Текст книги "Гнездо дракона"

Он с достоинством вышел в коридор, размышляя.

Господи, что за напыщенность, это опять мой вспыльчивый нрав. Он спускался по лестнице впереди Миранды и Николаса, готовясь спокойно выйти в парадную дверь. Он слегка стыдился своей грубости и стремился уйти из этого гнетущего дворца назад к фермерам, чьи жизни он понимал и чьему делу был беззаветно предан.

Но он не учел Николаса, который быстро встал перед ним, загораживая дверь, и в то же время в полной мере обратил на Джеффа свою редкую улыбку.

– Я прошу вас присоединиться ко мне и выпить бокал вина, перед тем, как вы уйдете в ночь. Это доставит мне большое удовольствие.

– Хорошо, – к собственному удивлению согласился Джефф и обнаружил, что его ведут в библиотеку. Он был озадачен интенсивностью воли, которую ощущал за внешне довольно естественным приглашением хозяина. Он не любил высокомерие и безжалостность, которые исходили от Николаса почти осязаемыми волнами. Он терпеть не мог роскошную элегантность —наряда патруна, красную гвоздику в его петлице, и при всем при том он не мог испытывать неприязнь к самому человеку. Так как Джефф был хорошим врачом, проницательным, обладающим интуицией, он ощутил за сложной картиной, которую Николас представлял миру, качество, которое трудно было определить, отклонение от нормы, разлад – что вызывало слабое, неудобное сожаление.

Это чувство исчезло, когда Джефф проскакал две мили через теплую июльскую ночь и вновь вошел в серый фермерский дом Клааса Биккера.

В полубессознательном состоянии Клаас лежал на кровати, набитой шелухой от початков кукурузы, его руки были обмотаны окровавленными тряпками, лицо было бледное, как и отмытые добела стены позади, а его жена, безнадежно всхлипывая, сидела на полу среди сдвинутых стульев, столов и ковриков – домашние пожитки, которые были собраны для выселения.

Глава шестая

Оставшуюся часть лета в Драгонвике кипела жизнь, поток гостей и праздники для них не прекращались с утра и до полуночи. Были музыкальные вечера и званые обеды. В розовом саду в свете факелов и мерцающих бумажных фонариков разыгрывались замысловатые шарады. Проводились пикники и праздники в лодках на Гудзоне. Были даже устроены состязания пловцов, хотя это развлечение было любимо только Николасом, который превосходно плавал, выучившись этому искусству за границей на Средиземном море. Очень немногие из гостей Ван Ринов умели плавать, и они были не способны разделить его языческий триумф превосходства над стихией.

Эти дни были наполнены для Миранды страданием. С ночи бала Николас избегал ее. Еще хуже было то, что он перестал защищать ее перед Джоанной, а без его поддержки она быстро была оттеснена на те позиции, где ее всегда хотела видеть миссис Ван Рин. Они видела мало гостей, да и то мельком. В развлечениях она принимала участие лишь в тех редких случаях, когда там присутствовала Кэтрин. Теперь чаще всего она ела вместе с девочкой в классной комнате. То, что это было разумным укладом и как раз тем образом жизни, что она и ее родители ожидали от Драгонвика, не помешало ей скатиться в состояние глухой тоски. Это положение сильно отличалось от того, что было первоначально. Хотя тогда она мало видела Николаса, его отношение было заинтересованным и личностным. Лишь два момента поддерживали ее: интуитивная уверенность, что он вовсе не был таким равнодушным, как казался, и то обстоятельство, что он не забыл о ее дне рождения. Тринадцатого сентября ей исполнилось девятнадцать лет, и, вернувшись в свою комнату после урока с Кэтрин, Миранда обнаружила на своем столе большую розу цвета слоновой кости с золотой серединкой, а под ней книгу «Дважды рассказанные истории» Натаниэля Хоториа. Внутри книги была записка. «Эта роза похожа на вас, истории могут вас заинтересовать, и обе выражают мое уважение в этот памятный день. Н. В. Р.»

