Текст книги "Ведьмак (сборник)"

– Святотатство, – шепнул трактирщик.

– И глупость, – твердо заметил Даинти Бибервельт. – Не рассказывай сказок, ведьмак. Свойства разума, ничего себе! Скопировать чужой нос и портки – это куда ни шло, но разум – это тебе не в бочку пер… Простите. Сейчас докажу. Если б этот вшивый допплер скопировал мой купеческий разум, то не продал бы лошадей в Новиграде, где на них нет спроса, а поехал бы в Чертов Брод, на конский рынок, где цены договорные, кто больше даст. Там не прогадаешь…

– Именно что прогадаешь. – Допплер спародировал обиженную мину низушка и фыркнул свойственным тому образом. – Во-первых, цены на аукционе в Чертовом Броде падают, потому что купцы сговариваются, как им торговаться. К тому же идут дополнительные комиссионные аукционщику.

– Не учи меня торговать, задница, – обрушился Бибервельт. – Я в Чертовом Броде взял бы девяносто, а то и сто за штуку. А сколько получил ты от новиградских скряг?

– По сто тридцать, – сказал допплер.

– Брешешь, распустеха.

– Не брешу. Я погнал лошадей прямо в порт, господин Даинти, и нашел там заморского торговца кожами. Скорняки не пользуются волами, снаряжая караваны, потому как волы слишком медлительны. Кожи легкие, но ценные, стало быть, надо ездить быстро. В Новиграде нет спроса на коней, потому-то и коней тоже нет. У меня были единственные доступные, вот я и продиктовал цену. Это просто…

– Не учи меня, сказал! – рявкнул Даинти, покраснев, как бурак. – Ну ладно, стало быть, заработал! А деньги где?

– Пустил в оборот, – гордо ответил Тельико, почесав типичным для низушка движением густую шевелюру. – Деньги, господин Даинти, должны обращаться, а интерес – крутиться.

– Смотри, как бы я тебе голову не скрутил! А ну говори, что сделал с выручкой за лошадей?

– Я же сказал – накупил товаров.

– Каких? Что купил, уродина?

– Ко… кошенили, – с трудом проговорил допплер, а потом быстро продекламировал: – Пятьсот корцев кошенили, шестьдесят два рюйса коры мимозы, пятьдесят пять гарнков розового масла, двадцать три бочонка рыбьего жира, шестьсот глиняных мисок и восемьдесят фунтов пчелиного воска. Рыбий жир, кстати, купил очень дешево, потому как он немного уже прогорк. Да, чуть было не забыл. Еще купил сто локтей хлопчатобумажного шнура.

Наступило долгое, очень долгое молчание.

– Прогорклый жир, – сказал наконец Даинти, очень медленно выговаривая отдельные слова. – Хлопчатобумажный шнур. Розовое масло. Да я, никак, сплю. Да, это кошмар! В Новиграде можно купить все, всякие ценные и полезные вещи, а этот кретин выбрасывает мои деньги на какое-то дерьмо. Прикинувшись мною. Я разорен, уплыли мои денежки, коту под хвост моя купеческая репутация. Нет, довольно! Дай меч, Геральт. Я зарублю его на месте.

Дверь эркера со скрипом отворилась.

– Купец Бибервельт! – пропищал вошедший тип в пурпурной мантии, висевшей на худой фигуре, словно на палке. На голове у него была бархатная шапочка в форме перевернутого ночного горшка. – Есть тут купец Бибервельт?

– Есть, – одновременно откликнулись оба низушка.

В следующий момент один из Даинти Бибервельтов плеснул содержимое кружки в лицо ведьмаку, ловко выбил табурет из-под Лютика и промчался под столом к двери, уронив по пути субъекта в смешной шапочке.

– Пожар! Спасайтесь! – завыл он, влетая в общий зал. – Убивают! Горим!

Геральт, отряхиваясь от пивной пены, кинулся за ним, но другой Бибервельт, тоже бежавший к двери, поскользнулся на опилках и свалился ему под ноги. Оба упали у самого порожка. Лютик, выбравшись из-под стола, дико ругался.

– На-а-ападе-е-ение! – заверещал с пола тощий тип, запутавшись в пурпурной мантии. – На-а-ападе-е-ение! Ба-а-андиты!

Геральт переполз через низушка, влетел в зал, увидел, как допплер, раскидывая гостей, выбегает на улицу. Кинулся следом и тут же уперся в упругую, неподатливую стену людей, загородивших дорогу. Одного, умаруханного глиной и воняющего пивом, ему удалось перевернуть, но остальные зажали его железными тисками плеч. Он яростно рванулся, послышался сухой треск рвущихся ниток, лопающейся кожи, и под правой подмышкой сделалось просторно. Ведьмак ругнулся, перестав вырываться.

– Поймали! – крикнули каменщики. – Мы поймали разбойника! Что делать, господин мастер?

– Известь! – взвыл мастер, поднимая голову от столешницы и водя кругом невидящими глазами. – Извести и камней!

– Стра-а-ажа! – рычал пурпурный, на четвереньках выбираясь из эркера. – Нападение на чиновника! Стража! Пойдешь за это на шибеницу, злодей!

– Мы его поймали! – кричали каменщики. – Мы поймали его, господин!

– Не того! – взвыл субъект в мантии. – Хватайте подлеца! Догоните его!

– Кого?

– Бибервельта, низушка! Догнать его, догнать! В яму его!

– Сейчас, сейчас, – сказал Даинти, выглядывая из эркера. – Что такое, господин Шван? Не вытирайте себе рот моим именем. И не поднимайте тревоги без нужды.

Шван замолчал, изумленно глядя на низушка. Из эркера вышел Лютик в шапочке набекрень, осматривая свою лютню. Каменщики, пошептавшись, отпустили наконец Геральта. Ведьмак, хоть и очень злой, ограничился сочным плевком на пол.

– Купец Бибервельт! – пропищал Шван, близоруко щурясь. – Что это значит? Нападение на городского чиновника может вам дорого обойтись… Кто это был? Тот низушек?

– Брат, – быстро сказал Бибервельт. – Троюродный брат…

– Да, да, – тут же поддержал Лютик, почувствовавший себя в своей стихии. – Далекий кузен Бибервельта. Известный как Чок Бибервельт. Черная овца в семье. Еще будучи ребенком, он свалился в колодец. Высохший. К несчастью, бадья упала ему прямо на голову. Вот он и чокнулся малость. Обычно-то он ведет себя тихо, но при виде пурпура впадает в ярость. Чок, одним словом. Но нечего волноваться, он быстро успокаивается, стоит увидеть рыжие волоски на дамском лобке. Потому он и помчался прямо в «Пассифлору». Понимаете, господин Шван…

– Довольно, Лютик, – прошипел ведьмак. – Заткнись, черт побери.

Шван одернул мантию, стряхнул опилки и выпрямился, придав физиономии величественное выражение.

– Да-а, – сказал он. – Следите внимательнее за своими родственниками, купец Бибервельт, потому как сами-то вы, известно, вполне дееспособны. Если б я подал жалобу… Но у меня нет времени. Я здесь по делу. От имени городских властей призываю вас заплатить налог.

– Э?

– Налог, – повторил чиновник и надул губы на манер, который подсмотрел, вероятно, у кого-то более значительного. – Что такое? Вам что, от брата передалось? Занимаешься торговлей – плати налоги. Либо иди в тюрьму.

– Я? – рявкнул Даинти. – Я – торговлей? Да у меня сплошные потери, мать твою! Я…

– Бибервельт, – снова прошипел ведьмак, а Лютик украдкой ударил низушка по волосатой щиколотке. Низушек кашлянул.

– Само собой, – сказал он с трудом, изображая улыбку на пухлой физиономии. – Само собой, господин Шван. Ежели занимаешься выгодной торговлей, надобно платить налоги. Хорошая торговля – большие налоги. И наоборот, как мне кажется.

– Не мне оценивать ваши доходы, купец. – Чиновник соорудил кислую мину, присел за стол, из бездонных складок мантии извлек счеты и свиток пергамента, который развернул на столе, предварительно протерев стол полой накидки. – Мое дело считать и принимать. Да-а-а… Итак, подсчитаем… Это будет… хммм… это будет… Два пишем, один в уме… Та-а-ак… Тысяча шестьсот пятьдесят три кроны и двадцать копперов…

Даинти Бибервельт издал глухой вопль. Каменщики удивленно заворчали, трактирщик упустил блюдо. Лютик вздохнул.

– Ну, до встречи, ребята, – горько сказал низушек. – Если меня кто-нибудь спросит, так я в тюряге.

