Текст книги "Белые камни и круги на воде"

Глава 3. Любви желание и крылья

1

ГОСТЬ

Он любит бывать у неё в гостях. Обычно поздним вечером после работы. Горят свечи, тихо звучит блюз, они пьют её особенный чай с базиликом и облепихой, беседуют ни о чём… Ему нравится наблюдать за хозяйкой, которая пытается за интеллектуальностью скрыть истинные желания. Он знает, что нравится ей. Иногда «кокетничает» с ней, с интересом наблюдая, как она «воюет» с чувственностью. Приятно быть зрителем театра чьих-то неосуществимых желаний…

Она искренне радуется, когда ему надо зайти к ней за посылкой. За чаепитием она пытается «чувствовать» его желания: вот сейчас ему комфортно и спокойно… а сейчас – хочется страсти… издалека… случайное прикосновение рук – проскакивает искра взаимопроникновения – страшно потерять себя в другом… Надёжней вернуться на круги своя… к беседе ни о чём… Стрелка подбирается к полуночи.

Он нехотя встаёт и прощается. Она грустно провожает его до порога.

Он позвонил поздно. Попросил разрешения зайти, как всегда, по делу.

Звонок застал её врасплох. Хотя посылка пришла сегодня, зайти за ней он должен был через пару дней. Чтобы «причесать» взбудораженные мысли, она вышла на балкон. Город нежился в ласковых объятьях уходящего бабьего лета. Осень стояла роскошно солнечная и сухая. Ночь ласковой шалью укутала её плечи. Глядя на огни ночного города, она успокоилась. Всё будет как всегда: они попьют чай, он заберёт посылку и откланяется.

Он принёс бутылку мадеры, апельсин и мороженое. С порога извинился за «болезненное» состояние. Лишь потом ей пришло в голову, что это было чем-то вроде жетона в метро: пропустила через турникет – сетуй на себя! Его глаза были ласковыми и весёлыми… И она утонула в них. Приятно было смотреть, как он аппетитно ест предложенный ужин. Они пили мадеру, любимое вино его лучшего друга, и говорили ни о чём… а потом были свечи, блюз и омут серых глаз…

– Осенька! Можно я буду тебя так называть? Я это имя придумал сегодня… Осень – моя любимая пора года… О-сень-ка-а…

Её захлестнула удушливая волна нежности…

– Я люблю тебя… люблю…

Утро было по-осеннему хмурым. Она чувствовала себя горькой таблеткой, которую принимают с необратимой необходимостью, чтобы избавиться от боли, а потом не могут видеть этот горький упрёк своему физическому несовершенству.

Они молча пили кофе. Глаза его были насмешливыми и холодными. Она ещё надеялась, что, уходя, он назовёт её Осенькой… не дождалась…

Gus_Eva

2

Соседи, заходя в подъезд, разулыбались. «Чего это они?» На капоте белого коня С-класса красовалась длинная алая роза. Выглаженный воротничок его рубашки отталкивал солнечные лучи. Они впивались ей в золотые кудри заколкой.

«И как я могу сомневаться в его чувствах?» – подумала Лея и прыгнула в упряжку.

Всё не было постепенно. Это рушилось на неё так, что она не поспевала осмыслить. Темп не сбавлялся, добавлялись детали. Как в стакан до краев с водой, капля за каплей – пытаешься отпить, а он уж снова полон. И мутен.

Не терпящее отлагательств знакомство с родителями, постоянное восхищение твоими проектами, свежим маникюром, летним загаром. Звонки, сообщения, скандалы из ревности, бурные примирения и алые-алые розы. «Твои любимые», – эта фраза вызывала икоту у Леи, потому что он никогда не спрашивал, какие любимые у неё цветы. Но в то же время никто раньше ей не дарил их столько. «Оставайся у меня», – он мастерски выложил композицию из свечей от входной двери до спальной комнаты. Было похоже, что делал это уже не в первый раз, но разве это минус?

Представил её коту. И даже коту, с его слов, она страсть как полюбилась: ведь только у неё в ногах он засыпал. Он громко говорил по телефону, делая акцент на Лее, что сейчас у него дома. Хвастал друзьям. И Лея чувствовала себя диковинной жар-птицей, которую человек желал приручить. «Ну и что! – думала она. – Позволять себя любить куда приятнее неразделённой, что была до него». В конце концов она всегда вольна к свободному полёту.

