Текст книги "О, не вздыхайте обо мне. Стихи"

Анна Ахматова
О, не вздыхайте обо мне

Предисловие

Анна Андреевна Ахматова (1889–1966 гг.) – урождённая Горенко, по первому мужу Горенко-Гумилёва, после развода взяла псевдоним-фамилию Ахматова, по второму мужу Ахматова-Шилейко, после развода Ахматова – знаменитая российская поэтесса Серебряного века, писательница, переводчик, критик и литературовед.

Дочь инженера-механика Андрея Антоновича Горенко и Инны Эразмовны, урожденной Стоговой. В качестве поэтического псевдонима Анна Андреевна взяла фамилию прабабушки татарки Ахматовой.

Имя Ахматовой быстро завоевало популярность в литературной среде Серебряного века. Акмеистский сборник «Вечер», любовная лирика в книге «Четки», другие произведения, вывели ее на первое место поэтического Олимпа.

Первое стихотворение Ахматовой было напечатано в Париже в 1907 году в журнале Sirius, издававшемся на русском языке. Первая книга стихов вышла в 1912 году («Вечер»). К этому времени она уже подписывалась псевдонимом Ахматова.

В 1914 был опубликован второй ее сборник «Четки». Именно он принес Анне Андреевне настоящую известность. Еще через три года поэзия Ахматовой вышла в третьей книге, «Белая стая».

Среди наиболее значимых произведений Ахматовой можно упомянуть «Реквием», написанный в 1935–1940 гг. В этом произведении поэтесса отобразила всю боль и ужас женщины, которая потеряла своих близких из-за человеческой жестокости и репрессий. А этот образ был весьма схож с судьбой самой России.

Кроме поэтических произведений перу Ахматовой принадлежат статьи о творчестве А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, воспоминания о современниках.

В 1939 году Анна Ахматова была принята в Союз писателей, а в 1946 исключена. Дважды была номинирована на Нобелевскую премию по литературе (1965 и 1966 годах).

В краткой биографии «звезды русского декаданса» Ахматовой, отразилась судьба многих деятелей культуры старой империи, которым пришлось жить в СССР.

Благодаря своей яркой внешности, таланту, острому уму Анна Андреевна привлекала к себе внимание поэтов, посвящавших ей стихи, художников, писавших ее портреты (Н. Альтман, К. Петров-Водкин, Ю. Анненков, М. Сарьян и т. д.). На ее произведения композиторы создавали музыку (С. Прокофьев, А. Лурье, А. Вертинский и др.).

В 1910 году Ахматова посетила Париж, где произошло ее знакомство с художником А. Модильяни, который написал несколько ее портретов.

Наряду с громкой славой ей пришлось испытать немало личных трагедий: в 1921 году был расстрелян ее муж Николай Гумилев, весной 1924 года вышло постановление ЦК ВКП (б), которым Ахматовой фактически запрещалось печататься. В 1930-е гг. репрессии обрушились едва ли не на всех ее друзей и единомышленников. Они коснулись и самых близких ей людей: вначале был арестован и сослан на 10 лет её единственный сын Лев Гумилев, затем ее второй муж искусствовед Николай Николаевич Пунин трижды находился под арестом.

Стихи Ахматовой долгое время не печатали. Лишь перед самой войной ее приняли в Союз писателей и издали сборник «Из шести книг». Войну Ахматова провела в Ташкенте.

Даже после победы несчастья не закончились. Сын Ахматовой, фронтовик Лев Гумилев, вышел на свободу лишь в 50-х. В 1946 году она была раскритикована в печати и исключена из Союза писателей. Послабления начались после смерти Сталина и поэтесса, снова взявшаяся за перо, получила несколько, в том числе международных, премий.

В последние годы жизни, проживая в Ленинграде, Ахматова много и интенсивно работала: помимо стихотворных произведений занималась переводами, писала мемуары, эссе, готовила книгу об А. С. Пушкине. Признанием больших заслуг поэта перед мировой культурой явилось присуждение ей

в 1964 году международной поэтической премии «Этна Таормина», а ее научные работы были отмечены присвоением Оксфордским университетом почетной степени доктора литературы.

Для Анны Ахматовой стихи были возможностью рассказать людям правду. Она проявила себя как искусный психолог, знаток души.

В ее произведениях мы находим много любовной поэзии. Стихи Ахматовой о любви доказывают тонкое понимание всех граней души человека. В своих стихотворениях она проявляла высокую нравственность. Кроме того лирика Ахматовой наполнена размышлениями о трагедиях народа, а не только личными переживаниями.

Умерла Анна Андреевна в Подмосковном санатории 5 марта 1966 года. Была похоронена под Ленинградом на Комаровском кладбище.

Лилии

 
Я лилий нарвала прекрасных и душистых,
Стыдливо-замкнутых, как дев невинных рой,
С их лепестков, дрожащих и росистых,
Пила я аромат и счастье и покой.
 
 
И сердце трепетно сжималось, как от боли,
А бледные цветы качали головой,
И вновь мечтала я о той далекой воле,
О той стране, где я была с тобой…
 

22 июня 1904

Одесса

А. М. Федорову

 
Над черною бездной с тобою я шла,
Мерцая, зарницы сверкали.
В тот вечер я клад неоценный нашла
В загадочно-трепетной дали.
И песня любви нашей чистой была,
Прозрачнее лунного света,
А черная бездна, проснувшись, ждала
В молчании страсти обета.
Ты нежно-тревожно меня целовал,
Сверкающей грезою полный,
Над бездною ветер, шумя, завывал…
И крест над могилой забытой стоял,
Белея, как призрак безмолвный.
 

24 июля 1904

О, молчи! от волнующих страстных речей…

 
О, молчи! от волнующих страстных речей
Я в огне и дрожу,
И испуганно нежных очей
Я с тебя не свожу.
 
 
О, молчи! в сердце юном моем
Пробудил что-то странное ты.
Жизнь мне кажется дивным загадочным сном,
Где лобзанья – цветы.
 
 
Отчего ты так низко нагнулся ко мне,
Что во взоре моем ты прочел,
Отчего я дрожу? отчего я в огне?
Уходи! О, зачем ты пришел.
 

1904–1905

Я умею любить…

 
Я умею любить.
Умею покорной и нежною быть.
Умею заглядывать в очи с улыбкой
Манящей, призывной и зыбкой.
И гибкий мой стан так воздушен и строен,
И нежит кудрей аромат.
О, тот, кто со мной, тот душой неспокоен
И негой объят…
 
 
Я умею любить. Я обманно-стыдлива.
Я так робко-нежна и всегда молчалива.
Только очи мои говорят.
Они ясны и чисты,
Так прозрачно-лучисты.
Они счастье сулят.
Ты поверишь – обманут,
Лишь лазурнее станут
И нежнее и ярче они —
Голубого сиянья огни.
И в устах моих – алая нега.
Грудь белее нагорного снега.
Голос – лепет лазоревых струй.
Я умею любить. Тебя ждет поцелуй.
 

1906

Евпатория

Ты к морю пришел, где увидел меня…

 
Ты к морю пришел, где увидел меня,
Где, нежность тая, полюбила и я.
 
 
Там тени обоих: твоя и моя,
Тоскуют теперь, грусть любви затая.
 
 
И волны на берег плывут, как тогда,
Им нас не забыть, не забыть никогда.
 
 
И лодка плывет, презирая века,
Туда, где в залив попадает река.
 
 
И этому нет и не будет конца,
Как бегу извечному солнца-гонца.
 

1906

На руке его много блестящих колец…

 
На руке его много блестящих колец —
Покоренных им девичьих нежных сердец.
 
 
Там ликует алмаз, и мечтает опал,
И красивый рубин так причудливо ал.
 
 
Но на бледной руке нет кольца моего,
Никому, никогда не отдам я его.
 
 
Мне сковал его месяца луч золотой
И, во сне надевая, шепнул мне с мольбой:
 
 
«Сохрани этот дар, будь мечтою горда!»
Я кольца не отдам никому, никогда.
 

(Март) 1907

Киев

По полу лучи луны разлились…

 
По полу лучи луны разлились.
Сердце сразу замерло, зажглось,
И блаженно пальцы опустились
В волны светлых, словно лен, волос.
 
 
Молния блеснула, точно спичка,
И на тусклом небе умерла.
В белом платье ласковая птичка
На кровати у меня спала.
 
 
Встрепенулась и сложила руки,
Зашептав: «О, Боже, где же Ты?»
Голоса пленительные звуки
Помню, помню, как они чисты.
 

(1909)

Молюсь оконному лучу…

 
Молюсь оконному лучу —
Он бледен, тонок, прям.
Сегодня я с утра молчу,
А сердце – пополам.
 
 
На рукомойнике моем
Позеленела медь.
Но так играет луч на нем,
Что весело глядеть.
 
 
Такой невинный и простой
В вечерней тишине,
Но в этой храмине пустой
Он словно праздник золотой
И утешенье мне.
 

3 ноября 1909

Киев

Хорони, хорони меня, ветер!

 
Хорони, хорони меня, ветер!
Родные мои не пришли,
Надо мною блуждающий вечер
И дыханье тихой земли.
 
 
Я была, как и ты, свободной,
Но я слишком хотела жить.
Видишь, ветер, мой труп холодный,
И некому руки сложить.
 
 
Закрой эту черную рану
Покровом вечерней тьмы
И вели голубому туману
Надо мною читать псалмы.
 
 
Чтобы мне легко, одинокой,
Отойти к последнему сну,
Прошуми высокой осокой
Про весну, про мою весну.
 

Декабрь 1909

Киев

И когда друг друга проклинали…

 
И когда друг друга проклинали
В страсти, раскаленной добела,
Оба мы еще не понимали,
Как земля для двух людей мала,
И что память яростная мучит,
Пытка сильных – огненный недуг! —
И в ночи бездонной сердце учит
Спрашивать: о, где ушедший друг?
А когда, сквозь волны фимиама,
Хор гремит, ликуя и грозя,
Смотрят в душу строго и упрямо
Те же неизбежные глаза.
 

1909

Ночь моя – бред о тебе…

 
Ночь моя – бред о тебе,
День – равнодушное: пусть
Я улыбнулась судьбе,
Мне посылающей грусть.
 
 
Тяжек вчерашний угар,
Скоро ли я догорю,
Кажется, этот пожар
Не превратится в зарю.
 
 
Долго ль мне биться в огне
Дальнего тайно кляня?..
В страшной моей западне
Ты не увидишь меня.
 

1909

Киев

То ли я с тобой осталась…

 
То ли я с тобой осталась,
То ли ты ушел со мной,
Но оно не состоялось,
Разлученье, ангел мой!
И не вздох печали томной,
Не затейливый укор,
Мне внушает ужас темный
Твой спокойный ясный взор.
 

1909

Глаза безумные твои…

 
Глаза безумные твои
И ледяные речи,
И объяснение в любви
Еще до первой встречи.
 
 
Тебе обещана была
В каком-то давнем веке,
Как зачарованная шла
Через моря и реки, —
 
 
Не знала я твоих примет
И имени не знала.
Ты для меня был как рассвет,
Как ночь без покрывала.
 

1909

Два стихотворения

1

 
Подушка уже горяча
С обеих сторон.
Вот и вторая свеча
Гаснет, и крик ворон
Становится все слышней.
Я эту ночь не спала,
Поздно думать о сне…
Как нестерпимо бела
Штора на белом окне.
Здравствуй!
 

2

 
Тот же голос, тот же взгляд,
Те же волосы льняные.
Все как год тому назад.
Сквозь стекло лучи дневные
Известь белых стен пестрят…
Свежих лилий аромат
И слова твои простые.
 

1909 или весна 1910

Сладок запах синих виноградин…

 
Сладок запах синих виноградин…
Дразнит опьяняющая даль.
Голос твой и глух и безотраден.
Никого мне, никого не жаль.
 
 
Между ягод сети-паутинки,
Гибких лоз стволы еще тонки,
Облака плывут, как льдинки, льдинки
В ярких водах голубой реки.
 
 
Солнце в небе. Солнце ярко светит.
Уходи к волне про боль шептать.
О, она, наверное, ответит,
А быть может, будет целовать.
 

16 января 1910

Киев

Жарко веет ветер душный…

 
Жарко веет ветер душный,
Солнце руки обожгло,
Надо мною свод воздушный,
Словно синее стекло;
 
 
Сухо пахнут иммортели
В разметавшейся косе.
На стволе корявой ели
Муравьиное шоссе.
 
 
Пруд лениво серебрится,
Жизнь по-новому легка…
Кто сегодня мне приснится
В пестрой сетке гамака?
 

Январь 1910

Киев

Тебе, Афродита, слагаю танец…

 
Тебе, Афродита, слагаю танец,
Танец слагаю тебе.
На бледных щеках розовеет румянец…
Улыбнись моей судьбе.
По ночам ты сходила в чертоги Фрины,
Войди в мой тихий дом.
Лиловый туман пробрался в долины.
Луна над твоим холмом.
Скольжу и тружусь в заревом бессилье.
Богиня! тебе мой гимн.
Руки, как крылья, руки, как крылья,
Над челом золотистый нимб.
 

Январь 1910

Синий вечер. Ветры кротко стихли…

 
Синий вечер. Ветры кротко стихли,
Яркий свет зовет меня домой.
Я гадаю: кто там? – не жених ли,
Не жених ли это мой?..
 
 
На террасе силуэт знакомый,
Еле слышен тихий разговор.
О, такой пленительной истомы
Я не знала до сих пор.
 
 
Тополя тревожно прошуршали,
Нежные их посетили сны.
Небо цвета вороненой стали,
Звезды матово-бледны.
 
 
Я несу букет левкоев белых.
Для того в них тайный скрыт огонь,
Кто, беря цветы из рук несмелых,
Тронет теплую ладонь.
 

Сентябрь 1910

Царское Село

Хочешь знать, как все это было?

 
Хочешь знать, как все это было? —
Три в столовой пробило,
И прощаясь, держась за перила,
Она словно с трудом говорила:
«Это все… Ах, нет, я забыла,
Я люблю вас, я вас любила
Еще тогда!»
«Да».
 

29 октября 1910

Киев

Я написала слова…

 
Я написала слова,
Что долго сказать не смела.
Тупо болит голова,
Странно немеет тело.
 
 
Смолк отдаленный рожок,
В сердце все те же загадки,
Легкий осенний снежок
Лег на крокетной площадке.
 
 
Листьям последним шуршать!
Мыслям последним томиться!
Я не хотела мешать
Тому, кто привык веселиться.
 
 
Милым простила губам
Я их жестокую шутку…
О, вы приедете к нам
Завтра по первопутку.
 

 
Свечи в гостиной зажгут,
Днем их мерцанье нежнее,
Целый букет принесут
Роз из оранжереи.
 

Октябрь 1910

Царское Село

Весенним солнцем это утро пьяно…

 
Весенним солнцем это утро пьяно,
И на террасе запах роз слышней,
А небо ярче синего фаянса.
Тетрадь в обложке мягкого сафьяна;
Читаю в ней элегии и стансы,
Написанные бабушке моей.
 
 
Дорогу вижу до ворот, и тумбы
Белеют четко в изумрудном дерне.
О, сердце любит сладостно и слепо!
И радуют пестреющие клумбы,
И резкий крик вороны в небе черной,
И в глубине аллеи арка склепа.
 

2 ноября 1910

Киев

Он любил…

 
Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
…А я была его женой.
 

9 ноября 1910

Киев

Я смертельна для тех, кто нежен и юн…

 
«Я смертельна для тех, кто нежен и юн.
Я птица печали. Я – Гамаюн.
Но тебя, сероглазый, не трону, иди.
Глаза я закрою, я крылья сложу на груди,
Чтоб, меня не заметив, ты верной дорогой
пошел.
Я замру, я умру, чтобы ты свое счастье нашел…»
Так пел Гамаюн среди черных осенних ветвей,
Но путник свернул с осиянной дороги своей.
 

7 декабря 1910

Царское Село

Сероглазый король

 
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
 
 
Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
 
 
«Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.
 
 
Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой».
 
 
Трубку свою на камине нашел
И на работу ночную ушел.
 
 
Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.
 
 
А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля…»
 

Декабрь 1910

Царское Село

В комнате моей живет красивая…

 
В комнате моей живет красивая
Медленная черная змея;
Как и я, такая же ленивая
И холодная, как я.
 
 
Вечером слагаю сказки чудные
На ковре у красного огня,
А она глазами изумрудными
Равнодушно смотрит на меня.
 
 
Ночью слышат стонущие жалобы
Мертвые, немые образа…
Я иного, верно, пожелала бы,
Бели б не змеиные глаза.
 
 
Только утром снова я, покорная,
Таю, словно тонкая свеча…
И тогда сползает лента черная
С низко обнаженного плеча.
 

1910

Сжала руки под темной вуалью…

 
Сжала руки под темной вуалью…
«Отчего ты сегодня бледна?»
– Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.
 
 
Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот…
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.
 
 
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру».
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».
 

8 января 1911

Киев

Вечерняя комната

 
Я говорю сейчас словами теми,
Что только раз рождаются в душе.
Жужжит пчела на белой хризантеме,
Так душно пахнет старое саше.
 
 
И комната, где окна слишком узки,
Хранит любовь и помнит старину,
А над кроватью надпись по-французски
Гласит: «Seigneur, ayez pitie de nous»[1]1
  Господи, помилуй нас (фр.).


[Закрыть].
 
 
Ты сказки давней горестных заметок,
Душа моя, не тронь и не ищи…
Смотрю, блестящих севрских статуэток
Померкли глянцевитые плащи.
 
 
Последний луч, и желтый и тяжелый,
Застыл в букете ярких георгин,
И как во сне я слышу звук виолы
И редкие аккорды клавесин.
 

21 января 1911

Киев

Память о солнце в сердце слабеет…

 
Память о солнце в сердце слабеет.
Желтей трава.
Ветер снежинками ранними веет
Едва-едва.
 
 
В узких каналах уже не струится —
Стынет вода.
Здесь никогда ничего не случится, —
О, никогда!
 
 
Ива на небе пустом распластала
Веер сквозной.
Может быть, лучше, что я не стала
Вашей женой.
 
 
Память о солнце в сердце слабеет.
Что это? Тьма?
Может быть!.. За ночь прийти успеет
Зима.
 

30 января 1911

Киев

Белой ночью

 
Ах, дверь не запирала я,
Не зажигала свеч,
Не знаешь, как, усталая,
Я не решалась лечь.
 
 
Смотреть, как гаснут полосы
В закатном мраке хвой,
Пьянея звуком голоса,
Похожего на твой.
 
 
И знать, что все потеряно,
Что жизнь – проклятый ад!
О, я была уверена,
Что ты придешь назад.
 

6 февраля 1911

Царское Село

Как соломинкой, пьешь мою душу…

 
Как соломинкой, пьешь мою душу.
Знаю, вкус ее горек и хмелен.
Но я пытку мольбой не нарушу.
О, покой мой многонеделен.
 
 
Когда кончишь, скажи. Не печально,
Что души моей нет на свете.
Я пойду дорогой недальней
Посмотреть, как играют дети.
 
 
На кустах зацветает крыжовник,
И везут кирпичи за оградой.
Кто ты: брат мой или любовник,
Я не помню, и помнить не надо.
 
 
Как светло здесь и как бесприютно,
Отдыхает усталое тело…
А прохожие думают смутно:
Верно, только вчера овдовела.
 

10 февраля 1911

Царское Село

Мне больше ног моих не надо…

 
Мне больше ног моих не надо,
Пусть превратятся в рыбий хвост!
Плыву, и радостна прохлада,
Белеет тускло дальний мост.
 
 
Не надо мне души покорной,
Пусть станет дымом, легок дым,
Взлетев над набережной черной,
Он будет нежно-голубым.
 
 
Смотри, как глубоко ныряю,
Держусь за водоросль рукой,
Ничьих я слов не повторяю
И не пленюсь ничьей тоской…
 
 
А ты, мой дальний, неужели
Стал бледен и печально-нем?
Что слышу? Целых три недели
Все шепчешь: «Бедная, зачем?!»
 

12 февраля 1911

Царское Село

Три раза пытать приходила…

 
Три раза пытать приходила.
Я с криком тоски просыпалась
И видела тонкие руки
И темный насмешливый рот.
«Ты с кем на заре целовалась,
Клялась, что погибнешь в разлуке,
И жгучую радость таила,
Рыдая у черных ворот?
Кого ты на смерть проводила,
Тот скоро, о, скоро умрет».
Был голос как крик ястребиный,
Но странно на чей-то похожий.
Все тело мое изгибалось,
Почувствовав смертную дрожь,
И плотная сеть паутины
Упала, окутала ложе…
О, ты не напрасно смеялась,
Моя непрощенная ложь!
 

16 февраля 1911

Царское Село

Дверь полуоткрыта…

 
Дверь полуоткрыта,
Веют липы сладко…
На столе забыты
Хлыстик и перчатка.
 
 
Круг от лампы желтый…
Шорохам внимаю.
Отчего ушел ты?
Я не понимаю…
 
 
Радостно и ясно
Завтра будет утро.
Эта жизнь прекрасна,
Сердце, будь же мудро.
 
 
Ты совсем устало,
Бьешься тише, глуше…
Знаешь, я читала,
Что бессмертны души.
 

17 февраля 1911

Царское Село

Я пришла сюда, бездельница…

 
Я пришла сюда, бездельница,
Все равно мне, где скучать!
На пригорке дремлет мельница.
Годы можно здесь молчать.
 
 
Над засохшей повиликою
Мягко плавает пчела;
У пруда русалку кликаю,
А русалка умерла.
 
 
Затянулся ржавой тиною
Пруд широкий, обмелел,
Над трепещущей осиною
Легкий месяц заблестел.
 
 
Замечаю все как новое.
Влажно пахнут тополя.
Я молчу. Молчу, готовая
Снова стать тобой, земля.
 

23 февраля 1911

Царское Село

Шелестит о прошлом старый дуб…

 
Шелестит о прошлом старый дуб.
Лунный луч лениво протянулся.
Я твоих благословенных губ
Никогда мечтою не коснулся.
 
 
Бледный лоб чадрой лиловой сжат.
Ты со мною. Тихая, больная.
Пальцы холодеют и дрожат,
Тонкость рук твоих припоминая.
 
 
Я молчал так много тяжких лет.
Пытка встреч еще неотвратима.
Как давно я знаю твой ответ:
Я люблю и не была любима.
 

Февраль 1911

Надпись на неоконченном портрете

 
О, не вздыхайте обо мне,
Печаль преступна и напрасна,
Я здесь, на сером полотне,
Возникла странно и неясно.
 
 
Взлетевших рук излом больной,
В глазах улыбка исступленья,
Я не могла бы стать иной
Пред горьким часом наслажденья.
 
 
Он так хотел, он так велел
Словами мертвыми и злыми.
Мой рот тревожно заалел,
И щеки стали снеговыми.
 
 
И нет греха в его вине,
Ушел, глядит в глаза другие,
Но ничего не снится мне
В моей предсмертной летаргии.
 

Февраль 1911

Песенка

 
Я на солнечном восходе
Про любовь пою,
На коленях: в огороде
Лебеду полю.
 
 
Вырываю и бросаю —
Пусть простит меня.
Вижу девочка босая
Плачет у плетня.
 
 
Страшно мне от звонких воплей
Голоса беды,
Все сильнее запах теплый
Мертвой лебеды.
 
 
Будет камень вместо хлеба
Мне наградой злой.
Надо мною только небо,
А со мною голос твой.
 

11 марта 1911

Царское Село

Я сошла с ума, о, мальчик странный…

 
Я сошла с ума, о, мальчик странный,
В среду, в три часа!
Уколола палец безымянный
Мне звенящая оса.
 
 
Я ее нечаянно прижала,
И, казалось, умерла она,
Но конец отравленного жала
Был острей веретена.
 
 
О тебе ли я заплачу, странном,
Улыбнется ль мне твое лицо?
Посмотри! На пальце безымянном
Так красиво гладкое кольцо.
 

18—19 марта 1911

Царское Село

Над водой

 
Стройный мальчик пастушок,
Видишь, я в бреду.
Помню плащ и посошок,
На свою беду.
Если встану – упаду.
Дудочка поет: ду-ду!
 
 
Мы прощались, как во сне,
Я сказала: «Жду».
Он, смеясь, ответил мне:
«Встретимся в аду».
Если встану – упаду.
Дудочка поет: ду-ду!
 
 
О глубокая вода
В мельничном пруду,
Не от горя, от стыда
Я к тебе приду.
И без крика упаду,
А вдали звучит: ду-ду.
 

(Апрель 1911)

В лесу

 
Четыре алмаза – четыре глаза,
Два совиных и два моих.
О, страшен, страшен конец рассказа
О том, как умер мой жених.
 
 
Лежу в траве я, густой и влажной,
Бессвязно-звонки мои слова,
А сверху смотрит такою важной,
Их чутко слушает сова.
 
 
Нас ели тесно обступили,
Над ними небо – черный квадрат.
Ты знаешь, знаешь, его убили,
Его убил мой старший брат —
 
 
Не на кровавом поединке
И не в сраженьи, не на войне,
А на пустынной лесной тропинке,
Когда влюбленный шел ко мне.
 

(Апрель 1911)

Рыбак

 
Руки голы выше локтя,
А глаза синей, чем лед.
Едкий, душный запах дегтя,
Как загар, тебе идет.
 
 
И всегда, всегда распахнут
Ворот куртки голубой,
И рыбачки только ахнут,
Закрасневшись пред тобой.
 
 
Даже девочка, что ходит
В город продавать камсу,
Как потерянная бродит
Вечерами на мысу.
 
 
Щеки бледны, руки слабы,
Истомленный взор глубок,
Ноги ей щекочут крабы,
Выползая на песок.
 
 
Но она уже не ловит
Их протянутой рукой.
Все сильней биенье крови
В теле, раненном тоской.
 

23 апреля 1911