Текст книги "Сестрички и другие чудовища"

День первокурсника

– И последнее дело, – сказал начальник Высшей школы полиции, завершая летучку, – дежурство на следующую неделю. Всё по графику, только на субботу я дежурного заменил.

Профессорско-преподавательский состав затаил дыхание. Самые опытные приостановили сердце, а преподаватель выведения из специальности[1]1
  Специальная дисциплина, которая позволяет отрезвлять слишком увлечённых профессией будущих полицейских. А то старание старанием, но так и до паранойи недалеко.


[Закрыть] даже понизил температуру тела.

На следующую субботу приходился День первокурсника, который регулярно запрещался, объявлялся вне закона, торжественно искоренялся и, естественно, прочно вошёл в традиции ВШП.

День отмечался всю ночь. Связанные шнурки, пришитые к табуреткам штаны и прибитые к полу ботинки были самыми простыми из сюрпризов для первокуров. Самые сложные сюрпризы неустанно совершенствовались. Например, в прошлом году Боевое знамя школы полночи гоняло первокурсников по этажу, пока давящиеся от смеха пятикурсники не запутались в леске.

Как и у каждой традиции, у традиции Дня первокурсника были свои традиции, из которых главная – имитация призрака Злого Дембеля. И тут было совершенно неважно, практиковались первокурсники в секретном подразделении 11, где случалось и преступных призраков задерживать, либо шли по нормальным человеческим специализациям, – в Злого Дембеля верили все перваки без исключения.

И как тут не поверишь, если каждый год в ночь с первой субботы на первое воскресенье ноября, после исполнения разминочных ритуалов, ровно в 0:46 Злой Дембель, невзирая на препоны со стороны офицерского состава, приходил и заставлял делать странное: считать, сколько ему, дембелю, осталось до дембеля, декламировать неприличные стишки на неизвестных языках, изображать поезд, который повезёт дембеля домой, а также местность, по которой поедет поезд, который повезёт дембеля домой.

Воодушевлённое исполнение старшекурсниками традиций этой веселой ночи давало и традиционную невесёлую статистику: пяток переломов, десяток истерик и один-два досрочно поседевших. Иногда поседевшим оказывался как раз дежурный по школе.

Так что дежурить в День первокурсника было… как бы это сказать? Наверное, так, как сказал начальник ВШП – «последнее дело».

И теперь он держал театральную паузу. «Интересно, – думал подполковник, – кто сломается?»

Сломался тренер по рукопашному бою:

– А почему капитан Максим не дежурит? Он же был по графику!

– Капитан Максим в санчасти, – ласково произнёс подполковник. – И это именно вы отправили его в нокаут после юмористических замечаний по поводу вашего интеллекта.

Тренер с таким отчаянием хлопнул себе по лбу, что повредил одновременно и лоб, и руку.

– А я не могу! – тут же заявил он. – У меня травма! Две!

Подполковник никак не прокомментировал это заявление. Сейчас он чувствовал себя человеком, который вот-вот вытянет из конверта имя обладателя «Оскара» в главной номинации.

– Дежурным в ночь на субботу заступает…

«Хорошо бы барабанную дробь», – подумал начальник, и действительно, кто-то в углу явственно застучал зубами.

– …лейтенант О.!

Собравшиеся судорожно выдохнули. Предварительно остановленные сердца застрекотали счётчиками Гейгера. Преподаватель выведения из специальности радостно вспотел.

– Есть! – ответил лейтенант и обвёл коллег подозрительным взглядом. Свой День первокурсника он проболел ангиной, так что в целом был не в курсе, но нескрываемую радость коллег не заметить не мог.

Надо было посоветоваться.

* * *

Инспектор Георг был строг, но несправедлив.

– Напиться не дам! – строго сказал он.

И тут же несправедливо добавил:

– Вечно ты из-за ерунды переживаешь! Рассказывай.

Чем больше рассказывал О., тем мягче и справедливее становился инспектор.

– День первокурсника… – расплылся он в улыбке. – Помню-помню… Вот видишь – шрам на мизинце?

