданно поменял он тему.

– Программ у меня хватает, – сказал Никотиныч.

– Можно взглянуть? – кивнул Лобстер на монитор.

– Можно, – неохотно произнес Никотиныч, удивляясь самому себе. С чего это он стал таким добреньким – разрешил Лобстеру копаться в программах? Может, от того, что головой об асфальт стукнулся? Никотиныч не любил, когда кто-то лазил в его компьютер.

Его потрясло, с какой скоростью Лобстер стучал по клавишам, изучая программы.

– Ты что, на пианинах обучался? – поинтересовался он.

– Никогда, – покачал головой Лобстер. – У матери была портативная машинка «Москва» – ну, я и освоил ее за месяц. Классе в пятом. А потом на «клаву» перейти было не трудно.

– Понятно, московский самородок, – кивнул Никотиныч.

– Называй как хочешь, – пожал плечами Лобстер, и Никотиныч понял, что на шутках подобного рода он иногда тормозит. – Так себе программки. У меня лучше есть. Надо будет – загружу.

Потом они пили пиво и вели профессиональные разговоры о «железе» и софтах, и Никотиныч уже забыл про шишку, про головокружение, про желание с утра отправиться в травмпункт. Он, сам человек увлекающийся, теперь вдруг понял, насколько фанатично этот парень предан хакингу и абсолютно одинок… Лобстер стал частым гостем в его доме, и вскоре они подружились. А через месяц Никотиныч рассказал ему о деле, которое задумал.

Никотиныч считал, что мир устроен несправедливо. Какого черта, спрашивается, было защищать диссертацию, не спать ночами, лезть из кожи вон, проводить эксперименты, добиваясь успешных результатов, когда какая-нибудь посудомойка в пиццерии получает втрое больше? К чему было так страстно любить жену, когда нашелся молодой и богатый, увел в одночасье, будто и не было созданной годами семьи? Зачем вся эта нервная суета с зарабатыванием долларов и марок, когда его восьмидесятилетняя соседка по лестничной площадке, которая в свое время работала в «Инторге» и учила его жить, теперь разорена собственными детьми, едва передвигается на костылях и ежедневно выпрашивает у него мелочь на хлеб? Никотинычу надоело смотреть на этот затхлый мир глазами мастера спорта по шахматам, старшего научного сотрудника, заведующего лабораторией, ответственного секретаря ученого совета, мастера по ремонту компьютеров! Надоело! Теперь он хочет небрежным взмахом руки посылать холуев за тридевять земель за прекрасной жар-птицей, которую потом зажарят и съедят, оставив обглоданные кости, грубо, безо всякой любви и нежности иметь трех шикарных девок за ночь, сосать «Мартель», босиком бродить по горячему флоридскому песку, маясь от безделья… Никотиныч знал, что можно всю свою сознательную жизнь тырить мелочь по карманам, а можно сыграть только раз, но точно, наверняка, чтобы потом «не было мучительно больно»…