Текст книги "Формула Любви. Книга вторая"

– Да ладно. – Невеста махнула рукой.

Мы вернулись к дому, так же, как и пришли, прячась от иссушающей жары под сенью фруктовых деревьев и пергол, обвитых лозами винограда. Стук наших шагов тонул в окаймляющей каменную тропинку зелени. А, пожалуй, здесь не так плохо. Можно даже сказать отлично! Если бы это, конечно, был мой дом.

До калитки рукой подать – вон она чернеет на фоне высоченного каменного забора. Еще несколько шагов – в доме все тихо, наверное, его хозяин еще спит беспробудным сном. Я остановился и обернулся – надо запомнить.

– Идем. – Рождин взялась за кольцо и толкнула калитку.

В ту же секунду нас встретил шум Неаполя, абсолютно такой же, каким мы оставили его несколько часов назад, оказавшись за этими стенами. Такая уже ставшая привычной тишина вдруг испарилась, растаяв в вечном гуле дорог, мостов, живущего своей жизнью города. Она пропала в голосах, криках мальчишек и слишком громких разговорах коренных неапольцев – настоящих хозяев древнего города. Как будто и не было ее еще мгновение назад.

Калитка медленно захлопнулась, разделив незаметный миг между прошлым и будущим. А мы в этом настоящем, словно вновь выпали в жизнь из ниоткуда. Но только можно ли это назвать жизнью?

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

Что происходит с этим миром? Как будто мы все разом попали в странный «праздник непослушания»1616
  «Праздник Непослушания» – «повесть-сказка для детей и родителей» писателя Сергея Михалкова, рассказывающая о том, как в одном городе все родители временно оставили своих непослушных детей одних.


[Закрыть], который происходит на самом деле. Кажется, все, что есть сейчас вокруг —последствие того, что взрослые нас покинули. Те взрослые, разумные существа, которые хоть как-то следили за порядком на нашей планете, держали все в своих руках, направляли. А сейчас что? Мир без любви утопает в бесконечных локальных конфликтах, беспечных диктаторах, которые переводят нефть в золото, а золото потом обратно в нефть. Не любовь, а деньги правят миром. Хотя должно было бы быть совсем наоборот.

Что же случилось? Чем закончится неведомый никому «праздник»? Это ежедневное шоу. Ну не может же так продолжаться бесконечно, особенно, когда умные взрослые так любят своих детей. Так, может, и не надо ничего изначально ломать, чтобы потом не чинить? Я искренне верю, что они вернутся. Вернутся и все исправят. Иначе, кто сможет подсказать что правда, а что ложь, что белое, а что черное, что сиюминутно, а что будет жить вечно? Искренне надеюсь на то, что все-таки они не опоздают.

– Ты опять поплыл? – Рождин толкнула меня. – Где ты все время витаешь?

– Уж точно не в облаках. – Я посмотрел на небо. – Я до сих пор не понимаю, почему мы всё время бродим и бродим, несмотря на крылья за спиной.

– А, ты про это. – Протянула она. – И что тебе в них?

– Кстати, давно хотел тебя спросить… Наши крылья. Почему мы не летаем? – Я помедлил. – Я спрашивал Себастьена, но он не ответил, и, как всегда, обошелся своими шуточками. Я ничего не понял. Так, может быть, ты?

Рождин уставилась на меня.

– Ведь так гораздо проще. Один взмах и ты уже там. – Я указал наверх. – Еще один взмах и мы здесь. – Я обернулся на калитку, что осталась за нашими спинами.

– Я?

– Ну да, ты. Мы проделали длинный путь сквозь город по жаре до этого дома. Всего лишь пара взмахов крыльями, или чем вы тут меряете путь? И ты тоже ничего мне не объяснила. Я устал, мои ноги устали. Ведь все не просто так.

– Слишком много вопросов, тебе не кажется?

– Слишком много вопросов, – передразнил я ее, – ты думаешь? Вот тут, – я указал пальцем на голову, – слишком много вопросов, но есть и то, что нужно всем. Эта формула, мать ее. Из-за нее я здесь! – Я начал раздражаться. – Может быть, я так сильно хотел, чтобы она приснилась мне. Спал и видел?

– Так, все-таки, спал и увидел? – Невеста попыталась было сыронизировать, но увидев нешуточный гнев в моих глазах, решила сгладить ситуацию. – Ладно, ладно. Успокойся. – Она задумалась, продолжая отмерять шаги прочь от дома Алигьери. – Только никому. Тссс! – И приложила палец к губам.

