Текст книги "Смерть волкам. Книга 1"

3

Тальнар очнулся в темноте. Если бы не сильный лунный свет, он бы вообще ничего не видел, а так он ясно различал над своей головой посеребренные кроны деревьев и клочок звёздного неба между ними. Он всё ещё был слегка ошеломлён и чувствовал себя так, как будто его разбудили посреди ночи, но буквально через несколько секунд резко вскочил на ноги – он находился в незнакомом месте.

Тропа, по которой он недавно шёл, исчезла. Тёмные старые деревья обступили его со всех сторон. Их подножий не было видно из-за густых папоротников и других лесных растений. Тальнар растерянно огляделся по сторонам. Много раз он ходил по этому лесу, думал, что знает его, но никогда ещё не чувствовал себя таким беспомощным. Лес, который раньше казался ему таким приветливым и красивым, сейчас внушал ему неприятный, сосущий страх. Невольно вспомнились истории про оборотней, но Тальнар быстро отогнал эти мысли – никаких оборотней здесь больше не осталось, их перебили или прогнали, ещё когда он был ребёнком. Он почувствовал, как на его лбу проступает влага, и вытер его рукавом. Что делать? Пытаться найти дорогу домой посреди ночи – безумие, но оставаться здесь нельзя. Он не сомневался в том, что его притащил сюда тот, кто напал на него днём, и то, что пока этот неизвестный не пришёл, чистая случайность. Дожидаться этого Тальнар не собирался. Внезапно вспомнив о том, зачем он пошёл вчера в лес, он схватился за карман куртки – его не ограбили, деньги Ригтирна были на месте.

Оглядываясь, он увидел, как что-то блеснуло за деревьями мягким серебряным светом, похожим на свет луны. Тальнар бросился туда, чувствуя резкий и радостный прилив сил – если он не ошибается, это Гусиное озеро. Если это так, ему остаётся только найти вытекающую из него безымянную речку, которая в конце концов выведет его к Станситри. Радостно вздохнув от облегчения, он заторопился к высокому крутому берегу озера, и вскоре увидел его – большое, освещённое луной, с заросшими берегами.

«Отлично, – подумал Тальнар, – теперь осталось только найти этот ручей».

Чувствуя себя гораздо смелее, он зашагал по берегу, стараясь держаться ввиду озера. Это было непросто – берега заросли высоким ивняком, через который приходилось продираться, и это замедляло путь и приводило Тальнара в ещё большую тревогу. С минуты на минуту тот или те, которые притащили его в это захолустье, должны вернуться, а чем дальше Тальнар шёл, тем сильнее он сомневался в том, что это Гусиное озеро – ведь он бывал на нём всего раз или два, а озёр здесь достаточно, чтобы перепутать их между собой.

Через некоторое время он наткнулся на узкую, извилистую тропку, которая уводила дальше по берегу, и снова вздохнул от облегчения: наверняка она выведет его к человеческому жилью, и там он узнает дорогу.

Ситуация сама по себе была ненормальной, но кроме того, что он потерялся в ночном лесу, что-то ещё беспокоило Тальнара. Что – он понять не мог. Стараясь не обращать внимания на это странное чувство, он шагал дальше, пока не углубился наконец в заросли бузины и малинника. Тропинка вилась между низких кустов. Лунный свет слегка серебрил её, делая похожей на ручеёк. В отдалении виднелись кусты можжевельника, густые и плотные, казавшиеся отсюда совершенно чёрными и похожие на огромные куски смёрзшейся земли.

Юноша остановился в нерешительности. Тут он понял, что его беспокоило – тишина. Дул несильный ветер, верхушки деревьев слабо шелестели, но, кроме этого, не было никаких звуков. Ничего. Словно он был здесь единственным живым существом.

Тальнар сделал ещё несколько шагов по тропинке, потом резко пересёк заросли малинника и подошёл к большому кусту бузины. На одной из его веток что-то темнело. Это оказалось птичье гнездо, абсолютно пустое. Безумный страх охватил Тальнара. Он завертелся на месте, потом упал на колени, разгрёб траву в поисках муравьёв, затем зашарил руками по малине, пытаясь найти хотя бы одну мохнатую гусеницу. Замер, прислушался – не жужжали мошки, ни одна рыбка не плеснулась в озере.

Только одно существо вызывало такой ужас у всех зверей и птиц, что они разбегались, едва его почуяв. Едва подумав об этом, Тальнар услышал тихое рычание и поднял голову.

Возле можжевелового куста застыло крупное четвероногое животное. Его косматая тёмная шерсть поблёскивала в лунном свете, глаза были похожи на две маленькие жёлтые искорки. И оно скалилось, обнажив острые зубы в чём-то вроде улыбки.

Тальнар не запомнил, как он вскочил и бросился бежать. Только что он смотрел зверю в жёлтые глаза, а какое-то мгновение спустя уже нёсся по лесу, не разбирая дороги. С тропы он сошёл сразу. Под ноги попадались коряги и пни, он перелетал через них на полном ходу, тяжело дыша. Ни разу не обернувшись, он, тем не менее, знал, что зверь нагоняет. Тальнар лишь один раз в жизни видел травлю, но сейчас отлично её вспомнил. Даже странно было, что за спиной не раздаётся визгливый лай и крики. Сам он сейчас не смог бы крикнуть – ужас скрутил ему горло.

Прямо перед ним распахнулась глубокая яма – точнее, что-то вроде опустившегося пласта почвы, на дне которого мутно серели большие камни. Тальнар инстинктивно остановился, и в ту же минуту зверь прыгнул ему на спину.

Вместе они покатились вниз, и Тальнар больно ударился о камень. Зверь при падении отлетел от него – всё-таки волк не пантера, вцепиться когтями не может, – но теперь, когда Тальнар, задыхаясь от боли и страха, перевернулся и прислонился плечом к камню, он увидел, что волк стоит тут же. Луна причудливо освещала его шерсть. Через долю секунды волк отпихнулся от земли лапами и прыгнул на него.

– Аааа! Нет, нет! – взвыл Тальнар, беспомощно выбросив вперёд руки. Он зажмурился так, что глазам стало больно, а потом зверь тяжело навалился на него всем своим весом. Его дыхание обожгло Тальнару лицо, на губы упала капелька слюны, а потом волк схватил его зубами за плечо. Нет, не схватил – буквально вгрызся, и ничего страшнее этой боли Тальнар в жизни не испытывал. Он даже не смог закричать в первую секунду, и только потом, когда челюсти волка сжались до такой степени, что ещё чуть-чуть, и сломались бы кости, зашёлся в страшном крике.

Челюсти волка дрожали. Он сразу перегрыз артерию, и кровь била из раны прямо ему в горло. Тальнар слышал, как тот тяжело дышит и урчит, булькает кровью. От зверя страшно воняло. Его лапы давили Тальнару на грудь, шерсть колола лицо и лезла в глаза. Тальнар понял, что умирает. Ужас, ещё недавно гнавший его через лес, теперь совершенно его парализовал.

«Он убьёт меня, убьёт, убьёт, убьёт!!! – буквально визжал его внутренний голос. – О, помогите, кто-нибудь, помогите, помогите, ПОМОГИТЕ МНЕ!!!»

Тут он почувствовал, что хватка зверя слабеет. Его зубы начали разжиматься медленно, как заржавевшие тиски, и он отпустил Тальнара. Теперь его морда нависла над лицом юноши, кровь с мохнатых губ капала ему на лицо. Тальнар посмотрел зверю прямо в жёлтые глаза, и увидел в них… глубокое удовлетворение. У этого волка был человеческий взгляд.

Тальнар тихо заскулил от страха, из его глаз покатились слёзы. Он уже ждал, что зверь сейчас вцепится ему в лицо и одним рывком сдерёт скальп.

– Пожалуйста… – простонал Тальнар так тихо, что сам себя не услышал. – Пожалуйста… пожалуйста, не убивай меня…

Зверь вдруг широко оскалился и лязгнул зубами прямо перед носом Тальнара. Тот зажмурился, уже прощаясь с жизнью. Но боль не пришла. Вместо этого лапы волка перестали опираться на него. Тальнар приоткрыл глаза.

Волк неспешно удалялся, помахивая лохматым хвостом. С его опущенной морды на землю падали тёмные капли. На шерсти блестел лунный свет. У края ямы зверь присел и вспрыгнул наверх. Больше Тальнар его не видел. Закрыв дрожащие веки, он сполз по залитому собственной кровью камню на землю и наконец-то потерял сознание.

4

Когда он очнулся, уже наступило утро. Тальнар увидел, что лежит не в утыканной валунами котловине, а на траве под деревом, и в первые несколько секунд его охватила безумная радость – весь этот кошмар был неправдой, он ему только приснился. Но как только он попробовал пошевелиться, правда пронзила его с такой же силой, как боль в правом плече.

Тальнар уронил приподнятую было голову и тихо застонал от боли. Глаза его сами собой закрылись. Он не понимал, почему он до сих пор жив – ведь крови было столько, что он просто не мог дожить до утра… Но тут он ощутил что-то плотное, крепко охватывавшее руку, и догадался, что ему сделали перевязку.

«Мне помогли, – с отчаянной надеждой подумал он.

Он снова открыл глаза и с трудом повернул голову сначала вправо, потом влево, но никого не увидел. Он был совершенно один, и лежал на том же месте, где его вчера похитили. Некоторое время Тальнар лежал на спине, не в силах не только шевелиться, но и размышлять над тем, что произошло. Наконец он снова приподнялся и с трудом сел, прислонясь спиной к дереву – при этом его движении что-то белое соскользнуло с его груди и упало на землю. Это оказался сложенный листок бумаги. Тальнар протянул к нему тяжёлую, не слушающуюся руку и, подняв, поднёс к своему лицу и развернул.

На бумажке чем-то чёрным, вроде уголька, было написано:

МОЛЧИ

Больше ничего, но Тальнару и этого было достаточно. Холодный кинжал страха вонзился ему между рёбер, и во рту появилось такое ощущение, будто он выпил что-то отвратительное на вкус. Не глядя, он дрожащими руками разорвал бумажку на мелкие кусочки и, вырыв ногтями ямку в усыпанной хвоей сухой лесной почве, закопал их. «Молчи»! Как будто он мог кому-то об этом сказать!

Ещё немного посидев, он встал и направился к Станситри. Каждый шаг давался ему с трудом, он шатался и хватался за деревья, чтобы не упасть. Он и сам не понимал, зачем идёт домой. Может, разумней было бы остаться на месте, но сейчас он был не в состоянии раздумывать над тем, разумно то, что он делает, или неразумно. Тальнар пребывал в какой-то прострации. В голове у него билась только одна мысль: домой, скорее домой, а там будь что будет.

Несколько часов пути тянулись бесконечно. Только около полудня он наконец добрался до старых шахт, мимо которых проходил вчера. Там он, обессилев, упал на обочину дороги, к подножию одной из росших вокруг молодых сосёнок, и пролежал там около получаса, закрыв глаза и обхватив руками горящую голову, с ужасом прислушиваясь к каждому шуму или шелесту – только бы никто не прошёл рядом, только бы никто его не увидел!

На этот раз всё обошлось. Он тяжело поднялся и, собрав все оставшиеся силы, пошёл дальше.

Как и всегда в такие жаркие дни, на окраине Станситри царило сонное безмолвие, изредка нарушавшееся тарахтеньем проезжающего автомобиля. Эти узкие улочки совершенно пустовали, и человеку, пробирающемуся по ним сейчас к своему дому, это было только на руку – больше всего на свете Тальнару не хотелось, чтобы его заметили. Сейчас он жалел, что его дом стоит на одной из самых людных улиц – людных, впрочем, по здешним, провинциальным меркам, но всё же… Вид у него, мягко говоря, неважный. Окровавленной рубашки хватит, чтоб кто-нибудь всполошился. Как жаль, что у дома нет чёрного хода, а окна всегда, когда отца нет дома, наглухо закрыты! А в том, что отца нет, Тальнар не сомневался. Свернув на уходивший к его дому переулок, Тальнар побрёл по нему и вскоре выглянул из-за стены на улицу.

Никого не было. Только на скамейке дремал нищий, одетый в невообразимые тяжёлые лохмотья, наверняка страшно неудобные при такой жаре, да на другой стороне улицы клевала что-то стайка голубей. Тальнар вышел на улицу и заковылял к своему дому. Шум раздался за его спиной, и он резко обернулся, еле сдержав стон от боли, которая пронзила при этом раненое плечо. Но это только голуби взмыли в воздух. Понятно, кого испугались…

Вот и его дом. Окна были закрыты. Тальнар поднялся по лестнице и встал перед дверью. Неуклюже залез левой рукой в правый карман, вытащил оттуда ключ и вставил его в замочную скважину.

Он вошёл в дом, закрыл за собой дверь и тут же, припав к ней спиной, сполз на пол. Зрение его затуманилось, он бессильно закрыл глаза и снова вспомнил о том, что случилось. Точнее, не вспомнил – это и так стояло у него перед глазами – а снова начал думать об этом. Внутри век перед глазами горели два красных пятна, похожих на кровь. Плечо снова заболело, и Тальнар с трудом открыл глаза.

Он не мог бы плакать, даже если бы захотел. Когда человека настигает такое горе, поначалу слёз нет, и от этого ужас и боль становятся ещё невыносимее. Он мог бы, наверное, и просидеть так весь день, глядя в одну точку. Но надо было что-то делать, хотя бы наложить на рану новую повязку. А потом, наверное, придётся снова куда-то идти. Куда – неважно, лишь бы подальше от людей.

Его мутило от таких мыслей. Тальнар поднялся и подошёл к шкафу, где находился ящичек с медикаментами. Он вытащил оттуда моток бинта, йод, зелёнку и тяжело зашагал вверх по лестнице. Войдя в свою комнату, Тальнар подошёл к зеркалу, висевшему на стене, и осторожно, стараясь не делать себе больно, снял рубашку.

Его правое плечо было туго обмотано длинным лоскутом, побуревшим от крови. Закусив губу, юноша принялся осторожно разматывать повязку. Спустя минуту твёрдая от крови полоса ткани упала на пол с мягким стуком. Рана была ужасна. Ночью, наверное, кожа лохмотьями свисала с разорванного плеча. А сейчас края укуса стянулись, красную плоть покрыла тонкая плёнка. Рана выглядела так, словно ей было не несколько часов, а несколько дней. Тальнар, вобщем-то, уже ни на что не надеялся, но сейчас сердце его будто кто-то сжал ледяной лапой: так быстро раны заживают только у оборотней.

Неловко наложив новую повязку на подживающее увечье, он, не надевая рубашку, вытянулся на кровати. Было жарко. Усталость сковала тело, но закрыть глаза и заснуть было бы для него сейчас смерти подобно. Жужжащая у окна муха перелетела через всю комнату и исчезла за раскрытой дверью. Тальнар проводил её глазами и перевёл взгляд в потолок.

Он не представлял, как ему справиться с этой бедой. Его уже ничто не спасёт. Те кого оборотень кусает в полнолуние, сами становятся оборотнями. Исключений не бывает. Их просто не может быть.

– Что мне делать? – прошептал Тальнар. Сказать отцу? Нет, это невозможно. Всем известно, как Лантадик Нерел относится к оборотням, один из которых однажды отнял у него жену.

Только он подумал об этом, как снизу раздался звук, вызвавший у него приступ ужаса – хлопнула входная дверь. С замиранием сердца Тальнар приподнял голову – он узнал шаги отца.

По звуку шагов он, не видя Лантадика, догадался, что тот прошёл в комнату и остановился. Потом до Тальнара донёсся его голос:

– Ты дома?

– Да, – громко отозвался Тальнар. Голос его дрогнул, и он понадеялся, что отец этого не заметил. Он мысленно видел лицо Лантадика – хмурое, измятое, покрасневшее от выпивки.

– Где ты был? Почему не вернулся вчера?

– Я… я заночевал в том доме, – крикнул он, стараясь, чтобы его голос звучал непринуждённо. Снизу донёсся стук – отец сбрасывал свои тяжёлые сапоги и с шумом ставил их на пол.

– С чего ты вдруг решил там заночевать? – проворчал он.

– Я поранился, – выпалил Тальнар. – В лесу… там… было поваленное дерево. Я споткнулся об него, и подвернул себе ногу, сильно.

Отец не отвечал. Тальнару было слышно, как он ходит внизу туда-сюда, потом до него донёсся плеск воды в ванной. Через несколько секунд Лантадик выключил воду и глухо крикнул:

– Я пойду спать. Положи деньги на стол.

– Хорошо, папа, – крикнул в ответ Тальнар. Всё это время он продолжал лежать на кровати, вытянувшись и застыв. Только бы отец не зашёл в его комнату, не увидел окровавленного бинта на плече! Под ногами Лантадика заскрипели ступеньки, потом он тяжело протопал мимо двери Тальнара. Сердце молодого человека колотилось так, что чуть не приподнимало грудную клетку. Наконец из коридора раздался стук двери, ведущей в отцовскую спальню, и вслед за этим загудели пружины его кровати. Судя по голосу Лантадика и его тяжёлым шагам, он был пьян, но не слишком – в таком состоянии он засыпал не сразу. Воспалённые глаза Тальнара смотрели, не отрываясь, на будильник на прикроватном столике, следили за минутной стрелкой. Прошло шесть с половиной минут, длинных, как часы, прежде чем из комнаты Лантадика донеслось шумное сопение, вслед за которым должен был раздаться оглушительный храп.

Тогда Тальнар, опираясь на дрожащую здоровую руку, неуклюже поднялся с кровати и, в два шага подойдя к своему шкафу, вытащил из него свежую одежду. Старую он скомкал и спрятал под кровать, намереваясь сегодня же ночью выбросить её в реку, туда же отправил окаменевшую от крови тряпку. Затем он вышел из комнаты и, принуждая себя к каждому шагу, спустился на первый этаж, положил на стол слегка подмоченные кровью деньги, прошёл в ванную и открыл оба крана. Треснувшее мутное зеркало запотело почти мгновенно, мелкие капельки заблестели на кафельных стенах, клубы пара окутали хрупкую фигуру юноши. Он подставил руки под струю воды из холодного крана и потом быстро прижал их к своему лицу, не в силах сдерживать наконец-то прорвавшихся слёз.

5

С этого дня вся его жизнь превратилась в бесконечный поток страха, утаек и лжи. Тальнар уничтожил записку, но единственное её слово преследовало его повсюду: он видел его на стенах своего дома и других домов, он видел её в небе, в глазах окружающих его людей. Даже закрывая глаза, он видел это слово, как будто кто-то вырезал его на внутренней стороне его век. «Молчи»! Что ещё он мог делать? Если кто-то узнает его тайну, его ждёт смерть – если даже и не убьют сразу, отправят медленно умирать в один из этих мрачных ликантрозориев, которые до сих пор ещё остались кое-где, хотя оборотней уже почти нет.

Самым трудным во всём этом деле было скрывать происшедшее от отца. Тальнар любил его, но к этой любви всегда примешивались чувства, которые скорее можно испытывать к опасному врагу – страх и невольное уважение. Лантадик был человеком крутым, несдержанным, много пережившим. С ним было трудно ужиться, особенно после того, как умерла его жена, и к сорока годам он мало-помалу растерял всех своих друзей, с которыми когда-то совершил то, что при жизни сделало его героем и легендой Станситри и всего округа Подгорье.

Он стал егерем, едва ему исполнилось девятнадцать, и как раз тогда женился на своей любимой девушке. Спустя три года родился их первенец Тальнар, и это событие совпало с началом беды, охватившей весь бернийский юго-восток.

Оборотней в то время здесь почти не было. Ходили слухи о вспышках этой страшной болезни то в той, то в другой части Бернии, но это не было бедствием номер один – разгоралась Четвёртая гражданская война, и никому до вервольфов дела не было. Но очень скоро в окрестностях Станситри начала разворачиваться другая война – ибо иначе как войной это назвать было сложно.

Прежде оборотни прятались по лесам и горам маленькими шайками и в конце концов, оголодалые и одичавшие, становились лёгкой добычей местных жителей, которые либо убивали их на месте, либо отправляли гнить в ликантрозории. Но теперь всё было по-другому. Оборотни начали действовать организованно. Случаи, когда банда этих существ нападала в полнолуние на какую-нибудь деревню и вырезала её подчистую, которые, казалось, уже давно остались в тёмном прошлом, стали повседневностью. Народ тех мест был настолько охвачен ужасом, что люди бежали на север и запад, но бежали не все – оборотни не столько убивали, сколько обращали, и месяц за месяцем их ряды становились всё шире. Полиция округа Подгорье была просто не в силах справиться с ними – казалось, что на смену каждому убитому или отправленному в ликантрозории, которые в те времена росли по всей стране, как грибы, приходит десяток новых оборотней. Было ясно, что это не просто жалкая группка опустившихся воров и бродяг – в Подгорье действовало несколько крупных стай, управляемых чьей-то сильной и злой волей. Кто именно был царьком оборотней, недолго оставалось тайной – по его повелению некоторых жертв оставляли в живых, чтобы они смогли рассказать обо всех ужасах, которые творили вервольфы и, что было ещё важнее, об их вожаке, которому эти полузвери подчинялись беспрекословно. Из уст в уста переходило его имя – Кривой Коготь.

Так много лет уже все называли его Кривым Когтем, что никто и не помнил, каково было его настоящее имя. Ещё когда оборотень был мальчиком, какая-то страшная костная болезнь поразила его правую руку. В итоге два пальца на этой руке – мизинец и безымянный – просто-напросто отвалились, а все остальные странно скрючились, так что рука стала похожа не то на клешню краба, не то на лапу птицы. После этого его звали Кривым Когтем – никак иначе. А оборотни называли его вожаком. Несмотря на увечье, правая рука Кривого Когтя не стала бесполезной культей, не потеряла подвижности и силы, а уж на том поприще, которое он для себя избрал, проявила себя замечательно: тремя скрюченными пальцами оказалось очень удобно, как клещами, захватывать чью-нибудь шею и душить.

Таков был противник, против которого выступил юный Лантадик Нерел. В ту ночь, когда один из оборотней ворвался в его дом, погибла его жена. Вместе с собой в могилу она унесла второго, нерождённого, ребёнка и все добрые чувства Лантадика к людям и миру. Стоя её трупом, Лантадик поклялся во что бы то ни стало покончить с виновником – не с тем волком, чей простреленный труп остывал неподалёку от тела жены, а с тем, кто возглавляет эту стаю убийц. И он сделал это. Он нашёл тех, кто выжил в схватках оборотней, на чьих глазах под клыками и когтями зверей падали их близкие, набрал среди них самых отчаянных голов, и объявил войну Кривому Когтю.

Эта борьба продолжалась больше года. Лантадик и его маленький отряд выслеживали оборотней поодиночке и небольшими группами, убивали без жалости, не гнушаясь издевательств и пыток, вытягивали из них информацию о стае и вожаке. Таким образом Лантадик досконально изучил своего врага ещё задолго до того, как впервые встретился с ним. Отряд Лантадика рос вместе с народным гневом, и с каждым днём всё больше мёртвых оборотней качалось на ветвях лесных деревьев, горело на высоких кострах посреди деревенских площадей, тонуло в тихих равнинных речушках. Стая Когтя таяла на глазах – те, кто похрабрее, гибли один за другим, те, кто потрусливее, бежали прочь. Наконец с ним остались только самые верные, самые испытанные друзья. Тёмной и холодной осенней ночью 1988 года они были окружены. Со всей храбростью отчаявшихся людей, со всей храбростью загнанных в угол зверей они напали на своих преследователей. В той последней безрассудной драке погибло множество людей и оборотней. Сам Кривой Коготь и ещё семеро его соратников были схвачены живыми. Их притащили в Станситри, где после долгих допросов судили и приговорили к смерти. Потом их увезли из Станситри в столицу, Риндар, чтобы там казнить – но в суматохе вспыхнувшей Четвёртой Гражданской войны никто так и не смог узнать, был ли приговор приведён в исполнение, хотя власти и опубликовали в газетах сообщение о том, что оборотни были убиты. Сам Лантадик и его оставшиеся в живых друзья на всякий случай не снимали рук с оружия, но вскоре война разлучила их – кто-то погиб, кто-то покинул родные земли. Так или иначе, след Кривого Когтя и остальных затерялся – и все надеялись, что затерялся навсегда.

С тех пор прошло пятнадцать лет. Сейчас Лантадику было сорок, но выглядел он старше. Высокий и жилистый, он с возрастом сильно похудел и высох, и на смену крепким, округлым мускулам пришла худощавость и даже костистость. В густых и жёстких рыжевато-каштановых волосах сквозила седина, а смуглое лицо покрылось слишком глубокими для этого возраста морщинами. Теперь он был старше, чем был Кривой Коготь в дни их борьбы. Пятнадцать лет назад, когда он был очень молод и очень горд своей победой, в его душе поселилась надежда на то, что теперь его жизнь изменится. Собственно, его жизнь и так изменилась – с того дня, как его голову увенчали лавры победителя, он стал одним из самых уважаемых жителей Станситри. Его не просто уважали – ему поклонялись, на него равнялись. Но в материальном плане он не получил ничего. Мало того – небольшие сбережения он потерял, когда рухнул один из банков. Работа егеря приносила мало денег, и вскоре Лантадик оставил её. Он участвовал в затянувшейся войне и после её окончания начал получать небольшую пенсию. Временами он находил себе подработку, но нигде надолго не задерживался – не видя счастья ни в прошлом, ни в будущем, он стал много пить. Впрочем, его относительная молодость, суровый характер и отменное здоровье позволяли ему пока что оставаться на плаву.

Тальнар был совсем не таким, как его отец, он не был похож на него ни лицом, ни нравом. И потому там, где его отец пошатнулся бы, но всё же устоял, сам Тальнар был сбит с ног и не имел ни малейшего шанса подняться вновь.

Рана заросла быстро, оставив после себя несколько уродливых рубцов. Если бы так же легко могла успокоиться его душа… Тальнар утешал себя тем, что очень скоро уедет далеко от Станситри, а значит, и от того неизвестного, кто его погубил. Он был не просто уверен в том, что этот оборотень околачивается где-то поблизости – он это чувствовал. А потому через неделю после полнолуния (за это время рана уже окончательно зажила) он отправился на вокзал, чтобы купить себе билет до Риндара.

День был просто замечательный – небо было чистым и голубым, как незабудка, жара уже спала, лица прохожих обвевал лёгкий ветерок. С недавнего времени Тальнар невзлюбил окружающих людей: он чувствовал, что больше не принадлежит к их племени, и знал, что те, кто сейчас при встрече с ним улыбаются и кивают, узнав, кто он на самом деле, будут глядеть на него с ужасом и ненавистью. Поэтому идти по улице, улыбаясь в ответ на улыбки и перебрасываясь приветствиями, было тяжело. Он был рад, когда наконец добрался до вокзала, за которым город заканчивался и начиналась унылая, уже совсем жёлтая, лесостепь.

Зайдя в здание, Тальнар купил себе билет на ближайший поезд до Риндара, уходивший через неделю. Эти семь дней должны были стать для него семью веками, но он почувствовал себя лучше: теперь он хотя бы знал, чего ждать.

Он не хотел идти домой прежним путём, и потому свернул на один из переулков, выводивших к реке. Заложив руки в карманы, он неторопливо зашагал вдоль реки, отстранённо любуясь её берегами, которые густо заросли сиренью, ивами и черёмухой. Он никогда раньше не замечал, как здесь красиво и мирно. Неужели всегда необходима беда, чтобы научиться любить жизнь? Человек тихий, сдержанный и холодный, он никогда не был особенно привязан к захолустному Станситри, к его простым жителям и скромной природе, и только сейчас начал понимать, что такая жизнь была совсем неплоха. Чёрт возьми, это была просто замечательная жизнь по сравнению с тем, что он имеет сейчас!

Он остановился неожиданно для самого себя. Его охватило странное чувство, уже знакомое ему: чувство, что где-то рядом есть оборотень. Но если раньше это ощущение было слабым, как бы приглушённым, то сейчас оно было сильным и отчётливым. Тальнар чувствовал оборотня, как чувствовал бы источник тепла или холода. Вдруг он тихо ахнул: нет, здесь не один оборотень! Их двое… или трое? Или даже больше? Но где они?

Ответ на этот вопрос он получил даже быстрее, чем сам того хотел. Из-за большого куста рябины вдруг почти бесшумно выбрался незнакомый Тальнару мужчина в грязной и старой одежде. На его голову была нахлобучена драная шляпа, из-под которой на плечи и спину падали свалявшиеся космы серовато-пегих волос. Он посмотрел на Тальнара, Тальнар – на него. Юноша сразу понял, что незнакомец – оборотень, непонятно каким образом, но понял. Он был так ошеломлён, что в первые несколько секунд у него даже мыслей никаких в голове не было, он просто стоял, остолбенев, и обалдело хлопал глазами. Оборотень быстро приблизился, и что-то сверкнуло у него в руке. Тальнар не успел даже пошевельнуться, когда к его шее прижался холодный нож. Незнакомец усмехнулся, открыв грязные, гнилые, почти что замшелые зубы. Тальнара передёрнуло.

– Что, страшно тебе, красавчик? – спросил оборотень хриплым голосом. – Чего вылупился?

– Вы кто? – леденеющими губами спросил Тальнар, и в ту же секунду уловил за своей спиной шуршание кустов и шаги. Сталь у горла не давала ему оглянуться, но чутьё верно подсказало, что со спины к нему приближается ещё один оборотень. Он-то и ответил на вопрос Тальнара:

– Спроси об этом у своего папаши, гадёныш.

В следующую секунду тот, кто был сзади, схватил его за шею и крепко сдавил. Тальнар судорожно рванулся, и в глазах у него потемнело от недостатка воздуха. Сквозь окружившую его муть он ощутил, как нож первого оборотня переместился к его животу. Его холод чувствовался даже сквозь одежду, это путало все мысли Тальнара, мешало ему соображать.

– Успокоился? – снова услышал он холодный голос своего душителя, голос хриплый и грубый, но при этом странно высокий, будто бы женский. Он кивнул, всё ещё не в силах нормально дышать. – Вот и славно. А теперь иди с нами, и запомни: если ты снова откроешь рот или дёрнешься – я выколю тебе глаз. Или сразу оба.