Текст книги "Труп в доме напротив"

– Есть аква-вита, келимас и ром. Кому что?

– Мне воды, – усмехнулся Влад, и пояснил инспектору, брови которого взлетели чуть не до волос. – Аллергия на алкоголь.

– Бедняга, – посочувствовал Никонов. – Мне аква-виты, пожалуй.

– Ладно, я составлю тебе компанию… – Алекс налил в два стакана на палец бледно-золотой жидкости, третий наполнил водой из бутылки, пригубил свой напиток и сел. – Итак…

– Итак, во-первых – ты сказал, что дел два, – перебил его инспектор. – Я знаю об одном.

– Конечно, – невозмутимо согласился Верещагин. – И Влад об одном. А я – о двух. В деле о трупах из дома напротив я консультирую тебя, раз уж мы решили, что у меня бесспорное алиби. А в деле об исчезновении профессора ботаники ты проконсультируешь нас.

– Ага, понял… Итак, с чего начнём?

– С дома напротив, – ответил Влад. – Потому что насчёт профессора есть у меня некоторые догадки…

– Ты не одинок, – кивнул Алекс. – У меня тоже есть кое-что на уме, но начнём, и правда, со смерти моей бывшей жены. Глеб, чего мы не знаем?

– Надо полагать, результатов экспертизы, – инспектор раскрыл папку и начал рассказывать.

Как уже было известно нашим сыщикам, экспертиза установила личности убитых; патологоанатом сообщил время наступления смерти, добавив, что оба тела уже мёртвыми были перемещены в согнутом положении. Судя по ворсинкам, обнаруженным на одежде, перемещали их в экипаже с ковриками тёмно-красного цвета, марки Ситроен, модель Lerina. Орудием убийства послужил нож или, скорее, кинжал длиной восемнадцать сантиметров, обоюдоострый, с четырёхгранным кончиком, в обоих случаях одно и то же оружие. В каждом случае удар был сделан в правое подрёберье и направлен вверх, с повреждением печени и крупных кровеносных сосудов. Смерть наступила в течение пяти минут.

Удалось установить, что супруги прибыли в Москву шестнадцатого апреля, за неделю до роковой ночи, и остановились в «Метрополе», в номере на четвёртом этаже, окнами во двор. Дважды их посещал один и тот же гость; портье отеля узнал в нём знаменитого адвоката мэтра Лямпе. В номер к супругам Мейзенштольм адвокат не поднимался, оба раза они беседовали в курительной комнате отеля.

– Номера резервировали заранее? – неожиданно спросил Суржиков. – Интересно, сами или через кого-то?

– Не знаю, – инспектор с интересом посмотрел на него и сделал пометку в своём блокноте. – С мэтром я поговорить не смог, он в отъезде. С его помощником предварительно согласовал встречу послезавтра, он как раз вернётся. Надеюсь узнать, зачем же убитые приехали сюда.

– А номер осмотрели? – включился в обсуждение Алекс.

– Осмотрели, – перелистнув страницу в блокноте, Новиков начал читать: – Три чемодана, разобранные, вещи висят в шкафах. Карманы пиджаков, брюк, женской куртки пусты, в жилете в кармане пенсне. В тумбочках у постели снотворное, маски на глаза, пара кристаллов с музыкой. В одном из чемоданов обнаружена дамская сумка с кошельком, носовым платком, косметичкой, очками для чтения и книгой в мягком переплете…

– А возле тела сумка была найдена? – задал вопрос Верещагин.

– Нет.

– Дело в том, что Елена с большой сумкой – вот как ты описал, с очками, кошельком и прочим барахлом – ходила только днём. Вечером она всегда брала маленькую сумочку, куда помещались несколько купюр, удостоверение личности и сигнальный артефакт для вызова стражи.

– То есть, получается, что вечером в день убийства она куда-то отправилась сама, – сделал вывод Влад. – На встречу, на ужин, не знаю, в театр…

– Ага, у неё муж три дня дома не ночует, а она в театр пошла? – усомнился инспектор.

– Мы же не знаем, может, он уехал куда-то по делам, и Елене об этом было известно, потому она и не волновалась. Ладно, в номере никаких документов не было?

– Нет, сейф оказался даже не заперт, и в чемоданах ничего такого, ни бумаг, ни записывающих кристаллов.

