Текст книги "Поразительные путешествия. Очерки о первых одиночных трансокеанских или кругосветных плаваниях на плотах и парусниках"

Первый плот пересекает океан. «Несравненный» – Джон Майкс

Романтические путешествия на плотах представляют собой отдельную главу в истории мореплавания. Пионером этих экспедиций называют Тура Хейердала, который благодаря своему рейсу, а точнее, написанной в итоге прекрасной книге «Путешествие на „Кон-Тики“», завоевал огромную популярность и приобрел немалые денежные средства, на которые смог продолжить свои научные исследования.

В действительности первый рейс на плоту, носивший спортивный характер, был осуществлен более ста лет назад. Из архивных подшивок еженедельника The London Illustrated News можно узнать, что в 1867 году, то есть в период, когда дальние рейсы были еще делом будущего, в Соединенных Штатах родилась безумная, как казалось, идея пересечь Атлантику на небольшом надувном плоту. Этот «транспорт», считавшийся в то время абсолютным курьезом, вызывал огромные сомнения не своими качествами или размерами, а надувной конструкцией. Не следует забывать, что в то время еще не было известно надувное колесо (автомобилю предстояло появиться на свет лишь в 1886 году) и минуло 90 лет, прежде чем д-р Бомбар удивил мир рейсом своего «Еретика». Резину тогда употребляли в основном в виде резинок для стирания. Никто не мог предвидеть, как резиновый плот перенесет длительное воздействие морской воды.

Три смелых моряка: Джон Майкс – капитан, Джордж Миллер и Джерри Маллен, все трое американцы, – отважились доверить свои жизни собственноручно построенному плоту, который должен был перенести их из Нью-Йорка в Англию через бурные воды Атлантического океана. «Несравненный» («Нонпарель») состоял из трех изготовленных из резины индейских «сигар» диаметром 75 сантиметров и длиной 7,7 метра, которые представляли собой цилиндры с коническими – уменьшающими сопротивление – концами. Они удерживались вместе деревянной рамой, к которой цилиндры были прикреплены растительными канатами. На раме размещалась палуба из досок 6 × 3 метра, и экипаж мог свободно передвигаться по значительной части плота.

Две мачты – семи– и шестиметровая, – основания которых крепились к брусьям рамы, были фиксированы тремя парами винтов каждая. На своих мачтах и бушприте «Несравненный» нес три паруса люгерного типа, употребляемых рыбаками западного побережья Англии. Общая парусность составляла около 30 квадратных метров.

В качестве помещения для экипажа – трудно найти этому подходящее название – посредине палубы была установлена небольшая брезентовая палатка, в которой моряки могли найти убежище от холода и водяных брызг.

Целью рейса было доказать, что надувной плот плывет надежно и быстро в самых трудных условиях, следовательно, им можно пользоваться как спасательным средством.

Плот «Несравненный»

За несколько дней перед стартом, который произвел вполне понятную сенсацию, «Несравненный» снабдили скромными запасами продовольствия, изрядным количеством пресной воды, мехом для пополнения воздуха в поплавках, а также подручным комплектом для ремонта повреждений резиновой оболочки.

4 июня 1867 года трое отважных под прощальные приветствия толпы жителей Нью-Йорка подняли паруса и направили нос плота на восток. Легкий бриз наполнил полотно, и плот хоть и несколько неуклюже, но уверенно начал отдаляться от берега.

«Первые две недели рейса были сущим адом», – заявил позднее экипаж. В течение этого времени непостоянные ветры и возникающие на мелководье высокие волны семь раз возвращали «Несравненный» к суше. Происходило это из-за очень небольшого бокового сопротивления плота. То были моменты трудных испытаний, и Джон Майкс неоднократно задумывался, не лучше ли отказаться от этого рискованного предприятия, которое с самого начала складывалось неудачно.

Каждый моряк понимает, что сконструированный таким образом плот имеет весьма ограниченные возможности. Если даже при полном ветре он хорошо держит курс, на что способен в таком случае любой дрейфующий предмет, то эта способность пропадает при бакштаге[5]5
  Бакштаг – попутный ветер, составляющий с курсом судна угол от 90 до 180°.


[Закрыть]. Ибо уже при галфвинде снос настолько значителен, что поддержание курса становится нереальным.

Майкс, Миллер и Маллен час за часом, день за днем упорно боролись с дрейфом, противодействуя ему тем, что вставляли между поплавками доски, которые должны были играть роль своеобразных выдвижных килей. Наконец, Нептун вознаградил их навигационные добродетели. Ветер переменился на северо-западный и западо-северо-западный. «Несравненный» впервые доказал, что заслуживает свое название. Прекратилась тягостная и однообразная болтанка на волнах, и плот с расправленными парусами двинулся к лежащим за три тысячи миль берегам Англии.

Навигационное оснащение «Несравненного» действительно было весьма скромным – не имея даже хронометра, моряки удовлетворялись измерением высоты солнца во время кульминации, что позволяло определять географическую широту и делать поправки к курсу, чтобы держаться зоны благоприятных ветров. Таким образом, Европу они не могли пропустить, а преодоление разделяющего их расстояния было лишь вопросом времени.

Плот держался прекрасно на длинной океанской волне, и даже при сильном ветре палуба и экипаж оставались сухими.

Позднее это путешествие было названо в прессе путешествием веры; действительно, весь рейс держался на вере в то, что как ветры, которые в ту пору в Северной Атлантике часто бывают переменчивы, так и транспорт оправдают надежды моряков. В неменьшей степени это касалось и самого материала – резины, о сопротивляемости которой длительному воздействию морской воды тогда было мало что известно.

Однако судьба, вначале такая суровая, смилостивилась, и маленький плот за месяц прошел половину пути. Запас питьевой воды полностью удовлетворял потребности экипажа из трех человек, которые более всего жаждали тепла. Что же касается быстро таявшего запаса продуктов, то его пополняли многочисленные суда, попадавшиеся им по пути, причем многие из них останавливались и оделяли доблестных моряков не только продуктами, но и подарками.

Одним из неожиданных «презентов» было несколько чаек – они расстались с кораблем, который до тех пор сопровождали, чтобы возвратиться в Европу вместе с «Несравненным»… Экипаж плота, хоть и не провозглашая этого вслух, готовился уже приветствовать желанную сушу. Ибо все мучительно переносили холод Атлантики, обладая одним-единственным источником тепла – керосиновым фонарем. О том, что это не были «первые попавшиеся» люди с берега, свидетельствует один факт: получив от экипажа встреченного ими корабля курицу, они отнеслись к ней как к пассажиру, привязали для безопасности веревкой за ногу и благополучно прибыли с ней – живой и здоровой – в Саутгемптон.

«Несравненный» вошел в порт Саутгемптона 25 июля в окружении своих чаек, признанных моряками полноправными членами экипажа.

Плот пересек Северную Атлантику за 51 день (включая восемь дней плохой погоды). На его дощатой палубе стояли три загорелых, заросших и счастливых человека, а также несколько бочонков, в которых плескалось 30 галлонов оставшейся пресной воды, а на бизань-мачте реял звездно-полосатый американский флаг. Возможность пересечь океан на миниатюрном плоту стала фактом. Организатор и капитан Джон Майкс добился своего, приведя «Несравненный» в Европу. Сборы за посещение плота позволили выплатить вознаграждение двум морякам экипажа и попутешествовать по Европе.

Резиновый плот не привел в восторг консервативных англичан. Впрочем, во всем мире на протяжении еще многих лет упорно пользовались спасательными шлюпками. Только технический прогресс, который сделал возможным изготовление сборных надувных плотов, революционизировал и морскую спасательную службу. Но это случилось лишь в середине следующего столетия.