Утром она слышала, как он запирал за собой дверь на ключ. Ей мгновениями казалось, что он выбросит связку в реку. Что окна седьмого этажа сплошь зарешечены. Но долго помышлять эти странные мысли она не могла: каждые десять минут был повод набрать её. Был повод рассмотреть её локоны по видео. И это всё было настолько липким, насколько в объёме предыдущих ожиданий – желанным. Будто все звонки, которых она ждала и не дождалась, все несостоявшиеся когда-то с кем-то встречи взяли разом и случились с Леей в тот месяц. Вечерами он смотрел на неё. Как охотник. Хищно. Смердевшее жирное чувство ковало капканы и отпускало с начавшимся обыкновенным разговором за ужином. Что-то внутри неё разрасталось. Что-то пугающее. Ей мгновениями казалось: это что-то жило у него под кожей. И если это что-то вскрыть, ужаса не миновать. Лея будто знала. А он будто позволял ей об этом поразмышлять.

Кстати, внешне роман продолжал завязывать конфетно-букетные алые ленты. Только появились правила, выгравированные на кирпичах под новыми обоями: «Кто добавился к тебе в друзья? Вчера их было 348, сегодня – 349. Не помнишь, кого добавила? А я знаю…», «Бери телефон в душ, вдруг я позвоню», «С кем ты ехала с работы?», «Зачем приезжают твои родители?» и ещё. Но она не поспевала им следовать.

А кот был чёрный. Смольной, как из табакерки. Ленивый, но играть любил. Она часто находила его в шкафу, когда хозяин уходил. Лея не думала, что полюбилась коту, тот был схож с владельцем: требовал еды, позволял сожительствовать. Ей мгновениями казалось: они были напарниками. Когда человек приходил с работы, кот, если б умел говорить, жаловался бы на Лею, подливал бы масла в топку брани. Но говорить кот не научился, и они играли. Тряся брюшком, чёрный тащил резиновый мячик с кухни и клал в протянутую руку. Снова бросок – и неспешный бег четвероногого. Умилительная домашняя сцена. Лея сглотнула подкатившее внезапно чувство леденящего ужаса. Ей на мгновение показалось: что-то подкожное отделилось и осталось доедать их остывший ужин.

Наигравшись, кот улёгся посреди ковра и с презрением отслеживал каждый шаг хозяина, который вёл вечерние телефонные разговоры.

И никого не беспокоило то, что из тёмной кухни резинового мяча продолжались подачи…

Марина Чежегова

3

«Как же он смотрит на меня! Не постоянно, но поднимает глаза, вглядывается и опускает, когда мой взгляд встречается с его взглядом. Что за искра пробежала между нами? Как это случилось? Ничего не искала, ничего не ждала, а тут вдруг…»

«Оказывается, он очень глубокий человек, начитан, разносторонен. Мне с ним интересно. Мне с ним хорошо, спокойно, комфортно. Я думаю о нём даже тогда, когда мы ненадолго расстаёмся. И, кажется, меня тянет к нему чисто физически. Почему кажется? Я уже осознаю, что просто его хочу».

«Ну какой же он дурак. Я жду инициативу от него, а он не проявляет её ну никак. Неужели такой верный муж? Нам остаётся три дня совместного отдыха. Дальше разъедемся по семьям – и всё, прощай эта бешеная, но нереализованная страсть. Как и что мне делать дальше? Как мне вести себя с ним?»

* * *

«Какая потрясающая женщина! Любовался и любовался бы ею. Чувствую себя как мальчишка. И зачем мне это? Не хочу никакого развития, но глаза сами ищут встречи с её глазами. Что в ней необычного? Ничего и всё одновременно».

«Оказывается, она не только привлекательна внешне. Она умна, открыта… безупречна. Кажется, я влюблюсь. Не дай бог. Всё время в этом небольшом путешествии хочется проводить с ней. Просто идти рядом, говорить, слушать её голос, смотреть и смотреть на неё. Мне кажется, она чувствует то же самое. Она всё чувствует и понимает так же, как я».

