Текст книги "Филькина круча"

– Нам ведь и правда теперь незачем писать друг другу письма.

– Это ошибка, – трясущимися губами прошептала она. – Я ничего вам не писала.

– И не потому, что для меня никто не предназначен в этом мире… – передразнивая Аню, произнес он писклявым голосом. – А потому, что я этого человека уже нашла… И это вы, Анатолий!

Она сглотнула.

– Не нужно больше трахаться виртуально, Анечка! Твой Толик перед тобой…

Он навалился на нее всем корпусом, задрал юбку. Длинные пальцы впились в упругую теплую ляжку под тонким прозрачным капроном. Аня дрожала от ужаса. Он медленно потянулся ощерившимся ртом к ее бледным, почти бескровным пухлым губам. Ему так хотелось согреть ее страстью, вдохнуть в нее самого себя, стать одним целым. Не моргая он смотрел в ее глубокие, широко распахнутые карие глаза, не замечая, как по миллиметру она пытается отползти назад.

– Куда же ты? – Он бросил нож, стиснул ее шею обеими руками и рывком притянул Аню обратно к себе. Все это время он продолжал жадно впиваться взглядом в ее карие глаза. Он так хотел, чтобы в этих темных глубинах светилось обожание, вожделение, любовь. Даже оторопь от дикого всепоглощающего страха вполне сгодилась бы для первого свидания, но ничего, кроме брезгливого отвращения, он не видел. К его горлу вновь подкатила удушающая ярость и обида. Тело затрясло мелкой дрожью, он сильнее сжал Анину шею.

Дышать было тяжело. Она уже ничего не видела, глаза застилали слезы. В размытом изображении время от времени проявлялось лицо оператора. Перекошенная уродливая гримаса нависала над ней. Приглушенно, как в толще воды, слышались его сдавленные всхлипы.

– Я не хочу тебя терять, Анечка…

Пальцами левой руки она потянулась к канцелярскому ножу, который упал совсем рядом. На секунду ей захотелось, чтобы кости вышли из суставов, а мышцы натянулись так сильно, чтобы она смогла ухватиться за ребристую желтую ручку. Но ничего не получалось. Она пыталась еще и еще – и вот, схватила! Изо всех сил, что остались у нее, она пырнула почтальона в бок.

– Сука! – заорал он, отнимая от ее шеи свои огромные лапы и сгибаясь в дугу.

Она хотела подняться, но вдруг резкая боль пронзила ее запястье. Взвыв, она разжала пальцы и выпустила нож из руки. В следующий миг над ее головой зависла рука оператора с большим окровавленным булыжником.

– Эй, что вы делаете? – только и успела услышать она тонкий мальчишеский голосок где-то вдали, как тут же темное небо перевернулось и упало на нее. Голова завалилась на бок. Теплая струйка потекла из уха, пропитывая жаром снег под ее щекой. Где-то наверху хрипло закричала ворона. В сужающемся окошке мира, теряясь в деревьях, убегала вглубь Филькиной кручи сгорбленная фигура почтового оператора.

– Толик… – едва шевеля губами произнесла она и закрыла глаза.

4. Армен Делон

День выдался погожим. Под ногами шумели мелководные реки, собирающиеся на тротуаре от таящего снега. С крыш по алмазным сосулькам неудержимо стекали тонкоголосые ручьи. Лазурное небо прорезали черные треугольники крыш частного сектора да золотая луковка храма, ютившегося на конечной трамвайной остановке.

Инна Карловна спешила в школу с обеда. Как директор она могла себе позволить не есть в школьной столовой. Но при этом Инна Карловна редко выбиралась в перерыв куда-то в кафе, чаще всего отправлялась домой на трамвае, чтобы поесть горячую и идеально посоленную еду, какую редко можно было встретить в заведениях общепита. А еще дома можно было выпить из любимой кружки масалу. Обжигающий терпкий чай с восточными пряностями.

Кружечку Инна Карловна, к слову, не просто купила в магазине, а слепила сама на одном гончарном мастер-классе, на который ей предложила сходить Дарья Игоревна, ее психолог. Вернее, она предложила просто куда-то сходить для души, и Инна Карловна выбрала работу с глиной.

Инне Карловне хотелось сделать что-то такое, что напоминало бы о пленительном Париже, в котором она мечтала побывать. Пыхтя и сдувая прилипшие ко лбу пряди, она честно старалась вырезать штихель-уголком на пузатой глиняной заготовке Эйфелеву башню, но вышло что-то вроде вытянутой буквы «А».

И пусть кружка в итоге получилась немного кособокой, пить чай из нее всегда было гораздо вкуснее, чем из какой-либо другой посуды. Вдобавок Инна Карловна прочла в каком-то дизайнерском блоге, что сейчас в моде неидеальные вещи, с шероховатостями и мелкими творческими огрехами.

Попивая пряный чай из кружки, Инна Карловна любила смотреть на сквер, раскинувшийся под окном ее маленькой кухоньки. В такие моменты она почти забывала о разного рода глупостях вроде болезней, несправедливости в мире и личного одиночества и просто наслаждалась моментом.

Начиная с обеда, если мысли Инны Карловны, конечно, не вращались вокруг школьных дел, она мечтала о том, как выйдет вечерком в сквер на пробежку, к любимым рослым лиственницам и вальяжно раскинувшимся прелестницам-липам.

Пробежкой назвать этот вечерний моцион в небольшом парке возле футбольного стадиона, конечно, можно было с натяжкой. Скорее ходьбой. Иногда шла быстрее, иногда медленнее: все зависело от того, как она себя чувствовала. Но веселые крики разгоряченных юнцов и свистки тренера с футбольного поля ее всегда подбадривали и вдохновляли. И если пышущие здоровьем ребята даже и не думали о каком-то там телесном конце, Инна Карловна уже понимала, что он неизбежен, и старалась убежать от него настолько, насколько это возможно. Сгибая руки в локтях и уворачиваясь от гуляющих прохожих, она летела по дорожке вперед.

Вот уже несколько лет Инна Карловна вела ожесточенную схватку с ревматоидным артритом. Доктор прописал ей безмолочную диету, обезболивающие препараты и постоянную физическую активность. Пять дней в неделю она ежевечерне выходила вытаптывать подошвами своих кроссовок совсем небольшой периметр сквера. Остальные два вечера в неделе Инна Карловна посвящала психотерапии.

– За проезд уплачиваем. – От своих мыслей Инна Карловна очнулась уже в трамвае. До школы оставалось четыре остановки.

Она приложила проездную карточку к валидатору. 26-е число…

«Эх. – Инна Карловна зажмурилась от слепящих лучей, брызнувших в глаза на резком повороте. – Сегодня без пробежки, но зато поболтаем с Дашей».

Уж очень ей нравилась Дарья Игоревна. Еще совсем молодая, а уже какой толковый специалист! И главное, добрая. Хоть на какую тему говори, и даже поплакать можно, без стеснений и неловкости. С коллегами, а тем более с сыном и внуком Инна Карловна не позволяла себе раскисать, а мужа у нее никогда не было.

От своей подруги Галины Степановны, работницы МФЦ, у которой было миллион знакомых и которая с легкостью могла все про всех рассказать, Инна Карловна узнала, что, оказывается, это Дарья Игоревна подобрала их учительницу по русскому и литературе, страдающую деменцией. Алиса Федоровна прожила у нее несколько лет до помещения в психоневрологический интернат. Однако Инна Карловна совсем не хотела поднимать эту тему на сеансах. Во-первых, это было не ее дело, а во-вторых, ей казалось в высшей степени недостойным ковыряться в чужих ранах. В конце концов, время сеанса – для работы с ее собственными чувствами, а не с чувствами психолога.

Сойдя на остановке, Инна Карловна скорее перешла дорогу, привычно выцепила взглядом круглый домик в частоколе рощицы Филькиной кручи, жавшейся к маленькой школе, и, выкинув все ненужные мысли из головы, нырнула в школьные ворота. Вокруг сороками трещали дети всех возрастов, яркими пятнами скакали рюкзаки и мешки для сменной обуви. На перекрестке утробно гудели моторы стоящих в пробке автомобилей. В небе, словно выстиранные в белизне, проплывали нарядные кружевные облака.

«А все же хорошо, что у Даши офис в центре города!» – думала уже вечером Инна Карловна, поднимаясь по лестнице на шестнадцатый этаж. Лифт не работал.

Уф. Она остановилась. Только десятый! Сердце гулко булькало в области левой груди, в висках бешено пульсировало, дыхание сбилось.

Инна Карловна подошла к подоконнику и облокотилась на него. Из окна открывался чудесный вид на набережную. День догорал в малиновых всполохах в окнах высоток. Золотистый бисер огоньков моста соединял два берега вечерней антрацитовой реки. Машинки, словно жуки с горящими глазами, ползли по дорогам. На фоне сиреневого неба, подернутого длинными полосами темно-серых облаков, медленно прокручивалось огромное металлическое колесо с покачивающимися кабинками.

Оперный театр светился восьмиколонным портиком, поднятым рядами ступеней. Здание венчал красивый фронтон с подсвеченными аллегорическими скульптурами. Все это выглядело настолько величественно и торжественно, что Инна Карловна вполне могла бы поверить, что находится где-нибудь во Франции. И стоит только открыть окно, как из него польются звуки аккордеона и бурлящая, как ручеек, французская речь.

В реальность Инну Карловну вернули дымящие спички заводских труб. Она отвернулась от окна и пошла к выходу на этаж.

– Ну как вы сегодня? – Дарья Игоревна привычно направила на нее мягкий внимательный взгляд.

– В целом неплохо… – Инна Карловна пристально посмотрела на своего психолога, сцепляя в крепкий замок пальцы рук.

– О чем вы хотите поговорить сегодня? – Дарья Игоревна словно почувствовала, что ее пациентке нужно собраться с духом, чтобы рассказать то, что ее волновало. – Может, у вас есть что-то особенное?

– Да! – Инна Карловна ухватилась за вопрос и тут же выпалила: – На Анюту, мою помощницу из школы, напал маньяк! Представляете, работник почты порезал ее на Филькиной круче. Э-э-э, это в рощице рядом с нашей школой. А перед тем как сбежать, размозжил ей голову. Она чудом осталась жива! А он… Я бы его, гада, тоже пырнула.

– Тоже? – Дарья Игоревна завела за ухо выбившуюся из прически кудряшку.

– Ну она ведь защищалась. – Инна Карловна подалась вперед и заговорила чуть тише, будто испугалась собственных слов: – Ну и пырнула его поэтому ножом. Ума не приложу, где она его взяла. Не с собой же носила?

Дарья Игоревна кивнула.

– Психованный почтальон тоже остался жив, – совсем спокойно, почти как диктор теленовостей, произнесла Инна Карловна. – А лучше б нет. Зачем такие ужасные люди вообще нужны?

Инна Карловна замотала головой, разметывая по плечам прямые соломенные пряди ровно отрезанного каре. Даша продолжала внимательно смотреть на нее.

– Почему эта ситуация так взволновала вас?

– Ну как же! Это ж не просто так… Это же человек, который вот со мной работал бок о бок, а потом на него взял и напал маньяк. А если б это я шла по той дороге вечером?

– Что вы чувствуете, представляя себя на месте вашей помощницы?

– Не знаю… – Инна Карловна откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Не открывая их, она продолжила: – Наверное… дикое отчаяние и ужас, что жизнь может вот так закончиться.

– И чего вам хочется при этих мыслях?

– Хочется горько плакать и идти все крушить.

– Угу. – Дарья Игоревна что-то записала в блокнот, лежащий на ее острых коленках. – Нарисуйте дома ваши чувства и в следующий раз принесите мне.

Инна Карловна вновь подняла голубые глаза на психолога. Уловив искреннее внимание в глазах Дарьи Игоревны, она почувствовала, что может оголиться перед ней еще сильнее.

– И знаете, что мне показалось в этой ситуации страшнее всего, от чего у меня даже на миг перехватило дыхание?

– Что же?

– Что в ситуации, когда мы не понимаем, зачем нам сейчас умирать, мы лишены всякой возможности принять то, как уйдем.

– Это было для вас словно удар под дых?

– Точно! Мне показалось, что страшнее самой смерти в этой ситуации была абсолютная изоляция жертвы от мира.

– Что жертва могла бы чувствовать в тот момент?

– Одиночество… – Глаза Инны Карловны налились слезами. – Холодное, липкое, непрекращающееся одиночество под хищным взглядом нависающего зверя…

Она вышла из такси на перекрестке, напротив футбольного стадиона. Несмотря на то что уже совсем стемнело, Инна Карловна решила дойти до дома пешком. Там всего-то было десять минут ходьбы быстрым шагом. Да и хотелось немного подышать. После встреч с Дарьей Игоревной у нее всегда было чувство, как будто часть души, забитой всяким хламом, освобождалась и с этим чистым свежим пространством нужно было немного пожить, почувствовать его и так и эдак, свыкнуться с ним, принять.

Да и вечер был превосходным. Тихо-тихо. Скамейки сквера уже совсем опустели, родители с детьми разошлись по домам и лишь деревья неизменно оставались на своих местах, грациозно чернея разномастными стволами в свете фонарей.

Инна Карловна даже остановилась на минуту посреди этого безлюдного пространства, настолько ей было хорошо и спокойно. Подняла к небу голову, расставила в стороны руки. Наверное, она сейчас была похожа на статую Иисуса Христа-Искупителя на вершине горы Корковаду, но ей было все равно. Что-то еле уловимое и благодатное входило в нее через темечко. Она широко улыбалась.

– Belle![1]1
  Красивая (фр.).


[Закрыть] – внезапно Инна Карловна услышала мужской бас.

Инна Карловна застыла на месте, плавно опустила руки и голову и приоткрыла глаза – впереди, в нескольких метрах от нее, на скамье у соседней аллейки темнел силуэт мужской фигуры. Возле лица незнакомца вспыхнул алый огонек – мужчина шумно выпустил серую струю дыма. Его подбородок белел в темноте сединой отросшей щетины.

Инна Карловна, словно очнувшись, поскорее отвела взгляд и пошла по своей аллее дальше. Чтобы выйти из сквера, ей в любом случае нужно было пройти мимо мужчины. Благо их дорожки разделяла широкая длинная клумба с вязкой, оттаявшей после зимы землей, через которую вряд ли кинется нарушитель ее спокойствия.

– Добрый вечер, красавица! – вдруг сказал мужчина, когда она поравнялась с ним, и постучал ладонью по сиденью скамьи, приглашая ее.

В голосе его она различила едва заметный нерусский акцент.

– Добрый! – машинально бросила в ответ Инна Карловна и не узнала себя. То ли от страха, то ли от нежелания связываться с чужаком обычно звонкий и серьезный голос Инны Карловны сделался писклявым и совсем тихим.

– Давай провожу, красавица! – Мужчина стал медленно подниматься со скамьи, опираясь на кованую ручку.

– Нет, спасибо! – не останавливаясь и не поворачивая головы в сторону незнакомца громко выпалила Инна Карловна.

Мужчина досадливо забубнил что-то не по-русски, издавая булькающие гортанные звуки.

«Неужто француз?» – хмыкнула про себя Инна Карловна и, не сбавляя скорости, зашагала к концу аллеи, где в решетке ограды черной дыркой зиял выход.

Инна Карловна миновала скверик, крытый продуктовый рынок и магазин с горящими круглыми лампочками и веселой молодежью у крыльца. Оживленная улица и яркий свет успокоили ее. Она замедлила шаг и уже совсем перестала думать о странном человеке из сквера. Мысли снова перескочили на сеанс с Дашей. В голове крутились слова «жертва», «одиночество», «страх», «смерть». И ей нужно было как-то все это соединить, но она пока не понимала, как именно.

До дома оставалось пройти один проулок. Инна Карловна шагнула в тьму между двумя обшарпанными сталинками с деревянными балкончиками. Сзади послышались шаги, но Инна Карловна не придала им значения. Мало ли кто шел домой из магазина. Что же теперь из-за какого-то престарелого бабника ей бояться всех подряд?

Инна Карловна слушала шаги. Свои и те, что гулким эхом стучали следом. То, что кто-то намеренно шел за ней, сомнений у нее не оставалось.

Инна Карловна жадно хваталась взглядом за лица выплывающих из темноты прохожих, но они все были так далеко и слишком заняты, чтобы смотреть в ее сторону. Пять шагов – и она будет у подъездной двери. А что дальше? Закричать? Но вдруг человек, преследующий ее, прямо сейчас тянет руку к ее лицу, чтобы зажать ей рот?

«Стоп, хватит!» – Инна Карловна разозлилась на саму себя за излишнюю и совсем уж глупую тревожность. Она встала как вкопанная у подъезда, а потом резко развернулась: в паре метрах от нее, на дороге, как истукан, стоял мужчина из сквера. Подошвы его ботинок утопли в луже. Незнакомец был коренастым. Полы модного длинного тренча, подвязанного на талии поясом, доходили до середины икры.

– Зараза! – Мужчина сделал шаг вперед, выходя из лужи и задирая голову к умирающей искорке фонарной лампы. – Хоть бы освещение сделали, ироды!

– Да что же это такое! – возмутилась Инна Карловна. – Что вам от меня надо?

– Tu es trop belle pour marcher seule dans le noir[2]2
  Ты слишком красива, чтобы разгуливать в темноте в одиночку (фр).


[Закрыть]. – Навязчивый стиляга не рискнул продолжить движение и растерянно развел руками. Его кепи была надвинута на самые глаза, а из уголка рта торчала горящая сигарета.

– Не понимаю вас! – выпалила Инна Карловна. Тут же она почувствовала, как краска прилила к ее щекам. Ей было досадно, что она, всю жизнь мечтавшая о Франции, о Париже и Елисейских полях, так и не выучила французского языка.

– Проводить хотел… – уже тише ответил мужчина, убирая изо рта сигарету. – Опасно одной ходить такой красавице… Мало ли…

– Извините, но я как-нибудь сама разберусь, – ответила Инна Карловна, подтягивая сумку на плече.

– Смотри какая! – фыркнул мужчина.

– Идите, идите. – Инна Карловна приложила таблетку домофонного ключа к цифровой панели замка.

Дверь с пиликаньем приоткрылась. Инна Карловна еще раз посмотрела на чужака в пальто и кивнула ему, мол, хватит стоять, проваливай.

– À bientôt![3]3
  До скорого! (фр.).


[Закрыть] – мужчина крутанулся на пятках и пошел вдоль дома по дороге, чертыхаясь и матюгаясь на плохой свет, неубранный снег и разбросанный у подъездов мусор.

Инна Карловна зашла в подъезд, аккуратно придерживая дверь, чтобы оставалась небольшая щель. Когда ругань незнакомца совсем стихла, Инна Карловна тихонько притянула на себя тяжелый металлический прямоугольник.

«Сам ты абьян… то!» – улыбнулась Инна Карловна и с легкой припрыжкой пошла к себе домой.

Сам собой в голове откуда-то зазвучал мотивчик ее любимой песни про Алена Делона, который говорит по-французски.

– Ну да! – весело рассказывала Инна Карловна. – Заговорил со мной прямо на французском! Но голос, конечно, приятный, ни дать ни взять Ален Делон. Хотя с его орлиным носом, я бы сказала, что он больше похож на южанина с базара.

– Почему же он вас, как вы выразились, так беспокоит?

– Ну как почему? Он теперь за мной следит!

– Как вы это поняли?

– Каждый раз, когда я выхожу в сквер на пробежку, он уже там, сидит неизменно на своей лавочке.

– Он может просто гулять.

– Именно когда я выхожу?

– Возможно, это просто совпадение.

– Да, но уж очень явное! Я даже пробовала выходить в другое время. И знаете что? – вопрос Инны Карловны прозвучал так, будто она вот-вот отобьется последним козырем и выиграет всю партию.

– Что же? – Дарья Игоревна аккуратно, стараясь не сводить глаз с пациентки, открыла блокнот и приготовила ручку.

– Он исчез на несколько дней. Но вскоре вновь появился уже в новое мое время для пробежек и стал сидеть ровно на той же лавке и следить за мной.

– Он смотрит на вас?

– Нет.

Дарья Игоревна наклонила голову набок и вопросительно вскинула брови.

– Ну, – продолжила Инна Карловна, – может, и смотрит, но только когда я резко поворачивала голову в его сторону, чтобы поймать на слежке, он всегда чем-то активно занят: то поправляет кепи, то протирает очки, висящие на шее на цепочке, то подносит сигарету ко рту. А когда я далеко от него, шагаю в другой части сквера, он сидит неподвижно.

– Так кто за кем следит? – Даша мягко улыбнулась. В глазах ее блестела задорная искринка.

– Я не… – Инна Карловна хотела было запротестовать, но тут же осторожно добавила: – Просто мне нужно быть начеку! А вдруг он маньяк и ждет удобного момента, чтобы напасть?

– Вам показалось, он похож на маньяка?

– Вы знаете, внешне нет. Я бы даже сказала, что для маньяка он староват.

– Вот как!

– Но все равно, эта его навязчивость мне неприятна… Он пугает меня…

– Вы говорили с ним?

– Ну да… когда он догнал меня в самую первую встречу у подъезда…

– О чем?

– Да как о чем… – Инна Карловна хотела что-то сказать в свою защиту, но не могла толком вспомнить ни одной фразы из того разговора. – Ну, может, я была немного груба с ним… Ну а вы разве не испугались бы?

Дарья Игоревна пожала плечами.

– Днем в парке, когда вокруг много народу, вы смогли бы подойти к нему и поговорить?

– Ну вот еще! Я просто хочу, чтобы он не таскался за мной! Что ему, своих бабок мало?

Две следующие недели он буквально преследовал ее. Сидел в сквере по вечерам, случайно сталкивался с ней у магазина или у ее дома. Он приходил даже к школе и выхаживал туда-сюда вдоль решетки ворот, покуривая вечную сигаретку.

Обычно он следовал за ней на расстоянии, затерявшись в толпе, но Инна Карловна, как будто бы случайно глянув в стеклянную витрину газетного киоска или аптеки, всегда выхватывала взглядом не только свою все еще стройную фигурку, но и спешащего за ней кряжистого коротышку в длинном черном плаще.

Да и не услышать старика было невозможно. Он костерил случайно задевавших его мальчишек, ругал на чем свет стоит резко переключившийся светофор или неожиданно вывернувший из-за поворота истошно звенящий трамвай.

И каждый раз, когда она встречалась с ним взглядом, он приподнимал кепи. Если же они сталкивались нос к носу, он приветствовал ее по-французски, неизменно добавляя в конце «красавица».

– Слушайте! – Однажды, подходя к школе после обеденного перерыва, она внезапно обернулась. – Э-э… как вас хоть зовут?

– Армен я, красавица, – ответил дед и кротко опустил угольно-черные глаза.

– Хорошо, Армен, ну прекратите, а! Это уже совсем не забавно. Перестаньте таскаться за мной. Я вполне могу защитить себя сама… без сопровождающих…

– Ишь ты, какая, о-о-о! – впился в нее глазами дед Армен.

– У вас что, нет семьи?

– Да ты дальше носа своего не видишь, Инна Карловна?

– Что?! – Инна Карловна вспыхнула, коленки ее задрожали. – Откуда вам известно мое имя?

Дед Армен широко заулыбался:

– Ну совсем глупая Инна Карловна! Кольцову Инну Карловну, директора 34-й школы, любая собака здесь знает. А Армен знает любую собаку.

– Хам! – ярость подкатила к самому горлу. Инна Карловна развернулась и скорее побежала к школьным воротам.

– Что придираешься-то, красавица? – вдогонку убегающей директрисе кинул дед Армен.

Инна Карловна обернулась и отрицательно помотала головой.

– Да понравилась ты мне, дура! – еще громче крикнул дед Армен, но Инна Карловна его уже не услышала: все вокруг накрыла извергнувшаяся лавина дребезжащего школьного звонка.

После работы приятно парило. Розово-золотое небо будто медленно погружалось в серую с фиолетовыми разводами перину облаков. Деревья в сквере стояли неподвижно, словно обидевшись, что ветер сегодня не играет с их листьями.

Инна Карловна перепрыгнула с последней белой полосы пешеходного перехода на край тротуара из серой брусчатки. Она спешила к самой широкой аллее сквера, разрезающей его пополам. Именно в этом месте она могла тайком кинуть взгляд вправо и через брешь в кроне старой липы посмотреть, сидит дед Армен на скамейке или нет. Ноги несли ее так быстро, что ей даже в какой-то момент показалось, что она летит. Еще секунда – и уже можно делать притворный мах головой вправо и подглядывать…

– Берегись! – только и успела услышать Инна Карловна, как ей в голову прилетел футбольный мяч.

Инна Карловна ойкнула и схватилась ладонью за лоб, чувствуя, что он мокрый и, видимо, грязный. Потерев пальцами ушибленное место, она убрала ото лба руку и хотела было пожурить хулигана, но все, что смогла увидеть, – так это сверкающие салатовыми шипами бутсы мальчишки и цифру «5» на его узкой спине.

«Черт! – пронеслось в голове Инны Карловны. – Как стыдно, он, наверное, видел…» Она глянула в форточку среди листвы, чтобы проверить, сидит ли на скамейке дед, но она была пустой.

Инна Карловна была озадачена, куда это он делся. Поправив прическу и отряхнув на всякий случай юбку, она двинулась дальше. Всю дорогу к дому она выглядывала и смотрела, нет ли где Армена, но его нигде не было. Ну и прекрасно! Сейчас она поужинает, наденет любимые кроссовки и в кои-то веки выйдет на пробежку без сопровождения, как в старые добрые времена. Разве не этого она хотела все эти недели?

Подъезд ее встретил неприятным полумраком: опять перегорела лампочка. Лифт тоже решил поддержать рушившийся порядок вещей и отказывался куда-либо ехать, смыкая и тут же размыкая обратно раздвижные двери. Инна Карловна отступила от взбесившегося монстра и пошла пешком.

Второй этаж встретил ее едким запахом мочи; на третьем этаже за выкрашенной в синий цвет дверью отчаянно старались перекричать друг друга мужчина и женщина; на четвертом Инна Карловна врезалась в оставленную кем-то детскую машинку-каталку; на пятом она на ощупь вставила ключ в замок и наконец устало ввалилась в свою прихожую.

Сумрак коридора еще блекло подсвечивало кухонное окно. Инна Карловна машинально глянула на полку с иконами и перекрестилась.

Отдышавшись, она подошла к окну. В сквере гуляли семьи с колясками, парочки, резвились подростки. На скамейке деда Армена грузно расположилась какая-то бабка и лузгала семечки.

Инна Карловна отошла от окна, села за обеденный стол. Невыносимая тишина давила на голову. Даже холодильник молчал и будто вовсе не собирался нарушать ее покой мерным гудением.

Чистенькие вышитые салфетки на божнице, аккуратно составленные в баночке церковные свечи, ровный ряд цветочных горшков на подоконнике, без единого пятна глянцевые дверцы кухонного гарнитура – Инна Карловна обвела взглядом свою кухню и вдруг поняла, что она настолько стерильная, что вполне могла бы сойти за палату лазарета, куда приходят только временно перекантоваться, но не жить.

Горло неприятно засаднило. Инна Карловна сглотнула и уронила голову на согнутый локоть. В ушах звенело, глаза чесались, будто в них насыпали песка, в висках стучало. Она стала хватать ртом воздух, еще и еще, пока наконец не разрешилась громким и всесокрушающим:

– Апч-хе-э!

– Нет, Дарья Игоревна, сегодня не приду, заболела… Нет, нет, надеюсь, не ковид… Ну… обычная простуда… Поваляюсь денек, больше мне нельзя… Школа же… Да, спасибо… Ну, надеюсь, до скорой встречи, Дашенька!

Инна Карловна положила трубку и прикрыла глаза.

«Ну ладно, может, и не денек», – Инна Карловна шмыгнула забитым носом и перевернулась в постели на другой бок. Печать и ее подпись есть в электронном виде. Отчеты она сделает дома и вышлет по почте, педсовет и собрания можно провести по зуму, не зря же с этой китайской хворью создали возможность работать и учиться дистанционно. Новое нужно принимать, а не отвергать. Оставаться на месте и не меняться – это нестись на всех парусах к смерти.

Единственное, что действительно огорчало Инну Карловну, так это то, что из-за болезни она не сможет выходить на пробежки. Хотя кто знает… Может, это и к лучшему?.. По крайней мере, старый ловелас Армен наконец отвяжется от нее, и жизнь снова станет тихой, спокойной и беззаботной.

Инна Карловна поднялась и дошла до окна кухни, будто бы воочию хотела убедиться, что там, в любимом скверике, и кроется то самое важное, что есть в ее жизни: она сама, деревья и бесконечный пружинящий бег по кругу в любимых кроссовках.

Она одернула тюль с вышитыми гладью цветочками. Снаружи действительно было приятно. Деревья уже подернулись светло-зеленой дымкой, небо нарядилось в платье особенного нежного василькового цвета, солнце взбодрилось после сонной зимы и сияло с небывалой неистовостью. Выметенные в субботник дорожки аллей радовали блеском и строгостью, только вот от девственно пустых скамеек на душе отчего-то скребло.

Инна Карловна резко отпустила занавеску и нажала кнопку чайника – полезный шиповник сам себя не заварит.

Два дня она вливала в себя бледно-бурый отвар и бубнеж из телевизора. Обнаруженных сверхновых вирусов не было, зато были санкции, забастовки и вооруженные нападения. А еще постоянно звонили из школы, заходили сын и внук, оживились соседи, которым всем разом вдруг от нее что-то понадобилось.

Инна Карловна подписывала бумажки, отвечала на вопросы, слушала душеизлияния страждущих – внешний мир не давал ей ни малейшего шанса на уединение.

И все бы ничего, Инне Карловне даже нравилось бегать по квартире, разговаривать по телефону, решать дела и краем уха слушать программы про здоровье, но ее то и дело тянуло подойти к кухонному окну. В одной руке она держала свою французскую кружку с горячим питьем, в другой – шоколадный эклер из очередной коробки, которыми был забит холодильник.

Вид за окном не менялся, и от этого Инна Карловна еще острее ощущала, как что-то менялось в ней самой. И только Дарья Игоревна смогла бы вытащить ее из этого состояния. Задать такой вопрос, что она бы вмиг поняла, почему больше всего на свете ее сейчас интересует пустая скамейка деда Армена. А может, это просто так действует смертельный вирус и перед смертью к ней в голову лезет не благостная мысль, а самая банальная чушь?

Устав под конец второго дня от внешнего шума и роя мыслей в голове, Инна Карловна выпроводила из дома родственников, заткнула телевизор кнопкой пульта и села на диван в абсолютной тишине. Обвела взглядом скромную комнатку, поправила задравшийся край простыни и тихонько легла, отвернувшись к стене. На подушку полились крупные горячие слезы. Застыдившись своей слабости, Инна Карловна вскочила и снова села на диване. Быстрыми болючими хлопками она стала смахивать бегущие по щекам ручьи, но, не в силах справиться с чувствами, безвольно свесила руки и зарыдала во весь голос.

Утробный рев внезапно перерезала трель дверного звонка.

– Пропадите вы все! – сквозь зубы прошипела Инна Карловна. – Хрен открою вам!

Звонок не унимался. Инна Карловна сидела неподвижно и смотрела в темный коридор. По двери стали громко стучать. Бамс, бамс, бамс!

– Не выбьют и уйдут с миром, правда же? – промямлила сама себе Инна Карловна, шмыгая носом.

– Инна Карловна, э-эй, ты там, а-а? – вдруг между грохотом от ударов она услышала голос деда Армена.

– Черт! – соскочила с дивана Инна Карловна.

Она порскнула в прихожую, включила свет, поднесла руку к поворотной ручке замка и замерла.

В дверь продолжали тарабанить.

– Черт! Черт! Черт! – шептала Инна Карловна, но увидев строгие образы в красном углу кухни, тут же перекрестилась: – Прости, Господи, дуру грешную!

– Инна Карловна, открой, это Армен! Как ты там?

Инна Карловна схватила висевший на крючке шарф и, как сумела, вытерла слезы и сопли. Сделав глубокий вдох и надев серьезное лицо, она повернула ручку и распахнула дверь.

– Перестаньте дебоширить… – строго начала Инна Карловна, но тут же зажмурилась. В закутке, который она делила с соседями, горела яркая лампочка, и в этом столбе света, словно ангел, стоял дед Армен в черном плаще и кепи. Очки деловито болтались на цепочке посреди груди.