Текст книги "Хранители. Книга первая: Зона"

Хранители-1
Книга первая: Зона
Анна Артюшкевич

Наталье Багаевой-Белодубенко

Ларисе Рогатко

Спартаку Северину

с благодарностью…

© Анна Артюшкевич, 2016

ISBN 978-5-4483-0906-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тихо поскуливая, я смотрела в окно…

Плескалось небо в озерах-стеклах… Крошились льдинки под ногами прохожих… Алмазная пыль таяла, асфальт сох и становился белесым. Дышал ветер, звенела капель, – мир был чересчур ярким и слишком громким. Но я знала: звуки растянутся, станут шершавыми как наждак, а прозрачная акварель превратится в размытое, тусклое полотно…

Я до смерти боялась этого состояния, которое пыталось одолеть меня ранней весной или поздней осенью, – у меня начиналась депрессия.

Сначала в мозг заползала тревога, и все внутри начинало дрожать и сжиматься. Потом медленно гасли оттенки и запахи, и я оставалась вне времени, без желаний, в пыльном коконе, откуда нельзя было выбраться. Снаружи сквозь серую пелену маячил чужой и враждебный мир. Его очертания блекли, потом он стирался полностью. И не хотелось ни есть, ни пить, ни спать – ничего не хотелось! И это было хуже всякой пытки.

И когда жить становилось невыносимо, я просила себя еще чуть-чуть потерпеть… Пленка лопалась, плотная масса расслаивалась, и наступала полнейшая тишина.

В огромное, гулкое и пустое пространство начинали просачиваться чистые, словно отмытые звуки и краски… И я понимала: жизнь становится ненужной не тогда, когда очень плохо, а тогда, когда никак.

Я бы справлялась с бесцветным и пресным кошмаром, если б он длился не больше недели. Но в нем приходилось жить месяцами, и я бы врагу такого не пожелала.

На сей раз к депрессии меня подтолкнул фильм о печальном, влюбленном киллере. Актер в его роли напомнил мне первую и единственную любовь, и я захлебнулась в потоке времени, хлынувшем из прошлого.

…Он был на пятнадцать лет старше и на рассвете, отогнув штору, наблюдал, как я прощаюсь со сверстниками. А когда появлялась я, глаза у него становились беспомощными. Он отводил их и молчал. Мне же безумно хотелось, чтобы он закричал и разбил что-нибудь! Я была уверена: раз не ревнует, значит, я ему безразлична, значит, он совсем не боится меня потерять…

Я любила его до беспамятства, но мне нужно было хотя бы однажды, хоть на секунду почувствовать его ревность… И лишь потом от наших общих друзей я узнала, как тяжело и болезненно переносил этот сильный, красивый человек мое сумасбродство и дикую необузданность.

Но я была молода и глупа. И, устав от моих фокусов, он просто ушел, а мне самолюбие не позволило бежать следом. Внутри меня что-то разбилось, и ледяной острый осколок застрял где-то в области сердца. Иногда он ворочался, я просыпалась и бездумно глядела на смутные тени от веток, вздрагивающие на стенах. Их незаметно стирал рассвет, я пила кофе, выходила на улицу и почему-то оказывалась в незнакомых уголках города.

Потихоньку осколок покалывал все реже, но я знала: в любой момент меня может пронзить ни с чем не сравнимая боль.

А потом был университетский диплом, и прекрасное, сумасшедшее телевидение… Я моталась по командировкам, заполняя свободное время друзьями, развлечениями и поклонниками. И всегда неосознанно искала среди них того, кто хотя бы на мгновенье напомнил единственного мужчину, которого я никогда не переставала любить…

…После фильма хотелось выть. И я заметалась по городу в поисках друзей, чтобы излить запоздалое раскаянье. Но друзья ничего не поняли и сочли это очередной блажью. А друг Спартак, которого я подняла среди ночи, зевая, пробормотал в трубку, что у меня открылись заросшие паутиной чакры. Но такова сила искусства, и с этим уже ничего не поделаешь!

