Текст книги "Счастливый слон"

Анна Бялко
Счастливый слон

Что будет делать мирный городской обыватель, случайно увидев стадо бегущих слонов в центре города в третьем часу ночи? Испугается до потери пульса? Убежит в дальний угол дома, запрется на все замки и спрячется под кровать? Запишется на внеочередной прием к психоаналитику? Даст себе слово не пить ничего крепче колы?

Ничего подобного. То есть ну просто ни капельки. Он страшно обрадуется и тут же сам помчится за этим стадом – разглядеть слонов поподробнее. Да еще детей разбудит и с собой позовет.

По крайней мере так выглядело то, чему мы сами стали невольными свидетелями. Причем мы-то с Ником вообще не пили. Так, по рюмке шерри после спектакля.

Посидев после бродвейского мюзикла в баре и обсудив постановку, мы направились пешком через Манхеттен к одной из дальних парковок, где оставили машину. Суматоха театрального разъезда схлынула, до моего домика на Лонг-Айленде доберешься за час, не больше. На улице тепло для конца марта. Можно и пройтись. Но вместо размеренной прогулки мы с Ником неожиданно для себя вдруг оказались затянутыми в водоворот толпы, высыпавшей из ресторанов и театров в предвкушении невиданного зрелища. Она разделила нас, закрутила и повлекла туда, где, собственно, само зрелище и происходило. Вовлеченные в этот круговорот, мы потеряли друг друга, но зато почти немедленно увидели причину окружающего переполоха. Во всяком случае я увидела.

По тридцать четвертой улице, окруженные держащими натянутые веревки униформистами, шли слоны. Дюжина, не меньше. Шли быстро, почти бежали, гуськом, в цепочку, и каждый слон старательно держался хоботом за хвостик того, что был впереди. Так маленький ребенок, боясь потеряться в толпе, держится за мамину юбку. А толпа вокруг была будь здоров. Народ, вывалившийся из баров и ресторанов. Люди с детьми на плечах. Влюбленные, туристы.

На самом первом слоне была переливающаяся красная попона с надписью «Люблю Нью-Йорк!» на одном боку и «Барнум» – на другом. На голове у него стояла прелестная юная девушка, похожая на фею в своем наряде из блесток и кисеи, и жонглировала сверкающими булавами. Как она там держалась при такой скорости, да еще с булавами – непонятно. Время от времени слон подымал ввысь хобот и громко трубил.

Толпа была не столько плотной, сколько суетной. Все старались поглядеть на слонов как можно дольше и бежали вслед за ними вдоль тротуаров, хаотически сталкиваясь друг с другом. Мне, тем не менее, все же удалось пробраться в первые ряды, к самому краю тротуара, и еще застать проходившего мимо то ли восьмого, то ли девятого слона. Нас разделяло пространство не более вытянутой руки. Слоновий бок был серо-шершавым, толстым и кожаным. Немного грязноватым, как запыленным, немного потрескавшимся. От него пахло теплом и прелым сеном, совсем не противно, очень по-домашнему. Как осенью на даче.

Девятый слон, качая бедром, прошел мимо. Десятый, держащийся хоботом за его смешно замотанный в петельку хвост, шумно выдохнул, подступая. Меня обдало горячим слоновьим дыханием. Честное слово, это было практически чудо. И это, похоже, ощущала не я одна.

– Эт надо же, – сказал явно подвыпивший дядечка, стоящий рядом со мной, – такое только в Нью-Йорке увидишь. Выйдешь вот так среди ночи, весь хмель сразу слетит, считай, виски даром пропало.

– Они в Мэдисон-Гарден идут, – пояснил кто-то. – Цирк Барнума приехал. Для них даже Мидтаун-туннель перекрыли, это и газетах вчера было.

– Ну, если в газетах… – Дядечка удовлетворенно вздохнул и стал протискиваться из толпы наружу. Наверное, допивать.