«Ещё три дня, и мы разъедемся. Она вернётся в семью. Я вернусь в своё разведённое с тоской одиночество. Сказать ей правду? Что я уже давно не женат. Жена нашла настоящего мужчину. Сказать ей правду? Нет. Ни за что. Пусть думает, что я верный муж. Сказать правду – это тяжелее, чем надевать пятнадцатикилограммовый свинцовый костюм, когда идёшь ремонтировать реактор атомной электростанции».

Сергей Анатольевич Доброеутро

4

Сквозь аркаду зеркал к Вике шла мужская фигура. Ещё немного – она разглядит лицо этого человека. Неожиданно из арки выскочил монах, сбил с ног мужчину. Огонь свечи замерцал, внезапно сам погас, изображение в зеркалах пропало.

Девушка испугалась, но в комнате никого не было. Зачем решила гадать под Рождество? Включила ночник, позвонила подруге, зная, что та тоже не спит. Рассказала ей о странном гадании.

Подруга убедила Вику: ничего страшного не случилось. Можно повторить под Крещение.

Рано утром в дверь позвонили: приехал Кирилл. Именно из-за него девушка гадала о будущем.

Мужчина волновался. Он попросил её руки и предложил стать его женой. Конечно, Вика согласилась. Она давно об этом мечтала, так как любила этого замечательного, мужественного и весёлого человека.

* * *

Расписали их быстро. На скромном свадебном торжестве были самые близкие: родители с обеих сторон, подруга Вики Таня и друг Кирилла Евгений.

В свадебное путешествие молодые супруги улетели на Камчатку. Целую неделю любовались буйной красивой растительностью, гейзерами, вулканами.

Через месяц Кирилл отправился на полгода в командировку, в Африку. По роду деятельности он был военкором, часто уезжал в разные «горячие точки» за репортажами.

Улетал радостный и весёлый, зная: у них с Викой будет малыш.

* * *

Кирилл старался по мере возможности постоянно звонить жене. Потом длительное время от него и его друга Евгения перестали приходить сообщения.

Вике позвонили коллеги мужа, объяснившие: Кирилл и Евгений не вернулись с задания, но ребят ищут, – просили не волноваться.

Прошло три месяца, как Кирилл перестал выходить на связь. Вика часто вспоминала рождественское гадание и обсуждала это с Таней.

Через три месяца Вика родила чудесную малышку, назвав её Надеждой. Дочка внесла в сердце покой и радость, безумную любовь и, самое главное, – надежду и веру на возвращение Кирилла.

Маленькая Надя оказалась спокойной, весёлой хохотушкой и улыбакой. Огромные хитрющие глаза девочки сияли немыслимым счастьем и восторгом, с любопытством рассматривали мир.

Вика жила в тихом омуте радостно-грустного счастья. Любовь к малышке согревала её жизнь, наполняя ожиданием и надеждой на встречу с мужем.

Однажды Вика, устав от хлопот, прилегла отдохнуть. Вдруг услышала, как что-то упало, а в детской комнате раздались восторженный смех дочери и агуканье. Вбежав к дочери, она увидела улыбающуюся Надю на руках у Кирилла.

Ирина Ширяева

1

Этот шаловливый белокурый мальчишка всё время исчезал. Ему было куда интереснее наблюдать за земной жизнью людей, чем учить теорию богов. Вот и сейчас он висел вниз головой, зацепившись ногой за облако, и подслушивал разговор двух немолодых женщин.

Подруги пили чай из свежесобранных листьев земляники и наблюдали с открытой террасы за молодой парой перед домом.

– Знаешь, я влюбилась в него с первого взгляда. С первого вдоха. С первого прикосновения. Всегда была рядом. Оберегала, заботилась. А сейчас его любит другая, – с улыбкой сказала первая.

– Понимаю, – кивнула вторая.

– Иногда я украдкой наблюдаю, как они смеются. Он шутит, прищуривая глаза. Она морщит нос и целует его. А как он её слушает! Понимает даже шёпот, а я порой не могу разобрать её слова даже вблизи. Когда он целует её в лоб, нос, макушку, я вижу, сколько там нежности и трепета. Если смотрит на неё, любуется и не может насмотреться. А я не могу насмотреться на них…

– Постой, помню, ты говорила, что никому не отдашь его так просто. Слишком дорого он тебе достался. А сейчас ты так спокойно это приняла?

– Молодая была и глупая. Сейчас я так не думаю.

– И тебе нисколько не обидно, что он любит её больше?

– Больше? Отнюдь. Здесь другое мерило и другие ценности, это нельзя сравнивать.

– А ревность? У тебя её совсем нет?

– Нисколько.

– А если она тебе не нравится, ты будешь спокойно её принимать и улыбаться?

– Да. Это уже не моё дело. Я приму любой его выбор.

Влюблённые сидели на качелях. Бок о бок, рука в руке. Летний ветерок играл с волосами девушки. Он раскачивал качели, держа ритм, и целовал её в висок.

– Смотри, они так счастливы. Словно парят над землёй, и кажется, что их поднимают невидимые крылья, – сказала первая.

– Так всегда бывает, когда влюблён.

– Наверное, – пожала плечами подруга, – такое забытое чувство. Теперь мне греет душу только любовь сына.

– А сама? Хотела бы влюбиться? Вот так, чтобы крылья выросли? – встрепенулась подруга.

– Да ты что! Уже не получится. Мне пятьдесят, все крылья остались позади, – рассмеялась женщина.

– Ещё как получится! – подскочил на облаке проказник купидон и, весело хихикнув, натянул тетиву и выпустил невидимую стрелу прямиком в сердце женщины.

Надежда Рыбкина

2

«Ты моя тишина» – так говорят в Японии вместо «Люблю тебя».

«Да что ж это происходит? Три недели тишина. Ни звоночка, ни сообщения! Не поверю, что нельзя дать знать о себе!» – бубнит Аня, нервничая.

«Твой молчит?» – пиликнуло от жены командира.

«Молчит, – затаила дыхание, чуть напряглась и снова принялась злиться: – Вот засранцы! Как так можно? Третью неделю!»

* * *

Злость потише тревоги. Особая она на голодный желудок.

«Сил моих нет, поем», – решила.

– Мам, ты что, в полпервого драники жаришь? – выглянул сын из спальни.

– Да, – буркнула пойманная у дверцы холодильника Аня.

Сидит одна, ест румяные с майонезом да чесночком. Чай тёплый пьёт.

«Ну а что, милый, знаю, знаю, ты всегда находишь возможность сказать: „Жив. Здоров“. Значит, сейчас её нет, возможности. Ты только береги себя, я уж как-нибудь переживу. Вот сейчас поем и переживу…»

– Злюсь, не могу. Ты как? – снова пиликнуло от Крис.

– Драники ем. Помирились.

Аня всегда думала, что станет той бабкой, которая сама с собой вслух разговаривает по пути в продуктовый: «Морковь, значит, горошек… А я ей что говорила? Попомнит она мои слова!» Прохожие от неё шарахаются, а ей не до них. Она всё сама: побранилась, нравственности выучила кого, морковь – всё сама.

Днём в парке птиц не слышно: так громко спорит с подругой Аня, отстаивает точку зрения, аргументы накидывает. Да так накрутит себя, что шарф тесен становится. Явно не выспалась. А подруга и телефон сменила давно, и в контактах нет больше «Анюты».

Или вспомнит обиду, трёт пыль, обижается на неё. Ай хорошо, ай гневно как! Вдруг обидчик звонит в самый разгар, а та помириться не успела. «У тебя всё хорошо? Ты чего такая?» «Перезвоню давай», – отвечает Аня.

Есть и мечты: едет в такси, а будто в центре старинного зала стоит. Там ей рукоплещут, она автографы раздаёт, софиты кругом по поместью с высокими канделябрами на деревянных половицах сцены. Туфельки, платье подобрано… И голос таксиста: «Этот адрес? Выходить будете или катим дальше?»

Или любимая рубрика – «Ремонт». Это Анна в постели до утра может делать. Тон краски для стен, рисунок на плитке в ванной комнате, свечи расставляет, книги, утро.

Ну а что? Никто там не слышит, внутри. Грезишь, ругаешься, миришься – живёшь свой мир изо дня в день. Открываешь его своим ключом и то рушишь, то строишь под танго беспокойного разума.

А снаружи – который сам по себе живёт.

Тяжело Анюте даётся приземление. Жизнь в здесь, в сейчас.

Но вот выдался четверг обыкновенный. Вечерний рейс «Работа – дом». Слякотная дорога, грязь, размазанная, как сметана, по оладью проезжей части. Первые цыпки на костяшках царапаются о рукав жёлтого пуховика. Жухлые листья под ногами чавкают. «Что за тем забором, мимо которого хожу уже две недели?» Ласковый, тёплый свет от окон заправки зовёт её на чашечку молотого. «Дома сварю сама. Остались шоколадные сырочки?» Чешет мимо. Неосознанно Аня замедлила шаг, но успела заметить это. Ничего особенного вдоль дороги у заправки не происходило. Кроме осознания пустоты в голове. Добротной, лёгкой, почти святой. Как корочку тёплого хлеба, опущенного на мгновение в сладкий чай, отсмаковала путь.

Словно в ответ неопознанному состоянию, на неё навалились мысли: «Что, уже и мечтать не о чем? А как же планы? Что, Аннушка, и не обидел никто?» И вывалили перечень, как щебень, с мешок на голову.

Что это за роскошь такая – ни о чём не думать, пустой ходить!?

Вырвала Аня тем вечером из контекста статьи психолога Ситникова Алексея, что чувство потерянности и бесцельности на самом деле является признаком того, что вы стали больше присутствовать в своей жизни. Вы меньше живёте воспоминаниями и мыслями о будущем и больше пребываете в настоящем времени.

Пока вы не привыкли к этому, вам будет казаться, словно вы сбились с пути. Но помните, что на самом деле всё наоборот.

«Пойду расскажу тебе про те драники», – подскочила Анечка и приготовила два латте.

Ты моя тишина.

Марина Чежегова

3

ПО ПЛАТОНУ

Давным-давно на земле жили удивительные существа о четырёх ногах, четырёх руках и двух головах – мужчина и женщина, слитые воедино. Во всей Вселенной не было никого прекраснее, сильнее и мудрее. Они могли без устали ходить, работать, охотиться и охранять своё жилище. Когда одна половинка выбивалась из сил, то вторая тут же приходила на помощь. Мужское и женское начало присутствовало в них одновременно, и они самостоятельно обзаводились потомством. Необыкновенные люди – гармоничные и независимые.

Но с небес за ними с завистью наблюдали Боги. Они понимали, что нет никого, кто бы мог противостоять абсолютному счастью этих созданий. Тогда Зевс, правитель божественного Олимпа, сказал: «Я знаю, как поступить, чтобы смертные потеряли силу!» Ударом молнии он рассёк существо надвое, разделив на мужчину и женщину. Население земли увеличилось, но ослабло и растерялось. Каждый человек с тех пор старается отыскать потерянную часть себя, а когда находит, то возвращает прежнюю силу, свойство продолжать род, работать долго и шагать без устали.

Так и ходят по земле одинокие мужчины и женщины, пытаясь найти свою половинку. Некоторым это удаётся. Они снова сливаются воедино и обретают силу, гармонию и счастье. Это и есть Любовь…

Первая

Ему двадцать, она младше на год – красивая разница возраста, трепетная влюблённость, обретение друг друга и только «но» одно – граница между странами, которые ещё недавно были республиками одного государства. Ах, молодость! Она не знает преград.

Мчит уазик по лесной, местами заболоченной дороге. Под тентом цвета хаки со смехом и лёгкостью объезжают они таможню. Ведь паспорт заграничный у невесты не готов. Везёт парень из Белоруссии в Литву любимую, вскоре и жену, а про себя думает: «Раз и навсегда! Как у родителей, хочу».

Женятся. Венчаются. Жить бы поживать, да долг отчизне надо отдавать – забрили в армию на год. Это время молодая со свёкром и свекровью проведёт. Побывка парню выпадает, домой он приезжает. А тут отец на ухо сыну скверны на невестку выливает.

– Сынок, подумай, на разных вечером она машинах приезжает. Работать не идёт, подружки завелись, всё гуляет…

– Батя, не говори ерунды, наши сердца любовь озаряет.

Поставил жирно точку. Квартиру снял и поселил супругу подальше от родительского глаза, от надзора. Служить уехал, всего и оставалось полгодочка, там и узнал, что скоро первая на свет явится дочка…

За тринадцать прожитых совместно лет рассеялась Любовь, поистрепались души, и сил на баррикады жизни не осталось. Смотря на них с Олимпа, даже Зевс слезой пролился и, молнию схватив, рассёк союз, который браком получился. Давая новый шанс найти по половинке, понимая, что одиночество для смертных хуже смерти: настигнет если, то им и не до Рая…

Вторая

Ему тридцать три, она младше на год – красивая разница возраста, битого жизнью, между людьми, и в глазах друг друга читается мудрость Любви. Может, счастье? Может, оно? Только одно «но» – граница между странами, которые давно не являются одним государством. Ах, одиночество! Оно не знает преград.

Завтра у него из Вильнюса в Москву самолёт. Вечером отец дорогой сына предостерёг.

– Смотри, сынок, девка с характером, видно, сильна. Не попади под каблук, уж хватил ты сполна.

– Батя, не говори ерунды, все подкаблучники мужики…

Пара эта семнадцатый год душа в душу живёт. Из гнезда их разлетелись уже все птенцы. В дуэте им хорошо, недоволен бывает лишь кот. Счастье есть! Когда вдвоём кузнецы.

Ann Shtad

4

– Никогда.

– Значит, никогда.

– Пойми ты, никогда у нас не будет детей. Вот вообще. Никаких.

– Понимаю.

– Я больше не вынесу. После трёх попыток. Я умру. Мне и так был виден свет в конце тоннеля. Я разрушена, истерзана, вымотана.

– Я тоже это вижу. Мы же в больнице, а ты на койке, а не на пляже. Значит, никогда.

– Но семьи создают двое, чтобы с ними был кто-то третий или десятый… И эти двое продолжились бы в вечность, бесконечность, в бессмертие…

– Лежи уж, бессмертие. Двое, нас будет двое.

– И никогда…

– Нас будет двое. Навсегда.

Оксана Царькова

1

Я влюбилась в него с первого взгляда, а он оказался сумасшедшим.

Зачем он так смотрел на меня? Его светло-серые глаза темнели. От них исходила такая энергия, что меня передёргивало, как от электрического разряда. Я, не в силах смотреть на него, в смятении отводила взгляд. И гадала, кто смотрит на меня его глазами: то ли зверь, то ли полубог…

А потом он целовал меня в шею, и эти обжигающие поцелуи доводили меня до беспамятства. Он обнимал так, что я чувствовала себя одним целым с ним. А на прощание я долго целовала его руки и плакала.

Однажды он буднично предложил:

– Полетаем?

– Ты умеешь? – улыбнулась я шутке.

– Один нет, – ответил он серьёзно. – Для этого нужны двое.

Я согласилась. Думала, что затащит на крышу девятиэтажки, возьмёмся за руки и – вниз. Мне было всё равно. Но случилось не так.

Мы выехали за город на рассвете. Вышли из машины в поле. Было тихо, пахло полынью и влажной землёй. Сначала долго стояли обнявшись, и его тепло перетекало и разливалось во мне волной неземной радости. Потом он встал рядом, стиснул мою руку и тихо сказал: «Просто расслабься. Закрой глаза. Доверься мне».

Сначала ничего не происходило. Но вдруг тело стало лёгким, ноги потеряли опору, а в лицо повеяло прохладным ветерком. Я открыла глаза и ахнула: земля медленно уплывала вниз и назад.

Впереди, за перелеском, виднелась река, прикрытая клочьями тумана. А вдали ослепляюще блестело рыже-огненное полукружье солнца.

Постепенно наши тела освоились с полётом. Мы прижимали свободные руки к телу и тогда взмывали вверх. Расставляли руки в стороны – начиналось торможение. Мы скользили по воздуху, как под водой: поворачивались, извивались, взмывали и падали. Я захлёбывалась от восторга и встречного ветра.

Наконец мы устали и приземлились.

– Спасибо тебе, – прошептал он.

В глазах теперь не было страсти, а была обнимающая весь мир любовь.

– Так ведь не бывает, – я задохнулась от подступающих слёз и спрятала лицо на его плече.

– Бывает, – отозвался он, – но не со всеми.

– Кто ты? – прошептала я.

– Я? Ты сама поймёшь, когда будешь готова.

Я никому об этом не сказала. Если он позовёт, мы опять полетим. Наверное, я тоже сумасшедшая.

Елена Осипова

2

Его бесконечное мычание выламывало ей виски, а визг вбивал глазные яблоки в затылок.

* * *

Ему четырнадцать лет. Он высокий, красивый, сильный. А разум… годовалого младенца. Она долго добивались от врачей, что за диагноз у её сына. Но их ответ был неутешителен: нет такого заболевания, просто генетический сбой, не поддающийся прогнозированию и исправлению. С этим им всем придётся жить. Долго и несчастливо. А ещё. Может быть у них с мужем и другой ребёнок. Другой. Другой. Другой. И он появился. Другой. Маленький, умненький, делающий глупости, говорящий кучу слов в минуту, хохочущий и…

Но для неё изменилось мало. С утра она заскакивала в Вечное колесо и крутилась в нём, как безумная белка. Такая белка, что от скорости своего вращения вечно видит перед носом кончик собственного хвоста.

Единственной их отдушиной были прогулки. Долгие. От дома и вперёд. Далеко и дальше. Каждый день она со старшим сыном топает, разбивая боль на шаги и часы безумного бытия. Будто они обычные люди, идущие по своим счастливым прогулочным делам, любующиеся птичками, тучками и прочей милотой и дребеденью.

Когда они идут, никто и не видит, что с ними что-то не так. Не так. Не так. Никак. А потом они вдвоём приходят в пустую квартиру, жуют таблетки, смотрят мультики, мычат те немногие слова, что удалось ей, придерживая рукой его нижнюю челюсть, научить его говорить. Ма-ма, м-не, ба-ба. Ма-ма.

* * *

А потом стало невыносимо. Всем в мире стало плохо. А им двоим стало невыносимо. Смертельный вирус закрыл садик у младшего сына и высадил на удалёнку мужа. И запретил их прогулки. Четыре стены давили этих четверых, не выпуская на волю, не давая отдохнуть друг от друга, отбирая то малое, что они смогли сохранить. Те остатки воли и разума, не потонувшие в беспросветной и смертной тоске.

Старший сын бунтовал. Как мог. Он мычал, визжал, дрался. Выталкивал «лишних» за дверь. Хрупкое стекло, сдерживающее её душевное равновесие, покрылось сеткой мелких трещин…

* * *

Ночью ей приснился сон. Будто в серой бетонной клетке распахнулась дверца. И она, трепеща неловкими и неумелыми крылышками, ринулась вон. И полетела. Над городом с его нелепыми высотками и лентами дорог, над кучерявыми макушками парков, над бестолковыми голубыми глазами застывших озёр. И было так хорошо и привольно, что хотелось остаться навеки в этом парении над, со своими крыльями.

* * *

Его бесконечное мычание выламывало ей виски, а визг вбивал глазные яблоки в затылок. «Да какого, блин, чёрта!» – решила она, натягивая на себя тёплые вещи. Нахлобучила на старшего шапку, распахнула двери и вырвалась из душного плена безысходности. И они пошли. Отсюда и дальше. За её спиной болтался рюкзачок, будто пара неокрепших крыльев, которых ей так недоставало.

* * *

 
Лети, моя гордая птица.
Лети и не бойся ничуть,
Реально всё то, что снится,
Прекрасен твой трудный путь.
Комочек ты маленький счастья
В одеждах из хрупких крыльев,
Но всё здесь в твоей только власти…
И сны все твои станут былью…
 

Оксана Царькова

3

ДИАГНОСТИКА ЛЮБОВНОГО БАНКРОТСТВА

Утро было хмурым… Так бывает в предвесенние дни, когда зима уже не хочет бодрить тебя морозным румянцем, а весна ещё сладко посапывает под снежным покрывалом у дедушки Мороза в его ледяной избушке…

Вставать Ей явно не хотелось. Мысли потихоньку просыпались, потягивались, начинали переговариваться.

– Любовь мы находим, а потом непременно теряем, – грустно заметила Первая.

– Нет, мы получаем её в дар или дарим её сами, – мечтательно сказала Вторая.

– Да нет же! Мы добиваемся и, если необходимо, требуем любви, – сердито буркнула Третья.

– Любовь – самое большое Сокровище, а потому её надо хранить в надёжном месте, – рассудительно подвела черту Четвёртая мысль.