Жить с открытыми чакрами было трудно. И подруга Лариса, обожавшая психологические тренинги, посоветовала:

– Твое идиотское состояние фильм навеял? Так покопайся в Интернете, найди интервью актера! Может, он полный кретин? Отрицательные эмоции погасят впечатление от образа, и ты опять придешь в норму!

Совет был дельный. Я нашла пару интервью, но, актер, на беду, оказался умным, и ставка на кретинизм провалилась. Я еще острее вспомнила былую любовь и затосковала по-настоящему. Навела справки: мой друг уехал сразу после разрыва, а куда, неизвестно… Да и что бы я сказала, если б нашла его? Что хочу вернуть все обратно? Но так не бывает! Он, наверное, обзавелся семьей, да и сам изменился настолько, что от него, прежнего вообще ничего не осталось…

Я пугала знакомых невменяемым видом, то шарахалась от них, то приставала с бессмысленными речами… Процесс стал закрепляться в хронической стадии, и друзья, наконец, осознали его серьезность. Они попытались меня развлечь, но депрессия уже заполняла клетки моего организма. И тут, прямо в тревожное мартовское утро позвонил старый друг и коллега Сорин.

– Чем занимаешься? – поинтересовался он после приветствия.

– Страдаю, – тускло ответила я, собираясь бросить трубку.

– Если нужны деньги, отложи страдания и появись в «Мутном глазе», – деловито предложил Сорин. – Кстати, депрессия в наше время – баловство, барство и отдых для шизофреников. Не надо накапливать в себе негатив, чтобы не растворять его потом в пессимизме.

Мысль оригинальностью не отличалась. Стараясь унять дрожь, я начала собираться. Вышла на улицу и подумала, что на сей раз мне, пожалуй, удастся справиться: звонок Сорина представлял для меня интерес и прервал процесс в самом развитии.

Пару месяцев назад я уволилась с телевидения, где с ума начинала сходить от растущего идиотизма: оно уже ничем не напоминало ТВ, где мы когда-то сутками обретались ради пьянящего слова «творчество». И меня сразу же пригласили в несколько печатных изданий.

Я заглянула в них, полюбовалась пудовой грудью неизвестной мне Маши М., ужаснулась при виде громадных слизней-мутантов и умилилась, почитав о нежной любви пекаря Васи к парикмахеру Арнольду. В общем, издания-близнецы потрясли меня своим новым обликом! Не то, чтобы он стал открытием: мутация СМИ произошла не вчера, но одно дело – пробежать пару страниц на досуге, и совсем другое – проглотить содержимое кучи печатной продукции за минимальный отрезок времени!

Я напрягла память и удивилась: массовое перерождение случилось быстро и незаметно, словно по взмаху палочки невидимого режиссера. И это озадачивало.

После убойной дозы публикаций стало ясно: мультик о докторе Айболите можно было создать не позже 80-х, поскольку в наше время Бармалея, которому «не надо ни шоколада, ни мармелада, а только очень маленьких детей», непременно записали бы в педофилы. А старая песня о «голубых городах», подрастающих за день на целый этаж, запросто могла бы стать бодрым гимном гей-парадов! Впрочем, были еще песенки про голубой вагон и волшебника в голубом вертолете…

Я не страдала фобиями и считала, что каждый волен любить, кого хочет. Даже ежика, если тот не против. Но мои знакомые мужчины оберегали интимную жизнь от посторонних, и я никак не могла взять в толк, почему же их соплеменники, пылая страстью к представителям своего пола, непременно должны заявлять об этом на манифестациях, да еще в полуголом виде и под бой барабанов? И о каких однополых браках может вестись речь, если семья по определению создается для того, что рожать и воспитывать в ней детей?

Я долго листала разномастную прессу, пытаясь понять, почему общество мгновенно так изменилось? А потом плюнула и выкинула периодику на помойку, не подозревая, что вспомню и этот вечер, и свои размышления над кипой газет и журналов спустя несколько месяцев в связи с чередой загадочных и зловещих событий. Но в тот момент нужно было думать о хлебе насущном.