А мне захотелось немедленно, ну просто сейчас же все бросить, убежать из дому, пойти в бродячий цирк и наняться к ним работать – кем угодно, хоть уборщицей, лишь бы взяли. Работать там и каждый день видеть слонов. Я бы с ними подружилась, слоны добрые и умные, я носила бы им яблоки и мыла щеткой, а они дышали бы мне за шиворот мягкими хоботами, вот и было бы счастье. Интересно, зачем им в этом цирке столько слонов? И где они их берут? Ловят в какой-нибудь саванне? Вот тоже классное занятие – ловить слонов. Выслеживать их, долго прячась за колючими кустами, выжидая удобного момента, чтобы потом… Что, собственно, потом? Накинуть лассо? Куда, интересно, слону можно накинуть это самое лассо? Или сетку?

Не надо на слона ничего накидывать. Слоны умные и добрые. К ним надо подойти, уважительно представиться, протянуть руку и доходчиво все объяснить. И тогда он сам с тобой пойдет куда хочешь.

А еще лучше – выращивать себе слонов прямо на месте. Столько, сколько нужно, и таких, каких нужно. И дрессировать их сразу в процессе роста. Тоже ничего себе работка – вон, небось, как у той девушки наверху. А что? Одеваться в блестки, командовать всеми слонами и ездить у них на голове. Можно только позавидовать.

Стоп. Не надо никому завидовать. И убегать никуда не надо, хватит уже. И вообще надо перестать думать на эту тему. Сейчас слоны пройдут, я выберусь из толпы, отыщу Ника, мы сядем в машину и поедем ко мне, в домик на Лонг-Айленде. Может быть, прогуляемся перед сном вдоль моря. Потом заснем, потом проснемся. Пробежка, завтрак, еще одна неспешная прогулка по берегу – привычный уикенд, завершаемый привычным же ужином в ресторане. Потом Ник уедет, потом… Ничего интересного. Нет, я не жалуюсь, в обычное время я очень даже люблю свою размеренно-предсказуемую житейскую рутину, не зря же я так старательно ее выстраивала все это время. Просто пройдет вот так мимо слон, вспомнятся невольно «русские горки»…

В кармане тоненько заверещал мобильник. Ну, так и есть, это Ник меня ищет, чудо кончилось, добро пожаловать в обыденную жизнь.

Но чудо, как ни странно, решило продолжиться. Хотя, возможно, это было совсем другое чудо – мы же не можем досконально разбираться в ходе чудес. Так или иначе, оно случилось.

На следующее утро мы почему-то не пошли, как обычно, на море – ночью штормило, а я не люблю гулять среди груд гниющих водорослей. Вместо этого мы решили прогуляться по окрестным городским улочкам, и на одной из них, довольно далеко от моего дома, не уверена даже, что я когда-то раньше сюда доходила, я заприметила раскинувшийся ярдсейл.

Я страшно люблю ярдсейлы, эти субботние мини-распродажи, которые люди устраивают у себя во дворе. Кто-то переезжает, или делает ремонт, или просто вдруг решает избавиться от накопившегося с годами барахла. Тогда он пишет несколько объявлений, развешивает их в округе, а в выходной день вытаскивает это самое барахло на лужайку перед домом. И все желающие или просто проходящие мимо могут от души копаться в заманчивых кучах, покупая за гроши что-нибудь прекрасное. По-моему, замечательный обычай.

И тут я, конечно, тоже не смогла удержаться, попросила недовольного Ника подождать минуточку и пошла исследовать россыпи. Они, правда, были не такими уж большими, время давно перевалило за полдень, и ярдсейл явно подходил к концу, но сбоку, в дальнем углу, я вдруг заметила прислоненную к дереву картину…

Вернее, она буквально прыгнула на меня. То ли, как у бывшей охотничьей собаки, сработали старые инстинкты, то ли в ней на самом деле была та самая притягательная сила, присущая настоящим работам, но, едва заметив ее краем глаза, я больше не могла оторваться. Так и косилась туда все время, неторопливо шагая по двору, нагибаясь то тут, то там и небрежно оглядывая остальные выставленные вещи.