В один из дней в начале октября Ван Рины и гостящие у них в это время Бикманы и Филипсы были приглашены на обед Ван Ренсселирами в помещичий дом в Клавераке. Миранда, которую, конечно, не включили в число приглашенных, безутешно наблюдала за их отъездом из окна холла на верхнем этаже.

Под влиянием импульса она спустилась вниз, двигаясь почти что крадучись, так как опустевший дом казался заполнен шепчущимися тенями. Дверь на лестнице в подвал находилась в кладовой позади столовой, и она никогда раньше не пользовалась ею. Семья Ван Ринов, за исключением, конечно, Кэтрин, никогда не проникали в нижний мир, лестница закончилась в людской и дюжина лиц в изумлении уставились на нее. Томкинс, без пиджака с пенящейся кружкой в руке, приподнялся, а затем опять сел.

– Что я могу для вас сделать, мисс? – обиженно спросил он.

– Я… я хочу видеть Зелию, пожалуйста. Дворецкий пожал плечами.

– В углу дальней кухни, как обычно.

Он махнул рукой, не имея ни малейшего желания, разве что только при Николасе, стараться для этого пустого места.

Миранда прошла через две кухни, где рядами стояли плиты, печи и полки, полные сияющих медных кастрюль, сковород и противней. В дальней комнате она увидела камин. Над поленьями пекана медленно вращался насаженный на вертел поросенок, а маленький мальчик крутил рукоять. В углу у камина качаясь сидела старая Зелия. В другом конце комнаты за прялкой сидела невозмутимая голландка и тоже качалась. Это была Аннета, главная повариха, на ее больших коленях сидела Кэтрин, а та пела ребенку старую голландскую колыбельную.

 
Трип а троп а троньес
Ди вааркен ин ди бооньен…
 

Чистые языки пламени, запах жареного мяса и две женщины в креслах-качалках вызвали в сердце Миранды тоску. Не удивительно, что ребенок предпочитает проводить время здесь. Она улыбнулась Кэтрин, которая сонно улыбнулась в ответ, но не сдвинулась с места.

Зелия подняла сморщенное лицо и ее качалка замерла.

– Ты ищешь меня, petite.

Это было утверждение, а не вопрос. Она указала на пуф рядом с собой, и девушка послушно села.

На другом конце комнаты вновь раздалась глупая детская песенка, но уже тише.

 
Трип а троп а троньес…
 

– Что ты хочешь от меня? – спросила Зелия. – Ты не слушаешь, – она печально покачала головой. – Азильда будет смеяться. Я уже говорила тебе.

– Пожалуйста, не начинайте сначала! – закричала Миранда, выходя из себя. – Я пришла не для того, чтобы слушать эти глупости! Я не знаю, зачем пришла. Наверное, мне было одиноко.

– Одиноко? – Зелия повторила это слово. – Ты не знаешь, что такое одиночество… пока. Почему ты не вернулась туда, где твое место?

Миранда опустила глаза, ее пальцы крепко сомкнулись на коленях. Дом, да. Назад к Абигайль и безопасности. Назад к такому же уютному камину. Но никогда не увидеть Николаса… отвергнуть все мечты, что когда-нибудь, как-нибудь… Дальше этого она не шла. В этих неясных мечтаний не было ни смысла, ни реальности…

Зелия рассматривала потупленное лицо девушки, а потом коротко, резко рассмеялась.

– Дьявол читает в твоей душе. Когда ты так сильно чего-то хочешь, может статься, что это так и будет. Всегда, когда мы мечтаем о чем-то плохом, это сбывается.

Миранда покачала головой.

– Все это глупости, Зелия.

Старуха выпрямилась, дернулась вперед, ее сверкающие глаза стали гневными и угрожающими, но гнев исчез так же быстро, как и появился. Она вздохнула и откинулась назад. А затем вновь начала качаться.

В кухне было тихо, если не считать шипящего звука, издаваемого топленым жиром на огне. Кэтрин соскользнула с коленей стряпухи. Схватив свою куклу, она подкралась к Зелии и умоляюще положила руку на ее костистое старое колено.

– Расскажи сказку о старых временах, Зелия, – попросила она. – Расскажи об Азильде. Миранде тоже понравится. Правда, Миранда?

Девушка вздрогнула.

– Но… да, пожалуй, – без охоты ответила она. Ей уже не хотелось услышать об Азильде, которая, казалось, была связана лишь со страхом и бедствиями. Но перспектива покинуть теплую кухню и даже это странное общество ради тишины огромного дома наверху казались еще менее привлекательной.

– Патрун не любит, когда я рассказываю об Азильде, – заметила Зелия. – Ему от этого страшно.

– Вот уж это чепуха! – улыбнувшись, сказала Миранда. – Он ничего не боится.

– Ох, – с усталым терпением вздохнула Зелия, – до чего молодые слепы! Каждый чего-нибудь боится, petite. Да, думаю, я расскажу историю. Слушай хорошенько.

Несколько минут она молчала, а затем заговорила ровным, певучим голосом, словно повторяла слова, услышанные много-много лет назад.

– Мари Азильда де Ла Курбе была самой красивой девушкой Нового Орлеана, всегда она пела, и смеялась, и свет пламени в ее сердце был столь же велик, сколь мягким было выражение ее черных глаз.

Когда Зелия заговорила, Миранда сначала слушала невнимательно, находя высокий голос не очень приятным. Но постепенно старый голос обрел почти гипнотическую силу. Азильда стала реальной и Миранда забыла, что слушает рассказ о девушке, которая жила в неизвестном ей городе сто лет назад, и о том, что Зелия пересказывает трагедию, которую знала лишь из вторых рук, со слов своей матери – черной рабыни Татины, няньки Азильды.

Азильда любила красивого молодого человека из креолов, адъютанта маркиза де Водрейля, и у фонтана в усаженном пальмами дворе де Ла Курбе позади их дома на Королевской улице прошло немало тайных свиданий.

Все так и шло, пока в Новом Орлеане в октябре 1752 года не появился Питер Ван Рин. Он прибыл в город на собственном бриге, чтобы купить партию луизианского индиго, которую он мог бы продать с большой прибылью в Нью-Йорке. Конечно, по закону французским колонистам запрещалось продавать свои товары кому-либо иному, кроме родной страны, однако всегда есть возможность обойти закон. Бесстрастные голубые глаза Питера, его неизменная флегматичность и при этом холодная настойчивость, которую не развеивала редкая улыбка общепринятых комплиментов, сбивали с толку веселую колонию. Ван Рин получил свое индиго, а еще он получил Азильду.

– Ты хочешь сказать, он влюбился в нее? – с интересом спросила Миранда.

Зелия сгорбилась:

– В сердце патруна не было любви. Он хотел ее. Он доказал ее родителям, что он богатый человек, большой лорд, и взял ее с крохотным приданым. Они сочли, что совершили выгодную сделку.

Даже Титина так и не узнала, что случилось во время долгого, штормового плавания на север. Но она видела, что за одну ночь ее хозяйка превратилась в несчастное маленькое приведение, чьи черные глаза знали теперь только два выражения: тупое безразличие, которое в присутствии мужа сменялось недоуменным страхом. Не было больше песен и смеха. День за днем в суровую снежную зиму Азильда сидела у маленького камина, ее волосы больше не были напудрены, ее кудрявые пряди были спрятаны под белым чепцом голландской матроны, ее нежное тело дрожало под бесформенным черным платьем.

Следующей осенью родился Адриан. Патрун был очень доволен своей женой за то, что она произвела на свет ожидаемого наследника. Во всем остальном она ужасно разочаровала его. Красота и веселье, ко-" торые сначала привлекли его, не вынесли ее внешнего превращения в леди поместья и голландскую жену. Но он смотрел сквозь пальцы на ее недостатки ради рождения Адриана, одарив ее бриллиантовым ожерельем и небольшим клавесином, который стоит в Красной комнате, Азильда никогда не носила ожерелье, после рождения ребенка даже патрун не мог не заметить, что рядом с ним ежится лишь тело Азильды. Ее дух ушел в далекую туманную страну, из которой она и не пыталась вернуться.

