Текст книги "Вещь"

В памяти мелькнула моя бабушка с трехлитровой банкой. В ней плавала какая-то слизкая дрянь. Горлышко банки обычно закрывали марлей, и мы, дети, были уверены, что это делается для того, чтобы Дрянь, не дай бог, не выскочила на волю. Мне было тогда лет пять, но я хорошо помню, как мы с двоюродным братом словно завороженные смотрели на слизь в банке, растущую день ото дня. Дрянь питалась исключительно сахаром и жирела прямо на глазах – один слой наползал на другой до тех пор, пока ей не становилось в банке тесно. И этот момент пугал меня больше всего. Я боялась, что однажды я зайду на кухню, а Дрянь к тому времени станет такой огромной, что вырвется на свободу и расползется по всему дому. Пить этот напиток после таких фантазий я не могла, в то время как брат его просто обожал и мог поглощать литрами.

«Я вспомнила, – сказала тогда я. – Моя бабушка делала этот странный желтоватый сок. Я его ненавидела по эстетическим соображениям. И что же теперь мне делать с этим грибом внутри?» – «Надо лишить его пищи: ваши горькие мысли не должны уходить внутрь, дайте им волю. Все, кто держал гриб, в том числе и ваша бабушка, по мере того как он рос, делили его на несколько частей и раздавали друзьям, соседям, коллегам на работе. И те селили его в свои банки и растили дальше. Поделитесь же, наконец, и вы с кем-нибудь своим грибом».

Так я узнала, что у меня внутри живет гриб. Корчась за рулем от боли, я стояла в пробке и ненавидела этот город и этот мир, причиняющие мне такие страдания. Каждый водитель норовил меня подрезать, в результате чего расстояние до аптеки в десять минут на глазах выросло до получаса. Я понимала, что таблетка даст только временное облегчение. Я не могла освободиться от мерзкой слизи в животе до тех пор, пока не состоится развод. Образно говоря, я могла избавиться от непонятного создания, причиняющего столько боли, только выкинув его вместе с банкой. А банкой в данном случае являлось мое прошлое. И оно никуда не делось. Верку, финансового директора, посадили в тюрьму. Корецкий же, как я и ожидала, отделался легким испугом. Марат повернул все так, что он потерял свои сбережения. Но парень был не промах и вскоре прислал адвоката с тем, чтобы побыстрее организовать бракоразводный процесс и выгодно поделить мое имущество. Предстоял суд, и я отчаянно понимала, что не переживу еще одной встречи с бывшим супругом. Я просто убью его или сама выброшусь из окна. Горький гриб внутри меня распух так, что каждый раз, когда я плакала по ночам, мне слышалось его довольное хлюпанье. С появлением Марата в моей жизни чувство горячей боли в солнечном сплетении поутихло, но постепенно на смену ему пришла отчаянная тоска. Какое-то время я купалась в любви к вещам, питалась их энергией, а потом вдруг опять стала думать о Корецком. Мне даже показалось, что я окончательно разлюбила вещи. Я смотрела на них и не видела перед собой ничего интересного. Ничего, что могло бы доставить прежнюю радость. Марат даже на время оставил меня в покое. Он сказал, что с ним было то же самое. После страстных отношений с вещами происходит переход на новый уровень, для которого необходимо побыть самим собой и накопить дополнительную энергию. Но я могла думать только о бывшем муже. Когда я окончательно убедилась в том, что излечить мою язву может только Корецкий, то стала подумывать, как бы его вернуть. И только я собралась было позвонить Корецкому и назначить встречу, как объявился его адвокат. Он доложил мне, что Корецкий хочет одну квартиру, машину и самую крупную, головную фирму. Это его последнее слово, и ни на какие уступки клиент не пойдет, пока не обдерет бывшую жену как липку. Еще один нокаут от бывшего возлюбленного, и гриб внутри меня удовлетворенно зачавкал, ритмично сжимая и разжимая острые зубки-челюсти. Я лежала в кровати и смотрела в потолок, пока Марат трезвонил в домофон. Пришлось все-таки его впустить, иначе он выбил бы замок. Марат довольно грубо вытряхнул меня из кровати, потом из ночной рубашки и засунул под душ. Мы поехали в город. В кафе «Зеленый крокодил». Он знал про мое убежище и уважал его. Мне нравилось, что он такой… суровый, что ли. Он не пытался разводить со мной сюси-пуси, гладить по голове и вытирать нос. Он всегда был человеком действия.

