Текст книги "Труп в доме напротив"

Алекс молча кивнул на экраны, где отражались все холлы, приёмные и коридоры здания.

– А-а-а… я туда и не смотрю! Это охрана, у них спросите, вот правда! Первый этаж, комната двадцать восемь, глава охраны господин Киреев!

На всякий случай Верещагин посмотрел на девушку сурово и отправился искать неведомого пока господина Киреева.

Суржикову повезло чуть больше. Или не чуть, это с какой стороны смотреть…

В очередь к кассе никто не стоял, посетить сад непрерывного цветения не жаждал, и кассирша занималась своим делом. А именно – читала книжку карманного формата в мягкой обложке, на которой пара полуголых мускулистых красавцев стояла за спиной девицы совершенно несомненного вида, для разнообразия – в кринолине. Приятно улыбнувшись, бывший актёр произнёс:

– «Вот видишь ты, не мы одни несчастны, И на огромном мировом театре Есть много грустных пьес, грустней, чем та, Что здесь играем мы!»…

– А? – женщина подняла от страницы затуманенные глаза.

– Вы так сопереживаете героям! – с сочувствием сказал Суржиков. – Как радостно мне видеть столь чувствительную натуру!

– Она ушла, – всхлипнула женщина. – Одна, в лес, навстречу вражескому войску! А он за ней не пошёл…

«Мне всегда казалось, что войско в лесу называется в лучшем случае партизанами. А в худшем – просто бандитами…» – промелькнуло в голове у Владимира, но усилием воли он сдержался и сохранил сочувствующую мину.

– Я посоветую сестре почитать эту книгу, – сказал он. – Позволите, я запишу название?

Энергично высморкавшись, кассирша спросила уже вполне нормальным голосом:

– Вы что-то хотели?

– Да, сударыня. Видите ли, я разыскиваю девушку, блондинку, которая точно была здесь два дня назад, двадцать шестого апреля, в первой половине дня. Может быть, по счастливой случайности вы её запомнили?

– Блонда крашеная, что ли? Серая мини-юбка, красный кардиган, духи… прошлогодний аромат от Живанши. Была такая.

– А уходила она одна?

– Уходила одна, но прямо следом за ней отправился мужчина, такой… в годах, но ещё орёл. Он, как видно, из клиники появился, потому что билет у меня не покупал.

– А девушка?

– Она с улицы пришла, так что билет брала. Платила наличными.

Суржиков тяжело вздохнул.

– Наличными… Значит, никак её не отследить, эх…

– Что, дочка какой-нибудь шишки? Или… – тут рот кассирши приоткрылся сам собой, и она ахнула: – Международная авантюристка, да? Погоди… Дай сообразить. Ну точно! Она в экипаже подъехала! Серый кожаный верх, белый корпус. Только её высадили и уехали, ждать не стали…

– А когда уходила?

– Пешком пошла, в сторону бульвара.

– Одна, или вместе с тем солидным?

– Не видела… – с сожалением ответила женщина. – Врать не буду.

– Ну что же, – Алекс неторопливо пошёл по дорожке к дверям клиники. – Кажется, пока мы выжали отсюда всё, что можно было предположить. До встречи с новым директором ботанического сада у нас полтора часа, так что успеем забежать домой перекусить, заодно и познакомишься с моими… домашними.

– Угу, – Суржиков о чём-то напряжённо думал. – Погоди минуту!

Он быстро прошёл по дорожке куда-то вглубь, и Алекс увидел, что там склонился над клумбой старый садовник. Владимир что-то сказал тому и протянул белую карточку. Садовник пожал плечами, но бумажку сунул куда-то в недра куртки.

– Вдруг что-то ещё вспомнит, – пояснил вернувшийся помощник.

– Откуда ты взял визитку?

– Ты же и дал, когда знакомились, – пожал плечами Суржиков. – Кстати, у меня коммуникатора нет, надо бы купить. Выдашь денег в счет аванса?

– Выдам. И коммуникатор я тебе найду, у меня есть запасной.

Ходить за покупками с домовым на плече оказалось весьма интересно. Тяжеловато, потому что Аркадий Феофилактович был весьма увесист, но интересно. И безусловно полезно.

Софья истратила втрое меньше, чем если бы всё то же самое покупала в одиночестве, узнала, почему не следует брать телятину в магазине Курникова, какой чай лучший у Перлова, и к какому продавцу следует идти за творогом, молоком и сметаной на рынке, что на Цветном бульваре. А уж о возможности заказать доставку всего купленного она и вообще только читала, и то в сказках.

Не удержавшись, она завернула на рынке в ряды с рассадой, и теперь всё-таки возвращалась домой с сумкой, как ни уговаривал её Аркадий.

Домой. Странное дело, вот так безоговорочно она прикипела к этому зданию красного кирпича, что никак иначе и назвать его не может – только домом. И где-то внутри, между диафрагмой и печенью, возникает странное тепло, будто бы именно там и прячется душа. Глупости, верно ведь?

Расспросив Аркадия, она нашла в кладовке небольшую лопатку и вышла во двор. Крохотный клочок земли узкой полоской шёл от Селивёрстова переулка вдоль дома, за ним становясь чуть более широким газоном. «Метра три шириной, может, четыре» – прикинула Софья и острым краем лопатки начала рисовать по слежавшемуся грунту очертания будущих грядок.

– Копать, что ли, будешь? – спросил из-за спины Аркадий. – Так может тогда парня твоего позвать, работа-то тяжёлая, тут лет сто ничего не росло, кроме сорной травы.

В ответ она лишь мотнула головой, симпатичный домовой отвлекал, не давал сосредоточиться.

Он и сам это понял, затих за спиной, только сопел иногда увлечённо. А Софья, ковырнув лопаткой, взяла в руки ком земли, растерла в ладонях, понюхала… Потом высыпала ссохшийся прах обратно, закрыла глаза и положила ладони туда, где совсем скоро будет цветник.

Сила наполняла её, как наполняет высокий прозрачный стакан светлое золотистое пиво, вскипая мелкими пузырьками, взлетающими к растущей шапке белоснежной пены. Она слышала, как земля откликается под её пальцами, как ток жизни медленно и неостановимо собирается здесь, на этих нескольких квадратных метрах почвы.

Наконец, оторвав ладони от будущего цветника, женщина открыла глаза и сказала:

– Сможешь здесь полить, Аркадий?

– А как же, конечно, матушка, всё сделаю!

– Вот и хорошо, а я пойду, семенами займусь…

По старой привычке Софья стала чертить схему, где что будет сажать, ставя загадочные значки на листе бумаги и приговаривая для себя:

– Бордюром пустим маргаритки, смесь всех цветов, белые, розовые, бордовые… Тут у нас ограда, отличная металлическая решётка, так что вдоль неё пойдёт лиловый клематис, пусть вьётся. А на заднем дворе вдоль ограды пустим вьющуюся фасоль…

– Матушка, Софья Григорьевна, сирень бы вот сюда, а? – жалостливо попросил домовой, сидящий на столе рядом со схемой. – Смотри, какой уголок славный, на закате тут солнце будет…

– Сирень? – она рассмеялась. – Да ты эстет, Аркадий Феофилактович! Ладно, будет тебе и сирень. Белую, розовую, персидскую?

– А можно обыкновенную? Чтобы цветки с пятью лепестками находить?

– Можно, – кивнула Софья. – Вот прямо сейчас и попробую связаться с Колесниковым.[4]4
  Леонид Алексеевич Колесников (1893–1968) – знаменитый селекционер, выведший более 300 новых сортов сирени (сохранилось около 60). Сирень селекции Колесникова растёт в парке Букингемского дворца в Лондоне (сорт «Галина Уланова»), Королевских ботанических садах (Гамильтон, Канада), Холден Арбаритум и Арнолд Арбаритум (США), Тайницком саду Кремля, она включена в коллекции сирингариев многих ботанических садов мира. В нашей реальности умер в 1968 году от инфаркта, ну, а в магическом мире продолжает работать.


[Закрыть]

Но коммуникатор великого селекционера не отвечал, экран оставался тёмным.

Попробовав несколько раз, она покачала головой:

– Дозвонюсь и попрошу саженец, а сейчас замочу семена и корешки, чуть передохну и буду займусь рассадой.

Раскладывая по чистым льняным тряпочкам семена иссопа и душицы, котовника и мелиссы, шнитт-лука и мяты, она бормотала какие-то слова, пришедшие к ней от прабабушки, полузнакомые, но отчего-то очень подходящие к семенам, травам, аптекарскому огороду. Сила ластилась к пальцам и вливалась по капельке в каждую кучку семян, и Софья знала, что уже через пару недель сможет собирать травы, через три недели зацветут цуккини…

– Аркадий! – окликнула она.

– Тут я!

– Ты умеешь готовить фаршированные кабачковые цветы?

– Так ты ж научишь, матушка?

– Непременно, – она усмехнулась и продолжила своё занятие.

Наконец все семена, корешки и черенки были должным образом замочены в чуть-тёплой воде с каплей эльфийской настойки, блюдо с ними отставлено в тёплое тёмное место, и Софья распрямилась, потирая поясницу.

– Слушай, Аркадий Феофилактович, я прилягу на чуть-чуть, попроси Макса ко мне зайти через полчаса, ладно?

– Да, Софья Григорьевна! На обед бульону с пирожками поешь, или щи приготовить?

– М-м… пирожки… Отличная мысль. А щи давай на завтра сделаем, со щавелем и крапивой!

– Будет исполнено, матушка. На-ка вот пока чаю сладкого выпей…

Сделав несколько глотков чая, в котором чувствовалось яблоко и мёд, она легла и мгновенно провалилась в сон.

Неожиданно для Алекса домовой принял нового обитателя дома сразу и без вопросов.

– Вот, – ворчливо сказал он. – Я ж тебе говорил, хозяин, что помощник должен быть правильный.

Владимир во все глаза уставился на человечка в локоть ростом, с длинной бородой, заплетённой в косу, вольготно рассевшегося на подоконнике.

– Э-э… – сказал он. – Добрый день…

– Добрый, коли не шутишь!

– Меня Владимир зовут, а вы…

– Домовой я тутошний, Аркадий. Хозяин велел тебе комнату приготовить, вот я и понял, что ты свой, а так бы не показался. Ладно, пошёл я обед готовить. Недосуг мне тут с тобой.

– Покормишь нас чем-нибудь? – спросил Верещагин.

– А как же! Бульон с пирожками, котлеты, картошка жареная – всё готово, иди руки мыть. А я пока Софью Григорьевну позову.

– Софья Григорьевна – это кто? – шёпотом спросил Суржиков, вытирая руки.

Всё увиденное произвело на него сильное впечатление.

– Соседка с первого этажа, – ответил Алекс. – Ну то есть, арендаторша, она у меня квартиру снимает. Не знаю, с чего это Аркадий решил их к обеду звать, её и сына. С другой стороны, от пары пирожков не обеднеем…

Увидев Софью, новый помощник открыл рот, закрыл его и замолчал до конца обеда. Впрочем, Верещагину было не до него: он мысленно выстраивал разговор с возможными свидетелями…

Почти половину пути от дома до ботанического сада Суржиков молчал. Они уже пересекли Садовую и шли по Мещанской, когда он сказал неожиданно:

– Софья сильный маг?

– Понятия не имею, – пожал плечами Алекс. – Я её сегодня за обедом и видел-то третий или четвёртый раз.

– Да? А я было подумал…

– Нет, ты подумал неправильно. Жильцы с первого этажа съехали, и управляющий от банка нашёл новых. Софья поселилась три дня назад, вот и всё. И… если ты об этом, то никаких планов у меня нет.

– Понял! – повеселел Владимир, начав напевать какую-то песенку; покосился на Верещагина и замолчал.

– Постойте, – возмутился Алекс, – Я сегодня утром договаривался с Натальей Александровной о встрече!

Пожилая женщина достала из кармана фартука садовые перчатки и, натягивая их на руки, ответила флегматично:

– Наталья плохо себя почувствовала. Бывает, знаете ли, не девочка уже. Вам она просила передать, что никаких записей Петра Степановича у неё не осталось, и о его исчезновении нам ничего не известно. Да он здесь и не работал уже, что говорить? – Она достала из шкафчика пакет с чем-то, судя по картинке, изрядно ядовитым и сунула этот пакет в ведро. – Если хотите, пройдитесь по саду, сейчас всё зацветает и здесь очень красиво. Вот, кстати, началось цветение сакуры, это в дальнем правом углу территории, японский сад.

– Спасибо, сакуру мы сегодня уже видели, – нетерпеливо отмахнулся Верещагин. – Ладно, секретарь господина Тропина сейчас недоступна, но тут же полно народу, который с ним работал!

– Полно? – Женщина фыркнула, словно он неприлично, но забавно пошутил. – Да здесь, на этой территории, работает всего шестнадцать человек! И с Тропиным из них общались семеро, а остальные в лучшем случае знали, как господин директор выглядит.

Слова «господин директор» были вытолкнуты её ненакрашенным маленьким ртом с такой неприязнью, что стало понятно: здесь исчезнувшего бесследно бывшего шефа искать не хотят и не будут.

Проводив взглядом гордо выпрямленную спину, Суржиков проговорил тихо:

– «Всё время помнить прошлые напасти, Пожалуй, хуже свежего несчастья!».

– Думаешь, профессор ботаники успел нажить врагов?

– Как минимум одного, – кивнул Владимир. – Одну. Мы с ней только что говорили.

– Тогда я бы предложил выяснить причины такой неприязни… Должен же кто-то быть в администрации сада?

– Безусловно! А я вижу вон там курильщика с метлой, и представь себе, у меня как раз табак закончился…

Когда через час с лишним несколько измочаленный Верещагин вывалился из прелестного особнячка, где располагалась администрация ботанического сада, его помощник сидел на лавочке, курил трубку и смотрел на краснеющие бутоны тюльпанов. Алекс подошёл и сел рядом; на его вопросительный взгляд Суржиков сказал:

– Трагическая история, отягощённая невыносимо скучными подробностями. Рассказывать сейчас?

– Ты всё записал? – В ответ тот достал из кармана записывающий кристалл, судя по индикатору, почти заполненный. Алекс кивнул: – Тогда лучше обсудим вечером дома. Сейчас хочется помолчать.

Какое-то время они и впрямь молчали. Владимир курил, его шеф бессмысленно пялился на усыпанные жёлтыми цветами кусты дрока. Наконец он встряхнулся и сказал:

– Вообще я собирался сейчас поехать к клиентке и опросить её слуг, а тебе надо вещи забрать…

– Ты её сперва спроси, клиентку-то. Время к вечеру, она, небось, дома-то не сидит.

Молчаливо признав предложение разумным, Верещагин достал коммуникатор и набрал номер. Довольно долго играла музыка, пока, наконец, на экране появилось лицо госпожи Джаваншировой, оживлённое и разрумянившееся.

– Марина Владимировна, добрый вечер!

– А, Алексей! Вы с докладом? Мне несколько неудобно сейчас…

– Вообще-то я хотел подъехать, поговорить ещё раз с вами, ну, и домашних опросить…

– Ох, ну мне сейчас решительно некогда! Я на заседании комитета… – тут госпожа клиентка сказала кому-то невидимому: – Уже иду! Давайте завтра с утра. В двенадцать!

И отключилась.

– Вот так-то, – Верещагин хмыкнул, сунул коммуникатор в карман и встал. – С утра. В двенадцать.

– «Не жить, как все! – они считают мудрым. Мы – выше, чем толпа и весь народ! У нас – свое, особенное утро, Свой график жизни, прихотливый рот!» – откликнулся цитатой Суржиков.

Уже начинало темнеть, когда они, не особо нагруженные вещами бывшего актёра – чемодан, сумка и перевязанная верёвкой стопка книг – вернулись в Селивёрстов переулок. Владимир застыл, словно зачарованный, глядя, как небольшая тень, словно слабый отпечаток на ткани бытия, перебегает от одного столба к другому, и, повинуясь этой тени, фонари наливаются светом.

Поднявшись по лестнице, Алекс провёл его по длинному коридору. Суржиков зачем-то сосчитал двери: три справа, четыре слева, одна в торце. У второй двери справа они остановились, хозяин дома толкнул её и вошёл в комнату.

– Ну, вот, здесь тебе и предлагается жить, – сказал он.

Широкая, даже по виду удобная кровать, шкаф, у окна – письменный стол и кресло, всё тёмного хорошо отполированного дерева. Владимир отогнул тяжёлую тёмно-синюю штору и посмотрел на Селивёрстов переулок. Дом напротив, огороженный забором, казался странным набором гигантских кубиков: справа от единственного подъезда, от мраморной лестницы с лежащими львами, оставалось два этажа, слева только один. Обнажённые внутренние стены, клок обоев, неожиданно роскошный камин, обломок тёмного коридора…

– Сносят? – спросил он, возвращаясь к кровати и раскрывая уложенный на неё чемодан.

– Да, – неохотно ответил Алекс. – Городская стража приостановила снос, там вчера два тела нашли.

– Ого! Известно что-нибудь? – задавая вопрос, Владимир доставал из чемодана рубашки и аккуратно развешивал их на плечики.

– Потом расскажу. Это дело мы, к счастью, не расследуем. Я вообще стараюсь на расследование убийств не подписываться, частенько из-за них конфликт со стражей возникает… Давай разбирайся и приходи в кабинет, будем обсуждать сегодняшнее дело.

– Понял!

Когда через пятнадцать минут Суржиков вошёл в кабинет, на рабочем столе уже были разложены кристаллы с записями, папка с какими-то листами и магоснимками, карандаши и прочее. На углу стола разместился поднос с чаем, вареньем и пирожками.

– Ага, – сказал Владимир, усаживаясь в удобное кожаное кресло и выкладывая свой кристалл. – А ужином кормить будут?

– Вот поработаем, тогда и ужин заслужим, – сурово ответил Алекс. – Рассказывай.

– Если коротко… – начал было его помощник, но в этот момент с подоконника прозвучало:

– Не дадут вам поработать, хозяин. Вчерашний стражник у дверей топчется.

И точно: снизу послышался стук дверного молотка, и Алексей со вздохом отправился открывать двери.

Инспектор Никонов был мрачен, как ноябрьский вечер. В кабинете он едва взглянул на длинноносого усатого незнакомца, развалившегося в кресле в углу, метким броском отправил на вешалку коричневую кепку и сел верхом на стул.

– Если бы это была шляпа, – прокомментировал Верещагин, – то ты бы один в один походил на какого-нибудь Филиппа Марлоу.

– Если бы я был Филом Марлоу, сидел бы сейчас в баре и накачивался бурбоном, а я к тебе пришел.

– Рассказывай, – Алекс сел в своё любимое кресло, переложил на письменном столе записывающий кристалл и вздохнул. Было ясно, что обсудить сегодня выясненное не удастся. – Кстати, я вас не познакомил. Владимир Суржиков, мой новый помощник. Глеб Никонов, инспектор отдела расследований городской стражи.

Помянутый инспектор с некоторым сомнением покосился на Суржикова и спросил:

– Новый помощник?

– Ага.

– А что ты со старым сделал?

– Убил! И съел! – начал злиться Алекс. – Наследство он получил и уехал вступать в права.

– Понятно. Ладно, – Новиков поморщился и бухнул: – Тебе знакомо имя Елена Мейзенштольм?

Брови Верещагина поползли вверх:

– Как-как? Вообще-то это имя матери моих сыновей. Моей бывшей жены. Ты хочешь сказать?…

– Да, именно. Мы определили имена тех, чьи тела были найдены в доме напротив. Елена и Оскар Мейзенштольм. Поэтому тебе придётся рассказать мне всё об этой женщине, даже то, что ты забыл.

– Вот тьма… – Алекс потёр ладонями лицо. – Вот же тьма! Да как же так?…

– Ты давно её видел в последний раз?

– Видел… Погоди, не помню…

– Вспоминай!

Тут Суржиков сделал вещь, которой от себя никак не ожидал: раскрыл дверцу шкафа, за которой тускло блестела какая-то бутылка, выплеснул из стакана воду прямо на пол и налил туда на палец золотисто-коричневой жидкости. Поставил стакан перед Алексеем и сказал:

– Пей давай. А ты, инспектор, погоди минуту, дай ему переварить твои… новости.

– Ну, пусть переваривает, – буркнул Глеб и замолчал.

Вязкая тишина повисла в кабинете. Нарушило её громкое бурчание в животе инспектора и последовавший комментарий с подоконника:

– Вот я и думаю, может, не кормить тебя, злыдня?

– Чего я-то? – обиженно проговорил Глеб. – Ну, и не корми, пойду вон в вареничную, да и поужинаю…

– Так, стоп! – очнулся Верещагин. – Никто никуда не идёт, все сидят тихо и слушают мою команду. Аркадий!

– Да, хозяин! – домовой вытянулся в струночку.

– Через сорок минут подай, пожалуйста, ужин на пятерых. И предупреди Софью. Глеб, некоторые даты мне нужно будет уточнить, но в принципе всё, что я знаю о Елене, в том числе – о её жизни после нашего расставания, я расскажу. Влад, запишешь основные пункты, чтобы инспектор не отвлекался? Отлично. Тогда так… Мы поженились в 2170 году в Москве, а годом позже родились близнецы.

– То есть, им сейчас четырнадцать? – уточнил Суржиков.

– Почти. Будет в июле. Когда им было по четыре года, Елена от нас ушла. Я был в отъезде, тогда расследование завело меня в Карелию, а когда вернулся, дома нашел только мальчишек и совершенно незнакомую мне женщину, сказавшую, что она временная няня, нанятая для них матерью. Она оставила записку…

– Записка сохранилась? – перебил Новиков.

– Нет. Я тогда разозлился и сжёг её, даже и не знаю, откуда у меня стихии огня хватило, чтобы спалить листок… и то, на чём он лежал.

– Я так понимаю, ты тогда и стол поменял, – усмехнулся инспектор.

– И шторы, – вернул ему ухмылку Алекс. – Это называется «Сгорел сарай, гори и хата».

– Понятно. И искать сбежавшую мамашу ты, конечно, не стал? А что в записке-то было?

– Что-то вроде того, что она теряет способность к самовыражению и лучшие годы жизни. Неважно. Другое существенно: три года назад Елена появилась здесь. Удачно, что близнецы в это время были в Степи, в археологической экспедиции вместе с моим братом.

– Они её помнят?

– Конечно. Я и не скрывал ничего, ну, только сказал, что мы очень поссорились, а её пригласили сниматься в голографическом фильме.

– Понятно, – покивал Суржиков. – Может, и зря не рассказал, как дело было…

– Неважно, – отрезал инспектор. – Итак, Елена Мейзенштольм появилась здесь летом 2182 года?

– В июне, – кивнул Алекс. – Только тогда она ещё не была Мейзенштольм, носила девичью фамилию, Прокудина. Она пришла вечером…

Верещагин прикрыл глаза, и перед ним, словно наяву, встала картинка: стучит дверной молоток, он отворяет дверь, и на пороге стоит Елена. Алёна. Леночка… Чуть похудевшая, с шальным блеском голубых глаз, под которыми появились еле заметные морщинки; белокурые волосы коротко подстрижены, только справа длинная прядь свисает почти до подбородка. Она спрашивает: «Пустишь? Я ненадолго, не бойся», и от её чуть хрипловатого голоса внутри поднимается такая жаркая волна, что даже больно становится глазам.

Тряхнув головой, он договорил:

– Лена попросила подписать документы на развод. Она ни на что не претендовала, я подписал, и она снова пропала на два года. Появилась почти год назад, в июле…

– Детей дома снова не было?

– Были! К счастью, здесь тогда гостила Катя, племянница, они играли вместе и не заинтересовались, кто пришёл. Впрочем, у нас договорённость: ко мне могут прийти клиенты, поэтому Стас и Сергей не выходят, если я их не зову.

– Понятно. И зачем она пришла?

– Просила деньги в долг, на год.

– Много?

– Немало. Двести тысяч дукатов.

Никонов непочтительно присвистнул.

– И что?

– Я взял время подумать, и через пару дней отдал ей эту сумму, наличными. Говоря честно, я был готов к тому, что денег этих больше никогда не увижу, но совсем недавно, в марте, они вернулись на мой счет – все двести тысяч. Без какого-либо сообщения.

– Лихо, – оценил Суржиков. – Повезло тебе с бывшей женой, шеф…

Пожав плечами, Алекс повернулся к инспектору:

– Скажи мне, ты считаешь меня в числе подозреваемых?

– Полагалось бы… Согласись, ты очень удобная для этого фигура: живёшь рядом с местом преступления, тела тебе, можно сказать, на порог выложили. Само собой, ты имеешь право не любить бывшую жену, а уж её нового мужа так и вовсе люто ненавидеть.

– В этом нет логики, – заметил Суржиков.

– В жизни её вообще немного, – парировал Глеб. – Хотя, может быть, у тебя есть алиби? Если верить экспертам, то Оскара Мейзенштольма убили между полуночью и пятью утра двадцать третьего апреля, а его жену – между шестью и десятью часами вечера двадцать седьмого.

– Двадцать третье и двадцать седьмое… – Верещагин почесал затылок и полез в ящик стола, чтобы вытащить оттуда наполовину исписанный блокнот. – Сейчас проверим. У меня, видишь ли, на каждое дело заведена отдельная тетрадка, вот эта как раз по расследованию истории о мошенничестве с банковскими облигациями. И занимался я этим расследованием ровно неделю, между двадцатым и двадцать седьмым. Вчера как раз и отчёт клиенту отправил… – Тут он оторвался от блокнота, с некоторым удивлением воззрившись на Никонова. – Это что же, вчера только всё и началось?

Тот только пожал плечами.

– Ладно… Так вот, насчет алиби: у меня их куча. Я просто ими битком набит.

– А поподробнее?

– С двадцать второго по двадцать четвёртое апреля я был в Вятке по делам расследования. Жил в гостинице «Центральная» в одноместном номере. Вернулся двадцать пятого утром на поезде. Конечно, ты можешь сказать, что никто не отменял междугородние порталы, но там-то регистрируется каждый проходящий.

– Как и в поездах, тут ты прав. А двадцать седьмого вечером?

Тут Алекс широко улыбнулся:

– А двадцать седьмого вечером я был в ресторане «Прага» на праздновании дня рождения секунд-майора Ухтомского из Мещанского отделения городской стражи.

– Вот и славно, – невозмутимый Новиков пометил что-то в блокноте. – Значит, я могу обсудить дело с тобой в роли консультанта.

– С полной взаимностью! Поскольку у нас тоже новое дело, может, ты что присоветуешь. Только поедим сперва… Аркадий!

– А? – отозвался с подоконника домовой.

– Ужин будет сегодня?

– Так ведь Софьи Григорьевны нету ещё, не пришла. Волнуюсь я, хозяин! – усеянная веснушками физиономия домового и в самом деле выражала беспокойство. – Вы б её встретили, что ли? Темно уже, мало ли, кто лихой набежит?

– Куда ж мы пойдём ей встречать? Я даже и не знал, что Софья ушла куда-то… А что Макс говорит? Ма-акс! – взревел Верещагин.

– «О нет, не знак бездушья – молчаливость! Гремит лишь то, что пусто изнутри», – возведя глаза к потолку, продекламировал бывший актёр.

Инспектор сидел в кресле и беззвучно хохотал, прикрывая лицо ладонью.

Отводки сирени были небольшими, сантиметром тридцать длиной, и казались ужасно хрупкими. Всю дорогу от Сиреневого сада до портального перехода Софья волновалась, как бы их поудобнее пристроить, чтобы, не дай Бригита, не повредить почки с уже отчётливыми наклюнувшимися листочками. Конечно, Колесников ворчал, что пересаживать отводки поздно, нужно было в начале апреля, никакой магией несвоевременность пересадки не заполируешь… Потом смягчился, сам лично завернул небольшие пока ещё корешки во влажную ткань и надписал ярлычки, приговаривая:

– Вот, четыре сорта тебе даю. Смотри, это «Мэйденс Блаш», розовая, немахровая – твой домовой просил, чтобы были пятилепестковые цветочки? – тут селекционер усмехнулся в густые усы. – Вот здесь и будет искать. А пахнет она!.. Это «Карпе Диэм», она махровая, морозостойкая, голубая. Это «Жильбер» – тёмная синевато-лиловая, очень красивый цвет. Этот куст будет высокий, так что гляди, чтобы он никого не притенял. А это вот, – и он с гордостью повертел в руке красновато-коричневый толстенький прутик, – это «Красная Москва», пурпурные кисти будут прямо огромные.

– Спасибо, Леонид Алексеевич! – прижимая ладони к груди, сказала Софья. – Вот как зацветёт, я вас приглашу смотреть!

– Ладно, ладно… О псковском саде как, жалеешь? Загубят ведь.

– Загубят, – согласилась она. – Но мне себя и Макса жальче, сад я заново выращу, а себя бы из кусков не собрала. Вы же знаете…

– Знаю, Сонюшка, – он неожиданно погладил её по голове, как маленькую. – Ладно, отправляйся, а то время позднее, и так по темноте пойдёшь. Может, тебе экипаж вызвать?

– Не-не-не, – со всей возможной убедительностью сказала она, пятясь. – Не надо. Тут до портальной пять минут ходу, и там мне от Цветного бульвара минут пятнадцать, какой ещё экипаж?

«Ну, не пятнадцать, – думала Софья, стараясь идти как можно быстрее и шарахаясь от тёмных арок и подворотен. – Ну, предположим, двадцать минут, и всё равно – ничего страшного. Уже больше, чем полдороги прошла, вот и Сретенка с её огнями, ресторанами, кафе, магазинами, витринами, толпой… Всё, добежать до конца переулка, и вот он, дом!»

Она споткнулась о камушек, зажмурилась, удерживая равновесие, а когда открыла глаза, перед ней соткались из тёмных теней пустого двора две кривые, искажённые фигуры. Перехватив поудобнее пакет с саженцами, Софья оглянулась и увидела, что за спиной у неё тоже двое, в таких же чёрных куртках с капюшонами, натянутыми почти до бровей.

– Куда же ты спешишь, цыпочка? – ухмыльнулась гадкая рожа. – И что это ты такое тащишь, покажи дядям.

– Тю-ю, Крыса, тут прутики какие-то!

– Ты что, училка и розги домой несёшь?

– Для извращений, небось! Свин, гляди, ну точно, для извращений!

Они обступили Софью, подходя всё ближе, сжимая круг и перекидываясь фразочками, словно мячиком. Женщина прикусила губу. Потом вдруг рассмеялась и сказала ласково:

– Извращений хотите, значит? Ла-адно…

Миг – и стебли травы, ставшие вдруг прочнее канатов, обвили их ноги, не давая сделать и шага. Вожак, обозванный Крысой, попытался выдернуть ступни, но покачнулся и сел. Растения тут же закрутились вокруг его пояса, сковали колени и стали подбираться к шее. Крыса заорал от ужаса, и по его штанам поползло позорное мокрое пятно.

Софья протянула руку к кусту боярышника, и в её руке оказались несколько прутьев. Взвесив их на руке, она повернулась к толстяку и повторила с улыбкой:

– Значит, извращений?

Получив удар розгами по заду, Свин тоненько взвизгнул и упал на четвереньки.

– Молодец, – похвалила его Софья, – так очень удобно.

В этот момент со стороны Костянского переулка послышался топот, и к месту действия подбежали Алекс и Влад; на плече последнего сидел домовой и в азарте лупил ладонью.

– Ага, – сказал Верещагин, останавливаясь. – Я смотрю, ты и сама справилась.

– Да вот думаю, не превратить ли их… в соответствующих животных?

– Может, и стоит, – включился в разговор актёр. – Способность творить зло даёт разумным слишком большие привилегии, ставит нас на чересчур высокую ступень по сравнению с другими животными. В виде крысы или свиньи эти экземпляры хомо будут куда приятнее.

– Стража! – заорал Крыса. – Стража, помогите!..

Наряд, вызванный подоспевшим вовремя инспектором, уволок незадачливых любителей нестандартных развлечений в кутузку. Державшие их стебли травы в мгновение ока высохли и осыпались пылью.

Софья потёрла лоб и сказала с отвращением:

– Терпеть не могу применять эти способы…

– Почему? – не удержался от вопроса Влад.

– Посмотри на газон, – предложила она в ответ. – Видишь пятно голой земли? В лучшем случае, ближайшие пару месяцев здесь не вырастет ни травинки. А может статься, и до следующего лета будет пусто. Те стебли, которые я заставила вырасти и усилиться, вытянули из почвы все силы, она сейчас почти мёртвая. Поэтому я стараюсь этими способностями не пользоваться…

– Пойдём-ка ужинать, матушка, – озабоченно сказал домовой. – Тебе поесть надо и чашку чаю сладкого выпить, да выспаться, всё и пройдёт.

– И то правда, – она оглянулась. – Где-то здесь была моя сумка с саженцами…

– Эта? – Новиков подобрал пакет, из которого торчали несколько прутиков.

– Да-да! Дайте-ка я посмотрю… – она внимательно осмотрела веточки и с облегчением вздохнула. – Всё в порядке. Аркадий, ты куда-нибудь в прохладное место саженца положи и смочи, пожалуйста, корни отстоявшейся водой. Завтра будем с тобой сирень сажать!

За ужином Софья зевала так, что ей было неловко. Вот только поделать ничего не получалось, хотелось немедленно лечь, вытянуться и провалиться в сон.

– Идите спать, – не выдержал, наконец, Верещагин. – Чай вам Аркадий в постель принесёт, а завтра с утра поговорим, если захотите.

– Угу, – невнятно ответила женщина, сунула в рот последний кусок яблочного пирога и пошла к лестнице.

Алекс повернулся к сотрапезникам:

– Итак, господа, у нас два дела, которые хотелось бы обсудить. Есть силы и желание? Тогда прошу в кабинет.

В кабинете хозяин сразу выставил на стол три широких стакана с толстым дном и сообщил: