Текст книги "Счастливый слон"

– Да ну, Марсия. Спасибо, конечно, но это незаслуженно. Я, право же… Я просто не успела выйти из шока.

– То есть?

– Я узнала обо всем сегодня утром, и…

– Сегодня утром? Лиз, повторяю, я видела многое, и меня нелегко потрясти, но вам это удалось. Вы потрясающая женщина.

– Честное слово, Марсия, я предпочла бы в этом месте не выделяться, и уж тем более никого не потрясать. Если честно, я и с вами лучше бы встретилась по другому какому-нибудь поводу. Но – что поделаешь?

– Держитесь. У вас все будет очень хорошо, я в этом уверена. Звоните мне, если что. Берегите себя.

Она ушла, а я еще какое-то время посидела за своим столиком в одиночестве. Отрадно было узнать, что я все сделала правильно. Всегда уважала себя за способность и умение мыслить. Надо будет обдумать как следует этот вариант с закладом дома, тут есть рациональное зерно. Взять деньги и уехать, и пусть разбирается, как хочет. Пусть хоть полный дом зайчиков наведет!

Мой дом? Зайчиков? Нет, ни за что! Хотя… Какой он теперь, к черту, мой? Я все в нем делала для семьи, для нас, для него, для мужа, который был – я, а что теперь? Теперь, даже если мы и помиримся, и останемся в нашем доме, все равно ничего не будет, как раньше. Потому что я всегда буду знать…

Ладно, не раскисай. Еще не время. Успеешь наплакаться позже, потом, когда все кончится уже совсем-совсем. Ну, или хотя бы на сегодня. А пока нам еще предстоит беседа с непосредственным участником событий, и силы для этого ой как нужны. Да и слезы, наверное, тоже.

Придя домой, я сразу автоматически отправилась на кухню. Я люблю свою кухню, она большая, светлая и удобная, а главное – как раз такая, как нужно именно мне. Я перестраивала ее три раза, с каждым ремонтом все больше подгоняя под себя, и теперь могу делать в ней все, что угодно, не совершая ни одного лишнего движения, хоть с закрытыми глазами. Даже теперь, когда Женька уехал, и мне не нужно каждый день готовить свежий обед, я все равно провожу здесь много времени. Пью чай, читаю газеты, просто сижу в углу на диванчике, иногда что-нибудь пеку…

У меня хорошая плита, правда, не профессиональная с восемью горелками размером с вечный огонь, а человеческая. Но главное, у меня есть пара встроенных на уровне пояса духовок для выпечки и мраморный прилавок, как в старой Филипповской булочной, для раскатывания теста. Пока в одной духовке томится начиненная яблоками, орехами и черносливом индейка ко Дню благодарения, в другой можно с легкостью изготовить сотню-полторы пирожков для приема человек на пятьдесят «для своих». Не удивительно, что самые удачные сделки Ник совершал именно у нас дома, с набитыми по самые уши пирогами партнерами, а приглашение к нам в гости приравнивалось сотрудниками фирмы к ордену Славы.

Я люблю печь. Пироги, сладкое печенье, даже просто хлеб. Мне нравится, когда в доме пахнет свежей выпечкой, это так уютно. Так тепло. Мне кажется, в такой дом хочется возвращаться, и из него не хочется уходить. С этим, впрочем, я, похоже, ошиблась. Ну что ж. Жалко будет продавать. Для продажи, кстати, было бы как раз лучше, если бы здесь стояла здоровенная профессиональная плита или какая-нибудь АГА, готовить на которой так же удобно, как на полевой кухне. Это сейчас в моде. А сама кухня должна быть вся отделана в стиле хайтек – стальные поверхности, хромовый блеск и куча неизвестных науке сложных технических гэджетов, как в космическом корабле. При последнем ремонте мой прораб изо всех сил меня агитировал сделать именно так, и даже свозил на экскурсию в дом, который ремонтировал перед этим. Все было стерильно, блистало и сияло, как новая прозекторская. Беда была только в том, что сама хозяйка заходила в эту кухню раз в полгода, и явно не за тем, чтобы готовить. А я в своей кухне живу. Жила. Может быть, в своем новом доме я и сделаю этот модный аналог операционной – все равно буду жить одна, кому мне будет готовить… Хотя зачем мне одной – целый дом?

