Текст книги "Счастливый слон"

Вот так, в состоянии аффекта, не приходя в сознание, вступила во владение двумя миллионами американских долларов…

Время подошло, и я спустилась вниз, налила себе полстакана виски – не люблю виски, оно горькое, но тут уж что под руку пришлось. И потом, у меня и повод нерадостный, так что правильно, что гадость – выпила залпом. Подавилась, конечно, закашлялась, чуть вообще не захлебнулась.

«Миллионерша покончила с собой в собственном доме, утопившись в виски!» Какие были бы заголовки газет, а? Наверное, я неправильно жила, нужно было ярче. Тогда, глядишь, и муж бы не ушел…

Внезапно я поняла, что не хочу сидеть больше одна дома, а хочу к людям. К тому же мог прийти Ник, пришлось бы опять с ним ругаться, а мне не хотелось. Ну что я ему скажу, что он мне скажет? Только расстроит опять, опять буду плакать, а зачем мне все это? Лучше пойду гулять.

Или нет. Гулять скучно. Лучше позвоню Нэнси, зайду к ней в галерею. Там хорошо, красиво, картины на стенах висят. Можно было бы купить в дом пару картин подороже, я ведь теперь миллионерша. Правда, у меня и дома-то нет, ну да неважно. Решено – пойду к Нэнси.

Садясь за руль, я немного струхнула, потому что, несмотря ни на что, понимала, что изрядно пьяна. Ну ладно, пусть не пьяна, но выпивши, а поскольку я делаю это редко, то, наверное, лучше было бы взять такси… Нет, доеду. А если и не доеду, может, будет только лучше…

Я люблю заходить к Нэнси в галерею. И ради самой Нэнси, и галерея мне ужасно нравится. В самом центре Бостона, в изящном колониальном особняке, несколько просторных залов, большие окна на сквер. Много света и воздуха, изящный дизайн интерьера – достаточно современный, но вместе с тем классически-уютный. Все так легко и очень-очень дорого. И картины подобраны потрясающие. В свое время я купила у Нэнси несколько, и с удовольствием купила бы еще, если бы не цены. Цены у нее соответствующие. Наверное, картины того стоят, Нэнси утверждает, что это прекрасное вложение денег, потому что все они с годами только дорожают в цене, но все же… Мне кажется, что пять, а то и все десять тысяч долларов за картину, пусть даже очень хорошую, пусть даже музейного качества – слегка многовато. Хотя, наверное, я просто не понимаю.

Я, если честно, на самом деле не очень понимаю в картинах. Для меня существует один критерий – нравится она мне или нет. То есть – хочу ли я видеть ее каждый день, просыпаясь с утра, и жить с ней в одном доме. А нужно учитывать, говорит Нэнси, еще направление и школу, технику художника и манеру письма, период и моду на тематику, а самое главное – спрос. Причем даже не тот, что есть сегодня, а тот, который может быть послезавтра. Ну, или через несколько десятков лет. Мне это кажется китайской грамотой, но она, безусловно, права. Иначе бы ее галерея так не преуспевала.

В какой-то момент я, под впечатлением от цен на картины в галерее Нэнси и в стремлении приобрести не хуже за меньшие деньги, попыталась искать и покупать картины сама. Для этого я, недолго думая, залезла на всемирный интернетовский аукцион е-бэй – там можно купить все, что угодно, к тому же сама Нэнси как-то обмолвилась, что иногда находит там потрясающие экземпляры. Если она находит, то и я смогу, подумала я. Тем более, у меня и запросы меньше, мне ведь не нужно учитывать дальнейший спрос.

В общем, из этого мало что вышло. За месяц, перекопав дикое количество всего ненужного и купив попутно по дешевке двадцать две серебряные ложки, я нашла на аукционе примерно с десяток картин, которые мне были симпатичны. Треть из них стоила ничуть не меньше, чем у Нэнси, и я их немедленно отвергла. Четыре из оставшихся у меня перебили в результате ожесточенных торгов, причем три – один и тот же персонаж.

Трансвестит – я выяснила это, разозлившись и поглядев в расстройстве его личные данные: кто он такой и что вообще покупает и продает. Кроме картин этот тип продавал и обменивал книги и альбомы соответствующей тематики. «Третий пол – история транссексуалов», «Не в своем теле – операции по перемене пола с фотографиями до и после», «Drag Queens – искусство трансвеститов в развитии моды и поп-арта», «Сравнительные особенности психологии гермафродитов и транссесуалов» – одни названия чего стоили. Просто удивительно, сколько может сказать о человеке список его покупок.

А возвращаясь к картинам – те три, которые я все-таки купила и за пересылку которых заплатила в конечном итоге едва ли не вдвое от стоимости собственно картин, в реальности оказались далеко не так хороши. Ведь фотографию для аукциона можно высветлить фотошопом. А потом получишь ночь в Крыму и жалуйся на монитор. Профессиональная чистка дорога, да и заметно снижает ценность картин. То есть я, конечно, все равно развесила их на стены, постаравшись выбрать незаметные места в комнатах для гостей, но в целом опыт самостоятельного приобретения художественных ценностей, не считая ложек, меня разочаровал. Для этого, очевидно, нужно иметь какие-то специальные таланты, которыми я, увы, не обладаю, в то время как Нэнси, напротив – весьма и весьма.

Нэнси вообще молодец. Фантастическая женщина. Я ей всегда восхищалась. Вчуже, конечно, то есть совершенно абстрактно, не завидуя и даже не примеряя ее жизнь к своей, но абсолютно искренне. Ну, как можно восхищаться, например, произведением искусства, той же античной вазой в музее. Пускай она потрясающе хороша, но ведь ее даже на секунду нельзя представить стоящей в углу собственной квартиры.

После смерти мужа – кажется, третьего, у Нэнси было несколько мужей, и каждый, как понимаю, был лучше, то есть богаче предыдущего… Так вот, овдовев в последний раз, Нэнси унаследовала не только дом и состояние, но и большую коллекцию картин. Выходить еще раз замуж ей не хотелось, а отвлечься чем-то в одиночестве было нужно – и она стала заниматься этой коллекцией. Что-то докупила, что-то продала, обменяла, увлеклась, втянулась – и в конце концов открыла свою галерею. Как я уже говорила, чутье и художественный вкус у Нэнси потрясающие, так что неудивительно, что ее предприятие процветало. Когда мы с ней познакомились, я была уверена, что она родилась в этом бизнесе, и с удивлением узнала, что ее галерее немногим меньше пяти лет. При этом сама Нэнси всегда выглядит так, что и ее можно принять невзначай за один из экспонатов. Стройная до сухости, изящная, одетая всегда в безупречно классическую Шанель. Нитка жемчуга, кольца… Словом, вам и не снилось. Я всегда, глядя на нее, изо всех сил заставляла себя помнить о том, что рот должен быть закрыт, но мне это не всегда удавалось.

Очевидно, мой искренний восторг вызывал в Нэнси какие-то ответные чувства, потому что она тоже ко мне благоволила. Мы с ней даже подружились – в американском, конечно, понимании этого слова. Помимо встреч в музее, где мы, собственно, и познакомились, мы раза три-четыре в году выбирались вместе на ланч или на послеобеденный чай где-нибудь в изящном ресторанчике, сидели, как две цыпочки, и щебетали о светских сплетнях. Ну и еще я, естественно, заходила время от времени к ней в галерею, где что-то иногда покупала. Этот факт, я полагаю, тоже в известной степени способствовал теплоте отношений.

Нэнси оказалась в своей галерее – где бы ей еще быть? – и была рада меня повидать. Она встретила меня в первом же зале, как только я вошла. Вообще-то в галерее всегда сидит какая-нибудь девочка, но к любимым клиентам Нэнси всегда выходит сама. Вот и ко мне тоже – очень мило. Мы расцеловались в воздухе и обменялись приличествующими любезностями. Нэнси, кстати, сказала мне, что я заметно похудела и чудесно выгляжу. Забавно. Вообще-то я стараюсь свой вес отслеживать, причем в другую сторону, чтобы не рос, но за последние дни мне было не до взвешиваний. Хотя, конечно, если учесть все нервы… Это способствует.

Нэнси, естественно, провела меня по всей галерее, показывая новинки. Они и в самом деле были хороши, особенно одна, небольшая картинка в таких смугло-розово-золотистых тонах. Молодая девушка сидит, облокотившись о подоконник, над ней свисает ветка березы, за окном какие-то поля, поля. И что-то во всем этом такое безмятежное, с легкой грустинкой…

– Когда я ее только увидела, Лиз, – защебетала Нэнси, заметив мое внимание к картине, – ты не поверишь, я тут же подумала о тебе. Она даже чем-то на тебя похожа, не замечаешь? Что-то такое в глазах, в выражении лица. Это, кстати, русский художник, может быть, поэтому? И настроение здесь такое – я всегда именно так себе Россию и представляла. Девятнадцатый век, конец. Русская пастораль – сейчас исключительно входит в моду. Я даже хотела специально тебе позвонить.

Да, Нэнси умеет продавать свои картины. Хотя я в других обстоятельствах и так бы задумалась – картина действительно пришлась мне по душе. Я бы повесила ее в своей спальне, чтобы видеть, только проснувшись… Да что уж теперь… Но надо отдать Нэнси должное – она ведь и в самом деле угадала, что мне понравится. Из вежливости я спросила о цене.

– Вообще-то она стоит пять с половиной тысяч, дорогая, это же позапрошлый век, и очень хороший художник, обрати внимание на технику, но тебе – только тебе, потому что вы с ней так похожи, и я хочу, чтобы она попала в хорошие руки, – тебе я отдам за четыре. Даже за три восемьсот, потому что еще не успела сделать новую раму.

– Спасибо, Нэнси. Она и в самом деле мне очень нравится, но…

– Подумай, милочка. Через два года она будет стоить все семь, и я сама куплю ее у тебя за пять, если…

– Я понимаю, Нэнси, но я должна подумать. Вглядеться в себя, знаешь? Ну, и посоветоваться с Ником.

– Конечно, дорогая. А еще лучше – приходите ко мне вдвоем. Я могу даже пометить на ней, что она продана.

– Пока не стоит. Знаешь, эти мужчины, пока их уговоришь выйти из дому… Я просто не хочу тебя обязывать.

Еще бы. Приди я к ней с Ником, у картины не было бы ни малейшего шанса остаться некупленной. На мужчин Нэнси действует, как отбойный молоток. Он бы и опомниться не успел, как его рука сама выписала бы Нэнси чек. Не то чтобы я была против, но… Впрочем, это сейчас неактуально.

– Нэнси, на самом деле я хотела пригласить тебя выпить со мной чаю. Или даже чего-нибудь покрепче, – тут я подмигнула ей, и мы захихикали, как старые подружки. – Ты скоро сможешь освободиться?

Мы замечательно провели вместе вечер в прелестном маленьком кафе за бутылкой итальянского вина и французскими пирожными. Нэнси доверительно сказала мне, что они такие легкие, что даже ее диетолог позволяет себе одно в неделю. В общем, за увлекательной беседой я почти забыла о своих заботах. И даже когда у меня в сумке звонил телефон (строго говоря, они звонили несколько раз оба – и мой, и Ника, по очереди), я сделала вид, что не замечаю этого.

Домой я вернулась немного после девяти вечера. Было темно, в окнах горел свет – Ник вернулся с работы неожиданно рано. С чего бы это, а?

Я не успела даже толком войти, как он выскочил из кухни мне навстречу и закричал:

– Где ты была?

Ошарашенная таким приемом, я хотела было честно ответить, что сидела с Нэнси в баре, но, к счастью, быстро опомнилась и спросила холодным тоном:

– А что, собственно, происходит?

Он, не заметив моего холода, продолжал орать.

– С утра ты не откликаешься, на звонки не отвечаешь, ушла, не предупредила, дома тебя нет, что я должен думать?!! Ты совсем сошла с ума, Лиза, так дальше продолжаться не может.

– Не может, – ответила я с достоинством. – Оно и не продолжается, как ты сумел заметить. Я живу своей жизнью.

– Где ты была? – завел он снова свою шарманку.

– А какое тебе, собственно, до этого дело? – огрызнулась я. – Я же тебя не спрашиваю, где ты был?

– Я работал, и ты это прекрасно знаешь.

– Ага. Над зайчиком своим ты работал, теперь-то знаю.

– Как тебе не стыдно?

– Мне? Это мне должно быть стыдно? По-моему, ты что-то перепутал. Из нас двоих стыдиться должна уж никак не я. На твоем месте я бы вообще на эту тему молчала.

– Так ты же это и начала.

В общем, мы опять поругались. Грубо, глупо и совершенно бессмысленно.

Кончилось это тем, что я, как вчера, выбежала из кухни, поднялась наверх, в свою вчерашнюю комнату, и снова спряталась в кровать. Плакать. Но второпях забыла запереть дверь. Через какое-то время Ник пришел ко мне, раскопал из-под одеяла, не говоря ни слова, обнял, прижал к себе…

Это был наш самый потрясающий секс если не за всю семейную жизнь, то за последние несколько лет уж точно. Мы рычали, вцепившись друг в друга, как будто бы от этого зависела наша жизнь, мы стонали и, возможно, даже плакали. Все чувства и ощущения – от любви до ненависти – были настолько яркими, бурными и острыми, что, кажется, не было никаких сил это перенести, но мы справлялись, глотали воздух и снова вцеплялись друг в друга, и это длилось и длилось, бесконечно, как в первый раз… Или в последний. Собственно, с очень даже немаленькой вероятностью это и был наш последний раз.

Мы так и заснули, не расцепляясь, на этой узкой кровати в гостевой комнате. И утром проснулись одновременно. Это было прямо как раньше, давным-давно, когда мы жили в институтской общаге и спали на узенькой койке, уместиться на которой вдвоем можно было, только крепко обнявшись. Тогда мы тоже просыпались вот так – одновременно, нос к носу, глаза в глаза. И это было здорово.

– Привет, – прошептали мы друг другу одновременно.

Может быть, если бы никто не стал больше ничего говорить, все сложилось бы по-другому. Как маятник, который можно, остановив, запустить в другую сторону, и он снова начинает отсчитывать свои секунды в заданном ритме, словно ничего не происходило. Но людям, увы, далеко до невозмутимости часовых механизмов.

– Дуреха ты, – шепотом сказал мне Ник. – Видишь же, как нам с тобой хорошо.

И даже это утверждение, несмотря на некоторые его сомнительные пункты, было еще терпимым. Если бы он этим и ограничился в смысле слов и лучше бы сделал что-нибудь руками, я бы, размягченная последними – самыми последними – событиями, тоже не стала начинать ссору. Но мужчины, очевидно, устроены так, что для них обладание – синоним полной капитуляции противника, то есть, вернее, партнера. Заткнуться в нужном месте они просто не в состоянии.

– И чего ты себе напридумывала каких-то глупостей? – продолжал мой муж.

Тут уж я не выдержала.

– Ничего себе глупости, – ответила я слегка ворчливым, но еще достаточно миролюбивым тоном. – И потом, если уж говорить о глупостях, ты первый начал. Какого черта ты завел шашни с дурацкой китаянкой? Ну ладно, я еще понимаю, трахнуть ее разок – экзотика, туда-сюда, мерзко, конечно, но как-то объяснимо, но чтобы полгода? Так что не надо мне тут…

В общем, подача, конечно, была почти не берущейся, но если бы Ник все же сумел сдержаться… Не факт, что это помогло бы ему в итоге, но хоть какие-то шансы на примирение могли бы, наверное, остаться. Но он не выдержал.

– Между прочим, зря ты так про нее, – заявил он уже в полный голос. – И вовсе она не дура. У нее образование вполне приличное, и программирует она ничего себе.

– За это ты ее и полюбил, – вставила я.

– И семья у нее очень пристойная, – Ник, разогнавшись, уже не мог затормозить. – Она мне рассказывала. Мама – университетский профессор в Пекине, славист. И сама она тоже русский знает.

– Ну конечно! – взвилась я уже куда-то под потолок. – Именно этого тебе и не хватало в твоей нелегкой жизни – по-русски было не с кем поговорить! И в мотеле вы с ней, обнявшись, наверное, все время напролет исполняли хором «Подмосковные вечера»! Или что там – «Русский с китайцем братья навек»? «Сталин и Мао слушают нас»! Хинди, руси, бхай-бхай!

Ну и после этого, конечно, все началось снова. С выдумкой и энтузиазмом мы проорали друг на друга еще с полчаса, после чего Ник хлопнул дверью и убежал на работу, даже не побрившись.

После его ухода я еще немного повалялась, даже, похоже, слегка задремала. Во всяком случае, голова снова стала вялой и сонной, как бывает, когда не проснешься толком, а спать как следует не выходит. Мысли путались, но разбираться в них и что-то соображать не хотелось. Впрочем, возможно, это была такая защитная реакция организма – завернуть мозги в вату. Поднявшись и даже не одеваясь, я зачем-то отправилась бродить по всему дому босиком. Проходила по комнатам, гладила рукой стены, ловила ненужные мысли. Удивительно, как за такое короткое время дом успел не то чтобы совсем запаршиветь, но как-то… Как будто скиснуть, что ли. То ли дело было в пыли, которая успела осесть там и тут на мебель, то ли в общей неубранности, то ли… То ли из дома просто ушла любовь. Ведь для того, чтобы дом был живым, надо, чтобы живущие в нем люди любили. И дом, и друг друга. Хотя не знаю. Я ведь люблю своего мужа, да и он, наверное, меня по-своему тоже. Ведь двадцатилетняя связь не может исчезнуть в несколько дней. Или может?

Внезапно я ощутила резкий приступ нахлынувшей тошноты. В глазах потемнело, голова закружилась, и я еле успела добежать до ближайшего туалета, где меня жестоко вырвало несколько раз. Хорошенькое дело – не хватало мне только желудочный грипп подхватить.

Вообще-то у меня, что называется, «железный» желудок, и последний раз меня рвало тысячу лет назад, во время беременности… Так… А если? Но нет, это абсолютно исключено. Очевидно, таким буквальным образом у меня происходит расставание с прежней прекрасной жизнью. Ну что ж, очень характерно – полный отрыв от реальности…

Спустившись наконец в кухню, я, пошатываясь, налила себе сока, включила чайник. Ну, если ближе к делу… Какие у меня сегодня дела? Встреча с Марсией и… И, кажется, все. Надо же. А что я буду делать весь оставшийся день? А что я делала раньше, до всего этого, меньше недели назад? Ведь тогда, я помню, у меня минуты свободной не было, по крайней мере, вопросов, чем занять день, не возникало никогда.

А действительно, чем я таким занималась? Нет, когда Женька жил дома и ходил в школу, все было ясно. Проводить, покормить, приготовить ланч с собой, отвезти в школу, купить продуктов, встретить, отвезти на один кружок, на другой, в бассейн, к приятелю… В промежутке приготовить ужин, встретить Ника с работы, обсудить, посмотреть новости… Это ладно. Когда Женька уехал в университет, стало свободнее, но все равно. Сделать очередной ремонт, сменить трубы, вызвать садовника, заполнить налоговую декларацию, купить еды, поехать навестить родителей… Кстати, я опять забыла позвонить маме. Это большая ошибка, у моей мамы чутье, как у легавой собаки, она моментально догадается, что со мной происходит… Правда, если я позвоню ей в таком состоянии, она догадается еще быстрее. Пожалуй, с этим я подожду.

Ну да, после Женькиного отъезда у меня появилось, конечно, какое-то время на себя, но чтобы оно было лишним… Я стала успевать что-то читать, выбираться в кино, даже ездить в Нью-Йорк, в театр. Записалась в тренажерный зал. Правда, ходить туда часто у меня все равно не получалось, но это уже от внутренней лени. Я не люблю эти истовые прыжки на тренажерах, липкие потные тела, идиотские мышцы. Мне жалко тратить на это жизнь. Говорят, конечно, что спорт ее удлиняет, но, если вдуматься как следует, он удлиняет ее как раз на то время, которое мы тратим на занятия этим самым спортом. Лучше я спокойно проживу это время сама, пусть даже со своими лишними килограммами. Кстати, я не считаю лишней ни одну часть своего тела. Оно мне нравится, и я его люблю. Потому что тот, чье мнение мне важно, тоже его любит. Любил.

Не буду сейчас об этом думать, а то опять начнется. Буду думать о другом. Чем же я там еще занималась? Ах да, как же я позабыла. В последние годы я освоила интернет, и это оказалось вполне себе времяпожирающим занятием. Нет, я, конечно, и раньше умела им пользоваться, но исключительно в утилитарных целях – оплатить счет и заказать гостиницу, а тут я научилась с помощью него развлекаться. Взять хотя бы тот же е-бэй. Кстати, надо бы пойти и проверить почту. Что-то было такое важное, что я…

Я не спеша поднялась к себе в кабинет, включила компьютер, открыла почтовый ящик. На меня высыпалось с десяток новых сообщений, половина из которых оказалась, естественно, рекламным спамом. Я стала вытирать его, и тут…

«Мы рады сообщить вам, что сообщенные вами сведения были признаны удовлетворительными, в связи с чем наш банк счел возможным открыть для вас кредитную линию на запрошенных вами условиях…» Что за черт? Какую кредитную линию? Ну-ка, ну-ка… Трам-пам-пам… Выделены в счет указанной недвижимости… По оценкам наших экспертов… за будущим вычетом процентов… при условиях… сумма к выплате… Два миллиона долларов США!

В голове немедленно прояснилось. Расплавленные мозги щелчком вернулись на место. Это же мой кредит! Который я вчера запросила, кажется, в полной невменяйке. Они его утвердили! Под стоимость дома! И открыли кредитную линию. Или все-таки еще нет?

Я лихорадочно перечитала сообщение еще раз. Нет, пока все-таки не до конца открыли, ждут моего последнего подтверждения с номером счета. Но все уже согласовано. Мамочка! Что я наделала! Что мне теперь делать? Ник меня убьет. Это же кошмар, это не шутки, это… Это очень серьезно и почти необратимо, и…

Я вскочила из-за стола и постаралась успокоиться. Не убьет. В конце концов, он сам первый начал, так ему и надо. Побегав по комнате, я снова села и перечитала еще раз. Нет, все точно. Я подняла свою вчерашнюю переписку. Это надо же! Все заполнила и не ошиблась ни разу. Даже банк счел меня благонадежной личностью, достойной выдачи кредита. Между прочим, не хухры-мухры. Два миллиона долларов.

Вот только теперь надо понять, что с ними делать. Прежде всего – брать или не брать. Но вообще-то, как говорится, «the harm was done», дело сделано, вред совершен, и хуже уже не будет. Что толку, если я их не возьму и мои два миллиона зависнут неизвестно где? Может, это все была и глупость, но так Ник… В отличие от него я, по крайней мере, никого не предаю. Я ему сказала, что дом надо продать, но он сам отказался. И его подпись стоит на этом кредите раньше моей. И уж всяко то, что я делаю, не хуже того, что сделал он. Я ведь не таскалась по мотелям с гадкими зайчиками. И не говорила ему в лицо, что мне нужен другой человек. А дом, в конце концов, и мой тоже.

С отчаянной мгновенной решимостью я проверила цифры номера счета и кликнула на строчку «Подтвердить». Все. Рубикон перейден.

А теперь надо быстро-быстро решить, что мне делать. Оставаться здесь больше нельзя, это ясно. Но вот куда мне деваться? Уехать? В гостиницу, в другой город, в другую страну? А как же тогда развод? Хотя что я, дурочка, мечусь, у меня же сейчас встреча с моим адвокатом, у нее и спрошу. Как же хорошо, что у меня есть Марсия. Надо скорее ехать к ней.

С несколько даже панической скоростью я собралась, похватала бумажки и выкатилась из дому, как будто за мной гнались. За рулем, правда, мне удалось слегка успокоиться, так что в офис Марсии я вошла уже почти человеком, а не испуганным кроликом. Тьфу. Вообще никаким не кроликом, не желаю иметь ничего общего с отрядом зайцеобразных.

Я приехала немного раньше назначенного времени, но Марсия приняла меня сразу. Усадив меня в удобное кресло, она, не спрашивая, велела секретарше принести мне чай, а сама села напротив и протянула мне стопку бумаг.

– Вот, Лиз, прочтите все внимательно. Это черновой проект вашего соглашения о Legal separation. Естественно, мы сейчас вместе впишем везде нужные данные, но, если у вас есть еще какие-то вопросы и дополнения, мы должны обсудить их сейчас.

Я начала читать, но текст был изощренно сложным, как и все юридические тексты, а у меня из головы почему-то начали выпадать английские слова, и я не могла связать в уме даже двух строчек. Перевернув страницу и убедившись, что там все ничуть не легче, я отложила бумаги в сторону и виновато поглядела на Марсию.

– Марсия, я… Я прошу меня извинить, я только ваше время зря трачу, но… Я не понимаю ни слова, я слишком волнуюсь и, наверное, вообще никуда не гожусь.

Марсия восприняла мои слова так, как будто ничего другого и не ожидала от меня услышать. Она кивнула, взяла с подноса как раз вошедшей секретарши чашку с чаем, не спрашивая, высыпала туда пару пакетиков сахара, размешала и протянула мне.

– Все в порядке, Лиз. Выпейте это, вам станет легче. И расскажите, что именно вас волнует. Я думаю, мы сумеем все решить.

Отхлебнув чай, который и впрямь обладал успокоительным действием, я рассказала Марсии о том, что Ник отказался обсуждать продажу дома и что я, не поставив его в известность, получила под дом кредит.

– Но в этом нет ничего страшного, – кивнула Марсия. – Кредитная линия под стоимость чистого от залогов дома – это ваше право. Кроме того, вы не сделали ничего, что бы могло повлечь возражения со стороны закона. Ведь на заявлении с просьбой о кредите стоит подпись вашего мужа. Значит, все в порядке. А в ситуации, когда другая сторона отказывается разделить собственность путем продажи, я бы сказала, что это вообще единственный возможный путь. Более того, это единственный способ вынудить противную сторону к продаже. Вы понимаете, что, когда вы будете пользоваться деньгами с кредита, все процентные выплаты будут приходить на адрес заложенного дома? И, поскольку дом общий, оплачивать их придется вашему мужу? И это, в принципе, должно очень быстро изменить его точку зрения на продажу.

– Да, это я понимаю. Наверное, если бы это было не так, мне не удалось бы получить кредит так быстро. Но меня волнует, как бы сказать… человеческая сторона вопроса. Мой муж не знает о кредите, а дом ведь совместная собственность, а я ему даже не сказала ничего. Мне все время кажется, что я его обманула.

– Нисколько. Ведь это он сам заполнил заявление о кредите. Вы только не дали ему обмануть себя. Строго говоря, вы вообще почти ничего пока не сделали. И потом – проценты по кредиту начинают считаться с того момента, когда деньги оттуда потрачены, а пока их не трогают, и выплат-то никаких нет. Раз банк предложил открыть вам кредитную линию, значит, с вашей стороны все абсолютно чисто, иначе бы вам отказали. Банк ведь все проверяет, ему не нужны неприятности.

– Банк открыл мне кредит на два миллиона, это больше, чем половина цены, которую мне назвал риэлтер.

– Это несущественно. У банка свои оценщики. Значит, они просто оценивают ваш дом дороже, чем риэлтер. Это вполне понятно, банк ведь на самом деле хочет дать вам кредит, и ему выгодно, чтобы ваша залоговая собственность была дороже. Но вам это тоже выгодно, вы понимаете, Лиз? В той ситуации, которая сложилась на данный момент, это просто ваша страховка, запас, накопления на черный день, понимаете? Ну, и немножко способ давления. Вот у вас в руках бумаги, там это изложено черным по белому. Половина стоимости дома. Накопления. Алименты. Все в рамках закона, и уверяю вас, Лиз, что вы еще обходитесь с ним исключительно мягко, если учитывать, что именно вы являетесь пострадавшей стороной. Если бы у вас, скажем, были маленькие дети, то вы бы легко могли получить весь дом. Я бы и сейчас за него поборолась, но, если вы считаете свою часть достаточной… Кроме того, вы не обязаны сами добиваться, чтобы ваш муж одобрил это соглашение. Оно будет отослано ему с уведомлением о вручении, и как только он распишется в получении, автоматически пойдет исчисляться срок, в течение которого он имеет право что-то оспорить. Тогда он или начнет встречный процесс, и мы будем это обсуждать с его адвокатом, или же согласится на ваши условия, и тогда вы…

Я перебила ее.

– Но, Марсия, вы же сами сказали, что дети не имеют отношения… А почему тогда алименты?

– Вы не работаете и не работали. Вы женаты более десяти лет. По законам нашего штата и по федеральным законам тоже, он обязан, расставаясь с вами, обеспечить вам тот же уровень жизни, который вы вели в браке последние пять лет. Кстати, какую цифру мы с вами поставим в этом месте? Десять тысяч в месяц?

В испуге я замахала руками.

– Что вы, что вы. Это почти весь наш месячный доход. Нет, мне столько не нужно, тем более, еще этот дом… Я думаю, тысячи три…

– Вы абсолютно неправы, Лиз. Он же наверняка будет оспаривать алименты. Я почти не встречала случаев, чтобы этого не происходило. Просите больше, получите столько, сколько нужно. Ну, пишем десять.

– Нет, это все равно слишком. Давайте напишем шесть. На самом деле, Марсия, мне ведь столько не нужно, я одна… Если мальчик будет обеспечен… Там ведь есть пункт об оплате его обучения?

– Это в любом случае оговаривается отдельно, – кивнула Марсия.

– Ну вот. Это самое главное. А я проживу. Я бы могла и сама…

– Я поняла. Предоставьте это мне. Что-нибудь еще?

– Да нет… Впрочем, может быть, еще акции?

Марсия сделала стойку.

– Какие акции?

– Ну, мой пакет акций в фирме мужа. Двадцать процентов. Они записаны на меня давным-давно, я их и не касаюсь, муж все делает сам, а я просто каждый год оформляю на него доверенность на управление.

– Так. Это очень интересно. Лиз, вы не помните, когда истекает срок последней доверенности?

– Точно не помню, но я могу дома посмотреть. Месяца два, три…

– А сколько партнеров в фирме вашего мужа? И как распределены остальные акции?

– Два. Ну, если без меня. Он и его компаньон. И все остальное поровну, по сорок процентов каждому.

– В таком случае, Лиз, вы должны понимать, что ваши двадцать процентов являются определяющими в смысле составления контрольного пакета акций. То есть пока ваш муж распоряжается вашим пакетом, именно он, грубо говоря, принимает все решения относительно политики фирмы.

– Конечно, Марсия, я это понимаю. Собственно, именно поэтому муж и выторговал для меня эти двадцать процентов в самом начале. Я только не вижу, что конкретно для меня за этим стоит.

– За этим стоят ваши деньги, Лиз. Ну, или, по крайней мере, дополнительный, но очень сильный способ воздействия на вашего мужа в смысле принятия им решений относительно условий вашего разделения. Имейте это в виду. Вообще, Лиз, чем больше я углубляюсь в ваше дело, тем больше оно мне нравится. Просто образцово-показательный процесс, одно удовольствие работать. Итак, продолжим…

Через два часа я вышла из адвокатской конторы в гораздо более бодром состоянии духа. Я полноправный американский гражданин, и мои права должны соблюдаться в любом случае, пока я сама не попираю чужих прав и не нарушаю законов. Что же касается мужа, то мои действия не приносят ему никакого ущерба, во всяком случае морального, так как это он первый нарушил супружеские соглашения и должен понести штрафные финансовые санкции, предусмотренные…