Итак, безумно смелое путешествие Майкса и его двух товарищей не сыграло роли в важной проблеме спасения человеческих жизней на море, однако оно открыло длинный перечень океанских рейсов на плотах, предпринятых, правда, на много десятилетий позднее, но явившихся по духу его продолжением. Со времени, когда «Несравненный» храбро боролся со стихией Северной Атлантики, миновал уже целый век. Сегодня, когда не только имена моряков, но и сам их подвиг преданы забвению, стоит вспомнить о них и воздать им должное.

На бальсовом[6]6
  Бальсовое дерево произрастает в Южной Америке. Бальса имеет самую легкую древесину (в высушенном состоянии легче пробки), и ее чрезвычайно просто обрабатывать. При одном и том же весе конструкции из бальсы получаются более жесткими, чем, например, из сосны. Данные уникальные свойства древесины бальсы были известны с древности; так, инки выдалбливали из нее каноэ и делали плоты, на которых совершали длительные походы.


[Закрыть] плоту через Тихий океан. «Кон-Тики» – Тур Хейердал

6 октября 1914 года хлопок пробки, вылетевшей из бутылки шампанского, оповестил не столько мир, сколько соседей маленькой квартиры в деревянном домике на улице Стенхетен, 7, о рождении Тура Хейердала, которому тридцать лет спустя предстояло удивить мир.

Маленький Тур Хейердал был живым, разумным ребенком хрупкого телосложения. Доказательством его необычных интересов и буйной фантазии, а также несомненных художественных способностей является репродуцированный в биографии пера Джекоби под названием «Сеньор Кон-Тики» рисунок семилетнего Тура, в котором воплотились мечты мальчика: дом на сваях на берегу покрытого буйной растительностью острова южных широт.

Биография Хейердала полна поразительных контрастов. Мы узнаем, что он играл в футбол «как мазила», а на занятиях физкультуры был слабаком, в отношениях с девушками – несмел, так и не научился танцевать. Но достаточно взглянуть на фотографию, где Хейердал снят рядом с огромной собакой на фоне снеговой хижины, в которой он проводил зимние каникулы, чтобы составить несколько иное представление. Возможно, он был несмел в отношениях с девушками, но тем не менее ему подарили свою любовь две незаурядные женщины, которые без колебаний пошли с ним по жизни.

Интерес к естествознанию и географии он проявлял еще в молодости. Много читал, немало путешествовал по родной Норвегии. Большая настойчивость, подлинная увлеченность и, что не менее важно, хорошие материальные условия в родном доме способствовали тому, что эти интересы превратились со временем в цель и смысл его жизни. Хейердал всегда охотно говорил о своем детстве, о матери, которая непременно хотела сделать из него ученого в классическом смысле этого слова, и об отце, от которого он унаследовал склонность к путешествиям, спорту, риску.

Университет в Осло, в который он поступил в 1933 году, чтобы по желанию родителей изучать зоологию, вызывал у него скуку, как и у Алисон – прелестной девушки, объекта воздыханий Тура, пока в один прекрасный день она не отправила родителям письмо с лаконичным сообщением: «Дорогие мама и отец, я познакомилась с молодым человеком по имени Тур Хейердал. Он просил меня стать его женой, я ответила – „да“. Вынуждена прервать свои занятия, т. к. уезжаю с ним на Маркизские острова в Тихом океане…»

Свадьба состоялась на Рождество 1936 года, отъезд – вскоре после нее. Зоологический факультет Хейердал так и не окончил, а с того времени, что он прервал занятия, минуло 40 лет.

Полсвета проплывает Хейердал с не менее сумасбродной, чем он сам, девушкой (все это путешествие финансировал Хейердал-старший – зажиточный пивовар), чтобы добраться до затерянного среди бескрайних просторов Тихого океана клочка суши – острова Фату-Хива.

В Полинезии, этом сказочном раю, Хейердал впервые сталкивается с проблемами этнографии. Он начинает с коллекционирования статуэток, божков и других остатков материальной культуры древнейшей цивилизации.

