Текст книги "Те, которые"

Личность вторая. Психолог

…чтобы ярко вспыхнуть.

Я снова вижу.

Я в оболочке, которая принадлежит зрячему.

Более того, зрячему, который развалился на шезлонге под ярким солнцем – пусть и в темных очках. Отлично. Будет время спокойно разобраться, кто я теперь. В руке – холодный стакан. Пробую. Это апельсиновый сок.

Очень кстати, при такой-то жаре.

Прикрываю глаза, делая вид, что дремлю. Шарю в новой памяти.

* * *

У меня огромная статистика переселений из тела в тело, и могу сказать со всей определенностью: наверное, есть все-таки какая-то высшая справедливость на свете. Не зря я так упирался, выводя алкаша Петровича в признанные художники. За это меня отблагодарил кто-то там, наверху. Моя новая оболочка оказалась благополучной, ухоженной и очень для меня комфортной.

Вся жизнь проходит перед глазами.

У других это происходит в последний миг, а у меня – в первый. У других перед глазами проходит своя жизнь, у меня – чужая. Другие от этого впадают в панику, я испытываю любопытство.

Сергей Владимирович Супонев, 41 год, женат, дочке 17 лет, доход выше среднего…

Что самое приятное – психолог.

То, что нужно. И перековываться ни в кого не придется. Беглый самоанализ показал, что прежний владелец рано угадал свою функцию тела, еще в школе зачитывался «Играми, в которые играют люди», закончил психфак, убедился, что высшее образование не имеет никакой ценности в реальной жизни (разве что позволяет с легкостью жонглировать умными словами). Стал практикующим психоаналитиком, для чего еще шесть лет учился у хороших профессионалов. Во время бума тренингов не только срубил бабла, но и обзавелся связями, грамотно распорядился деньгами, создал солидную фирму.

Не катается как сыр в масле, но и не экономит. Канары круглый год ему не по карману, но Египет-Турция в октябре и марте его (меня) не разоряют.

А сейчас октябрь и, соответственно, Шарм-аль-Шейх. Прошло всего два дня отпуска, впереди еще четырнадцать дней… то есть ночей, потому что турфирмы продают не дни и даже не сутки, а именно ночи. Хороший номер с новым кондиционером. Жена Антонина на соседнем шезлонге (очень ухоженная дама, не скажешь, что ей почти сорок). Дочка Настя осталась дома, у нее намечается турнир по удивительному виду спорта под названием «дебаты». Кто кого языком перечешет. У Насти это получается отменно. Я почти не помогал, разве что генами. Болтливость у нас наследственная.

Хорошо, когда валяешься вот так, беззаботно. Бродящие мимо арабы по слабости загара опознают в тебе новичка, то и дело подходят, чтобы всучить абонемент на массаж или в ресторан «а-ля карте», но мы калачи тертые, хотя пока и не загорелые.

– Ноу, тэнк ю, – отвечаем мы с женой поочередно.

Хотя могли бы и по-русски. Тут он не в таком почете, как в Хургаде, но элементарные фразы понимают все. Особенно если в них присутствуют числительные и слова «доллар» или «фунт».

Отель не просто пять звезд, а пять очень неплохих звезд. «Руссо туристо» очень мало, что очень нравится всем, и нам в первую очередь.

– Хочу есть, – заявляет Тоня, не отрываясь от книжки «Фэн-шуй в вашем доме».

Она всегда хочет есть в тот момент, когда рестораны закрыты между завтраком и обедом. Напитки ее не устроят, она хочет именно что есть, жевать, умять что-нибудь калорийное. У нее отличная конституция, жиры и углеводы проскакивают насквозь, не оседая на бедрах и животе. Не то что у ее мужа. Скашиваю глаза на собственный животик… Ладно, пусть будет, не собираюсь больше истязать себя диетами.

– Есть хочу, – повторяет жена тоном выше.

Это серьезно. Как подсказывает чужая память, можно взять такси и рвануть в город. Там мы уже знаем небольшой ресторанчик, где много лет столуемся. Правда, это довольно бессмысленно – проще и быстрее дождаться открытия какого-нибудь ресторана в отеле. Обычно господин Супонев в таких ситуациях призывает все свое красноречие и умение манипулировать людьми, лишь бы не совершать лишних телодвижений, но у меня отличное настроение. И мне хочется им поделиться. Я бодро поднимаюсь с шезлонга.

– Ты чего? – жена смотрит на меня с томным удивлением.

– Поехали в город. Али будет рад.

Но она не торопится подниматься.

– Сереж, ты серьезно? Или это такая новая терапия?

– Серьезно, – я с удовольствием расправляю плечи. – У меня было видение. По дороге расскажу.

* * *

Пока мы доехали до Али, я успел вкратце рассказать видение о слепом художнике, но Тоню оно не впечатлило.

– Я же тебе еще месяц назад про него рассказывала! Никогда меня не слушаешь!

Я попытался откопать в памяти упоминание о себе предыдущем – и не смог. Это не значит, что жена Супоневу ничего не говорила. Вполне может статься, что у него, как у многих бывалых мужей, в среднем ухе вырос фильтр. Этот фильтр отбрасывает всю ерунду, которой жены пытаются забить головы мужчин. Работает он очень просто: как только супруга начинает извергать информацию о разводах звезд, новых платьях, интригах на работе и прочий «белый шум», фильтр глушит ее, посылая в мозг команду: «Жена говорит». По этой команде мозг приказывает голове ритмично покачиваться, обозначая согласие, а рту и голосовым связкам – периодически издавать междометия из набора «Да-да, я тебя слушаю».

Тут же всплыло воспоминание об обещании, которое я дал Меценату. Меня перекинуло всего на пару месяцев, но за это время Дима мог черт знает чего надумать. Скорее всего, решил, что я все-таки развел его с переселением душ.

Ладно, зайду в интернет-клуб, напишу ему. Но не сейчас, а в последний день. С Мецената станется приехать сюда и начать выяснять, кто отправлял мейл. А встречаться с Димой что-то неохота. Он будет видеть во мне все того же слепого художника, который нуждается в заботе и спасении, а я уже совсем другой. Что поделать, оболочка влияет на меня, деформирует мою внутреннюю сущность. Обратная психосоматическая связь.

Да и мне не слишком хочется увидеть, каков он на самом деле.

А самое главное – о чем нам говорить? Да, оба мы странные, но каждый по-своему. Очень по-своему…

– Сереж, ты меня слышишь?

Ну вот, пока предавался воспоминаниям, проворонил реплику жены. Такое ощущение, что противоженский фильтр достался мне по наследству вместе с головой.

– Прости, задумался. Что?

– Я говорю, художник тот умер. Там темная история. Говорят, его спонсор прикончил. Хотя дело, конечно, замяли, при таких-то деньгах.

Мы шли по пыльной улице, она несла какую-то чушь о гомосексуальных взаимоотношениях в богемной среде, а я старался не упустить ни слова.

«А ведь она несчастна, – подумал я. – Имея под рукой мужа-психолога, обросла кучей комплексов, обжилась в них».

Ну вот, кажется, у меня и тут появилось дело, тяжелое, но благородное.

У самого входа в ресторанчик Али я осторожно притянул ее к себе и поцеловал в щеку.

– Ты чего подлизываешься? – в голосе Тони была подозрительность.

И еще что-то.

«Ты больше не слепой! – напомнил я себе. – Смотри! Глаза, мимика, жесты!»

Глаза, мимика и жесты робко шептали о том, что супруга психолога Супонева соскучилась по поцелуям без повода посреди улицы.

* * *

Тоня не знала что и думать. Ее муж, общение с которым давно сводилось к обмену короткими информационными сообщениями да сексу по нечетным пятницам, вдруг начал обращать на нее внимание.

Бедняжку это явно пугало. Особенно когда муж после ужина не пошел по обыкновению посидеть в одном из бесчисленных кафе за стаканом коктейля, а повел ее бродить по отелю, покупать симпатичные безделушки и пахучую парфюмерию.

А потом, когда они вернулись в номер…

– Уфф, – сказала усталая, довольная и встревоженная Тоня, – вот это да. Ты что, любовницу себе завел?

– Ага, – ответил я. – И сейчас валяюсь с ней на кровати в полном изнеможении.

Я обнял ее покрепче и засунул подмышку. И почувствовал, что до конца она так и не расслабилась.

Не форсируя события, я продолжал ухаживать за Антониной весь отпуск. Ей нравилось. Она начала доверчиво улыбаться. Она не искала подвоха, когда я обсуждал с ней, какую экскурсию выбрать (а не решал, по обыкновению, все сам). От секса млела совершенно искренне.

И все-таки не выбиралась из раковины совсем. Я понимал, даже без психологического образования Супонева, что Тоня в любой момент готова нырнуть назад в свой панцирь напускного безразличия и легкой иронии.

Это было обидно. Не могу сказать, что влюбился в нее без памяти, но Тоня мне нравилась. Ее хотелось защитить и спрятать от всех плохих дядь. А когда она улыбалась, что-то внутри меня расправлялось, как цветок под солнечными лучами, и ответная улыбка появлялась сама собой. Тоня заслуживала счастья, и кто его должен обеспечивать, как не родной муж?

За день до возвращения мы поехали на морскую прогулку. Стояли на задней палубе, смотрели в неестественно синее Красное море и болтали, не боясь никого смутить. Экскурсия была для итальяшек, никто нас все равно не поймет.

– Не веришь мне, Тонька, – я гладил ее по загорелому плечу и улыбался профессионально-понимающей улыбкой.

– Верю, – в доказательство она коснулась моей груди щекой. – Ты правда хочешь мне… чтобы я была счастлива, но…

Она слегка пожала плечами, не найдя нужных слов. Вернее, слов, которые бы меня не обидели.

– Но мы вернемся, – помог я, – и все вернется на свои места?

Тоня не ответила, и это было лучшим ответом.

– Я снова буду весь в работе, – говорил я больше для себя, – а ты дома. Будешь ходить в свой бридж-клуб и болтать с подружками по телефону. Восточной мудростью голову себе забивать. По субботам или мы в гостях, или гости у нас. И еще Настя…

– Насте я уже не нужна, – грустно отозвалась Тоня и снова приложилась щекой ко мне. – Она умница. Даже с танцулек вовремя приходит.

Слово «танцульки» она произнесла с еле уловимой завистью. Может, дело в том, что в юности Антонина сама занималась танцами?

– Слушай, – предложил я, – а пошли на танцы!

Тоня оторвала взгляд от гипнотизирующего пейзажа и испытующе посмотрела на меня:

– В «Клеопатру»? Я там буду смотреться ископаемым!

«Клеопатрой» звался местный ночной клуб, куда мы как-то сходили от нечего делать. Там тусовались такие сопливые девчонки, что Тоня мигом затосковала и попросилась в отель, якобы по причине накуренности в помещении.

– Нет, – улыбнулся я, – я имею в виду… давай найдем у нас какой-нибудь танцевальный клуб. Хочу научиться всяким вальсам-тустепам.

Тоня отвернулась к морю, но по ее выразительно замершей спине я понял, что она ждет продолжения. Ей требовалось рациональное объяснение причуды мужа. Без объяснения она решила бы, что я просто треплюсь, чтобы сделать ей приятное.

– У нас же двадцать лет свадьбы! – сказал я, приобнимая супругу. – Хочу сплясать на юбилее!

Плечо под рукой осталось неподвижным. Нужна была более убедительная причина.

– А вообще-то, – виновато вздохнул я, – пора мне что-то с фигурой делать.

И похлопал себя по шаровидному образованию над шортами. Тоня бросила заинтересованный взгляд на мое пузико. Кажется, теперь она поверила в серьезность моих намерений.

– А сможешь? – спросила она насмешливо. – У тебя же график.

– График – нафиг! – процитировал я любимую Супоневскую группу. – Два-три раза в неделю вечер выделить смогу. Ты-то как, хочешь?

Она снова пожала плечами. Но на сей раз плечи ее, кажется, подрагивали от нетерпения.

* * *

Больше в тот день мы о танцах не разговаривали. Однако вечером, сразу после неплотного шведскостольного ужина, я повел Тоню в подвал, где раскинулся местный интернет-клуб.

Жена сначала просто удивленно на меня смотрела, а когда поняла, куда мы пришли, стала почти таращиться.

– Будем выбирать секцию, – сказал я, усаживаясь перед свободным монитором.

Тоня бровями выразила окончательное недоумение.

– Ну клуб танцевальный, – пояснил я, – да ты садись, что торчишь?

Жена фыркнула, усаживаясь рядом:

– Ух… А я уж думала, ты мебель покупать решил. «Секцию»!

Сеть работала довольно шустро, и мы уже через пять минут вычислили три места для танцулек, расположенные вблизи нашего дома. Тоня сначала держалась слегка отстраненно, но когда я попытался взять на себя окончательный выбор, воспротивилась.

– Погоди! Нельзя так сразу! Давай отзывы почитаем, про тренеров узнаем…

Я порадовался и даже спровоцировал легкий спор на тему «какой клуб лучше». И дал себя победить в этом споре. Только в конце огорчил очень довольную супругу.

– Извини… Мне нужно почту глянуть.

– Я тебя в кафушке подожду, – Тоня чмокнула меня в ухо и поднялась со стула. – В «Легато».

Я проводил ее взглядом. Возможно, мне показалось, но уходила она легким, танцующим шагом. Не обиделась. За долгие годы она привыкла, что муж-психолог не читает почту своих пациентов в ее присутствии.

Но сейчас меня интересовали не пациенты, и вообще не состояние супоневского почтового ящика. Нужно было выполнить обещание, данное Меценату. Я быстренько завел на бесплатном сервере адрес и начал набирать текст, косясь по сторонам. Не хотелось бы, чтобы в этот момент кто-то заглянул мне через плечо. А вдруг русскоязычный попадется? Фразу Меценат придумал того… с яркой экспрессивной окраской и нестандартным сексуальным содержанием.

* * *

И мы действительно записались на танцы!

Тоня в день первого занятия трижды звонила мне по пустяковым поводам, между делом интересуясь, не забыл ли я, чем мы собираемся заниматься вечером.

Я не забыл. Хотя народ ко мне валил, что называется, нескончаемым потоком. Строгая секретарша Валентина Аркадьевна с непреклонностью бетонной стены отфутболивала тех, кто не был записан на сегодня, но они все равно умудрялись прорываться. Якобы просто засвидетельствовать почтение и узнать, «как там на югах» – на самом деле с тайным или явным желанием выплеснуть все, что накипело на их истерзанных душах за время моего отпуска.

Мы с Валентиной проявляли чудеса изворотливости, чтобы не задерживать очередь. Мне это стоило обеденного перерыва. Чего это стоило секретарше, догадаться было невозможно. Валентина Аркадьевна, подтянутая, седовласая, стройная, очень напоминала гимназистку… Нет, скорее выпускницу института благородных девиц (мне довелось побывать там году эдак в 1916-м). С посетителями она управлялась только модуляциями голоса. Складывалось ощущение, что в этой несгибаемой женщине установлен терморегулятор интонаций: от нуля («Проходите, пожалуйста») до минус двухсот пятидесяти («Если вы, молодой человек, еще раз принесете сюда свои кастрюли, я буду вынуждена обратиться в милицию»). Плюсовых интонаций от нее не доводилось слышать ни разу.

Мы с Валентиной прекрасно играли классическую пару «Плохой коп – хороший коп». Клиенты ее откровенно боялись, а многие и жаловались. Я сочувственно кивал, обещал повоздействовать, а возможно, и уволить к черту за нечуткость. Меня горячо благодарили, но к концу сеанса обычно оттаивали настолько, что уже в дверях просили:

– А секретаршу вашу, пожалуйста, не наказывайте! Я же понимаю, у нее работа такая…

Словом, в конце рабочего дня, убегая на танцульки, я искренне пообещал Валентине, что подниму зарплату. Она без улыбки протянула мне лист бумаги и ручку:

– Вот вам, Сергей Владимирович, бумага, пишите приказ.

– Завтра, Валентина, завтра.

– Завтра вы и не вспомните. Вы всегда только в первый день после отпуска о повышении говорите.

На том и расстались. Такая уж у нас, как подсказывала чужая память, традиционная шутка.

В клуб приехали к самому началу занятий, поэтому вступительное слово тренера пропустили. Впрочем, и не переживали по этому поводу. Встали в линию и принялись водить руками и ногами…

…Обратно ехали в молчаливом возбуждении. Я и не ожидал, что от дрыганья ногами может возникнуть такая неподдельная мышечная радость. Тоня щурилась и мурлыкала что-то про себя. Я прислушался: она отбивала счет: «Ча-ча-ча, два, три. Ча-ча-ча, два три…»

Настя уже спала, мы на цыпочках пробрались в спальню.

– Ужинать не будешь? – спросила Тоня.

– Да я, как ни странно, и не голоден.

– А я проголодалась, – жена вдруг обняла меня и принялась недвусмысленно оглаживать…

…Кажется, дочку мы все-таки разбудили. Но она девочка тактичная, поэтому не стала вламываться в родительскую спальню с вопросами, о чем это мы тут кричим.

* * *

Дважды в неделю мы отправлялись на танцульки, получая от этого ни с чем не сравнимое удовольствие. Я получал два удовольствия сразу: от движений под музыку и от осознания собственной мудрости. Дело в том, что Тоня на танцах расцветала и становилась лет на пятнадцать моложе.

И это самым положительным образом сказалось на наших взаимоотношениях.

Так продолжалось две недели, а потом супруга неожиданно спросила:

– А можно, я буду еще в понедельник и среду танцевать?

Я задумался и виновато признался:

– Тош, у меня никак не получится.

– Да я вообще-то только про себя говорила… – Тоня уже погасла. – Ладно, извини, это я так…

Весь вечер она старательно делала вид, что все в порядке, но перед сном пожаловалась на головную боль и напилась снотворного. Я лежал рядом с женой, слушал ее неровное дыхание и пытался смоделировать ситуацию.

Теоретически, можно и мне напрячься, танцевать не два, а четыре раза в неделю. Но это временное решение. Тоня в точке неуверенного равновесия. Она пытается выйти из-под моего крыла, сделать что-то сама. Что-то, что позволит ей себя осознать. Пока что у Антонины было все одно доказательство собственного существования – дочка. Любому, кто спросит мою жену: «А что ты сделала в этой жизни?», она молча покажет на Настю, и этого окажется достаточно.

И все-таки, все-таки… Дочка уже большая. Значительная часть того, что она достигла – это не мамина заслуга. И не папина. А еще ей почти восемнадцать, значит, есть вероятность, что скоро она станет совсем отдельным человеком. Со своей судьбой, своей семьей. Наверное, даже со своими детьми. А Тоня останется одна. Только муж и танцы.

Танцы… Там она не просто моя жена. Там она особенная, она, может быть, даже лучшая. Во всяком случае, она кто-то.

И ей хочется увеличить этого «кого-то», дать ему побольше жизни и свободы.

Я лежал и думал, что мне делать с ее судьбой, потому что сейчас все зависело от меня. Представлял разные варианты, выбирал те, что окажутся для Тони более комфортными. И не всё в этих вариантах было хорошо для меня, ее мужа.

– Ничего, – прошептал я, – авось обойдется.

* * *

Следующим утром за завтраком я настолько рассеян, что сыплю в чай соль.

– Сереж, что-то случилось? – на лице жены такое неподдельное сочувствие, что я не могу не поделиться заботами.

– Да тут предлагают расширение бизнеса… Деньги хорошие готовы вложить.

Задумчиво тру подбородок, Тоня встревожена. Она знает, что это сигнал крайней озабоченности.

– Что-то незаконное?

Усмехаюсь:

– Тонь, когда я незаконными делами занимался? Нет, законно, но хлопотно.

Она настаивает, чтобы я рассказал. Я ломаюсь немного, потом рассказываю, что нашелся человек, который хочет устроить психологические тренинги для подростков. Выезды на природу, ролевые игры. Тоня слушает меня, сложив руки в замок, смотрит в сторону, чтобы скрыть свою заинтересованность.

Я жалуюсь:

– Условия неплохие, но где я время возьму?

– Найми кого-нибудь.

– Пытаюсь. У нас этим никто сроду не занимался, опыта работы ни у кого нет. Конечно, желающих энтузиастов – море. Но…

Я пренебрежительно машу рукой.

– Я уже скорее тебя на эту работу взял бы.

Отхлебываю чай (уже с сахаром, Тоня заменила).

– Так возьми, – вроде бы в шутку говорит она.

Я улыбаюсь, отпиваю еще. Глаза мои сужены, я обдумываю предложение.

– Хм… Ну, не знаю…

Смотрю на часы.

– Тонь, если ты серьезно…

– Вполне.

– …то я только за. Жаль упускать такое предложение.

Встаю, делаю последний глоток из кружки.

– А что именно делать? – Тоня смотрит в глаза, старается сохранить спокойствие.

– А вот это и надо придумать. Плана пока никакого нет. Я побежал.

Иду в прихожую.

– Сегодня танцуем, не забыл?

– Конечно, помню! Я заеду!

Надеваю ботинки. Тоня выходит поцеловать на дорожку. В глазах у нее уже пленка, она уже придумывает. Мы чмокаем друг друга, и я убегаю.

Вечером возвращаюсь с работы пораньше. Объясняю, что одна из клиенток в последний момент попросила перенести сеанс. У нас с Тоней остается время на легкий ужин.

– Ну что, – между прочим спрашиваю я, уплетая индюшачьи котлетки, – надумала?

Она не переспрашивает, о чем это я, молча выходит из кухни и возвращается с несколькими исписанными листками бумаги. Я читаю, поедая котлеты.

Это планы первых трех ролевых игр для детей. Очень неплохие планы. У меня на душе – смесь радости и печали. Радость оттого, что задуманный план осуществляется, как по нотам. Печаль оттого, что мне все яснее, чем это закончится.

* * *

Есть классический анекдот про русский бизнес (на самом деле не русский, весь мир так работает). Встречаются два бизнесмена. Одному нужен вагон алюминия, он готов купить его за миллион долларов. У второго есть вагон алюминия, он согласен продать его за миллион долларов. Бизнесмены бьют по рукам и расходятся: один – искать миллион долларов, второй – искать вагон алюминия.

Что-то подобное произошло и со мной, потому что, конечно, никаких спонсоров ко мне не приходило и никаких денег не предлагало. Была когда-то голубая мечта юности, да все руки никак не доходили.

Вот, наконец, дошли.

По счастью, большинство моих клиентов – люди с деньгами. И с детьми, возраст которых когда-то именовался «отроческим», затем «подростковым» и, наконец, «тинейджерским». Они с готовностью поддержали почин тренингов, высказавшись в том духе, что «все лучше, чем водку-то по подъездам бухать».

Тоня летала стрижом: по городу, по окрестностям, по музеям. Общаться с ней стало совершенно невозможно, она говорила только о ролевых играх, палатках, инструкторах, командном духе.

Только на танцах она немного расслаблялась. Я уже овладел первыми тремя движениями танго, вальса, самбы и ча-ча-ча, и жена величественно позволяла себя вести. Не поправляла, даже когда я сбивался, а если наступал на ногу, тихонько взвизгивала и улыбалась.

Я наслаждался этими двумя часами в неделю, когда мы были наедине (остальные пары и тренер не в счет). Мне удалось очень быстро отвыкнуть от типичной ошибки начинающих – во время танца смотреть на ноги. Я смотрел только на Тоню. А она – чуть мимо меня, вытянув шею, с легкой улыбкой. Мы кружились и скользили, и я вдруг понял, что влюбился в свою жену. Влюбился так, как не мог прежний владелец тела. Он, дурак, думал, что счастье свалилось на его голову закономерно, а я-то понимал, что это редкая удача – такая женщина рядом.

Мы танцевали, я любовался Тоней и старался не думать о том, что должно было очень скоро произойти в наших взаимоотношениях.

* * *

Первое правило адюльтера гласит: «Не ищи далеко, ищи близко».

Любовником редко становится кто-то совсем посторонний. Чаще всего это друзья детства, соседи, друзья мужа.

Или сотрудники.

Для каждого мероприятия Тоня набирала новую команду. Некоторые, попробовав разок, навсегда отваливали, другие появлялись периодически. Несколько человек приходили постоянно.

Среди них особо выделялся Костик: высокий, широкоплечий, с ясными детскими глазами. По виду – пацан пацаном, хотя на самом деле было ему уже за тридцать. Мужик с образованием и неплохой работой. Кажется, дизайнерил где-то.

Из-за мальчишеской внешности Тоня на него и запала. Она очень хотела сына, но Супонев был против. Однажды у них состоялся большой душевный разговор, в ходе которого он убедил супругу, что и одного ребенка им достаточно. Тоня тогда согласилась со всеми доводами. А Супонев успокоился, хотя опыт и талант психолога должны были ему подсказать: невозможно убедить женщину, которая хочет ребенка, в том, что она не хочет ребенка. Можно задушить это желание, завалить его всякими обломками – и ждать, в какой уродливой форме оно прорастет.

Сначала Тоня не скрывала своего восхищения «этим мальчиком». Она все свои рассказы о тренингах начинала с Костика и Костиком заканчивала. А потом перестала. То есть упоминала о нем, конечно, в числе прочих, но походя, вскользь. Это означало, что она уже начала понимать, какие чувства испытывает к Костику, и боится, не хочет их перед мужем демонстрировать.

На этом этапе я имитировал полную доброжелательность и не возмущался даже тем, что Тоня все чаще в постели жаловалась на усталость, головную боль, отсутствие настроения.

А потом роман вошел в физиологическую фазу. Они переспали. Нет, Тоня ни разу не прокололась, не было наглого вранья («Я у подруги заночевала»), не называла она меня спросонья чужим именем. Только общая вздернутость, тревожная задумчивость и внезапные приступы виноватой нежности – все то, что обычный муж не заметит, спишет на женские капризы или ПМС.

Но я не обычный муж. Я все это видел много раз и из любого ракурса. Как пишет один неплохой поэт из современных (Быков, кажется): «Я уводил, я был уводим, теперь я сижу в кустах». Быков предлагает пять выходов из этой пикантной ситуации «Убить одну; одного; двоих (ты шлюха, он вертопрах); А то, к восторгу врагов своих, покончить с собой в кустах. А то и в воздух пальнуть шутя и двинуть своим путем…»

У меня выходов всего два: делать вид, что я слепоглухонемой идиот, или потребовать объяснений. Первый способ – нечестный, так я только наваливаю на Тоню все больше вины. Второй способ – тяжелый. Но зато правильный.

Однажды вечером, когда Насти нет дома – укатила в Питер на международный турнир по своим дебатам – я подсаживаюсь к Тоне, которая что-то читает на своем диване, и приобнимаю ее.

По законам жанра я должен спросить: «Ты ничего не хочешь мне рассказать?». Но это тоже подло. Я ведь все знаю. Я знал это с самого начала. Поэтому я говорю:

– Ты спала с Костиком.

Без вопросительного знака в конце.

Тоня сразу начинает реветь от боли и облегчения.

* * *

Мы говорили с ней всю ночь. Она все время пыталась оправдываться, горячо убеждала меня, что это было «затмение какое-то», что завтра же она его отвадит, что я самый лучший. Я не спорил. Слушал, гладил по голове и подсовывал наволочку для слез и соплей (платки быстро закончились). Потом она выдохлась и замолчала, прерывисто всхлипывая.

– Ты ни в чем не виновата, – сказал я. – Это моя вина.

Она пыталась протестовать, но я прикрыл ее рот ладонью.

– Тихо-тихо-тихо… Я знаю, что виноват. Лепил твое счастье из тебя же. Направлял и руководил. Из самых лучших побуждений. Из своих, – я выделил голосом «своих», – лучших побуждений. А у тебя были свои. Надо было дать тебе возможность развернуться.

– Но ты ведь дал! – дрожащим голосом перебила Тоня. – Танцы! Работа интересная! Это же все ты!

– Вот именно, – я позволил раздражению окрасить свой голос, – все я! А ты… ты увидела, что представляешь что-то из себя. Что ты не просто мое продолжение. Тебе не хватало последнего штриха для самоутверждения…

Вдруг глаза у Тони расширились от ужаса:

– Ты… Ты знал?! Нет, ты все это спланировал!

Сжав губы, я кивнул.

– Но… зачем?!

– Потому что я хочу, чтобы ты расправила крылья. Потому что я люблю тебя.

Тоня отодвинулась от меня и скривилась, как будто я оказался измазан чем-то грязным и вонючим.

– Ты. Меня. Любишь?! – она сжала кулаки. – Это называется – «любишь»? Подкладывать меня другому мужику – это «любишь»?!

Тут следовало возмутиться. Я попытался, но Антонина заткнула меня брезгливым жестом.

– Я… Я совершила ошибку, запуталась, а ты… Ты все рассчитал! Чтобы избавиться от меня! Чтобы вытереть об меня ноги!

Она еще долго кричала, вскочив с дивана, размахивая руками. Я хмуро огрызался. Все шло правильно: теперь виноватым оказался я, теперь Тоне не придется тащить на себе всю вину за происходящее. Она уже убедила себя, что это я все подстроил, что я чудовище – и, значит, она со мной поступила совершенно справедливо.

То, чего я и добивался. Радоваться должен бы… а на душе погано.

По батарее постучали. Видимо, кто-то из соседей решил, что половина первого ночи мало подходит для драматических монологов. Тоня резко выдохнула и замолчала, скрестив руки на груди. На меня она теперь смотрела, как на паука.

– Всё? – тихо поинтересовался я.

Жена свирепо кивнула.

– Тогда у меня к тебе просьба: давай пока Насте ничего не говорить. Ей к олимпиаде надо готовиться. Сама знаешь – если займет хотя бы шестое место…

– Ладно, – оборвала меня Тоня. – Пока не решится вопрос с поступлением, не будем девочку травмировать. Но спать будешь в гостиной!

* * *

Настя все равно обо всем догадалась. Она вообще у нас умничка.

Сначала пыталась устроить скандал мамочке. Такого ора в нашем доме не было никогда. Единственным результатом этого бурного выяснения отношений стало то, что Настя и Тоня перестали общаться. Все необходимые сведения отныне передавались только через меня.

Ко мне Настя стала, напротив, очень нежна. Даже повадилась делать чай, когда я работал на компе. Иногда Настя заводила со мной разговор о наших с Тоней отношениях. Пытаясь поддержать меня морально, обозвала маму малоприличным словом. Вот тут я ее сурово оборвал и жестко запретил высказываться о матери в таком духе. Что бы ни случилось – она мама, она всегда будет любить Настю, и не Насте ее судить. Дочка сначала надулась, но, поразмыслив, стала ко мне еще внимательнее. Видимо, решила, что это папочка от избытка благородства так говорит.

С Тоней мы общались ровно, даже улыбались друг другу. Из посторонних только мудрая Валентина поняла, что происходит. Но ограничилась только одной фразой, когда мы остались наедине.

– Вы молодец, – сказала она без капли усмешки, – я бы так не смогла.

Тонино направление в бизнесе развивалось неплохо, мне даже удалось вернуть часть вложений инвесторам (они были несказанно удивлены этим). Можно было бы выделить эту часть деятельности в отдельную фирму, но этого я как раз делать не хотел.

Как ни странно, на танцы мы с Тоней по-прежнему продолжали ездить вместе. И даже танцевали в паре. Думаю, решающую роль здесь сыграл внутренний довод Антонины: «А что люди скажут?» Действительно, пары у нас в клубе уже сложились, если бы мы выразили желание поменяться партнерами, это вызвало бы недоумение и, возможно, расспросы.

Во время первого после размолвки танца мы чувствовали некую неловкость, но уже ко второму она улетучилась. Это словно машинка времени: во время вальса или танго мы как будто возвращались в недавнее прошлое, когда были образцовой семьей. Игра, которая одинаково нравилась и мне, и ей.

Но после танцев обычно расставались – Тоню забирал Костик. Он пытался разок ко мне сунуться, что-то объяснить, но я нашел нужные слова, чтобы навсегда пресечь эти объяснения.

Иногда я тоже не ехал домой. Звонил Насте, что задержусь, и отправлялся куда-нибудь поужинать. Возвращался всегда до полуночи, чем расстраивал дочку – она мечтала, чтобы я кого-нибудь снял «назло этой дуре».