Текст книги "Древний мир"

Начиная с середины 1960-х годов гипотеза Уилера стала терять свою популярность среди ученых. Д. Дэйлс, последний директор Американского археологического проекта, после тщательного изучения скелетов, игравших такую важную роль в теории Уилера, сказал, что даже смешно думать, что какая-то резня была причиной смерти этих людей. «Ни одно тело не было найдено в районе укрепленной цитадели, – писал Дэйлс в 1964 году, – где, по логике вещей, могла происходить последняя битва за оборону этого великолепного города».

Более того, после внимательного изучения археологических находок, связанных со скелетами, Дэйлс объявил, что «здесь нет даже никаких четких доказательств, что эти тела принадлежат одному и тому же периоду». Даже оборонительные стены Хараппы были подвергнуты сомнению. Некоторым ученым показалось, что они были построены не для защиты от врагов, а в основном для сдерживания потоков воды.

Еще более сокрушительный удар был нанесен гипотезе Уилера в 1984 году, когда известный специалист по антропологии К. Кеннеди из Корнелльского университета в первый раз тщательно изучил больше биологические, как он

говорил, чем археологические свидетельства или, по его определению, следы тех травм, что «привели к гибели жертв предполагаемой резни». Уилер и другие исследователи много внимания уделили головным ранениям, нанесенным мечом. Они были обнаружены на скальпах нескольких тел и послужили основанием для гипотезы о массовом убийстве. Но, как определил Кеннеди, на один из скальпов был нанесен удар уже после смерти, спустя довольно долгое время. Другой скальп действительно подвергся удару, но по костям видно, что рана, нанесенная более чем за 30 дней до смерти человека, была залечена и, конечно, не стала причиной его смерти. Кеннеди писал: «Я вижу только один скелет человека с неопровержимыми признаками насильственной смерти, и один этот пример не может быть положен в основу гипотезы о массовом убийстве». Кеннеди сделал предположение, что люди, останки которых были найдены, умерли естественной смертью, а их тела оказались небрежно разбросанными в Мохенджо-Даро, ставшего мертвым, необитаемым городом после гибели цивилизации Хараппы.

Теория о внезапном исчезновении Хараппской культуры после падения ее городов разрушалась как под давлением нового прочтения старых археологических находок, так и под влиянием новых открытий. Одним из таких открытий стал город Пирак, расположенный в 240 километрах от Мохенджо-Даро (по предположениям Уилера – места резни) в Белуджистане. Площадь города была около 10 гектаров. Он возник в самом начале так называемой Темной Ведийской эпохи и процветал в течение 1000 лет ее существования.

В то время как традиционная археология избавлялась от старых концепций, новейшие достижения науки помогали получить объяснения некоторых явлений, беспокоивших Уилера: потопы и драматичный закат городов Хараппы во времена, предшествующие появлению индоариев в долине Инда. Еще в XIX веке археологи находили здесь многочисленные высохшие русла и размышляли, что могло вызвать такие частые изменения течения рек. В 1970-х годах съемки Индостана с космического спутника обнаружили свидетельства грандиозных сдвигов в топографии полуострова, возможно, связанных с тектоническими подвижками, вызванными землетрясениями. Примерно во II тысячелетии до н. э. эти глобальные явления постепенно изменили течение Инда и осушили реку Сарасвати. Эта река, по описанию Вед, была даже больше, чем Инд, и протекала от Гималаев к Аравийскому морю параллельно Инду, только немного южнее.

К 1980-м годам гипотеза Уилера о гибели цивилизации Хараппы под сокрушительным ударом вторгшихся индо-арийских завоевателей окончательно рухнула под тяжестью доказательств ее ошибочности. Стало ясно, что погибла не цивилизация в целом, а лишь города Хараппы, причем не по причине военного вторжения. Когда Сарасвати высыхала, а Инд менял свое русло, по-видимому, множество городов и селений затоплялось. Другие же, построенные на берегах рек, оставались при этом без питьевой воды и путей водного сообщения. Мохенджо-Даро и Хараппа, построенные частично на огромных кирпичных платформах для защиты от потопов, оказались хорошо защищенными также и от больших физических разрушений. Сюда устремились обитатели других мест, покинувшие свои менее удачливые поселения, плотность населения в этих городах резко возросла. По-видимому, появившаяся теснота в расположении жилищ могла быть вызвана перенаселением городов. Хараппское земледелие также страдало как от уставших почв полей, так и от постоянных затоплений. Очевидно, было очень трудно поддерживать земледелие на высоком уровне при столь быстром росте населения.