Наконец, выдержав положенно-незаинтересованную паузу, я наклонилась к картине и взяла ее в руки, подымая на свет.

Городской, немного наивный пейзаж. Яркие пятна желтоватых домиков с красными крышами и чуть-чуть нарочито скошенными стенами, на которые чем дольше смотреть, тем прямее они будут казаться. Солнечные, теплые краски, многослойные смелые штрихи, «подвешенная» перспектива. Легкий, воздушный, необязательный пейзаж, от которого невозможно отвести глаза. Трудно не узнать этот почерк, слишком уж характерный. Я точно знаю эту манеру. Хорошая подделка. Даже копия, можно сказать. Только если…

Я посмотрела на подпись в углу. Внимательно посмотрела. Заглавная буква Р, потом Ф, потом несколько черных толстых закорючек, потом хвостик чуть тоньше… «Фальковский», или «Фалькович», или… Надо же, и фамилию похожую сочинили, и манеру передать удалось, чистая работа, прямо хоть в салон отдавай. Очень чистая… Но ведь такого же просто не может быть.

– Почем это? – небрежно спросила я у хозяйки ярдсейла. Собственно, это была даже не настоящая хозяйка, а девочка лет тринадцати, которую родители оставили надзирать за оканчивающейся распродажей. Ей явно все это сидело глубоко в печенках, она раскачивалась на гнутом стуле довольно древнего вида и жевала резинку.

– Пятнадцать баксов, – ответила она, не переставая жевать. Разговор наш, естественно, шел по-английски. – Fifteen bucks.

– Are you sure? Ты уверена? – чуть не ляпнула я, но, вовремя прикусив язык, спросила гораздо более небрежным тоном: – Она что, старая?

– Yep. Ага. – И, видимо, все же почуяв во мне покупательский интерес, девочка добавила чуть более оживленно: – Это дедушкина картина. Он привез ее с собой из этого… Как его… Ну, вроде Святого Ленингрэда, еще давно. А сам он умер уже. На ней рама такая красивая, вы поглядите. Правда, мама говорит, к ней вся пыль прилипает…

Я поглядела на раму.

– Ну да. – И добавила, исключительно из чувства порядочности: – Ты не хочешь уточнить у мамы цену?

– Нет! – уверенно ответила девочка. Взглянула на меня и хитро улыбнулась: – О’кей, я расскажу. Мама сказала, что красная цена ей – десятка. А еще сказала, что все, что я наторгую, я могу оставить себе. Мы с девочками собирались в кафе-мороженое…

Я рассмеялась, вытащила из кармана джинсов смятую двадцатидолларовую купюру и протянула девочке.

– Сдачи не надо. Я тоже люблю мороженое, а мне уже вредно. Будь здорова.

– Спасибо, мэм! – радостно отозвалась она.

Так я, переплатив буквально вдвое, стала обладателем картины Фалька за двадцать долларов. Изо всех сил сдерживая дыхание и рвущуюся наружу дрожь удачи, я ничего не сказала об этом Нику на обратном пути, даже несмотря на все его сетования по поводу моего пристрастия ко всякому хламу. Преодолевая зуд в руках, я честно продержалась до вечера, и только проводив Ника, разложила картину на столе в гостиной и разыскала в чулане фонарик, светящий черным светом. Такие продаются за пять долларов в любом хозяйственном, дети часто покупают их для хеллоуинских праздников. Среди прочего они отлично годятся для определения фальшивых купюр – в их луче начинают светиться синтетические частицы современных красителей.

Выдохнув, я выключила верхний свет и направила луч фонарика на подпись в углу картины. Мамочки! Светится! Подпись светится! Не вся – с буквами Р и Ф ничего не произошло, а вот дальше, где она закругляется к концу в неразборчивый хвост… Хвост. Чем бы нам его теперь? Скипидаром, что ли? Нет, лучше льняным маслом сначала или даже слегка влажной салфеткой – вдруг это темпера густая на дописи? Что-то такое у меня стояло в чулане…

Чуть-чуть смочив вонючей жидкостью ватку, я осторожно потерла сверкающий хвостик подписи на холсте. Стирается! Еще немного, и весь «овский» с легкостью отвалился, явив взору подпись мастера в ее первозданном виде. Я сидела над картиной с трясущимися руками. Одно дело – предполагать, и совсем другое – убедиться воочию.

Пожалуй, я навскидку могла бы воссоздать историю этой картины с точностью до мелочей. Дедушка, уезжающий из Питера, не пожелал расставаться с ценнейшей картиной. Очень его понимаю. Разрешение на вывоз картины Фалька, представляющей, как писали в декларациях, «историческую и культурную ценность», никто бы ему, естественно, не дал. И дедушка, судя по всему, призвал на помощь простую народную смекалку, скумекал, дописал к подписи длинный хвост и получил разрешение на вывоз работы никому неведомого автора, с экспертизой на которую никто даже связываться не стал. А то и просто – положил себе картину в чемодан и поехал.

И было это, скорее всего, в самом конце восьмидесятых. В семидесятые в Америку не очень-то и пускали, а тех, кто все-таки умудрялся выехать, обшманывали на таможне до последней нитки, и мастера там тогда работали высочайшего класса. А потом, на заре перестройки, на обломках железного занавеса, среди бардака, творившегося в стране, никому уже не было дела до каких-то картин.

Дедушка приехал, пустил корни, сын – или дочка – выросли уже здесь, укоренились окончательно, родили внучку, которая не говорит ни слова по-русски и не помнит, кто откуда приехал… Что им какой-то дедушкин Фальк? Пыль собирать по стенам? Странно, конечно, картина-то стоит многие и многие тысячи, казалось, должны были бы все-таки знать… Дикие люди. Да даже если б не знали, если б она и не стоила ничего – она же такая милая, эти кривые солнечные домики, на них же просто смотреть, и то радостно, а они ее на ярдсейл. Не говоря уже о дедушкиной памяти.

Слабые угрызения совести, подсказывающие мне пойти и вернуть картину незадачливым владельцам, окончательно растворились. Не буду я им ничего возвращать. И деньги на ней делать тоже не буду, мне и так хватает. Повешу у себя в спальне, буду смотреть по утрам и радоваться.

Фантастическая история. Да еще слоны эти вчерашние, одно к одному. А самое смешное, что все это ведь уже было однажды в моей прошлой жизни. В одной из прошлых. Пусть не совсем так, и скорее, совсем не так, а почти с точностью до наоборот, но ведь было. И совсем не так давно, сколько там прошло, если мерить не жизнью, а реальным, фактическим временем? Три года? Да, как раз три, сейчас ведь тоже весна. Надо же, и всего-то. А казалось – ужасно давно, да к тому же еще и неправда. Потому что поверить в то, что там, в Москве, была та же самая я, и занималась всем тем, чем мне пришлось там заняться, тоже я, отсюда, из домика на Лонг-Айленде около моря, где все так тихо, размеренно и предсказуемо на неделю вперед, практически невозможно. Хотя, может быть, это только так кажется, оттого что я усилием воли запретила себе даже вспоминать ту историю. И думать себе на эту тему запретила. Разве только иногда, краешком мозга, сочинять от нечего делать какие-то нелепые полухудожественные сказки на основе пережитого… Но когда на тебя внезапно напрыгивают слоны одновременно с картинами Фалька, не начать вспоминать довольно трудно… А уж начнешь – не удержишься, чего только себе не насочиняешь, было, не было, уже не разберешь. Да и надо ли?