Дефективной мне притворяться не хотелось, а там, где этого делать не пришлось бы, и без меня журналистов хватало. И после долгих раздумий, я выбрала видеоцентр, с которым сотрудничали коллеги, покинувшие родные пенаты: в центре можно было делать документальные фильмы и продавать их местным телеканалам и за рубеж.

Этот вариант поддерживал Сорин, талантливый режиссер, отличный оператор, а, заодно, мой надежный, испытанный друг. С ним мы когда-то, изрядно рискуя, снимали программы о Чернобыльской зоне, криминальных чиновниках, бомжах, свалках, и рыночной мафии. Я знала, что Димка завершает работу над очередным шедевром, и по дороге ломала голову: каким это образом может материально осчастливить меня?

Кафе «Мутный глаз» официально считалось «Театральным» и в полную силу функционировало после спектаклей. Среди завсегдатаев – актеров, телевизионщиков, журналистов всегда околачивалась парочка косивших под продюсеров гэбистов, которых интересовали последние идеологические веяния в творческой среде. Попадались и случайные посетители. Агентов мы знали в лицо и были с ними на «ты», а среди посторонних встречались прелюбопытные экземпляры.

Однажды в кафе заглянул англичанин, которого приютили за столиком ребята из Экспериментального театра. Братание затянулось на несколько дней у одного из актеров на даче. А после банкета выяснилось, что иностранный гость – крупный режиссер, проездом оказавшийся в наших пенатах. Через два месяца «экспериментальщики» в полном составе слиняли за рубеж, и театр развалился. С тех пор в «Мутном глазе» было не протолкнуться. Хотя, по слухам, в остальных труппах актерам негласно запретили посещать роковой общепит.

Я подъехала, когда народ еще не собрался. Потянула за ручку и налетела на высокого плечистого парня, выходившего из кафе. Тот посторонился и придержал дверь. Я прошла, оглянулась: мужчина садился в машину. Мелькнул длинный шарф, край бежевого пальто, седая прядь в гриве темных волос и насмешливый взгляд ярко-синих глаз, которым он полоснул меня…

«Надо же!» – почему-то подумала я. И почувствовала вдруг озноб и странную пустоту в груди. Такого со мной еще не случалось. Некоторое время я, раскрыв рот, созерцала хвост ускользающей машины… Потом очнулась, сделала шаг, услышала стон и ощутила под ногой что-то мягкое. Глянула вниз: моя увесистая платформа попирала дорогую туфлю сорок третьего размера. Подняла голову, ничего толком не разглядела, на всякий случай кокетливо улыбнулась и ринулась в зал.

За вторым столиком от входа сидел Сорин и с интересом наблюдал за моим появлением.

Я плюхнулась на стул и залпом выпила полстакана воды. Димка налил еще и ехидно заметил:

– На месте хозяина «Мутного глаза» я бы платил приличные бабки за то, чтобы ты хоть изредка посещала заведения конкурентов.

Я вопросительно уставилась на него. И Сорин пояснил:

– Ты бы всех посетителей там распугала!

И добавил:

– Дай-ка зеркальце!

Я порылась в сумке и протянула зеркало. Димка раскрыл его и сунул мне под нос:

– Ты давно себя видела?

Я глянула: волосы растрепались, помада размазалась, в глазах стоял мрак, в, общем, облик явно не соответствовал стандартам. Но меня это не смутило. Я никогда не испытывала дефицита мужского внимания, не прилагая к этому особых усилий. Порой, оно меня даже утомляло. Поэтому в моменты душевных смятений могла наплевать на внешность: серьезно повлиять на мое обаяние это все равно не могло.

Я вытерла помаду и спросила:

– Ты что-то о деньгах говорил?

Деньги у меня почти закончились, так что тема была актуальной.

Сорин вздохнул с облегчением:

– Ну, слава Богу, я вовремя позвонил! А то слух появился, что на тебя опять накатило.