– Это вам на первом курсе оставили? – ужаснулся О.

– Нет, это мне на четвёртом… то есть это я на четвёртом… Неважно, – Георг вдруг сменил тему. – А про твой… инцидент с Оморднем в Школе знают?

– Это же секретная информация! – лейтенант изобразил лицом гриф «По прочтении сжечь». – Я подписку давал!

– Мало ли кто чего давал, – задумчиво произнёс инспектор. – Я вот начальнику управления как-то в ухо дал…

– И что? – заинтересовался О.

– Его повысили, меня понизили… Короче, развели подальше. Ладно, ложись спать. Утро вечера мудренее.

И захлопнул дверь перед носом гостя, так и не впустив его.

О. посмотрел на часы. Было полвосьмого утра. Воскресенье.

«Напиться не удалось, – подумал лейтенант. – Пойду насплюсь».

На следующее утро, так и не почувствовав себя мудрее или хотя бы мудренее, О. отправился в школу и первым делом построил вверенное ему подразделение 11.

Подразделение построилось со скоростью нового шоссе перед приездом президента.

Это насторожило лейтенанта. Под его командование попадали непростые курсанты для проведения непростых спецопераций, поэтому и вели себя они… непросто. Разговорчики в строю, расстёгнутые пуговицы и сдвинутые на затылок, на лоб, а то и вообще набекрень береты были делом привычным и даже как бы обязательным.

Сегодня подразделение 11 напоминало взвод оловянных солдатиков. Или даже одного оловянного солдатика, размноженного методом штамповки.

– Вольно, – скомандовал О.

Строй не шелохнулся. Видимо, это и было «вольно».

«Интересно, что будет, если я “Смирно!” скомандую?» – подумал лейтенант, но экспериментировать не стал, а только приказал:

– Курсант Виктор! Ко мне!

Курсант Виктор – самый толковый и потому самый бестолковый в подразделении – чётким строевым шагом подошел к О. и доложился даже не по уставу, а по «Образцовому строевому наставлению к строевому уставу».

– Что происходит? – шёпотом спросил лейтенант.

Это помогло, Виктор моргнул и заговорил тоже шёпотом, а когда говоришь шёпотом, очень сложно оставаться в рамках образцового устава.

– Мы всё знаем! – взволнованно прошептал он. – Про вас!

Вся жизнь пронеслась перед глазами О. И о некоторых её моментах подчинённым было знать совершенно незачем. Лейтенант мысленно простонал, но, видимо, сделал это слишком громко, потому что курсант поспешно поправился:

– Про вас и Омордня!

«Георг, – подумал О. и неконструктивно добавил. – Убью!»

– Это секретная информация, – прошептал он сквозь зубы.

Виктор горячо закивал.

– Мы знаем! Все знают! Вся школа!

«Ну вот, – подумал О. – Придется убивать всю школу».

– И про то, как вы в Омордня пробрались, – продолжил Виктор, – и как изнутри его голыми руками порвали.

– Это не я! – запротестовал О. – Это… это сверхсекретная информация! Выбросьте это из головы!

Виктор энергично кивнул, как бы выкидывая из головы секретную информацию, а заодно и всякие сомнения в могучести и свирепости своего командира.

– И забудьте это слово – «Омордень»! Нет такого слова, и Омордня никакого нет!

Виктор еле заметно пошевелил губами, по которым О. прочитал «уже нет».

«Ничего, – подумал лейтенант, из последних сил сохраняя оптимизм, – ну кто в здравом уме поверит, что меня кто-то глотал?»

Он обвёл взглядом строй. В восхищённых глазах подчинённых не было ни капли здравого ума – одно обожание.

* * *

Учебная неделя прошла невыносимо. Сначала родное подразделение 11, а затем и остальные курсанты при виде лейтенанта принялись впадать в служебное оцепенение, которое по мановению брови О. сменялось служебным рвением.