Знаете ли вы что-нибудь про фей? Кто они такие, где водятся и все остальное? Конечно, вы думаете, что знаете. Кто из нас в детстве не читал сказок. Всем известно, что феи маленькие, полупрозрачные, с крылышками, посыпаны радужной волшебной пыльцой, живут где-то в лесу, в своей волшебной стране, и целыми днями поют и пляшут. Иногда они появляются среди нас, машут волшебной же палочкой, превращают тыквы в кареты и делают другие добрые дела. Да, еще феи иногда бывают злыми, особенно если они старые, и тогда они могут всех вокруг усыпить на сто лет или сделать еще какую-нибудь подобную гадость. Все правильно? Я угадала?

Ничего вы не знаете. Все ваши сказочные сведения уже устарели. Современные феи давным-давно вышли из лесу и живут себе прекрасненько прямо тут, среди нас, в городских комфортабельных квартирах. И уж тем более у них нет никакой отдельной страны. Она им и не нужна – феи абсолютно космополитичны. Говоря по-человечески, им все равно, где жить и на каком языке разговаривать, поэтому они довольно легко перемещаются по миру и могут, в принципе, с одинаковой вероятностью обнаружиться где угодно. Что правда, то правда. А в остальном они так же, как и мы, ходят по улицам, сидят в ресторанах и кафе, иногда ездят на работу, кто на своем авто, а кто так даже и вовсе на общественном транспорте, хоть и редко. Ходят по магазинам, посещают выставки и музеи, покупают себе наряды и забегают в парикмахерскую.

Единственное, чем они в этом плане отличаются от простых смертных, так это тем, что наряды сидят на них чуть-чуть лучше, чем на обычных девушках, парикмахер никогда не портит им прически, продукты им всегда достаются самые качественные, а машина, в которой едет фея, никогда не попадает в пробку. Ну, или же пробка немедленно чудесным образом рассасывается. Проекты, которые феи ведут на работе, почти всегда бывают исключительно удачными, а если что-то и не выходит, то виноваты бывают не они, а другие, обыкновенные, сотрудники. В общем все, как у людей.

С одной небольшой только разницей. Феи – не люди. Несмотря на все кажущееся внешнее сходство, это не более чем успешная мимикрия. По сути же своей феи являются существами принципиально другой природы, нежели человеческая. Феи эгоистичны и аморальны. Это, конечно, тоже вполне себе человеческие качества, пусть и не лучшие, но у людей они происходят от внешней испорченности, а феи заполняют ими внутреннюю пустоту – они просто такими созданы. Кроме того, у фей нет ни совести, ни памяти. Зато они могут быть исключительно, просто нечеловечески обаятельны.

Помимо этого обаяния, а, возможно, как раз даже и благодаря ему, феи обладают отлично развитым умением манипулировать людьми. Ну и еще, само собой, они умеют творить чудеса, как это им и положено. Тут, правда, не все так просто, как рассказывается в сказках. Чудеса, как и все в этой жизни, штука далеко не бесплатная – закона сохранения энергии никто не отменял даже для фей. Соответственно, вместе с чудесами на сцене должно появиться и платежное средство. В этом качестве современные феи прекрасно научились использовать обычные человеческие деньги.

Поскольку чудеса все же время от времени приходится совершать хотя бы для поддержания статуса, денег тоже требуется не так уж и мало. Да к тому же феи – существа изнеженные, они любят всевозможный комфорт, что тоже, как известно, способствует. В общем, деньги, и особенно крупные их скопления, могут служить замечательной приманкой для фей.

Точнее было бы, наверное, сказать, что фей притягивают не столько деньги – и вообще не столько материальное, сколько внутреннее, метафизическое, проявление любого успеха. Власть, сила, статус, радость, удовольствие – вот та подлинная валюта, которую принимают и ценят феи внутри себя. Заходя чуть дальше, можно было бы предположить, что феи некоторым образом всем этим питаются.

Но сегодня, в нашем мобильном мире, полном информации, почти все из вышеперечисленного, включая даже самый примитивный житейский комфорт, сводится к тем же самым банальным деньгам, вернее, с легкостью выражается в их исчислении. Так, возможно, было и не всегда, но сейчас трудно представить себе на этом месте что-либо иное, ведь это просто удобно, не говоря уже ни о чем другом. Поэтому получается, что феи любят деньги, и если даже не питаются ими напрямую, то все равно нуждаются в них – образ жизни, который ведут сегодняшние феи, крайне недешев в этом общем эквиваленте. Где же сегодняшние феи берут нужные им средства?