«Скажи, а что конкретно твой муж забрал с собой, когда тайком сбежал?» – спросил Марат, когда мы сидели в кафе, и я пила коньяк, чтобы прийти в себя.

«Мою душу».

«Несси, ради всего святого, оставь эту сентиментальную хрень для глянцевых журналов. Ты знаешь, что я имею в виду».

«Машину, какие-то вещи… Не помню».

«А ты вспомни. Было что-то такое, что ты очень хотела бы вернуть?»

Мое сердце вновь сжалось от обиды и заныло, как кариозный зуб от глотка горячего чая. Действительно была такая вещь. Подарок бабы Зои, старинный круглый кулон с единорогом, который был мне очень дорог как память. Вечера на коммунальной кухне, шампанское в ожидании любимого и рассказы-сказки «бабки из прошлого» многого стоили. Я любила тот период жизни и ни за что не хотела с ним расставаться. Это было мое прошлое и МОЙ кулон. Наверное, это украшение было дорогим, иначе Корецкий не стал бы его брать. Но я бы отдала за него любые деньги. Я считала бабкин кулон нашим семейным талисманом и практически не снимала его с шеи. Но как назло за день до ухода мужа я была в спортзале и на следующее утро забыла его надеть. Подлец этим воспользовался. Когда я ему позвонила и попросила вернуть хотя бы кулон, он заявил, что бабка подарила «козла» исключительно ему за бесконечную щедрость и доброту. Щедрость! Корецкий был не без чувства юмора. Каждый раз его зубы поскрипывали от злости, когда я давала бабе Зое лишние сто рублей. Яркую купюру, ускользающую из его рук, он провожал взглядом матери, отправляющей сына на войну. Марат говорил, что вещи не выносят подобных людей. Они чураются их как зачумленных, потому что у скупости есть неприятный запах бедности. Соприкосновение со скупцом для вещей подобно тому ощущению брезгливости, которое испытывает человек, обнаружив чужие волосы в своей белоснежной финской раковине. По сути, Корецкий был обречен. Он слишком часто всем мешал.

– Что ты хочешь сказать этим, Несси? Ты имеешь отношение к его смерти?

– Непосредственное. И я, и Марат.

– Продолжай.

– Марат в отличие от меня знал, как заставить ИХ устранить преграду. А Корецкий в данный момент был непреодолимым препятствием. Даже спустя много времени мой муж вызывал во мне дикую любовь, ненависть, обиду и массу противоречивых эмоций. Однако эйдосы, как сказала когда-то моя подруга Алиса, не переносят сильных чувств. Они начинают от них хиреть. Плавятся, будто сливочное масло, оставленное на кухонном столе в летний полдень.

– Эйдосы. Минуточку. Расскажи, кто это. Ты уже не первый раз упоминаешь про них. Но пока что никакой конкретики от тебя я не услышал.

– Неживые сущности, которые, тем не менее, тоже имеют что-то наподобие души.

– Марат рассказал тебе об этом?

– Да, но намного позже. Когда я уже сама все поняла. А вначале он не собирался открывать мне всю правду, потому что преследовал свои личные цели в отношении меня. Я нужна была Марату как наживка, а разговоры об эйдосах могли отпугнуть меня от охоты. Плюс бедняга Корецкий мешал насадить меня на крючок, потому что я не могла думать ни о чем другом, кроме своего развалившегося брака. Эйдосы – это любители чужих душ, а моя оказалась занята горем неразделенной любви. Когда я рассказала Марату про материальные претензии бывшего мужа, он первым делом поинтересовался, что из вещей могло бы помочь в его убийстве. Конечно, я понятия не имела о том, что он задумал. Мы сидели в «Крокодиле».

«Как ты думаешь, тот кулон долгожитель или нет?» – как бы невзначай поинтересовался Марат.

«Не знаю. Он дорог мне как память».

«Сила памяти позволяет творить чудеса. Потяни время. Скажи, что на все согласна, но уезжаешь в командировку на месяц. Когда вернешься – все ему добровольно отдашь, без всяких судов».

Я сделала, как велел Марат. Однако за месяц ничего кардинально не изменилось. И хотя мои дела снова пошли на лад, я отчетливо понимала, если мне придется отдать половину бизнеса бывшему мужу, я снова пойду ко дну. И на этот раз спасения не будет. В глубине души я была этому даже рада. Меня преследовало навязчивое желание поскорее завязать со своим прошлым. Зачеркнуть печать в паспорте, мысли в голове и время от времени подкатывающие к горлу, словно рвота, соленые волны горя. Я решила, что полный раздел имущества может стать выходом из положения, если я поставлю Корецкому одно условие – убраться из этого города навсегда.

«Бедняжка Несси, ты ни черта не разбираешься в мужчинах, – издевался надо мной Марат, когда мы однажды после работы сидели в ресторане. – Ты общалась с мужем как с бизнес-проектом. Думала, что чем больше ты вкладываешь в него, тем больше получишь на выходе. Твоя ошибка в том, что ты слишком была уверена в хороших дивидендах от любви. Но беда в том, что любовь – не бизнес-проект. Любви как таковой не существует вовсе. Есть только обмен: эмоций, чувств, жидкостей. Иногда это равноценный бартер, иногда нет. Поэтому однажды случилось то, что должно было случиться. Тебя обманули. В солидном банке в отделе currency exchange тебе подложили куклу вместо увесистой пачки банкнот. И что же делает наша железная леди? Обливаясь слезами и соплями, она идет в тот же обменник и просит, чтобы у нее забрали оставшееся, потому что…»

«Заткнись, – грубо оборвала я Марата. – Я просто хочу забыть об этом периоде жизни. Неужели ты такой бесчувственный идиот, что не понимаешь этого? Я до сих пор больна, я не могу даже НАЧАТЬ забывать, пока Корецкий маячит у меня перед глазами. Я не могу спокойно спать и есть, пока я встречаю его в банке, на улице или слышу о нем рассказы от знакомых. Да, я ненавижу его, если хочешь знать. Я убила бы его, если бы могла».

«А разве ты не можешь?» – промурлыкал Марат мне на ухо.

«Хотеть убить – это еще не значит убить. Я не такая сильная».

«Как знать, моя милая, как знать. Думаю, что ты сама не догадываешься о своих способностях». – Рука Марата поползла под столом по моей ноге, но я стряхнула ее и встала, чтобы уйти домой. Марат не удерживал меня. Казалось, он был доволен результатом – довел-таки меня до белого каления.

Кассета 9

Крупно лицо доктора.

– Пациентка чувствует себя лучше, начала есть. Причиной заболевания, скорее всего, является травма, связанная с предательством первого мужа и его трагической гибелью. Пациентку преследует чувство вины из-за смерти супруга…

Несси, я всю ночь думал о твоей истории, и знаешь что? Я не вижу никакой связи между тобой и смертью Корецкого. Помимо проблем с вещами, ты еще зачем-то взвалила на себя чувство вины за него. Я читал о том случае в газетах, ты не могла иметь к нему никакого отношения.

– А я и не говорю, что убила его своими руками. Это сделали за меня. Помню, утром меня разбудил телефонный звонок. Адвокат Корецкого сообщил, что мой муж, его клиент, разбился вчера вечером насмерть, катаясь с друзьями на снегоходе. Таким образом, я автоматически становилась наследницей всего его (то бишь бывшего моего) имущества. В тот же день поверенный отдал мне ключи от квартиры Верки, где хранились вещи, документы и деньги покойного.

«Вы будете сами его хоронить? Если хотите, я могу об этом позаботиться. За определенную плату, разумеется. У меня есть знакомые в этом бизнесе, они сделают все по высшему разряду», – беспристрастным голосом, словно речь шла о погоде, вещал адвокат.

Перед тем как прикурить от позолоченной зажигалки Zippo, с которой на меня сапфировыми глазами сверкнул золотой лев, он толстыми пальцами-колбасками тщательно размял фильтр длинной дамской сигареты. Мы встретились недалеко от метро. Мне казалось, что среди скопления людей я буду чувствовать себя уютнее. Ничего подобного. После сообщения адвоката о странной смерти Корецкого у меня было ощущение, будто бы мне со всей силы двинули локтем в солнечное сплетение и теперь я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть.

«Вы уже в курсе, что вам достанется его квартира? Я имею в виду квартиру Веры Сергеевны, которую она предусмотрительно переписала на него. Не знаю, зачем она это сделала, – вас ведь, женщин, никогда не поймешь».

Корецкий оказался еще более ловким мошенником, чем я думала. Обмануть Верку, которая сама себе не верила и всегда по десять раз измеряла, прежде чем отрезать, было верхом мастерства. Как никто другой я прекрасно понимала, что она чувствует в этот момент. Отныне мы навсегда были с ней соединены невидимой пуповиной боли, и я видела сквозь призму событий и расстояний, как мои мысли воспроизводятся в ее одуревшей от горя голове. Мне не хотелось выдавать себя, но я все-таки спросила:

«А как она вообще, не знаете?»

«Слышал, сильно болеет в тюрьме. Корецкий обещал продать квартиру, чтобы вытащить ее на волю, но потом передумал. Кстати, близких родственников у вашего мужа нет, его мать умерла пять лет назад. В течение полугода могут объявиться дальние. Бывшие жены, дети, троюродные племянники и все такое. Вам следует быть к этому готовой, а я, в свою очередь, всегда помогу вам, чем смогу».

«Не сомневаюсь, что вы просто гений во всем, что касается обдирания вдов и сирот. Мне крупно повезло, что я вдруг оказалась с вами по одну сторону баррикады! Знаете, кто вы на самом деле? Упырь. Я бы даже сказала, ленивый упырь. Вы ведь даже не пытаетесь убить жертву, а просто ждете, пока человек отбросит копыта от свалившихся на него бед, с тем чтобы побыстрее примчаться на место трагедии и отсосать там побольше денег».

Толстяк обиженно посмотрел на меня и быстро посеменил прочь к своей пухлой, под стать хозяину, машине. Ей-богу, я не хотела его оскорбить, но воспринимать юридический цинизм этого лоснящегося борова в тот день у меня не было сил. Однако еще меньше у меня было сил заниматься похоронами Корецкого, поэтому, взвешивая все «за» и «против», я окликнула его и извинилась за свои слова. Адвокат был надут и обижен, но быстро сменил гнев на милость, как только я помахала у него перед носом пачкой банкнот, которые достанутся ему, как только он возьмет на себя все траурные хлопоты. Я хотела уже попрощаться с ним, но один вопрос мне все же не давал покоя.

«Скажите, он сильно мучился?»

«Честно говоря, не знаю. Никто не может точно сказать, что именно произошло. Согласно официальной версии, Алексей врезался в спиленное дерево, пролетел метра два и с размаху напоролся на острые сучья бурелома. При этом он был исцарапан так, что мама родная бы не узнала. Словно его за ноги привязали к багажнику джипа и прокатили лицом вниз по извилистой лесной дороге».

Мое солнечное сплетение опять заныло, и я схватилась рукой за грудь.

«Вам плохо? Давайте присядем где-нибудь в кафе».

Он был противен мне, как влажная бородавчатая жаба, этот адвокат, но что-то удерживало меня рядом с ним. Мне казалось, он должен сказать мне нечто очень важное. Мы сели в открытом уличном кафе. Было начало марта, и весна только-только начала прогревать город теплым солнышком. Несмотря на то что вдоль тротуаров еще лежали кучи грязного снега, на улице, как подснежники из-под земли, начали проклевываться первые зонтики кафе. Я выпила апельсиновый сок и подставила лицо теплым лучам. Вспомнился Корецкий и наша первая встреча приблизительно в это же время два года назад. Почему я так любила его? Почему до сих пор не могу забыть, несмотря на то что его нет больше в моей жизни. Несмотря на то что его вообще больше нет ни в какой жизни. Думая о своей пагубной страсти к вещам, я не раз отмечала, что жажда обладания очень напоминает мою ненормальную любовь к Корецкому. Он всегда был для меня чем-то отстраненным – яркий бриллиант, защищенный пуленепробиваемым стеклом в музее. Его душа – вечно загадочная субстанция, которой я пыталась, но никогда не могла окончательно завладеть. Так бывало в моих снах, когда я находила какую-то прекрасную вещь, благодаря которой могла бы измениться вся моя жизнь. А может быть, и жизнь всего человечества в целом. Непонятно, что именно это было – вещь, человек или даже животное. Но оно звало, манило за собой… И я уже практически владела этим прекрасным объектом, как вдруг появлялся кто-то посторонний или хозяин вещи и мешал мне. И мне приходилось срочно убегать, ретироваться. Факт не-обладания этим предметом давил и мучил меня потом еще долгое время. Проснувшись после этого сна, я всегда ощущала странную тоску по чему-то, что опять выскользнуло у меня из рук. Возможно, наяву Корецкий был для меня тем волшебным существом, которое заманивало, завораживало и навсегда ускользало из рук. Говоря о людях, мы часто используем выражение – бездушный. То есть похожий на что-то неживое, на предмет. Но относительно своей любви я нашла новый термин – «слишком одушевленный». Корецкий был красивой, одушевленной вещью, идолом для поклонения, тварью, которая вымотала всю мою душу и теперь умерла, оставив массу нерешенных вопросов.

Адвокат курил и молчал, терпеливо ожидая, пока я смогу снова продолжить деловой разговор. Наконец, я очнулась от своих мыслей и с трудом, будто остатки зубной пасты из перекрученного тюбика, выдавила из себя слабую улыбку.

«Все в порядке. Так что говорит неофициальная версия?»

«Его приятели неслись следом за ним на снегоходе. Расстояние было между ними, ну, может, метров 200 максимум. Глупо, конечно, было гонять с такой скоростью по талому снегу. Так вот они видели, как какое-то странное белое животное – мохнатое и огромное, как оборотень, выскочило на тропинку. И якобы эта «невиданная зверушка» бросилась на вашего мужа и одним ударом скинула со снегохода на острые сучья. Парни в один голос клянутся, что это правда. Предполагаю, что на дорогу выскочила бездомная собака, а Корецкий, пытаясь объехать ее, со всего размаха врезался в дерево. Но что касается ее гигантских размеров, то вряд ли. Скорее всего, ребята дружно обкурились марихуаны».

«Корецкий не выносил наркоты. Он слишком трясся над своим здоровьем. Бедняга был уверен, что будет жить вечно, и прилагал для этого максимум усилий».

«Увы, никто не знает, что день грядущий нам готовит. И, к сожалению, то, что видел ваш супруг в последний момент своей жизни, мы тоже не узнаем никогда. Может, белую кобылу с красными крыльями, а может, святого Петра-апостола. Жаль, конечно, его. Молодой и красивый. Впрочем, вам все это на руку, теперь вам достанется его квартира и кое-что на счетах…»

«Ой, я вас заклинаю, давайте сейчас не будем снова о дележке пирога».

«Хорошо. Я только скажу одну вещь по поводу вас. Можно?»

Я устало кивнула.

«Знаете, вы очень везучий человек. Люди в таких спорных финансовых ситуациях, как у вас с мужем, обычно заказывают, пардон, киллеров».

«То есть окружающие вполне могут подумать что я, пытаясь избавиться от мужа, засунула ему морковь в выхлопную трубу снегохода?»

«Именно так. Потому как в нашем обществе убить ближнего своего из-за трех квадратных метров стало столь же естественно, как справить малую нужду. Технический прогресс может развиваться сколь угодно быстро, но на инстинкты в данном случае это не влияет никак».

«Какие инстинкты?»

«Предположим, кто-то хочет захапать то, что ему по праву не принадлежит. Всем известно, что за это наши предки убивали сразу, без лишних разговоров. Есть вещь, есть хозяин. Этот тандем не терпит третьих лиц. Зов предков в наше время силен как никогда – убивают и за понюшку табаку. Вы не представляете, сколько подобных дел мне попадалось по молодости. Один раз сын вырезал всю семью – мать, отца, малолетнюю сестричку, которую нежно любил… И все ради того, чтобы одному владеть трехкомнатной квартирой. Милый такой мальчик, с большими голубыми глазами. Он мне сказал, что сам не ведал, что творит. Смешно, но я ему поверил. Поверил искренне, отнюдь не для того, чтобы мне как хорошему актеру было потом легче убедить суд в его невиновности. Я поверил в это, потому что на своей шкуре убедился, как это происходит. Когда что-то или кто-то завладевает твоей душой – до убийства всего один шаг. И самое удивительное, что убийцы даже не чувствуют никакой вины, они ведь пытались всего лишь забрать СВОЕ. Как ребенок в детском саду, у которого другой малыш отобрал игрушку, обвиняемый искренне не понимает, в чем он виноват. В принципе нормальная житейская ситуация. Дело в том, что понятие «свое» не имеет никакого отношения к закону, бумагам, праву и т. д. Это вообще мало имеет отношения к социуму, в котором живет «собственник». Как и почему он решает, что имущество или деньги принадлежат ему, я не знаю. Но как только он решает для себя, что это ЕГО, уже ничто не способно этого человека остановить».

«Алчность?»

«Психологически тут все гораздо сложнее. Мне было, к примеру, интересно понять, что двигало тем мальчиком, который уничтожил всю свою семью. Он долго планировал это преступление, покупал подходящие режущие и пилящие инструменты. Мама и сестренка целовали его на ночь, желая «спокойной ночи», а он уже знал, что скоро отрежет им головы. Сестренку он убил в первую очередь, так сказать из гуманизма, чтобы она не видела, как будет вырезать остальных. Кстати, благодаря моим стараниям подсудимого признали невменяемым, и он отделался десятком лет пребывания в психлечебнице».

«А на самом деле он был, разумеется, нормальным?»

«Я считаю, да. У него было нормальное раздвоение личности. Я говорю НОРМАЛЬНОЕ, потому что это присуще каждому из нас. Вот, к примеру, вы, Несси. Положа руку на сердце, скажите честно, неужели вы не хотели, чтобы Корецкий умер или чтобы его убили? Только прошу вас, не лукавьте».

«Наверное, хотела. Но хотеть – это еще не значит сделать».

«Вот видите – хотели! – адвокат от удовольствия хлопнул рукой по хлипкому шатающемуся столику, и кофе, пролившись на салфетку, стал медленно поглощать ее белизну. – А по поводу большой разницы между «хотеть» и «сделать» вы ошибаетесь! Еще как ошибаетесь! Сила мысли, желания настолько материальна, что никогда с точностью нельзя сказать, когда ваше второе Я начнет претворять в жизнь план первого Я. Помните американский фильм, в котором полиция по генетическому анализу определяет преступника еще до того, как он кого-то убил? Так вот, я могу спорить на все что угодно, что лет через пятьсот такая система будет действовать. Но если бы я работал в подобной правоохранительной системе, то изменил бы в корне главную концепцию. Судить человека нужно не за попытку спланировать убийство, а за ЖЕЛАНИЕ, я бы даже сказал СТРАСТНОЕ ЖЕЛАНИЕ».

«Желание чего?»

«Того, что вам изначально не принадлежит. Чья-то жизнь, муж, ребенок, деньги, жизнь, вещь…»

«Но вы ошибаетесь насчет меня. Я не желала ему смерти, не молила об этом бога. Просто я…»

Тут я замялась, не зная, как объяснить, что бывает на свете такая любовь, которую можно вырвать из сердца, только оборвав при этом чью-то жизнь. И что вовсе не деньги были для меня причиной желать Корецкому смерти. И уж тем более не квартирный вопрос.

Адвокат все больше и больше обволакивал меня тонким ментоловым слоем сигаретного дыма, словно угадывая мои мысли.

«Даже если вы не думали об этом серьезно, вы все равно виновны».

«Виновна, виновна, виновна!» – тоненько забренчали вокруг меня невидимые колокольчики. Я вздрогнула и, оглянувшись вокруг, поняла, что около моей головы болтаются китайские металлические палочки, музыка ветра, которая неожиданно громко зазвенела, несмотря на полный штиль. Голые ветки деревьев вокруг даже не шелохнулись. Адвокат, как заезжий фокусник-гипнотизер, пристально смотрел на меня и в такт перезвону открывал и закрывал большим пальцем правой руки крышку своего Zippo – два щелчка быстрых, один – медленный. Два быстрых, снова медленный…

«Вы виновны хотя бы в том, что не отдаете себе отчет в собственных способностях. Как говорят в нашей сфере права и закона, незнание закона не освобождает вас от ответственности. Так вот, вам нужно очень осторожно обращаться со своими желаниями, потому что иногда они могут исполняться лишь одной силой мысли. Вашей, Несси, мысли».

Я искренне засмеялась. Смысл всей его пламенной речи сводился к тому, что гибель моего мужа не была несчастным случаем. Этот говнюк весь разговор свел к тому, чтобы выбить из меня какое-то признание. Интересно, на кого он работает.

«В таком случае, уважаемый адвокат, если ваша «инквизиция будущего» однажды восторжествует, то им придется перевешать всех людей на планете, так как любой смертный хоть раз был грешен в своих мыслях. Если обращаться к библейским истинам, то боюсь, при таком раскладе и камней-то на всех не хватит».

«На всех не хватит, потому что на всех и не надо. Есть особенные люди – такие, как вы и я. У нас сила желания сильнее, чем у простых смертных, в миллионы раз, поэтому к нам, как потерянная на ковре иголка к магниту, тянутся деньги, вещи и люди. В принципе, это специфика всех успешных людей. Но ваша проблема в том, что вы не хотите и не умеете ею управлять».

«Вы умеете?»

«Я умею. А вот вы – нет, поэтому вокруг вас и происходят странные вещи. Вы не знаете, ЧТО именно хотите, и это очень опасно».

«Я устала от ваших туманных намеков. Вы хотите обвинить меня в убийстве? Но для этого нам придется перенестись на те самые полтысячи лет вперед. А что касается давно избитой всеми оккультистами темы «материализации желания», то вы мне напоминаете одного крупного чиновника, известного в узких кругах сластолюбца, который занимался тем, что проводил тендер среди компаний на выполнение госзаказов. Бюджет нашего государства, как известно, резиновый, и воруют оттуда все кому не лень. Поэтому каждая фирма мечтала попасть под его крыло, и я в том числе. Так вот, когда я к нему приходила, чтобы предложить услуги по остеклению нового комплекса жилых домов, он томно смотрел на меня, как кот, объевшийся сметаны, и, поглаживая чуть ниже живота, неизменно говорил: «Несси, дорогая, любое желание исполнимо, любое желание – материально!» Хотите, поклянусь на вашей пошлой вычурной зажигалке, что я не пыталась силой желания притягивать имущество моего покойного мужа? Мне вообще глубоко наплевать на долбаное наследство. Нет, лучше открою вам секрет. Об этом никто не знает. Я собиралась отдать все свое имущество Корецкому и этим окончательное порвать с прошлым».

«Надумали уйти в монастырь?»

«Не обязательно. Я могла бы стать обычным человеком – учительницей, официанткой в кафе, библиотекарем…»

«Забавно, однако».

«Можете смеяться сколько угодно. Неужели вас не напрягает то, что у вас одна рука по локоть в крови, а другая – в говне?»

«Нет, не напрягает. Я учился на юриста, а это синоним ассенизатора, и теперь не вижу ничего зазорного в том, чтобы пожинать плоды. Но вы никогда уже не станете библиотекарем. Можете мне поверить. На вас печать успешного человека, и ее невозможно отскоблить никакими известными мне средствами. А теперь, когда ваше желание убить мужа свершилось, вам все равно придется что-то делать с удвоенным капиталом».

«Смешно обвинять меня, пусть даже косвенно, в убийстве человека, которого я безумно любила. Я не могла желать ему смерти, потому что все время ждала, что он вернется ко мне. Несмотря на весь кошмар, который я пережила, несмотря на всю его подлость… Я бы все на свете отдала за то, чтобы он вернулся ко мне. Вы слишком погрязли в своем канцелярском мирке, который распух от людской мерзости. Знаете, вы похожи на человека, которому дали в руки молоток, и теперь он во всем и вся видит только гвозди. И вы не понимаете, что я – не гвоздь, а существо совсем иного сорта».

Слезы рвались наружу, но я не дала им прорвать последний кордон. Это было бы слишком унизительно. Вместо этого я без приглашения схватила пачку ментолового «Вога» и выбила из нее тонкую, как рыба-игла, сигарету. В пресных глазах адвоката неожиданно сверкнуло искреннее любопытство. Я схватила зажигалку и попыталась прикурить. Но даже в студенческие времена у меня никогда не складывались отношения с Zippo – в моих руках они принципиально отказывались гореть. Палец до боли чиркал по кремню до тех пор, пока действительность вокруг меня резко не изменилась. Солнце исчезло, в ушах раздался резкий металлический звук, напоминающий скрежет тормозов электропоезда, а рот наполнился вкусом алюминиевой ложки. Я не могла пошевелить ни руками, ни ногами, словно они были плотно примотаны скотчем к моему телу. И даже шея отказывалась мне повиноваться. Судя по звукам, доносившимся снаружи, меня куда-то везли в багажнике машины. Вокруг очень сильно пахло мужским одеколоном «Соня Рикель». Было такое ощущение, будто его неделю распыляли в салоне автомобиля. Под тяжестью едкой парфюмерии я стала задыхаться, в висках закололо острой иглой, но я так и не смогла сдвинуться с места. А потом раздался такой дикий, нечеловеческий крик, от которого мой глаз резко дернулся, как будто туда ткнули острым ногтем, и я перестала что-либо видеть от слез. Некоторое время меня болтало во все стороны, а потом машина во что-то врезалась и несколько раз перевернулась. Я крутилась вокруг своей оси вместе с ней, а когда вылетела наружу, то оказалась на сверкающем, залитом ярким солнцем снегу. В глазу зарябило (второй больше ничего не видел), и когда я смогла с трудом его снова открыть, то обнаружила, что рядом со мной лежит окровавленный Корецкий и стонет.

Как ни странно, я даже не пыталась хоть как-то логически объяснить происходящее вокруг. Я лежала с любимым рядом и думала о совершенно посторонних вещах. Размышляла о том, какой Корецкий все-таки деревенский мужлан. За столько лет так и не научился пользоваться одеколоном. Король Вологодчины. До сих пор заливается дорогими ароматами так, словно пшикает в общественном туалете освежителем воздуха. Даже на улице дышать невозможно рядом с ним. Тут Корецкий опять застонал и стал приподниматься. Я не могла вымолвить ни слова – наверное, был заклеен рот, только лежала на снегу и левым глазом (правый так болел, что я не могла его приоткрыть) наблюдала, как он смотрит куда-то в сторону и как постепенно от ужаса перекашивается его лицо. Вначале мне показалось, что к нам подошел какой-то зверь, похожий на белого оленя. Я даже видела его белое с серым брюхо, когда он перешагнул через меня. Но когда зверь отошел, передо мной открылась жуткая сцена – Корецкий, оставляя за собой кровавый след, пытался на руках ползти по тропинке, а за ним усмехаясь шел человек в куртке маскировочного цвета, похожий на лесника. В руках у него была остро заточенная палка. И когда Корецкий приподнялся, чтобы встать, «лесник», словно рыбак с гарпуном, воткнул со всей силы острие палки ему в спину. Нанизав, таким образом, тело моего мужа на копье, незнакомец поднял его, как дорогой трофей, над своей головой. Корецкий извивался на палке и хрипел. Не знаю, сколько времени я пролежала на снегу. Последнее, что я увидела – приближающееся ко мне из космического пространства лицо. Я поймала себя на мысли, что если это бог, то он слишком откормлен для святого духа – толстые щеки затмили собой все небо. Но это был не бог, а адвокат, выросший до небес. Как пушинку он положил меня на ладонь, поплевал в лицо и протер его рукавом пиджака…