К среде старшие по званию офицеры при встрече с лейтенантом стали отдавать честь первыми, хотя раньше не отдавали её даже последними. Проходя мимо курилок, О. то и дело слышал обрывки фраз:

– …зубами внутренности ему грыз…

– …упёрся ногами в печень и каааааак…

– …бах – и всё! Одно только «О» осталось. Ты думаешь, почему лейтенанта зовут так странно – «О.»?

«Да не могут они про Омордня знать! – лейтенант пытался заглушить панику истерикой. – Они вообще про кошмары ничего знать не должны! А раз не должны – то и не могут! Они же будущие офицеры!»

В пятницу начальник школы вызвал к себе лейтенанта для инструктажа перед дежурством, но инструктировать не стал. Запер кабинет на несколько замков, попросил О. зажмуриться, пощёлкал какими-то механизмами и вежливо приказал:

– Всё, открывайте.

Лейтенант открыл. В руке подполковника красовалась странная медаль: стальной кружок даже без намёка на гравировку на колодке ускользающего цвета.

– Официально я про ваш подвиг ничего не знаю, – сообщил начальник школы, – поэтому и наградить не могу. Но неофициально – наслышан. Я ведь и сам начинал в подразделении 11. Так что и не наградить не могу. Поэтому…

Подполковник бережно прикрепил награду к кителю. Не слева, где носят медали, и не справа, где место для орденов, а ровно посредине. И почему-то на спине.

Они немного помолчали.

– Чувствуешь? – выдохнул начальник.

– Чувствую, – ответил лейтенант.

«…себя дураком», – мысленно закончил он.

– Я ведь эту… – начал подполковник, но тут же оборвал себя, шлёпнув ладонью по губам.

И принялся торопливо отстёгивать секретную награду.

– Ты не подумай, – сказал он лейтенанту, который уже не знал, что и думать. – Мы секретность соблюдём. Чтобы не было слухов, что тебя проглотил опасный кошмар, пустим слух, что тебя проглотил очень опасный преступник…

Подполковник на мгновение задумался.

– …с очень большим ртом.

* * *

По традиции, освящённой уставом, вместе с командиром подразделения на дежурство заступали его подчинённые.

О. обвёл взглядом подразделение 11. Особенно выделялись первокурсники. Смертельной бледностью и нервным тиком.

«Молодые, – с печальной теплотой подумал лейтенант, – необстрелянные. Обстрелять бы вас… из табельного… по ногам… Вы бы в санчасти отсиделись, а я…»

Дальнейший ход мыслей лейтенанту заранее не понравился, и в инструктаже он ограничился проверенными классическими заклинаниями:

– Чтобы ни-ни. И без этого! А то… Ясно?

Стало ли курсантам что-нибудь ясно, было непонятно. Подразделение не просто ело глазами начальство, а прямо-таки обгладывало.

«Наверное, слишком общо», – решил О.

– Чтобы после отбоя в казармах было тихо и темно, как…

«…как у Омордня в брюхе!» – чуть не сказал лейтенант.

– …как в казармах после отбоя! И никаких чтобы мне Дней первокурсника! Службу нести бдительно! Поползновения пресекать! О нарушениях докладывать! Вопросы?

Виктор громко сглотнул, намекая на желание задать вопрос.

– Курсант Виктор! – поощрил его О. – Что вы хотели?

По лицу курсанта можно было предположить, что он хочет воспеть славу могучему лейтенанту, но Виктор подавил это естественное желание и сказал:

– Не извольте беспокоиться! Мы всех предупредили! Все будут спать как убитые! И даже тише! Мы им рассказали, как вы голыми руками…

– Отставить! – О. поразился собственному голосу, который больше подошёл бы полководцу на поле боя. – Всё это сплетни! Не разрывал я никого голыми руками! И голыми ногами ни в чью печень не упирался! И харакири собственной пряжкой я ему изнутри не делал!..

«Стоп! – приказал себе лейтенант. – Это уже не сплетни. Про харакири это я только что придумал… А надо было придумать, когда в Омордне сидел. Идея-то хорошая…»

– Короче, – отрубил он, – всё это бред и совершенно секретная информация! Всем ясно?