Конечно, как я уже упоминала, некоторые феи работают. Работают они, естественно, только в охотку, но им за это заодно и платят, и платят немало, иначе у фей не бывает. Работающие феи, как правило, преуспевают, я и об этом уже говорила, но работать хотят не все. А жить нужно каждой фее. Конечно, необходимые для этого материальные средства любая мало-мальски способная фея могла бы, что называется, наколдовать, взмахнув современным эквивалентом волшебной палочки, но это тяжело, и непросто, и требует неоправданных затрат ограниченного ресурса волшебства, что, в свою очередь, может привести к преждевременному старению… Ведь фея имеет силу лишь до тех пор, пока она молода – только до тех пор сохраняется ее волшебство, не осыпается радужная волшебная пыльца. Конечно, в крайних случаях фея именно так и поступает, но ради такой банальности, как деньги… Деньги можно добыть гораздо более легким способом. Потому что управлять людьми, а не предметами, у фей получается гораздо лучше.

Например, мне случилось однажды наблюдать прелестную фею, сидящую в модном московском кафе. Откуда я узнала, что это именно фея? Ну, во-первых, я все-таки немножко научилась их узнавать, а во-вторых, фея выдала себя, совершив на моих глазах акт добычи денег из воздуха, о котором я и собираюсь вам рассказать.

Заказав, как и полагается, нечто прелестно-воздушное, наша фея внезапно обнаружила нехватку материальных средств. Вполне возможно, конечно, что никакой внезапности не было, как, впрочем, и собственно нехватки, об этом нам знать не дано, да это и не главное. Обнаружив досадное обстоятельство, фея, нимало не смутившись, достала мобильный телефон (конечно же, современные феи совершенно не чужды прогресса), потыкала пальчиком кнопочки и мило зачирикала в трубку.

– Дорогой, представляешь, тут получилась такая забавная ситуация. Я сижу в кафе (последовало название и адрес), и вдруг оказалось, что у меня нет с собой денег. Пожалуйста, миленький, выручи меня (тут фея назвала сумму, равную приблизительно двум средним зарплатам обычного человека). Ну да, в течение часа, если можно. Очень жду, миленький.

Нехитрый процесс был повторен пять раз. Заинтересовавшись, я нарочно решила дождаться конца представления. И что же? Из пяти обзвоненных на призыв феи явилось трое. Наверное, это была не самая опытная фея, я полагаю, что от более сильной не ушел бы вообще никто. Но даже эти трое, явившиеся, надо отметить, в разное время и покорно принесшие в зубах конверты с материальными благами, обеспечили проказнице не только сегодняшний обед. Не знаю, было ли в этом процессе непосредственно задействовано какое-нибудь волшебство, но результат впечатляющий, согласитесь.

Кстати, в подтверждение своих предыдущих выводов хочу указать вам на один момент, который, возможно, не все из читателей успели отметить. Как вы думаете, чем пообедала фея в рассказанной выше истории? Тем, что заказала и что лежало перед ней на тарелке? Отнюдь. Если она вообще к этому притронулась, то съеденного количества было бы недостаточно для насыщения даже крохотного цыпленка. Вовсе нет, на самом деле фея получила необходимый ей прилив энергии как раз оттого, что по одному ее свисту к ней прибежало несколько человек, готовых к исполнению самого пустячного ее желания. А то, что желание было выражено – ну это-то вы не могли не заметить – в денежном эквиваленте, является подтверждением тезиса о ведущей роли денег в современном мире.

