Текст книги "Поразительные путешествия. Очерки о первых одиночных трансокеанских или кругосветных плаваниях на плотах и парусниках"

К сожалению, оставалось некоторое беспокойство, которое подтверждало пессимистические предсказания: бревна всё больше впитывали воду. Оторванные с их поверхности и брошенные в воду обломки бальсы медленно погружались в пучины океана. Однако дело не представлялось совсем безнадежным: как подсчитали бортовые специалисты, «Кон-Тики» исчезнет под водой как раз тогда, когда его нос достигнет островов Туамоту. Если же находящийся внутри стволов древесный сок будет препятствовать вбиранию воды, они не лишатся «почвы под ногами».

В этой ситуации экипаж тревожило еще одно – прочность канатов. Сказывались колебательные движения волн – колоды всё же шевелились словно живые, непрерывно дергая и перемещая тросы. По ночам, когда члены экипажа отдыхали в хижине, из-под плетеного настила до них доносились скрипы и стоны канатов, а бревна под напором волн перемещались то вверх, то вниз, причем весь настил тревожно вибрировал.

Плот, при сооружении которого не были использованы ни гвозди, ни оковка, был пластичной конструкцией. В этом и заключалось его преимущество. Как поддающаяся напору ветра мачта, так и корпус, приспособленный в определенной мере к характеру и длине волн, давали возможность двигаться дальше, не опасаясь разрушительного воздействия стихии. Ежедневно с утра подвергался тщательной проверке каждый узел – канаты пока держались превосходно.

На восьмой день плавания океан успокоился. Цвет воды из зеленого стал голубым. Одновременно дрейф «Кон-Тики» на север уменьшился, а это означало, что плот вырывается из объятий течения Гумбольдта и выходит в открытый океан. Это означало также и то, что экспедиции не грозит фиаско в самом начале пути.

С первого дня рейса плот сопровождало множество рыб – от акул до сардин. Это давало гарантию, что экипажу не будет грозить голод, даже если случится что-либо непредвиденное с запасами продуктов. Кулинарные эксперименты начались с летающих рыб, которые падали на палубу плота, привлеченные светом фонаря. В жареном виде они имели превосходный вкус. Рекордный сбор их составил 23 штуки! Позже пришла очередь бонитов, тунцов, макрели и акул.

Самое большое ихтиологическое происшествие случилось с экипажем ночью, когда в темноте большая рыба оказалась в хижине, между спящими. Когда зажгли свет, выяснилось, что это какой-то неизвестный вид, напоминающий по форме угря (gempylus – обитающий на больших глубинах и известный доселе только по обнаруживаемым на берегу скелетам).

Плот, плывущий тихо и неторопливо, давал экипажу возможность знакомиться с морскими существами совсем иначе, чем это доступно морякам или яхтсменам. Рыбы, осьминоги, киты, дельфины – бесчисленное множество форм жизни демонстрировали свое разнообразие как в лучах солнца, так и при свете звезд.

«Кон-Тики» попал в поток южного экваториального течения и двигался в западном направлении на безопасном расстоянии (в 400 милях) от Галапагосского архипелага; явным свидетельством близости островов были огромные морские черепахи, навещавшие плот во время своих далеких прогулок.

Мореплаватели привыкли к необычным условиям жизни на уровне океанских вод. Теперь, после трудностей первой недели, казалось, что все заботы безвозвратно канули в прошлое. Неделя, как не видно и следа суши или хотя бы силуэта судна, не замечено даже самого маленького предмета, имеющего отношение к цивилизованному миру, проблемы которого стали для них далекими и чужими. Жизнь среди волн, в полной гармонии с природой давала незабываемые ощущения покоя и свободы. Несомый течением и подталкиваемый пассатом, «Кон-Тики» плыл к далекой Полинезии путем древних мореходов. Бородатый рулевой Бенгт без усилий держал рулевое весло. Свободные от вахты члены экипажа сидели на палубе с книгами в руках. Торстейн и Кнут, как обычно, возились с радиостанцией или в те дни, когда особенно везло, разговаривали с далекой сушей. Герман в соответствии с первоначальными планами пытался справиться со своими метеорологическими и гидрографическими приборами, размещенными на мачте, в воде или в привязанной к плоту резиновой динги. Эрик в полдень становился на ящик с секстаном в руке и производил измерение географических координат. Хейердал чаще всего занимался бортовым журналом или, при хорошей погоде, кинокамерой.

Экипаж проводил различные эксперименты: например, в жаркие дни выпивали большое количество воды, что не утоляло жажду, в то время как добавление к пресной воде 20–40 процентов морской, содержащей необходимые организму соли, позволяло утолить жажду несколькими стаканами воды в день.

Плавание по безбрежным просторам Тихого океана совсем не было монотонным. В отчете об экспедиции Хейердал приводит восхитительные описания жизни океана, перемежая их рассказами о доисторических морских переходах древних народов.

Поиски «острова Кон-Тики», указанного в лоции небольшого подводного рифа, были прекрасным поводом для маневрирования. Именно тогда экипаж понял действие килей. Утверждения древних испанских историков, что инки управляли плотами с помощью килей, как оказалось, соответствовали истине. (Любой моряк будет немало удивлен, узнав, что это явление не смогла объяснить группа экспертов, которых Хейердал запрашивал перед рейсом.) Действие килей очень интересно описано в книге Хейердала «Путешествие на „Кон-Тики“».

Экипаж мог теперь ограничить использование рулевого весла, больше манипулируя килями.

На 45-й день плавания «Кон-Тики» прошел половину пути, достигнув 108° западной долготы. До побережья Америки было свыше двух тысяч морских миль, столько же до Полинезии. А ближайшая суша – остров Пасхи – находилась в 600 милях южнее.

Рейс, в успех которого, кроме членов экипажа, мало кто верил, проходил благополучно, и плот, который, по мнению специалистов, должен был развалиться уже по истечении двух недель, проходил каждый день около 50 миль.

По ночам экипаж отдыхал в бамбуковой хижине, все еще сохранявшей запах древесины и свежих листьев, несколько низковатой – для уменьшения сопротивления ветру – и не очень просторной (2,5 × 4,2 метра), но всегда уютной и удобной. Изнутри огромные валы Тихого океана не казались такими грозными, а в обрамлении дверей выглядели почти как на киноэкране.

«Неважно, был ли это 1947 год до или после нашей эры. Мы знали, что живем, и ощущали это с небывалой остротой. Мы понимали также, что до наступления нашей эры техники люди жили более полной жизнью, чем теперь. Время, казалось, перестало существовать; все настоящее и имеющее значение было сегодня таким же, как когда-то и как будет всегда. Мы как бы растворились в пространстве и истории, в бесконечной, сплошной тьме, под мириадами звезд. Перед нами, во мраке, „Кон-Тики“ поднимался на волнах, чтобы через мгновение снова исчезнуть за черной массой воды, вздымающейся между нами и плотом. Лунный свет создавал вокруг какую-то особую атмосферу. Большие, блестящие от воды бревна, покрытые водорослями, четырехугольные, черные как ночь контуры паруса викингов, нахохленная бамбуковая хижина, которую освещал желтый свет парафинового фонаря, – все это напоминало скорее картину из приключенческого романа, чем из реальной действительности. Время от времени плот исчезал за черными валами, потом появлялся снова, вырисовываясь резким силуэтом на фоне звезд, а издалека набегали сверкающие потоки воды».

Рейс на примитивном плоту утвердил Хейердала во мнении, что нельзя рассматривать водные пространства как изолирующий элемент. Отдельные культуры развивались не обособленно, они являлись звеньями большой цепи мировой цивилизации. Уже тогда Хейердал подчеркивал, что цивилизации Центральной и Южной Америки возникли там, где течения Атлантического океана достигают районов пустынь или джунглей. Оттуда началась экспедиция на тростниковом плоту «Ра», которую мужественный норвежец осуществил через 20 лет…

Миновав 110° западной долготы, «Кон-Тики» вошел в полинезийскую океаническую область. Остров Пасхи начал теперь отдаляться все более на восток. Никто из членов экипажа уже не сомневался в успехе экспедиции.

Почти двухмесячное плавание на плоту подтверждало хорошие мореходные качества этого примитивного судна. К тому же нельзя забывать, что это была первая реконструкция древних плотов, обслуживаемая людьми, которые приобретали опыт и квалификацию во время самого путешествия. Именно тогда произошло и единственное за все время их плавания грустное происшествие. Попугай, взятый в океан согласно морской традиции, быстро сделался хорошим моряком. После первых трудных дней, проведенных им в клетке, которая бешено раскачивалась под потолком хижины, когда океан успокоился, попугай смог прогуливаться по всему плоту, перегибаться за борт, наблюдая акул, выполнять акробатические трюки на такелаже или выкидывать всякие коленца, например самое невинное – перегрызть антенну в то время, когда с большим трудом удалось установить связь с сушей. Поначалу его языком был испанский, однако позднее он перешел на норвежские проклятия, которыми щедро сыпал Торстейн. Увы, после двух месяцев плавания попугая смыло за борт большой волной, когда он слезал по штагу с мачты. Его не удалось даже рассмотреть в воде, а останавливать плот было невозможно: если что-либо оказывалось за бортом, то пропадало навсегда.

Любопытно, как складывалось сосуществование доисторического плота и разнообразнейших современных приборов. Поначалу жизнь у обоих радистов была нелегкой: обслуживание рации, размещенной на уровне океана и часто орошаемой волнами, было трудной задачей. Не меньше хлопот доставляла антенна. Когда пытались поднять ее в воздух с помощью змея, она падала вместе с ним в океан (кстати, весьма заблуждаются те, кто считает, что подобные антенны пригодны для спасательных шлюпок и плотов), фиаско терпели обычно и попытки запустить антенну с помощью шара. К этому следует добавить и трудности, связанные с плаванием в мертвой радиозоне, прикрытой цепью Анд. Когда же «Кон-Тики» вышел из нее, а радиоантенна была подвешена между мачтами, дух Кон-Тики и дух Маркони зажили в согласии.

В безбрежном океане

Пользуясь посредничеством коротковолновиков-радиолюбителей, а когда везло, связываясь и непосредственно с нужной радиостанцией, Кнут и Торстейн разговаривали со всем миром, в том числе и с родной Норвегией. Для шестиваттной радиостанции, антенна которой лишь на несколько футов возвышалась над уровнем океана, это был немалый подвиг. Видимо, тут не обошлось без покровительства бога Кон-Тики.

В частности, любопытный случай произошел в связи с увлечением Эрика. Будучи страстным фотографом, он взял с собой необходимые для проявления отснятого материала химикалии, но когда сделал первую пробу, то оказалось, что обработанные ими пленки покрыты пятнами и морщинами. Поскольку ближайшее пособие по лабораторной технике находилось на расстоянии каких-нибудь нескольких тысяч миль, позывные радиостанции «Кон-Тики» – «LI2B» – снова полетели в эфир, и вскоре из Голливуда – самого подходящего источника для получения советов по поводу съемок фильмов – пришел ответ, предостерегавший от употребления растворов с температурой выше 16 °C. Опущенный за борт термометр показал 27 °C… Герман, специалист в области холодильной техники, пользуясь баллоном со сжатым углекислым газом, который служил для надувания резиновой лодки, за несколько минут изготовил большой кусок льда. После этого фотоэксперименты Эрика дали прекрасные результаты.

В начале июня погода начала портиться, все чаще шквальный ветер приносил дожди. Пока плот плыл в экваториальном течении, пассат дул с юго-востока, а позже отклонился к востоку. Снова набегавшие с кормы волны начали наведываться в хижину.

10 июня «Кон-Тики» находился на самом северном отрезке гигантской дуги, по которой проходила трасса, достигнув 6°19′ южной широты. Появились опасения, что плот может, минуя архипелаг Маркизских островов, поплыть в безбрежье пустынного океана. Остались позади те золотые дни, когда ветер, дующий постоянно в одном направлении, позволял экипажу забывать, кому выпала рулевая вахта. Весло было укреплено с помощью канатов, и только ночью один из мореплавателей нес на палубе вахту. Однако «Кон-Тики» не миновал Маркизских островов. Ветер, как по заказу, задул с северо-востока, направляя плот по кривой на юг. Так прошел июнь.

2 июля на смену легкому бризу, который дул несколько дней, пришел сильный ветер, разволновавший спокойный до тех пор океан. «Кон-Тики» упорно, несмотря на значительную осадку, шел своим курсом. В ту ночь у него была максимальная скорость: измеряемая временем, за которое щепка проплывала от носа до кормы, она составляла одну длину за 6 секунд, тогда как обычно это время равнялось 12–18 секундам. (Те, кого это интересует, легко могут вычислить скорость плота, учитывая, что длина борта «Кон-Тики» составляла 9 метров.) В ту же ночь на плот обрушились необычайно высокие волны, которые совершенно заслоняли поле обзора. Первая из них налетела с кормы, как огромная стена, и подняла плот высоко над гребнями других волн. С минуту она несла «Кон-Тики», после чего прокатилась под носом, задрав его кверху. Хейердал, который стоял как раз у руля, держал плот кормой в направлении движения волн, но как только она пошла вниз, следующая мощная волна подняла плот, как и предыдущая, надломившись на его корме и заливая ее потоками воды.

Плот теперь повернуло бортом к волне, парус начал хлопать, и «Кон-Тики» совершенно невозможно было выправить. Третий вал обрушился на плот, и Хейердалу не оставалось ничего другого, как ухватиться за что попало, задерживая дыхание. Казалось, плот, заливаемый водоворотами воды и пены, взлетает в воздух. Наконец, бальсовые бревна снова очутились на поверхности, чтобы на этот раз плавно соскользнуть по пологому скату волны. Хейердал мог теперь ясно видеть три больших вала, идущих на запад.

Третья волна нанесла сильный удар по бамбуковой хижине, спавшие в ней люди насквозь промокли, палубный настил был разодран, а часть запасов смыта за борт. Очевидно, громадные водяные валы возникли в результате тектонических движений морского дна, которые случаются в том районе.

Через два дня пассат совсем утих и на небе показалась черная, тяжелая гряда туч, наползавших с юга. Надвигался шторм. После временного затишья появился ветер, внезапно меняющий направление, что доставило немало хлопот рулевым. Помимо того что больших усилий стоило постоянно поворачивать корму плота к ветру, парус так хлопал, что вызывал опасения, как бы весь такелаж не разлетелся на куски.

Внезапно ветер ударил с юга, быстро превращаясь в стремительный вихрь, который, по мере того как черные тучи сгущались над плотом, перешел в штормовой ветер. Поразительно быстро волны выросли до высоты пять метров, а некоторые достигали восьмиметровой высоты. Когда плот опускался в их впадины, верхушки волн находились на уровне мачт. Экипаж быстро спустил парус и принайтовил все незакрепленные предметы, наблюдая одновременно, как побелел вокруг вспененный океан. Вскоре ветер начал сбивать гребни волн, которые вздымались на такую высоту, что сильно ограничивали видимость. Внезапный ливень, хлеставший почти горизонтальными, сносимыми вихрем шквалами, окончательно скрыл всё за своей завесой. Сильнейший шторм бушевал вокруг «Кон-Тики», который, гонимый ветром, взлетал над волнами так, что возникало ощущение захватывающей езды.

Рулевым, разумеется, приходилось трудно, тем более что волны шли с небольшим интервалом, и едва одна уходила из-под носа «Кон-Тики», как следующая уже атаковала выныривавшую из воды корму.

Экипаж подсчитал, что при плавании по спокойному океану, когда промежуток между волнами составлял 7 секунд, через корму плота переливалось за сутки 200 тонн воды, в то время как при шторме, когда волны набрасывались на «Кон-Тики» каждые 5 секунд, за сутки это количество равнялось 10 000 тонн. Если волны надламывались на корме, рулевого заливало по пояс и он должен был крепко держаться, чтобы его не увлек с палубы водоворот. С максимальной интенсивностью шторм бушевал целые сутки, затем несколько поутих, зато еще более усилился дождь.

Плот снова держал курс на запад, плывя в окружении множества рыб – тунцов, макрели, бонитов, ведущих борьбу не на жизнь, а на смерть с акулами. Тунцы и золотая макрель, плывущие целыми косяками, сражались между собой, густо окрашивая воду кровью. Экипаж тоже начал охоту: забрасываемый за борт крючок немедленно хватали акулы средних размеров, и несколько таких хищников были втянуты на палубу. Наконец, поймали огромного тунца, с которым на палубе какое-то время шла ожесточенная борьба, пока общими усилиями не удалось его одолеть. Очевидно, кровь убитых рыб привлекала все новые стаи хищников, так как на протяжении нескольких дней плот сопровождало множество акул. Мясо акул годилось для употребления в пищу, если было вымочено в морской воде 24 часа. Но при обилии тунцов и макрели в этом не было крайней необходимости.

Две последующие недели прошли спокойно, плот плыл на юго-запад. Затем ветер спал, стало душно, а когда экипаж увидел подтягивавшиеся с юга черные, грозные тучи, не осталось сомнений, что надвигается очередной шторм. Энергичный Герман, страстный метеоролог, готовый даже во время урагана взобраться на мачту, чтобы произвести измерения, констатировал, что скорость ветра доходит до 16 метров в секунду – это соответствовало 7° по шкале Бофорта[7]7
  Шкала Бофорта – двенадцатибалльная шкала, принятая Всемирной метеорологической организацией для приближенной оценки скорости ветра по его воздействию на наземные предметы или по волнению в открытом море.


[Закрыть].

Именно тогда произошел самый драматический эпизод во всей экспедиции. Пытаясь схватить увлеченный ветром спальный мешок, Герман споткнулся и вылетел за борт. Члены экипажа услышали слабые призывы о помощи и увидели в волнах голову моряка, которая все более отдалялась. С криком «Человек за бортом!» все бросились за спасательным снаряжением. Было ясно, что хоть Герман и прекрасный пловец, он не имеет никаких шансов добраться до плота. Торстейн кинулся за канатом, которым привязывали спасательный плот при спуске на воду, но трос конечно же (в этот единственный раз) запутался по всей длине. Брошенный в воду спасательный пояс вихрь швырнул обратно на плот. Тем временем Герман был уже далеко за рулевым веслом. Прикладывая отчаянные усилия, чтобы догнать «Кон-Тики», он сознавал, что минуты его сочтены. С отчаяния решили было спустись надувную лодку с двумя людьми, хоть без каната она не смогла бы возвратиться к плоту.

Прежде чем собрались столкнуть за борт этот понтон, Кнут схватил спасательный пояс и, прыгнув в воду, поплыл к Герману. Через минуту оба держались за спасательный пояс, трос которого стали быстро выбирать на «Кон-Тики». Чуть позже Кнут рассказывал, что у него потемнело в глазах, когда, плывя к Герману, он заметил за его спиной черный плавник акулы, который, как ему тут же объяснили, был вздувшимся углом снесенного в воду спального мешка – виновника всего случившегося. Но товарищи, подтрунивающие над испугом Кнута, затихли, увидев, как мгновением позже спальник вдруг исчез под водой, увлеченный крупной рыбой.

Тем временем ветер приобрел уже штормовую силу, и с наступлением темноты огромные волны снова начали ударять по плоту. Памятуя о недавнем происшествии, моряки выпустили за корму длинный трос с прикрепленным к нему спасательным поясом. Если бы кто-то опять упал в воду, у него было бы несравненно больше шансов на спасение. Ветер дул с такой силой, что казалось, снесет хижину, которую для надежности прикрыли брезентом и прикрепили канатами к палубе. Пять дней и ночей шторм то ослабевал, то усиливался, нанося по плоту такие удары, что стволы перемещались вверх и вниз, как клавиши. Так проходили часы и дни. Лишь на пятый день черные тучи ушли на запад и небо прояснилось.

Два последних шторма были тяжелым испытанием для «Кон-Тики». Соединяющие стволы канаты, которые немилосердно трепала каждая волна, глубоко врезались в бальсовые бревна. Кили свободно провисали, ударяясь о стволы, так как крепящие их канаты были сорваны. Шторм порвал парус, сломал рулевое весло и еще больше повредил хижину. Правда, плот прошел уже почти всю трансокеаническую трассу, тем не менее его ждало еще немало трудных минут. Экипаж энергично взялся за ремонт. Рулевое весло укрепили рейками из мангрового дерева, парус починили, и изображение бога Кон-Тики снова гордо смотрело вперед; канаты, разумеется те, до которых удалось добраться, были подтянуты. Опасения, что очередной шторм может серьезно угрожать плоту, развеялись.

После двенадцати недель плавания плот проходил между архипелагом Маркизских островов, лежащим с правого борта, и островами Туамоту – с противоположной стороны. До ближайшего из Маркизских островов было по меньшей мере 300 миль, а ближайшего из Туамоту – около 500 миль. В такой ситуации стало очевидно, что гонимый восточными ветрами плот будет двигаться по ветру и течению на запад и, скорее всего, встретит на своем пути один из островов северной части Туамоту – в этом районе океан густо усеян островами кораллового происхождения. Птицы – вестники земли – посещали плот вот уже две недели, даже тогда, когда от суши его отделяла еще 1000 миль. Чем более приближалась Полинезия, тем чаще прилетали стаи фрегатов, а потом появились и глупыши[8]8
  Глупыш – вид птиц из семейства буревестниковых. Название получил за свою доверчивость, глупыш почти не боится человека.


[Закрыть]. Экипаж с радостью приветствовал посланцев земли, по которой моряки уже начали тосковать после почти трехмесячной борьбы с океаном.

Подходя к Полинезии, «Кон-Тики» пытался вначале достичь острова Фату-Хива – того самого, на котором много лет назад зародился у Хейердала интерес к этнографии. Пользуясь попутным ветром, в течение трех суток мореплаватели плыли на северо-запад, надеясь добраться до этого маленького, гористого островка, заселенного людьми, которые помнят легенды о боге Кон-Тики. Увы, ветер повернул на север, решив, таким образом, выбор пути. Гонимый ветром плот поворачивал все более влево на юг, пока не вышел за пределы экваториального течения, попав в зону непостоянных течений. Вдобавок ветер совсем затих, движение плота в течение целых суток сводилось лишь к дрейфу. Однако просьбы и угрозы экипажа были, очевидно, услышаны, и на следующий день «Кон-Тики» снова двинулся вперед.

Приближался финал большого перехода. Северная часть архипелага Туамоту с каждым днем становилась все ближе, и оттуда прилетали стаи морских птиц, теперь постоянно сопровождавших плот. Вскоре экипаж мог наблюдать на горизонте облака – вестники далекой суши. Подобные столбу дыма, эти облака возникают под влиянием солнечных лучей, которые разогревают землю и вызывают движение вверх потоков теплого, влажного воздуха, конденсирующегося затем в холодных слоях атмосферы.

Было принято решение направить плот к одному из таких облаков, лежащему по курсу плота. После 92 суток плавания, на рассвете 30 июля, Герман спустился с мачты по веревочному трапу, извещая товарищей о том, что видит сушу. В красноватом свете заходящего солнца из воды вставали контуры острова. К сожалению, ветер не позволял держать курс на него, плот же ночью сбился с курса из-за постоянно меняющихся течений. Несмотря на это, были предприняты попытки добраться до лежащего всего в нескольких милях острова. По вычислениям Эрика, это был остров Пука-Пука, форпост архипелага. «Кон-Тики» прошел так близко от него, что экипажу видны были растущие вдоль пляжа деревья. (Как пишет Хейердал, наконец было получено неопровержимое доказательство, что плот действительно двигался на протяжении минувших трех месяцев.) Над побережьем поднялся столб дыма – жители острова заметили плот и, не отдавая себе отчета в том, насколько ограничены его возможности маневрирования, сигнализировали о своем присутствии. Около восьми часов утра остров стал исчезать за кормой, и только ветер приносил еще с него запах листьев и дыма.

На следующее утро снова были замечены два облака над горизонтом. Скорее всего, они указывали местонахождение островов Фангахина и Ангатау. Курс был взят на лежавший с подветренного борта Ангатау. Плот плыл под легким ветром, а мореплаватели строили планы, связанные со скорым окончанием путешествия. Погода стояла прекрасная, рулевое весло было укреплено так, что «Кон-Тики» в течение трех суток плыл самоуправляемо, в потоке благоприятного течения.

4 июля опять была замечена суша, на этот раз точно по курсу. Когда взошло солнце и контуры острова стали хорошо видны, были подняты флаги, придавшие плоту официальный вид. После завтрака взялись за рулевое весло, стараясь найти самое безопасное место для причаливания. Вскоре уже можно было различить отдельные деревья, вырисовывающиеся на фоне леса. Также ясно была видна полоса прибоя, где океанские волны с грохотом разбивались о риф, массив которого заслонял остров с востока. По мере того как плот приближался к рифу, все явственнее становились зловещие буруны, окаймлявшие почти весь остров. Плот направили к его южной части, где кончалась полоса кипящей воды. Это направление давало надежду, что «Кон-Тики» сможет войти в мелководье, где найдет подходящее место для якорной стоянки.

В полдень можно было разглядеть на песчаном берегу коралловые обломки, а в бинокль – даже парящих над деревьями птиц. Двумя часами позже плот начал проходить прибой, плывя параллельно береговой линии острова. Два человека орудовали рулевым веслом, в то время как Эрик с высоты кухонного ящика давал им точные указания. Наблюдатель на мачте внимательно высматривал проход в рифе, который позволил бы ввести плот в лагуну. Увы, в кольце рифа невозможно было найти никакого прохода. Плот, меняя галсы, то приближался, то отдалялся от коварной кипени. Эрик маневрировал мастерски. Любой ценой необходимо было найти место для причаливания. Час за часом проходили без результата. Остров манил экипаж прозрачной лагуной и кокосовыми пальмами, которые покачивались на ветру, но дорога к вымечтанному раю оставалась закрытой. Весь день длилось маневрирование зигзагами, нелегкое хотя бы потому, что «Кон-Тики» мог держать курс едва в 20° к ветру (речь идет, разумеется, об угле, измеряемом с кормы). Остров выглядел так соблазнительно. Не оставалось сомнений, что «Кон-Тики» достиг Полинезии. Любопытно, что день, когда «Кон-Тики» подошел к Ангатау, был 97-м днем путешествия – именно таким сроком Хейердал оптимистически оценил длительность путешествия во время своего пребывания в минувшем году в Нью-Йорке.

В шесть часов после полудня, когда казалось, что войти в лагуну, невзирая на все попытки, не удастся, на берегу появились два человека, которые стали спускать на воду пирогу. Гребцы быстро добрались до рифа и проплыли через него в совсем неожиданном месте. Вскоре полинезийская пирога приблизилась к плоту, и гребцы перебрались на его палубу. Один из туземцев протянул Хейердалу руку и с улыбкой сказал по-английски: «Добрый вечер!» Это было единственное, что он знал на чужом языке. «Ангатау?» – спросил Хейердал, указывая на остров. «Х'Ангатау», – ответил туземец. После долгих перипетий Хейердалу удалось объяснить, что он хочет непременно причалить к острову. Туземцы посоветовали… включить мотор. Наконец, разочарованные полинезийцы отплыли.

Спустились сумерки. Экипаж предпринимал отчаянные усилия удержать плот вблизи острова с помощью весел. Неожиданно в полной темноте подплыли четыре пироги, готовые оказать помощь и провести плот через риф. Экипаж «Кон-Тики», доверяя уменью туземцев, был убежден, что этой же ночью окажется на берегу. Канаты, брошенные с «Кон-Тики», быстро укрепили на корме каждой пироги, и вся «флотилия» двинулась вперед. К ним присоединился Кнут, гребя в резиновой лодке. Экипаж плота, не щадя сил, помогал веслами. На острове туземцы разожгли костер, указывая место причаливания. В темноте не видно было буксирующих плот лодок, разносились лишь боевые песни полинезийцев, неутомимо идущих вперед. К ним присоединялся время от времени Кнут, напевая по-норвежски «Мы смело идем вперед», в ответ на что экипаж плота затянул «Младенец, младенец Тома Брауна имел прыщик на носу» – это была как бы малая репетиция перед планируемым в селении празднеством. Продолжалось состязание с восточным ветром, который до сих пор был верным союзником смельчаков. Стойкие гребцы не давали снести себя в океан, ветер же в свою очередь не позволял им приблизиться ни на дюйм к острову. По истечении трех часов победу одержал ветер. Плот начало сносить на запад. Взвесив все «за» и «против», решили, что Кнут поплывет на остров в сопровождении вождя туземцев, чтобы завербовать больше гребцов. При этом возникали всяческие недоразумения из-за языкового барьера.

По мере того как «Кон-Тики» отдалялся от острова, ветер становился все сильнее; в то же время убывали силы гребцов, но борьба продолжалась, необходимо было притормозить дрейф до возвращения Кнута с подмогой. Оставшиеся полинезийцы, обеспокоенные всё большим отдалением от острова, решили возвратиться на берег. Их одарили сигаретами и передали записку, содержавшую инструкцию для Кнута: «Возьми с собой двух туземцев в пироге, а резиновую лодку веди на буксире. Не возвращайся в динги один». «Кон-Тики» остался наедине с океаном, а экипаж более критически взвешивал свои шансы добраться до острова. Продолжали подавать световые сигналы, которые должны были указать Кнуту дорогу, но когда он не возвратился к десяти часам, угасла надежда увидеться вообще в ближайшее время. Всё же решили подавать сигналы всю ночь.

В половине одиннадцатого из темноты неожиданно появились три пироги, и Кнут с шестью туземцами взобрался на палубу. О буксировке, конечно, не могло быть и речи, но все радовались тому, что нашелся Кнут. У него было немало хлопот, прежде чем удалось вырваться с острова. Местные жители всячески старались задержать Кнута, полагая, что экипаж «Кон-Тики» сможет каким-то чудесным образом привести к острову самостоятельно свое полное всевозможных богатств судно. Находясь один среди туземцев, Кнут вынужден был употребить весь дар красноречия, жестов и даже силы, прежде чем ему удалось, отказавшись от предлагаемых ему соблазнов, уговорить туземцев доставить его на плот.

Об организации помощи не могло быть и речи, поскольку на острове располагали лишь теми четырьмя лодками, которые подходили к «Кон-Тики».

На следующий день остров исчез за горизонтом. «Кон-Тики» плыл к рифам, окружающим острова Рароиа и Такуме. Они представляли собой растянувшуюся без малого на 50 миль преграду. На протяжении трех дней плавания, несмотря на все усилия экипажа, достичь их не удалось. В последнюю ночь ветер переменился и понес плот к Такуме. Когда стало очевидным, что здесь рейс закончится, экипаж начал готовиться к высадке на риф. Договорились, что в момент столкновения «Кон-Тики» с рифом каждый моряк будет изо всех сил держаться плота. Была приготовлена резиновая лодка, в которой разместили продукты, баллоны с водой, аптечку и водонепроницаемый радиопередатчик. Был приготовлен также канат с поплавком, который, будучи наверняка вынесен через полосу прибоя к берегу, мог пригодиться для эвакуации экипажа.