Текст книги "Три цвета знамени. Генералы и комиссары. 1914–1921"

Ну а теперь послушаем, что говорят о Корнилове люди, знавшие его лично.

Надо, однако, учесть, что характеристики Корнилова всегда пристрастны: этот человек редко кого оставлял равнодушным. Участники Белого движения восхваляют Корнилова; для них он прежде всего герой, сложивший голову в борьбе с красным чудовищем; о Корнилове либо хорошо, либо ничего. Авторы воспоминаний, написанных в Стране Советов, с тем же постоянством Корнилова ругают: он-де враг народа, авантюрист, честолюбец, узколобый упрямец. Кроме того, все его бывшие начальники отзываются о нем отрицательно; подчиненные – положительно до восторженности.

Оберучев:

«Калмыцкого вида, с косо поставленными разрезами глаз, живой и подвижный, полный молодой энергии, с огоньком в глазах, – таков был Корнилов»[123]123
  Оберучев К. М. В дни революции. Нью-Йорк, 1919; http://ru.wikisource.org/wiki/В_дни_революции_(Оберучев).


[Закрыть].

Из телеграммы венгерских властей, 1916 год:

«…Бежал сегодня утром Корнилов Лавр, военнопленный генерал… Наружное описание: 45 лет, среднего роста, продолговатое, худощавое лицо, коричневый цвет лица, плоский нос, большой рот. Глаза, волосы, острая бородка черные, говорит по-немецки, по-французски, по-русски»[124]124
  Цит. по: Скрылов А. И. Исторические данные к побегу генерала Л. Г. Корнилова из австро-венгерского плена // Вестник первопоходника. 1962. № 10, июль; http://vepepe.ru/publ/7-1-0-32.


[Закрыть].

Роман Гуль, писатель, участник первых походов Добровольческой армии Корнилова:

«Лицо у него – бледное, усталое. Волосы короткие, с сильной проседью. Оживлялось лицо маленькими, черными как угли глазами. <…>

Что приятно поражало всякого при встрече с Корниловым – это его необыкновенная простота. В Корнилове не было ни тени, ни намека на бурбонство, так часто встречаемое в армии. В Корнилове не чувствовалось „Его Превосходительства“, „генерала от инфантерии“. Простота, искренность, доверчивость сливались в нем с железной волей, и это производило чарующее впечатление.

В Корнилове было „героическое“. Это чувствовали все и потому шли за ним слепо, с восторгом, в огонь и в воду»[125]125
  Гуль Р. Ледяной поход (с Корниловым). Ч. 1: С фронта до Ростова; http://militera.lib.ru/memo/russian/gul_rb/01.html.


[Закрыть].

Георгий Гуссак, участник первых походов Добровольческой армии Корнилова:

«В обед разнесся слух, что сегодня к нам прибудет ген. Корнилов…

Мы и до этого часто видели его портреты на страницах журналов и газет, но нам представлялся он иным. Нам казалось, что появится генерал во всем блеске и величии: грудь колесом, твердый шаг, зычный голос и все прочее, что полагается вождю и народному герою.

И вот, в сумерки, при тусклом свете слабо накаленных лампочек, он вошел к нам медленной, как бы утомленной походкой, в обыкновенной бекеше с серым воротником. Вошел так просто и свободно. Мы стояли строем вдоль коек. И странно: и эта простота в движениях, во всей его фигуре, и негромкий голос, каким он поздоровался с нами, не рассеяли, не умалили того чувства, которым мы были полны еще до его прихода. Наоборот, оно расширилось. Выросло до того предела, когда все человеческое, обыденное отходит на задний план. В такой момент не страшна уже ни смерть, ничто. Это чувство не оставляло нас и в походе. Бывало, едва плетемся. Усталые, сонливые, с одним только желанием – прилечь, припасть к земле и, вытянув натруженные ноги, лежать без движения, забыться. И в это время издалека доносится «ура», и катится волной по колонне все ближе и громче. Наконец – трехцветное знамя, группа всадников-текинцев, а впереди – генерал Корнилов. Вмиг все забыто. Точно с его появлением в нас вливались свежие силы и бодрость…»[126]126
  Гуссак Г. Перед походом // Вестник первопоходника. 1961. № 2, октябрь; http://vepepe.ru/news/2010-09-17-2.