И объяснил, что смонтировал фильм и хотел обойтись без закадрового текста, но просмотрел ленту еще раз и понял, что тот необходим. И сейчас просил написать, а затем начитать его. Уточнил, чего хочет, вручил кассету, дал два дня сроку и обещал хорошо заплатить. Заключение договора отметили шампанским и приятной беседой. Димка рассказывал о картине и общих знакомых, но вдруг стукнул себя по лбу, извлек из сумки стеклянную фляжку с прозрачной жидкостью и протянул мне:

– Привез из деревни со съемок!

– Самогон? – удивилась я.

– Целебная вода из святого источника, – возмутился Сорин, поглядывая куда-то через мое плечо. – Помогает от всех болезней! Восстанавливает психику и увядшую красоту. Специально для тебя.

Я проигнорировала комментарий и воду взяла. И с любопытством спросила:

– Куда ты все время таращишься?

– Твоя вторая жертва вернулась, – засмеялся Димка. – Сейчас станет требовать компенсацию за моральный и материальный ущерб.

Я оглянулась. За столиком наискосок пил кофе парень, которому я отдавила ногу. И он так напоминал мою первую любовь, что у меня потемнело в глазах. Даже легкий наклон головы был точно таким же!

Наблюдавший за мной Сорин с досадой заметил:

– Ну, когда ты поймешь, что невозможно ступить в ту же реку дважды? Я не видел того, кого ты любила, но нельзя же всю жизнь гоняться за призраком!

Он хорошо изучил мой вкус и однажды так охарактеризовал тип мужчин, которые мне нравились:

– Шкаф, заполненный интеллектом, что, само по себе, нереально.

И, подумав, добавил:

– С трудной судьбой и налетом порока. А еще с долей цинизма и обязательным чувством юмора.

Не знаю насчет порока, но в остальном Димка был прав. И с мужем я развелась потому, что тот не соответствовал образу. Хотя Сорин сказал:

– Да ты его просто не любила!

Я украдкой поглядывала на пострадавшего, ощущая, как тепло разливается по телу, и с умилением думала, что судьба может быть не только индейкой, но и прекрасной синей птицей!

Сорин предложил подвезти, но я отказалась: нужно было пробежаться по магазинам. В третьем по счету меня нагнал незнакомец из кафе. Я разглядывала тюбики с помадой, и вдруг через плечо протянулась рука с веточкой мимозы. Я обернулась.

– Алексей! – улыбаясь, представился парень.

Начало было красивым. А потом мы гуляли по городу и болтали. Алексей оказался юристом и совладельцем какой-то конторы. А еще собирался защищать диссертацию. Мы целовались в скверике, он проводил меня домой и попросил разрешение позвонить утром. Я, естественно, разрешила.

Вечером пригубила воду, подаренную Димкой, и, на всякий случай, протерла ею лицо.

…А ночью мне снилось озеро.

Я низко парила над гладью и вглядывалась в глубину. В глаза отсвечивала поблескивающая поверхность, вздрагивающая от ветра, а потом блеск исчез, и вода стала прозрачной. Она состояла из пластов разных оттенков, которые медленно двигались, не перемешиваясь, и казались такими плотными, что я боялась упасть и разбиться.

Вдруг снизу возник зеленый луч и пополз ко мне, пробивая водную толщу. Меня охватил ужас. Но на озеро упала тень от силуэта, стоящего на берегу, и я почему-то успокоилась.

Наутро позвонил Алексей, договорился о встрече, и наши отношения стали быстро набирать обороты. Депрессии словно и не бывало!

Я написала текст, озвучила Димкин фильм, сделала пару программ. И почти каждый вечер встречалась с Лешей. Он оказался отличным парнем, с ним было легко, словно мы знали друг друга вечность. А потом вдруг возникло чувство, что лучше бы он оставался лишь другом. И зоркий Сорин как-то сказал:

– Ты бы призналась Алексею, что не любишь. Он ведь надеется!

– На что?! – изумилась я.

– На все! – разозлился Сорин. – Ты что, думаешь, только бабы на нас виды имеют, а наоборот не бывает?

Я удивилась, обещала с Алексеем поговорить, но все как-то не получалось.

А однажды он пригласил меня в ресторан, где его коллега в интимном кругу собирался отмечать защиту кандидатской. Приглашение совпало с важным событием и в нашей жизни: на международном конкурсе документальная лента Сорина, которую я озвучила, взяла один из призов. И Леша предложил:

– А давайте объединим эти два торжества!