В общем, если грубо называть вещи своими именами (ох, как не любят этого все те же феи, к примеру), феи не являются ничем иным, как определенного рода паразитами. Фу, как это гадко, неизящно и совершенно несвойственно волшебным созданиям, может воскликнуть мой трепетный читатель, и…

Нет, не окажется прав. Я не хотела никого обижать или разочаровывать, я просто применила к воздушным созданиям банальный научный термин. Именно так в биологии называются существа, живущие за счет продуктов жизнедеятельности кого-то другого, не прилагая к этому никаких ответных усилий, только и всего. Что делают наши прелестные феи? Потребляют совершенно определенного рода продукты человеческого труда. Дают ли они при этом что-нибудь взамен? Я как-то не замечала. В конце концов, если название «паразиты» совсем уж не ложится в ваше утонченное восприятие, предлагаю заменить его термином «комары». Они, в конце концов, тоже воздушны и утонченны, а их способ добывания пищи похож на действия фей даже в несколько большей степени.

Еще одним косвенным доказательством обозначенного выше факта может послужить следующее наблюдение. Вы не обращали внимания – вот все те люди, которые добились в жизни определенных вершин успеха – олигархи, политики высокого ранга, звезды шоу-бизнеса и прочее, что только приходит вам в голову, – они счастливы? Казалось бы. Так ведь нет. Предоставленные сами себе, вдалеке от света софитов и восхищенных глаз публики, эти люди всегда нервны, озабочены, напуганы, злобны, подавлены – в общем, подвержены различного рода депрессиям, которые они с большим или меньшим успехом лечат у многочисленных врачей-психотерапевтов (тоже, кстати, одна из любимых феями областей деятельности). Почему это происходит? Да потому, что таких людей почти всегда окружают привлеченные запахом успеха феи (это бывает заметно даже самым невооруженным глазом) и начисто съедают у них все те положительные чувства и эмоции, которые составляют успех в его, если можно так выразиться, внутреннем применении, относительно себя самого.

Еще можно отметить тот забавный момент, что феи, как подлинные паразиты, предпочитают успех, если можно так выразиться, «с душком». То есть полученный каким-нибудь не совсем честным, или очень уж быстрым, или даже, возможно, купленным, украденным – в общем, любым не совсем праведным или достойным способом. «Быстрые деньги», «из грязи в князи», «кто смел, тот и съел» – вот что в первую очередь привлекает фей, как мух на варенье, и вот где они любят собираться особенно быстро и в наибольших количествах.

Кстати, тут же кроется ответ на вопрос, почему феи, как правило, принимают облик прелестных девушек. То, как это происходит, я опишу чуть позже, пока упомяну лишь сам факт. Так как успешны в нашем мире чаще всего мужчины, именно девушке бывает легче приблизиться к жертве на расстояние, с которого можно вести отсасывание эмоций вместе с деньгами. В последнее время, когда и женщинам удается достигать определенных вершин, появилась, кстати, небольшая пока популяция юношей-фей. Они крайне немногочисленны и редки, но, тем не менее, ясно отражают намечающиеся тенденции развития общества.

Феи, в любом своем обличье, действительно могут быть злыми или добрыми, но это не постоянно присущее им качество, а, так сказать, фактор везения. Не их, естественно, везения, а вашего, то есть того, кто с феей непосредственно сталкивается. У каждого может быть плохое настроение, ведь правда? Ну, или характер попасться неважный. То есть я хочу сказать, что каждая фея может быть злой или доброй, это уж как повезет. От столкновения со злой феей, то есть с феей в плохом настроении, действительно могут произойти всякие неприятности, от маленьких до очень даже крупных.

Не помню, упоминала ли я о том, что вообще-то феи, поддаваясь своим минутным настроениям, не могут испытывать обычных человеческих эмоций или привязанностей? В принципе, это логично вытекает из всего того, что я уже успела о них рассказать, но тем не менее. Дело в том, что у фей нет сердца. И никаких других, гораздо менее романтичных внутренних органов у них тоже нет, но в данном случае это для нас неважно. Феи не то чтобы совсем бесплотны, они состоят из некоторой специальной субстанции сродни эфиру и воздуху, а человеческие (или какие угодно другие) очертания им придает тонкий поверхностный слой радужной волшебной пыльцы. Эта пыльца и есть самое главное, что делает фею феей. Некоторые современные источники полагают, что эта пыльца есть не что иное, как тот самый печально известный гламур, про который многие слышали, но никто не может толком объяснить, откуда он взялся и для чего предназначен. Вполне может быть, что этот слух распустили сами феи для какой-то собственной надобности. Я не буду оспаривать эту версию, и, возможно, какая-то доля истины в ней на самом деле присутствует, хотя мне лично она не кажется ни симпатичной, ни достоверной.