[Закрыть]

Деникин:

«С Корниловым я встретился первый раз на полях Галиции, возле Галича, в конце августа 1914 г. <…> Тогда уже совершенно ясно определились для меня главные черты Корнилова-военачальника: большое умение воспитывать войска: из второсортной части Казанского округа он в несколько недель сделал отличнейшую боевую дивизию; решимость и крайнее упорство в ведении самой тяжелой, казалось, обреченной операции; необычайная личная храбрость, которая страшно импонировала войскам и создавала ему среди них большую популярность; наконец, – высокое соблюдение военной этики, в отношении соседних частей и соратников»[127]127
  Деникин А. И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии, февраль – сентябрь 1917. Париж, 1921. С. 145–146; http://militera.lib.ru/memo/russian/denikin_ai2/1_07.html.


[Закрыть].

Брусилов:

«Считаю, что этот безусловно храбрый человек сильно повинен в излишне пролитой крови солдат и офицеров. Вследствие своей горячности он без пользы губил солдат, а провозгласив себя без всякого смысла диктатором, погубил своей выходкой множество офицеров. Но должен сказать, что все, что он делал, он делал, не обдумав и не вникая в глубь вещей»[128]128
  Брусилов А. А. Воспоминания. С. 282.


[Закрыть].

Али-Ага Исмаил-Ага-Оглы Шихлинский, генерал-лейтенант артиллерии:

«Главнокомандующий (Брусилов. – А. И.-Г.) спросил:

– Скажите, пожалуйста, как действовал этот новоявленный герой Корнилов?

Генерал Балуев оглянулся, увидел, что в комнате никого кроме нас нет, потом встал, два раза повернул ключ в дверях, вернулся к нам и пониженным голосом доложил:

– Ваше высокопревосходительство, у этого человека сердце льва, а голова барана»[129]129
  Шихлинский А. А. Мои воспоминания. Баку, 1984. С. 158.


[Закрыть].

Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич:

«Корнилов окончил Академию Генерального штаба одновременно со мной. Был он сыном чиновника, а не казака-крестьянина, за которого во время мятежа выдавал себя в воззваниях к народу и армии. В академии он производил впечатление замкнутого, редко общавшегося с товарищами и завистливого человека. При всей своей скрытности Корнилов не раз проявлял радость, когда кто-нибудь из слушателей получал плохую отметку…

Он был очень честолюбив; служба на границе показалась ему более коротким путем к карьере. Смуглый, с косо поставленными глазами, он лицом своим и подвижной фигурой напоминал кочевника-калмыка, и сходство это с годами увеличивалось»[130]130
  Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам. С. 156.


[Закрыть].

Евгений Иванович Мартынов[131]131
  В подписи под текстом указаны инициалы автора: «Е. Л.», но это, по-видимому, опечатка.


[Закрыть], генерал-лейтенант, в 1910–1913 годах непосредственный начальник Корнилова, начальник Заамурского округа пограничной стражи:

«Это был генерал без широкого кругозора, но лично очень храбрый и не боявшийся ответственности. Самонадеянный, болезненно-самолюбивый и упрямый, он не признавал боевого авторитета своего корпусного командира Цурикова и с величайшим пренебрежением относился к своему соседу начальнику 49-й дивизии Пряслову. В оценке военной обстановки Корнилов вообще отличался большим оптимизмом, что объясняется как присущий ему смелостью и сопровождавшим его счастьем, так и тем, что до сих пор ему приходилось действовать лишь против австрийцев. <…>

Под ударами неприятеля, раздираемый внутренней смутой, русский народ тщетно искал героя-избавителя и посреди общего безлюдья некоторые думали его найти в смелом солдате, коего военные и политические таланты далеко не соответствовали его беспредельному честолюбию»[132]132
  Мартынов Е. Л. Гибель дивизии Корнилова // Военно-исторический сборник. Труды Комиссии по исследованию и использованию опыта войны 1914–1918 гг. Вып. 1. М., 1919. С. 33, 50.


[Закрыть].

В общем, портрет выразительный. Яркий человек, настоящий во всех своих проявлениях, привлекающий сердца и ставящий в тупик умы, созидатель и разрушитель одновременно.

Таких людей по-особому любила безумная русская революция: она возносила их на вершины славы, а потом убивала…

Телеграфное сообщение о начале войны генерал Корнилов получил на острове Русском.

В конце июля бригада Корнилова отбыла из Владивостока на Юго-Западный фронт. Включена в состав XXIV корпуса 8-й армии Брусилова. В августовских боях на Гнилой Липе действовала успешно. Во взятии Галича сыграла решающую роль. После этого командующий армией принял решение назначить Корнилова начальником 48-й пехотной дивизии. Во главе этого соединения Корнилов будет действовать следующие восемь месяцев, вызывая восхищение одних, нарекания других, гневные обвинения со стороны третьих.

Каким военачальником был Лавр Георгиевич Корнилов?

Ответить на этот вопрос трудно.

С уверенностью можно сказать одно: его полководческая манера резко отличалась от стратегических принципов и методов управления войсками, принятых в русской армии в годы Первой мировой войны.

Оценки, которые дают его действиям начальники, подчиненные и соратники, расходятся до полной противоположности. Разногласия начинаются уже с описания хода Городокского сражения в последних числах августа 1914 года. Командующий 8-й армией Брусилов и начальник Железной бригады Деникин рассказывают о роли 48-й дивизии и ее командира в боях к юго-западу от Львова в совершенно разных тональностях:

Брусилов:

«В 3 часа ночи 29 августа явился ко мне начальник штаба 24-го армейского корпуса генерал-майор Трегубов с просьбой разрешить 48-й пехотной дивизии остаться на занятых ею с вечера местах и не отходить на высоты севернее Миколаева… Я спросил начальника штаба корпуса, каким образом командир корпуса, получивший диспозицию к 9 часам вечера, решился не выполнить ее немедленно… Ведь подобным самовольным действием нарушаются мои соображения, и это может повести к глубокому охвату левого фланга армии. На это мне начальник штаба корпуса ответил, что он… приехал по просьбе начальника дивизии генерала Корнилова…

На второй день боя… левый фланг, к сожалению, как я это предвидел, потерпел крушение. 48-я пехотная дивизия была охвачена с юга, отброшена за реку Щержец в полном беспорядке и потеряла 26 орудий. Неприятель на этом фланге продолжал наступление, и, если бы ему удалось продвинуться восточнее Миколаева с достаточными силами, очевидно, армия была бы поставлена в критическое положение»[133]133
  Брусилов А. А. Воспоминания. С. 105–107.


[Закрыть].

Деникин:

«Упираясь левым флангом в Миколаев, правый корпус сильно выдвинулся вперед и был охвачен австрийцами. Бешеные атаки их следовали одна за другой. Положение становилось критическим, в этот момент Корнилов, отличавшийся чрезвычайной храбростью, лично повел в контратаку последний свой непотрепанный батальон и на короткое время остановил врагов. Но вскоре вновь обойденная 48-я дивизия должна была отойти в большом расстройстве, оставив неприятелю пленных и орудия. Потом отдельные роты дивизии собирались и приводились в порядок Корниловым за фронтом моей Железной бригады. <…>

Получилась эта неудача у Корнилова, очевидно, потому, что дивизия не отличалась устойчивостью, но очень скоро в его руках она стала прекрасной боевой частью»[134]134
  Деникин А. И. Путь русского офицера. С. 259.


[Закрыть].

Еще более резки расхождения в оценках действий Корнилова при описании боевых действий в ноябре 1914 года. Тогда, после затяжных боев у Хырова и на реке Сан, австро-венгерские войска отступили к карпатским перевалам и, не удержавшись на них, начали откатываться вниз, в Закарпатье, на Венгерскую равнину. Казалось, еще один натиск – и австро-венгерский фронт рухнет. Боевые командиры дивизий и бригад, подобные Корнилову, рвались вперед. Высшее командование всячески сдерживало их рвение, тормозило наступление собственных войск. Какие соображения руководили главкоюзом Ивановым и наштаюзом Алексеевым? Опасение флангового удара с северо-запада, со стороны Германии; нарастающие трудности в снабжении вырвавшихся вперед соединений; все заметнее обозначающаяся нехватка боеприпасов; нарушение связи при быстром наступлении, грозящее потерей управления войсками… А главное – неверие в собственные силы, неумение и нежелание вести маневренную войну.

Корнилов всем своим существом не мог принять ту осторожно-вялую стратегию, которую упорно и последовательно осуществляло высшее командование. Горячая кровь воина и вождя бурлила в нем; военные барабаны и трубы неумолимо звали вперед; боевой азарт не давал остановиться, оглядеться, оценить опасность. Вольно или невольно, он вырвался из-под бремени приказов корпусного, армейского, фронтового начальства.

Брусилов тоже не был сторонником выжидательно-оборонительной войны. Он, кавалерист, хотел наступать. Но в его тылу оставался огромный неликвидированный нарыв – осажденный Перемышль. Брусилов уже знал то, о чем не думал Корнилов: сапоги, винтовки, артиллерийские снаряды, медикаменты поступают на полевые склады в недостаточном количестве и что будет твориться со снабжением дальше – неизвестно. В начале ноября Брусилов все же двинул свои корпуса за Лупковский перевал. Но осторожно, с оглядкой.

Корнилов почувствовал вольный воздух атаки. Его дивизия рванулась вперед, вниз, с перевала; с ходу захватила станцию Гуменное.

Его увлекала победа; Брусилова страшила неудача.

Брусилов:

«…Корпусу было приказано не спускаться с перевала, но тут генерал Корнилов опять проявил себя в нежелательном смысле: увлекаемый жаждой отличиться и своим горячим темпераментом, он не выполнил указания своего командира корпуса и, не спрашивая разрешения, скатился с гор и оказался, вопреки данному ему приказанию, в Гуменном; тут уже хозяйничала 2-я сводная казачья дивизия, которой и было указано, не беря с собой артиллерии, сделать набег на Венгерскую равнину, произвести там панику и быстро вернуться. Корнилов возложил на себя, по-видимому, ту же задачу, за что и понес должное наказание. Гонведская[135]135
  Гонвед – во время Первой мировой войны войска венгерского формирования и подчинения в составе австро-венгерских вооруженных сил.


[Закрыть] дивизия, двигавшаяся от Ужгорода к Турке, свернула на Стакчин и вышла в тыл дивизии Корнилова. Таким образом он оказался отрезанным от своего пути отступления; он старался пробраться обратно, но это не удалось, ему пришлось бросить батарею горных орудий, бывших с ним, зарядные ящики, часть обоза, несколько сотен пленных и с остатками своей дивизии, бывшей и без того в кадровом составе, вернуться тропинками.

Тут уже я считал необходимым предать его суду за вторичное ослушание приказов корпусного командира, но генерал Цуриков вновь обратился ко мне с бесконечными просьбами о помиловании Корнилова, выставляя его пылким героем и беря на себя вину в том отношении, что, зная характер Корнилова, он обязан был держать его за фалды, что он и делал, но в данном случае Корнилов совершенно неожиданно выскочил из его рук»[136]136
  Брусилов А. А. Воспоминания. С. 131.


[Закрыть].

Деникин:

«Виновником неудачи был исключительно сам ген. Брусилов. <…>

Все мы получили совершенно определенный приказ командира корпуса – овладеть Бескидским хребтом и вторгнуться в Венгрию. Дивизия Корнилова, после горячего и тяжелого боя, овладела Ростокским перевалом, встречая затем слабое сопротивление отступающего противника, двигалась на юг, спускаясь в Венгерскую равнину, и 23 ноября заняла г[ород] Гуменное, важный железнодорожный узел. <…>

Движение дивизии Корнилова почему-то ничем не было обеспечено с востока, с этой стороны чем дальше он уходил на юг, тем более угрожал ему удар во фланг и тыл. Для обеспечения за собой Ростокского шоссе он оставил один полк с батареей у с[ела] Такошаны – все, что он мог сделать. <…>

И австрийцы обрушились с востока, сначала на заслон у Такошан. Полк отразил первые атаки, но 24-го австрийцы силами более дивизии смяли его, и он отошел к перевалу. Дивизия Корнилова была отрезана от Росток… 25 ноября Гуменное было атаковано с запада. По приказу армии, передав Гуменное подошедшим на помощь частям 49-й див[изии], Корнилов тремя полками вступил в бой с 1 ¹/₂ див[изиями] противника у Такошан. 26-го и 27-го шли тяжелые бои. Командир корпуса, считая положение безнадежным, просил Брусилова об отводе дивизии по свободной еще горной дороге на северо-запад. Но получил отказ. <…>

А 48-я дивизия, уже почти в полном окружении, изнемогала в неравном и беспрерывном бою…

27-го вечером пришел наконец приказ корпусного командира – 48-й дивизии отходить на северо-запад. Отходить пришлось по ужасной, крутой горной дороге, занесенной снегом, но единственной свободной. Во время этого трудного отступления австрийцы вышли наперерез у местечка Сины, надо было принять бой на улицах его, и, чтобы выиграть время для пропуска через селение своей артиллерии, Корнилов, собрав все, что было под рукой, какие-то случайные команды и роту сапер, лично повел их в контратаку. На другой день дивизия выбилась наконец из кольца, не оставив противнику ни одного орудия (потеряны были только 2 зарядных ящика) и приведя с собой более 2000 пленных»[137]137
  Деникин А. И. Путь русского офицера. С. 265–267.


[Закрыть].

Невозможно понять, кто прав: Корнилов, Деникин или Брусилов. Приказы отдавались и тут же менялись; чем выше стоял командующий, тем противоречивее и половинчатее были его решения. Да, бросок через Карпаты мог состояться и мог увенчаться впечатляющим успехом. Но только в том случае, если бы был поддержан общими усилиями всего фронта и тыла. Но такой совместной однонаправленности действий как раз и не было в русском командовании, в русской армии, в России. Осторожничанье одних командиров и карьеризм других; недоверие подчиненных к начальникам, обиды, амбиции, ненависть, корысть – словом, глубокий разлад и раскол, охвативший все российское общество, – вот что обесценивало победы, достигнутые героизмом и кровью, подрывало любой успех.

Корнилов с его темпераментом был обречен в бесцельных, не поддержанных свыше бросках губить людей, рисковать собственной жизнью и знаменами своей дивизии.

Ничем хорошим это закончиться не могло.

В феврале 1915 года Корнилов был произведен в генерал-лейтенанты и получил Владимира с мечами – орден, в котором ему отказали тогда, на заре службы, после разведки под Мазари-Шарифом.

А в апреле 1915 года XXIV корпус генерала Цурикова в Бескидах попал под сильнейший фланговый удар австрийских и германских войск, наносимый со стороны Горлице.

Разумеется, с прямым начальником у Корнилова отношения были прескверные. Этого корпусного командира так характеризует известный уже нам мемуарист генерал В. И. Соколов: «Приветливый внешне, с змеиной улыбкой на тонких губах… Цуриков был типичным иезуитом»[138]138
  Соколов В. И. Заметки…


[Закрыть]. Корнилов презирал Цурикова и не доверял ему; Цуриков терпеть не мог Корнилова и радовался каждой его неудаче. Кто больше виноват в той беде, которая случилась в дальнейшем, – Цуриков или Корнилов, – определить трудно. В ходе отступления связь между штабами корпуса и дивизий была нарушена. К тому же Корнилов, незадолго до этого захвативший важные высоты у селения Зборов и гордый этой победой, до последнего момента не хотел отступать. Угрозу, нависавшую над его дивизией с севера, он вовремя не увидел, не оценил. В итоге главные силы дивизии оказались отрезаны от путей отступления в районе Дуклы и 24 апреля разгромлены. Спаслись, как это ни странно, обозы и знамена; около 6000 солдат и офицеров попали в плен, примерно столько же погибло.

Из донесения германского командования:

«На предложение немецкого парламентера сдаться начальник дивизии ответил, что он не может этого сделать, сложил с себя командование и исчез со своим штабом в лесах… После четырехдневного блуждания в Карпатах генерал Корнилов 12 мая (29 апреля. – А. И.-Г.) со всем своим штабом также сдался одной австрийской войсковой части»[139]139
  Цит. по: Мартынов Е. Л. Гибель дивизии Корнилова. С. 47.


[Закрыть].

Деникин:

«Дивизия Корнилова (48-я) была совершенно окружена и после геройского сопротивления почти уничтожена, остатки ее попали в плен. Сам ген. Корнилов со штабом, буквально вырвавшись из рук врагов, несколько дней скрывался в лесу, пытаясь пробраться к своим, но был обнаружен и взят в плен. Более года он просидел в австрийском плену, из которого в июле 1916 г. с редкой смелостью и ловкостью бежал, переодевшись в форму австрийского солдата. С большими трудностями и приключениями перебрался в Россию через румынскую границу»[140]140
  Деникин А. И. Путь русского офицера. С. 278.


[Закрыть].

Шихлинский:

«Будучи начальником дивизии, при отступлении нашей армии из Австрии он по тупому своему упрямству задержался на позиции, когда всем частям приказали отходить. Его дивизия была окружена, и он, серьезно раненный в ногу, попал в плен. После того, как рана у него была залечена, он бежал из плена. Конечно, бегство генерала, начальника дивизии, из плена – это выдающийся подвиг, и Корнилов прославился»[141]141
  Шихлинский А. А. Мои воспоминания. С. 157–158.


[Закрыть].

Верховский, военный министр Временного правительства в сентябре – октябре 1917 года:

«Сам Корнилов с группой штабных офицеров бежал в горы, но через несколько дней, изголодавшись, спустился вниз и был захвачен в плен австрийским разъездом. Генерал Иванов пытался найти хоть что-нибудь, что было бы похоже на подвиг и могло бы поддержать дух войск. Сознательно искажая правду, он прославил Корнилова и его дивизию за их мужественное поведение в бою. Из Корнилова сделали героя на смех и удивление тем, кто знал, в чем заключался этот „подвиг“»[142]142
  Верховский А. И. На трудном перевале. М., 1959. С. 65.


[Закрыть].

Как хотите, не может душа осудить Корнилова за все происшедшее. Но и восхищение отравлено горечью. Лавр Георгиевич снова перед нами, весь на ладони, такой, каким он был. Генерал-подвижник, генерал-бунтарь. Он должен совершать необыкновенные деяния. Он не может ходить теми путями, которыми идут все. Он обязан все время смотреть в лицо смерти, как будто это зеркало, в котором отражаются его раскосые ханские глаза. Он губит сотни, тысячи людей – как будто бы только ради того, чтобы гордо заявить немцам: «Я не сдаюсь!» – а потом прорваться с несколькими верными людьми в горы и там бродить до изнеможения, душевного и телесного. А потом, чуть залечив раны, бежать из плена, быть пойманным, снова бежать…

Необыкновенный это человек. Рыцарственность Запада и удаль Востока соединяются в нем – и происходит взрыв. И руины остаются кругум…