Мне мысль удачной не показалась. Сорину тоже. Но, к нашему удивлению, остальные ребята, работавшие над фильмом, обрадовались:

– А почему бы и нет? Нам все-таки интересно, что за герой так легко охмурил тебя после затяжного периода сумасшествия?

На торжество в ресторане собралось десять человек. Я была единственной женщиной и купалась в потоках внимания. Лешины приятели с вежливым интересом рассматривали меня, мои друзья откровенно изучали их. Потом все выпили, перезнакомились, и началось сдержанное веселье. Смущал только Сорин. Поглядывая исподлобья то на Лешу, то на меня, он почему-то все больше хмурился. Потом предложил покурить и мы вышли.

– Ну что? – спросила я, теребя сигарету, поскольку решила завязывать с табаком.

– Ты говорила с Алексеем? – сухо поинтересовался Димка.

– О чем? – удивилась я.

Потом вспомнила и призналась:

– Пока еще нет, успею.

– Уже не успеешь, – отрезал Сорин. – Ты что, не поняла, что это смотрины? Твой Алексей положительный парень и решил логически завершить ваши отношения.

– Да с чего ты взял? – опешила я.

– Все это поняли, кроме тебя, – осуждающе заявил Димка. – А теперь ты ставишь хорошего человека в жуткое положение.

– Посоветуй, что делать? – взмолилась я.

– Отвечать за свои поступки, – процедил Сорин.

У меня испортилось настроение, и мы вернулись за столик. Но я надеялась, что Димка все же ошибся: слишком недолго длилось наше знакомство с Лешей. Да и заподозрить, что я хочу усложнить приятные отношения, повода не было! Но в середине вечера Алексей встал и попросил внимания. Я сделала страшные глаза, он запнулся, но все-таки сформулировал предложение. Сорин обреченно наблюдал за спектаклем.

Леша шагнул вперед, и, похоже, собирался пасть на колено… Но, увидев мое лицо, споткнулся и протянул коробочку с кольцом через стол. Его друзья умилились. Мои пришли в восторг и, затаив дыхание, ждали ответной реакции. Но я так растерялась, что сидела, как истукан, держа символ любви на вытянутой ладони.

Пауза становилась неловкой. Леша понял: что-то пошло не так! И, не ожидая ответа, сбивчиво сообщил, что через месяц мы, видимо, отправимся к морю, а потом сообщим всем о дате свадьбы.

Димка осторожно взял коробочку, поставил возле меня и тихо сказал:

– Только не заводись и не порти всем настроение. Ты сама во всем виновата!

И, не моргнув глазом, объявил:

– К сожалению, ваши планы придется отсрочить. Сегодня из Международного культурного фонда пришла заявка на съемки документального фильма об историческом наследии. Снимать его будем мы с Лизой. Из-за хлопот, связанных с вручением приза, я просто забыл сообщить об этом.

Присутствующие проглотили наживку, а Леша понурил голову.

– Ты все выдумал? – тихо спросила я у Димки.

– Почему выдумал? – пожал тот плечами. – Есть такая заявка и, по-моему, в ней единственное твое спасение! Берешься?

– Ну, конечно, берусь! – восторженно зашептала я.

Вечер подошел к концу. Народ стал прощаться и обмениваться телефонами. Леша поймал такси и поехал меня провожать. В машине я протянула ему коробочку с кольцом.

– Это отказ? – грустно спросил он. – Ты ведь даже его не примерила!

– Леша, – сдерживая раздражение, сказала я, – ну, зачем нужно было ставить меня в неловкое положение? Почему не посвятил в свои планы заранее?

– Так для тебя наши отношения ничего не значат? – растерялся он. И мне стало жаль незадачливого любовника.

– Ну, почему же, – попыталась я объяснить, – но мы слишком мало знаем друг друга. А разводиться еще раз мне не хочется.

– Может, ты и права, – подумав, кивнул Леша. – По крайней мере, сегодня я такого финала не ожидал. Только прошу: оставь кольцо у себя и обдумай мое предложение! Тем более, что из-за незапланированных съемок образовался дополнительный запас времени.

– А куда нам спешить? – легкомысленно отозвалась я. Леша искоса посмотрел на меня, но ничего не сказал.

В эту ночь мне впервые приснились бестелесные фигуры, возникающие из темноты возле озера. И, проснувшись, я долго лежала, оцепенев от ужаса.

Придя в себя, ринулась в ванную, включила контрастный душ и под бодрящими струями вспомнила, что с появлением Алексея в мою жизнь вошла еще одна странность: на улице, в кафе, в транспорте я иногда затылком чувствовала чей-то взгляд, краем глаза ловила отражение тени в витрине… Оглядывалась: никого! Только воздух дрожал, словно сгущался, а потом мираж таял… Но я не могла ошибиться, ощущая тягостное присутствие за спиной… А, порой, что-то невидимое возникало прямо передо мной, и смотрело в упор… Я испуганно, слепо таращилась по сторонам, и у меня дервенел позвоночник…

Лишь однажды мой взгляд зафиксировал смазанный силуэт в длинном легком плаще, да блеснул тускло золотом перстень с темным и плоским камнем. Иногда мне казалось, что я схожу с ума… Но видения прекращались, и я списывала мираж на расшатанные нервы. А потом все повторялось снова…

Я понятия не имела, что делать. Рассказать о происходящем? Но кому? В лучшем случае мне бы никто не поверил, ну, а в худшем… О худшем я старалась не думать: а вдруг и впрямь у меня что-то с психикой?

Осторожные разговоры с Лешкой картины не прояснили: мой друг удивленно сказал, что врагов у него нет, и с криминалом он тоже никак не связан.

– А с иллюзионистами? – с надеждой спросила я.

Алексей поперхнулся, стал заботливо расспрашивать меня о здоровье, и я быстро свернула тему. Так что съемки, которые сосватал Сорин, оказались весьма кстати: трудотерапия, природа и удаленность от цивилизации должны были либо меня излечить, либо внести в ситуацию ясность.

Наскоро попив кофе, я понеслась в видеоцентр подписывать договор. И сразу же началась подготовительная работа. Съемки планировалось вести недалеко от Ружевичей на берегу уникального озера, окруженного раритетными руинами с удивительным прошлым.

Я лихорадочно изучала материал и писала синопсис. Его утвердили, трудовые резервы распределили, и завтра мы на машине Димки отправлялись на съемки. Первые два дня со мной должен был работать рыжебородый Жора Лисовский, пока Сорин доснимал фильм, для финала которого требовалась летняя натура. Затем Жору перебрасывали на новый проект, а мы с Димкой трудились в одной упряжке до победного конца.

Заказчиков интересовали достопримечательности, отмеченные историей и обрамленные пейзажами, и я предложила подавать их через легенды, которыми изобиловали наши края. Сорин же выдвинул гениальную идею снимать материал про запас и лепить потом ролики для турагентств. Это могло принести неплохие бабки: если бы ролики понравились, мы могли бы смонтировать еще пару рекламных фильмов.

Бедный Леша совсем расстроился:

– На это же дополнительное время уйдет, вы ведь, по сути, три картины делать решили! Если тебе деньги нужны, так и скажи! И, вообще, приняла бы мое предложение, могла бы и не работать.

Сорин, присутствовавший при разговоре, насмешливо взглянул на меня, а я совершенно серьезно сказала:

– Когда разведемся, тоже меня содержать будешь? Неужели не понимаешь: если сейчас уйду сейчас из профессии, мне потом лишь одна дорога – в дворники?

Лешу, по-моему, мои слова о разводе покоробили, а я с грустью подумала, что мы с ним общаемся на разных языках. Я не умела растворяться в семейном уюте и ловить от этого кайф. Мне нужно было делать что-то и для души, тем более, что у меня это получалось. И я не могла материально зависеть от мужчины, поскольку близкие отношения всегда нуждаются в ощущении добровольности и свободы. Мне было странно представить, как у любовника или мужа можно клянчить деньги, униженно объясняя, на что они будут истрачены. Впрочем, это была лишь моя позиция, на которой я не настаивала.

Лешкин «сюрприз» в ресторане всерьез меня огорошил, и теперь я с досадой думала, что же делать? Алексей был красив, порядочен и умен, очень нравился женщинам и мог осчастливить лучшую из них. Но мне не хотелось оставаться одной, а он был единственным, кто не вызывал у меня раздражения. По крайней мере, на данном этапе, заполненном цветами, шампанским и недолгими встречами. С Лешей было надежно и хорошо, правда, слишком уютно и беспроблемно. Он пытался уберечь меня от тлетворного влияния внешнего мира, но жизнь без экстрима и остроты превращалась в безвкусную манную кашу…

В общем, я прикидывала и так, и эдак, а потом вздохнула и решила не портить парню жизнь. Хотя, если честно, рвать отношения не хотелось, и если бы не его блажь по поводу женитьбы, я бы цеплялась за них до конца. Чтобы укрепиться в мужестве, позвонила подруге Наталье, обретавшейся у родственников на Урале, и рассказала об Алексее, об его сходстве с человеком, которого когда-то любила, и о сделанном предложении.

– Ну, и что? – недовольно отреагировала она. – Не знаешь, как поступить? Определись сначала, как ты к нему относишься?

Я молчала.

– Ладно, – через паузу сказала Наталья, – ставлю вопрос по– другому: тебе снова замуж хочется?

– Нет.

– Так чего ты мне голову среди ночи морочишь? – разозлилась она и бросила трубку.

Я представила, как мы с Лешкой чистим зубы и дружно жуем на завтрак яичницу, а вечером обсуждаем расцветку обоев или марку новой машины. Или еще что-нибудь не менее увлекательное. И так продолжается изо дня в день! Зажмурилась, затрясла головой и с чистой совестью отошла ко сну.

…Белые фигуры медленно приближались, а за спиной постанывало и всхлипывало болото. Холодея от ужаса, я перекрестилась, сделала шаг вперед и начала погружаться в воду. Дна под ногами не было. Голова наполнилась звоном и безразличием, и стало понятно: агонию надо заканчивать. И я выдохнула воздух…

И сразу прохладная живая субстанция заполнила легкие… Меня безудержно повлекло вниз, к мигающим разноцветным огням. Последнее, что отметил мозг, оказалось странным предметом, дрожащим под толстым слоем воды. И чьи-то огромные прозрачные глаза без лица, с любопытством разглядывающие меня…

Я судорожно вздохнула, и проснулась. Почти каждую ночь после знакомства с Лешей мне снился один и тот же повторяющийся до мелочей сон. И всякий раз я испытывала леденящий страх, от которого долго не могла прийти в себя. Была еще одна странность: каждое новое сновидение продвигало сюжет во времени и добавляло детали. Эта ночь принесла огромный длинный предмет, вспыхивающий огнями, и осмысленные глаза, существующие вне тела…

Удивительно, но жуткую обреченность вызывала не бездна, а белесые силуэты на берегу, не касающиеся земли. Лишь уверенность в том, что рядом находится кто-то невидимый, но очень надежный, не давало панике овладеть мною. И этот «кто-то» занозой вонзился в мое подсознание совсем недавно… Почему-то никак не удавалось его вспомнить, но холодный осколок в сердце с тех пор затих и уже не будил меня по ночам. А еще я знала: в зеленой бездне скрывается что-то важное, и мне необходимо это увидеть.

Зазвонил телефон. На часах было три, я чертыхнулась и подняла трубку.

– Не вздумайте ехать в Ружевичи, – голосом Азазело провещали на другом конце провода, – а не то пожалеете!

– Да пошел ты! – с чувством сказала я, решив, что это развлекается кто-то из выпивших коллег. Выдернула шнур из розетки, повернулась на другой бок и уснула. И снова мне снились белые призрачные фигуры. И огромные завораживающие глаза, которые, не мигая, смотрели на меня сквозь огромную толщу воды…