Пыльца вечна. Она никогда не исчезает бесследно и ниоткуда не появляется вновь. В мире постоянно находится строго определенное количество волшебной пыльцы, распределенной в пространстве тем или иным образом. В основном, конечно, она служит именно для образования фей.

Ведь феи не размножаются. У них нет пола и, соответственно, ничего, что так или иначе было бы с ним связано. Новые феи возникают внезапно и сами по себе там, где скопилось необходимо-минимальное количество волшебной пыльцы. Поскольку такая пыльца – субстанция чрезвычайно мощная, природа чувствует такие скопления, и в воздухе возникают определенного рода колебания, завихрения, сгущения, пыльца вовлекается в эти потоки, распределяется нужным образом – вот и получается фея. Чем большее количество пыльцы было задействовано в изначальном процессе, тем могущественнее будет новообразованный экземпляр. Откуда берется свободная пыльца и почему она собирается в одном месте, до конца неизвестно, но можно предположить, что она в определенных ситуациях и просто даже со временем осыпается с уже существующих фей. Ведь феи, хотя и не умирают в нашем понимании этого процесса, тоже не вечны. По мере осыпания с них волшебной пыльцы они блекнут, стареют, теряют свои магические свойства и в конце концов, судя по всему, просто растворяются в воздухе, исчезая, тем самым, безвозвратно. Никто никогда не помнит о бывших феях.

Хотя мне приходилось слышать и другую версию. Согласно ей, феи, утратившие свою пыльцу, не растворяются, а наоборот, обретают другую, плотную и постоянную оболочку. Беда заключается в том, что оболочка эта, как правило, стара, сморщенна и отнюдь не красива. Воздушный характер феи, попавшей в такую телесную тюрьму, неминуемо портится, она ненавидит и проклинает все окружающее, но сделать ничего не может и продолжает жить, вернее, существовать, отравляя заодно существование тем, кто волей или неволей оказался в зоне ее досягаемости. Такие бывшие феи, по слухам, обладают даром предсказывать будущее, особенно если в нем намечается что-нибудь неприятное. Говорят даже, что это именно они, бывшие феи, превращаются в тех теток без пола и возраста, которыми так густо населены любые, особенно низкого уровня инстанции, вроде собеса и диспетчерской службы, – согласитесь, подобные экземпляры обладают удивительнейшей способностью в мгновение ока испортить настроение. Может быть, противный голос в телефонной трубке, сообщающий вам, что ваше дело бессмысленно и безнадежно, в какую бы инстанцию вы не звонили – это тоже какая-то бывшая фея, лишившаяся пыльцы, а вместе с ней и осязаемой внешней формы…

Внешняя же форма настоящей, действующей феи… Внешность феи редко поддается детальному описанию, можно сказать лишь одно – любая фея всегда выглядит хорошо. Причем не просто хорошо, а именно так, как было бы лучше всего в данной конкретной ситуации. Феи среднего уровня силы, как правило, не умеют изменять облик, в том смысле, что фея не может по желанию превратиться в кошку или птицу, это доступно лишь очень сильным индивидуумам, и их обычно называют по-другому. Но каждая мало-мальски способная фея умеет в мгновение ока менять свой имидж. Вопреки навязшему в зубах слогану (который, кстати, тоже почти наверняка придумала какая-нибудь фея – они очень любят при случае морочить людей), имидж в нашем современном мире – все. И феи пользуются этим на всю катушку.