– Так точно, ясно! – гаркнуло подразделение 11 так слаженно, что на стенах затрепетали обои.

– Вот и всё! – О. попробовал нахмуриться.

Вышло на славу. Первокурсница Диана на левом фланге даже упала в обморок, но осталась стоять смирно, поддерживаемая дрогнувшими, но не сдвинувшимися плечами товарищей.

Лейтенант устало прикрыл глаза… и чуть не подпрыгнул, услышав шёпот курсанта Виктора:

– Всё будет нормально! Мы решили День первокурсника на неделю сдвинуть! Это неправильно, конечно, полагается в первую субботу ноября, но вы же сами понимаете…

* * *

Лейтенант О. начал обход казармы через полчаса после отбоя.

«Сдвинуть они решили!» – возмущался лейтенант, проходя по пустому коридору.

«Спать они будут!» – злился лейтенант, двигаясь вдоль рядов коек, на которых слаженно, как на плацу, сопели курсанты.

«Думают, я на это поведусь!» – выходил из себя лейтенант, выходя во внутренний двор и всматриваясь в безжизненные окна казармы.

«Бдительность усыпляют», – догадался лейтенант, отчаявшись услышать хоть один подозрительный звук.

Курсанты явно готовили какую-то провокацию. И делали это умело: ни тебе вышедшего «водички попить», ни тебе смешка с дальней койки, ни тебе заснувшего дневального…

К полуночи О. окончательно измучился. Чтобы хоть как-то развеяться, он отправился на ночную улицу.

«Может, и не будет ничего, – подумал лейтенант, ёжась в прозрачной ноябрьской прохладе. – Может…»

БАМ! – ударили часы на фронтоне Высшей школы полиции.

Это удивило О. Во-первых, была не полночь и не час ночи, а 0:46, что и показывали пробившие часы. Во-вторых, часы на фронтоне ВШП не били ни в полночь, ни в час – и вообще никогда. У них просто не было механизма для произведения звука.

Лейтенант удивился бы ещё больше, если бы узнал, что в каптёрке казармы, среди штабелей и стопок брюк и маек, над пустой табуреткой сгустились зелёные нити, начавшие сшивать из пахнущего стиральным порошком воздуха чей-то образ.

Здание беззвучно дрогнуло и окуталось лёгкой зеленоватой дымкой.

«Ишь ты! – невольно восхитился лейтенант. – Какие курсанты продвинутые пошли! Прям инноваторы… Ну-ка, посмотрим, что ещё они устроили…»

И он с каким-то даже энтузиазмом устремился в казарму.

Но в казарме лейтенанта никаких инновационных сюрпризов не ждало. Тишина, безлюдье, полумрак дежурного освещения и дневальный курсант Виктор.

– Всё в порядке, дневальный? – спросил О., останавливаясь у тумбочки.

Виктор в ответ вытаращил глаза. Лейтенант поморщился:

– Ну всё, всё, хватит уже меня пугаться. Даже если бы я проглотил Омордня… то есть даже если бы Омордень проглотил меня, вас же я глотать не собираюсь.

Размер глаз дневального не изменился. Более того, центры глаз смотрели вовсе не на О., а куда-то позади него.

Лейтенант оглянулся. С трёх сторон к нему приближались три курсанта, одетые в простыни.

Замаскированы нарушители устава были по-дилетантски: намалёванные на простынях сержантские погоны, гимнастёрки (расстегнутые до пупка) и страшные рожи. Надо отдать должное – намалёвано было мастерски. В неверном свете дежурного освещения рожи казались почти живыми.

«Надо будет потом найти художника и поощрить… ударным трудом, – подумал лейтенант, – а то в школе наглядную агитацию давно не обновляли».

– Та-а-ак, – сказал он, помахивая ключами, – какая рота?

«Рота… рота… какая рота… никакая рота…» – раздалось в ответ невнятное бурчание.

– Значит, имущество портить – это мы смелые, а как признаваться – так и нет вас?

Люди под простынями стали жаться к стенам и почему-то завывать.

– Не усугубляйте! – О. сложил руки на груди, ощущая себя Наполеоном-переростком. – В гневе я страшен! На гауптвахту захотели?

И тут лейтенант убедился, что не зря треть расписания занятий в Школе занимает физподготовка. Нарушители с такой скоростью пронеслись мимо него, что он даже рук расцепить не успел.

«Так», – подумал О., просто чтобы что-то подумать, и приказал дневальному:

– Принять меры к задержанию!

Виктор не шевельнулся. Судя по бирюзовому цвету кожи, он как раз принимал меры по задержанию дыхания. Лейтенант нахмурился и вернул дневального к жизни твердой уставной пощёчиной.

Виктор дышать начал, но теперь принимал меры по удержанию себя за тумбочку.

– Оставаться на месте! – О. отдал единственный приказ, который был сейчас по силам подчинённому, и двинулся вслед простыням.

Их удалось запеленговать по завываниям – тихим, но непрерывным. Исходили завывания из холла второго этажа, с поста номер один.

– Совсем страх утеряли?! – распекать нарушителей О. начал ещё на лестнице. – На губу захотели?!

– Да-да-да! – заскулил тоненький голосок. – Дяденька лейтенант, заберите меня на губу! Пожалуйста!

О. удивлённо уставился на курсанта Диану, забившуюся под батарею центрального отопления.

– Оно шевелится! – прошептала часовая, бровями показывая куда-то вверх и влево.

Проследив за этим мимическим жестом, лейтенант последовательно обнаружил царапину на батарее, мокрое пятно на шторе, пыль на карнизе и в довершение – что Боевое Знамя Школы гордо развевается на невидимом ветру.

– Ну что вы, в самом деле! – пристыдил часовую О. – Это просто у кого-то фантазии не хватает новое что-то придумать.

Он повернулся к Знамени и рявкнул, не разжимая зубов[2]2
  Практически невозможный физиологический трюк, но в тот момент лейтенанту было не до физиологии.


[Закрыть]:

– Сейчас я досчитаю до трёх! РРРРРР…

Лейтенант не успел завершить даже «раз» – Знамя безвольно повисло на древке, как и положено боевому символу прославленного учебного заведения.

После этого понадобилось всего пять минут и завалявшийся леденец, чтобы выманить Диану из-за батареи. Но всё равно курсантка старалась держаться от охраняемого объекта на максимально возможном расстоянии.

– А если оно опять?.. – пролепетала Диана, как только её бесстрашный командир двинулся к выходу.

– Действуйте строго по уставу! – отрезал лейтенант. – Или вы устава не помните?!

– Помню-помню! – Часовая плотно закрыла глаза и зачастила: – «Часовой у Боевого Знамени Школы имеет право применять любые…»

Преследуемый уставным бормотанием Дианы, О. на цыпочках выкрался из холла.

«А вы говорите, что от уставов никакой пользы! – попенял неизвестным гражданским лейтенант. – Они пробуждают воинственный дух…»

Он повернул за угол и нос к черепу столкнулся с Воинственным Духом. По крайней мере, лейтенант решил, что именно так должно называться страшилище, торчащее посреди коридора. Существо состояло из черепа с горящими как подфарники глазами, скелета неизвестного науке животного и собственно Воинственного Духа, который получился, насколько мог судить О., из смеси одеколона «Trojnoy», сока давленного чеснока и запаха портянок после пятикилометрового марш-броска.

От неожиданности лейтенант схватил череп за нижнюю челюсть и изо всех сил дёрнул.

Челюсть щелкнула и сломалась. О. подумал и без раздумий треснул челюстью Духу по башке. Муляж-страшила рассыпался в мелкую пыль.

– А за порчу наглядных пособий[3]3
  Скелеты традиционно используются в качестве наглядных пособий на спецкурсе «Очень тщательный личный досмотр».


[Закрыть] будете наказаны отдельно! – посулил лейтенант.

По углам послышалось гудение, как будто десяток замаскированных курсантов одновременно промычали «М-м-м-м-м!».

– Я же вас в два счёта вычислю! – пригрозил О. – У кого там вчера был марш-бросок на пять километров?

Мычание стихло.

Лейтенант понял, что если не попьёт водички прямо сейчас, то прямо сейчас поднимет школу по тревоге и начнет проверять, у кого простыни разрисованы, а кто использует экзотический одеколон «Trojnoy».

А в каптёрке тем временем невидимые пауки дошивали последние стежки очень даже видимой зелёной нитью. Фигура получалась огромной, размером с памятник, но какой-то мятой. Словно пожёванной жизнью.

* * *

Попить водички можно было или в дежурке, или в столовой. Путь до столовой в три раза превышал расстояние до дежурки, поэтому лейтенант направился именно в столовую. «Быстрая ходьба успокаивает, – успокаивал себя он, – а если не успокоит, то найду какой-нибудь непорядок у наряда по кухне, подниму с кроватей, заставлю всё переделывать. В общем, так или иначе успокоюсь!».

Подходя к дверям столовой, О. пришёл к мысли, что наряд он поднимет в любом случае, даже если они всё сделали идеально.

Лейтенант распахнул двери, и с души свалился камень, а с плеч – гора.

Ему не придётся напрасно тревожить сон наряда по кухне.

На полу валялись черпаки.

– Попались, голубчики! – сказал О. неизвестно кому.

Неизвестно кто ответил утробным воем из всех углов.

А потом черпаки поднялись к потолку и зависли там на манер звена вертолётов «Чёрная акула» перед заходом на цель. Почему-то теперь лейтенанту стало казаться, что попались не голубчики, а он сам.

– Ох, сейчас кто-то огребёт, – проворковал О. и понял, что он что-то хватает и куда-то швыряет.

Стая черпаков выполнила слаженный противозенитный манёвр, уходя от табуретки, блеснула в свете луны из форточки и скрылась на кухне.

Когда О. включил свет, оба штатных черпака мирно торчали из выскобленных кастрюль. «Интересно, – подумал лейтенант, – а остальные куда делись? И откуда взялись? И не поднять ли мне казарму в ружьё?»

Тут он вспомнил две вещи. Во-первых, ружья в Школе не наблюдалось. Во-вторых, он вообще-то шёл водички попить.

Пил лейтенант долго, как верблюд перед забегом «Ашхабад – два дня – Ашхабад».

И успокоился настолько, что решил никого пока не будить, но с утра устроить кухонному наряду разнос за разбросанные табуретки.

Зелёная мятая фигура в каптёрке уже готова и таращится на школьное имущество.

Она словно чего-то ждёт и никак не может дождаться.

В уголке рта то и дело вспыхивает багровая точка – налитый огнём глаз…

А, нет, это сигарета, которую потягивает зелёный монстр.

Вот она падает на пол, и тканое создание хрипит:

– Подним-м-мите м-м-мой бычок!

Но никто не поднимает.

Монстр, сопя, встаёт с табуретки и делает первый шаг.

* * *

Лейтенант брёл по коридору в сторону каптёрки, проверяя дежурное освещение, когда наступила темнота, полная, как Монсеррат Кабалье на излёте карьеры. Погасли все дежурные лампочки, аварийные светильники и пожарные огоньки. Даже фонари на улице отключились. Про такую темноту говорят: «Глаз выколи, ногу подверни, шишку набей – или на месте стой во избежание травм».

– А вот это уже диверсия! – О. нашарил на поясе фонарик и перехватил его поудобнее[4]4
  Дежурным и дневальным в Школе не выдают ни огнестрельного, ни холодного, ни какого другого оружия. Только фонарики с такой длинной ручкой, что их можно использовать и как дубинки, и как багры, и как копья. Именно из практики боевого применения этого чуда полицейской техники появились выражения «засветить в ухо» и «фонарь под глазом».


[Закрыть].

Подумал и зажёг.

Тьма вокруг стояла такая плотная, что свет от фонаря освещал только его, фонаря, внутренности. Зато рядом с О. кто-то явственно захихикал. А может, заплакал.

Лейтенант понял, что потеряет контроль над собой, если не покалечит кого-нибудь. С глухим «Ну, вы сами нарвались!» он принялся молотить фонарём направо, налево, перед собой и вообще всюду, куда рука дотягивалась.

– Я! Вам! Покажу! Как! Нарушать! Распорядок! Я! Вам! Устрою! День! Первокурсника!

Фонари зажглись так внезапно, что лейтенант успел ещё два раза взмахнуть своим оружием, прежде чем осознал факт исчезновения темноты. Вокруг было пусто.

«Крови нет, – внимательно осмотрелся О. – Слава богу. Хотя, конечно, жаль».

Он тут же застеснялся своей кровожадности и принялся объяснять самому себе, что это он не со зла. Просто утром можно было бы легче определить нарушителей по синякам, кровоподтёкам, рваным ранам, открытым переломам, проломленным черепам…

Лейтенант сглотнул и понял, что вода из столовой успокаивает очень плохо. Наверное, она застоялась. Прямо уже зеленоватой стала… Зеленоватой?

Вода тут была ни при чём. Зеленоватым стал воздух в коридоре.

О. повертел головой. Потом перестал вертеть и медленно оглянулся. По коридору со стороны кухни на него ползли старые знакомые: постукивающие друг о друга черпаки, гримасничающие простыни, трепещущее Боевое Знамя («Эх, Диана!»), на ходу восстанавливающийся Воинственный Дух….

– Да вы что, вообще страха не боитесь! – крикнул О. – Да вы знаете, кто я?! Я – лейтенант О.!

Прозвучало несколько напыщенно, но движение слегка замедлилось. Это приободрило лейтенанта.

– Да я Омордня голыми руками! И вас всех! В нарядах сгною! Отчислю без права восстановления! В мешок захотели?!

«Причём тут мешок? – сам себе удивился О. – Какой ещё мешок?»

Но нападающие почему-то занервничали. Кое-кто ещё двигался по инерции, но большинство подалось назад.

«Что ж я такой тупой? – огорчился лейтенант. – Как же я сразу не догадался? Это же не курсанты, переодетые кошмарами! Это кошмары и есть! А я чуть было не испугался!»

Он решительно шагнул к разношёрстной банде:

– Слушать мою команду, чучела! Кругом! Шагом марш!

Но чучела команды не выполнили, наоборот, вдруг оживились и подались вперёд.

– Эй, боец, – хрипло произнесли сзади.

О. развернулся.

Из каптёрки, окутанный зеленоватой дымкой, выплывал громадный старослужащий ефрейтор – помятый, потёртый, небритый и несомненно, неоспоримо, неотвратимо неадекватный.

Вся решительность лейтенанта испарилась, как будто её никогда и не было. О. ни разу не видел этот кошмар, но узнал его сразу. Злой Дембель.

– За сигаретой метнулся! – просипел монстр. – Быстрёхонько!

– В смысле? – пролепетал лейтенант.

– Бурый, что ли? – спросил Злой Дембель. – От как.

Кошмар шагнул к О. и непонятным образом за один шаг преодолел десяток метров.

– Сколько, – спросил он, дыхнув на О. сложным букетом ароматов спирта, солидола и сапожного крема, – дней до приказа?

Лейтенант закрыл глаза. Сзади его подталкивали ставшие мелкими и теперь уже не имеющими значения ужасы. Спереди, неотвратимо заполняя всё пространство, нависал Злой Дембель.

«Может, просто проглотит? – мелькнула утешительная мысль. – Теперь я знаю, как делать харакири изнутри…»

– Сколько дней до приказа, боец? – заревел Злой Дембель.

– Приказа не будет! – раздался откуда-то сверху грозный голос, в котором О. с изумлением узнал голос Георга.

Букет «спирт-солидол-сапожный крем» внезапно ослаб.

– Последним на дембель поедешь! – присоединился голос Мари.

– И альбом реквизирую! – вклинился начальник училища.

– И форму на уставную поменяешь! – завершил перечень дембельских кошмаров Георг.

Снаружи всё пришло в движение.

В хаотическое и сумбурное.

С криками «Стоять!», «Вот я тебя» и «В мешок его!» несколько раз что-то пронеслось мимо О. – но, к счастью, всякий раз мимо.

А потом всё как-то успокоилось.

– Давай, лейтенант! – произнёс бодрый голос начальника училища. – Открывай глаза.

* * *

Мари налила очередной стакан из графина и протянула О.

– Мы наводку от барабашек только в полвторого получили, – виновато сказал Георг. – Думали, не успеем.

– Наводку, – сказал лейтенант и вылил в себя жидкость из стакана.

Мари хотела повторить финт с наливанием, но О. отнял графин и прижал ко лбу.

– Да, лейтенант, – сказал начальник училища. – Думал я, что ты могуч, но если бы подумал, что настолько, два раза подумал бы, прежде чем только подумать тебя дежурным назначать.

Восхищение в голосе полковника неуловимо переходило в неодобрение и так же ловко возвращалось обратно.

– Это ж надо было так построить курсантов, чтобы они действительно не стали День первокурсника отмечать! Никогда такого не было! И никогда больше… – тут неодобрение стало неоспоримым, – такого не будет.

– О. просто действовал по уставу! – вступилась за лейтенанта Мари. – И извёл дурацкий ритуал…

– …который закрывал для Злого Дембеля проход в реальный мир, – перебил начальник училища.

– …благодаря чему нам удалось Злого Дембеля изловить! – не смутилась Мари. – И его, и Воинственного Духа, и Шизанутых Черпаков, и Неуловимых Сержантов, и даже Боевое Знамя!

– И даже знамя, – отозвался лейтенант, мутно посмотрел на графин, поборол желание выпить прямо из горлышка, налил и опрокинул стакан в себя.

– Удалось, – согласился подполковник. – Это лейтенант молодец. Но больше он в День первокурсника не дежурит. И в День всех святых. И на Новый год. И на праздник труда. А уж в неделю подготовки к Дню независимости чтобы духа твоего вблизи училища не было! В краткосрочный отпуск пойдёшь! За счёт заведения. То есть за счёт училища.

– За счёт – это хорошо… А как там мои дежурные?! – спохватился О. – С дежурства уже снялись? Спят уже?

– Снялись, но не спят, – сказал подполковник. – Новый гимн училища сочиняют. Там всё с «О» рифмуется.

Лейтенанта опять замутило.

– Ничего, – подбодрила его Мари. – Зато представляешь, как теперь тебя в школе уважать начнут!

* * *

«Милый господин полковник Марк! Заберите меня отсюда к себе в управление, нет никакой моей больше возможности. Курсанты мне так подчиняются, что я и шагу не могу сделать, чтобы они упор лёжа не приняли! А давеча я случайно в коридоре просвистел “Аппассионату” – так они из неё речёвку для физо сделали! Из “Аппассионаты”! Ко мне потом во сне Бетховен явился и принялся своей партитурой мне в лицо тыкать. Я ему говорю, что, мол, не я это, мол, недоразумение – а он всё тычет и тычет… Что поделать, глухой человек. Да ещё и покойник.

Или вот ещё случай. Поперхнулся я в нашем буфете кефиром – так мои же курсанты над буфетчиком военно-полевой суд учинили. Хорошо ещё, что заспорили – одни стояли за расстрел, другие, наоборот, за повешение. А тут уж и я откашлялся, приказал: «Отставить!». Они и тут перестарались, отставили буфетчика в угол, столы к стенам, руки на ширину плеч.

Возьмите меня к себе ординарцем. Или секретарём. Или секретарём ординарца. Я Вам (или ординарцу Вашему) буду за сигаретами бегать или по утрам для здоровья! Только заберите, ради… чего хотите!!! Хотя бы на испытательный срок! А то ведь поубиваются курсанты, мои приказы выполняючи, а кто будет виноват? Я.

Ну и Вы немножко, если откажете.

Вечно Ваш

С искренним почтением

Припадаю к сапогам

Преподаю тактику из последних сил

Лейтенант О.»