Сейчас совершенно ясно, что пришедшие в Индию племена ариев застали здесь уже угасающую цивилизацию. Падение Мохенджо-Даро и Хараппы происходило исподволь. Период ухудшения длился, как показывают археологические раскопки, несколько столетий. Немаловажную, а то и главную роль в этом сыграл… обожженный кирпич. Дело в том, что для обжига миллионов кирпичей, из которых построены Мохенджо-Даро и Хараппа, требовалось много топлива. Самый дешевый его вид – дерево. 5000 лет назад долина Инда была покрыта лесами. Затем пришли градостроители и начали вырубать деревья, превращая их в дрова. Тысячелетия пылали угли, а леса редели. Строители, скорее всего, сами и превратили долину в пустыню. А постепенные климатические изменения, возможно, ускорили этот процесс.

Сравнительно недавно антропологи, исследуя костные останки древних обитателей долины Инда, пришли к выводу, что причиной гибели многих из них стала малярия. Эпидемия буквально выкосила жителей многих поселений.

Однако новые объяснения причин заката культуры Хараппы не могли помочь понять, что же происходило на этой земле в последующее тысячелетие, после 1800 года до н. э., в Темную Ведийскую эпоху. Наоборот, загадка становилась еще более сложной. Если народ Хараппы не был уничтожен завоевателями, почему он вдруг исчез, оставив последующим поколениям, как говорил Уилер, «только немногим больше, чем имя»? Как индоарии, воинственные кочевники и скотоводы, создали не только одну из величайших религий мира и великолепную литературу, но и грандиозные города, ставшие символом классической Индии после 600 года до н. э.? Почему они так долго шли к этому?

Традиционный археологический подход не позволял ответить на эти вопросы. Гончарные изделия и другие предметы постхараппских культур были недостаточны для того, чтобы пролить свет на тайну Темной эпохи. Археологи не смогли найти почти никаких памятников ранних индоариев, в частности потому, что эти легкие на подъем пастухи, кочуя, оставляли очень мало следов своего присутствия на пути. Ключ к решению этой задачи и появлению совершенно нового объяснения событий этого периода был найден в результате сотрудничества современных ученых и давно ушедших из жизни поэтов, в процессе не только археологических раскопок и точных анализов, но и размышлений над строками песен, деталями ритуалов и свидетельств древнего мертвого языка. И, подобно истории самой Индии, этот новый подход к раскрытию секретов древности имел глубокие корни.

В 1783 году ученый сэр Вильям Джонс, только что назначенный судьей Британского Высшего суда в провинции Бенгалия, прибыл в Калькутту. В отличие от большинства тогдашних колониальных чиновников, Джонс был всерьез увлечен «этой чудесной страной» с ее экзотическим народом и страстно желал узнать как можно больше о ее культуре. Вскоре с двумя другими своими соотечественниками, также интересовавшимися Востоком, он основал Азиатское общество Бенгалии для изучения истории и культуры этого региона.

Один из его коллег, Ч. Уилкинс, выучил санскрит. Этот язык, на котором были написаны древние редкие и драгоценные манускрипты, на котором говорили и который понимали только священники – брамины, строго охранявшие его секреты, был священным языком индусов. На этом языке их индоарийские предки написали первые религиозные священные тексты – четыре Веды, первая из которых, «Ригведа», стала основанием для гипотезы Уилера о вторжении индоарийских всадников в Хараппу. В 1784 году Азиатское общество опубликовало «Бхагавадгиту» в переводе Уилкинса. Этот текст – философский трактат, посвященный вопросам долга и добросовестности, – был частью большой поэмы «Махабхарата», написанной примерно в 800 году до н. э. Появившись в Великобритании, это первое произведение на санскрите стало популярной классикой во всем мире наряду с поэмой древнегреческого поэта Гомера «Илиада» о Троянской войне.

Сам же Джонс заставил себя приступить к утомительному занятию – изучению санскрита. Постепенно он стал замечать явные параллели между санскритом и греческим и латинским языками. И в феврале 1786 года он сделал доклад в Азиатском обществе. Он говорил, что санскрит, греческий и латинский языки имеют так много сходного в словах и грамматических формах, что «для любого филолога, изучающего эти языки, становится совершенно ясно, что они явно имели один, по-видимому, уже исчезнувший, источник». Затем он пошел дальше, заявив, что и многие другие языки, включая немецкий и кельтский, произошли от этого же древнего языка. Джонс открыл то, что впоследствии было названо индоевропейской группой языков, а кроме того, положил начало, почти совершенно самостоятельно, новой области сравнительной филологии.

В последующие восемь лет Джонс без устали читал, переводил и исследовал древние письменные источники индоариев. Ко времени своей смерти в 1794 году в возрасте 48 лет этот выдающийся ученый сумел возбудить огромный интерес к санскритской литературе не только в Индии, но и во всей Европе, а язык этой литературы стал для многих последующих поколений ученых ключом к постижению волнующих тайн происхождения и истории индоарийских писателей.

«Слова живут столько же, сколько кости», – говорил женевский ученый А. Пиктет в 1959 году. После изучения языков, философии и естественной истории во Франции, Германии и Англии Пиктет попытался понять, кто же были эти индоарии, используя их язык. «Точно так же, как строение зуба несет информацию о происхождении животного, так и отдельное слово может многое рассказать об истории своего возникновения. Таким образом, название «лингвистическая палеонтология» идеально подходит к науке, которую мы имеем в виду».

Археологи по-прежнему пытались извлечь информацию из каждого найденного глиняного осколка, а филологи теперь учились получать сведения, анализируя слова. Например, удивительно похожие слова, означавшие березу, были найдены в санскрите, немецком, латышском, старославянском и английском языках. Это позволило лингвистам сделать заключение, что древний язык, от которого произошли все эти языки, должен был иметь слово, означавшее березу, причем произношение его также должно было быть близко к произношению соответствующих слов в этих языках. Сопоставляя слова, означавшие такие понятия, как лошадь, корова, коза и овца, историки, изучавшие язык, могли делать выводы о культуре и окружении доарийского народа.

Постепенно ученые пришли к выводу, что предшественники индоариев жили в степях Евразии, где-то между современной Южной Россией и Западной Турцией. Говорили они на гипотетическом языке, известном как протоиндоевропейский. Эти люди приручили диких лошадей, занимались скотоводством, став знатоками в разведении крупного рогатого скота, изобрели колесо со спицами и колесницы, запряженные лошадью. Они научились делать оружие и кухонную утварь из меди и бронзы. И вот отдельные группы этих людей, неустанно двигаясь на восток и юг, однажды попали в Индостан.

О появлении этих первых групп говорили их слова, оставленные в наследство последующим поколениям, об этом же рассказывали предметы, найденные археологами. Исследователи заметили в современных диалектах Индостана следы древнего, возможно, досанскритского индоевропейского языка. Это были слова, отличавшиеся от реликтовых слов в языках, на которых говорили обитатели горных районов на севере континента. Они стали лингвистическим свидетельством того, что индоарийская миграция в Индию имела несколько волн, причем первая волна по времени предшествовала или почти совпала с упадком Хараппской цивилизации. Следующие потоки миграции хлынули в Индию не менее чем шесть столетий спустя.

С тех пор как Уилкинс и Джонс впервые продемонстрировали Западу мощь и великолепие санскритской литературы, ученые не переставали ее изучать. В ее основных произведениях, в четырех Ведах и двух эпических поэмах, была представлена уникальная информация о древнейших временах, от которых не осталось никаких других прочитанных или расшифрованных памятников письменности. Однако, конечно, с точки зрения исторической достоверности, эти книги не были бесспорны, так как в них мифы и реальные события были перемешаны без всяких различий.

Первая из Вед – «Ригведа» – содержит 1017 гимнов, которые, по всей видимости, в первоначальной версии были созданы в первой половине II тысячелетия до н. э. Эти поэтические произведения выражали благоговейный ужас перед тайнами Жизни и Вселенной. Брахманы в устных сказаниях передавали их от поколения к поколению. В письменном виде эти стихи появились гораздо позже, самый ранний текст датируется уже XIV веком н. э.

«Ригведа» имеет два своеобразных дополнения – «Яджур-веда» и «Самаведа», содержащие подробные указания и правила жертвоприношений и декламации гимнов. Немного позже появилась «Атхарваведа», в которой были собраны магические заклинания против множества новых демонов и болезней, встречаемых индоариями на их пути через полуостров. После Вед появились две эпические поэмы – «Рамаяна» и «Махабхарата». Веды принято рассматривать как собрание божественных откровений об Истине, а эпос рассказывает о нравственных ценностях и правилах поведения.

Санскритские гимны древней «Ригведы» рассказывают не только о воинственных богах и армиях индоариев, штурмующих укрепленные города и поселения. Они говорят о всеобщих религиозных и философских проблемах, а также и о более прозаических и приземленных вещах. Здесь приведены четыре отрывка, показывающие высочайший уровень и поэтическую красоту этого выдающегося произведения древности.

ВОДЫ ЖИЗНИ

 
Воды, только вы приносите нам силу жизни.
Помогите найти нам пищу, дабы смогли мы
Ценить ее, как огромную радость.
Позвольте нам пить ваши живительные соки,
Как если бы вы были нашей любящей матерью.
 

ГИМН ИГРОКА

 
Никогда не бранила жена, не ругала меня.
Ко мне и друзьям моим была благосклонна,
Игральные кости лишь на одну не сошлись,
И я оттолкнул от себя преданную жену.
Свекровь ненавидит и отринула жена прочь.
Несчастный ни в ком не отыщет сочувствия:
«Как в старой лошади, годной лишь на продажу,
Так в игроке не нахожу пользы».
Теперь другие обнимают жену того,
На чье богатство налетела стремглав кость.
Отец, мать и братья твердят одно:
«Мы знаем его! Свяжите его, уведите его!»
 

НЕБО И ЗЕМЛЯ

 
Небо и Земля, они хороши для всех. В них – Порядок
и Поэзия Пространства. Между двух богинь, двух чаш,
дающих жизнь, чистый бог Солнца движется в соответствии
с законами природы.
Большие, сильные и неутомимые, отец и мать защищают
Вселенную. Эти две половины мира так же смелы и уверены
в себе, как две очаровательные дочери, когда отец оденет их
в прекрасные одежды.
 

ГИМН О СОТВОРЕНИИ МИРА

 
Не было тогда не сущего, и не было сущего.
Не было ни пространства воздуха, ни неба над ним.
Что двигалось чередой своей? Где? Под чьей защитой?
Что за вода тогда была – глубокая бездна?
Не было тогда ни смерти, ни бессмертия.
Не было признака дня или ночи.
Нечто одно дышало, воздуха не колебля, по своему закону,
И не было ничего другого, кроме него.
Мрак был вначале, сокрытый мраком.
Все это было неразличимой пучиной:
Возникающее, прикрытое пустотой, —
Оно одно порождено было силою жара.
 

Ведическая поэзия и религиозные медитации не помогли археологам в определении точных дат и географических реалий. Чрезвычайно интересные с литературной точки зрения описания событий без фиксации их во времени и пространстве были бесполезны для археологов.

Первая такая связь между поэзией и наукой была найдена тем же ученым, который впервые открыл миру сокровища ведийской литературы, – сэром Уильямом Джонсом. Ключ лежал во втором, случайно обнаруженном сэром Уильямом альтернативном названии реки Сон, впадавшей в Ганг далеко на востоке от города Патна. Джонс уже знал два очень важных факта: слияние Ганга и реки Сон когда-то было недалеко от Патны, но затем передвинулось к востоку, а древнее имя Патны было Паталипутра. Таким образом, когда он, читая одно из произведений санскритской литературы, наткнулся на реку Сон, названную рекой с «золотыми руками», или Хиранябаху, он осознал всю глубину и значение своего открытия, как могли это сделать лишь немногие ученые в то время.

Джонс решил перечитать произведения классической греческой литературы, чтобы попытаться найти в них аналогии и возможные связи с событиями, описанными в санскритских памятниках. Он считал, что самый лучший шанс сделать это даст изучение рассказов о точно описанном греками вторжении Александра Великого в Пенджаб в 326 году до н. э. Однако, как оказалось, это вторжение даже не упоминалось в санскритских текстах! Но Джонс обнаружил, что грек по имени Мегасфен, служивший одному из наследников Александра, дал подробное описание двора царя Сандракоттуса и столицы его государства, Палиботхры, расположенной у слияния Ганга и реки Эрранабоас. Если бы Джонс идентифицировал реку Сон, можно было бы отождествить Палиботхру и древнюю Паталипутру. Но это название, Эрранабоас, никак не соотносилось с рекой Сон до тех пор, пока Джонс не обнаружил, что эта река также имела имя Хиранябаху.

Дальнейшие исследования показали, что во времена Мегасфена царь, известный из ведической литературы как Чандрагупта, что соотносится с Сандрагуптосом, другим вариантом имени Сандракоттуса у Мегасфена, правил в городе Паталипутра (Палиботхра). Используя известные данные о правлении Селевка Никатора, правителя во времена Мегасфена, оказалось возможным определить, что коронация Чандрагупты Маури могла бы быть где-то между 325 и 313 годами до н. э. Основываясь на этом и используя перечень царей в ведической литературе, ученые смогли создать некую хронологию последующих исторических событий. Но, конечно, для датировки событий в значительно более далеком прошлом данных было явно недостаточно.

Несмотря на туманность и неопределенность деталей, относящихся ко времени и месту событий, Веды предоставляли внимательному читателю несомненно правдивый рассказ о своих индоарийских авторах, начиная с описания территории их обитания. В стихах «Ригведы» часто встречаются упоминания о пяти реках, давших свое имя Пенджабу (слово «Пенджаб» означает «Пять рек»), однако о реке

Ганг рассказывается только один раз и только в позднем гимне. Последующие Веды помещают родину индоариев гораздо дальше на восток, за рекой Сарасвати в долины Курукшетра в Доабе или на «землю между двух рек», Гангом и Ямуной.

Народ «Ригведы» характеризует себя как энергичных полукочевых пастухов, занимавшихся не только скотоводством, но и немного земледелием для прокорма своего главного богатства – крупного рогатого скота и лошадей. Они верили во всесильных богов, таких как Индра, бог войны, который, скача на своей колеснице и меча молнии, атаковал города и селения, а после битвы любил напиться допьяна сладким святым вином. Они верили и в бога огня Агни, который стал, в силу важности огненных жертвоприношений как для богов, так и для людей, посредником между ними. Таких богов у индоариев было много, причем каждое божество ассоциировалось с каким-либо явлением природы. Через преданность и служение всем этим богам – ритуалы описывались в Ведах почти на каждой странице – верующий стремился обрести единство своей души с богом, с силой, влияющей на людей и богов, с Космосом, старался постичь гармонию рождения, развития, затухания и возрождения. В «Ригведе» это состояние называлось Рита, в более поздних Ведах – Брахман. Только реализация этой вселенской энергии освобождала душу от нескончаемой цепи рождений, смерти и перевоплощений.

Индоарийское общество, описанное в первых Ведах, было разделено на три касты так называемых дважды рожденных – тех, кто прошел через таинства, необходимые для участия в ведических обрядах. Брахманы были экспертами в таких ритуалах, а также жрецами и поэтами. Кшатрии были воинами и вождями племен. Вайшьи, самые низкие из дважды рожденных, становились купцами и ремесленниками.

Со временем ведическая культура интенсивно развивается. В поздних ведических текстах и поэмах описывается использование изделий из железа (в «Ригведе» об этом не говорится совсем), плуга и множества зерновых культур – от пшеницы до риса. С ростом своей численности индоарии расселились на больших территориях, создали смешанные семьи с представителями местных народов. Одновременно росла и конкуренция между кланами и группами кланов, а также между индоариями и аборигенами. Эта конкуренция, включавшая в себя концентрацию ресурсов и применение силы, потребовала усложнения организации общества и его более выраженного расслоения.

В конце концов представители двух главенствующих каст – брахманы и военная аристократия – пришли к выводу, что они могут мирно жить, разделив сферы своей деятельности. Жрецы поддерживали свое превосходство, руководя всем, что было связано с религией и культурой, а каста воинов стала ответственной, кроме дел чисто военных, за политику и экономику. Таким образом, индоарийское общество разделилось на две части – духовную и мирскую, каждая из которых, в свою очередь, имела свою структуру. Ритуалы, обряды и жертвоприношения были разработаны еще более тщательно (и, конечно, систематизированы в ведических книгах), причем акцент делался на демонстрации преданности и верноподданничества кастам брахманов и воинов.

Эта система религиозных, философских и социальных принципов, нравственные нормы жизни, называемые Дхарма – «то, что поддерживает» или «то, что правильно», – стала фундаментом индуизма, который будет определять мышление и поведение индусов как в последующий период классической Индии, так и в наше время. Дхарма была проводником для каждой отдельной человеческой души – атмана – на ее пути к обретению единства, тождественности с Брахманом, источником всего сущего. В бесконечной череде жизненных циклов человек продвигался вперед или отдалялся от мокши, последнего состояния чистоты и освобождения, выхода из цикла перевоплощений. Чтобы достичь его, человек должен был посвящать себя ежедневному совершению обрядов для постижения высот веры, он должен был предаваться медитативным занятиям йогой, должен был внимать своему учителю – гуру и жить праведно и самоотречение.

Но если кто-то терпел поражение на этом трудном пути в данной или предыдущей жизни, карма – закон причины и следствия, действующий во всех жизнях, – настигала его.

В поздних Ведах говорится, что кроме представителей уже описанных каст существуют люди, не обладающие положением и привилегиями дважды рожденных. Эти люди, шудры, самые презренные в обществе, были не только лишены права участвовать в ритуалах просветления, к ним относились как к имуществу высших каст, как к домашнему скоту или утвари. Расслоение индоарийского общества, поначалу основанное на способностях его членов, утвердилось в жесткой наследственной кастовой системе с привилегированными высшими классами и гильдиями ремесленников, а также лишенными всех гражданских прав слугами, названными «неприкасаемые». Каста «неприкасаемых» сохранилась и до наших дней.

Брахманы поддерживали свой высокий статус тем, что только они могли проводить религиозные обряды и руководить совершением ритуалов. Они и только они хранили в своей памяти Веды и передавали их следующим поколениям. Брахманы требовали следовать священным писаниям в каждом возможном случае и при этом взимали немалую плату за услугу найти нужный совет в Ведах. Они оказывали давление даже на всесильных вождей племен, высасывали богатства из класса торговцев и делали все, чтобы шудры, лишенные права участвовать в религиозных обрядах и даже наблюдать их, оставались на дне общества.

Существование этого жесткого, незыблемого разделения общества и власти объясняет одну из тайн Темной Ведийской эпохи – отсутствие больших городов. Когда правящий класс живет в союзе с классом жрецов, а их власть осуществляется так, как определено ритуалом, четким законом, нет настоятельной потребности для создания сложной общественной администрации. Когда накопление богатства строго контролируется, нет необходимости в торговых центрах. Таким образом, в обществе, описанном в «Ригведе», жизнь должна была сосредоточиться в деревнях и религиозных центрах. И действительно, археологические находки, относящиеся к раннему ведическому периоду, подтверждают это.

Таким образом, при изучении Вед может быть получена скупая, но довольно ясная картина процесса развития индоарийского общества. Однако без ответа остается вопрос – а кем же были люди, жившие на этих территориях и противостоявшие индоариям, как все эти народы взаимодействовали друг с другом? По этому вопросу Веды не говорили ничего конкретного, называя всех неариев такими общими именами, как, например, «пани» и «дасуи». Иногда добавлялись презрительные определения типа «темнокожие» или «курносые».

Более внимательный анализ Вед, сделанный лингвистами, показал, что индоарии не всегда так презрительно относились к местному населению. В языке Вед, санскрите, были обнаружены следы дравидийского языка, произошедшего, по мнению многих ученых, от хараппского языка. Такие заимствования из чужого языка могли быть сделаны только после продолжительных и тесных контактов с аборигенами, включая смешанные браки и принятие местным народом ведической религии. Имя одного из ведических героев, как оказалось, происходило от слова «дасуи», или «местный», кроме того, имена нескольких брахманов в поздних Ведах определенно неарийского происхождения.

Археологи проводили раскопки, стараясь расширить полученные из Вед знания об индоарийском обществе и установить, какие народы были врагами индоариев. Результаты их исследований вначале показались очень странными. Большинство ученых пришло к выводу, что никакого военного противостояния не наблюдалось вовсе, а было сокрушительное подавление культуры местного народа, кто бы он ни был, индоариями. Целый ряд археологических находок – клады медных изделий, обломки керамической посуды и материалы начала железного века – все подтверждало этот вывод. Идея расценить эти находки как оставшиеся следы стремительных кочевников была легко опровергнута.

К 1951 году в Доабе и Центральной Индии было отрыто 37 кладов медных орудий. Так как найденные предметы сильно отличались и по форме и по функциям от подобных вещей, найденных в Хараппе, а датировались они примерно периодом появления индоариев в долине Ганга, многие ученые пришли к выводу, что это – еще одно подтверждение наступления господства индоарийских пришельцев на этих территориях. Однако и в этом случае последующие открытия опровергли такие удобные и логичные построения. С помощью современных методов определения возраста предметов было установлено, что некоторые из этих кладов были оставлены примерно в 2650 году до н. э. – задолго до пришествия индоариев, случившегося около 1800 года до н. э.

Другой пример того, как поиск подтверждения теорий об индоариях приводил к совершенно неожиданным результатам, дает история, случившаяся с Б. Лалом, служащим Археологической службы Индии, учеником Уилера. В начале 1950-х годов Лал решил проникнуть в глубь Ведийской эпохи, которую он называл «одной из самых интригующих загадок индийской археологии». Он хотел узнать истинную правду об индоариях; гидом на этом трудном пути для него стал их эпос, «Махабхарата», рассказывающий о борьбе между пятью добродетельными принцами и их злобными кузенами за богатое и цветущее царство. После идентификации более 30 мест, связанных с этой историей, Лал приступил к систематическим раскопкам.

Конечно, прежде всего он нашел гончарные изделия – то, что наиболее часто остается в земле после любого народа. В самых древних культурных слоях в местах, указанных Лалу ведическими текстами, он нашел керамику, явно отличающуюся от всего, известного ранее, – «прекрасные серые изделия, украшенные узорами черного цвета». Такие кувшины, датируемые первой половиной I тысячелетия до н. э. и названные «раскрашенной серой керамикой», были найдены почти во всех ведических местах от Пенджаба до Доаба.

«В этой керамике, возможно, мы найдем ключ к раскрытию тайн Темной Ведийской эпохи», – думал Лал.

Подобно тому как Уилер, найдя скелеты, придумал целую историю о военном вторжении и массовых убийствах, так и Лал и его коллеги решили, что изменение стиля керамики свидетельствует о появлении нового народа. Раскрашенная серая керамика отличалась от найденной в Хараппе – она была сделана из лучшей глины, тщательнее обожжена, более изысканно украшена, а формы ее, после гончарного круга, были более изящны. Примерно в VI столетии до н. э. на смену серой керамике пришли «северные черные полированные изделия» периода классической Индии.

Ясная датировка и бесспорная узнаваемость этого стиля керамики – все поддерживало традиционный взгляд на Ведийскую эпоху: культура «серой раскрашенной керамики», по-видимому, индоариев, вытеснила Хараппскую культуру, а позднее, в свою очередь, сменилась культурой народа «северных черных полированных изделий». Были найдены и другие доказательства этой гипотезы. Остатки «серой раскрашенной керамики» находили вместе с костями коней и свидетельствами производства железа, появившимися на полуострове примерно в это же время.

Таким образом, Лал и другие ученые создали яркий и живой образ индоариев – прекрасных воинов, всадников, освоивших производство железа и железных изделий, пользующихся прекрасными кувшинами и чашами из серой керамики, – народа, стеревшего с исторической арены народ Хараппы.

Однако другие археологи заметили, что «раскрашенная серая керамика» не была найдена нигде за пределами Северной Индии. Трудно представить, что индоарии принесли свои кувшины с собой в Пенджаб, не оставив ни малейших следов керамики на своем пути. Объяснить этот факт можно было только так: «раскрашенная серая керамика» была не достижением пришедших захватчиков, а продуктом эволюционного развития местного народа, жившего в этих местах, возможно, в течение довольно долгого периода.