Текст книги "Древний инстинкт"

Глава 3
9 июня

Боль оставила ее, но надолго ли? В голове звенело, и этот странный звон, с эхом, с гулом, отдавался покалыванием во всем теле. Девушка с биноклем. Да, все так и было. Дмитрий позвонил, потом приехал, Лена накормила его, объяснила, что в квартире остановилась дальняя родственница, потом они поехали к нему, и он привез ее обратно домой уже под утро. Он сказал, что слишком эгоистичен, раз позволил себе разбудить ее, привезти к себе, и это вместо того, чтобы дождаться следующего дня, но он так соскучился, так хотел ее видеть, что не сдержался… А она слушала и чувствовала себя счастливейшей из женщин. Этого бурного ночного свидания ей хватило бы на целую неделю, так ей было хорошо. Она уже начинала верить, что Дмитрий действительно любит ее. Хотя поверить в то, что такой мужчина, как он, может влюбиться в ничем не примечательную девушку, как она, было трудно.

Офис фирмы, которой руководил Дмитрий Бессонов, располагался в том же старинном особняке на Пушкинской, что и фирма, где работала Лена. Добираясь утром на работу на метро, Лена каждый раз любовалась роскошным черным автомобилем, на котором приезжал на Пушкинскую господин Бессонов. От девчонок-сотрудниц Лена знала, что Бессонов не женат, но что у него есть любовница, такая же роскошная, как и автомобиль, вдова какого-то крупного бизнесмена, с которой он проводит все свободное время и отпуск. Никто, правда, ее не видел, но поговаривали, что она старше его почти на десять лет, что они стараются не афишировать свои отношения и что она хоть и красивая женщина, но все равно переживает по поводу своего возраста. Откуда бралась такая информация, один бог знал. Фирма Бессонова занималась дизайнерскими разработками и тесно сотрудничала со многими крупными строительными компаниями. Говорили, что Дмитрий Бессонов руководил отделкой загородного дома известной в Москве актерской пары, не говоря уже о том, что именно его фирма была приглашена для оформления крупнейшего в столице кинотеатра с несколькими залами и застекленной площадкой с зимним садом для проведения презентаций.

Лена работала менеджером в фирме, занимающейся продажей в Москве испанской мебели. Но мало кто знал, что фирма торгует не столько настоящей испанской мебелью, сколько качественными подделками, производящимися в Подмосковье. Не так давно хозяин фирмы выкупил производственные цеха и теперь торговал открыто и большими партиями, отправляя псевдоиспанскую мебель по России вагонами.

…Мысли Лены плавно переместились от своего внезапного, как летняя гроза, романа с Бессоновым к торговле мебелью не случайно. В сейфе фирмы всегда имелось много наличности, как раз того, чего ей сейчас так не хватало. И тридцать тысяч долларов – не такие уж и большие деньги, в сейфе бывало и побольше. А главное, у Лены были ключи от центрального входа офиса, не говоря уже о том, что она отлично знала код сейфа. Сколько раз в свое отсутствие хозяин поручал ей принять деньги от клиентов, он доверял ей, как себе, потому что в самом начале их совместной деятельности Константинов, такова была фамилия шефа, красиво ухаживал за ней и даже предлагал стать его любовницей. И хотя Лена тогда отказала ему, своего отношения к ней он, к счастью, не переменил и при каждом удобном случае демонстрировал свое желание ей покровительствовать. Он и зарплату ей постоянно повышал, и время от времени подвозил на своей машине, и это при том, что у него уже давно ходила в любовницах молоденькая секретарша Алла, страшно ревновавшая его к Лене, а потому откровенно ненавидевшая ее.

Константинов, Алла, сейф, деньги, операция, Бессонов. Хотя при чем здесь Алла? Просто: Константинов, сейф, деньги, операция. А еще лучше: сейф, деньги, операция, Бессонов. Она ни за что в жизни не покажется Дмитрию в том виде, в каком есть. Она – уродка. С чьей-то жестокой руки. Кто направил эту руку? За что-о-о?!! Об этом после…

Летняя гроза? Да, так оно и было на самом деле. Разразилась гроза, с неба обрушился водопад, невозможно было выйти на улицу, и все столпились на крыльце в ожидании, когда же прекратится этот невероятный ливень. Бессонов тоже вышел на крыльцо, и все женщины, кто был, повернулись к нему. Лена не была исключением. Он был, как всегда, в темном костюме, только теперь при зонте. Хотя зачем ему зонт? Чтобы добежать до машины? Но какой был дождь! До машины добежишь и вымокнешь до нитки. Бессонов стоял с другой стороны крыльца, но Лена чувствовала на своей щеке его взгляд. Нет, этого не могло быть, зачем ему смотреть на нее, когда между ними стоят еще три девушки, причем довольно-таки смазливые, аккуратно накрашенные и нарядно одетые. И все, даже замужние, просто теряются при виде этого элегантно одетого человека. «Лена?» – вдруг услышала она и от ужаса и страха закрыла глаза. Сколько на крыльце стояло Лен? Лишь она одна. Разве что она не заметила, как он взял в руку телефон и теперь звонил какой-то Лене? Она открыла глаза и медленно повернула голову в его сторону. Нет, никаких сомнений быть не могло – он обращался именно к ней! «Вы… меня?» Она до последней секунды не верила, что он может обращаться к ней. Причем так запросто. Легко. Словно он уже раньше беседовал с ней и оказывал знаки внимания. «Пойдемте, я вас подвезу!» Лицо его сияло, когда он говорил ей эти слова. Он вел себя так, будто, кроме них двоих, на крыльце никого и не было. Она не знала, то ли протолкнуться к нему между замершими в тихой истерике девчонками, потрясенными тем, что происходило на их глазах, то ли дождаться, когда он сам подаст знак, что ей делать. Так и произошло. Он показал ей рукой на свою машину и качнул головой, мол, бежим туда, и она побежала. Они одновременно подбежали к машине, и он успел даже распахнуть перед ней переднюю дверцу, приглашая сесть. И она села. Чуть ли не под аплодисменты своих сотрудниц.

– У вас было такое удивленное лицо, когда я пригласил вас подвезти… – покачал головой Бессонов, выруливая со двора. – Вас что, Лена, никто и никогда не подвозил?

– Почему же, шеф иногда подвозит, но к этому давно привыкли… – Она вдруг поняла, что сказала глупость. Повела себя так, словно и мысли не допускала, что Бессонову это может быть неизвестно или тем более неприятно слышать.

– Я имею в виду не коллег по работе, – примирительным тоном произнес Бессонов. – Хотя, какая разница, о чем это я… Знаете, давно хотел вас подвезти, да все как-то не решался, ничего же о вас не знаю, а вдруг вы замужем?

– Да нет, не замужем, – пожала она плечами.

– Вот и хорошо. – Он, как ей показалось, даже вздохнул с облегчением. – Хотя такая красивая девушка и совсем одна…

Она могла бы сказать ему, что у нее был парень, с которым она ходила в кино и время от времени оставалась у него ночевать, но голова ее кружилась не до такой степени, чтобы забыть, что перед ней сам Бессонов!

– Меня зовут Дмитрий. – Он повернулся к ней и улыбнулся. Он явно был рад тому, что происходило. – Я понятия не имею, где вы живете, и, честно говоря, меньше всего хотелось бы отвозить вас сейчас домой. Может, поужинаем вместе?

Все разворачивалось по классическому сценарию любовного романа. Сначала вместе поужинаем, затем вместе позавтракаем, а что потом будем делать вместе? Воспитывать детей? Она улыбнулась своей очередной глупости.

– Я не против.

Вот так все и началось. Они поужинали в ресторане, затем поехали к нему на дачу, где провели вместе ночь… Сюжет, пусть и затертый до блеска, все равно доставил ей массу удовольствия. Дмитрий оказался очень милым и простым в общении мужчиной, не пытался выставить себя перед ней всемогущим состоятельным господином, а, наоборот, был скромным, без затей и очень добрым. Даже если, думала она тогда, соглашаясь поехать к нему на дачу, все закончится так же, как заканчиваются миллионы подобных свиданий, то есть никак, все равно она была с самим Бессоновым, и меньше всего ее беспокоила мысль о том, как у них с ним сложатся отношения дальше. Однако следующий день начался так, что она даже растерялась, – у нее на рабочем столе стояла ваза с цветами, и Алла, секретарша Константинова, с загадочным видом сказала, что этот букет принес в офис рассыльный и сообщил на словах, что эти цветы предназначаются Елене Прекрасной, что сидит возле окна, и попросил поставить их в воду. «У нас только одна Елена, стало быть, это тебе», – сказала она, в душе, вероятно, радуясь, что ее соперница обзавелась наконец-то воздыхателем. Она одна среди сотрудников еще не знала о том, что воздыхатель – Бессонов. Об этом Алла узнает позже.

Боже, как же все болит… Боль опять вернулась к ней и принялась изводить ее. Словно отлежалась где-то, набралась сил и теперь была готова к новым, изощренным пыткам.

Дима… Да если бы она только позвонила ему, он тотчас бы появился, поднял бы на ноги всю Москву и оплатил ей операцию… Но он увидел бы ее с разорванным ртом. Хотя почему разорванным? Она слышала сквозь сон или бессознательное состояние о том, что, похоже, рот ее, щеки были разрезаны ножницами.

– К вам пришли. Вы сможете сейчас говорить?

Лена открыла глаза, и ей показалось, что даже глаза болят. Сразу захотелось плакать. Кто пришел? К ней никто не может прийти. В свои двадцать два она сирота. Диму тревожить она не будет, это решено. Может, Оля? Но она же ничего не знает… А вдруг она пришла домой, вернее, не к себе домой, а в квартиру, где она вот уже неделю снимает комнату, пришла неизвестно откуда, чтобы занять свой пост и дальше наблюдать за жизнью Собакина, и, заглянув в спальню своей хозяйки, почти уже подружки, ведь они в последнее время так сблизились, обнаружила на постели кровь… Что она подумает? Конечно, испугается, вызовет милицию…

– Здравствуйте, – услышала она мужской голос и напряглась. Нет, это был не его голос. Не Дмитрия. – Свиридов Денис Михайлович. Я следователь прокуратуры.

Она хотела спросить, как он узнал о том, что с ней стало, но потом поняла, что теперь это уже не имеет никакого значения. Этот Свиридов, молодой парень, пришел, чтобы помочь ей во всем разобраться. Что ж, почему бы и нет. Конечно, его присутствие здесь – результат правильных действий законопослушных врачей «Скорой помощи».

– Лена, вас так, кажется, зовут?

Она кивнула головой. Подумалось вдруг, что она теряет время, что края разрезов чем-то прижгли, дезинфицировали, и они только и ждут, чтобы их как можно скорее соединили, и что сейчас, отвечая на вопросы следователя, ей желательно отвечать кивком головы, не разлепляя губ.

– Елена Репина, проживающая по адресу… – И он точно назвал ее улицу, дом и номер квартиры. – Скажите, Лена, вы что-нибудь помните?

Она отрицательно покачала головой.

– Кого вы видели рядом с собой последний раз?

Она пожала плечами. Не помнила.

– Вы знаете, сколько часов пролежали без сознания?

Нет, она не помнила.

– Вы знаете, что с вами вообще произошло?

Да, она знала.

– Вы кого-нибудь впускали в свою квартиру? Кроме ваших вещей, в доме мы нашли одежду меньшего размера, да и в маленькой комнатке на подоконнике лежал бинокль… Что вы можете сказать по этому поводу?

– Оля, – процедила она сквозь зубы. – Девушку зовут Оля.

– Она проживает с вами?

– Временно.

Да, не получается отвечать односложно.

– Она ваша подруга?

Нет.

– Родственница?

Да. Она ее родственница. Они же договорились для Бессонова. Так пусть эта версия сохранится и для прокуратуры. Зачем трепать нервы девчонке, объяснять что-то следователю прокуратуры? Собакин – это ее личная боль, и она не обязана ни перед кем отчитываться.

– Она здесь. Разыскивала вас по всем больницам, переживала, вы не против, если она сейчас войдет к вам?

Нет, она не была против. Более того, она даже рада увидеть человека из ее нормальной жизни, человека, видевшего ее с нормальным лицом. При упоминании имени Ольги она заплакала. Как если бы ее навестила мама.

Оля вошла неслышно, и, как только ее заплаканное лицо склонилось над Леной, она тоже не смогла сдержаться… Они обе разрыдались. Лене это причиняло боль, она силилась не тревожить рот, даже попыталась руками придерживать края прикрытых влажными марлевыми полосками разрезов.

– Лена, что с тобой? Господи… Там, дома, вся постель в крови… Я приехала, испугалась, позвонила в милицию, а потом принялась обзванивать больницы… Мне сказали, что ты здесь, что жива…

– Когда ты видела меня последний раз?

– Сегодня 9 июня, я видела тебя вчера утром, 8 июня, я так и сказала следователю… – Она посмотрела куда-то в сторону, должно быть, на следователя, молчаливо присутствовавшего рядом. – Мы позавтракали с тобой, и ты поехала на работу… Я тоже ушла и ночевала дома…

Она сказала и тут же поняла, что проболталась. Нарушила их договоренность.

Лена знаком попросила Свиридова подойти поближе.

– Понимаете, у Оли страхи, она боится оставаться одна дома, у нее стресс… Поэтому она пока живет у меня.

Как же тяжело дались ей эти слова. И все это из-за какого-то там Собакина… Промелькнула мысль: а вдруг то, что с ней произошло, – дело рук ревнивой жены Собакина? Что, если это она спутала их – Лену и Олю – и пришла, чтобы изуродовать лицо своей соперницы? Что, если Оля обманула ее и они с Собакиным до сих пор встречаются? Но ей этих встреч мало, и она дежурит возле окна с биноклем, чтобы видеть свою пассию как можно чаще? Знает ли он, сам Собакин, об этом? А если знает, то что думает? Какая странная история…

– Вы, Ольга, пока выйдите, – услышала она голос Свиридова. – А вы, Лена, скажите мне одно: вы кого-нибудь подозреваете?

Нет, она никого не подозревает.

– У вас есть мужчина, с которым вы встречаетесь? Поймите, то, что с вами произошло, похоже на месть соперницы – жены, любовницы, невесты, даже матери, если хотите…

Она отрицательно качнула головой. Нет, у нее нет мужчины.

– Вы подумайте хорошенько, прежде чем ответить. Я понимаю, ситуации бывают разные, и вы, быть может, просто хотите, чтобы имя вашего друга, я не знаю, возлюбленного, оставалось в тайне… Но разве вам не жалко свое лицо? Посмотрите на себя в зеркало… Вы должны сказать нам, кого подозреваете.

Нет, она не собирается ничего говорить. Абсолютно. У Бессонова нет ни жены, ни невесты, ни любовницы… Хотя любовница была, но она вышла замуж и души не чает в своем муже. Кажется даже, она ждет ребенка. Нет, она не стала бы мстить Бессонову таким вот чудовищным образом. Ей важен покой, как и всем женщинам, нашедшим свое счастье. Вряд ли она мечтает загреметь в тюрьму… И про Собакина она тоже ничего не скажет, потому что он как будто вообще ни при чем…

Свиридов задавал еще какие-то вопросы, но она упорно отказывалась отвечать. Плакала и чувствовала, как горячие соленые слезы разъедают раны, пропитывают смоченные дезинфицирующим раствором марлевые повязки. Боль становилась невыносимой…

Наконец Свиридов ушел, но пообещал утром вернуться. В палату влетела Оля.

– Послушай, у меня есть деньги, около двух тысяч долларов, я копила их на «Кинотавр», мечтала поехать туда вместе с Собакиным… Но черт с ним, с «Кинотавром», тебе же срочно нужна операция, я разговаривала с врачами… Они, конечно, называют заоблачную цену, тридцать тысяч долларов, и говорят, что знают специалиста, который смог бы привести твое лицо в порядок, но я не верю им, операция стоит много дешевле…

– Много дороже, – выдавила из себя Лена. – Операция, реабилитация, прийти в себя где-нибудь в Сочи… А потом вернуться и продать квартиру…

– Какую еще квартиру?

– Я знаю, где можно взять деньги. Ты поможешь мне? Подумай, потом скажешь мне… Одна я не смогу добраться… Но мы должны попасть туда сегодня же, после полуночи… У меня есть ключ от двери, знаю код… А потом я верну деньги. Возьму пятьдесят тысяч. Когда продам квартиру, верну, а себе куплю в спальном районе. Никто ничего не должен знать… Помоги мне…

– Я не поняла пока, где деньги, но можешь рассчитывать на меня… Ты же помогла мне… Знаешь, теперь, когда я смотрю на тебя, мне кажется смешным то, что произошло со мной… Какая же я дура, что так втюхалась в эту историю с Собакиным…

– Ты читала Гюго «Человек, который смеется»?

– Слышала, что есть такой писатель, и про роман такой слышала, но, честно признаться, не читала, а что?

– С таким лицом люди не рождаются.

* * *

С недавних пор я веду дневник. Что делать, если больше довериться некому, если все предают, обманывают, смеются над тобой?

Но сегодня мне особенно приятно писать эти строки, потому что я вырвалась из ада и попала в рай. Самый настоящий рай, зеленый, ухоженный, чистый и прозрачный, как сам воздух, которым я дышу.

Вот уже несколько часов я нахожусь на вилле «Алиса». Это белый двухэтажный дом. Здесь словно все сделано для меня, под меня. Вначале меня удивила большая пальма, крыльцо виллы почти всегда находится из-за нее в тени. Еще гостиная, которую, как мне показалось, я видела в своих снах. Обычная, нисколько не похожая на номер в отеле, где мне приходилось жить во время моих редких путешествий, с тремя оранжевыми кожаными диванами, большим камином, с густыми белыми кружевными занавесками и слегка вытертыми узорчатыми коврами на полу. Вид у гостиной, да и у всего дома – жилой, одухотворенный, словно хозяева его отправились на пляж или поехали в Ниццу за покупками. Но хозяйка-то я… Никак не могла выбрать, в какой из четырех спален мне лучше спать – в розовой, голубой или в одной из тех, которые больше похожи на комнаты для гостей. Но я же не гостья. Поэтому выберу, наверное, розовую. Во-первых, там две кровати, а не одна, широкая, как в остальных. Не хочу чувствовать свою ущербность. У меня же теперь нет никого, с кем бы я могла провести ночь. Во-вторых, мне понравились копии ренуаровских картин в изголовье кроватей… И розовые покрывала, и розовые шторы. Пусть я буду карамельной барышней, что с того? Или же выбрать голубую? Там такая широкая кровать. А вдруг кто придет навестить меня, кто-нибудь из соседей? Хотя разве этот визит будет иметь отношение к моей спальне? Какая глупость.

Агент, встретивший меня в аэропорту, сказал, что во второй половине дня ко мне придет женщина, которая будет готовить и убирать. Это входит в стоимость моего проживания на вилле. Об этом тоже позаботился Русаков. Что ж, почему бы за мной и не поухаживать за такие-то деньги? Интересно, и чем же это меня будут кормить?

Я так долго купалась в море, хоть и слегка штормило, что пришла и, не дожидаясь этой самой женщины, уснула на одном из оранжевых диванов, что ближе к окну, прикрывшись пледом. Отлично выспалась. Правда, мне показалось сквозь сон, что звонил телефон…

Глава 4
10 июня

Все телефоны молчали – и домашний, и сотовый. Она исчезла. Ее не было на работе уже два дня. Он знал это точно, потому что, не выдержав, позвонил в офис и спросил Репину. Девушка, услышав фамилию Лены, как-то странно хмыкнула в трубку, потом сделала довольно большую паузу, после чего ответила, что она не появлялась на работе вот уже два дня. Через час он попросил свою секретаршу еще раз набрать рабочий номер Лены и спросить ее. Секретарша доложила неутешительные результаты – ей сказали, что Репина уволилась.

– Дмитрий Борисович, только я не поняла, то ли ее уволили, то ли она уволилась сама, не разобрала… Понимаете, в приемной шумно, раздаются какие-то вскрики, нервозная обстановка там…

Он почувствовал, что что-то случилось. С ней, с Леной. Это было внутреннее ощущение, тревожное, нехорошее. Щемящее. Он позвонил Константинову. Тот, услышав его голос, выматерился. Сказал, что, если Бессонов не против, он сейчас же придет к нему. Дмитрий был знаком с Константиновым, но поверхностно, как бывают знакомы соседи, время от времени решающие общие проблемы и старающиеся поддерживать приятельские отношения. Константинов был человеком легким, приятным в общении, но чтобы он ругался матом – этого Бессонов не слышал никогда.

Он услышал его быстрые шаги еще в приемной и напрягся. Дверь распахнулась. Константинов в темно-зеленом костюме и сорочке оливкового цвета буквально ворвался к нему в кабинет. Лицо его, обычно бледное и спокойное, было на этот раз красным и потным. Он плюхнулся, высокий и нескладный, в кресло, вытянув свои длинные и словно уставшие ноги в узконосых коричневых ботинках, и шумно вздохнул.

– Ты Лену мою домой подвозишь, в рестораны водишь, что-то о ней знаешь… Куда она пропала?

– А что случилось?

– Твоя подружка украла из сейфа сорок тысяч долларов, всю наличку… Сегодня ночью. У нее и ключ был от входа, и код она знала, я ей доверял…

– А почему ты решил, что это именно она?

– Вот. – Он достал из кармана мятый листок и протянул ему.

Дмитрий прочитал: «Я попала в беду. Верну через полгода с процентами. Не вызывайте милицию. Очень прошу. И не ищите меня. Лена».

– Слушай, старик, вы с ней что, поссорились?

– Нет… – Дмитрию стало нехорошо, затошнило. И не от того, что перед ним сидел разъяренный Константинов и задавал вопросы, которые в другой ситуации ни за что бы не посмел задавать, а потому, что Лена взяла деньги у шефа, а не у него, Бессонова, словно заранее знала, что тот простит ее, выполнит все условия и не обратится в милицию. А к нему, к Бессонову, обратиться побоялась. Или не захотела. Или не верит ему…

– Ты вроде не бедный, мог бы помочь ей… Что с ней хотя бы случилось? Мы все с ума сходим… Кто-то, правда, не верит, что это она. Хотя почерк вроде бы ее… Я бы попросил своих ребят проверить, заплатил бы за экспертизу, но все это как-то нехорошо, криминалом пахнет… У Ленки никогда не было особых проблем. Она сирота, живет одна, денег я ей достаточно платил, никогда на нее не давил… Ну, нравилась мне она, не скрою, девчонка она красивая, как увижу ее, так завожусь, но у нас с ней никогда ничего не было, она не такая, как Алка… Какая беда? Может, с ней что серьезное, а я тут бабки считаю, переживаю, злюсь, но я же не зверь какой…

– Валера, я понятия не имею, что с ней… А ко мне она не обратилась за помощью, потому что не такая, как Алка, понял? У нас с ней все серьезно было, во всяком случае, у меня… Я жениться на ней собирался, теперь понятно, почему она ко мне не обратилась?

– Тогда и вовсе ничего не понимаю. Если вы были в таких отношениях, то почему же она не могла тебе сказать, что попала в беду?

– Она могла написать эту записку под давлением. – Это было первое, что пришло в голову. Он обманывал этим не столько Константинова, сколько себя. Потому что чувствовал – с ней что-то произошло… И очень жалел, что не поехал вчера к ней домой, не открыл дверь своими ключами, которые у него были, она сама ему как-то дала, сказав «на всякий случай». Деньги пропали этой ночью, значит, если с ней что и случилось, то вчера. И она ему не позвонила. Почему?

– Ты замнешь это дело, если я тебе сегодня же вечером дам сорок тысяч?

– Без проблем.

– Вот и договорились. Оставь только эту записку мне.

Константинов, успокоившись, ушел. В кабинете стало так тихо, что у Дмитрия заложило уши. Заглянула секретарша, тихая худенькая девушка с большими глазами. Она одним взглядом спросила его, не надо ли ему чего. Он показал рукой, чтобы его оставили в покое. Затем вскочил и, словно очнувшись, выбежал в приемную.

– Пригласи Кабалинова, отдашь ему вот эту записку… – Дмитрий написал ему о сорока тысячах, которые следует сегодня же снять со счета и отдать Константинову, приписал, чтобы тот держал это в тайне от остальных сотрудников. – Скажи ему, что меня сегодня не будет. Если что важное – знаешь, как меня найти.

Он помчался на Чистопрудный бульвар, где жила Лена. Поднялся к ней и позвонил. Звонил долго, не представляя себе, куда она могла деться и что же с ней случилось. Обида отравила ему все то светлое, переполненное любовью к Лене, чем он жил последнее время. Как могло такое случиться, что она не обратилась к нему за помощью? Сколько раз еще он будет задавать себе этот вопрос?! Сорок тысяч долларов. На что понадобились ей эти деньги? Может, она серьезно заболела и не захотела, чтобы он узнал об этом? Но разве не естественно просить друг у друга помощи, когда любишь? Разве любовь подразумевает лишь внешнюю красоту, высокие слова и интимную близость? Но болезнь чаще всего отвратительна в своем физическом проявлении, и только этим можно было объяснить такой вот странный поступок Лены, как обращение за помощью к Константинову. Однако почему бы ей тогда не обратиться к нему хотя бы по телефону: мол, привези эти деньги для меня, мне плохо, я заболела, я тебе все верну. Почему она выкрала эти деньги? Нет, дело не в болезни, ее кто-то заставил украсть эти деньги. Тот, кто знал, что у нее есть ключ от входной двери и она имеет доступ к сейфу.

Он достал ключи и открыл двери. Вошел в квартиру. Уже в передней понял, что здесь побывали чужие люди. Обычно сверкающий пол в передней затоптан. Когда же он вошел в спальню, непроизвольно застонал. Постель была в крови. Подушки просто залиты кровью, но теперь эта кровь подсохла, и подушки казались бурыми… И часть одеяла, и простыни. Лены здесь не было после того, как тут что-то произошло. Иначе бы она все убрала. Постирала. Она любит во всем порядок.

Послышался шорох – он повернул голову и увидел стоящего в дверях невысокого, плотного молодого мужчину. У него было спокойное лицо, как у человека, который ничего не боится.

– Моя фамилия Свиридов, следователь прокуратуры, – представился он. – А вот кто вы, интересно? Кажется, у вас были ключи от этой квартиры?

– Я – Бессонов, Дмитрий Бессонов, жених девушки, живущей в этой квартире.

Он не мог сказать, что Лена взяла из сейфа Константинова деньги. Он вообще должен помалкивать и только слушать, слушать…

– Она жива? – спросил он и с трудом глотнул. Сердце его колотилось, как если бы этот розовощекий и здоровый парень из прокуратуры обыденным тоном сообщил ему о смерти Лены.

– Да, жива. Когда вы видели ее в последний раз?

– Сейчас скажу… два дня тому назад, 7 июня. Я улетал в командировку в Ригу, вернулся на следующий день, 8 июня, вечером.

– Когда именно вы вернулись?

– Говорю же – 8 июня, вечером!

– Время.

– У меня есть билет, можно проверить, но дома я был около девяти вечера. Я очень устал, поэтому не стал тревожить ее…

– Даже не позвонили?

– Позвонил. Но трубку никто не взял, и я решил ее не будить…

– А потом, на следующий день, звонили?

– Да, вчера звонил, но ее телефоны молчали. Я начал беспокоиться.

– И?..

– И вот я здесь. Пришел, открыл своими ключами…

– А на работу звонили?

Он понял, что не готов к разговору о работе. Он ни с кем ни о чем не договорился. Значит, надо сочинять на ходу. Если бы не было этих сорока тысяч, этого криминала, этого Константинова с выпученными глазами и потным лицом…

– Звонил, мне сказали, что ее нет. Да если бы она была, мы бы обязательно встретились, мы же работаем рядом, наши фирмы соседствуют друг с другом…

– Дмитрий…

– Дмитрий Борисович.

– Так вот, Дмитрий Борисович, пожалуйста, напишите мне сейчас все то, о чем рассказали. Даты, точное время.

– О чем?

– Когда видели вашу невесту последний раз, о чем говорили с ней, когда расстались, при каких обстоятельствах…

– Я-то напишу, но, может, и вы мне скажете, что произошло? – Он не хотел, но повысил голос. – Вот если бы у вас такое случилось, вы приходите, а в спальне все в крови…

– У меня такого никогда бы не случилось. Надо уметь спокойно разбираться со своими женщинами и расставаться тоже спокойно, без криминала…

– О чем это вы? О каком криминале идет речь? Вся постель Лены в крови, вы скажете мне наконец, что произошло? – заорал он на следователя. – Что вы мне тут мораль читаете! Я ни с кем не расставался, мы с ней прекрасно ладили, я просто улетел в командировку… У меня работа такая!

– А вы, молодой человек, не кричите на меня. Вы действительно не знаете, что произошло с гражданкой Репиной?

– Да нет же, черт вас подери!

– Ей рот разрезали – от уха до уха. Ножницами. Вот прямо на этой постели.

– Как это… от уха до уха…

– Говорю же – ножницами!

– Но она же не могла вот так спокойно сидеть, пока ее рот режут ножницами…

– Мы взяли ее кровь на анализ, посмотрим, что ей вкололи… Поэтому-то я и говорю, что надо хорошенько следить за своими женщинами. Кто мог такое с ней сотворить? Кто из ваших бывших женщин?

– Никто.

– С кем вы встречались до Репиной?

– Была у меня одна девушка, но она вышла замуж и сейчас ждет ребенка, у нее все хорошо, да и мы не враждуем…

– Фамилию, имя, отчество, пожалуйста. Будем проверять…

– А почему вы решили, что ее… ножницами? – Эта картина не выходила у Дмитрия из головы. Он все еще не верил в услышанное.

– Ножницы здесь нашли, все в крови. И больше – ничего. Сняли отпечатки пальцев, ножницы взяли на экспертизу. Звери, а не бабы, честное слово…

– Но почему вы так уверены, что это сделала женщина?

– Да ни в чем я не уверен, молодой человек, интуиция подсказывает… А вы полагаете, что это мог сделать мужчина? Что ж, такое тоже возможно. Вы же слышали о том, что сотворил с какой-то там «мисс» ее воздыхатель, бандит? Плеснул ей в лицо соляной кислотой, она аж, бедняжка, вся почернела… Вот тебе и красота…

– Кошмарная история, – начал припоминать телевизионную передачу Дмитрий. – Подождите, так вы видели Лену? Она, надеюсь, в больнице? Вы же скажете мне, где она?

– Скажу, но только после того, как сам ее найду. Дело в том, что еще вчера она была там, а уже ночью ее и след простыл. Такие дела.

– Она сбежала?

– Или сама сбежала, или ей помогли. Или же, что самое неприятное, ее похитили. Никто из медперсонала ничего не видел и не слышал. Все спали, как водится. Я, собственно, пришел сюда, чтобы повидаться с ее квартиранткой…

– С Олей?

* * *

Сегодня утром я получила письмо от Р. Она сказала, что наняла адвоката, чтобы он провел свое, адвокатское расследование моего дела. Я понимаю ее, она добрая женщина, у нее куча времени и денег, а поэтому она может позволить себе заняться частным расследованием. Ведь адвокат – это лишь помощник, всем, я думаю, будет заниматься она сама. Что ж, я не против. Только какой в этом прок? После того, как в моей квартире побывал маньяк с ножницами во второй раз, в Москве не зарегистрировано больше ни одного подобного преступления. Маньяку либо надоело заниматься пластической хирургией и он переключился на убийства (а почему бы и нет), или же он, смыв грехи в хлорированной воде у себя в ванне, решил начать новую жизнь… В любом случае его так и не вычислили, и это несмотря на все усилия Свиридова. Вот ведь тоже кадр. Смешной до ужаса. Но как старался! Весь отпуск угробил на прорабатывание деталей, опросил всех, кто окружал главных персонажей этой драмы, покопался в их прошлом, чуть ли не в детстве, все грязь искал… У кого сейчас чистое прошлое? Разные там романчики, старые обиды, счеты, должки… Даже к Русакову приставил своего человека, чтобы тот записался к нему на операцию и таким образом выяснил, действительно ли придется ждать своей очереди целый год. До сих пор, наверное, ждет… Непонятно, почему Русаков согласился оперировать всех нас. Вероятно, в жутком состоянии мы были, внеочередники… От нас за версту попахивало криминалом, а потому вокруг нашей истории вились, как мухи, журналисты, они-то и сделали Русакова самым модным хирургом в Москве. Реклама! Но он и без того был первым, лучшим…