– Елена была магом? – спросил неожиданно Влад.

– Да, слабый воздух.

– А Оскар?

Инспектор пожал плечами:

– Мы запросили Нью-Амстердам, где они были зарегистрированы и откуда отправлялись в плавание. Пока ответа нет.

Верещагин подлил аква-виты в стаканы, пригубил и взглянул в окно. Недоснесённый (полуснесённый?) дом стоял тёмной тенью, более чёрной, чем сама темнота. Ему показалось на миг, что эта тень падает на его жизнь и на будущее его сыновей, и в спину будто упёрся незнакомый холодный взгляд. Встряхнув головой, чтобы выкинуть из неё дурные мысли, Алекс спросил:

– Почему именно этот дом? Понятно же было, что при сносе тела сразу обнаружат.

– Тоже пока непонятно, – ответил инспектор. – Возможно, убийца хорошо его знал, может, офис снимал когда-то. Или не рассчитывал, что снос начнут так скоро. Кстати, надо бы выяснить, кто и когда принял решение о начале работ…

– И кто об этом знал, – дополнил Суржиков.

Новиков согласно кивнул и сделал пометку в блокноте. Потом закрыл его и сказал:

– С этой информацией надо переспать ночь. Спасибо, под наш разговор у меня это как-то лучше улеглось в мозгах. Теперь поговорим о вашем потерянце?

История исчезнувшего профессора ботаники инспектора как-то не заинтересовала. Он зевнул, деликатно прикрывая ладонью рот, и спросил:

– Ладно, а что вы обсудить хотели?

– Видишь ли, мы наведались к нему на работу и поговорили там со всякими… сотрудниками, – ответил Алекс. – И скажу я тебе, если он с этакой секретаршей проработал, как она говорит, больше пятнадцати лет, так из этого профессора можно гвозди делать.

– И что же она рассказала?

– Ну, профессиональная сторона вопроса нас пока ведь не сильно интересует, так?

– Что ты имеешь в виду под «профессиональной стороной»?

– Статьи, участие во всяких научных тусовках и так далее… Этого было много, по словам той же секретарши, полемику господин Тропин вёл бескомпромиссную, и в ботаническим мире считался жёстким и принципиальным оппонентом.

Глеб снова зевнул и извинился:

– Простите, ребята, спал всего ничего… Как-то я не могу воспринимать всерьёз эти внутренние войны ботаников.

Тут Верещагин разозлился:

– Да? То есть, если бы пропал верховный маг Царства Русь или глава казначейства, то это ты стал бы расследовать, а профессор ботаники или дворник – это не твой уровень? Тебе вообще корона не жмёт, инспектор?

– Ладно. Прошу прощения ещё раз, – Новиков потёр лицо, встал, помахал в воздухе руками и возопил жалобно и громко, так что хозяин кабинета даже вздрогнул: – Аркадий Феофилактович, не погуби! Налей кофе покрепче, а?

– Нечего тебе печень кофием губить, – пробурчали с подоконника. – Чаю выпьешь, с травками специальными. На вот!

На столе возник поднос с тремя чашками, сахарницей и блюдцем с орешками и засахаренными фруктами. Верещагин повёл носом:

– Аркадий, это ты что заварил такое?

– Зверобой с лимонником и чабрецом, – ответил домовой. – И сейчас взбодрит, и уснуть не помешает, и кошмары мимо пройдут.

Питьё и в самом деле взбодрило сыщиков, и Алекс уже всерьёз стал пересказывать беседу с секретарём профессора Тропина.

– Дама такая… лет пятидесяти, а может и больше, монументальная, как шкаф, Маргарита Васильевна Изотова. За шефа готова в огонь и воду, но температура воды должна быть строго между тридцатью шестью и сорока градусами. Она довольно долго распространялась о наградах Петра Степановича, его статьях, учениках и прочем, продемонстрировала мне все полученные им грамоты и наградные листы… По утверждению госпожи Изотовой, шеф не беспокоился, по увольнении со всеми попрощался ласково, подарок принял с радостью и оставил в холле, чтобы напоминал о нём сотрудникам.

– И что же такое ему подарили? – поинтересовался Суржиков.