Лучше пойду отсюда, слишком тошно. Не буду же я сегодня готовить ему ужин, в конце концов. Пойду наверх, в кабинет, посижу в интернете, пока Ник не вернется. Кстати, нужно еще перебраться из спальни куда-нибудь в гостевую комнату. Или выселить его? Я так плохо сплю на непривычном месте… Хотя, наверное, по большому счету все равно – какой уж тут сон.

Ник вернулся около десяти вечера. В последнее время он всегда возвращался поздно, говорил – много работы, и я еще жалела его, как идиотка, и уговаривала не надрываться. Работа! Все-таки удивительно, как долго и счастливо можно пребывать в состоянии слепой дуры и как все становится очевидно, лишь только дашь себе труд открыть глаза. Ну, или если тебе их откроют насильственным образом. Но больше я из себя делать дуру не дам.

Я спустилась вниз. Ник успел переобуться и пройти в кухню, где и оглядывался в недоумении, не обнаружив привычно накрытого ужина на столе.

– Привет, дорогая. – Привычным жестом он чмокнул меня в щеку. Я непроизвольно откачнулась в сторону, но он не заметил. – А что, еще не готово?

– Что не готово?

– Как что? А ужин?

– Я поела в городе.

– А я?

– Я не знаю, где ты ел. Возможно, на работе? В любом случае, мне все равно.

Тут он наконец заметил, что в датском королевстве что-то неладно.

– Лиза, ты что? Что-то случилось? Ты плохо себя чувствуешь?

Я вдохнула поглубже и кинулась, как с обрыва в воду.

– Да. Я чувствую себя очень плохо.

– Что с тобой случилось?

Тон, вроде, обеспокоенный. Звучит, правда, некая нотка докуки, дескать, что там еще у нее, но очень слабая, надо отдать должное. Вполне можно было бы не заметить… Ник никогда не любил, когда я болею, хоть это и случалось нечасто. Мои болячки воспринимались в доме, как посягательство на личный комфорт моих мужчин, и я старалась не залеживаться.

Забавно, что этот разговор, которого я так боялась, получался у меня пока легко, словно бы сам собой, и – совершенно отстраненно. Как будто это не я, и все не со мной, а просто я смотрю какой-то дурацкий спектакль, и при этом мне ясны не только слова актеров, но даже их внутренние мысли. Даже забавно, честное слово. Вот только знать бы, чем кончится.

– Случилось не только со мной, Ник. Случилось с нами. Может быть, ты знаешь, что я имею в виду?

– Понятия не имею.

Я молча протянула ему на ладони его телефон. Он быстро схватил его, но потом, спохватившись, явным усилием воли небрежно сунул в карман.

– Ну да, мы сегодня перепутали телефоны. Я тебе еще когда говорил, что покупать одинаковые было идиотизмом. Но ведь ничего страшного не случилось, правда?

Ох, Коленька, как же тебе хочется, чтобы ничего не случилось… И ты ведь прекрасно знаешь, что именно страшное может произойти, уж настолько-то я тебя понимаю. Но нет, голубчик, сегодня у сказки не будет хорошего конца.

– Страшного, может, и не случилось… Но мерзкого – пожалуй.

– Ты о чем, Лиза? Я устал, не морочь мне, пожалуйста, голову. Лучше дай что-нибудь поесть. Я, между прочим, с работы.

Ну да. Лучший способ защиты – нападение. Ты еще не знаешь, от чего защищаться, а весь арсенал уже пущен в ход. «Ничего не знаю, ты сама дура, займись лучше непосредственными обязанностями, отвлекись, может, пронесет. К тому же я тебя кормлю, если ты забыла, и надрываюсь для твоего же блага». Нет, милый, не пронесет.

– А что же, твой зайчик тебя так и не покормила? Или как ее там – котеночек?

В глазах – мгновенный испуг.

– Что ты несешь? Какой еще котеночек?

Держится. Не сдается. Стойкий оловянный солдатик.

– Который весь день писал тебе смс-ки. Честное слово, замучилась читать всю эту пошлятину. К тому же неграмотная, через слово ошибки. Неужели тебе это нравится?

Получи, фашист, гранату!

– Господи, Лиза, какая ерунда! Это ошибки провайдера, такое бывает по сто раз в день. И ты из-за этого устраиваешь мне идиотскую сцену ревности?! Честное слово! Все, я пойду тогда спать!

Ага, наорать несуразицы и бежать скорее с поля боя, пока не разобрались. А там – голову в песок, утро вечера мудренее, трава не расти. С утра слинять скорее на работу, а к вечеру, глядишь, дура-жена все забудет и образумится. Как ребенок, честное слово. Ведь столько лет вместе прожили, мог бы начать хоть что-то понимать. Даже жалко его, убогого, но делать нечего, надо учить.

– Нет, Ники, подожди. Присядь, пожалуйста. Я, конечно, домохозяйка, но далеко не идиотка. Хотя, согласись, было бы удобно, правда? Провайдер может ошибаться, кто ж спорит, и смс-ки приходят не туда, бывает и такое, но зачем ты часами разговариваешь с их автором? Убеждаешь, что он, вернее, она, ошиблась номером?

Он еще не до конца понял, что попался, но в глазах уже металась неуверенность.

– Я не понимаю, Лиза?

– Я думала, ты умнее, Ники. Или хотя бы честнее. Мне казалось, мы вполне можем доверять друг другу. – С этими словами я положила перед ним на стол пачку распечаток телефонной компании, где старательно выделила маркером его разговоры с известным номером.

– Вот, вот и вот. Каждый день. По нескольку раз. И так три месяца – дальше я не стала распечатывать, мне было противно, но, думаю, и этого вполне хватит. Может, теперь ты мне что-нибудь объяснишь?

Он замолчал. Сидел, опустив голову, глядя в одну точку где-то на распечатке. Думал. Я почти физически видела, как быстро-быстро крутились шарики у него в голове. Знает ли она еще что-нибудь? Уже признаваться или можно как-нибудь отмотать? И если признаваться, то в чем и сколько? Нет ли где-нибудь щелочки увильнуть? Я могла бы ему помочь, если бы хотела. Сказать про мотель, про банковские счета. Но пока ждала. Молчала. Тянула паузу. Мне было интересно. Больно, но одновременно интересно. Пожалуй, через собственную боль я даже получала какое-то извращенное удовольствие от этого спектакля. Доктор, это садизм или мазохизм? Что с нами будет, доктор?

Он внезапно встал, отошел к стене. Достал бутылку, стакан. Щедро плеснул себе виски. Залпом отпил. Я с трудом подавила в себе невольный порыв закричать, чтоб не пил натощак, будет язва. Вовремя сдержалась. Какое мне, в сущности, теперь дело до его язвы? Сегодня наша язва – это я. И потом – пусть зайчик корячится с его больными кишками, я за это больше не отвечаю.

Ник снова сел, допил виски, налил еще, поменьше. Поглядел на меня искоса, исподлобья. Взгляд был жалобный и одновременно наглый. Я молчала. Пауза висела. Наконец он не выдержал.

– Ну да, Лиза. Ты была права. Да, я разговаривал. Это девочка, китаянка, она была у нас в конторе, типа практикантки, младший программист. Пробовалась к нам на работу, но не прошла испытательный срок. Ужасно расстроилась. Я ее жалел, принимал в ней участие. Поддерживал немного. Потом привязался незаметно. Но мы только разговаривали, ты не подумай. Я знаю, что это неправильно, но в этом нет ничего уж такого плохого… Ты мне веришь?

Врет, опять врет, мамочка дорогая, ну когда ж это кончится-то. Противно как… В мотеле он с ней разговаривал, утешитель хренов.

Я покачала головой.

– Я, Ники, конечно, тебе верю. Куда ж мне деваться? Я тебе всю дорогу верила, пока ты девочек успокаивал, поверю и сейчас. Вот только что мне со счетами делать?

– С какими счетами?

– С банковскими, Ники. С отчетами по твоей кредитке. Я их проглядела сегодня, ты уж извини. И вот они-то, Ники, не хотят тебе верить. Прямо, ты понимаешь, в голос кричат. И про ресторан, и про мотель. А я что? Я и не такому могу поверить. Но почему-то не хочу. Не хочу! Понимаешь, Ники? Я не хочу больше быть идиоткой, которая верит каждому твоему слову! Тем более что я тоже вижу, что это – вранье! Ты мог бы меня хоть в этом не унижать.

