Текст книги "Отель «Дача»"

Глава четвертая

Вечером следующей пятницы, через неделю после того, как Джо нас покинул, подошла моя очередь забирать Алекса с Роми. Я поехала за ними в школу, и это окончательно вернуло меня в реальную жизнь. Я снова обрела энергию и впервые за последнюю неделю широко и искренне улыбнулась, увидев, как они бегут ко мне.

Как сомнения в силе моего материнского инстинкта могли так долго удерживать меня от рождения детей? Все дело в том, что тогда мое сердце было на замке… Я чувствовала, что не способна подпустить к себе крошечного человечка, ведь я сама в детстве была напрочь лишена любви. Боязнь воспроизвести схему собственной жизни начисто уничтожала желание стать матерью. Когда Самюэль предложил завести детей, я категорически отказалась. Обрушила на него рассказ о своем детстве и впала в истерику, напуганная мыслью, что могу стать плохой матерью и причинить страдания маленькому существу, которое не просило, чтобы его произвели на свет. Самюэль не стал настаивать, он постепенно приручал меня, успокаивал, давал выговориться и избавиться от страхов – из этого и складывалась история нашей семьи. Он проявил терпение и сумел научить меня верить в себя, к тому же Самюэль не уставал напоминать, что он всегда будет рядом и поможет мне. Ему было нелегко, но он сумел победить мои страхи. Я стала матерью, и мои дети росли счастливыми – во всяком случае, так мне это виделось. Одного взгляда хватало, чтобы заметить их детскую радость жизни, ту, которая никогда не проступала на моем лице, когда я была девочкой.

Часто с наступлением хорошей погоды я брала старый Машин «ситроен-мехари», на котором научилась водить. Джо сначала дал мне несколько уроков в своей манере, а потом отправил сдавать экзамен на права. По его разумению, тот, кто водил «мехари», мог водить всё. Он был не совсем неправ, потому что, когда он вручил мне ключи от «тойоты», своего внедорожника, я вполне успешно справилась! Маша теперь почти никогда не садилась за руль, она делала это крайне редко и если уж очень хотелось. Но ей, как и Джо, нравилось, когда я занимала водительское сиденье. Они как будто заново проживали свою молодость, наблюдая за тем, как мы едем в поисках развлечений. Дети были, естественно, без ума от этой светло-зеленой машинки, которая стрекотала как газонокосилка и у которой мы убирали верх при всяком удобном случае, даже невзирая на холод! Она была их домом на колесах, в котором знаком каждый уголок. Летом, по четвергам, они утром ездили на ней с Машей на рынок.

Забрав Роми из школы Гульта, я свернула на дорогу в городок. Заметив это, Роми захлопала в ладоши, а Алекс пробормотал «Йес!». Мне захотелось соблюсти один из наших ритуалов. Припарковавшись на площади у церкви, я оценила настроение детей, чтобы убедиться в правильности своего намерения. Их улыбки были словно бальзам для моего сердца. Мы прошли по всему городку, каждые несколько шагов нас останавливали, чтобы с любовью и от души расцеловать, поинтересоваться, как там Маша, повторить «так неожиданно, какое горе…». Я их всех знала, всех ценила или даже любила, но тем не менее постаралась максимально сократить общение. Нельзя же, чтобы дети бесконечно выслушивали пятнадцатиминутные выражения соболезнования, моя задача – показать им, что вопреки всему жизнь продолжается, что наша жизнь, та, которую мы выстроили, никуда не исчезла, несмотря на смерть Джо. Узкие извилистые улочки вели к самой верхней точке городка. Двадцать лет подряд я ходила по ним, но ноги все так же болели от подъема. Мы обошли замок, проверяя, есть ли корм в мисках для бездомных кошек.