– Каждый день она сидела и смотрела в окно, – рассказывала Зелия. – Она не отвечала, когда к ней обращались. Лишь иногда она спускалась в Красную комнату и играла на клавесине, если патруна не было дома. Она всегда играла простенькую креольскую песенку, которую выучила еще ребенком. Патрун терпеть ее не мог, она выводила его из себя. И вот однажды…

Миранда наклонилась вперед.

– Продолжай, Зелия, – попросила она. Старуха медленно кивнула.

– Однажды случилось несчастье. Корабль патруна налетел на рифы. Погибли и весь экипаж, и весь груз. Татина сидела рядом с Азильдой, стараясь уговорить ее взглянуть на ребенка, и в этот момент вбежал патрун, воя как бык, он схватил Азильду за плечи и затряс ее. «Вы ничего не понимаете – вы, безмозглая тварь, – кричал он на нее. – Но я разорен».

И в первый раз Азильда посмотрела на него, а потом начала очень тихо смеяться. Татина говорила, что от этого смеха у нее волосы встали дыбом. Руки патруна упали. Он попятился. «Почему вы смеетесь?» – прошептал он.

И впервые за много месяцев она ответила:

«Потому, что несчастье пришло в ненавистный дом, – говорила она, все еще смеясь. – И я всегда буду смеяться, когда сюда будут приходить несчастья».

Певучий голос Зелии неожиданно оборвался. Одно из поленьев пекана свалилось и выпустило в кухню целый рой искр. Миранда глубоко вздохнула.

– Какую ужасную вещь она сказала. Она сошла с ума, эта бедняжка?

– Сошла с ума от страха и несчастья, крошка. Тропический цветок не может жить без солнца. Душа не может жить без любви.

– Но у нее же был малыш, – запротестовала Миранда.

– Да, но было уже поздно, пришло безумие. Через неделю после того, как патрун рассказал ей о корабле, она пробралась ночью вниз. Она играла свою креольскую песенку и смеялась. Татина слышала. Она побежала в Красную комнату, но было поздно. Азильда взяла из кухни нож.

Зелия подняла руку и сделала красноречивый жест по направлению к горлу.

Миранда сглотнула, глядя на мрачное, старое лицо.

– И она до сих пор смеется, – спокойно сказала Зелия своим обычным голосом, – когда в Драгонвик приходит беда. Только ее потомки могут ее слышать, но иногда и другие ощущают предупреждение, хотя и не могут слышать ее. Я чувствую ее… и ты тоже, я думаю.

Девушка молчала. На мгновение она почти поверила, когда вспомнила о двух случаях, при которых на нее напал непонятный растущий страх, но с тех пор она множество раз сидела в Красной комнате и не испытывала никаких странных ощущений. И потому ее здравый смысл и благоговение перед Николасом, высказывающим величайшее презрение к суеверию Зелии, убедили ее.

– Это ужасная история, – заметила она, чувствуя себя умной и зрелой. – Но все это случилось очень давно. Пора забыть старые трагедии. Я совершенно согласна с мистером Ван Рином, что подобная история не может повториться.

Зелия, явно не слушая, вытащила глиняную трубку и щепотку табака из кармана. Она сунула в огонь прутик из метлы, а после того, как зажгла трубку, закрыла блестящие глаза и наполнила рот дымом.

Обиженная и оскорбленная, Миранда встала. Ей не следовало поощрять сумасшедшую старуху. Она подошла к Кэтрин, которая теперь забавлялась с выводком котят, игравших с веретеном в кухонном углу.

– Пойдем наверх, дорогая, – сказала девушка, – я почитаю тебе.

Девочка мятежно затрясла головой.

– Я хочу остаться здесь. Аннета сделает мне имбирного человечка.

Миранде ничего не оставалось, как повторить свой путь через кухню и людскую, полную слуг, одной.

За время ее отсутствия все свечи были зажжены. Дом больше не был темным и угрожающим. Он был заполнен ароматом цветов, смешанным с ароматическим дымом кедра. Миранда шла через комнаты нижнего этажа, ее голова была вызывающе высоко поднята.

Ей казалось, что всё здесь приветствует ее, резная золоченая мебель, пушистые толстые ковры, мраморные статуи, фарфор из Китая и Дрездена, гобелены и парчовые драпировки. Весь отравляющий аромат роскоши.

Я не чужая здесь, сердито думала она. Я кузина Николаса. Как смеет эта старуха пугать меня!

Наконец она вошла в Красную комнату. Она была так же тиха и благоухала, как и другие, за исключением того, что ее небольшие размеры и теплый красный цвет драпировок делали ее уютнее. Она подошла к клавесину и открыла крышку. Она поколебалась, затем быстро коснулась одной из пожелтевших клавиш. Ей ответил тихий дребезжащий звук. Ее сердце забилось сильнее, и она стала ждать. Ничего не случилось. Ни таинственных ощущений, ни предупреждающего холода. Ничего.

И никогда больше со мной этого не будет, подумала она. Вот тебе и Зелия.

Глава седьмая

В этот год река замерзла рано и с окончанием навигации гости перестали прибывать в Драгонвик. То, что Николас использовал беспорядочную суматоху развлечений для непрекращающихся толп гостей в личных целях, Миранда не догадывалась, но теперь в ноябре, когда в доме жили только Ван Рины и она сама, она внезапно почувствовала себя гораздо счастливее.

Николас вновь вспомнил о ней. Получилось так, что он держал ее в отдалении все лето, но как выяснилось, вовсе не отказался от интереса к ней, как она опасалась. Хотя открыто ничего не было сказано, она чувствовала, что их отношения вновь вернулись к тому, что случилось в ночь бала Четвергого июля.

Во вторник утром где-то в середине ноября в дверь Миранды постучала Магда.

– Мифрау хочет видеть вас в своей комнате, – заявила горничная. – Немедленно, – безапелляционно добавила она, когда девушка подошла к зеркалу, чтобы пригладить волосы и поправить безукоризненные оборки на запястьях своего голубого утреннего платья.

Несколько встревоженная, Миранда последовала за горничной. Раньше ее никогда не вызывали в спальню Джоанны.

Хозяйка имения лежала на огромной кровати Ван

Ринов. Как и кресло для сбора ренты кровать была привезена из Голландии первым патруном, и ее спинка была украшена резьбой, где среди причудливого орнамента из листьев и розеток располагались три леопарда. Любой другой человек казался бы маленьким между четырьмя огромными дубовыми столбами, поддерживающими пурпурно-золотой балдахин, но необъятная плоть Джоанны выходила за пределы всех матрасов.

Комната хозяйки была очень большой, но она не оставляла ощущение пространства, потому что вся была заставлена не подходящим друг другу собранием старой мебели, купленной Джоанной в Олбани. И несмотря на постоянные усилия горничной, все столики были завалены недоеденными коробками конфет, разорванными вырезками из журналов и кусочками цветного воска. В последнее время у Джоанны появился некоторый интерес к искусству делать цветы из воска, что как раз стало модным. За окном ослепительно сверкала на солнце полузамерзшая река, и коричневые плюшевые портьеры были плотно сдвинуты, а в комнате стоял кислый запах застоявшегося воздуха.

Если бы только это была моя комната, думала Миранда, в один миг заметившая все это, какой красивой я бы ее сделала. Это была бы лучшая комната в доме.

Неясное раздражение в глазах Джоанны стало более отчетливым, когда она рассмотрела девушку. На фоне ярко-голубого платья Миранды аккуратно уложенные кудряшки сияли чистым золотом. Обиженный взгляд Джоанны остановился на тонкой талии Миранды, которую новый корсет смог уменьшить до восемнадцати дюймов.

– Вам не следует так затягиваться, – резко сказала миссис Ван Рин. – Это не соответствует вашему общественному положению. Точно так же как и ваша прическа. Вам следует аккуратно заправить волосы под сетку.

Алая волна медленно поднялась вверх и залила лоб Миранды под пышными кудрями.

– Простите, мэм, – неловко произнесла она. – Вы… вы это хотели мне сказать?

– Нет. Я недовольна успехами Кэтрин. Вы оказываете недостаточное внимание ребенку.

– Я стараюсь, мэм, – ответила Миранда, чувствуя себя очень несчастной.

– Что ж, я хочу, чтоб сегодня вы отвезли ее в Гудзон. У нее на пальце нарыв. Отвезите ее к доктору Гамильтону на Даймонд-стрит.

Миранда была очень разочарована. У нее уже были планы на сегодняшний день. Два дня назад за обедом Николас неожиданно спросил:

– Миранда, вы катаетесь на коньках?

– О да, конечно, я очень люблю кататься, – ответила она, думая, как хорошо сейчас дома можно было бы прокатиться по Дамплинг-Понд.

Он кивнул, и его яркие глаза остановились на ее оживленном лице.

– Проток за Бронк-Айлендом хорошо замерз. Во вторник, если погода будет хорошая, мы переправимся на тот берег и покатаемся.

И вот теперь настал вторник, погода была ясной и Морозной, несмотря на яркое солнце. Можно было бы хорошо развлечься. Ее мускулы часто бунтовали от бездеятельного образа жизни леди, который теперь приличествовал ей. И, к тому же, она была бы с Николасом.

– Но там нет никакого нарыва, мэм, – запротестовала она. – У Трины была заноза, которую я вытащила. След почти не виден.

Джоанна сжала губы.

– Магда говорит, это нарыв. Кроме того, ребенка надо отвести к сапожнику на Юнион-стрит и забрать ее отремонтированные ботиночки, а здесь список того, что вы можете купить мне в городе.

Она протянула измятый лист бумаги.

– Вы поедете немедленно.

– И куда же Миранда немедленно поедет?

Обе женщины вздрогнули от неожиданности. В дверях стоял Николас, на его губах играла вопросительная улыбка. Миранду он словно не замечал, сосредоточив свой взгляд на лице жены.

Одутловатое лицо Джоанны стало как бы меньше. Она облизнула губы.

– Вы… вы напугали меня, Николас. Вы редко заходите сюда…

Он наклонил голову, продолжая ждать ответ, и Джоанна нервным движением плотно запахнула на огромной груди халат и поправила плоский ночной чепец.

– Сегодня Миранда должна отвезти в Гудзон Кэтрин. Ребенку нужен врач, – сказала она наконец.

Его брови сошлись.

– А разве врач не может, как обычно, приехать сюда?

– Это слишком долго, к тому же в Гудзоне есть и другие дела.

И она вызывающе добавила:

– Я распорядилась заложить карету. Она ждет. Николас вновь наклонил голову.

– Понимаю. Поездка в Гудзон очень важна. Миранда и Кэтрин, конечно, должны поехать. Это несколько меняет мои планы, но неважно. Я собирался вскоре поговорить с шерифом графства. Ваши желания, моя дорогая, важнее всего, вы же знаете.

Она встревоженно выдохнула:

– Что вы хотите этим сказать?

– Как что? Лишь то, что я должен сопровождать их до Гудзона, – мягко ответил Николас. – Они вряд ли смогут вернуться раньше вечера, а с нынешним настроением фермеров дороги небезопасны. На прошлой неделе карета Ливингстонов попала в засаду.

Миранда не могла сдержать благодарного взгляда, но он остался незамечен Николасом: его немигающие глаза пристально изучали выражение лица Джоанны, на котором застыла беспомощная растерянность и, как заметила девушка, что-то еще.

Неужели она боится? – с изумлением подумала

Миранда. Николас всегда был с ней так вежлив, и сейчас тоже. И это истинная правда, обычно он всегда поступает так, как того хочет Джоанна, особенно в последнее время. До чего же она глупа, с неприязнью подумала девушка и тотчас забыла о Джоанне, чьи желания не имели теперь никакого значения, раз Николас полностью завладел ситуацией.

Этот ноябрьский день в Гудзоне был одним из тех чудесных осенних дней, которые приходят редко и всегда неожиданно, когда любая мелочь благодаря взрыву пылких чувств становится событием для всех посвященных. О темном подводном течении, имевшемся у этого сияющего дня, она не имела тогда ни малейшего представления, впрочем как и еще многие-многие годы спустя.

Ей было достаточно ощущения, что с того момента, когда Николас сел рядом с ней в закрытую коляску, она в первый раз почувствовала легкость от его присутствия – восхитительную, трепетную, прекрасную. На Миранде было зеленое шелковое платье, к которому она совсем недавно пришила новые рюши из кремового кружева, а сверху надела длинную накидку из светло-коричневой шерсти. Хотя у нее еще не было возможности в ней покрасоваться, Миранда знала, как идет ей эта зеленая шляпка с атласными лентами и страусовыми перьями. Ее носовой платок в прелестном ридикюльчике лимонного цвета благоухал гелиотропом, и этот соблазнительный, но нежный запах придавал ей уверенности.

К полудню они уже добрались до Дагвей-Роуд и по крутому холму стали въезжать на Вторую улицу Гудзона.

– До чего мил этот город! – воскликнула Миранда. В тот день она была настолько возбуждена, что могла бы счесть милыми даже кучу приземистых грязных хижин. Но этот городок и впрямь был очарователен. Небольшие домики, сложенные из кирпича и камня, явно указывали на свое ново-английское происхождение. Гудзон в большинстве своем был заселен квакерами с Нантаккера, которые после революции нашли новый, белее безопасный от нападения китов порт, и через окружение привязанных к земле голландских фермеров Фолгеры, Мейклсы и Коффины с немалой выгодой для себя пятьдесят лет спускались вниз по реке к морю.

– А где здесь Даймонд-стрит? – спросила Миранда. – Кузина Джоанна сказала, что там живет доктор Гамильтон… Нужно показать ему Кэтрин.

Николас покачал головой.

– Гамильтон старый дурак. Он не знает никаких других методов лечения, кроме каломели, хины и бренди. Отведите ребенка к молодому Тернеру. Похоже, он знающий человек.

– Но он такой грубый и он противник ренты! – в праведном гневе воскликнула Миранда, чувствуя отвращение к приходившему к ним молодому врачу.

– Тем больше оснований оказать ему честь своим покровительством, – спокойно ответил Николас. – Он быстро оставит все свои бредовые идеи, если я предложу ему стать врачом моего поместья.

– О! – с благоговением произнесла она. – Понимаю.

До чего же Николас был умен! Он отдал распоряжение конюху, затем повернулся к Миранде.

– Я собираюсь встретиться с мэром Куртисом и шерифом. При сборе ренты снова были проблемы. Я добьюсь, чтобы с этими глупостями было покончено. В два я встречу вас в Гудзон-Хауз.

Он вышел из коляски и постоял некоторое время со шляпой в руке, пока лошадь не тронулась. Она смотрела, как высокий стройный мужчина, казавшийся еще выше из-за своей большой круглой шляпы, быстро зашагал вдоль улицы. Люди смотрели на него переглядываясь. Один раз, сняв шляпу с головы, он поклонился старой леди в сером и его волнистые волосы засияли на ярком солнце смоляным блеском.

Карета свернула на Юнион-стрит, и Миранда больше не могла видеть Николаса. Они остановились у небольшого кирпичного коттеджа на Фронт-стрит у реки. Небольшая табличка на побеленной двери гласила:

«ДЖЕФФЕРСОН ТЕРНЕР, ДОКТОР МЕДИЦИНЫ».

Миранда вздохнула.

– Идем, Кэтрин. Это тот самый доктор.

Девочка, обнимая свою куклу по имени Криса-бель, послушно пошла за девушкой. Когда Миранда подняла дверной молоток, она была ошеломлена, услышав внутри хор громких голосов, среди которых выделялся один, тот что раздраженно прокричал:

– Черт! Говорю вам, сейчас не время для полумер! Стук Миранды вызвал мгновенную тишину. Кто-то сказал:

– Тихо!

Миранда ждала долгих пять минут, пока дверь не открылась и на пороге не появился сам доктор Джефф. Его песочные волосы были взлохмачены. Он был без пиджака, с засученными рукавами, открывавшими крепкие мускулистые руки с рыжими волосами.

Девушка скривила губы. Она поправила зеленую юбку и вздернула подбородок.

– У мисс Ван Рин болит палец, – надменно произнесла Миранда, положив руку на плечо Кэтрин. – Патрун хочет, чтоб вы осмотрели ее.

Джефф продолжал пристально смотреть перед собой. Его острый взгляд нацелился на стоящую за ними карету Ван Рина, дверцу которой украшал фамильный герб. Затем он вновь взглянул на высокомерную фигуру девушки, откинул назад голову и расхохотался.

– Будь я проклят! – сказал он. – Входите, мадам… такая честь…

Миранда метнула на него яростный взгляд и величаво ступила за порог. В коттедже кроме кухни позади дома было четыре маленьких комнаты. В приемной комнате и операционной находилось не менее дюжины людей, в их числе она заметила плачущую женщину, которая при виде Миранды торопливо вытерла глаза.

– Посмотрите, кого я нашел у двери? – закричал Джефф, все еще смеясь. – Мисс Ван Рин собственной персоной…

Он отвесил озадаченной Кэтрин шутовской поклон, и она, испуганно сунув палец в рот, вцепилась в юбки Миранды.

– … и, – продолжал Джефф с еще большим восторгом, – утонченная мисс Уэллс. В ней, друзья, тоже есть примесь королевской крови, потому что она кузина патруна.

Присутствующие в комнате переглянулись. Маленький худой мужчина с бакенбардами мышиного цвета схватил Джеффа за руку и что-то зашептал.

Женщина встала, ее поношенная серая шаль упала с худых плеч.

– Да, – горько сказала она. – Эти Ван Рины могут наряжаться в шелка и бархат, в то время как я и мои дети голодают.

Она боком прошла мимо Миранды, которая стояла у нее прямо на самой дороге. Сердце девушки при этом бешено заколотилось.

– Встретимся позже, ребята, – проговорил Джефф. – Может быть, теперь имеет смысл кое-кому подготовить сюрприз.

Он кивнул на стоящую под окнами коляску Ван Ринов. Собравшиеся обменялись понимающими взглядами. Довольно ухмыляясь, они молча вышли из комнаты, оставив там только маленького худого человека и Джеффа.

Наконец Миранда обрела дар речи.

– Это было собрание противников арендной системы! – гневно воскликнула она.

Мужчины взглянули на негодующее лицо Миранды и Джефф весело расхохотался.

– Совершенно верно, принцесса. Позвольте мне представить доктора Смита Боутона.

Маленький мужчина холодно поклонился.

Смит Боутон, где-то она слышала это имя. Ей на память пришел Фенимор Купер и его презрительные слова: «Дешевый маленький доктор, который подстрекает к мятежу и неповиновению закону». Значит это и есть тот самый человек, верховодивший фермерами.

– Думаю, вам должно быть стыдно, – запальчиво воскликнула она ему, – подстрекать людей на дурные поступки, устраивая всем неприятности. Фермеры были здесь счастливы, пока не появились вы.

Оба врача переглянулись между собой. Они были знакомы еще с тех пор, когда вместе изучали медицину в Кастльтоне, что в штате Коннектикут, и, хотя Боутон был старше, они всегда были друзьями.

С тех пор как Боутон, горящий пламенем и пылким духом истинного крестоносца, приехал в графство Колумбия, Джефф как мог помогал его делу. Но у Джеффа при этом всегда хватало здравого смысла и чувства юмора, которые отсутствовали у его друга. Маленький доктор резко повернулся к Миранде, его глаза засверкали гневом. Она подумала, что, несмотря на свой маленький рост, он обладает очень сильным характером.

– Вы как попугай повторяете чужие слова, – закричал он. – Фермеры никогда не были счастливы в этих проклятых имениях. Мои пациенты – арендаторы Рансселиров, и поэтому я это хорошо знаю. Вы, вздорная легкомысленная девчонка, вы хоть понимаете, почему наши предки покинули Старый Свет много лет назад? Потому что они искали свободы и избавления от тирании. И по всей нашей огромной стране белые люди свободны, кроме тех несчастных, что живут здесь, в этих имениях. Говорю вам, для великой страны это черное пятно позора. Гнилой пережиток прошлого!

Он поднял кулак и Миранда отступила назад. Кэтрин с широко распахнутыми глазами украдкой выглядывала из-за юбок девушки.

– Но это закон! – слабо запротестовала Миранда. Она чувствовала непоколебимую силу в словах маленького человечка, но еще не была убеждена в его правоте.