2

– До завтрашнего полудня, – стонал Даинти. – Ну и сукин сын этот Шван, чтоб его скрутило, паршивца, мог бы и подольше подождать. Больше полутора тысяч крон, откуда мне взять до завтра столько наличных? Я погиб, разорен, сгнию в заточении! Нечего сидеть, говорю вам, дьявольщина, надо хватать эту дрянь – допплера! Мы должны его поймать!

Вся троица сидела на мраморной облицовке бездействующего фонтана, расположенного посредине небольшой площади, обрамленной роскошными, но исключительно безвкусными купеческими домами. Вода в бассейне была зеленой и чудовищно грязной, плавающие среди отбросов золотые ельцы натужно работали жабрами и раскрытыми ртами хватали воздух с поверхности. Лютик и низушек жевали оладьи, которые трубадур только что стянул с попавшегося на пути прилавка.

– На твоем месте, – сказал бард, – я бы отказался от погони, а стал искать кого-нибудь, кто одолжит денег. Ну поймаешь ты допплера. И что? Думаешь, Шван примет его в качестве эквивалента?

– Дурак ты, Лютик, хоть и бард. Схватив допплера, я отберу у него мои деньги.

– Какие деньги? То, что было у него в мешочке, пошло на покрытие урона трактирщику и взятку Швану. Больше там ничего не было.

– Лютик, – поморщился низушек, – в поэзии-то ты, возможно, и дока, но в торговых вопросах, уж прости, абсолютный нуль. Ты слышал, какой налог насчитал мне Шван? А за что налоги платят? Ну, за что?

– За все, – отметил поэт. – Я так вон даже за пение плачу. И плевать им на мои объяснения, мол, пою я по внутренней потребности.

– Дурак, говорю. Налоги в торговле платят в зависимости от прибыли. Прибыли, Лютик! Понял? Этот паршивец допплер подделался под меня и занялся каким-то нечистым делом. И заработал на нем. Заработал! А я – плати налог да еще и покрывай долги этого голодранца, ежели он их наделал. А не заплачу, так – в яму, а там публично поставят, как на скотине какой, тавро и сошлют на рудники! Дьявольщина!

– Хе! – весело отозвался Лютик. – Стало быть, нет у тебя, Даинти, иного выхода, как тайно сматываться из города. Знаешь что? Есть идея. Давай обернем тебя бараньей шкурой. Ты пройдешь через ворота, крича: «Я овечка, овечка, бе-е-е». Никто тебя не узнает.

– Лютик, – угрюмо проговорил низушек. – Заткнись, а то ведь стукну. Геральт?

– Что, Дан?

– Поможешь схватить допплера?

– Послушай, – сказал ведьмак, все еще безуспешно пытавшийся зашить разорванный рукав куртки. – Мы в Новиграде. Тут тридцать тысяч жителей – людей, краснолюдов, полуэльфов, низушков и гномов, да, вероятно, еще столько же приезжих. Как ты собираешься отыскать его в такой тьме народу?

Даинти дожевал оладью, облизнул пальцы.

– А магия, Геральт? Ваши ведьмячьи чары, о которых столько болтают?

– Магически допплера можно обнаружить, только когда он в своем виде, а в своем-то он по улицам не шастает. И даже если б так, все равно магия не поможет, потому что кругом кишмя кишат слабые чародейские сигналы. У каждого второго дома магические замки, а три четверти людей носят амулеты, самые разные – против воров, блох, пищевых отравлений. Не счесть.

Лютик провел пальцами по грифу лютни, звякнул струнами.

– Идет весна, дождем повеяв теплым! – пропел он. – Нет, скверно. Весна грядет и солнце… Нет, черт возьми. Не получается. Ну никак…

– Перестань скрипеть, – проворчал низушек. – Ты действуешь мне на нервы.

Лютик кинул ельцам остатки оладьи и сплюнул в бассейн.

– Глядите, – сказал он. – Золотые рыбки. Говорят, такие исполняют желания.

– Так те красные, – заметил Даинти.

– Ну и что, какая разница. Черт возьми, нас трое, а они выполняют по три желания каждая. Получается, по одному на брата от каждой рыбки. А, Даинти? Не хочешь, чтобы рыбка заплатила за тебя налог?

– Почему же. А вдобавок пусть что-нибудь свалится с неба и треснет допплера по башке. И еще…

– Стой, стой. У нас тоже есть желания. Я, к примеру, хочу, чтобы рыбка подсказала мне окончание баллады. А ты, Геральт?

– Отцепись, Лютик. Балаболка.

– Не порти игры, ведьмак. Скажи, чего бы ты хотел?

Ведьмак встал.

– Я бы хотел, – проворчал он, – чтобы тот факт, что нас пытаются окружить, оказался недоразумением.

Из переулка напротив фонтана вышли четверо одетых в черное людей в круглых кожаных шляпах и медленно направились к бассейну. Даинти, оглянувшись, тихо выругался.

Из улочки позади них вышли еще четверо. Эти, приближаясь, заблокировали переулок. В руках они держали какие-то странные кружочки, напоминающие свернутые ремни. Ведьмак осмотрелся, пошевелил плечами, поправляя висящий за спиной меч. Лютик икнул.

Из-за черной четверки вышел невысокий мужчина в белом кафтане и коротком сером плаще. Золотая цепь на его шее поблескивала в ритм шагам, стреляя желтыми отблесками.

– Ляшарель… – простонал Лютик. – Это Ляшарель.

Черные люди у них за спинами медленно двигались к фонтану. Ведьмак потянулся за мечом.

– Нет, Геральт, – шепнул Лютик, прижимаясь к нему. – Ради богов, не доставай оружия. Это храмовая стража. Если мы окажем сопротивление, нас живьем из Новиграда не выпустят. Не трогай меча.

Человек в белом кафтане уверенно шел к ним. Типы в черном следовали поодаль, на ходу окружая бассейн, чтобы занять стратегически верно выбранные позиции. Геральт, слегка сгорбившись, внимательно наблюдал. Странные предметы, которые они держали в руках, не были, как он вначале думал, обычными ременными кнутами. Это были трехвостки. Или, иначе, ламии.

Человек в белом кафтане приблизился.

– Геральт, – шепнул бард, – ради бога, спокойнее…

– Я не позволю к себе прикоснуться, – буркнул ведьмак. – Не позволю к себе прикоснуться, кем бы он ни был. Внимание, Лютик… Если начнется, убегайте что есть мочи. Я их отвлеку… на какое-то время.

Лютик не ответил. Закинув лютню за спину, он низко склонился перед человеком в белом кафтане, богато расшитом золотыми и серебряными нитками в белую мозаику.

– Благородный Ляшарель…

Человек по имени Ляшарель остановился, окинул их взглядом.

Его глаза, как про себя отметил Геральт, были мерзко холодными и имели цвет стали. Бледный лоб болезненно вспотел, на щеках красные неровные пятна румянца.

– Господин Даинти Бибервельт, купец, – сказал он. – Талантливый мэтр Лютик. И Геральт из Ривии, представитель столь редкой ныне профессии ведьмаков. Встреча старых друзей? У нас, в Новиграде?

Никто не ответил.

– Весьма неудачным, – продолжал Ляшарель, – я считаю тот факт, что на вас поступил донос.

Лютик слегка побледнел, а низушек щелкнул зубами. Ведьмак не глядел на Ляшареля. Он не отрывал глаз от оружия в руках окружавших фонтан людей в кожаных шляпах. В большинстве известных Геральту стран изготовление и владение шиповатой ламией, именуемой еще майенским батогом, было строго запрещено. Новиград не составлял исключения. Геральт видел людей, которых хлестнули ламией по лицу. Эти лица невозможно было узнать.

– Хозяин трактира под названием «Наконечник Пики», – продолжал Ляшарель, – имел наглость обвинить вас в сговоре с демоном, чудовищем, которого именуют векслингом либо подвойняком.

Никто не ответил. Ляшарель скрестил руки на груди и одарил их ледяным взглядом.

– Я считаю своей обязанностью сообщить вам о доносе. Сообщаю также, что вышеупомянутый трактирщик помещен в яму. Есть основания полагать, что он болтал спьяну, находясь под влиянием пива либо водки. И чего только люди не придумают! Во-первых, векслингов не существует. Это вымысел суеверных мужиков.

Никто не ответил.

– Во-вторых, какой векслинг, он же подвойняк, осмелится подойти к ведьмаку, – усмехнулся Ляшарель, – и останется в живых? Я прав? Посему донос трактирщика был бы достоин осмеяния, если б не одна существенная деталь.

Ляшарель покачал головой, выдержав эффектную паузу. Ведьмак услышал, как Даинти медленно выпускает воздух, втянутый в глубоком вдохе.

– Да, некоторая существенная деталь, – повторил Ляшарель, – а именно: мы имеем дело с ересью и святотатственным кощунством, ибо известно, что ни один, абсолютно ни один подвойняк, равно как и любое иное чудовище, не мог бы даже приблизиться к стенам Новиграда, ибо в девятнадцати храмах города пылает Вечный Огонь, святая сила коего хранит нас. Тот, кто утверждает, будто видел подвойняка в «Наконечнике Пики», на расстоянии броска камня от главного алтаря Вечного Огня, есть кощунствующий еретик и обязан от своего утверждения отказаться… Если же он отказаться не пожелает, мы поможем ему в этом по мере сил и возможностей, которые, поверьте, у нас в ямах всегда под рукой. Посему, как видите, беспокоиться не о чем.

Выражения лиц Лютика и низушка свидетельствовали об обратном.

– Совершенно не о чем беспокоиться, – повторил Ляшарель. – Вы можете покинуть Новиград без помех. Я не стану вас задерживать. Однако вынужден потребовать, дабы о достойных сожаления вымыслах трактирщика вы, уважаемые и благородные, не рассказывали никому и не комментировали вслух данное происшествие. Высказывания, подрывающие божественную силу Вечного Огня, независимо от намерений, мы, скромные служители церкви, вынуждены будем трактовать как ересь со всеми вытекающими отсюда последствиями. Собственные религиозные убеждения поэта, купца и ведьмака, которые я уважаю вне зависимости от того, каковыми бы они ни были, значения не имеют. Верьте во что хотите. Ваше дело. Я терпим до тех пор, пока почитают Вечный Огонь и не кощунствуют против него. А ежели кто-либо начнет кощунствовать, то такового велю спалить, и точка. В Новиграде все равны перед законом. И закон равен для всех: всяк кощунствующий против Вечного Огня идет на костер, а его имущество конфискуется. Но довольно об этом. Повторяю, вы можете без помех пройти в ворота Новиграда. Лучше всего…

Ляшарель слабо улыбнулся, втянул щеку в хитрой гримасе, повел глазами по площади. Немногочисленные прохожие, наблюдавшие за происходящим, ускорили шаги, быстро отворачиваясь.

– …лучше всего, – докончил Ляшарель, – немедленно. Незамедлительно. Само собой разумеется, в применении к уважаемому купцу Бибервельту понятие «незамедлительно» означает «незамедлительно по совершении налоговых операций». Благодарю за внимание.

Даинти, отвернувшись, беззвучно шевелил губами. Ведьмак не сомневался, что этим беззвучно произнесенным словом было: «стерва». Лютик опустил голову, глуповато улыбаясь.

– Господин ведьмак, – неожиданно сказал Ляшарель. – Если не возражаете, позвольте на пару слов. Лично.

Геральт подошел. Ляшарель протянул было руку. «Если он коснется моего локтя, ударю, – подумал ведьмак. – Ударю, несмотря ни на что».

Ляшарель локтя Геральта не коснулся.

– Господин ведьмак, – сказал он тихо, отвернувшись от остальных. – Мне известно, что некоторые города не в пример Новиграду лишены божественной опеки Вечного Огня. Допустим, существо, подобное векслингу, шатается по одному из таких городов. Интересно, сколько бы ты взял, чтобы немедленно схватить такового живым?

– Я не нанимаюсь ловить чудищ в людных местах, – пожал плечами ведьмак. – Может пострадать посторонний.

– Ты так печешься о судьбе посторонних?

– Так пекусь. Потому что, как правило, за их судьбу обвиняют меня. И мне грозят последствиями.

– Понимаю. А скажем, не была бы забота о судьбе посторонних обратно пропорциональна размеру платы?

– Не была бы.

– Твой тон, ведьмак, мне не очень нравится. Но не в том дело. Я понимаю, что ты хочешь этим сказать. Хочешь сказать, что не намерен сделать того… о чем я мог бы тебя попросить, причем размер платы не имеет значения. А характер оплаты?

– Не понимаю.

– Не думаю.

– И все же.

– Чисто теоретически, – сказал Ляшарель тихо, спокойно, без злобы или угрозы в голосе, – возможно, платой за услуги была бы гарантия, что ты и твои друзья выйдете живыми из… теоретического города. Тогда что?

– На этот вопрос, – криво усмехнулся ведьмак, – невозможно ответить теоретически. Ситуацию, о которой ты говоришь, благородный Ляшарель, следовало бы рассмотреть практически. Я вовсе не стремлюсь к этому, но если потребуется… Если не будет иного выхода… Я готов это… проработать.

– Хм, возможно, ты и прав, – спокойно ответил Ляшарель. – Мы слишком много теоретизируем. Что же до практики, то, вижу, сотрудничества ждать бессмысленно. Может, и к лучшему? Во всяком случае, надеюсь, это не станет поводом к конфликту между нами.

– И я, – проговорил Геральт, – надеюсь.

– Пусть же горит в нас сия надежда, Геральт из Ривии. Ты знаешь, что такое Вечный Огонь? Неугасимое пламя, символ существования, дорога, указанная во мраке, предвестник прогресса, лучшего завтра. Вечный Огонь, Геральт, есть надежда. Для всех, для всех без исключения. Ибо если существует нечто общее… для тебя… для меня… для других… то это как раз и есть надежда. Помни об этом. Приятно было познакомиться, ведьмак.

Геральт молча поклонился. Ляшарель секунду глядел на него, потом энергично развернулся и пошел через площадь, не оглядываясь на эскорт. Люди, вооруженные ламиями, двинулись следом, выстраиваясь в правильную колонну.

– О мамочка моя, – заныл Лютик, пугливо поглядывая на уходящих. – Ну повезло. Если только это конец. Если нас немедля не сцапают…

– Успокойся, – сказал ведьмак, – и перестань скулить. Ничего же не случилось.

– Знаешь, кто это был, Геральт?

– Нет.

– Это был Ляшарель, наместник по делам безопасности. Секретная служба Новиграда подчинена церкви. Ляшарель не богослужитель, но это серый кардинал иерарха, самый могущественный и самый опасный человек в городе. Все, даже Совет и цехи, трясут перед ним портками, потому как он чистой воды подлец, упившийся властью, как паук мушиной кровью. Хоть и втихую, но в городе поговаривают о его делишках. Исчезающие бесследно люди, ложные обвинения, пытки, тайные убийства, террор, шантаж и обычный грабеж. Принуждения, мошенничества и аферы. О боги, в хорошенькую историю ты впутал нас, Бибервельт.

– Прекрати, Лютик, – фыркнул Даинти. – Тебе-то чего бояться? Никто трубадура не тронет. По непонятным причинам вы пользуетесь неприкосновенностью.

– Неприкосновенный поэт, – стонал все еще бледный Лютик, – в Новиграде тоже может попасть под мчащуюся телегу, отравиться до смерти рыбой или неожиданно утонуть во рву. Ляшарель – спец по таким несчастным случаям. По мне, так невероятно уже то, что он вообще с нами разговаривал. Так сказать, снизошел. Ясно, не без причин. Что-то он замышляет. Вот увидите, он сразу же во что-нибудь нас впутает, нас закуют и законно поволокут на пытки. Так тут делается!

– В его словах, – проговорил низушек, обращаясь к Геральту, – довольно много правды. Надо соблюдать осторожность. И как только такого мерзавца, как Ляшарель, земля носит! Уж сколько лет о нем говорят, что он болен, что ему кровь в голову ударяет, и все ждут, когда же он преставится.

– Замолкни, Бибервельт, – испуганно прошипел трубадур, оглядываясь. – Еще кто-нибудь услышит. Гляньте, как все зырятся на нас. Пошли отсюда, говорю вам. И советую, давайте по-серьезному отнесемся к тому, что нам сказал Ляшарель о допплере. Я, к примеру, в жизни не видел никакого допплера, если потребуется, присягну перед Вечным Огнем.

– Гляньте, – вдруг сказал низушек. – Кто-то к нам спешит.

– Бежим! – взвыл Лютик.

– Спокойно, спокойно, – широко улыбнулся Даинти и прошелся по шевелюре пальцами. – Я его знаю. Это Ондатр, местный купец, казначей цеха. Мы вместе торговали. Смотрите, какая у него мина! Словно в штаны наделал. Эй, Ондатр, ты не меня ищешь?

– Клянусь Вечным Огнем, – просипел Ондатр, сдвигая на затылок лисью шапку и вытирая лоб рукавом. – Я был уверен, что тебя заточат в казематы. Истинное чудо. Поразительно…

– С твоей стороны, – ехидно прервал низушек, – очень мило поражаться. Порадуй нас еще, скажи почему?

– Не прикидывайся дураком, Бибервельт, – поморщился Ондатр. – Весь город знает, сколько ты огреб на кошенили. Все об этом только и болтают, небось и до иерархии дошло, и до Ляшареля, какой ты ловкий, как хитро воспользовался тем, что произошло в Повиссе.

– О чем ты, Ондатр?

– О боги, прекрати мести хвостом, будто лиса. Ты кошениль купил? Купил. Воспользовавшись плохим спросом, заплатил авализованным векселем, не выложив ни гроша наличными. И что? За один день распродал весь груз в четыре раза дороже, да еще и за звонкую монету. Может, станешь утверждать, будто тебе случайно повезло? Мол, покупая кошениль, ты ничегошеньки не знал о перевороте в Повиссе?

– О чем? О чем ты болтаешь?

– В Повиссе был переворот, – рявкнул Ондатр. – И эта, как там ее… Леворюция! Короля Рыда свергли, теперь там правит клан Тиссенидов! Двор и войско Рыда одевались в голубое, потому тамошние ткачи покупали одно индиго. А цвет Тиссенидов – пурпур. Индиго тут же упало в цене, а кошениль пошла вверх, и сразу стало ясно, что именно ты, Бибервельт, наложил лапу на единственный доступный груз. Хе!

Даинти, задумавшись, молчал.

– Хитро, Бибервельт, ничего не скажешь, – продолжал Ондатр. – И никому ни слова, даже друзьям. Шепни ты мне, глядишь, мы бы все заработали, даже факторию можно было бы совместную основать. Но ты предпочел один, втихую. Твоя воля, но и на меня теперь не рассчитывай. О Вечный Огонь, а ведь и верно: что ни низушек, то самолюбивая дрянь и дерьмо собачье. Мне, к примеру, Вимме Вивальди никогда аваля на векселе не дает, а тебе? Запросто. Потому как вы с ним одна банда, вы, нелюди, окаянные низушки и краснолюды. Чтоб вас холера…

Ондатр сплюнул, развернулся и ушел. Даинти, задумавшись, чесал в голове так, что аж шевелюра хрустела.

– Что-то мне светит, ребята, – сказал он наконец. – Знаю, что надо сделать. Пошли в банк. Ежели кто и может разобраться, так только мой знакомый банкир Вимме Вивальди.

3

– Иначе я представлял себе банк, – шепнул Лютик, осматривая помещение. – Где они тут держат деньги, Геральт?

– Черт их знает, – тихо ответил ведьмак, прикрывая разорванный рукав куртки. – Может, в подвале?

– Вряд ли. Я смотрел – нет тут подвала.

– Ну, значит, на чердаке.

– Извольте в контору, господа, – сказал Вимме Вивальди.

Сидевшие за длинными столами молодые люди и краснолюды неведомого возраста занимались тем, что покрывали листы пергамента рядами циферок и буковок. Все без исключения кособочились, и у всех были слегка высунуты языки. Работа, как расценил ведьмак, была чертовски однообразна, но, казалось, поглощала клерков без остатка. В углу сидел дед с внешностью попрошайки, занятый тем, что чинил перья. Дело у него шло ни шатко ни валко.

Банкир старательно запер дверь конторы, пригладил длинную белую ухоженную бороду, местами испачканную чернилами, поправил бордовую бархатную куртку, с трудом сходящуюся на выдающемся брюхе.

– Знаете, мэтр Лютик, – сказал он, усаживаясь за огромный красного дерева стол, заваленный пергаментами. – Я тоже совершенно иначе вас себе представлял. Я знаю ваши песенки, знаю, слышал. О принцессе Ванде, которая утопилась в реке Поппе, потому что никто ее не хотел. И о воробушке, который попал в… тепло и зачирикал…

– Это не мое. – Лютик покраснел от бешенства. – Никогда не певал ничего подобного!

– Вот как? Ну тогда извиняйте.

– А может, перейдем к делу? – вставил Даинти. – Время уходит, а вы о глупостях… Я в серьезном затруднении, Вимме.

– Я этого боялся, – покачал головой краснолюд. – Если помнишь, я тебя предостерегал, Бибервельт. Говорил я тебе три дня тому: не всаживай деньги в прогорклый рыбий жир. Что из того, что он дешев, номинальная цена не имеет значения, важен размер дохода на перепродаже. То же самое с розовым маслом, и воском, и глиняными мисками. Что тебя дернуло покупать эту дрянь, да вдобавок за наличные, вместо того чтобы по-умному заплатить аккредитивом или векселем? Я же тебе говорил, стоимость хранения в новиградских складах чертовски высока, за две недели она трижды превысит стоимость товара, а ты…

– Ну, – тихо простонал низушек. – Говори, Вивальди. Что – я?

– А ты в ответ: мол, ничего страшного, мол, продашь все за двадцать четыре часа. А теперь являешься и сообщаешь, что ты в затруднении, при этом глупо и подкупающе лыбишься. Не идет товар, верно? А издержки растут, а? Эхе-хе, скверно, скверно. Ну как тебя вытаскивать, Даинти? Если б ты застраховал свой хлам, я послал бы кого-нибудь из своих, чтобы он втихаря подпалил склад. Нет, дорогой, единственное, что можно сделать, это подойти к вопросу философски, то есть сказать себе: «Хрен с ним». Это торговля – раз получишь, раз потеряешь. Да что это, в конце концов, за деньги – рыбий жир, воск и масло? Смешно. Давайте поговорим о более серьезных вещах. Скажи, уже пора продавать кору мимозы, ведь спрос начал устанавливаться на пяти и пяти шестых?

– Что?

– Ты оглох? – поморщился банкир. – Последнее предложение было равно пяти и пяти шестым. Ты вернулся, надеюсь, чтобы согласиться? По семь ты все равно не получишь, Даинти.

– Вернулся?

Вивальди погладил бороду и выскреб из нее крошки рулета.

– Ты был тут час назад, – сказал он спокойно, – и распорядился держать до семи. Семикратное превышение при цене, которую ты заплатил, – это две кроны сорок пять копперов за фунт. Чересчур высоко, Даинти, даже для удачно выбранного рынка. Кожевенники успели договориться и будут солидарно держать цену. Голову даю…

Дверь отворилась, и в контору влетело нечто в зеленой фетровой шляпе и шубейке из вывороченного кролика, перепоясанной конопляным жгутом.

– Купец Сулимир дает две кроны пятнадцать! – запищало оно.

– Шесть и одна шестая, – быстро подсчитал Вивальди. – Что делать, Дан?

– Продавать! – крикнул низушек. – Шестикратное превышение, а ты еще раздумываешь, холера?

В контору влетело другое нечто, в желтой шапке и плаще, напоминающем старый мешок. Как и в первом, в нем было около двух локтей роста.

– Купец Бибервельт велит не продавать ниже семи! – пискнуло оно, вытерло нос рукавом и выбежало.

– Так, – сказал краснолюд после долгого молчания. – Один Бибервельт велит продавать, другой Бибервельт велит ждать. Любопытная ситуация. Что делать, Даинти? Ты сразу начнешь объяснять, или тоже подождем, пока какой-нибудь третий Бибервельт прикажет грузить кору на галеры и вывезти в Страну Песоглавцев?

– Что это? – заикаясь, спросил Лютик, указывая на нечто в зеленой шапке, все еще стоявшее в дверях. – Что это, черт побери?

– Молодой гном, – сказал Геральт.

– Несомненно, – сухо подтвердил Вивальди. – Это не старый тролль. Впрочем, не важно, что это. Ну, Даинти? Слушаю.

– Вимме, – начал низушек. – Я тебя прошу. Не задавай вопросов. Произошло нечто чудовищное. Считай, что я, Даинти Бибервельт из Почечуева Лога, честный купец, понятия не имею, что тут творится. Расскажи мне все. Подробно. События последних трех дней. Прошу тебя, Вимме.

– Интересно, – сказал краснолюд. – Впрочем, за проценты, которые мне идут, я должен выполнять желания клиентов, какими бы они ни были. Слушай. Ты, задыхаясь, явился сюда три дня назад, отдал мне в депозит тысячу крон наличными и потребовал аваль на векселе в две тысячи пятьсот двадцать. На предъявителя. Я дал.

– Без гарантии?

– Без. Я люблю тебя, Даинти.

– Продолжай, Вимме.

– На другой день с утра ты влетел сюда с грохотом и топотом, потребовав, чтобы я открыл аккредитив на банк в Вызиме. На приличную сумму в три тысячи пятьсот крон. Получателем должен был стать, насколько я помню, некий Терх Луконян, он же Трюфель. Ну так я открыл такой аккредитив.