Добравшись до самого высокого места в городке, мы переглянулись и, не говоря ни слова, перешагнули через низкую стенку, окружавшую «Иерусалимскую мельницу». Вот мы и в нашем любимом заведении. Я начала приходить сюда с Алексом на полдник, когда ему было четыре года, и мы продолжали это делать, даже когда Роми была младенцем. Мне нравилось здесь, меня убаюкивала нежная воркотня диких голубей, гнездившихся на мельнице, и радовала глаз панорама Малого и Большого Люберона, царивших над городком, который благодаря Маше и Джо принял меня и сделал своей. Мне нравилось думать, что даже без бинокля я различаю вдали «Дачу». Сидя, как обычно, между детьми, я передала слойку с шоколадом одному, слойку с изюмом другой и запустила руку в пакет с «лодочками»[2]2
  «Лодочки» – сухое ароматное печенье длиной 7–8 см, которое готовится каждый год на Сретение в память о том, как святой Лазарь, святая Мария Магдалина и святая Марфа причалили к берегам Прованса более двух тысяч лет назад.


[Закрыть]. Мы спокойно ели, перед нами расстилался ландшафт, который мне никогда не надоест. Алекс все время вздыхал от удовольствия, а его сестра щебетала, как и положено маленькой болтушке, пересказывая все великие приключения, которые у нее случились за день. Когда Алексу удавалось вставить слово, он задавал Роми вопросы об открывающейся перед нами панораме – он делал это здесь всякий раз. Алекс считал, что в ее возрасте она должна уметь перечислить все города и деревни в поле зрения и назвать стороны света. Мой сын был еще большим патриотом Гульта, чем его отец и Джо, вместе взятые. Только чрезвычайные обстоятельства могли бы заставить его поехать куда-нибудь севернее Ванту или южнее Дюранса. Роми заработала девять из десяти баллов, как всегда перепутав Сеньон и Апт, и тут я рискнула все испортить. Поскольку я почувствовала, что у них достаточно сил, я решила, что можно перестать прятаться от разговора о Джо и Маше. Я взяла их за руки и привлекла к себе. Они мгновенно замолчали. Роми съежилась, а Алекс натянулся как тетива.

– Я позвала Машу к нам на ужин сегодня вечером. Она будет рада повидаться с вами. Что скажете?

Я смотрела поочередно то на сына, то на дочь, читая на их лицах печаль.

– Представляю, как вам тяжело. Вы вроде бы не хотели возвращаться в «Дачу»?

– Хотели, конечно! – занервничал Алекс. – Зачем он так? Мы говорили совсем другое, мама, на самом деле…

Он тряхнул волосами, как бы не желая все выкладывать, и постарался высвободить ладонь, но я не отпускала. Не хотела, чтобы он ускользнул от меня, отдалился. Я поняла, насколько мне не хватало физического контакта с ними все последние дни. Сразу после рождения детей я боялась к ним прикасаться, особенно к Алексу, а когда появилась Роми, я была уже более зрелой. А теперь я испытывала почти животную потребность гладить их, вдыхать их запах, я пьянела от любого прикосновения к ним.

– Я не знаю, что ей сказать, – признался мой сын. – Боюсь еще больше огорчить ее… В тот день ее глаза меня напугали, она была не здесь, мама… Мне показалось, будто она тоже умерла…

Я наклонилась и крепко поцеловала его в висок. Значит, он тоже это почувствовал…

– Она здесь, не волнуйся… и ты же ее знаешь, она никогда на тебя не рассердится… Она слишком тебя любит. Постарайся вести себя с ней, как раньше…

Он уткнулся лбом в мое плечо, я снова поцеловала его. Как бы я хотела этим поцелуем наделить его необходимой волей, чтобы расти и становиться сильным, передать ему эту силу своими губами. К сожалению, это было лишь началом испытаний, через которые ему придется пройти в жизни.

– А ты, птичка? – спросила я у Роми, которая продолжала молчать.

Она быстро взбрыкнула ногами в пустоте, как будто раскачивалась на качелях.

– А я буду плакать, – неожиданно заявила она. – И потом, я хочу, чтобы Джо тоже пришел к нам на маслобойню сегодня вечером, как раньше…

Чтобы успокоить ее, я ласково потерлась щекой о ее волосы. Постепенно ее ноги стали двигаться медленнее, потом остановились. Она была готова меня выслушать.

– Не волнуйся, ты можешь поделиться с Машей, она поймет… и не бойся поплакать вместе с ней… Ты имеешь право, и ей это известно, не сомневайся. Я уверена, что она захочет приласкать тебя.

Алекс предложил зайти за Машей, пока не стемнело, – я могла гордиться сыном. Ожидая их, Роми накрыла на стол, украсив его блестками и цветами из разноцветной жатой бумаги, которые сделала в честь Машиного прихода. Роми настояла на том, чтобы поставить тарелку и для Джо, я не возражала. Поскольку вечер был прохладным, я разожгла огонь в дровяной печи. Чиркая спичкой, я вдруг услышала слова Джо, впервые зашедшего на обновленную маслобойню: «Придется выгнать тебя, чтобы селить сюда гостей». Я тогда очень себя зауважала и по сей день продолжала радоваться заслуженной похвале. Джо был прав, маслобойню можно было предлагать клиентам за самую высокую цену! «Это наш маленький секрет», – предупредил он меня в тот вечер, перед тем как пожелать сладких снов.

Переехав, я принялась отчищать старый плиточный пол от густого слоя грязи и въевшейся пыли. Мне хотелось восстановить красоту плиток, и мне это удалось. Одной каменной стене я сохранила ее первозданный облик, остальные побелила. Когда-то давно они были серыми, но я все перекрасила, снова поселившись на маслобойне после расставания с Самюэлем, а заодно избавилась от мебели, заменила ее, чтобы начать новую жизнь без него. Но одну вещь я все же сберегла – главный предмет интерьера гостиной, старую барную стойку, которую я раскопала в Л’Иль-сюр-ла-Сорг. Она принадлежала мне, а Самюэль ее ненавидел. Она отделяла открытую кухню от остальной части гостиной. По утрам в январе, когда отель был закрыт, я очень любила разжечь огонь, усесться на деревянный табурет и пить за стойкой горячий кофе, наблюдая, как за окном рассеивается туман.

Дверь гостиной распахнулась, и вошла Маша под руку с Алексом. Он перерос ее несколько месяцев назад. Его сходство с отцом стало еще заметнее. Увидев вспухшие от слез веки сына, я бросилась к нему. Маша покачала головой, давая понять, что я могу не беспокоиться и лучше его сейчас не трогать, и что-то зашептала ему на ухо, а он поцеловал ее в щеку.

– Маша! Маша! – пропела Роми и побежала к ней.

– Как я рада тебе, solnyshko!

Роми тоже получила собственное ласковое русское прозвище, став Машиным солнышком.

– Пойдем. – Дочка потащила Машу за собой. – Я не забыла поставить тарелку для Джо.

Маша широко улыбнулась, хотя в глазах у нее стояли слезы, подошла вместе с Роми к столу, искренне похвалила плоды ее творчества и не преминула подчеркнуть, что Джо счастлив быть вместе с нами. Лед был сломан. Роми и Алекс с удовольствием общались со своей названой бабушкой, и вечер затянулся, несмотря на то что детям давно пора было спать. Я растроганно наблюдала за ними и тоже чувствовала себя спокойно. Каждое мгновение, проведенное вместе, было для них теперь на вес золота. Внутренний голос нашептывал мне, что долго это не продлится.

Я объявила отбой, когда Роми стала капризничать.

– Чистите зубы и ложитесь, а я провожу Машу, вернусь и пожелаю вам спокойной ночи. Я быстро – туда и обратно.

– Я могу сама дойти, голубка.

– Нет, Маша, мама тебя проводит, а скоро это буду делать я, – заявил Алекс.

Она отвела глаза. Да, я была права, Маша утратила вкус к жизни. Она быстро взяла себя в руки, обняла детей и предложила возобновить уроки русского на следующей неделе. Может, я и ошибаюсь. Я надела плотную шерстяную куртку и взяла карманный фонарик, который двадцать лет назад мне подарили, чтобы ориентироваться в кромешной тьме «Дачи». Это был один из древних фонариков 1980-х годов: их делали из разноцветного металла – мой был оранжевым, – с большой лампочкой, которая могла и ослепить на несколько минут, если луч попадет в глаза. Я всегда его брала за металлическую ручку, и хотя мне действовал на нервы и царапал пальцы капризный выключатель на боковой стороне, я бы ни за что на свете не променяла свой фонарик ни на какой другой. Я получила его в мой самый первый вечер здесь и готова была ехать хоть на край света, если он требовал починки.

Желтый свет фонарика освещал нас, пока мы медленно и молча шли от маслобойни к «Даче». Маша держала меня под руку.

– Тебе понравилось сегодня? – спросила я, когда мы оказались в холле.

Она похлопала меня по руке:

– Голубка, мне так хорошо с тобой и твоими детьми.

Мы подошли к двери в то крыло, где она жила. Джо и Маша оставили себе номер с маленькой гостиной на первом этаже. Чтобы попасть туда, надо было пройти через кухню.

– Пожалуйста, не меняй свой распорядок на эти выходные, мне помощь не понадобится, я легко все сделаю сама.

По субботам и воскресеньям, когда дети были со мной, я не работала, подключаясь только во время авралов или в разгар сезона. После того как я рассталась с их отцом, мне пришлось перекроить свое расписание, поскольку я больше не могла находиться в отеле двадцать четыре часа в сутки. С согласия Джо и Маши я наняла работника на выходные и отдельные вечера. Мне очень не хотелось, но что поделаешь – пришлось поделиться частью своей территории, чтобы избежать бесконечных тягостных споров с Самюэлем и, главное, чтобы наверстать упущенное с Алексом и Роми… На самом деле я пыталась вообще не заходить в гостиницу во время таких семейных выходных. Правда, возникала одна проблема: дети рвались туда!

Маша крепко зажала мои ладони в своих. В ее взгляде светилась решимость и море грусти. И она была настороже, даже как будто на грани паники.

– Пообещай мне, голубка.

Ее голос звучал настойчиво.

– Все, что ты хочешь.

– Твои дети растут, не позволяй времени украсть их у тебя… Никогда не известно, что может случиться… Но в конце концов они всегда уходят, чтобы зажить собственной жизнью или…

Я не сомневалась, что воспоминания об Эмме снова всплывут и будут еще более горестными. Что осталось от созданной Джо и Машей семьи?

– Обещаю, Маша.

Она привычно взяла мое лицо в ладони и поцеловала в лоб.

– Постарайся уснуть, – шепнула я.

Наш разговор прервал зазвонивший в гостиной телефон. Я напряглась, что не прошло незамеченным. Все же это было сильнее меня.

– Возьми трубку, Маша, не пропусти его звонок.

Я прекрасно знала, кто хочет поговорить с ней в столь позднее время. Ее призраки снова зашевелились…

– Он терпелив, – успокоила она меня. – Будет названивать, пока я не отвечу.

Я поджала губы. Маша погладила меня по щеке, притянула к себе, и я сдалась. Она мне ласково улыбнулась:

– Я же тебе объясняла, голубка, он не виноват, он просто подчинился матери…

– Извини, но это…

– Я запретила ему приезжать всего на два дня, я бы совсем сломалась после его отъезда, а он, к сожалению, не мог побыть подольше… Джо бы не понравилось, если бы он бросил работу из-за него.

Она взглядом умоляла извинить, нет, простить его.

– Не сомневаюсь. – Я натянуто улыбнулась. – Не заставляй его ждать, Маша, он наверняка хочет услышать твой голос.

Она в последний раз меня поцеловала и скрылась у себя. Я приложила ухо к двери, услышала, как прекратились звонки, а Маша заговорила по-русски с еще одним отсутствующим в ее жизни человеком. С Василием, своим старшим сыном.

Василий. Или вернее, загадка по имени Василий. До сего времени у меня не было никаких причин злиться на него за что бы то ни было. Но после его блистательного отсутствия на прошлой неделе мое отношение к нему изменилось. Я не знала или почти не знала Василия. Он покинул «Дачу» через три месяца после моего приезда и за двадцать лет ни разу не был здесь, как и вообще во Франции. Я так и не выяснила почему. Джо и Маша становились скрытными, если о нем заходила речь. Зимой, когда гостиница не принимала гостей, они уезжали к нему на два месяца. Они много где побывали благодаря сыну, который не реже чем раз в пять лет переезжал по работе с места на место. Сейчас он жил в Сингапуре. Когда они возвращались домой, я спрашивала о нем, а они отвечали, что им было хорошо с ним, что он жив-здоров, но, как всегда, занят: едва завершив один проект, переходит к следующему. Джо и Маша очень гордились им. Он часто звонил родителям, и расстояние вроде бы не мешало им сохранять прочную связь. За эти два десятилетия мы несколько раз поговорили по телефону, когда он не мог до них дозвониться и обращался напрямую на ресепшен. Без его последнего звонка я бы легко обошлась.

Вечером того дня, когда умер Джо, Маша десятки раз пыталась с ним связаться, Василий не отвечал, а она повторяла, что он наверняка уже на работе. Она была без сил, едва держалась на ногах, и я настояла, чтобы она прилегла. В конце концов она задремала на диване в гостиной, а я осталась с ней. Была глубокая ночь, когда зазвонил телефон. Она его не услышала, а я собралась с духом и взяла трубку.

– Алло, – неуверенно произнесла я.

– Эрмина? – удивился он.

– Василий… не знаю, как…

Наступило молчание, я слышала его прерывистое дыхание. Он понял, что все серьезно.

– Отец?

– Да…

Опять бесконечно долгое молчание, которое я все-таки не побоялась прервать.

– Маша только что заснула, сейчас я ее разбужу.

– Да, пожалуйста, – едва слышно согласился он.

Я осторожно погладила Машу по плечу.

– Голубка? – пробормотала она.

– Василий звонит.

Она захотела встать, я ей помогла, потом протянула трубку и оставила их наедине.

Я была уверена, что он прыгнет в ближайший самолет, чтобы как можно быстрее появиться здесь. Я глубоко заблуждалась. Вопреки всем Машиным объяснениям, вопреки ее стараниям оправдать его отсутствие, я не могла с ним смириться. В свои сорок пять лет он был достаточно взрослым, чтобы не послушаться матери, приехать на похороны отца и остаться потом разделить с ней горе. Никогда еще она в нем так не нуждалась. Василий был последним членом семьи, который у нее остался. И какое значение могла иметь его работа или что уж там еще?

Глава пятая

Три следующие недели прошли спокойно, в обычных каждодневных делах – начали съезжаться туристы. Поток был еще не таким, как в разгар сезона, но мы уже к этому шли. Я воспользовалась относительной тишиной, чтобы нанять временных работников в помощь постоянным, двух горничных для Амели и двоих официантов в ресторан. Теперь команда была в полном составе. Не спросясь у Маши, я пригласила цыган-музыкантов, друзей Джо, на несколько вечеров – нарушать традицию было немыслимо. Я даже начала подготовку к нашему большому летнему празднику. Вопреки моим опасениям, сезон стартовал достаточно хорошо: как я и предполагала, мы столкнулись с отменой бронирования некоторыми завсегдатаями, о чем я не говорила Маше, потому что нам повезло и освободившиеся номера заказали новые гости. В течение нескольких недель отель будет заполнен на сто процентов. Сезон спасен. Еще один сезон.

Скажу честно, когда Алекс и Роми бывали у Самюэля, я с головой погружалась в работу, чтобы забыться. Но это не очень-то получалось: каждый день у меня щемило сердце, а иногда я по привычке искала Джо, собираясь что-то ему сообщить. Или даже направлялась к его мастерской в гараже, чтобы поделиться какой-нибудь шуткой или пересказать очередную безумную просьбу клиента. Время суток, которого я боялась больше всего, – утро, когда я дежурила на ресепшене. Джо всегда подходил к стойке ближе к одиннадцати, приносил мне кофе, ворчал без всякого повода, удовольствия ради, я протягивала ему лист бумаги, на котором за несколько минут до его появления записала сведения обо всех заездах и отъездах на сегодняшний день и о номерах, в которые вселятся вечером. Через несколько минут он отдавал мне листок, говорил «Отлично, девчонка» и, насвистывая, уходил.

Когда освобождалось время, я использовала его, чтобы побыть с Машей: шла в библиотеку, где она проводила большую часть дня, или к ней на кухню – просила заварить мне крепкий русский чай. Она с таким усердием его готовила, что мне не хватало духу признаться, что я его ненавижу. Если Маши не было ни там, ни там, я находила ее в саду. Пока был жив Джо, она держала под контролем территорию отеля, присматривала за фруктовыми деревьями, с секатором в руке, готовая немедленно срезать подсохшую ветку, вырвать сорняк или сделать суровый выговор садовнику, который, как она считала, портит ее олеандры. Теперь же она просто сидела на качелях, уставившись в пустоту, укутанная в разноцветную шаль, подчеркивавшую красоту ее темно-синего платья.

Часто она не замечала, что я подошла к ней, и продолжала говорить сама с собой на родном языке. Не трудно догадаться, к кому она мысленно обращалась. Она и раньше довольно часто заговаривала с ним по-русски, хотя познания Джо в ее языке были более чем приблизительными. Он не возражал, и через какое-то время она сама спохватывалась. Когда я садилась рядом с ней на качели, она слабо улыбалась и брала меня за руку:

– Ты пришла, голубка…

Она вздыхала и уходила обратно в свой внутренний мир, населенный воспоминаниями. Маша превратилась в собственную тень.

Вечером я сидела в кабинете и обновляла сайт отеля. Я давно выучила его содержание наизусть: именно я надавила на Джо и Машу в середине 2000-х, когда стало очевидно, что интернет завоевывает нашу жизнь. Они совсем не разбирались в этом, и Джо предоставил мне свободу действий со словами «Можешь забавляться своей дурацкой игрушкой». Через какое-то время Маша тоже увлеклась, а потом и Джо обратил на компьютер внимание, и интернет из «дурацкой игрушки» превратился для него в «дьявольский механизм соблазнения клиентов».

В дверь постучали, и я подняла голову от экрана. Шарли, успевший снять фартук, насмешливо смотрел на меня.

– Ужин закончился?

– Эрмина, ты в курсе, который час?

– Ммм… нет…

Он засмеялся:

– Уже полдвенадцатого… все легли. Кроме…

– Нас, – перебила я и тоже засмеялась.

– Выключай свою шарманку и пошли на кухню, выпьем вина.

Я не стала спорить и с удовольствием последовала за ним. До сих пор мы с ним толком и не поговорили. Я могла только гадать, как он справляется со свалившимся на нас горем. С Амели я пересекалась чаще, чем с Шарли, у которого после смерти Джо появилась скверная привычка отсиживаться у себя в ресторане. Я вошла на кухню, и в мозгу вспыхнуло воспоминание об ужине в вечер моего приезда двадцать лет назад.

Тогда Маша встретила меня в холле, отвела в комнату на последнем этаже, включила отопление, дала простыни и полотенца. Потом она ушла, сообщив, что я могу поужинать в ресторане, хотя он, как и сама гостиница, пока закрыт. Я бесконечно долго стояла посреди комнаты, пытаясь сообразить, не снится ли мне сон, который вот-вот неизбежно превратится в кошмар. Но я слишком устала, чтобы размышлять, и потому с наслаждением взялась стелить постель: белье приятно пахло свежестью, оно было мягким, я даже потрясенно погладила его. Потом я приняла душ. Горячая вода, душистое мыло едва не заставили меня расплакаться, но я тогда была слишком жесткой, чтобы впасть в сантименты. Я брала то, что мне давали. Пока это мне ничего не стоило. Правда, я хорошо осознавала, что рано или поздно настанет день, когда мне выставят счет и придется расплачиваться. Пользуясь возможностью, я постирала кое-что из одежды, потом надела то, что сочла наиболее подходящим. Когда я снова спустилась вниз, свет был повсюду выключен – и в холле, и снаружи. На улице ни души, в ресторане тоже темно. У меня снова возникло ощущение, что и сам отель, и люди в нем весьма подозрительны. Я забеспокоилась, тьма ночи и полная тишина пугали сильнее, чем городские джунгли. Я уже собралась развернуться и подняться к себе в комнату – отсутствие ужина было для меня делом привычным, – как вдруг вышел парень чуть постарше меня и спросил, не я ли новая сезонная горничная. Он проводил меня на кухню. Назавтра я узнала, что это Василий, сын Джо и Маши. Он оставил меня с Габи, отказавшись от его предложения поужинать. Я тут же выбросила этого парня из головы. Габи властно обнял меня за плечи и подвел к круглому барному столику:

– Сейчас ты у меня взбодришься!

Казалось, он безумно обрадовался возможности накормить меня. Его удовольствие было заразительным и подействовало даже на такую разочарованную и усталую девицу, как я. Он сам себя спросил, чем бы таким вкусным меня угостить, а я предложила ему «не заморачиваться».

– Видишь меня? – спросил он, похлопав себя по животу. – Кухня – мое царство, я люблю вкусное, некоторые говорят, что у меня блюда слишком жирные, а порции слишком большие, но я таких посылаю к черту. Я люблю есть и люблю кормить. Мое чревоугодие безгранично. Поэтому, чтоб ты не сомневалась, у Габи не едят что попало!

Последняя фраза завершилась громогласным смехом. А потом, оглядевшись, я оценила кухню. Значительно позже мне стали известны детали этого грандиозного замысла. Джо хотел, чтобы здесь у Габи было все самое красивое, самое большое и вообще самое лучшее. За исключением некоторых деталей, можно было решить, что ты очутился в кухне ресторана с мишленовскими звездами. Большие плиты, огромные наборы медных кастрюль, как если бы каждый вечер нужно было готовить больше чем на сто человек, холодильная камера, где поместился бы запас продуктов на целый год. Габи подал мне самый потрясающий омлет, какой я когда-либо ела, с толстым ломтем деревенского хлеба и бокалом красного вина. Ничего настолько вкусного, изысканного, ароматного я никогда в жизни не пробовала. Габи едва не подавился, когда я поинтересовалась, что он добавил к яйцам.

– Трюфели, дорогая моя. Наши места ими славятся.

– Рискую показаться дурой, но что это?

Он широко и снисходительно улыбнулся:

– С тобой придется повозиться… Ешь. И не забудь выпить!

Он налил бокал и себе и поднял его, обращаясь ко мне:

– Добро пожаловать в нашу «Дачу»!

Габи заставил меня доесть все, что было в тарелке, но этим не ограничился: мне еще полагался его новый шоколадный фондан для меню предстоящего сезона. Он хотел услышать мое мнение, а я с трудом устояла, чтобы не расхохотаться ему в лицо. Как будто в те времена я разбиралась в тонкостях кулинарии! Потом он велел мне идти спать, потому что я выглядела утомленной. По сей день помню усталость вперемешку с блаженством, которые накрыли меня после той еды. Никогда еще меня не окружали такой заботой. А если по правде, то забота вообще не была мне знакома. Я захотела отблагодарить его – так, как умела.

– Сначала я помогу вам убрать. В конце концов, я здесь для этого. И потом, это такая мелочь, вы ведь остались после работы, чтобы меня накормить.

Он бросил на меня теплый взгляд:

– Ты славная девочка.

Услышь я от кого бы то ни было «славная девочка», я бы возмутилась. Но те же самые слова, обращенные ко мне Габи, милым, щедрым толстяком, были мне приятны. С тех пор я полюбила совать нос на кухню. Тем более что теперь в ней безраздельно царил Шарли.

Не сговариваясь, мы устроились за маленьким круглым столиком Джо, который обожал есть на кухне. Я рухнула на деревянный стул, а мой лучший друг пошел за бокалами и бутылкой кот-дю-ванту. Он открыл вино, разлил его, тут же опять ушел, а через несколько минут явился с тарелкой и прибором. На тарелке стоял горшочек с равиоли в соусе песто, к которым полагалась местная ветчина. Я иронически вздернула бровь, а он проворчал:

– Ладно-ладно, когда-нибудь я все-таки обновлю меню! Ты же не ужинала, правда?

– Нет…

Мы отлично знали друг друга. Шарль, которого я вскоре начала называть Шарли, появился в гостинице через несколько дней после меня. Джо нанял его помощником шеф-повара, не предупредив Габи. И если Габи был настоящим чревоугодником – «достаточно посмотреть на мой живот, чтобы все понять», любил он повторять, прогуливаясь по кухне с целью убедиться, что его преемник достойно справляется, – то Шарль, наоборот, был худым и бледным. По крайней мере, таким он сюда явился. С тех пор он окреп и налился соком. Следует признать, что его шеф не оставил ему выбора: Габи быстро излечил его от пристрастия к молекулярной кухне и сыроедению. На самом деле в худобе Шарля были повинны стресс и низкая самооценка. Хоть и по разным причинам, но мы оба с ним одинаково нуждались тогда в убежище.

Шарль рос в суровой консервативной семье, которая не одобряла желания старшего сына стать поваром: его готовили к военной карьере. Для такого скромного и не уверенного в себе человека, как он, армия стала сущим адом. То, что ему там довелось пережить, смахивало на настоящий трагикомический фильм. Как же он должен был страдать… Втайне от родителей он принялся искать работу в ресторанной сфере и с энтузиазмом ответил на объявление Джо, отправив ему очень искреннее письмо. Это было скорее не резюме, а эмоциональный рассказ о своей жизни. Джо увлекла идея приютить дезертира, и он дал ему шанс. Так в двадцать два года Шарль покинул армию, был лишен наследства и заявился сюда этаким «аристократом», как я его тогда в шутку называла. Мы подбадривали и выручали друг друга и помогали друг другу расти. Я никогда раньше не встречала таких парней, как Шарль, а он не подозревал, что существуют такие девушки, как я. Позже он признался, что вначале побаивался меня. Я была «чуть-чуть» озлобленной и настороженной, тогда как он олицетворял робость и неловкость. Сегодня Шарли был моим лучшим другом, братом, которого мне хотелось бы иметь.

Поэтому я беспокоилась за Шарли. Продолжая есть, я осторожно наблюдала за ним. Он грустно потягивал вино, погрузившись в свои мысли.

– Ты как? – спросила я.

– А ты?

– Прекрати! Нечего мне зубы заговаривать, как твоя жена! Хоть бы кто-то ответил мне честно.

– Н-да, вы, мадемуазель, мастерица ускользать от ответа на вопрос, что слышно! Спросишь – и как ветром сдуло!

Я засмеялась и пихнула его локтем:

– Ладно-ладно! Только сначала ты!

Его протяжный вздох пробудил бы мертвого.

– Все ужасно, – провозгласил он. – На кухне тоска, все молчат, я ничего не хочу и чувствую себя одиноко без Джо. Ты только представь себе! За все эти двадцать лет не было ни дня, чтобы я не видел его на этом самом стуле. Утром с чашкой кофе, в полдень и вечером с аперитивом. Когда Маша сажала его на диету, он всегда находил способ обмануть ее бдительность и прийти сюда, чтобы что-то пожевать или выпить.

Я снова засмеялась, но на сей раз сквозь слезы. Я представила себе, как Джо скрывается от Маши ради этих маленьких радостей, а Маша притворяется, что сердится на него.

– Не берусь даже вообразить, что переживаешь ты, – продолжал он. – Амели совершенно выбита из колеи. Маша не дает ей больше никаких советов по хозяйству, никаких указаний, вообще ничего. Она каждый вечер повторяет, что все бы отдала, лишь бы Маша ее то и дело доставала, как раньше.

Сколько раз я наблюдала, как Амели собирается взять расчет из-за Маши, продолжавшей учить ее профессии после более чем пятнадцатилетней службы! Куда же подевалась та Маша, властная женщина, правившая своим королевством железной рукой в бархатной перчатке?

– Могла бы мне сказать…

– Думаешь, ты умнее нас? – рассмеялся он. – А теперь давай, выкладывай.

Я заговорила, ни секунды не колеблясь. С какой стати ходить вокруг да около?!

– Я растеряна, Шарли. Делаю свою работу, как раньше… Нельзя допустить, чтобы «Дача» развалилась… У меня все так же, как у тебя, мне мучительно недостает Джо, я все время думаю о нем… но… Маши мне тоже не хватает… Я постоянно вижу ее, она по-прежнему занимается русским с Алексом и Роми, приходит на маслобойню поужинать с нами, я встречаюсь с ней на кухне за утренним кофе… но она теперь молчит, блуждает взглядом где-то далеко, здесь только ее тело, но не душа, как если бы она улетела вместе с Джо… Мне кажется, что она…