И вот тут он понял, что сгорел совсем. И, кажется, в первый раз испугался по-настоящему. Но и я к этому моменту заметно поутратила прежние спокойствие и отстраненность, так что мы, пожалуй, были на равных.

– Прости, Лизка, я… Я дурак, мог бы догадаться, что ты все знаешь. Но мне так не хотелось тебя огорчать…

Я горько усмехнулась.

– Ну да. Отрубим хвостик по частям, чтобы собачка не мучилась. Но черт с ним, с хвостиком, Коля, это, в сущности, мелочи. Ты мне три месяца врал… Или больше? Сколько это все у тебя продолжается?

– С Рождества примерно, чуть раньше, – ответил он, не глядя на меня.

– Значит, почти полгода. Что уж значит на этом фоне еще какое-то малозначительное вранье? Я вообще не понимаю, как ты мог? Как ты жил-то все это время, разговаривал со мной, целовал, спал… И все время врал?! И в Новый год?!

Я задохнулась и замолчала. Меня снова накрыло горячей волной возмущения и жалости к себе. Новый год… В этом году Женька первый раз не приехал на Рождество домой, решив встретить его с университетскими друзьями, а точнее, как я понимала, с девушкой, и мы остались вдвоем. На само Рождество мы съездили в гости к друзьям, а Новый год, который для меня все эти годы оставался все-таки более важным из этих двух праздников, решили встречать дома. Я нарядила елку, приготовила традиционный стол с салатом оливье и селедкой под шубой… Вдвоем, без Женьки, без гостей, шума, радостных криков и праздничной суеты, было слегка непривычно, но неожиданно хорошо. Почему-то романтично и слегка таинственно. Коля разжег камин, мы сели прямо на полу возле елки, пили красное вино вместо шампанского, разговаривали, целовались… Я даже пробку потом нашла и сохранила, на счастье. И выходит, все это время он знал… Вспоминал и думал о какой-то другой девице?! Может быть, даже жалел, что на моем месте не она? Мерзость, мерзость.

Мне снова захотелось закричать, даже ударить его, сказать ему что-нибудь гадкое, такое, чтобы он взвыл от боли, чтобы ему стало так же, как мне сейчас, чтобы он… Но я сдержалась, досчитала про себя до десяти и только спросила сквозь зубы:

– Что ты собираешься со всем этим делать?

– То есть – что делать? – не понял он. – Сейчас?

– Я не знаю, сейчас, вчера, вообще! – не выдержав, закричала я. – Неважно! Так же дальше не может оставаться!

– Да, наверное, – неуверенно сказал Ник.

– Вот я и спрашиваю – что ты собираешься делать?!

Он посмотрел на меня затравленно, как будто это я все устроила. Ужас, ужас. Где-то в голове промелькнула вереница подходящих к случаю советов из какого-то бабского журнала. «Не давите на него, дайте ему время, дайте ему шанс…» Наверное, я делаю глупости, но я тоже так больше не могу.

– Я хочу знать, что – ты – собираешься – делать? Я хочу это знать сейчас, здесь, немедленно! Я тоже живой человек!

– Да, Лиза, конечно… Я понимаю… Я постараюсь что-нибудь… Но, видишь ли, дело в том… В общем, я не могу вот так сразу. Она… Я… Она очень тонкая, ранимая, я не могу ее обидеть. Мне было с ней хорошо. Это тоже стало частью моей жизни, и прямо так… Она мне тоже нужна. Дело в том… Со временем я как-нибудь…

Это было слишком. То есть вообще все это было слишком, но уж его последнее заявление… Я разозлилась до белых пятен в глазах, и это, наверное, меня спасло, потому что от ярости я вновь обрела способность четко формулировать свои мысли и видеть ситуацию как бы со стороны.

– Очень хорошо, Коля, то есть Ник. Я все понимаю. Ты свободный человек, немножко женатый, правда, но тем не менее. У тебя, как у любого человека, есть право выбора, ты можешь им воспользоваться, и никто не в силах тебя этого права лишить.

