Текст книги "Золотой полдень"

Анджей Сапковский
Золотой полдень

* * *

Июльский полдень золотой

Сияет так светло… [1]1
  Перевод Д.Г. Орловской.


[Закрыть]

Льюис Кэрролл, «Алиса в Стране Чудес»

Полдень обещал быть просто изумительным, как и большинство тех прелестных полдней, которые существуют исключительно для того, чтобы проводить их в долгом-предолгом и сладком far niente[2]2
  безделье (ит.).


[Закрыть], пока окончательно не утомишься роскошным ничегонеделанием. Конечно, столь благостного расположения духа и тела невозможно достичь просто так, за здорово живешь, без подготовки и без плана, а запросто развалившись где попало. Нет, дорогие мои. Это требует предварительной активности как интеллектуального, так и физического характера. Безделье, как говорится, надобно заслужить.

Поэтому, чтобы не терять ни одной из скрупулезно подсчитанных минут, из которых, как правило, и складываются эти роскошные часы, я приступил к делу, а именно: отправился в лес и вступил в него, проигнорировав установленную на опушке предостерегающую табличку «ОСТОРОЖНО: БАРМАГЛОТ». Без губительной в таких случаях поспешности я отыскал соответствующее канонам искусства дерево и влез на оное. Затем отобрал подходящую ветвь, руководствуясь при выборе теорией о revolutionibus orbium ccoelestium[3]3
  «De revolutinibus orbium…» – название труда Коперника.


[Закрыть]. Что, чересчур умно? Тогда скажу проще: я выбрал ветвь, на которой в течение всей второй половины дня солнце будет пригревать мне шкурку.

Солнышко пригревало, кора дерева благоухала, пташки и насекомые распевали на разные голоса свои извечные песни. Я улегся на ветке, изящно свесил хвост, положил подбородок на лапы и уже собрался было погрузиться в вышеупомянутую благостную дрему, уже готов был продемонстрировать всему миру свое безбрежное к нему безразличие, как вдруг высоко в небе заметил темную точку.

Точка быстро приближалась. Я приподнял голову. В нормальных условиях я, возможно, и не снизошел бы до того. чтобы обращать внимание на приближающиеся темные точки, поскольку в нормальных условиях такие точки чаще всего оказываются птицами. Но в Стране, в которой я временно пребывал, условия нормальными не были. Летящая по небу темная точка при ближайшем рассмотрении могла оказаться, например, роялем.

Однако статистика уже неведомо в который раз оправдала свой титул царицы наук. Правда, приближающаяся точка не была птицей в классическом этого слова понимании, однако и до рояля ей было далеко. Я вздохнул, поскольку предпочел бы рояль. Рояль, если только он не летит по небу вместе с вращающимся стульчиком и сидящим на нем Моцартом, есть явление преходящее и не раздражающее ушей. Радэцки же – а это был именно Радэцки – умел быть явлением много шумным, утомительным и несносным. Скажу не без ехидства: это в принципе было все, что Радэцки умел.

– А нет ли у котов аппетита на летучих мышей? – проскрипел он, накручивая круги над моей головой и моей веткой. – Так нет ли у котов аппетита на летучих мышей, спрашиваю?

– Выметайся, Радэцки.

– Ax, какой ты вульгарный, Честер, хааа-хааа! Do cats eat bats?[4]4
  Едят ли кошки мышек? (англ.)


[Закрыть] Так нет ли у котов аппетита на летучих мышей? И нет ли, случайно, у летучих мышей аппетита на котов?

– Ты явно хочешь мне что-то сказать. Давай выкладывай и удаляйся!

Радэцки уцепился коготками за ветку повыше моей, повис головой вниз и свернул перепончатые крылышки, приняв тем самым более приятную для моих глаз внешность мыши из антиподов.

– А я что-то знаю! – тонко пискнул он.

– Наконец-то! Природа безгранична в милости своей.

– Гость! – запищала мышь, изгибаясь словно акробат. – Гость посетил Страну. Наста-а-ал весё-ё-ёлый дееень! У нас гость, Честер! Настоящий гость!

– Ты видел собственными глазами?

– Нет… – Он смутился, пошевелил огромными ушами и смешно покрутил блестящей пуговкой носа. – Не видел. Но мне об этом сказал Джонни Катерпиллер.

Несколько секунд меня не покидало желание как следует и не выбирая выражений отчитать его за то, что он нарушил мою сиесту, распространяя непроверенные слухи, однако я удержался. Во-первых, у Джонни «Блю» Катерпиллера было множество изъянов, но склонность к безответственному трепу и фантазированию не входила в их число. Во-вторых, хотя гости в Стране и были явлением достаточно редким, как правило, будоражащим, однако же случались весьма регулярно. Вы не поверите, но однажды к нам даже попал инка, вконец одуревший от листьев коки или какой-то другой доколумбовой пакости. Вот с ним была потеха! Он метался по округе, приставал ко всем, что-то излагал на никому не понятном языке, кричал, плевался, брызгал слюной, угрожал всем обсидиановым ножом. Но вскоре отбыл, причем навсегда, как и все. Отбыл эффектно, жестоко и кроваво. Им занялась королева Мэб и ее свита, обожавшая именовать себя Владыками Сердец. Мы называем их просто Червями. Les Coeurs[5]5
  Сердца (фр.), то есть Черви (по форме символов на червонных картах).


[Закрыть].

– Я полетел, – неожиданно известил Радэцки, прервав мои размышления. – Лечу сообщить другим. О госте, стало быть. Ну, привет. Честер.

Я растянулся на ветке, не удостоив его ответом. Он его не заслужил. В конце концов, ведь котом был я, а он всего-навсего мышью, хоть и летучей, тщетно пытающейся выглядеть миниатюрным графом Дракулой.

Что может быть хуже, чем идиот в лесу?

Тот из вас, который крикнул, мол, ничто, был не прав. Есть кое-что похуже, чем идиот в лесу.

Это кое-что – идиотка в лесу.

Идиотку в лесу – внимание, внимание! – можно узнать по следующим приметам: во-первых, ее слышно на расстоянии полумили, во-вторых, каждые три-четыре шага она неуклюже подпрыгивает, напевает, разговаривает сама с собой, в-третьих, валяющиеся на тропинке шишки пытается пнуть ногой, но не попадает ни по одной.

И наконец, заметив вас, возлежащего на ветке дерева, восклицает «Ох!» и начинает на вас нахально пялиться.

– Ox! – сказала идиотка, задирая голову и нахально пялясь на меня. – Привет, котик!

Я улыбнулся, а идиотка, хоть и без того болезненно бледная, побледнела еще больше и заложила ручки за спину. Чтобы скрыть их дрожь.

– Добрый день, сэр котик, – пробормотала она, после чего сделала книксен. Не скажу, чтобы очень уж грациозно.

– Bonjour, ma fille[6]6
  Здравствуй, девочка (фр.).


[Закрыть], – ответил я, не переставая улыбаться. Мой французский, как вы догадываетесь, имел целью сбить идиотку с панталыку. Я еще не решил, как с ней поступить, но не мог отказать себе в удовольствии позабавиться. А сконфуженная идиотка – штука весьма забавная.

– Ou est chatte?[7]7
  Где моя кошка? (фр.)


[Закрыть] – неожиданно пропищала идиотка. Как вы, несомненно, догадались, это не была беседа. Просто первая фраза из учебника французского языка. Тем не менее – реакция любопытная.

Я поудобнее расположился на ветке. Медленно, чтобы не пугать идиотки. Я уже упоминал, что еще не решил, как поступать дальше. Конечно, я не боялся поссориться с Les Coeurs, узурпировавшими исключительное право уничтожать гостей и резко реагировавшими, если кто-то осмеливается лишить их этого права. Я, будучи котом, естественно, чихал на их исключительные права. Я чихал, кстати сказать, вообще на все права. Поэтому у меня уже случались небольшие конфликты с Les Coeurs и их королевой, рыжеволосой Мэб. Я не боялся таких конфликтов. Даже провоцировал их всякий раз, как только у меня было к тому желание. Однако сейчас я как-то особого желания не ощущал. Но свое положение на ветке поправил. В случае чего я предпочитал завершить дело одним прыжком, ибо гоняться за идиоткой по лесу у меня не было ни малейшего желания.

– Я никогда в жизни, – сказала девочка чуть дрожащим голосом, – не видела улыбающегося кота. Такого, как ты.

Я пошевелил ухом, дав ей понять, что ничего нового она мне не сказала.

– У меня есть кошка, – сообщила она. – Мою кошку зовут Дина. А как зовут тебя?

– Ты здесь гость, дорогая девочка. Так что вначале представиться должна ты.

– О, прошу прощения. – Она сделала книксен и опустила глаза. А жаль, поскольку глаза у нее темные и для человека очень красивые. – Действительно, это было невежливо. Первой должна была представиться я. – Меня зовут Алиса. Алиса Лидделл. Я оказалась здесь, потому что вошла в кроличью нору. Вслед за белым кроликом с розовыми глазами. На нем была жилетка. А в жилетном кармашке – часы.

«Инка, – подумал я. – Говорит понятно, не плюется, у нее нет обсидианового ножа. Но все равно – инка».

– Покуривали травку, мисс? – спросил я вежливо. – Глотали барбитуратики? А может, набрались амфитаминчиков? Ма foi[8]8
  Ей-богу! (фр.)


[Закрыть], рановато же теперь детишки начинают.

– Не поняла ни словечка, – покрутила она головой. – Не поняла ни слова, котик, из того, что ты сказал. Ни словечка. Ни словечечка!

Она говорила странно, а одета была – только теперь я обратил внимание – еще страннее. Расклешенное платьице, фартучек, воротничок с закругленными уголками, короткие рукавчики с оборочками, чулочки… Да, черт побери, чулочки. И туфельки на ремешках. Fin de siecle[9]9
  Конец столетия (фр.).


[Закрыть], чтоб мне провалиться. Значит, наркотики и алкоголь скорее всего следовало исключить. Если, конечно, ее наряд не был костюмом. Она не могла попасть в Страну прямо с представления в школьном театре, где играла Маленькую Мисс Мафет[10]10
  Маленькая Мисс Мафет. Строчка из популярного детского стишка о Девочке Мафет, которая сидела на холмике и ела сыр, а тут пришел паук, уселся рядом и ужасно напугал ее.


[Закрыть], сидящую на песке рядом с пауком. Или прямо с вечеринки, которой юная труппа отмечала успех спектакля, горстями поглощая порошок. Именно это, после некоторого раздумья решил я, было наиболее вероятно.

– Тогда что же мы принимали? – спросил я. – Какое вещество позволило нам достичь особого состояния сознания? Какой препарат перенес нас в Страну Чудес? А может, мы просто неумеренно пили теплый gin and tonic?[11]11
  джин с тоником (англ.).


[Закрыть]

– Я? – покраснела она. – Я ничего не пила… То есть только один малюсенький глоточек… Ну, может, два… Или три… Но ведь на бутылочке была бумажка с надписью «Выпей меня». Это никак не могло мне повредить.

– Ну, буквально я прямо-таки слышу Дженис Джоплин[12]12
  Известная американская певица (1943-1970) стиля «Rhythm and Blues». Умерла, приняв большую дозу наркотиков.


[Закрыть].

– Простите?

– Не важно.

– Ты хотел сказать, как тебя зовут.

– Честер. К твоим услугам.

– Честер находится в графстве Чешир, – гордо сообщила она. – Я недавно учила в школе. Значит, ты Чеширский Кот? А как ты собираешься мне услужить? Сделаешь что-нибудь приятное?

– Просто не сделаю тебе ничего неприятного, – улыбнулся я, показывая зубы и окончательно решив все-таки отправить ее в распоряжение Мэб и Les Coeurs. – Считай это услугой. И не рассчитывай на большее. До свидания.

– Хм-м-м… – замялась она. – Хорошо, сейчас я уйду… Но сначала… Скажи, что ты делаешь на дереве?

– Лежу в графстве Чешир. До свидания.

– Но я… Я не знаю, как отсюда выйти.

– Я просто хочу, чтобы ты удалилась, – пояснил я. – Потому что если ты намерена выйти совсем, то это напрасный труд, Алиса Лидделл. Отсюда выйти невозможно.

– Не поняла?

– Отсюда невозможно выйти, дурашка. Надо было смотреть на обратной стороне бумажки. Той, что была на бутылочке.

– А вот и неправда, – задиристо заявила она. – Я погуляю здесь, а потом вернусь домой. Я должна. Я хожу в школу и не могу пропускать уроки. Кроме того, мама по мне соскучится. И Дина. Дина – моя кошка. Я тебе говорила? До свидания, Чеширский Кот. А не будешь ли ты настолько любезен, чтобы сказать, куда ведет эта тропинка? Куда я попаду, если пойду по ней? Там кто-нибудь живет?

– Там, – указал я легким движением головы, – живет Арчибальд Хейджо, для друзей просто Арчи, он еще больше чокнутый, чем мартовский заяц. Поэтому мы и зовем его Мартовский Заяц. А вон там живет Бертран Рассел Хатта, такой же чокнутый, как любой болванщик. Именно поэтому мы так и говорим: Болванщик. Оба, как ты уже, вероятно, догадалась – не в своем уме.

– Но у меня нет желания встречаться с безумными или сумасшедшими.

– Все мы здесь не в своем уме. Я не в своем уме. Ты не в своем уме.

– Ты говоришь сплошными загадками… – начала она, и глаза у нее вдруг сделались круглыми. – Эй-эй… Что с тобой? Чеширский Кот? Не исчезай! Не исчезай, пожалуйста.

– Дорогое дитя, – мягко сказал я. – Это не я исчезаю, это твой мозг перестает функционировать, теряет способность даже к горячечному бреду. Прекращает работать. Другими словами…

Я не докончил. Как-то не мог решиться докончить, дать ей понять, что она умирает.

– Я снова вижу тебя! – торжествующе воскликнула она. – Ты снова здесь. Не делай так больше. Не исчезай так неожиданно. Это ужасно. От этого кружится голова. До свидания, Чеширский Кот.

– Прощай, Алиса Лидделл.

Забегу вперед. В тот день я уже больше не бездельничал. Выбитый из сна и вырванный из благостной дремы, я не в состоянии был восстановить предыдущий настрой. Что делать, этот мир летит в тартарары. Никакого уважения и никакого почтения уже не проявляют к спящим либо просто отдыхающим котам. Где те времена, когда пророк Магомет, намереваясь встать и отправиться в мечеть и в то же время не желая будить прикорнувшего в рукаве его одеяния кота, отрезал рукав ножом? Никто из вас, ставлю что угодно, не решился бы на столь благородный поступок. Поэтому, полагаю, никому из вас не удастся стать пророком, бегайте вы хоть целый год из Мекки в Медину и обратно. Ну что ж, как Магомет коту, так и кот Магомету.

Раздумывал я не больше чем час. Потом – сам себе удивляюсь – слез с дерева и не очень спеша направился по узкой тропинке в сторону обиталища Арчибальда Хейга, именуемого, как я уже сказал, Мартовским Зайцем. Конечно, я мог, если б хотел, попасть к Зайцу за несколько секунд, но счел это чрезмерной любезностью, которая могла заставить Зайца подумать, будто мне что-то от него нужно. Может, немножко и было нужно, но проявлять это я не собирался.

Красные черепицы домика Зайца вскоре выстроились в охру и желтизну осенней листвы окружающих деревьев. А до моих ушей донеслась музыка. Кто-то – либо что-то – тихонько играл и напевал «Greensleeves»[13]13
  «Зеленые рукава», песня, популярная в средние века.
  Увы, любимая моя,
  Обижен горько я тобой
  Так долго я любил тебя,
  Так восхищался я тобой.
  (Перевод Григория Кружкова)


[Закрыть]. Мелодию, прекрасно сочетающуюся с временем и местом.

Во дворике перед домиком стоял накрытый чистой скатертью стол. На столе расположились блюдечки, чашечки, чайник и бутылка виски Chivas Regal. За столом сидел хозяин, Мартовский Заяц, и его гости: Болванщик, бывающий здесь почти постоянно, и Пьер Дормаус, бывающий здесь – как и вообще где-нибудь – невероятно редко. Во главе же стола сидела темноглазая Алиса Лидделл, с детской непосредственностью развалившаяся в плетеном ивовом кресле и обеими руками державшая чашку. Казалось, ее совершенно не волновал тот факт, что за five о clock whisky and tea[14]14
  Английский традиционный «чай в пять часов» плюс «виски»


[Закрыть] присутствуют заяц с неряшливо торчащими усами, коротышка в идиотском цилиндре, жестком воротничке и бабочке в горошек, а также толстенький суслик, который, впрочем, был вовсе и не суслик, а мышь-соня, дремлющий с головой на столе.

Арчи, Мартовский Заяц, увидел меня первым.

– Гляньте-ка, кто идет, – воскликнул он, а тембр его голоса недвусмысленно указывал на то, что чай в этой компании пила только Алиса. – Кто идет-то? Уж не обманывают ли меня мои глаза? Да ведь это, я процитирую Книгу Притчей Соломоновых, благороднейшее из животных с движениями изумительными и шагами благородными.

– Где-то тайно отворили седьмую печать, – подхватил Болванщик, отхлебнув из фарфоровой чашечки что-то, что явно не было чаем. – Вы только гляньте, вот кот бледный, и ад следует за ним.

– Истинно говорю вам, – заметил я без высокопарности, подходя ближе, – вы прямо-таки кимвалы звенящие.

– Садись, Честер, – сказал Мартовский Заяц. – И налей себе. Как видишь, у нас гость. Гость как раз забавляет нас повествованием о приключениях, кои встретили его с момента прибытия в нашу Страну. Уверен, ты тоже послушаешь охотно. Позволь тебя представить.

– Мы уже знакомы.

– Ну конечно, – сказала Алиса, радужно улыбаясь. – Знакомы. Именно он указал мне дорогу к вашему прелестному домику. Это Чеширский Кот.

– Что ты там наплел ребенку, Честер? – пошевелил усами Арчи. – Снова похвалялся красноречием, дабы доказать свое превосходство над другими существами? А, кот?

– У меня есть кошка, – ни к селу ни к городу сказала Алиса. – Мою кошку зовут Дина.

– Ты уже говорила.

– А этот кот, – Алиса бестактно указала на меня пальцем, – иногда исчезает, к тому же так, что остается только висящая в воздухе улыбка. Бр-р-р, кошмар.

– Ну, не говорил я? – Арчи приподнял голову и поставил торчком уши, украшенные приставшими к ним травинками и колосками пшеницы. – Похвалялся! Как всегда!

– Не судите, – проговорил Пьер Дормаус совершенно трезво, не отрывая головы от скатерти, – дабы судимы не были.

– Замолкни, мышь! – махнул лапой Мартовский Заяц. – Спи и не встревай.

– А ты продолжай, продолжай, дитя мое, – поторопил Болванщик. – Мы с удовольствием послушаем рассказ о твоих приключениях, а время торопит.

– И еще как, – буркнул я, глядя ему в глаза. Арчи пренебрежительно прыснул.

– Сегодня среда, – сказал он. – Мэб и Les Coeurs играют в свой идиотский крокет. Спорю, они еще ничего не знают о нашей гостье.

– Ты недооцениваешь Радэцки.

– Повторяю, у нас есть время. Посему используем его. Такие забавы не каждый день выпадают.

– И что же вы, если можно спросить, находите тут забавного?

– Сейчас увидишь. Ну, дорогая Алиса, рассказывай. Мы обращаемся в слух.

Алиса Лидделл обвела нас любопытным взглядом темных глаз, словно ожидая, что мы и верно во что-нибудь обратимся.

– Так на чем же я остановилась? – задумалась она, не дождавшись метаморфозы. – Ага, вспомнила. На пирожках, тех, на которых была надпись «Съешь меня», очень красиво выложенная коринками на желтом креме. Ах, какие же это были вкусные пирожки! Ну прямо-таки волшебный у них был вкус! И они в самом деле были волшебными. Стоило мне съесть кусочек, и я начала расти. Я, сами понимаете, испугалась… И быстренько откусила от другого пирожка, тоже очень вкусного. И тут же начала уменьшаться. Вот такие это были чары, ха! Я могла становиться то большой, то маленькой, могла съеживаться, могла растягиваться. Как хотела. Понимаете?

– Понимаем, – сказал Болванщик и потер руки. – Ну-с, Арчи, твоя очередь. Мы слушаем.

– Все яснее ясного, – надменно оповестил Мартовский Заяц. – У бреда просматривается явный эротический подтекст. Поедание пирожков есть выражение типично детских оральных грез, базирующихся на пока еще дремлющем сексуализме. Лизать и причмокивать не размышляя – это типичное поведение периода полового созревания, хотя, следует признать, миру известны такие индивидуумы, которые из этого возраста не вышли до самой старости. Что же до вызванного якобы съедением пирожка сокращения и растяжения – то, думаю, я не буду первооткрывателем если напомню миф о Прокрусте и прокрустовом ложе. Речь идет о подсознательном желании приспособиться, принять участие в мистерии инициации и присовокуплению к миру взрослых. Имеется здесь также и сексуальная база. Девочка желает…

– Так вот в чем суть вашей забавы, – не спросил, а отметил я. – В психоанализе, цель которого понять, каким чудом она здесь оказалась. Сложность, однако, состоит в том, что у тебя, Арчи, все зиждется на сексуальности. Впрочем, это типично для зайцев, кроликов, ласок, куниц, нутрий и прочих грызунов, у которых только одно на уме. Однако повторяю свой вопрос: что в этом забавного?

– Как в каждой забаве, – сказал Болванщик, – забавным является забивание скуки.

– А тот факт, что кого-то это не забавляет, ни в коей мере не доказывает, что этот кто-то есть существо высшее, – буркнул Арчи. – Не ухмыляйся. Честер, никого ты здесь не обольстишь своей ухмылкой. Когда ты наконец поймешь, что, умничай ты сколько душе угодно, никто из присутствующих не отдаст тебе божеских почестей. Мы не в Бубастисе[15]15
  Бубастис в Древнем Египте – центр культа богини Бастет, или Баст, – доисторической богини плодородия, изображаемой в виде кошки либо женщины с головой кошки


[Закрыть], а в Стране…

– Стране Волшебства? – вставила Алиса, оглядываясь на нас.

– Чудес, – поправил Болванщик. – Страна Волшебства – это Faerie. А здесь Wonderland. Страна Чудес.

– Семантика, – пробормотал над скатертью Дормаус. Никто не обратил на него внимания.

– Продолжай, Алиса, – поторопил Болванщик. – Что было дальше, после пирожков?

– Я, – заговорила девочка, поигрывая ручкой чашки, – очень хотела отыскать того белого кролика в жилетке, ну, того, у которого были еще перчатки и часы на цепочке. Я подумала, что если его отыщу, то, может быть, попаду и к той норе, в которую свалилась… И смогу по ней вернуться домой.

Мы молчали. Этот фрагмент не требовал пояснений. Среди нас не было никого, кто не знал бы, что такое и что символизирует черная нора, падение, долгое бесконечное падение. Не было среди нас такого, кто не знал бы, что во всей Стране нет никого, кто хотя бы издалека мог напоминать белого кролика в жилетке, с часами и перчатками.

– Я шла, – тихо продолжала Алиса Лидделл, – по цветущей лужайке и вдруг поскользнулась, потому что лужайка была мокрой от росы и очень скользкой. Я упала. Сама не знаю как, но вдруг шлепнулась в море. Так я думала, потому что вода была соленой. Но это вовсе не было море. Понимаете? Это была огромная лужа слез. Потому что раньше-то я плакала, очень сильно плакала… Так как испугалась и думала, что уже никогда не найду ни того кролика, ни той норы. Все это разъяснила мне одна мышка, которая плавала в той же луже, потому что, как и я, тоже случайно попала в нее. Мы вытащили друг дружку из этой лужи, то есть немножко мышка вытащила меня, а немножко я вытащила мышку. Она, бедненькая, вся была мокрая, и у нее был длинный хвостик… Алиса замолчала, а Арчи глянул на меня с превосходством.

– Независимо от того, что думают об этом всякие там коты, – проговорил он, выставляя на всеобщее обозрение два желтых зуба, – хвост мыши есть фаллический символ. Этим объясняется, кстати сказать, панический ужас, охватывающий при виде мыши некоторых женщин.

– Нет, вы и впрямь спятили, – убежденно сказала Алиса. Никто не обратил на нее внимания.

– А соленое море, – съехидничал я, – возникшее из девичьих слез, это, разумеется, доводящая до рыданий страсть по пенису? А, Арчи?

– Именно так! Об этом пишут Фрейд и Беттельгейм. В данном случае особенно уместно привести Беттельгейма, поскольку он занимается детской психикой.

– Мы не станем, – поморщился Болванщик, наливая виски в чашки, – приводить сюда Беттельгейма. Да и Фрейд тоже пусть себе requisat in pace[16]16
  почиет в мире (англ )


[Закрыть]. Этой бутылки нам только-только хватит на четверых, comme il faut[17]17
  Здесь вполне достаточно (фр )


[Закрыть], никто нам тут больше не нужен. Рассказывай, Алиса.

– Позже… – задумалась Алиса Лидделл. – Позже я случайно натолкнулась на лакея. Но когда присмотрелась получше, оказалось, что это не лакей, а большая лягушка, выряженная в лакейскую ливрею.

– Ага! – обрадовался Мартовский Заяц. – Вот и лягушка! Земноводное влажное и склизкое, кое, будучи раздражено, раздувается, растет, увеличивается в размерах! Так чего это символ, как вам кажется? Пениса же! Вот чего!

– Ну конечно, – кивнул я. – А чего же еще-то? У тебя все ассоциируется с пенисом и задницей. Арчи.

– Вы чокнутые, – сказала Алиса. – И вульгарные.

– Конечно, – подтвердил Дормаус, поднимая голову и сонно глядя на нас. – Каждому известно. Ох, а она все еще здесь? За ней еще не пришли?

Болванщик, явно обеспокоенный, оглянулся на лес, из глубин которого долетали какие-то потрескивания и хруст. Я, будучи котом, слышал эти звуки уже давно, еще прежде, чем они приблизились. Это не были Les Coeurs, это была ватага блуждальниц, разыскивающих в траве чего бы поесть.

– Да, да, Арчи. – Я и не думал успокаивать Зайца, который тоже слышал хруст и испуганно наставил уши. – Тебе надобно поспешить с психоанализом, иначе Мэб докончит его за тебя.

– Так, может, ты докончишь? – пошевелил усами Мартовский Заяц. – Ты как существо высшего порядка знаешь назубок механизмы происходящих в психике процессов. Несомненно, знаешь, как получилось, что умирающая дочка декана колледжа Крайст-Черч, вместо того чтобы отойти в мире, не пробуждаясь от тяжкого сна, блуждает по Стране?

– Крайст-Черч? – Я сдержал удивление. – Оксфорд? Который год?

– Тысяча восемьсот шестьдесят второй, – буркнул Арчи. – Ночь с седьмого на восьмое июля. Это важно?

– Не важно. Подытожь свой вывод. Ведь он у тебя уже готов?

– Конечно.

– Сгораю от любопытства.

Болванщик налил. Арчи отхлебнул, еще раз глянул на меня гордо, откашлялся, потер лапы.

– Здесь мы имеем дело, – начал он торжественно и высокомерно, – с типичным казусом конфликта ид, эго и суперэго. Как известно уважаемым коллегам, в человеческой психике ид связан с тем, что опасно, инстинктивно, грозно и непонятно, что увязано с невозможностью сдержать тенденцию к бездумному удовлетворению стремления к приятному. Упомянутое бездумное подчинение инстинктивному данная особа пытается – как мы только что наблюдали – бездумно оправдать воображаемыми инструкциями типа «выпей меня» или «съешь меня», что – разумеется, ложно, – должно бы изображать подчинение ид контролю рационального эго. Эго же данной особы есть привитый ей викторианский принцип реальности, действительности, необходимости подчиняться наказам и запретам. Реальность есть суровое домашнее воспитание, суровая, хоть внешне цветистая реальность «Young Misses Magazine»[18]18
  «Журнал для девочек» (англ.).


[Закрыть], единственного чтива этого ребенка.

– Неправда! – крикнула Алиса Лидделл. – Я еще читала «Робинзона Крузо». И сэра Вальтера Скотта.

– Назло всем этим, – Заяц не обратил внимание на ее выкрик, – безрезультатно пробует возвыситься неразвитое суперэго вышеназванной и – sit licentia verbo[19]19
  да позволено будет сказать (лат.).


[Закрыть] – наличествующей здесь особы. Меж тем суперэго, даже зародышевое, является решающим в вопросе способности к фантазированию. Поэтому-то оно пытается перевести происходящие процессы в картины и образы. Vivera cesse, imaginare necesses est[20]20
  Жить не обязательно, фантазировать необходимо (лат.).


[Закрыть], если уважаемые коллеги позволят мне воспользоваться парафразой…

– Уважаемые коллеги, – сказал я, – скорее позволят себе сделать замечание, что вывод, хоть в принципе теоретически правильный, ничего не объясняет, а посему представляет собою классический случай академической болтологии.

– Не обижайся, Арчи, – неожиданно поддержал меня Болванщик. – Но Честер прав. Мы по-прежнему не знаем, каким образом Алиса оказалась здесь.

– Потому как тупые вы оба! – замахал лапами Заяц. – Я же говорю: ее занесла сюда переполненная эротизмом фантазия! Ее страхи! Возбужденные каким-то наркотиком скрытые метания…

Он осекся, уставившись на что-то у меня за спиной. Теперь и я услышал шум перьев. Услышал бы раньше, если б не его болтовня.

На столе, точнехонько между бутылкой с виски и чайником, опустился Эдгар. Эдгар – ворон здешних мест. Эдгар много летает и мало болтает. Поэтому в Стране он всем служит в основном в качестве курьера. На этот раз было так же, Эдгар держал в клюве большой конверт, украшенный разделенными короной инициалами «MR»[21]21
  Мэб Королева.


[Закрыть].

– Чертова банда, – шепнул болванщик. – Чертова банда показушников.

– Это мне? – удивилась Алиса. Эдгар кивнул головой, клювом и конвертом.

Алиса взяла было конверт, но Арчи бесцеремонно вырвал его у нее из рук и сломал печать.

– Ее королевское величество Мэб и т.д. и т.п., – прочитал он, – приглашает тебя принять участие в партии крокета, которая будет иметь место быть…

Он взглянул на нас.

– …сегодня… – Он пошевелил усами. – Итак, они узнали. Чертов нетопырь разболтал, и они узнали.

– Чудесно! – Алиса Лидделл захлопала в ладоши. – Партия в крокет! С королевой! Можно идти? Было бы невежливо опоздать.

Болванщик громко кашлянул. Арчи повертел письмо в лапах. Дормайс захрапел. Эдгар молчал, распушив черные перья.

– Задержите ее здесь, сколько удастся, – неожиданно решил я и встал. – Я скоро вернусь.

– Не дури, Честер, – буркнул Арчи. – Ты ничего не сделаешь, даже если доберешься до места, в чем я весьма сомневаюсь. Мэб о ней знает и не позволит ей уйти. Ты ее не спасешь. Возможности, прямо сказать, нулевые.

– А может, поспорим?

Ветер времени и пространства все еще шумел у меня в ушах и ерошил шерсть, а земля, на которой я стоял, ни за что на свете не желала перестать трястись. Однако равновесие и жестокая реальность быстро и эффективно вытеснили horror vacui[22]22
  жуткая пустота (англ.)


[Закрыть], сопровождавшую меня несколько последних минут. Тошнота, правда, неохотно, но отступала, глаза понемногу привыкали к Евклидовой геометрии.

Я осмотрелся.

Сад, в который я попал, был истинно английским, то есть заросшим и запущенным сверх всякой возможности. Откуда-то слева отдавало болотцем и то и дело слышалось короткое кряканье, из чего я сделал вывод, что есть здесь и прудик. В глубине сада поблескивал огнями увитый плющом фасад небольшого двухэтажного дома.

В принципе я был уверен в своем, то есть в том, что попал в соответствующее место в соответствующее время. Но предпочитал удостовериться.

– Есть тут кто-нибудь, черт побери? – нетерпеливо спросил я.

Ждать пришлось недолго. Из тьмы возник рыжий в полоску тип. На хозяина сада он не походил, хотя усиленно старался походить. Глупцом он не был. Совершенно явно ему еще в котеночном возрасте привили немного манер и savoi-vivre[23]23
  благовоспитанности (фр.).


[Закрыть]. Увидев меня, он вежливо поздоровался, присел и охватил лапы хвостом. Да, хотел бы я увидеть кого-либо из вас, людей, так же спокойно реагирующих на появление существа из вашей мифологии. И демонологии.

– С кем имею удовольствие? – спросил я кратко и бесцеремонно.

– Рассет Фиц-Рурк Третий, ваша милость.

– Это, – движением уха я показал, что имею в виду, – разумеется, Англия.

– Разумеется.

– Оксфорд?

– Действительно.

Стало быть, я попал. Утка, которую я слышал, вероятно, плавала не в пруду, а по Темзе либо Червеллу. А башня, которую видел во время посадки, была Carlax Tower[24]24
  Башня Карфакс – башня в Оксфорде на перекрестье четырех крупных дорог.


[Закрыть]. Проблема, однако, в том, что Carlax Tower выглядела точно так же во время моего предыдущего визита в Оксфорд, а было это в 1645 году, незадолго до битвы под Несби[25]25
  Нэсби – городок, неподалеку от которого в битве 14 июля 1645 г. Кромвель разбил войска роялистов


[Закрыть]. Тогда, помнится, я советовал королю Карлу бросить все к чертовой матери и бежать во Францию.

– Кто в данный момент правит Британией?

– В Англии – Мерлин из Гластонбери. В Шотландии…

– Я не о котах спрашиваю, глупец.

– Простите, ваша милость. Королева Виктория.

Повезло. Хотя, с другой стороны, баба правила шестьдесят четыре года, с 1837-го по 1901-й, так что не исключено было, что я малость перескочил либо недоскочил. Конечно, можно было напрямую спросить рыжика о дате, но это не для меня, сами понимаете. Готов признать, что я не всеведущ. Но престиж, как говорится, liber alles[26]26
  превыше всего (нем.)


[Закрыть].

– Кому принадлежит дом?

– Венере Уайтблэк… – начал он, но тут же поправился: – То есть человеческий хозяин дома – декан Генри Джордж Лидделл.

– Дети есть? Я спрашиваю не о Венере Уайтблэк, а о декане Лидделле.

– Три дочери.

– Которую зовут Алиса?

– Среднюю.

Я украдкой перевел дыхание. Рыжик тоже. Он был уверен, что я не расспрашиваю, а экзаменую.

– Весьма обязан, сэр Рассет. Удачной охоты.

– Благодарю, ваша милость.

Он не ответил пожеланием удачной охоты. Знал легенды. Знал, какого рода охоту может означать мое появление в его мире.

Я проходил сквозь ограды, сквозь стены, оклеенные кричащими обоями в цветочек, сквозь штукатурку, сквозь мебель. Я проходил сквозь голоса, шепоты, вздохи и стенания. Я прошел через освещенную living room[27]27
  гостиная (англ.).


[Закрыть], в которой декан и деканша Лидделлы беседовали с худощавым сутуловатым брюнетом с буйной шевелюрой. Я отыскал лестницу, миновал две детские спальни, дышавшие молодым, здоровым сном. А около третьей спальни наткнулся на Стражницу.