– «Домышлялись», – усмехнулась Она всем мыслям сразу. – Скажите ещё, что любовь – это «вклад» в «банк» и его «кредитоспособность» надо периодически проверять…

– А что, – задумчиво произнёс Ум, – где-то я это уже слышал…

Последние остатки сна улетучились, и Она возмутилась: «О чём это ты слышал, любезный?!»

– О том, что любовь – один из главных генераторов нашей жизненной энергии, – продолжил Ум. – Душевная гармония присуща лишь тем, кто не просто живёт с любовью, а имеет постоянный доступ к её главным хранилищам!

– Стоп, стоп, стоп! – воскликнула Она. – Не надо меня «грузить» с утра пораньше своей философией, милейший.

Живо подхватилась с постели и пошла варить себе кофе… Утренняя гимнастика сегодня, похоже, «отдыхала».

Она с наслаждением пила кофе с кардамоном… Но, как только расслабилась, мысли, взбодрённые запахом кофе, снова пошли в «наступление»!

– Я слышала, – сказала Первая, – что этих хранилищ целых восемь!

– Да что ты, милая, говоришь? – передразнила Она её. – Целых восемь! Какие мы просвещённые! Да всё гораздо проще! А оттого и грустнее… У меня просто нет взаимной любви… Любовный «дефицит» по-вашему…

– Ты ж сама и создала эту ситуацию, – возмутилась мысль №3, – ломилась со своими чувствами в закрытые двери, унижалась и выпрашивала сострадание.

– Я не выпрашивала, а пыталась объяснить, – смутилась Она.

– А надо было, – вмешалась Четвёртая, – просто отступить, успокоиться, не идти в «лобовую атаку», а внимательно проверить свои хранилища любви на предмет наполненности: вдруг какое-то из них опустело или переполнено.

– Но если «переполнено», то о каком «дефиците» можно говорить?! – перешла в наступление Она.

– Не скажи, – вмешался Ум, – тут у нас вырисовывается любопытнейший парадокс: переполненное равно пустому!

– Ну, ладно, – смирилась Она, – и что ты, разУмный мой, предлагаешь?!

– Да всё то же – протестировать свои хранилища любви! – усмехнулся Ум.

– Ох, ну вы меня достали со своими хранилищами! Что это за хранилища?!

– Ну вот, другое дело! Теперь с тобой можно поговорить, дорогая, – удовлетворённо продолжил Ум. —

Ячейка «Б» – твоё доверие к Жизни, поддержка Высших сил, ощущение любви и заботы Бога.

Ячейка «В» – любовь и поддержка Возлюбленных.

Ячейки «Д» и «Е» – любовь и поддержка Друзей и Единомышленников.

Ячейка «З» – твоя любовь к тем и забота о тех, кто Зависит от тебя.

Ячейка «Р» – любовь Родителей.

Ячейка «С» – любовь к Социуму и Миру.

Ячейка «Я» – любовь и поддержка самой себя.

– И, если хотя бы одно из этих хранилищ опустело или близко к такому состоянию, ты не можешь испытывать в жизни истинного удовлетворения и вполне ощутить счастье, – подвёл черту Ум.

– Но я же «переполнена» любовью к возлюбленному, – тихо прошептала Она, – только моя любовь ему не нужна.

– Вот-вот, и я о том, – усмехнулся Ум. – Проблемы начинаются именно тогда, когда какое-то из вместилищ любви переполняется в ущерб другим, о существовании которых ты забыла, увлёкшись чем-то одним… Но, повторю, переполненное равно пустому! Людям почему-то свойственно ломиться в свой сердечный «банк» через заколоченное окошко, когда рядом широко распахнутые двери. Короче, если твоё сердце хочет того, что для тебя недоступно, это сигнал, что ты обращаешь внимание не на тот вид любви, который в данный момент нужен тебе!

– Будем считать, что вы меня убедили, – вздохнула Она. – И какой же вид любви у меня в дефиците, по-вашему?

Ум и Мысли переглянулись.

– Причина не в партнёре, которому, по твоим словам, не нужна твоя любовь, а в том, что твоей душе остро не хватает любви из ячейки «Я». Когда мы не любим себя, то начинаем ждать большего от партнёра, обижаться на него, на жизнь – в общем, валим всё с больной головы на здоровую. Ты не расстраивайся, подавляющему большинству людей труднее всего даётся содержать в порядке именно это хранилище любви.