– Я не собираюсь… Не выбираю… Ты пойми…

Я сделала ему знак рукой, чтоб замолчал. Собьет еще сейчас с мысли своими блеяньями.

– Не перебивай. У тебя есть право решать, я или она, и есть право жить так, как ты хочешь, и выбирать самому. Я на твои права не посягаю. Но у меня – у меня! – тоже есть право выбора. Понимаешь? Я тоже могу выбирать, как мне жить, и я тебе говорю совершенно четко, что я с этой мерзостью жить не буду. Ни дня, ни секунды. Хватит! Ты можешь выбирать, разбираться и вообще делать, что хочешь, вы все тут такие тонко чувствующие люди – но я в этих ваших играх не участвую. Я выхожу!

Он пялился на меня, не моргая, явно ошарашенный моим выпадом. Потом опомнился, замахал руками.

– Лиза, Лиза, ну что ты говоришь? Куда ты пойдешь? Я же не к тому, я без тебя не могу, я никогда и не помышлял… Нет, ты неправильно поняла, ты моя жена и ей останешься, просто мне надо время…

– Время?! – заорала я. – Бремя, блин, стремя! Как ты себе это все представляешь? Я – твоя жена, без нее ты не можешь, без меня – тоже! И при чем тут время? Мало тебе полгода было? Какого черта ты вообще все это начинал, если я тебе так нужна?

– Я не начинал… Не думал… Оно так получилось, постепенно… Черт, ну я не знаю, как тебе объяснить…

– Да что тут объяснять? «Не виноватая я, он сам пришел!» В общем так, Коля. Я больше не могу это обсуждать. Завтра я звоню своему адвокату, она пришлет тебе все бумаги. Меня вполне устроит половина всего имущества, и разойдемся друзьями. Кстати, чтобы ты не переживал об имуществе – я перевела все наши закрытые суммы на свой личный счет. На всякий случай, знаешь ли. А то кругом все такие тонкие, нервные, мало ли что…

Это, конечно, был удар ниже пояса. Мой муж может очень любить меня, или сына, или свою загадочную китаянку с заячьими ушами, но главным для него всегда останется его благосостояние. Свои деньги он все равно любит больше всех. Наверное, это рефлекс, подкорка, в конце концов, он тоже был в свое время бедным вместе со мной, а для мужчин это, наверное, еще тяжелее, и он страшно гордился своими успехами в бизнесе, и фирмой, и особенно ее доходами, и зримым их выражением… В общем, если я и хотела попасть куда-нибудь побольнее, мне это наконец удалось.

– Что-о ты сделала? – взревел мой муж.

– Не ори. Я открыла счета – да, пришлось, конечно, заплатить банку штраф, не без этого, но я не стала мелочиться. И перевела все деньги на свой, на мое то есть имя открытый счет. Вот так. Взяла и перевела, всего делов-то было на полчаса. Кстати, твою кредитку я не трогала – надо же и зайчику немножко капустки оставить. Оцени мое благородство. По крайней мере, я тебе сама об этом говорю.

Но Ник не оценил. И намека тоже не понял.

– Да уж, куда как благородно. И что ты собираешься делать с моими деньгами?

– Ну, во-первых, там половина моя. А может быть, даже больше, я еще точно не подсчитывала. Делать пока ничего не собираюсь – пусть полежат, есть не просят. А дальше все будет в зависимости от того, как мы с тобой разойдемся. Может, верну тебе твою половину, может…

Он перебил меня:

– Лиза, ты ведь шутишь? Ведь это все не так, правда? Ну скажи, что ты пошутила…

Жалобно так…

– Да нет, дорогой, какие уж тут шутки. Мне, знаешь, как-то не до шуток теперь. И еще. Завтра я позвоню агенту, выставим дом на продажу…

Ник взревел.

– Я не дам продавать дом! Это мой дом! Ты сошла с ума! Я вообще не желаю говорить на эту тему!

Я пожала плечами.

– Как хочешь. Мне эта беседа тоже специальной радости не доставляет. К счастью, адвокат мне сказал, что все можно будет оформить без личных переговоров и обсуждений, даже встречаться больше не обязательно. Завтра я пришлю тебе все бумаги.

С этими словами я поднялась на ноги и, плавно покачивая бедрами, не спеша вышла из кухни. Скрывшись из его поля зрения, быстро-быстро взбежала на второй этаж и заперлась в гостевой спальне, куда еще раньше перенесла свою постель. Прижалась спиной к двери, выдохнула… Постояла так чуть-чуть – и наконец позволила себе разреветься. Потому что уж теперь больше не было никаких причин откладывать это дело. Господи, как же я ждала этого момента.

Слезы, весь день сдерживаемые титаническим усилием воли, хлынули, как из какой-то бочки. Я тряслась, всхлипывала, подвывала, причитала что-то тоненько себе под нос, оплакивая и Колю, и себя, и всю нашу бывшую прекрасную жизнь. Не переставая рыдать и не раздеваясь, я забралась в постель и натянула на голову одеяло. Кажется, Коля пришел и стучался в дверь. Кажется, он стоял там какое-то время, уговаривая меня открыть и перестать. Не знаю. Не помню. Мне было все равно. Я спряталась, я не виновата.

Проснулась я очень рано – за окнами только-только начинал брезжить день. Собственно, я не была до конца уверена, что проснулась, потому что не знала, спала я вообще или просто лежала в полузабытьи, доведя себя слезами до отключки, но это было и неважно. Важно, что я проснулась и пришла в себя. Глаза видели свет, а голова снова была в состоянии действовать. Говорят, когда просыпаешься после тяжелых потрясений, первое ощущение – как будто все плохое только приснилось. Я ничего подобного не почувствовала – все мое плохое никуда не делось. Но так, наверное, даже легче. По крайней мере, не надо привыкать к нему заново. Просто встаешь – и тащишься дальше со своим камушком на шее. А потом и совсем, поди, с ним сроднишься, и замечать перестанешь…

Тащиться-то мне, собственно, в буквальном смысле было некуда. Встречаться с мужем совершенно не хотелось, надо просто дождаться его ухода. Эх, дура, не сообразила вчера компьютер сюда притащить, залезла бы сейчас в интернет, и время бы прошло с пользой, ну да ладно. Он все равно скоро уйдет. Дождусь. Подремлю.

Я слышала шаги Ника в коридоре. В одну сторону, в другую… Чего он там разгуливает? Неужели вещи собирает? Интересно, это хорошо или плохо?

Я не успела решить, рада я буду, если он уйдет-таки с вещами, или же огорчусь. Шаги затихли у моей двери. Ник тихо поскреб дверь со своей стороны.

– Лиза? Лиза, ты спишь? Ты там жива?

Молчу. Вообще-то трудно придумать более идиотский вопрос. А отвечать на него было бы с моей стороны еще глупее.

Ушел. Спустился вниз по лестнице. Интересно, он еще завтракать будет или прямо так уйдет? Обычно-то завтрак готовлю я, и вовсе не факт, что прекрасный Ники сумеет самостоятельно отыскать в холодильнике свой любимый йогурт. Тем более что он вчера закончился, а в магазин я так и не попала. А уж чтобы он себе хлопья в шкафу нашел – это и вовсе утопия.

Выждав еще с полчаса, я осторожненько открыла дверь, на цыпочках подошла к лестнице и прислушалась. Тихо. Похоже, ушел.

На кухонном столе сиротливо темнела кучка просыпанного кофе, и лежали рядышком два одинаковых мобильных телефона. На, дескать, проверяй! А то я такая дура, и впрямь поверю, что он зайчику хвоста еще вчера не накрутил, чтоб не слал свои записочки, куда не надо.

Я вытерла со стола, налила себе апельсинового сока. Есть не хотелось, но я сделала над собой усилие и против воли запихнула в организм пару сухариков с джемом. Больше я и никогда-то не ем, но совсем отказываться от еды не дело, организм должен функционировать. У нас с ним на сегодня дел полно.

Так, дела. Первое – позвонить Марсии, сказать про бумаги. Но сейчас еще рано, это можно сделать часа через два. Второе – дом. Позвонить агенту, выяснить, сколько он будет стоить и как его продавать. Говорить он, видите ли, об этом не хочет! В смысле, не дом, а муж… Ну и не надо. Продадим без разговоров. Хотя, если он заупрямится и не подпишет бумаги на продажу… Тогда ему же хуже – сделаю, как говорила Марсия: открою под дом кредитную линию, свою половину заберу, и пусть дальше разбирается, как хочет. Но агенту все-таки позвонить надо.