Молодые живут, как некогда нарисовал Тур, в небольшой хижине на сваях, которую он собственноручно возвел на берегу океана в тени огромных пальм. Питаются тем, что предлагают океан и лес.

Хейердал целыми днями слушал захватывающие повествования старого Теи Тетуа, рассказывавшего об истории своих царственных предков, перед которыми он преклонялся. Именно от него Тур услышал легенду о великом боге Тики, который много веков назад привел предков Теи Тетуа на острова Тихого океана из далекой страны, лежащей на востоке за океаном… Тогда, собственно, Хейердала осенила мысль, что высящиеся на острове каменные изображения бога Тики поразительно похожи на гигантские статуи, которые остались от древних цивилизаций Южной Америки. В течение этого года жизни на берегу океана он все более укреплялся в мысли, что беспрерывно дующий с востока пассат мог нести суда древних путешественников только в одном, а именно западном направлении.

Обстоятельный анализ и сравнение древних культур Полинезии и Перу: узелкового письма, мифологии, памятников материальной культуры народов, населявших их в давние времена, – поддерживали и укрепляли первоначальную догадку, пока, наконец, не добавился последний штрих – перуанская легенда о том же боге Кон-Тики, который, будучи побежден врагами, бежал, достиг побережья Тихого океана и вместе со своими приближенными отплыл куда-то на запад.

Хейердал почти три года корпел над книгами, приобретая такие познания в области антропологии, археологии и этнографии, что мог бы претендовать на университетские дипломы.

Исследования, которыми он занимался в США, были в самом разгаре, когда разразилась Вторая мировая война и вскоре гитлеровцы вторглись в Норвегию.

Для Хейердала настали тяжкие дни. Именно тогда он сдавал экзамен на умение жить. У него не было ни денег, ни крова, ни друзей. Чтобы содержать жену и сына, не имеющий специальности чужестранец вынужден был приняться за изнурительную, губительную для здоровья и опасную для жизни работу. Он выдержал все, вскоре даже начал преуспевать. Но оккупация родины фашистами не могла оставить равнодушным молодого норвежца. Он поступает в распоряжение норвежских вооруженных сил и становится солдатом десантных войск. Конечно, будни казармы не имели ничего общего с романтикой. Мытье полов, чистка обуви, форсированные марши, пока Марс, бог войны, предложит что-нибудь более подходящее, чем кропотливое, ежедневное выстукивание морзянки на курсах радиосвязи.

Занятия в школе парашютистов уже разжигают воображение. Тур Хейердал вместе с Кнутом Хаугландом – будущим участником рейса на «Кон-Тики» – мечтает о подвигах на оккупированной родине, но Хейердала направляют в Финмаркен – северную провинцию Норвегии, граничащую с СССР, для сотрудничества с наступающей с востока Советской армией. Затем – конвои в Мурманск, из которых каждый мог оказаться последним.

Все эти события способствуют закалке молодого норвежца, и когда после демобилизации он возвращается в Осло, чтобы встретить приезжающую из США жену, та не узнает его, настолько он повзрослел и возмужал. Ведь ему шел «уже» 32-й год.

Хейердал возобновляет прерванные войной научные исследования, разрабатывая свою, никому еще не известную теорию миграции примитивных народов через просторы Тихого океана, и испытывает бессильную злость, когда никто не хочет серьезно отнестись к этой теории.

Для того чтобы отделаться от Хейердала, выдвинут, по мнению специалистов, сокрушительный аргумент: концепция, дескать, нереальная, поскольку ни инки, ни другие древние народы Южной Америки не имели в своем распоряжении морских судов для перевозки людей и товаров. В порыве самозащиты Тур бросает вызов: у них были плоты, а то, что на плоту – вопреки вашему, уважаемые господа, убеждению – можно пересечь океан, он докажет на личном примере.

В 1946 году Хейердал нашел в библиотеке отчеты о путешествиях первых европейцев, побывавших на западном побережье Южной Америки. В них имелись наброски и описания индейских плотов из бальсового дерева. Эти плоты имели один четырехугольный парус на рее, нечто вроде выдвижных килей, а также длинное рулевое весло на корме, следовательно, были управляемы.

Первые анализы течений и ветров южной части Тихого океана свидетельствовали о том, что рейс плота от побережий Перу до архипелага Туамоту должен продлиться около 100 дней. Однако, по мнению специалистов, следовало считаться с возможностью вдвое более длительного путешествия. Хейердал все же верил, что плавание будет продолжаться 97 дней – согласно его вычислениям, это был самый сжатый срок.

Вскоре к Туру присоединился первый товарищ, Герман Ватсингер. Он был таким же «сухопутным крабом», что и Хейердал, и проходил в Соединенных Штатах инженерную практику. Герман рассчитывал провести во время рейса исследования и измерения волн и течений. Хейердал намеревался укомплектовать экипаж из шести человек. С этим не было особых трудностей. Замысел осуществить рискованную экспедицию на доисторическом плоту через Тихий океан был настолько захватывающим, что каждый, кому Хейердал предлагал принять в ней участие, немедленно присоединялся к экипажу, без колебаний расставаясь с семьей, бизнесом или карьерой.

Кнут Хаугланд был товарищем Хейердала по оружию: бесстрашный подпольщик из норвежского движения Сопротивления, он с одинаковой легкостью управлялся как со взрывчаткой, так и с коротковолновым радиопередатчиком. Обладающий неизменным чувством юмора, ловкий, как кот, Кнут был готов к решительным действиям в любую минуту. Давним другом, еще с войны, был и Торстейн Робю – прекрасный лыжник, парашютист, задира и тоже радиотехник (благодаря его сообщениям британские бомбардировщики потопили гитлеровский линкор «Тирпиц»). Пятым был Эрик Хессельберг – по чистой случайности единственный моряк в этой компании, кроме того, художник, певец и бродяга со строптивым характером. Хейердал знал его с мальчишеских лет. Шестое место оставалось вакантным.

Началась кропотливая подготовка.

Чтобы добыть легкие, как пробка, бальсовые бревна, необходимо было лететь в далекие Перу и Эквадор. Поскольку гипотеза Хейердала опиралась на предположение, что доисторические жители этих территорий заселили острова Тихого океана, правительства обеих стран проявили доброжелательное понимание и обещали оказать экспедиции помощь и поддержку.

В начале 1947 года начались поиски строительного материала. Это оказалось нелегким делом. Война уничтожила немало леса – древесина бальсы применялась в строительстве самолетов. И теперь крупные бальсовые деревья невозможно было найти на побережье, следовало отправляться вглубь страны. А тут еще начался сезон дождей, превращающих джунгли в непроходимую топь. «Приезжайте в Эквадор через шесть месяцев», – советовали авторитетные местные жители.

Из-за сезонных особенностей ветров и течений в Тихом океане экспедицию следовало начать не позднее первых чисел марта, чтобы использовать наиболее благоприятное для плавания время.

Однако Хейердал не капитулировал. Чтобы оказаться поближе к джунглям, он вместе с Германом Ватсингером вылетел на маленьком самолете, который совершил посадку в Кито – городке, бывшем некогда столицей горных индейцев и расположенном на горном плато в Андах. Но и тут ситуация была невеселой. Размокшие джунгли, дикое бездорожье, профессиональные охотники за головами (дефицитным товаром на черном рынке)… Хейердал и Ватсингер отправляются на «виллисе» в Киведо, вооруженные на всякий случай парабеллумом. То застревая в трясине, то объезжая горные пропасти, они добираются до большой плантации бальсы, где их уже ожидают. Теперь предстоят поиски деревьев нужного размера. Разыскав их, Хейердал рассчитывал сплавить стволы по реке к океану. День за днем пробираясь по дремучему лесу в потоках тропического ливня, они переживают такие приключения, которых иным хватило бы на всю жизнь.