– Чугунную скульптуру Симаргла, весом килограммов сорок, наверное. Мне её продемонстрировали… Жуткая жуть, скажу я вам, скульптор или был слепым, или страдал психическим заболеванием.

– А новый директор назначен? – спросил инспектор.

– Нет пока. Такие назначения проводятся годовым собранием университета и утверждаются министром образования, а собрание будет в июне.

– И много претендентов?

– Ты считаешь, кто-то так сильно желал стать директором царского ботанического сада, что грохнул предшественника? – Алекс скептически покрутил головой. – Что-то не верится…

– Да о чём вы вообще говорите! – почти закричал Влад. – Тропин уже ушёл с работы, всё, не интересен он с этой точки зрения! А о том, что у него роман был, тебе секретарша не рассказала?

– Та-ак… Рассказывай! Это тебе напел тот дворник?

– Именно! По словам почтенного Ибрагима-оглы, работающего в ботаническом саду уже двадцать пять лет – и, кстати, не только и не столько дворником, сколько помощником садовника – история началась год назад, в мае. В сад пришла группа студентов-магов, специализирующихся на земле и растениях, из техникума…

– То есть, фактически, будущие агрономы?

– Да.

– Получается, мы знаем учебное заведение?

– Слушай, дай я дорасскажу! Так вот, студентов привела женщина, преподаватель. Их интересовало цветение яблонь, что-то насчёт того, как рассчитать и регулировать магически необходимое количество завязей… Ну, неважно. У господина Тропина была привычка после обеда прогуливаться по саду, и в тот день прогулка привела его как раз к этим самым яблоням. По словам Ибрагима-оглы, они долго разговаривали, после чего женщина увела студентов… и стала приезжать дважды в неделю, по понедельникам и четвергам, в то же послеобеденное время. Когда отцвели яблони, профессор и его дама стали прогуливаться по аллее сирени, потом перебрались к розам…

– В общем, понятно, – перебил его Алекс. – Но прогулки по саду на криминал не тянут. Даже в глазах ревнивой жены.

– Ну, как ты понимаешь, о встречах вне этой территории Ибрагим не знал.

– Думаю, что о них знала секретарша, – внезапно сказал инспектор. – Вообще странно: женский коллектив… Ну, преимущественно женский. В таком обычно от сплетен не спрячешься, даже если запереться на высокой башне из слоновой кости, а тут тебе ни звука… Что-то ты, дорогой мой частный детектив, упустил.

– Ты полагаешь, что милейшая Маргарита Васильевна…

– Была полностью в курсе. Судя по тому, что ты о ней сказал, она знает не только анкетные данные этой женщины, но даже размер её обуви и любимый сорт чая.

– «Когда ты вместе с кем на службе, Не верь его сердечной дружбе, Всё в этой дружбе – ложь и лесть», – немедленно встрял с цитатой Влад.

– Ладно, – Верещагин сдвинул брови. – Завтра после разговора с домашними господина профессора я её выверну наизнанку и повешу сушиться на солнышке.

– Дождь обещали… – сообщил Суржиков, глядя в окно.

– Значит, мокнуть под дождём!

– Ну и хорошо, – инспектор встал, потянулся и сказал. – Пошёл я домой. Будет возможность – загляну завтра вечером. Кстати, при разговоре с водителем профессорского экипажа будь пожёстче.

– Почему? – спросил с любопытством бывший актёр.

– Потому что водитель – почти член семьи, а иногда и больше, чем член семьи. Он знает, куда хозяин ездит, с кем встречается и сколько времени проводит, где остаётся… словом. Ему известно очень многое из того, что обычно стараются скрывать.

– Согласен, – кивнул Алекс. – И за этого самого Хальгридссона мы возьмёмся в первую очередь.

ГЛАВА 3
30 апреля 2185 года

«… Скрывайте свои раны, когда они у вас будут! Молчание – это последняя радость несчастных; не выдавайте никому своей скорби. Любопытные пьют наши слезы, как мухи пьют кровь раненой лани»

(Александр Дюма, «Три мушкетера»)

– Софья Григорьевна, доброе утро! – пропел негромкий голос с подоконника. – Завтрак через полчаса, ванна набирается уже!

– М-м-м… – глаза решительно не хотели открываться. – Который час, Аркадий?

– Половина девятого, матушка.

