Текст книги "Древний мир"

Безмолвная цивилизация Инда

Открытие одной из самых высокоразвитых в Древнем мире и одной из самых загадочных в мировой истории цивилизаций началось с трагикомического эпизода. В 1856 году англичане Джон и Вильям Брайтоны строили Восточно-индийскую железную дорогу между Карачи и Лахором (сейчас это территория Пакистана). Им был нужен материал для подсыпки колеи, и местные жители подсказали выход из положения: близ селения Хараппа возвышался огромный холм, буквально напичканный какими-то древними зданиями из кирпича. Строители пустили на подсыпку десятки тысяч этих кирпичей, и никому сперва и в голову не пришло, что этим кирпичам – более четырех тысяч лет…

Ахеология Индии была еще в зачаточном состоянии, когда сэр Александр Каннингхэм, генеральный директор недавно основанной Археологической службы Индии, зимой 1873 года во второй раз посетил руины Хараппы. 20 лет назад Каннингхэм, прочитав о руинах в записках закоренелого бродяги и дезертира Британской армии, известного под именем Чарлз Мэссон, первый раз увидел это место площадью 6,5 квадратных километров в пойме реки Рави в долине Инда. Мэссон, загадочная личность, настоящее имя которого было Джеймс Левис, натолкнулся на Хараппу в 1826 году, путешествуя по болотистым лесам провинции Пенджаб. «Подавляя все вокруг, – писал Мэссон, – в центре долины возвышались рушащийся замок из кирпича и высокая скала, на вершине которой были руины каких-то сооружений в восточном стиле и остатки стен с нишами. Стены и башни замка были удивительно высоки, однако время не пощадило их, и после стольких лет полного забвения во многих местах были заметны следы разрушения».

В первое посещение эти руины показались Каннингхэму гораздо большими, чем описанные Мэссоном. Сейчас же он не смог обнаружить даже следов замка. Строители железной дороги, прокладывающие колею к недавно законченной линии Лахор – Мултан, использовали прекрасно обожженный кирпич Хараппы для полотна дороги. И действительно, осмотр линии железной дороги показал, что из Хараппы и других древних руин рабочие утащили столько кирпича, что этого оказалось достаточно для прокладки приблизительно 160 километров путей.

Надеясь сохранить то, что осталось от огромного поселения, Каннингхэм приступил к раскопкам. Плачевное состояние руин делало работу чрезвычайно трудной. Однако приложенные усилия увенчались заслуживающей внимания находкой – была обнаружена квадратная печать типа тех, которые использовались древними жителями Хараппы для их личных подписей. На найденной печати, сделанной из черного мыльного камня, был изображен бык с горбом – символ индийского брахманского быка или зебу – в рамке из знаков неизвестной письменности. Странное изображение животного и странные буквы, пиктограммы, так не похожие на индийский санскрит, натолкнули Каннингхэма на мысль о чужеземном, неиндийском происхождении печати.

В последующем Каннингхэм не уделял большого внимания Хараппе. В 1885 году после долгой службы в Индии он ушел в отставку. И только в 1914 году его последователь, ученый и археолог, сэр Джон Маршалл возродил Хараппу, дав распоряжение об изучении памятника. Однако помешала Первая мировая война, и только после 1920 года член Археологической службы Рай Бахадур Дайа Рам Сахни возобновил раскопки в Хараппе, начав с того места, где остановился Каннингхэм. Как и ранее, труд был неблагодарный, и в конце сезона Сахни смог показать своим рабочим только две новые печати.

Первоначальный интерес Маршалла к раскопкам в Хараппе мог бы иссякнуть, если бы не случайная находка, сделанная за год до этого. В 1919 году Р. Банержи, один из индийских служащих Маршалла, исследуя бесплодные пустыни, простирающиеся вдоль южной части Инда, обнаружил в 560 километрах от Хараппы, в местности, называемой Мохенджо-Даро, древнюю буддистскую ступу (святилище). Вокруг ступы, насколько мог видеть глаз, были горы крошащегося кирпича – остатки, как решил Банержи, когда-то процветавшей метрополии.

Раскопки под ступой обнаружили четыре хорошо различимых культурных слоя. Монеты, найденные в верхнем слое, дали возможность определить его возраст – II век нашей эры. В остальных же слоях не было каких-либо предметов, позволивших бы их датировать. Однако в нижних слоях, определенно более ранних, чем верхние, Банержи обнаружил кусочки меди с выгравированными изображениями и три сгоревшие печати из мыльного камня. Одна печать была с изображением растения, и на всех трех были те же самые странные пиктографические знаки.

Банержи сразу вспомнил о печати, найденной Каннингхэмом в Хараппе, правда, она была обнаружена среди остатков древнего города, располагавшегося в сотнях километров к северу. Могла ли здесь существовать какая-либо связь? Чтобы выяснить это, Маршалл отправил печати, найденные в Мохенджо-Даро, в свой центр для сравнения их с печатями из Хараппы. «Это находки из двух мест, принадлежащих одной и той же культуре и относящихся к одному и тому же времени, – писал он позднее, – и они совершенно не вписываются в то, что было известно нам об Индии ранее». Возраст находок, однако, по-прежнему оставался загадкой.

В 1924 году, надеясь, что Международное археологическое сообщество сможет пролить свет на происхождение и возраст печатей, Маршалл представил их фотографии в «Иллюстрэйтед Лондон ньюс», самый популярный археологический журнал того времени в Великобритании. В сопроводительной записке Маршалл отметил важность этих находок для Археологической службы Индии: «Не так часто удается археологам, как это было со Шлиманом при открытии Трои и Микен, обнаружить давно забытую цивилизацию. И сейчас, как нам кажется, мы стоим на пороге такого открытия в долине Инда. До настоящего времени наше знание о прошлом Индии относило нас едва ли дальше, чем в третье столетие до Рождества Христова. Теперь, однако, мы обнаружили новый класс предметов, которые не имеют ничего общего со всем, что было нам известно ранее».

Статья Маршалла вызвала очень быстрый отклик. В следующем же номере журнала появилось письмо А. Сойса, специалиста по Ассирии из Оксфордского университета. Сойс отметил сильное сходство печатей из Инда и печатей, найденных при раскопках древних поселений Месопотамии на территории современного Ирака. За письмом Сойса последовало еще более волнующее послание доктора Э. Маккея, руководителя американской экспедиции по изучению месопотамского царства Киш. В личном письме Маккей писал Маршаллу, что печать, идентичная найденным в Мохенджо-Даро, была обнаружена в земле при раскопках храма бога войны Илбаба и датируется приблизительно 2300 годом до н. э.

Маршалл едва мог сдержать волнение. Теперь был не только определен период существования Хараппы и Мохенджо-Даро – середина третьего тысячелетия до н. э., но и установлено существование торговых связей между городами Месопотамии и Инда. Однако кроме этого Маршалл мог сказать немного. Кто были люди Инда, о чем они писали, как они жили, как было устроено их общество, кому они поклонялись и с кем воевали – ответы на все эти вопросы оставались похороненными в глубине веков.

В 1925 году Археологическая служба Индии организовала интенсивные раскопки. В Хараппе, где разграбление руин строителями железной дороги имело разрушительный эффект, раскопки практически не проводились. Мохенджо-Даро не подверглось такому вандализму; толстые наслоения ила и нанесенного ветром песка погребли под собой и защитили большую часть широко раскинувшегося поселения. Маршалл сконцентрировал свои усилия и ресурсы на наиболее хорошо сохранившемся поселении. Маленький городок с мастерскими, доками и жилыми кварталами возник среди пучков гигантской травы вокруг Мохенджо-Даро. В течение шести лет он был вторым домом для 800 рабочих, команды технических ассистентов и шести официальных представителей Археологической службы. Раскопки вскоре привели к обнаружению основного слоя города. Оказалось, что Мохенджо-Даро был городом с тщательно разработанной планировкой. По всей видимости, он относился к третьему тысячелетию до н. э. Город был разделен на несколько секторов, включая возвышавшуюся цитадель и нижний город. Широкий бульвар в 9 метров проходил через весь город с севера на юг. Примерно через каждые 180 метров под прямым углом его пересекали улицы, идущие с запада на восток. Нерегулярная сеть аллей шириной от 1,5 до 3 метров соединяла концы улиц. Такая же планировка множества холмов, с длинными осями городских кварталов, ориентированных на север и юг, была обнаружена и в Хараппе. Частные жилища находились во всех частях города, как и многочисленные общественные здания. Сооруженные из обожженного кирпича, уложенного, по словам Маршалла, с такой точностью, лучше которой это сделать вряд ли можно, дома возвышались, по крайней мере, на два этажа над основным фундаментом. На первом этаже большинство зданий не имело окон – так же, как и во многих городах Ближнего Востока до сих пор – для защиты от шума, запахов, неприятных соседей и воров. Главная дверь, выходящая на аллею за домом, вела в специальный вестибюль и во внутренний дворик. Вдоль дворика располагались жилые комнаты дома, возможно, с деревянными балконами. Кирпичная лестница вела на верхние этажи и крышу. Через окна, отделанные деревом, терракотой или алебастром, в дом проникали свет и воздух. Многие дома имели свои собственные колодцы. Общественные колодцы находились вдоль главных улиц.

Постепенно возникал образ технически развитой и необычайно однородной культуры. Города долины Инда были построены из кирпича – но не сырца, которым пользовались шумеры, а из обожженного. Этот факт, а также остатки огромных плотин, защищавших города от наводнений, и густая сеть сточных канав ясно свидетельствовали о том, что пять тысяч лет назад проливные дожди в долине Инда были весьма частыми, причем настолько, что обилие воды создавало угрозу городским постройкам. Шумеры могли строить свои города из кирпича-сырца, поскольку дожди в Южной Месопотамии – явление редкое. Жители долины Инда, наоборот, явно имели избыток воды – и это тем более удивительно, что сегодня это одно из самых засушливых мест на планете.

Мохенджо-Даро и Хараппа очень схожи. Они сооружены по одному плану и, вероятно, в одно и то же время. Существует даже гипотеза, что эти города – столицы-близнецы одного государства. Города долины Инда тщательно распланированы и благоустроены. Простота и четкость линий – вот что характерно для них. Широкие – 10–12 метров – улицы были прямые, как стрела. Они пересекались под прямым углом, разделяя города на ровные квадратные кварталы, при этом углы многих зданий, стоявших на перекрестках, были закруглены, чтобы повозки не цеплялись на поворотах. Ни один дом не выступал вперед за «красную линию» зданий. Тупиков и закоулков, характерных для старых городов и на Западе и на Востоке, здесь не было вообще.

При этом улицы, вдоль которых тянулись глухие стены домов и ограды, имели довольно аскетический вид. Не было никаких «архитектурных излишеств», облик улиц лишь отчасти оживляли торговые лавки. Дома были в основном одноэтажными, но встречались и двух-, трехэтажные, с плоскими крышами. В некоторых больших домах археологи нашли глубокие стенные ниши-шкафы, но обычно вместо шкафов использовались большие глиняные кувшины. Везде, исключая разве что совсем нищие хибары, находившиеся за пределами города, имелись ванные комнаты. Ванны, как и дома, делались из кирпича, и стояли они в каждой квартире, независимо от того, каким был дом – одноквартирным или многоквартирным. Предметы, найденные в домах и захоронениях, показали, что люди Мохенджо-Даро и Хараппы пользовались кувшинами одинаковой формы, стандартными медными орудиями. В обоих городах были модны похожие украшения, декорированные богатыми узорами с бусинками из золота, халцедона, терракоты, ляпис-лазури и бирюзы. Жители этих городов обитали в прекрасно спроектированных домах с канализационной системой, в тщательно спланированных городских районах.

Устройство городов долины Инда выглядит таким «застывшим», что создается впечатление, будто они были сооружены раз и на века: археологи практически не улавливают каких-либо изменений городской структуры на протяжении целого тысячелетия существования этих городов! Но могло ли так быть? Представьте себе, что Париж или Лондон, будучи заложенными тысячу лет назад, просуществовали бы всю эту тысячу лет вообще без каких-либо изменений и дошли до наших дней, полностью сохранив облик конца 900-х годов н. э. Возможно ли такое? А вот города Инда, похоже, за тысячу лет не испытали никаких перемен. Единственное, что удалось обнаружить ученым, – это рост городских сооружений ввысь: из-за нарастания культурного слоя приходилось надстраивать ограждения колодцев, внешние стены жилищ, наращивать стенки канализационных стоков.

Благодаря находкам археологов, сегодня мы можем довольно точно представить себе, какими были эти города «при жизни». Здесь были высоко развиты различные ремесла: изготовление бронзовых и медных орудий, гончарное и ювелирное дело, ткачество, строительство. На всей территории Индского государства – а это было именно единое государство, хотя его политической истории мы не знаем, – существовала единая шестнадцатиричная система мер и весов.

В долине Инда выращивались различные сельскохозяйственные культуры, разводился скот. В обширных влажных лесах, подступавших к городам 4–5 тысяч лет назад, водились обезьяны, зайцы, тигры, медведи, носороги, попугаи, олени.

Индские города строились правильными четырехугольными кварталами, с широкими главными улицами. Повсеместно имелись устроенные на высоком техническом уровне водопровод и канализационные стоки. Нигде в Древнем мире подобного не было. За исключением одного: дворца критского царя Миноса в Кноссе. И, подобно дворцу в Кноссе, в просторных каменных домах Мохенджо-Даро и Хараппы не было окон: вместо них была устроена технически совершенная система вентиляции.

Особенностью городов долины Инда было практически полное отсутствие храмов и иных культовых построек, а также дворцов или каких-либо других сооружений, которые могли бы являться местом жительства правителя. А ведь именно храм и дворец – резиденция божества и резиденция владыки – как раз и являются главными и типичными признаками цивилизаций древнего Востока. Но индская цивилизация не знала ни того ни другого!

Что касается храмов, то тут, возможно, лишь пока нет полной ясности: Хараппа была сильно разрушена, а в Мохенджо-Даро, на холме, скрывающем остатки какого-то большого сооружения – может быть, как раз искомого храма, – в последующие века возвели буддийскую постройку. Культовым целям могли служить и знаменитые купальни Мохенджо-Даро, однако они могут быть восприняты и просто как общественные бани. Во всяком случае следует отметить, что омовение в Индии в более поздние времена имело религиозную функцию, из чего следует, что содержание тела в чистоте в городах долины Инда тоже могло иметь культовый смысл и считаться своеобразным обрядом.

Не все ясно и с дворцом. Похоже, что города долины Инда были поселениями приблизительно равных в материальном и социальном отношении горожан, которые и являлись господствующей прослойкой. Им подчинялись те, кто жил за пределами городских стен, – крестьяне-земледельцы, пастухи, рыбаки и т. п. В отличие от превосходных городских домов, эти люди обитали в бедных, непрочных жилищах. Еще один подвластный горожанам слой населения – возможно, рабы – выполнял в самом городе всю необходимую черную работу.

При этом в среде городского населения имелась своеобразная аристократия, дома которой располагались в Мохенджо-Даро внутри укрепленной крепости-цитадели, стоявшей на невысоком холме и отделенной от остальных построек города мощной крепостной стеной. Были найдены и несколько строений внушительных размеров – не то дворцы, не то какие-то административные здания, – но однозначно сказать, что вот здесь или здесь жил правитель города, пожалуй, не возьмется никто. Скорее всего, городом и всей страной управлял совет, аналогичный сенату Римской республики.

Однако многое все еще оставалось неясным в жизни обитателей городов-братьев в долине Инда. Несмотря на многочисленные свидетельства централизованного планирования и общественного управления, Маршалл не мог найти абсолютных доказательств существования правящей элиты – не было найдено ни одного роскошного дворца или изысканного храма. Конечно, здания на холмах Хараппы были сильно разрушены воришками кирпича, однако было очевидно, что некоторые постройки Мохенджо-Даро были гораздо больше, чем это необходимо для жилых помещений. В то же время они не походили ни на храмы, ни на другие общественные здания.

Между тем, продолжали внезапно появляться и совершенно загадочные печати. Ни на одной из них не были повреждены странные надписи. Наиболее важным все еще оставался вопрос, откуда пришел этот изобретательный народ с его пиктограммами и склонностью к городскому планированию. Казалось, что в эти места они со своей высокой культурой упали с неба.

Большинство ранних исследователей культуры Инда приняли внезапное, «из ничего», появление «идей цивилизации» в долине Инда без особых доказательств. С точки зрения истории, это не лишено оснований. Во время третьего тысячелетия до н. э. идеи цивилизации действительно, казалось, носились в воздухе. В Китае, Египте, Шумере и Месопотамии появились процветающие аграрные общества, создавшие культуры с беспрецедентными утонченностью и мощью.

Ученые пытались проследить миграцию людей и культурных влияний из центров великих культур в долину Инда. Однако даже Маршалл, который вначале говорил о «тесных культурных связях» с Шумером, позднее утверждал, что культура Инда принадлежит только древней Индии и, по его словам, порождена самой землей индийского субконтинента.

Как свидетельствуют многочисленные топоры, кремни и другие находки, относящиеся к каменному веку, люди жили на полуострове Индостан (ныне – территории современных Пакистана, Индии и Бангладеш) с первых веков существования человечества. Глядя на карту, трудно понять, как человек пришел сюда, ведь возвышающиеся Гималаи и горы Гиндукуш образуют непреодолимый барьер шириной 240 километров, длиной 3200 километров и высотой примерно 8 километров, протянувшийся вдоль всего северного побережья полуострова. Однако при более тщательном изучении этой горной гряды обнаруживаются многочисленные горные тропки, вырезанные в горах и проложенные реками талого снега.

По этим дорогам бесстрашные охотники-собиратели и должны были проникнуть на юг.

Эти первопроходцы, пробираясь по петляющему ущелью Хайберского прохода и по множеству других троп, шли с северо-запада в долину Инда и холмистую область Пенджаб. Впереди же, с запада на восток, через весь полуостров протянулись джунгли Индо-Гангской долины. Инд и ныне исчезнувший Сарасвати (известный еще под именем Гхаггар-Хак-ра) несли свои воды в долину Инда, протекая с юга Гималаев к Аравийскому морю; на востоке Ганг оставлял извилистый след от Гималаев до Бенгальского залива. Здесь, в густых тропических лесах и болотах, трудно было строить жилища. Мигранты, принявшие отважное решение добраться до плодородной долины Инда, часто погибали в Синдхе, в палящей засушливой земле соляных залежей и карликовых тамарисков, окаймлявших безлюдную пустыню Тар.

Южнее и восточнее располагалось сердце полуострова, огромное континентальное плато Декан. Его разнообразные земли, от густых лесов до суровых неплодородных степей и долин, граничили на востоке и западе с высокими холмами, известными под названием Гхамты, а на севере – с горной цепью Виндхья. Более чем где бы то ни было еще живущие в этих областях должны были бороться с непредсказуемыми муссонными ветрами – холодными и сухими зимой и влажными, знойными и душными летом, – определявшими весь строй и ритм их жизни. Более здоровый и целебный, но тоже очень жаркий климат встречал тех, кто продолжал свой путь на юг, к нижним долинам на побережье Индийского океана, где слоны бродили по лесам тиковых и сандаловых деревьев, а рыба кишела в прибрежных водах пальмовых пляжей.

До самого последнего времени очень мало было известно о происхождении и жизни древних людей, которые жили на этой протяженной территории. Однако после раскопок в Мохенджо-Даро и Хараппе в 20-х годах XX века археологи Пакистана и Индии нашли более 1000 мест с прекрасно спланированными городами, выстроенными из обожженного кирпича, с похожими по стилю гончарными изделиями и изысканными резными печатями. Все это подтверждало существование неизвестной ранее цивилизации, называемой ныне цивилизацией Инда, или Хараппы.

Развалины этих древних поселений разбросаны по территории около 770 ООО квадратных километров, то есть в два раза большей, чем площадь древнего Шумера. Ни одна другая цивилизация бронзового века не распространялась на такие колоссальные пространства. В период расцвета, в конце III тысячелетия до н. э., плотность городов и селений Хараппы увеличивалась от Западной Индии вблизи реки Нармада на краю плато Декан на север через пакистанские области Синд и Западный Пенджаб и на восток через Индо-Гангскую долину к месту, где сейчас находится Дели. Другие селения, сконцентрированные в основном вдоль побережья Аравийского моря, протянулись на запад от дельты Инда к границе с Ираном; несколько изолированных поселений были найдены даже в Белуджистане и Афганистане.

Когда европейцы еще жили в деревнях, а Стоунхендж только строился, хараппцы уже имели одну из самых совершенных систем городского водоснабжения и канализации. В Мохенджо-Даро сеть колодцев обеспечивала его жителей источниками свежей воды на всей территории города. Купальни были практически в каждом доме, а иногда там были и туалеты. Грязная вода текла по разветвленной системе сточных каналов. Так называемая Большая купальня, огромный осевший кирпичный резервуар внутри гигантского строения, была настоящим чудом своего времени. Этот комплекс был расположен в самом центре городского общественного центра и имел глубокий бассейн, заполненный водой.

Используя воду так широко, хараппцы могли быть одним из первых народов, которые, по словам археолога М. Янсена, относились к воде «не только как к предмету первой необходимости, но и как к предмету роскоши, расходуя ее порой даже с расточительностью». Янсен, руководитель немецкого исследовательского проекта «Мохенджо-Даро», описывал руины города с 1979 года. В связи с запретом раскопок он и его команда использовали мягкие, неразрушающие методы исследования, такие как аэрофотосъемка и изучение архивных фотографий раскопок. К сожалению, оказалось, что многие части руин после раскопок разрушились, оставшись только на фотографиях.

Очевидно, ненадежный Инд, часто меняющий свое русло, заставил хараппцев создать источники воды в самом городе. Они вырыли более 600 цилиндрических колодцев в Мохенджо-Даро. Эти колодцы, новаторские и по форме, и по конструкции, были спроектированы так, чтобы быть способными выдерживать глубокие горизонтальные напряжения. Мастера также разработали для стенок колодца кирпич особой формы, суживающийся к концу.

Так же тщательно инженеры сооружали кирпичные платформы для купален. Они возводили пол с наклоном для лучшего дренажа, часто шлифовали края кирпичей для их лучшей подгонки друг к другу, а платформы заделывали в углах комнат. Платформы и туалеты устанавливались напротив внешних стен, там, где вода и отбросы могли стекать вниз в спускной желоб, попадая в городскую очистительную систему. Другие желоба служили для сброса домашних отходов в уличные мусорные контейнеры. Несомненно, для поддержания всей этой системы в рабочем состоянии требовались огромные усилия. Так, необходимо было регулярно вычищать помойные ямы, промывать каналы водой, чтобы не дать жителям задохнуться от запахов, распространявшихся от их впечатляющей очистной системы.

Открытая при раскопках в 1925 году Большая купальня является техническим чудом, уникальным для всей индийской культуры. Этот комплекс включает в себя длинные коридоры и множество комнат, а также бассейн длиной 12 метров, шириной 7 метров и глубиной 2,4 метра. Для того чтобы сделать стенки бассейна водонепроницаемыми, древние инженеры построили стену из уложенных с большой точностью кирпичей, миллиметровые промежутки между которыми заполнили слоем битума толщиной в 2,5 сантиметра (возможно, битум импортировался из Белуджистана). Эта стена поддерживалась еще одной.

Большинство ученых считает, что Большая купальня имела большее значение, чем просто общественная баня. Возможно, жители города совершали здесь обряд омовения, до сих пор часто встречающийся в Пакистане и Индии. Пользуясь своими техническими достижениями, хараппцы могли абсолютно не ограничивать себя в воде – в том, что они считали для себя самой главной необходимостью.

После открытия Маршалла ученые поставили себе трудную задачу – определить происхождение древней культуры, а также понять, каково было ее влияние на более поздние культуру и общество Индии. Результаты их исследований заставили перенести начало цивилизации Индии в глубь столетий, в эпоху неолита, VII тысячелетие до н. э.

Одним из археологов, внесших существенный вклад в понимание богатого наследия Хараппской цивилизации, был неугомонный и глубоко преданный науке Мортимер Уилер. В 1944 году по приглашению вице-короля Индии, лорда Уэйвелла, Уилер находился на борту фрегата, медленно следовавшего в составе конвоя в Индию. Его ожидал пост генерального директора Археологической службы, ответственного за проведение археологических раскопок на территории около 24 миллионов квадратных километров. После выхода Маршалла на пенсию Служба постепенно пришла в упадок – в ее отделениях в Симле в подножиях Гималаев в кабинете директора резвились обезьяны, в то время как служащие дремали в своих офисах.

Бригадный генерал и бывший директор Археологического института Лондонского университета Уилер с удовольствием принял брошенный ему вызов. И хотя об истории Индии он знал не так уж и много, он был большим специалистом во всем, что касалось археологических методов и управления человеческими и другими ресурсами. Обладая огромной, просто демонической энергией, Уилер не тратил времени на реорганизацию и смену администрации групп Археологической службы. Позже, вспоминая свой первый приезд в центр Симла, Уилер напишет: «Я исторг из себя звук, подобный реву быка, и это открыло новую беспокойную страницу в жизни Симлы. Покорно склоненные головы и понимающие взгляды показывали, что теперь в центре будут работать так, как уже многие дни здесь никто не работал».

К 1945 году Уилер уже справился с задачей обучения персонала Археологической службы своему методу – методу систематических раскопок, с акцентом на раскопках по естественным слоям, или стратам, и записью слоя, в котором были найдены те или иные объекты. Чтобы ускорить процесс обучения, Уилер проводил раскопки в квадратных участках, разделенных стенами-промежутками шириной, достаточной для того, чтобы выдержать тачку; четыре стены каждого квадрата предоставляли множество прекрасных возможностей для изучения археологических слоев.

Теперь он обратил внимание на то, что впоследствии стало главным предметом его археологических исследований, – на цивилизацию Хараппы. В Хараппе его любимым делом стало изучение массивного укрепления, построенного из глиняных кирпичей на высоком западном холме, которое он назвал цитаделью.

«Стена, – писал Уилер, – с башнями высотой 9 метров имеет толщину 15 метров, ее следы можно обнаружить везде. Все это – чистый феодализм». Однако отсутствие серьезного оружия – было найдено только несколько топоров, кинжалов, булав и наконечников для стрел, – казалось, свидетельствовало против предположения о военном режиме хараппского общества. Тем не менее, Уилер видел доказательство авторитарного правления в существовании 14 похожих на бараки строений около цитадели – каждый был похож на следующий и удивительно напоминал жилища рабов фараона в Древнем Египте. Присутствие множества округлых кирпичных платформ, в одной из которых нашли предмет, принятый Уилером за деревянную ступку, дало возможность предположить, что жители Хараппы умели молоть зерно и получать муку. В 1950 году Уилер сконцентрировал свои усилия на Мохенджо-Даро, где его захватила загадка массивной платформы – фундамента, прилегавшего к строению, известному под названием Большая купальня. Ранее, в 1925 году, Маршалл раскопал часть этой постройки. Основываясь на ее месторасположении, золе и обожженном угле, найденных в кирпичных каналах глубиной 1,2 метра, пересекающих ее пол, он решил, что это здание было баней с подачей горячего воздуха. Уилеру, однако, каналы казались более похожими на вентиляционные пути. По его представлениям, над ними возвышалась огромная деревянная постройка для хранения пшеницы и ячменя. По проходящим под хранилищем протокам циркулировал воздух, предохраняя запасы зерна от гниения. В Хараппе, у реки Рави, было найдено строение, уже определенное как возможное зернохранилище, и казалось разумным предположить, что в Мохенджо-Даро тоже должно быть такое сооружение.

Уилер назвал эту впечатляющую конструкцию Зернохранилищем и предположил, что оно работало как государственный банк – работники получали определенное количество зерна в обмен на свой труд или изготовленные изделия. Но, несмотря на привлекательность идеи, никто ее не поддержал. Некоторые исследователи говорили, что это здание было недостаточно велико для хранения запасов зерна для всего города; другие, отмечая недостаточность доказательств, ставили под вопрос использование данной постройки в качестве зернохранилища, полагая, что с тем же успехом она могла бы быть и дворцом, и храмом, и правительственным зданием.

Меньше возражений вызвало определение Уилером здания в нижней части города, которое, как он предполагал, было храмом. С самого начала необычная планировка здания свидетельствовала о том, что оно не использовалось в качестве жилища. Войти в него можно было через двойные ворота; внутри, в небольшом переднем дворике по кругу диаметром около 1,2 метра были уложены кирпичи. Далее двойная лестница вела вверх на высоту примерно 2,5 метра к террасе и комнатам, выходящим во двор.

Более красноречивыми были многочисленные алебастровые кувшины и фрагменты скульптур, разбросанные по всему зданию. Так, один такой фрагмент представлял собой голову бородатого мужчины без усов с узкими глазницами, в которых, возможно, были когда-то вложены раковины. Его длинные волосы были скручены в узел на затылке и закреплены обручем. На одном из найденных кувшинов был изображен сидящий человек с похожим лицом. Сделанный из алебастра, этот кувшин был расколот на три части. Обе работы были очень похожи на другую скульптуру (также головной портрет), найденную ранее в другом районе нижнего города Мохенджо-Даро и, как полагали многие ученые, являющуюся бюстом жреца. Как считал Уилер, прекрасные материалы этих скульптурок и мастерство, с которым они были сделаны, свидетельствуют об их ритуальном и церемониальном назначении.