Интересно, для этого любой сгодится? Хотя зачем мне любой? Я лучше позвоню той агентше, которая в свое время нам этот дом продавала. По крайней мере, не придется объяснять все заново. Помнится, это была забавная тетка, русская – тогда нам это казалось надежнее, и у нее еще фамилия такая смешная, и глаз один косил… Как же ее звали? Хромая? Кривая? А, точно – Косая. Полина Косая. То есть, она, конечно, называла себя на здешний манер – миссис Коссой, но суть-то от этого не менялась.

Найти в справочнике телефон нужного агентства недвижимости и попросить к телефону миссис Коссой было минутным делом.

– Полиночка? Здравствуйте. Вы меня, наверное, не помните, меня зовут Лиза Будберг, и мы у вас покупали дом примерно лет десять назад.

– Это какой дом? – бодро переспросили меня в трубке.

– Ну такой, двухэтажный, в… – я назвала наш пригород.

– Виктория, кедровая дранка, два этажа, три с половиной спальни, полторы ванны, старые трубы, пятьсот двадцать тысяч? Как же не помню, прекрасно помню, здравствуйте, Лизочка. Чем могу вам помочь?

Я, слегка обалдев от такой профессиональной памяти, промямлила ей пару комплиментов, и только потом, придя в себя, смогла перейти непосредственно к делу.

– Полиночка, я, собственно, хотела у вас поинтересоваться – а сколько, к примеру, мог бы этот дом стоить теперь?

– Лизочка, а вы что – хотите продавать?

Если возможно в принципе представить себе акулу, учуявшую дичь и вставшую в охотничью стойку, то это было как раз то, что при моем невинном вопросе случилось на другом конце трубки.

– Мы думаем, – ответила я уклончиво. – Хотелось бы представить себе состояние рынка.

Но акулу так легко не собьешь.

– Давайте я к вам приеду, я через десять минут смогу быть у вас, и мы на месте все посмотрим, и договорчик я прихвачу, и…

Но вынести в своем доме мадам Косую прямо вот так, без специальной подготовки, я не могла.

– Нет, Полиночка, милая, это пока рановато, вы мне на словах скажите, я должна еще с мужем обсудить.

– Ну, если на словах, тот дом, что я помню, будет сейчас стоить миллиона два, два с небольшим. Сейчас еще и рынок вялый, вот если бы год назад, тогда другое дело, тогда любую рухлядь, как пирожки, разносили, а у вас еще и район такой хороший, самый дорогой почти район, но спроса почти нету, только если подешевле поставить или уж сентября подождать, тогда тоже поживее будет, а так – дом старый, ремонта в нем… Лизочка, вы с ним что-нибудь делали?

– То есть?

– Ну, какой-нибудь ремонт?

– А как же, Полиночка, он же старый был, конечно, делала. Все время какой-то ремонт делала, и проводку всю поменяли, и трубы, и чердак, и лестница новая, и две ванные достроили, и кухню. Кухню я вообще три раза перестраивала, и в комнатах весь ремонт, и потолки, и полы, и обои, и окна новые, и витражи восстановили. В подвале я прачечную новую сделала, и еще бильярдную комнату…

– Так это же совсем другое дело, Лизочка, что же вы мне голову морочите? Если и ремонт, и трубы, и кухня… Нет, конечно, я все равно должна сама все посмотреть, отделка там, материалы, но если все, как вы говорите, то это примерно… Миллиона три с половиной, я думаю, легко можно взять. Ну там, конечно, плюс-минус сто тысяч, а может, даже и побольше, особенно если вам не к спеху, так можно цену немножечко и поднять. Лизочка, может, я все-таки подъеду? Я бы посмотрела и сразу вам все точненько бы сказала…

Три с половиной миллиона??? Три! С половиной! Миллиона! Я обалдела от этой суммы. Нет, теоретически, конечно, я знала, что дом у нас дорогой, он и был дорогой, а за пятнадцать-то лет цена его естественным образом выросла в несколько раз, это тоже не тайна, но все равно, когда тебе это говорят вот так, сразу… Три с половиной миллиона! И если даже я возьму только половину, то все равно буду миллионершей… Ой, мама дорогая, это, пожалуй, становится даже забавным. Интересно, Ник хоть представляет себе, сколько стоит наш дом? Хотя что это я – конечно, представляет, он же перед закладом тоже должен был пройти тот же самый путь…

Я несколько резковато распрощалась с Косой-агентшей, сказав, что должна еще раз все обдумать, посоветоваться с мужем (ха-ха), и повесила трубку.

После этого разговора я окинула свои владения новым взглядом. Надо же, три с половиной миллиона. А я жила себе и ничего не знала. Даже обидно, что так скоро придется со всем этим расстаться, а то бы пожила миллионершей. Как все-таки по-дурацки иногда устроена жизнь.

Я позвонила Марсии, и она обещала мне подготовить все документы к завтрашнему утру. Мы назначили встречу для подписания бумаг на двенадцать, после чего, обещала мне она, я смогу больше не беспокоиться о своем статусе и считать себя морально свободной. Дальше моими делами будет заниматься она. Я взглянула на часы. Они показывали половину второго. Существованию моего замужества оставалось меньше двадцати трех часов. Я решила подождать, когда их останется двадцать, и что-нибудь выпить в честь нашего двадцатилетнего брака. Двадцать лет, Боже ты мой, двадцать лет. Даже несколько больше, потому что мы поженились в конце осени, а сейчас почти лето, но не будем цепляться к мелочам. Двадцать – красивое круглое число. Мелькнула мысль позвонить Нику и предложить ему отметить вместе, в конце концов, он тоже имеет право, но я ее – мысль – отвергла, как излишне сентиментальную.

До знаменательного момента оставалось, тем не менее, часа два, и я решила, последовав совету Марсии, разобраться более детально с условиями получения кредита под мой теперь уже почти бывший дом. Ну, хотя бы чтобы посмотреть, что же там Ник такое хотел сделать…

Я достала письмо-отказ из банка, внимательно изучила все формы. Так, по заявлению… Владелец… Такого-то числа (месяц назад почти, между прочим)… Дело номер такой-то… Личный код… В случае изменения обстоятельств оговоренные условия сохраняются в течение месяца… Обращайтесь по адресу…

Я набрала в компьютере указанный адрес, вышла на вебсайт банка, ввела код. Условия, то есть сроки и проценты по кредитам, были очень симпатичными. Если бы чертов Ник спросил бы меня… Хотя нет – никогда бы я на это не согласилась, тем более, если бы он мне про зайчика рассказал. Я б его лучше честно убила на месте… Хотя… Тоже своего рода вариант… И я, не очень-то и всерьез, а больше из любопытства – получится или нет – кликнула мышкой по строчке «запросить новую форму для заполнения».

И они мне ее прислали. Очень быстро, буквально через десять минут. Я посмотрела – анкета для меня, как второго совладельца недвижимости, была крайне несложной. Еще через четверть часа я заполнила нужный бланк и отослала его. Мне пришел ответ: «Ваши данные проверяются, наше решение относительно кредита будет сообщено вам в течение сегодняшнего дня». Опаньки. И всего-то? Дня не пройдет, а мне, может быть, дадут денежку? И просила-то я у них (вернее, Ник просил, но это теперь неважно) всего ничего, каких-то два миллиона (число было такое красивое, круглое, ну и что, что больше половины, это же все равно понарошку), и пожалуйста – в течение дня?! Ну и порядочки у них в этих банках.

Если честно, я ни секунды не верила в то, что мне дадут эти деньги, я вообще с самого утра как-то всерьез не задумывалась над собственной судьбой, перемещаясь в пространстве как бы в слегка зомбированном состоянии после ночной истерики. Голова была пустой и легкой, только в висках слегка поламывало, да глаза болели от света. На душе было… Никак. Ни плохо, ни больно… Радость, естественно, тоже отсутствовала, с чего бы ей взяться. Наверное, мои действия, хотя я и старалась изо всех сил придать им оттенок отчетливости, квалифицировались бы, если бы хоть кому-то пришло в голову их квалифицировать, как состояние аффекта.