– Да, ты прав, надо вставать…

Потянувшись, Софья всё-таки заставила себя посмотреть на белый свет, потёрла глаза, натянула халат и побрела в сторону ванны. Вода в ней была голубая и чудно пахла какими-то цветами, два огромных пушистых полотенца лежали на подогревающем амулете, за окном сияло солнце, и вообще… жизнь потихоньку обретала правильные краски.

Натянув джинсы и футболку, она пошла к выходу и поняла вдруг, что, ни минуты не сомневаясь, собиралась отправиться завтракать на второй этаж, к хозяину дома.

– Аркадий, а Макс где? – поинтересовалась заботливая мать.

– Так наверху уже, на стол накрывает!

Пожав плечами, Софья вышла на улицу и первым делом свернула во дворик, посмотреть, как ведут себя её посадки.

Маргаритки изо всех сил набирали бутоны, несколько розовых, самых быстрых, уже и раскрылись. Грядка с травами покрылась ровной зелёной щёткой всходов, плети клематиса выпустили листья…

– Хорошо, – пробормотала она. – Сейчас после завтрака посажу сирень, да и пойду себе по бюрократам…

Тонкие блинчики, в которые предлагалось завернуть копчёного лосося, пышные оладьи со сметаной, творог, совершенно необыкновенное варенье из абрикосов с персиками и белой черешней, ломтики холодного отварного языка, буженина, ломти ещё тёплого хлеба, свежезаваренный чай…

– Аркадий, мы в двери перестанем пролезать! – сказал Алекс, окидывая взглядом стол, накрытый к завтраку.

– Так народу-то сколько, хозяин! Трое мужчин, ещё и мало еды будет! – откликнулся домовой, и на столе появилась вазочка с мёдом.

Вошедший в столовую Суржиков поперхнулся, проглотил слюну, аккуратно обошёл своего работодателя и сел к столу.

– Ты как хочешь, шеф, можешь и не завтракать, а у меня от одного взгляда на это всё вдохновение появляется! «Ты думаешь, что, если ты добродетелен, так уже и не должно быть ни пирожков, ни пива?»

– Откуда это? – рассеянно спросил Верещагин.

– «Двенадцатая ночь», сэр! Ах, как я там играл сэра Тоби!

До полудня оставалось не больше пятнадцати минут, когда сыщики подошли к воротам особняка на Кадашевской улице, где проживало семейство Тропиных. Алекс посмотрел на своего помощника, хмыкнул каким-то мыслям и порекомендовал:

– Ты в «Горе от ума» случаем не Скалозуба играл?

– Было и такое…

– Вот и вспомни эту роль, только не переигрывай.

– Со всеми?

– Нет, конечно, только с самой мадам. Со слугами этот образ никак не пройдёт…

– Понял…

Суржиков хотел добавить что-то ещё, но в этот момент калитка интересующего их дома распахнулась настежь, и из неё выскочил невысокий субъект. Был он столь широкоплеч и обладал такими роскошными бакенбардами, что любому сразу становилось ясно: гном. Причем гном из технического клана, потому что только техники тщательно брили бороду, оставляя пышные баки.

Выскочивший повернулся к калитке, что захлопнулась за его спиной, погрозил кулаком и с жаром произнёс несколько слов. Именно тех слов, которые обычно говорят все разумные, уронившие на ногу кирпич или получившие ещё какое-нибудь ощутимое свидетельство неблаговоления к ним судьбы.

– Влад, – прошептал Верещагин. – Догони его и заведи разговор, выясни, что там произошло! А я к клиентке.

– Угу, – бывший актёр кивнул, в два шага догнал идущего в сторону Большой Ордынки гнома и о чём-то заговорил.

Алекс повернулся к воротам и позвонил в звонок.

Госпожа Джаванширова и в самом деле ждала его. Открывший калитку верзила – не то охранник, не то дворник – молча поклонился и провёл детектива к парадному крыльцу, беломраморному, с шестью высокими колоннами. Там визитёра перехватила горничная в белой кружевной наколке и пригласила следовать за ней. Хозяйка дома ждала его в гостиной, нетерпеливо постукивая пальцами по ручке кресла. Она жестом отпустила горничную, так же жестом предложила Верещагину сесть и разомкнула губы только тогда, когда дверь за девушкой захлопнулась.