Я развел руками.

– Кому?

– Ну, не знаю, кому-нибудь.

Я не понял, что она хотела этим сказать.

– Как бы объяснить… – Она замолчала на секунду. – Что ты слышал о пришельцах, или как вы их называете?

– Пришельцах? – Я усмехнулся. – Ты про этих ребят на серебряных тарелочках?

– Ну, можно сказать и так. На тарелочках. – Она прищурилась.

– Да кто же в них не верит? По-моему, это лежит в фундаменте всей современной мотивации нашей страны. Или даже всей планеты. «Зона 51» и все такое…

– Пфффф… – Рождин выдохнула. – И все такое? Ты знаешь, еще сто лет назад можно было безнаказанно парить в облаках. Раз, и ты там. – Теперь она указала пальцем на небо. – Полет вместе с орлами – несказанное чувство свободы. – Вот уж мне бы могла не рассказывать. – И даже если тебя кто-то увидел, можно списать на переутомление или бред, или белую горячку, в крайнем случае. А тех, кто часто видел ангелов называли святыми или блаженными. Бог им судья. Ну да, было время! – Она растянулась в блаженной улыбке. – Время, когда ваша наука только-только встала на свой путь, а древние сказания все еще были у всех на устах. Очень тонкая грань, на которой мы могли существовать одновременно и тут, и там. А теперь… теперь все изменилось, за последнее столетие – люди придумали кучу железных штуковин, которые направлены в небо.

– Радары?

– Да, наверное. Радары, спутники, навигация. Как вы там их еще называете. Безопасность ради безопасности, мир ради мира. И даже под одеялом, наедине с самим собой, и со своим лучшим другом, – она подмигнула и указала на мою ширинку, – ты вообще не можешь быть ни в чем уверен. Теперь уши есть не только у стен, но и у любого утюга и посудомойки. В общем, я не знаю, все довольно сложно для меня, но каким-то образом они «видят» и нас.

– Видят? В смысле видят?

– В смысле видят? – Теперь она передразнивала меня.

– Так значит… – До меня дошло.

– Так значит пришельцы, – ответила она на мой немой вопрос, – или как вы их называете – существа из нашего серединного мира. Ваши железяки, все эти радары, научились заглядывать к нам. Что уж там такого попридумали, но попробуй только расправить крылья и подняться на пару миль вверх, как тут же в небо срываются самолеты – боевые истребители. Да что я тебе рассказываю, сам, наверное, не раз слышал об этом.

– Слышал. В детстве было интересно. Интересно и страшно. – Я вспомнил, как однажды в школе мы ходили на выставку с классом. Художники запечатлели на бумаге свои представления о высших существах. Или то, чтобы им хотелось? Или то, что они видели? – Все эти летающие тарелки, большие глаза, длинные лягушачьи пальцы.

– И что, похоже? – Рождин округлила глаза, подняла ладонь и поводила пальцами.

– Совсем нет.

– Так вот, когда ты услышишь такое в следующий раз, не верь. Мы не такие. Ничего близко. Ангелы являлись людям во все века на протяжении всей истории. И даже отъявленные атеисты после этого начинали верить. Ведь люди обожают бояться, особенно те, у которых есть фантазия. А дальше суть «испорченный телефон»1717
  В переносном значении – любая ситуация, когда непроизвольное искажение информации происходит при пересказе по памяти слов другого лица, текста или событий.


[Закрыть] и «сарафанное радио»1818
  Сарафанное радио – способ распространения информации, когда единственный факт передается из уст в уста с большой скоростью.


[Закрыть] в довесок. И вот тебе странные образы, запечатленные художниками. Только мы не такие, как на всех этих ваших картинках. И я тебе могу сказать, одну единственную правду, что там, – она подняла указательный палец вверх, – кроме нас больше никого нет. И все, что написано в древних книгах тоже правда. И ваша Библия – не просто книга, написанная древними фантазерами, а летопись. Люди верили, а мы пользовались этим.

– Зачем?

– Направляли. – Она пожала плечами. – Некоторые из нас могут видеть будущее. Не все, но могут. Небесная канцелярия ведет таким строгий учет. А потом, после смерти – после вашей, конечно, так называемой «смерти» – одним ангелом становится больше в нашем серединном мире.

– А как же «Зона 51»?

– Оооо! – Протянула она. – Это самый странный случай. Именно после него Мигофу наложил строгий запрет на все полеты. Строго и подотчётно, все крайне санкционировано. Только в случае крайней необходимости. И поэтому с тех пор самолеты, поезда, машины, корабли или, – она кивнула вниз, – ноги – наш самый лучший способ перемещения.

– Так все-таки, Зона действительно существует? – Я продолжал настаивать. – Что там?

Рождин обернулась, словно удостоверившись, что нас никто не подслушивает.

– Там один из наших. – Произнесла она шепотом.

* * *

«Я бы и не поверил никогда. Громадный трейлер замедлил ход и остановился чуть дальше моей машины, стоящей на обочине. Вот уж точно ему есть дело до меня, застрявшего в непроглядной ночной пучине. Мог бы проскочить мимо, сделав вид, что не заметил, но нет, свист тормозов и громадная махина притаилась чуть впереди. Признайся, это ведь ты? Ты послала мне ангела-хранителя, кем бы он не оказался в дальнейшем?

Впрочем, почему я спрашиваю у пустоты? Той пустоты, что сейчас меня окружает? Спасибо «Пепси» – большая надпись на кузове.

До тех самых пор, пока не раздался звук открываемой водителем двери, я не был абсолютно ни в чем уверен. Или все-таки ты хочешь, чтобы все произошло так, как загадал я? Я уже готов поверить в любую случайность – трейлер на дороге, свидетели Иеговы, ангелы, спустившиеся с небес – все, что угодно, но только бы добраться до твоего невероятного Сент-Пьермонта, который затерялся на карте огромной Америки. А есть ли страна больше нашей?

Не время пожимать плечами, особенно, когда тебе предлагают помощь.

Ты не поверишь, что может быть в кузове этой огромной махины. Почему мне кажется, что я попал в сказку? Там есть все! Да, и домкрат, и ключи невероятных размеров и даже тех, что нужны именно мне. Я бы не поверил. Фортуна обычно всегда ищет какую-то дорожку, чтобы обогнуть меня, спрятаться в ближайших кустах. Странно, что в этот раз подобного не случилось.

Водитель, мой тезка, парень лет тридцати пяти, с намечающимся пивным животом и сигаретой в зубах, довольно скоро сделал то, что мне было не под силу. Мы перебросились парой ничего не значащих фраз, и вот уже мой любимый Chevrolet опять на ходу. А дальнобой уже спускает домкрат с громким шумом. Для него это даже не приключение, в отличие от меня – так, неприятность. Да и немногословен даже. Молча взвалил на плечо своего железного помощника, закинул в кузов, и красные габариты с мощным рыком многотонной махины начали удаляться.

Спасибо, «Пепси», за помощь на дороге!

Что, вот так все просто? Моя жизнь наполнена бесконечными сложностями, а ему наплевать на нее с высокой колокольни. Через час он, скорее всего, забудет о нашей встрече, а я – нет, еще долго буду помнить. Его путь лежит из одной точки в другую, где между ними просто асфальтовое полотно – такая простая дорога, его работа. Я бы так не смог. Моя цель – самоуничижение или самоуничтожение, называй, как хочешь. И если ты не спасешь меня, то я дойду до самой крайней точки. Во мне слишком много всего, чтобы было так просто. Это слишком опасно! Где-то внутри меня скрыт тот секретный TNT1919
  TNT – обозначение тринитротолуола – одного из наиболее распространённых взрывчатых веществ.


[Закрыть], и кто-то уже поджег запал, который медленно горит, подбираясь к адской начинке.

Задаю себе вопрос – что же это было? Ангел-механик, посланный небесами, на пустынной трассе, воля случая или все же твои невиданные творения, что доводят меня до мурашек? Я убедился лишь в одном – и даже нет смысла подкидывать монетку – все, что я делаю – правильно. Отмерив тысячу с гаком миль, оказавшись на распутье с решением повернуть обратно, меня вновь останавливаешь ты. Не чудо ли?

Моя милая Диана, моя любовь, возможности от которой отречься просто нет, ты ли не делаешь мою жизнь умнее и разумнее? Я готов поверить в тебя, как в Христа, или опять я сам все себе напридумывал?

Я поднимаю голову. Черная темень в вышине водит только ей понятные хороводы. Тут и там только яркие звезды, что освещают мою дорогу. Мою дорогу к тебе. И это не миф и не иносказательность. Спасибо тебе!

Мне кажется, ты смотришь на меня сверху. Скажи, это все ты сделала? Я готов поверить. Да что там, именно верю! Иначе как? Иначе и быть не может! Впрочем, о чем можно говорить со звездами? Они промолчат, а я никогда так и не узнаю ответ.

– Диана! – Я зову тебя. Я совсем сошел с ума. Мне страшно. Мне страшно одному тут в темноте. И опять никого на много миль вокруг. Только холмы, что подернулись чуть заметным рассветом и асфальтовая трасса, зовущая вперед. Нельзя отступать. Мне кажется, если я сдам хоть на йоту назад – превращусь в предателя.

Я сажусь за руль, захлопываю дверь и уже не жду никаких неожиданностей. Я очень устал. Дорога выматывает, ощущение полета прошло, я скольжу слишком низко. Но прежде, чем я опять заведу мотор, на пару мгновений закрываю глаза. Устал и сон уносит меня в далекую фантазию. Я не вправе совладать с ним. Сейчас, еще мгновение, еще чуть-чуть и я проснусь. Но не сил. Черный космос окутывает меня бесконечной теплотой, и я куда-то лечу сквозь мириады звезд.

Спокойного утра, моя любимая Диана!»

Я чувствовал себя Алисой, падающей вниз в кроличью нору, сквозь непроглядную темноту. Это было так похоже. Где-то ниже была моя Диана. Но я даже не мог взять ее за руку.

– Эй! – Подал я голос. Но ничего не происходило. Только шум ветра в ушах. Вот уж и правда все было настолько похоже на ту сказку, которую читала мне мама в детстве.

– Эй! – Я опять попытался докричаться до нее. – Диана!

Почему-то падать вниз в кромешной темноте, не зная куда, в полном одиночестве, было гораздо страшнее и неприятнее, чем падать вдвоем. Мне так хотелось услышать ее голос.

– Хэ-ээйй-йй. – Наконец отозвалась она.

Хорошо. Она рядом. Хорошо, но только с одной стороны. С другой – все совсем непонятно. Сколько это будет продолжаться, и продолжится ли потом, когда мы упадем?

Я совершенно не разделял философию той книжной, придуманной Алисы, где у нее под ногами вдруг оказалась огромная куча хвороста, – и, слава Богу, – мне только предстоит узнать. Немного времени еще есть. А если все совсем не так, и мы разобьемся, например, о каменные плиты? Неожиданный, но вполне логичный финал нашего путешествия. Что дальше? Совсем ничего? Но так же не может быть! И улыбка чеширского кота2020
  Чеширский кот – Персонаж книги Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес». Постоянно улыбающийся кот, умеющий по собственному желанию быстро исчезать или медленно растворяться в воздухе, оставляя на прощанье лишь улыбку.


[Закрыть], пожалуй, будет лучшим из продолжений нашего падения. Если, конечно, повезет.

Глаза болели. Я пытался хоть что-то разглядеть вокруг себя, но мне не удавалось. Сумрачный мир, каким я себе его представлял, был неожиданно другим. Совершенно неоправданно.

– Поговорим? – Но я абсолютно не был уверен в каком-либо ответе.

– Давай. – Раздалось снизу.

Отринув всяческие ассоциации (к чему они?), я бросил очередной свой вопрос куда-то вниз, в пустоту.

– Тебе это ничего не напоминает?

– Да уж, пожалуй, – отозвалась Диана.

– И это лучше того, что было?

– Кто знает… Во всяком случае, наверняка гораздо лучше той многоэтажной волны.

– Ты там, а я здесь. Как-то странно.

– Не страннее, чем все, что было раньше.

– А кого бы ты хотела увидеть первым после того, как мы упадем? Мышь или, может, Додо2121
  Мышь и Додо – герои сказки «Алиса в стране Чудес»


[Закрыть]?

Она ответила сразу, будто давно уже продумала ответ.

– Тебя. Тебя живым и невредимым.

– Ааа, – протянул я в пустоту. – А я тебя.

И наше падение продолжалось. Сколько оно длилось? Наверное, столько же, сколько я мог придумать себе.

Странно. Все настолько странно, что если бы все это не происходило со мной, то вряд ли бы я смог поверить в подобную небылицу. Впрочем, неужели все то, что было осталось позади попадает в какие-то грани разумного?

– Все не разумно, как и всегда с тобой. – Диана ответила на мой молчаливый вопрос. – И этому нет объяснения.

Вот только не надо сейчас. Не надо сейчас учить меня что правильно, а что нет. Не надо пытаться менять меня. Менять меня самого на кого-то другого. Я и так загнан под твой каблук. И да, смешно еще то, что мы ведь даже не успели одеться прежде, чем попали в эту дыру. Так и падали вниз нагишом, что те Адам с Евой – первые люди на Земле, вкусившие запретный плод.

– Что ты хочешь сказать? – Я, как всегда, был слишком интеллигентен, пытаясь не обидеть даму. Ох, уж чертово воспитание, которое даже не позволяет искренне возразить.

– То же самое, что и там, наверху. – Отозвалась она из темноты.

– Ладно, ладно. – Я помедлил. – Все равно не понял. – Слишком необычная ситуация, чтобы вести разговоры за жизнь. – А если бы и понял, то вряд ли бы мы оказались здесь.

Мимо нас проскользнул вихрь. Я всей кожей ощутил его холодное дыхание.

– Сколько прошло времени?

– Гораздо меньше, чем ты думаешь. – Откуда это все? Как будто Диана специально пыталась ущипнуть меня побольнее? Никогда раньше не замечал за ней такого.

– Дай руку.

Зачем? Но все же я протянул руку куда-то в пустоту и почувствовал, как она обвивает ее своими пальцами.

– Что ты чувствуешь?

– То, что мы вместе. – Прикосновение успокаивало.

– Как всегда?

– Как всегда.

Черная зыбь под нами, и все равно куда падать. В этом и есть смысл любви – сколь глубока и бесконечна, лишь бы быть рядом. И ничего не надо больше. А все остальное можно объяснить и без слов.

Пространство схлопывается, оставляя лишь яркий миг, уходит в точку и гаснет. А мы продолжаем оставаться в полной темноте, чтобы завершить свой долгий полет и оставаться в неведении до самой последней секунды, чтобы вновь потом оказаться вместе, рядом. Не это ли и есть то самое чувство?

* * *

Я молчал, переваривая откровение Рождин.

– Ну, ты что? – Она толкнула меня в бок.

– Да просто не могу поверить во все, что ты мне тут рассказала. Какой-то бред сумасшедшего.

– Может быть и так. – Она пожала плечами. – Как посмотреть. Впрочем, у тебя всего два варианта: принять как есть и дальше жить с этим, либо просто не поверить. Смотри сам, второе гораздо проще, но ничего от этого не изменится.

Я обернулся на дом Алигьери. Он почти затерялся среди подобных себе одиозных построек. Лишь дорожка, убегавшая в его сторону, указывала на него, выделяя из всех остальных.

Что за странный мир? Ангелы, которые не летают, поэты, что беспробудно пьют, променяв творчество на алкоголь. Сейчас он нравится мне гораздо меньше, чем в самом начале моего пути. Впрочем, и тогда я не испытывал к нему нежных чувств. Куда уж хуже? Но, со временем, пустынная Скифия хотя бы начала приобретать цвета, а я приобретать друзей – Себастьен, Адель, Рождин – если их можно было так назвать.

– Что ты застыл, как статуя? Идем.

– Куда теперь? – Я махнул головой.

– У тебя все еще есть незавершенное дело и мне тебе надо с этим помочь.

– Ну ладно, веди. – Я уже был согласен на все.

Рождин аж передернуло.

– Веди. – Сказала она сердито. – Ты похож на теленка… нет, на ту самую овцу, что ведут на заклание. А я-то все думаю, кого ты мне напоминаешь… Все, я не сдвинусь этого места ни на шаг. Давай теперь ты.

– Что я? – О чем она говорит?

– Давай, теперь веди ты меня.

– Куда? Опять? – Кажется, склероз мне не грозит, и ее слова про «мачо» крепко засели в голове. – Ты смеешься, или так изощренно издеваешься?

– Туда, где сбываются твои мечты. – Она пропустила мимо ушей мою колкость.

– Ты о чем? – Я сдвинул брови.

– Положись на интуицию. Давай сыграем в эту игру. Я-то знаю, но, может, тебе больше повезет, и ты найдешь более короткую дорогу к дому.

Что еще за игры? Час от часу не легче. Конечно, за время нашего путешествия я неплохо изучил Рождин – она вечно что-то придумывала. И то, что она слишком импульсивна я помнил тоже, но чтобы вот так?! Впрочем, может, невеста и права, ведь всех своих демонов я умудрился победить без ее помощи. Значит, есть стержень, значит, есть еще то, что позволяет называть меня мужчиной. И на самом деле все не так плохо, как мне кажется.

– Ну, тогда идем. – Ладно уж, побуду ожидаемым альфа-самцом2222
  Альфа самец – доминант мужского пола в любой иерархичной группе, лидер среди других представителей мужского мира. Амбициозен, целеустремлен, он занимает только лидирующие позиции.


[Закрыть].

Она молча подала мне руку. Я взял ее, и мы пошли вперед, обжигаемые послеполуденным солнцем. У всех нормальных людей сейчас сиеста. Я и не задумывался никогда. А чем они занимаются?

Мы шагали по мостовой, наш примечательный дом давно уже скрылся за одним из поворотов, и мы с невестой оказались в самом центре дневного Неаполя.

Людей как будто прибавилось. И если в тот утренний рабочий час, когда мы пробирались к дому Алигьери, они, скорее, казались случайными прохожими, то сейчас все улицы были забиты. Нас буквально сносило от толп, двигающихся в хаотичном направлении. Они сновали туда и сюда. Спешили через белые полосы, что разделяли тротуары по разные стороны, маленькие рынки среди супермаркетов были заполнены людьми, выбиравшими продукты. И даже пляжи в дневной час были переполнены.

– Хотел бы я так жить. – Я кивнул головой в сторону заполненной набережной.

– Что тебе мешает?

– В Нью-Йорке нет всех этих праздностей. Будильник в семь, офис в девять и до шести вечера не сойти с места. Телефон разрывается от звонков. А потом снова за руль и только вечерние новости по телеку. А потом спать. И все начинается сначала.

– Ты выбрал не ту страну. – Она усмехнулась.

– Я выбрал не ту жизнь. – Я вздохнул. – Да и не я выбирал – она меня выбрала. Может быть, потом, как-нибудь позже, на старости лет отрекусь от своих принципов и махну куда-нибудь в Италию или Грецию. Куплю маленький домик на берегу моря и там, под сенью виноградных лоз, буду писать мемуары и пить вино.

– А, ну-ну. Хорошие мечты. Все так начинали. Возьми хоть Алигьери. – Она кивнула в сторону затерявшегося среди знойных улиц дома. – В шумном городе еще и не такое себе напридумываешь. Все, кто живет в больших городах стремятся к морю, а те, кто живет у моря и не замечает его. Им бы лишь оказаться от него подальше, от его ветра, соленых брызг, от которого все время чешется кожа. Они бы и рады прийти домой и сразу завалиться на диван, как делаете вы, но, как минимум, сначала надо принять душ. Знаешь, как это все утомляет? И опять же, эта сиеста. Ей можно порадоваться только на пенсии, когда все равно нечего делать, и целый день свободен. Да, тогда можно выйти куда-нибудь на бульвар, встретиться с друзьями – такими же пенсионерами, присесть в тени широких платанов, куда не достает солнце и развернуть свежую газетёнку с новостями. – Она кивнула головой.

Я посмотрел, куда указывала она. Мы как раз пересекали один из бульваров. Я даже не заметил, как мы здесь оказались. Ноги сами несли меня. Впрочем, от моего взгляда не ускользнуло и то, что на скамейках сидели сплошь пожилые итальянцы со свежей прессой в руках. Другие, стояли в стороне, сжимая в руках каменные шары и по очереди бросая их в песок.

– Или поиграть в петанк2323
  Пета́нк (фр. pétanque от прованс. pèd tanco) – провансальский национальный вид спорта. Цель игры состоит в том, что игроки двух команд на площадке размером 15х4 по очереди бросают металлические шары, стараясь как можно ближе положить свой шар рядом с маленьким деревянным шаром.


[Закрыть] – покидать шарики, как делают все местные пенсионеры. – Это тоже не ускользнуло от ее взгляда. – Совершенно потрясающая, оглушительная нация. На материке среди двух морей, взращённая на морском ветре и хлебах великолепной Тосканы, умиротворенная Венецией – городом-на-воде – одним из самых блистательных творений человечества, взрывная клокочущим столичной жизнью Римом, и, одновременно, такая уютная своими милыми перифериями как Амальфи или Лидо-ди-Езоло. – Она только произнесла знакомое название, а у меня тут же засосало под ложечкой – очень уж буднично она сказала. То ли случайно, то ли специально попыталась задеть меня. И то мое потаенное счастье, что я так бережно скрывал ото всех. Мне даже показалось, она намеренно пыталась пробраться туда и чуточку завладеть им, но я ее не пустил – все быстро прошло, я успокоился. – Пожалуй, и не найти никакой другой, сколько не ищи. Все воплотилось в ней до самого кончика его каблука.

– А где остальные?

– Так это ты приходишь домой в шесть, а вся эта сиеста отъедает часть жизни, два-три часа – вроде бы ничто – но со временем складывается в дни, месяцы, годы. Они бы тоже были рады, как ты завалиться на диван в семь, но дома будут только лишь в десять, в лучшем случае. Работодатели строго за следят, есть регламент – переработки никого не устраивают, но и простоя нет.

– Вынужденная сиеста. – Я поднял палец вверх. – Я понял!

– Ну да, типа того. Хотя, в новых офисах с кондиционерами уже мало кто может себе позволить себе такое. Старый уклад уходит в историю и никому не избежать хлыста. Время меняет порядки, даже самые древние. Миллениалам2424
  Миллениалы – поколение людей, родившихся после 1981 и до 1996 года, характеризующееся глубокой вовлечённостью в современность и цифровые технологии.


[Закрыть] даже нравится.

– Ты знаешь такие слова?

– А что тут такого? – Она подняла бровь.

– Может быть, и что такое «селфи» тоже знаешь?

– Знаю.

Я был уверен, что она подхватила это где-то в телевизоре.

За нашим разговором мы оказались на набережной. Яркие блики солнца отражались в волнах, больно слепя глаза. Я прищурился.

– Где мы?

– Скорее я бы у тебя хотела узнать. Ты же сейчас проводник.

– Интересная история. Я не знаю, как мы здесь оказались.

– И я не знаю. Прислушайся к себе.

Чего тут слушать? Ничего необычного, или мне только так кажется? Вот марина, вот яхты, за ними море и, ставший таким привычным за все эти дни, шум прибоя. Дальше – огороженные высоким забором элитные постройки – чьи-то дома и дачи, а сразу за ними огромная арка неапольских катакомб. Такие строили еще в годы последней Мировой войны, но сохранили как память в назидание потомкам до наших дней. Сколько прошло с той войны? Говорят, сейчас там складируют мусор, но я бы не поверил.

Я закрыл глаза, зажал голову руками, глубоко вздохнул и попробовал окунуться вглубь себя.

Боже мой, чего я там только не увидел. Продирался сквозь черноту, конца которой, кажется, не было.

– Ну-ну, не так глубоко. – Услышал я сквозь туман голос Рождин. – Сконцентрируйся на главном.

«На главном». Сконцентрироваться на главном. Что сейчас для меня самое главное? Решить в какую сторону идти дальше. Да, пожалуй. Больше ничего.

Я открыл глаза, обвел взглядом вокруг себя.

– Туда. – Я указал на катакомбы.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Интересно, и как же мы туда проберемся? – Рождин кивнула на трехметровый забор, сложенный из правильных квадратов алюминиевой сетки, который отгораживал нас от цели.

– Ну не знаю, может быть, взлетим?

Она бросила на меня недобрый взгляд.

– Ну, или как туристы – как вы тут все любите, если уж ничего другого нам не остается. Давай купим билеты? У тебя не завалялась десятка в кармане? – Я и так знал, что в ее идеальном платье карманов не было в принципе. Я же сам его для нее подбирал. – Ладно, я плачу.

– И как ты себе это представляешь?

– Когда мы прилетели на Крит с Себастьеном, мы просто прошли сквозь бетонный забор аэродрома. Не думаю, что какая-то сетка нас остановит.

– Сейчас говоришь ты, или твоя интуиция?

– Я, или моя интуиция, как ты говоришь. Хотя, это одно и то же.

– Что же, давай попробуем.

Я направился вниз, перешагнув ближайший бордюр, прямо по склону горы, подгоняемый потоком нисходящего ветра. Рождин следовала за мной, не отставая, ни на мгновение. Мы даже уже и не особо и не таились. Оказавшись среди толпы людей, наслаждающихся морскими видами, перли вперед, что те две заблудшие овцы, не смотря на препятствия.

* * *

«Я проснулся на рассвете, когда солнце только-только зарядило далекие холмы алым. Да что там проснулся – очнулся, совершенно не разбирая кто я и где я, и почему сейчас нахожусь в своей малогабаритной машине. Протер глаза, ощутил едкий привкус мышиных хвостов во рту. Сплюнуть бы горькую слюну, но совершенно нет сил подняться. Я был разбит – болело все от макушки головы до кончиков пальцев на ногах. Я потянулся, чтобы хоть как-то прогнать эту болезненную ломку всего организма.

Нагретые сидения призывали к дальнейшему сну, но солнце скользило вверх по дуге, пробуждая. Как красиво! Пожалуй, именно эта мысль призвала меня хоть что-то сделать. И я, сквозь плохо продранные веки продолжал смотреть на великолепный восход. Он подтолкнул меня к мысли.

Еще немного покрутившись, кажется, уже не заснуть, я откинул куртку, которой был накрыт и поднялся на локте. Бесконечные прерии, в которых я застрял, играли свою игру. И что в них было такого?

Еще чуть-чуть, я потянулся и приоткрыл дверь, чтобы выветрить удушливый сон. Холодный, утренний воздух мигом ворвался в салон и мурашками пошел по коже. Бррррр… я тут же продрог. Надо немного размять ноги.

Я вылез из машины, обошел ее вокруг, спустился в кювет, чтобы совершить утренний моцион (прости меня за подробности).

На дороге – ни души, но корни моих предков требуют этого. Интеллигенция у меня в крови. Моя европейская сущность – прадед Анджей был из Европы, или его отец был из Европы – мой прапрадед, из Польши, кажется. Мама рассказывала когда-то, я точно не помню. А во время войны, той злой, самой страшной, они эмигрировали в Америку, найдя спасение. Тогда многие искали его, но не всем повезло. Немецкие лагеря смерти работали на износ. Да я и рад, что моя семья нашла свое пристанище, могло бы быть гораздо хуже.

Монро. Саймон Монро. Я с гордостью ношу нашу фамилию, хотя вроде бы и не прославилась ничем. Диана Монро – моя фамилия тебе идет. А как ты считаешь?

Ведь я ничего не знаю о тебе. Ничего! С той самой минуты, когда отправился этот путь. И тогда не знал. Кто-то, может быть, пролистнет ленту в facebook, чтобы хотя бы на мгновение, хоть на долю секунды соприкоснуться с близкой душой, узнать о ней крохи той биографии, которую можно выложить на всеобщее обозрение, той, ненастоящей жизни. Я же не сделал и этого – вполне осознанно. Не хотел, не хотел узнавать о тебе ничего нового. Для меня – холодный душ, слишком отрезвляющий. Для меня ты, моя Диана, остаешься все той же неразгаданной, какой была все десять долгих лет. Я словно вышел из заключения – вокруг меня мельтешит новая жизнь, а я такой же старый, как был уже тогда. И все так же мечтаю вернуться к своему горячему камину.

Я понимаю, и принимаю, что ты изменилась – а как же иначе, иначе нельзя. Но ловлю себя на мысли о том, что я ни на миг не изменился. Все также чувствую себя молодым, тридцатилетним. А ведь время делает свое дело. И даже в зеркале, порой, не узнаю себя по утрам. Себя того, который в него смотрится. Так бы и остался на берегу моей молодости, бесшабашной, неутомимой и неумолимой, которая вместе со мной навсегда.

А что на самом деле? Вот это кислое, прогорклое лицо, которое смотрит на меня сейчас в зеркало заднего вида, почесывая трехдневную небритость? И серебристые волоски, которые проглядывают сквозь темную шевелюру. Ну неужели это все я?

Прости меня. В который раз я каюсь. И что такого? Постарел, обрюзг, что-то постоянно пишу на клочках бумаги и аккуратно складываю в большой желтый конверт – мое старческое чтиво, о котором ты наверняка не узнаешь.

А знаешь, как бы я хотел? Я расскажу. Мои мечты, которым вряд ли суждено сбыться.

Дом, большой дом в два этажа. Гостиная на первом и спальни на втором. Уже вечер, и включены ночники – аккуратные торшеры с большими головами, приглушающими открытый свет. И наши дети – мальчик и девочка. Почему-то именно так. Как бы мы назвали их? Может, Ник и Алиса? Я просто предлагаю. Конечно, в нашем доме хозяйка ты и сама вправе выбирать имена наших детей – я оставлю это тебе.

И все же, в тусклом свете ночника Алиса играет на детском коврике с куклами, кормит их вечерней кашей, а Ник – озорной и громогласный мальчишка уже угомонился и требует сказку. Но его глаза сами закрываются – слишком много приключений за день. Я же удобно расположился в кресле, перевернул еще одну страницу книги и читаю. Под мой голос малыш засыпает, отправившись навстречу новым приключениям, а Алиса смотрит на меня, открыв рот. Ей бы тоже поспать, но она уверяет, что не хочет. Так и засыпает, положив голову на пластикового пупса, который оказался тут очень кстати…