Наконец, были срублены 12 огромных деревьев, со стволов ободрали кору, подогнали их под нужные размеры, а затем с помощью лошадей и трактора доставили на берег реки. После спуска на воду из них составили два плота. Сплавленные к океану, они были затем погружены на судно, которое перевезло их в Кальяо, на место строительства. В дни, предшествовавшие его началу, к ним присоединился шестой и последний участник экспедиции – Бенгт Даниельссон, шведский этнолог, которому хватило смелости стать членом экипажа, состоявшего из пяти норвежцев.

Началось сооружение плота. Неугомонный Хейердал нашел для этого идеальное место – военно-морскую верфь. Более того, он получил помощь ее мастерских, где были профессиональные плотники и парусных дел мастера. Девять самых толстых бревен, заостренных на концах, составили корпус плота. Их скрепили канатами толщиной в 30 миллиметров, проложенными в глубокие пазы. Самое длинное центральное бревно имело 14 метров в длину. Сверху уложили, поперек основных, более тонкие стволы бальсы – девять штук, с интервалами в один метр. Все вместе было соединено 300 канатами.

Бамбуковую палубу устелили циновками из бамбуковых волокон. Посередине плота, ближе к корме, установили небольшой домик из бамбукового тростника, покрытого банановыми листьями. Затем была установлена мачта в виде буквы «А» (позже ее возьмут на вооружение почти все экспедиции); изготовленная из чрезвычайно твердого мангрового дерева, она по прочности не уступала металлической. Большой парус, прикрепленный к бамбуковой рее, должен был обеспечить как можно большую скорость, необходимую для того, чтобы успеть достигнуть архипелага Туамоту, прежде чем пропитывающиеся водой бревна начнут погружаться в океан; для уменьшения дрейфа установили кили – шесть сосновых досок полуметровой ширины, которые можно было опускать в воду на глубину 1,5 метра; уложенные вокруг бортов тонкие стволы бальсы заменяли релинг. Вся конструкция была почти точной копией древних плотов, плававших вдоль побережья Перу и Эквадора.

На нем хватило места для всевозможного оборудования, оснащения, продовольствия. Хейердал пишет, что экипаж и строители очень гордились произведением своих рук. Специалисты же были иного мнения. «Когда мы сопоставили все замечания знатоков, оказалось, что нет ни одного куска каната, узла или ствола, который не приведет к нашей гибели в море. Держали пари на высокие суммы, сколько дней продержится наш плот, а некий легкомысленный морской атташе обещал угощать виски всех членов экипажа до конца жизни, если они живыми доберутся до островов Океании».

Строительство плота затягивалось. Но вот, наконец, все было готово и назначена дата отплытия.

27 апреля на плоту взвился норвежский флаг. Набережные усеяли толпы людей, среди которых было немало знатных сановников. В честь инкского бога солнца плоту дали имя «Кон-Тики». На следующий день под приветствия еще больших толп и крики взятого на палубу попугая большое буксирное судно вывело плот в океан. С самого начала не обошлось без приключений. В возникшей суматохе часть экипажа не могла добраться до плота, который, невзирая на протесты Хейердала, был выпровожен из порта. Опоздавших привезли позднее на шлюпке.

«Кон-Тики» шел за буксиром, упираясь и ныряя носом в волны; вода пенилась на палубе. Трос лопнул, и прошло немало времени, пока снова возобновилось буксирование, которое продолжалось всю ночь. Огни побережья исчезли за кормой, а океанские волны со все большей силой обрушивались на плот. Когда взошло солнце, берега Перу были закрыты мглой. Длинные, спокойные волны с небольшими гривами плавно поднимали плот, не заливая его палубы. Было очень холодно.

Наконец, буксирование закончено. Хейердал вместе с двумя членами экипажа поплыл на резиновой динги к буксиру, где состоялась официальная регистрация исходного положения и последняя церемония прощания. «Кон-Тики» находился в 50 морских милях на северо-запад от Кальяо. Буксир повернул обратно и вскоре скрылся за горизонтом. Экипаж остался один на один с океаном…

При легком южном бризе был поднят парус, на котором под порывами ветра гневно хмурилось изображение бога Кон-Тики. Брошенный в воду кусок дерева спокойно колыхался возле борта, незначительно перемещаясь к корме. Это выглядело довольно мрачно. Чтобы не впасть в совершенную апатию, экипаж принялся наводить порядок на плоту, поскольку многие вещи были брошены в спешке как попало. Бенгт приготовил какао, и настроение несколько исправилось. Если бы еще плот хотел плыть! Взвешивая все возможности, не исключали и использование весел…

Наконец, пришел ветер. Он задул с юго-запада, быстро набирая силу. Парус наполнился, и плот двинулся вперед. В его движении не замечалось спешки, но шел он вперед деловито. Брошенные в воду предметы быстро оставались за кормой. «Вперед, на запад!» – кричали члены экипажа.

Единственной проблемой было удержание плота по курсу. Как пишет Хейердал, последние «инструкторы» плавания на плотах вымерли сотни лет назад, так что получалось не очень гладко. Плот часто поворачивался бортом к волне, парус хлопал, а зеленые водяные громадины ударяли в борт, заливая палубу. Три человека боролись с парусом, в то время как трое других силились удержать шестиметровое рулевое весло, сделанное из мангрового дерева. Приходилось напрягать все силы, чтобы постоянно держать плот кормой к ветру и волне. Тем временем сила ветра все возрастала. После полудня набегающие с востока большие волны начали наступать на плот, который среди беспредельности вод казался экипажу маленьким и беззащитным. Только теперь все полностью осознали, что возврата нет, что плот и океан начали поединок, который будет продолжаться до окончания рейса. Поняли, что их жизнь на протяжении многих недель будет зависеть от того, сумеет ли плот удержаться на поверхности океана. А пассат нес «Кон-Тики» все дальше в его просторы. Мосты были сожжены. Теперь экипаж должен был, согласно гипотезе Хейердала, позволить нести себя ветрам и течениям на запад, к Полинезии…

Все с облегчением созерцали, как «Кон-Тики» взбирается на набегающие валы, чтобы затем спокойно соскользнуть по их склонам. И все же натиск волн был настолько силен, что два человека не могли удержать рулевое весло. Не помогало подтягивание системы тросов, крепящих весло; заливаемые соленой водой штурвальные тяжело работали, выбиваясь из сил.

С наступлением ночи волны стали еще выше. Экипаж цеплялся за плот, с тревогой ожидая, что какая-нибудь из огромных водяных гор вот-вот обрушится на него. Однако безотказный «Кон-Тики» каждый раз благополучно взбирался на громоздящиеся валы. Привязанные канатами штурвальные беспрерывно проверяли курс, поглядывая на установленный на ящике шлюпочный компас.

Работали напряженно, и лишь когда приближались особенно громадные волны, оставляли весло и изо всех сил цеплялись за бамбуковую хижину; а когда массы воды, с грохотом налетающие со стороны кормы, исчезали меж бревен и сплывали через борта плота, все тотчас бросались к веслу, чтобы вернуть плот на курс, прежде чем нахлынет следующая волна. Около полуночи были замечены отличительные огни судна, плывущего на север. То же самое повторилось тремя часами позже. Сигналы, подаваемые с плота, не были все же замечены, и корабли ушли своим курсом. Как потом оказалось, то были единственные встреченные ими суда; следующие они увидели только по другую сторону океана.

Первые дни и ночи были тяжелой школой мореплавания, превратившей «сухопутных крабов» в настоящих «морских волков». Три часа вахты и три часа сна попеременно – как в круговороте. Возле руля каждый мускул был напряжен до предела. Если от усталости уже не хватало сил толкать весло, рулевые переходили на другую сторону и начинали его тянуть. Когда же плечи и грудь начинали нестерпимо болеть от ударов, рулевой поворачивался к веслу спиной и налегал ею, получая дополнительный набор синяков. Вторая ночь была еще хуже, никто не выдерживал трех часов убийственного напряжения возле руля в потоках ледяной воды. Поэтому назначались двухчасовые вахты, а когда неистовство океана стало невозможно выдержать на протяжении и этого времени, вахту сократили до одного часа, по истечении которого вахтенный без сил сваливался на полу хижины, чтобы забыться сном на считаные десятки минут. Первые трое суток были беспрерывной борьбой за поддержание курса «Кон-Тики». Это было тяжелое испытание для всех шестерых членов экипажа, среди которых труднее всего приходилось Кнуту: страдая от морской болезни, он лежал в углу хижины, освобожденный от всех обязанностей.

На третью ночь шторм начал затихать. Однако перед самым рассветом запоздалая волна, ударив неожиданно по плоту, повернула его боком. Парус начал бить по бамбуковому домику, и все спавшие члены экипажа вынуждены были, вскочив на ноги, броситься выправлять курс плота и спасать раскиданное снаряжение и припасы. Во время этого аврала двое, получив в темноте удар парусом, едва не вылетели за борт.

Однако океан, как бы отступив перед мужеством моряков, признал себя побежденным. Ветер стих, и волны стали уменьшаться. Опасаясь, что шторм может возобновиться, было решено использовать время затишья для восстановления сил измученного, вконец обессилевшего экипажа; вахты были отменены, парус спущен, и все улеглись в хижине. Плот повернулся боком к волнам и начал брать их, как бочка.

Разбуженный криками попугая, который с прекращением шторма почувствовал себя лучше, экипаж обнаружил, что волны, хоть и по-прежнему высокие, катят значительно спокойнее. Ветра не стало, и в лучах солнца все выглядело весело и безмятежно. Как пишет Хейердал, ни он, ни его товарищи тогда не знали, что пережили самое тяжкое во всем рейсе испытание. Лишь позднее был открыт «гениальный и простой метод управления плотом по способу инков». Заключался он в смене наветренности (или подветренности) путем перемещения килей – способ, известный сегодня каждому моряку.

В полдень по солнцу было определено положение. Оказалось, что плот, удалившийся от суши на 100 миль, течением Гумбольдта значительно снесло на север. Это был тревожный факт; дрейфуя на север, плот легко мог попасть в коварные вихревые течения, блуждающие в районе Галапагосских островов. Завладев «Кон-Тики», они закрыли бы ему дорогу к Полинезии. В сложившейся ситуации задачей номер один стало поддерживать направление как можно более на запад.

В тот же самый день Кнут, который наконец оправился от мучительной морской болезни, начал эксперименты с антеннами, которые запускались с помощью воздушного шара или змея. Вскоре в хижине раздались позывные морской радиостанции Лимы. Экипажу было сообщено, что самолет американского посольства вылетел на поиски плота, чтобы выяснить, как «Кон-Тики» справляется с океаном. Затем удалось установить непосредственную связь с самолетом. Однако, несмотря на длительные поиски, он не нашел плота, местонахождение которого было определено не очень точно.

Последующие дни прошли опять в борьбе с океаном. Просто счастье, что значительно более низкие волны, набегавшие с юго-востока, косо ударяли по бакборту, не создавая рулевому особых хлопот. Плот плыл теперь без акробатических выкрутасов, держа курс, вопреки усилиям экипажа, на северо-запад, к Галапагосским островам. «Кон-Тики» легко преодолевал в сутки 50–60 миль. Рекордом была 71 миля! Ежедневно наносимые на карту координаты складывались в линию, зловеще нацеленную на Галапагосский архипелаг. Невзирая на это, экипаж не падал духом. Минула неделя, и плот, вопреки предсказаниям, не рассыпался, не был разбит волнами, не оказался слишком тяжелым, чтобы идти под парусом. Шестеро мореплавателей прониклись таким уважением к плоту, что совершенно исчез страх перед океаном и был забыт кошмар первых дней.