– Итак? Вам есть, что рассказать?

«А ведь она волнуется. Интересно, почему?», – подумал Алекс.

– Пока нет. Я ведь говорил, Марина Владимировна, результаты, скорее всего, не будут получены сразу. Вы ведь были у меня только вчера…

– Да, в самом деле, – она провела ладонью по лицу, будто стирая невидимую паутину. – Отчего-то я нервничаю.

– Мне бы хотелось поговорить с вашими домашними слугами, может быть, кто-то из них что-то заметил, но не посчитал важным. Домашний секретарь у Петра Степановича был?

– Нет… Нет, не было. Если он работал дома, то в основном над специальной литературой, читал, делал пометки. Пару раз писал статьи, тогда записывал на кристалл, а потом на работе расшифровывал.

– Хорошо. Тогда мне нужно побеседовать с горничными, с экономкой, с дворником, с водителем, как его… Хольгридссон.

– Хальгридссон, – поправила госпожа Джаванширова. – Я его уволила.

– Почему?

– Потому что этот мерзкий коротышка сопровождал Петра везде и всюду! Значит, должен был знать, что тот задумал!

– Понимаю вас, – ответил Алекс, стараясь выглядеть сочувствующим. – Тогда после беседы с вами я поговорю со всей имеющейся прислугой, вдруг кто-то что-то видел, но не осознал значимость?

– Да-да, мой секретарь вас проводит… – Она со стоном опустила голову на спинку кресла. – Вы случайно не владеете лекарскими умениями? Мигрень замучила, со вчерашнего вечера. Свет, звуки, запахи совершенно непереносимы.

– Увы, – детектив развёл руками, и тут ему в голову пришла неплохая мысль. – Вообще-то у меня есть отличный целитель…

– Ну, конечно, с вашей работой надо иметь такие знакомства! – женщина рассмеялась и тут же вновь закрыла глаза и застонала.

– Если желаете, я попрошу Софью прийти.

– Да-да, пожалуйста! Идите, Георгий вас проведёт по дому и прикажет всем отвечать.

Секретарь мадам Джаваншировой, высокий брюнет лет двадцати пяти, ждал возле двери.

– Минутку, – Алекс вытащил коммуникатор и набрал номер. Когда на экране появилось лицо Софьи, он спросил: – Ты с мигренями работаешь?

– Конечно. Давно мается?

– С вечера.

– Говори адрес, сейчас подъеду.

Верещагин продиктовал адрес, потом добавил:

– Возьми экипаж, будет стоить примерно восемь – девять дукатов. Ну что же, Георгий, начнём с экономки?

Увы, ни экономка, ни горничные, ни дворник – никто из домашних в этом особняке ничего не смог сообщить о том, что могло послужить причиной экстравагантного поступка господина Тропина. Правда, во время беседы с поварихой он случайно посмотрел на старуху, сидевшую в углу и чистившую яблоки. Выглядела бабка так, словно не соображает вообще ничего, но взгляд, который она бросила на сыщика, был острым и ясным. Старуха медленно закрыла глаза, открыла их и скосила в сторону выхода. Потом поднялась, отставив в сторону миску с яблоками, и заковыляла к двери, что-то бормоча себе под нос.

Повариха покачала головой:

– Совсем сдаёт Ермолаевна. Вот теперь, без Петра Степаныча, отправит её хозяйка в богадельню, – покосившись на вошедшего в кухню Георгия, она снова взялась за тесто.

Распрощавшись с Георгием, Алекс попросил передать Марине Владимировне, что он свяжется с ней завтра, вышел во двор и оглянулся. Старуха маячила возле калитки. Завидев детектива, она с неожиданной прытью вышмыгнула на улицу.

В переулке было тихо, ветерок играл листком тополя, у забора напротив в лопухах лежала рыжая собака.

Ермолаевна огляделась, цепко взяла Алекса за рукав и потащила в сторону. Дойдя до угла, откуда усадьба уже никак не просматривалась, она повернулась к сыщику и сказала:

– Ну вот, теперь и поговорить можно. Меня звать Варвара Ермолаевна, я у Петра нянькой была…

– Алексей Верещагин, – представился сыщик, разглядывая собеседницу.

Нет, никак не понятно было, куда пропала сгорбленная полубезумная старуха: перед ним стояла женщина пусть и в годах, но статная, подтянутая, со значительным и умным лицом.

– Значит, Машка тебя наняла Петра разыскать?

– Да, именно так.

– Деньги ты взял, значит, бросить дело не можешь?

– Не могу, Варвара Ермолаевна.

– Ладно. Тогда я тебе так скажу: знаю я, где он и с кем. И почему ушёл, тоже знаю.

– Да и я догадываюсь, почему ушёл… – Усмехнулся Алекс. – Правда, вот где найти Петра Степановича, пока не в курсе, ну, да это дело привычное. Найду.

– А Машке ты чего наобещал, найти или вернуть?

– Варвара Ермолаевна, ну неужто я таким дураков выгляжу? Чтобы вернуть мужчину к опостылевшей жене, надо быть не частным детективом, а магом-менталистом. И всё равно ничего не получится.

– Не в том дело, что опостылевшая, это бы полбеды, – тихо проговорила она. – А в том, что она про Оленьку прознала, и с Петрушей что-то сделала… магическое, будто приворот наложила. Только это не приворот, с ним бы я справилась…

– Я подписал договор, – жёстко ответил Верещагин. – Мой клиент – госпожа Джаванширова, и отчитываться по результатам я буду только ей. Что же до магического воздействия… Вам ли не знать, уважаемая Варвара Ермолаевна, что это легко распознать, след от такого в ауре остаётся заметный и надолго. И у Марины Владимировны такого следа нет.

Женщина сверкнула глазами, но промолчала. Не дождавшись ответа, он продолжил:

– Не моё дело советовать, только лучше бы Петру Степановичу с ней просто поговорить. Взрослые люди, договорятся, небось.

– Значит, будешь искать?

– И найду.

– Ладно.

Алексей пожал плечами и пошёл в сторону Ордынки, высматривая своего помощника. Через пару шагов он обернулся, но в пыльном пустом переулке никого уже не было, кроме рыжей собаки.

Искать Суржикова долго не пришлось: он вместе с уволенным водителем сидел за столиком в маленьком кафе на углу; перед гномом стояла кружка с остатками пива, помощник пил чай; на большом блюде одиноко жался последний расстегай.

– Ну что, все молчат? – спросил Влад, познакомив возможного свидетеля со своим шефом.

– Да в том и дело, что все говорят, но никто – по делу, – с досадой махнув рукой, Алекс подозвал официанта и попросил принести ему чаю, рюмку рябиновой настойки и пирогов с визигой. – Думал, от старухи будет толк, но тоже пока никакого.

– Ермолаевна, что ли? – голос у Хальгридссона оказался низкий и какой-то гулкий, будто он говорил в пустую бочку. – И что она тебе сказала?

Ну, да, гномы вообще правилами поведения не особо заморачиваются, поэтому обращение на «ты» – в порядке вещей для них. «Кстати, – мелькнула мысль у Алекса, – вполне могло это быть одной из причин увольнения! Госпожа Джаванширова – дама тонная, такого простецкого поведения могла и не потерпеть».

– Да в том-то и дело, что ничего полезного, – с досадой ответил он и вгрызся в пирог.

– Небось, на хозяйку жаловалась, что Петрушу её обидела? Знаешь, хозяйка наша не то чтобы вся в белом, но сказанное о ней Ермолаевной надо делить на четыре. А то и на пять.

– Это я понял, – кивнул Верещагин. – Уже разделил. Ну, а ты что-то скажешь?

– Ну-у… – гном подёргал себя за бакенбард. – Тут дело такое. Адреса, куда он ездил, я не знаю. Вернее, не так: я отвозил Петра Степановича на Миусы, там возле детского парка он меня отпускал, и домой возвращался уже сам.

– А почему ты думаешь, что ездил он к этой своей даме?

– Так куда ж ещё, если мне велено было домой раньше восьми вечера не возвращаться?

– Действительно… Ну, и как ты проводил время?

Тут сыщикам довелось увидеть редкое явление: гном покраснел. Уши запылали, скулы, нос, лоб – всё, всё покрылось лихорадочным румянцем.

– Я… в клуб ходил, – сказал он, и одним глотком допил пиво. – Официант, принеси ещё кружечку тёмного!

– В мужской, что ли? – не понял Суржиков. – С голыми красотками?

– Побойся бога, какие красотки? – Хальгридссон искренне возмутился. – Я серьёзный мужчина, лет через десять и жениться смогу! Нет, там рядом, на Миусах… только поклянитесь, что никому не скажете?

– Честное слово, никому, – кивнул Алекс.

Влад по собственной инициативе добавил:

– Ни в жисть, чтоб мне больше ни разу пирогов не есть!

– Клуб рукоделия, – тихо сообщил гном. – Я… того… гладью вышиваю. Учусь, то есть.

– Хорошее дело, – одобрил Суржиков. – Говорят, король Нордхейма этим увлекается.

– Ладно, бесценные мои! – Алекс хлопнул ладонью по столу. – Оторвёмся от модных рисунков для вышивок и вернёмся к нашему скучному расследованию. Итак, на Миусах, возле детского парка. Куда он шёл дальше?

– Там дом доходный справа, – пустился в объяснения гном. – Четырёхэтажный, длинный такой, с колоннами… Вот пару раз я видел, как Пётр Степанович туда во двор сворачивает.

– А двор проходной?

В ответ Хальгридссон только пожал плечами: зачем ему, практически кентавру, сросшемуся с экипажем, проходные дворы? Есть дорога, мостовая, проезжая часть…

– Хорошо… А саму эту даму ты видел?

– Не-а.

– И как часто он ездил на Миусы? – поинтересовался Суржиков.

– Ещё важнее – когда это началось? – дополнил Алекс.

– Так… в октябре, наверное. Ну, да, во второй половине октября, точно. В саду в это время остаются открытыми только оранжереи, поэтому у шефа менялся график. Два дня в неделю он ездил в Грохольский переулок, ну, в администрацию, а в понедельник, вторник и пятницу – в университет, на кафедру. Ну так вот, началось это с того дня, как розы закрывали на зиму, а это пятнадцатое октября. Точно, в конце октября!

– И продолжалось?…

– За пару недель… – взгляд бывшего водителя сделался задумчивым. – Знаешь, а ведь перестал он туда мотаться почти сразу, как из директоров уволился! Получается, что…

– Что почтенный ботаник Пётр Степанович Тропин вполне мог уйти не к любовнице, а по другим, совершенно нам не известным делам, – договорил Верещагин. – И мне это не нравится.

Выяснив у Хальгридссона, где он собирается остановиться, пока ищет новую работу, сыщики расплатились за съеденное и выпитое и вышли из кафе.

– Половина пятого, – Алекс взглянул на часы и покачал головой. – Попробуй наведаться в дирекцию ботанического сада, может, тебе удастся подъехать к секретарше? А я домой, надо подумать.

– Ладно, попробую. Эх, так и не удалось мне сыграть Скалозуба… – мечтательно зажмурился актёр. – Ладно, пока доберусь, продумаю новую роль, специально для очаровательной Маргариты Васильевны. Она ведь очаровательна, скажи?

И он требовательно взглянул на шефа.

– Ну, так скажем – на любителя, – с сомнением ответил тот. – Мне показалось, что эта дама похожа на броненосец, но, например, наш глава адмиралтейства души не чает в кораблях, предназначенных для установления господства на море.

Суржиков задумчиво потянул себя за левый ус.

– Броненосец… Плавные обводы корпуса, открытое море, барбеты, эскадра… С этим можно работать!

– Иди уже! – Алекс со смехом махнул рукой проезжающему экипажу. – Тут ехать не меньше получаса, как раз успеешь обдумать роль!

Какое-то смутное воспоминание крутилось в голове у Верещагина, и связано оно было с Еленой. Вернее, с её последним визитом в этот дом. Что-то такое она сказала тогда… или сделала?

Поймать эту мысль за хвост никак не получалось, придётся шаг за шагом искать ощупью.

Они сидели тогда в приёмной. Ну, в самом деле – не в гостиную же вести бывшую жену, не гостья! В кабинет он не пустил её тоже вполне сознательно, там были магоснимки детей, ни к чему это. Елена всю жизнь играла какую-нибудь роль, а ну как ей захотелось бы сыграть разлучённую с детьми безутешную мать? Ну и куда в таком случае, не в спальне же с ней разговаривать…

В приёмной…

Он встал посреди комнаты и осмотрелся: письменный стол, кресло за ним, два стула перед. Сейф, книжный шкаф. На столе компьютер, в столе ничего, кроме пачки бумаги и коробки карандашей. Тогда кто-то вызвал его по коммуникатору, и Алекс вышел, не желая посвящать бывшую жену в детали своей жизни. Разговаривал он минут десять, а когда вернулся… Показалось ему, или Елена метнулась от стола к подоконнику? Аркадия тогда дома не было, он на отчёт к их старшему ходил, а это еженедельное мероприятие редко обходится без большой кружки тёмного пива…

Взять в столе ей было нечего, это точно. Могла ли женщина туда что-то положить?

Всю дорогу от Кадашей до Мещанской слободы, а это больше сорока минут на экипаже, Владимир Суржиков, бывший актёр, а ныне помощник частного детектива прикидывал, как ему говорить с секретаршей пропавшего ботаника.

– «В долг не бери и взаймы не давай, И ссуду потеряешь ты, и друга», – бормотал он. – Нет, Полоний не годится, она моя ровесница. «Верны мужьям шалуньи и насмешницы, А в маске благочестья ходят грешницы»… Нет, и Фальстаф тут не поможет. Чацкий? «Когда в делах – я от веселий прячусь, Когда дурачиться – дурачусь…». Не то, не то!

Водитель экипажа косился на него, но молчал. В конце концов, уже у дверей здания администрации ботанического сада Суржиков решил положиться на милость Локи (раз уж придётся хитрить) и Огмиоса, дарующего красноречие.

Маргарита Васильевна и в самом деле производила сильное впечатление. И, к сожалению, решительно не желала отвечать на вопросы, касающиеся личной жизни её босса.

– Мы знаем, что дважды в неделю в течение всего лета и первой половины осени к Петру Степановичу приезжала женщина, – мягко сказал Суржиков. – Расскажите нам о ней, пожалуйста.

– Господин Тропин значительную часть времени проводил на территории сада, – поджала губы секретарша. – В мои служебные обязанности не входило посещать теплицы или вообще территорию. У меня аллергия на цветущие растения.

– Помоги нам Бригита! – ахнул сыщик. – Да как же вы работали. Это ж такие страдания!

– У меня есть лечебные амулеты, этого всегда было достаточно. Простите, господин… э-э-э… Сажиков, если вы закончили, я хотела бы вернуться к работе!

Сжав зубы, Влад не стал её поправлять, поднялся и стал медленно наматывать на шею шёлковый шарф. В этот момент просигналил его коммуникатор; на экране высветилось лицо Алексея. Суржиков послушал пару минут, распрощался и вновь повернулся к секретарше:

– Скажите, Маргарита Васильевна, а ваша племянница всё ещё преподаёт в техникуме? Кажется, её специальность – магическая поддержка садоводства?

Мигрень – вообще вещь крайне неприятная, а уж так называемая мигрень с аурой может быть сравнима с настоящей пыткой. К той ауре, которую у любого живого существа видит маг, это имеет самое прямое отношение: целитель сразу определяет её по появлению характерных перистых пятен чёрного или тёмно-коричневого цвета в одной из височных областей, ну, а у больного перед приступом боли возникают галлюцинации.

Госпожа Джаванширова страдала именно такой мигренью, и снимать её пришлось в два этапа: сперва медикаментозно уменьшать спазм сосудов и ликвидировать самую острую боль, а потом уже применять целительские способности. Прошло часа три, прежде чем Софья смогла сказать себе, что сделано всё, что было возможно. Пациентка заснула ещё в процессе очистки ауры, и целитель не стала её будить, чем дольше проспит, тем будет лучше.

Выйдя в коридор, она подозвала ожидавшую распоряжений горничную и сказала строго:

– Меня проводите в ванную комнату и сделайте горячего сладкого чаю. Хозяйку не трогать, пока сама не проснётся, шторы не открывать, не шуметь, вообще никаких резких звуков. И позовите мне её секретаря.

Софья долго держала руки под струёй прохладной воды. Горничная стояла рядом с полотенцем – мягким, белоснежным, толстым. Чай сервировали в гостиной, к нему подали сухофрукты и мёд. Женщина одобрительно кивнула и спросила у расположившегося напротив молодого человека: