Текст книги "В синем городе"

Двое суток пути тянулись долго. Унылый пейзаж за окном, бескрайняя заснеженная степь, заброшенные аулы, развалины домов, горластые торговки на полустанках, побирушки, бедно одетые дети, предлагающие кумыс и печеное тесто – баурсаки, и снова степь… В купе несколько раз сменялись пассажиры. Наконец на третьи сутки пути, когда уже проехали границу, Наташа осталась одна. Семья, которая почти сутки ехала с ней, вышла на одной из станций. Вагон был полупустой. Предновогодней суеты еще не было. «Затишье перед бурей», – пояснил ленивый проводник – молодой азиат, разносивший чай.

Под вечер на одной из больших железнодорожных станций двери купе отворились, и на пороге появилась высокая стройная женщина в дорогом элегантном пальто, с блестящими, гладко зачесанными рыжими волосами и красивыми светло– зелеными глазами. Она приветливо поздоровалась с Наташей и, извинившись за беспокойство, стала раскладывать вещи по местам.

– Я вас не разбудила? – спросила она вежливо.

– Нет. Я не спала, – ответила Наташа.

– Тогда давайте знакомиться. Оля, – протянула она маленькую теплую руку, и Наташа, улыбнувшись, ответила ей на рукопожатие. Этот простодушный жест каким-то неожиданным образом расположил к себе. И Наташа, до этого равнодушно созерцавшая окружающих, стала внимательно наблюдать за своей новой попутчицей. За окнами сгущались сумерки. Оля достала пакет с продуктами и стала выкладывать на стол сверточки, баночки, приглашая Наташу к столу. Проворные ухоженные руки новой попутчицы ловко нарезали и раскладывали ломтики сыра, запашистой розовой ветчины, домашние пироги. Все это так красиво и аппетитно было разложено на салфетках, что Наташа впервые за несколько последних дней ощутила здоровое чувство голода и вспомнила, что за время пути она почти ничего не ела. Она очень удивилась, узнав о том, что пироги, которыми угощала свою новую знакомую Ольга, пек ее муж. Еще больше удивилась Наташа, когда в ходе беседы выяснилось, что Оля – многодетная мама и они с мужем воспитывают пятерых детей. В центре стола как бы сама собой появилась и бутылка превосходного сухого вина. Сначала они выпили за знакомство, потом разговорились как две давние приятельницы. Оля была настолько обаятельным собеседником, что Наташа незаметно для себя доверилась ей и рассказала о себе, о своей жизни.

– Смотрю я на тебя (они незаметно перешли на ты), Наташа, и удивляюсь. Красивая женщина, умная, образованная. Какое у тебя образование, кстати?

– Высшее, экономическое. Красный диплом…

– И ты, молодая женщина, с блестящим образованием, позволяешь себе быть личной собственностью мужа? Этакой «Душечкой!» То, что произошло с тобой, должно было случиться. Ты не его потеряла, ты потеряла себя. Вот что я тебе скажу, моя девочка. В этот мир мы приходим в одиночку и уходим так же. Твою жизнь за тебя никто не проживет, как и ты не проживешь ничью. Как бы ты ни любила своего близкого человека, он всего лишь твой попутчик – не больше. В этой жизни у каждого своя дорога. Твой муж прошел рядом с тобой часть какого-то пути, а дальше, видимо, ему – в другую сторону. Не цепляйся за него. Если суждено тому случиться – не удержишь. Пути Господни неисповедимы. Может быть, за поворотом где-то его поджидает другая попутчица, а может быть, он ее уже нашел. Отпусти его с Богом. В любом случае, если ушел, значит, не любил по-настоящему. А раз не любил, то и жалеть не о чем. Отпусти только без обид и претензий. Легко. Любя. Мужей можно менять, сколько угодно, поверь, а вот себя не поменяешь, себя можно только исправлять. Займись лучше собой. Устройся на работу. Поменяйся внешне. Кардинально. Придумай новую прическу. Долой гульку! У тебя ведь роскошные волосы. Постригись в конце концов. Сделай макияж. С такой внешностью и такими данными, как у тебя, дорогая, можно еще в конкурсах красавиц участвовать. Ведь тебе еще и сорока лет нет. Наташа! Срочно менять все! И мужа тоже. Он устал от тебя, вероятно, а ты – от него. Ваши пути разошлись. Возможно. И в этом нет никакой трагедии. Прими лучше все как есть и прости. Как в песне. Помнишь, у Игоря Николаева?.. «А ты его прости, прости и отпусти, даже безумно любя», – пропела она. – И верь в свое счастье. Однажды нам уже посчастливилось, мы выиграли лотерейный билет – жизнь. И надо радоваться каждому ее мгновению и благодарить Бога за этот роскошный подарок. Еще все успеешь. И детишек нарожать, и нежность и ласку подарить любимому. Кстати, врачи что говорят по этому поводу?

– Они говорят, что надо ждать, что есть надежда. Только я уже ни во что не верю. Столько лет…

– А ты верь, верь, дорогая. – Она придвинулась к Наташе поближе. – Ты знаешь, во сколько лет я своего первенца родила? В сорок. А последнего – в сорок пять.

Увидев, как округлились у Наташи глаза, она продолжила с улыбкой:

– Да-да, девочка моя, мне уже пятьдесят в следующем году, знаю, что никто не скажет, а, между прочим, в жизни моей тоже было много чего. Пятнадцать лет я боролась со своим бесплодием. Врачи поставили диагноз, в силу которого я даже и мечтать о детях не имела права. Тридцать девять лет мне было, когда я усыновила своего старшенького – Димочку. Чего мне это стоило! В нашем государстве с нашими законами… Сама понимаешь, сколько препятствий пришлось преодолеть. Так вот, совпадение это или Божий промысел, но как только я с малышом переступила порог своего дома, в тот же день и забеременела.

– И что же, потом каждый год по ребеночку? – с удивлением спросила Наташа.

– Да нет, – рассмеялась Оля. – Детей пятеро: два моих, два – второго мужа, а один – общий. А все – наши, любимые, самые-самые. Все шестеро! Шестой – муж! – рассмеялась она. – Он тоже большой ребенок. Ну куда я без них?!

Еще больше удивилась Наташа, когда узнала, что Оля пишет стихи, увлекается графикой, является председателем женского клуба, занимается благотворительностью, выращивает цветы и успешно занимается бизнесом.

– Сейчас как-то модным, что ли, стало прятать свою духовную лень под затасканным словечком – «депрессия», – немного помолчав, продолжила Оля. – Таким инертным особам – приверженцам этого новомодного состояния я бы порекомендовала познакомиться и с не менее новомодной теорией, согласно которой все события в нашей жизни – и хорошие, и плохие – мы творим сами. Когда мы утром подходим к зеркалу и видим свое отражение, которое нам не нравится, мы, естественно, огорчаемся. К сожалению, время не работает на нас. «Какой ужас!» – восклицаем мы и на весь день себя программируем. «Как я хороша! Я просто неотразимая красавица!» – вот что надо говорить. Поверь, такой неотразимой красавицей ты будешь и в этот день, и в другой, и всегда. Если ты ждешь, что с тобой что-то случится: ты заразишься гриппом, потеряешь кошелек, тебе изменит твой муж и предаст любимая подруга – с тобой именно это и произойдет не теперь, так после. Нельзя программировать себя на неприятности. «Я – счастливая женщина, у меня все получится» – эти положительные посулы надо повторять для себя по нескольку раз на день. Я сама заинтересовалась этим подходом, когда прочитала бестселлер американской целительницы Луизы Хей. «Исцели себя сам» называется. Конечно, не все там близко и понятно было моей славянской душе, но кое-что для себя я взяла на вооружение. Такой, например, принцип, как «я избавляюсь от старого и расчищаю место для нового». Нельзя сидеть на одном месте и ждать, когда кто-то о тебе позаботится, чтобы сделать тебя счастливой.

Они помолчали немного.

– Прочти что-нибудь, – попросила Наташа. Она заметила, как посветлели Олины глаза, как заструился из них теплый, ласковый свет. Оля коснулась руки Наташи и начала тихим голосом читать:

Оставь дождям оплакивать свой гнев,

Прорви порочный круг обид колючих!

Ведь это для тебя с небесной кручи

Ночь звездопадный начинает сев.

Она посеет нежность и тепло

Любви, прогонит твой разлад с собою,

И душу залатает от пробоин,

И станет в ней, как в горнице, светло.

И ты друзей на праздник пригласишь,

И недругов в почетный круг посадишь,

И все сожженные мосты наладишь

На празднике излеченной души…

– Знаешь что, Наташа, приезжай ко мне Новый год встречать! У меня хороший большой дом. Свекровь-мама, с которой мы очень дружны. И это – тоже подарок судьбы, я ведь в детдоме воспитывалась. Я подарю тебе свой сборник стихов. Приезжай. Позвонишь – я тебя встречу. Давай допьем вино и спать пора, уже заполночь. А мне через четыре часа выходить. Как время-то пролетело незаметно!

Они обменялись телефонами и адресами. Но уснуть еще долго не могли, разговаривали. Наташа рассказала о своей поездке и встречах, поделилась своими невеселыми впечатлениями.

Оля сочувственно слушала, не перебивая. Затем тихим голосом сказала:

– Девочка моя, дважды в одну реку вступить нельзя. Не надо жалеть о прошлом, возвращаться к нему, как и не стоит заглядывать в будущее. Учись жить сегодня, сейчас. И любить этот мир, эту жизнь. Какой бы она ни была, она все равно прекрасна…

– В синем городе белый снег,

В синем городе вновь зима…

Мы не виделись целый век,

Значит, город сошел с ума.

И в безумную пляску звезд

Вовлечен он в который раз,

Поседевший от белых слез,

Навсегда потерявший нас…

И все-таки, не надо тех жалеть,

Кому дано, что прочим неизвестно –

От жара мимолетного сгореть,

От холода внезапного воскреснуть…

– Продекламировала она задумчиво. – Наташа, а в Крыму зима так и не началась. Такая теплынь стоит, что даже почки на деревьях вот-вот распустятся, и сады зацветут. Не верится, что через две недели Новый год наступит…

Последние Олины слова утонули в мягком обволакивающем тумане. Впервые за столько дней Наташа крепко заснула.

Она проснулась от ярких солнечных лучей, бьющих в окно вагона. Колеса мерно стучали, вагон мягко покачивало, и Наташа, блаженно закрыв глаза, собралась было еще немного подремать, но тут же подскочила, протирая глаза. Она взглянула на часы. Стрелки показывали начало девятого. Полка напротив была пуста, двери в купе закрыты. Значит, Оля уже вышла в Джанкое, а Наташа так крепко спала, что даже не услышала. Жаль, что не довелось попрощаться. Наташа раздвинула шторы и посмотрела в окно. Поезд шел по крымской земле. Мелькали дачи, дома, голые деревья, виноградники. Повсюду, насколько хватало глаз и вдоль железнодорожного полотна сплошным густым ковром расстилалась молодая, сочная, ослепительно зеленая трава. А над всем этим великолепием простиралось высокое, ясное, густо– синее крымское небо, на фоне которого все, что мелькало за окнами, казалось ярким, игрушечным, как на лубочной картинке. Наташа смотрела, не отрывая глаз, на это великолепие за окном. Ей захотелось петь, и она тихонько запела, подставляя свое лицо молодому солнечному свету и удивляясь необъяснимому новому чувству, зарождающемуся в душе. Она еще не знала, что ожидает ее, но в одном была уверена, что это будет совершенно иная, новая жизнь.

Поезд поворачивал. Солнечные лучи преломились, сместились и заиграли золотистыми бликами на белом листе бумаги, исписанном мелким красивым почерком. Наташа взяла в руки листок. Это было стихотворение, оставленное Олей:

Я ощутила теплоту Любви.

Она во мне, словно дитя, толкнулась,

И я от светлой радости проснулась,

И тихо прошептала ей: Живи!

Живи во мне и здравствуй, твой покой

В душе своей ничем я не нарушу,

Храни мою израненную душу,

Врачуй ее целительной струей.

Мне ничего не надо для себя –

Лишь быть всегда в Твоей великой власти!

Что может быть еще прекрасней счастья –

Как откровенье обрести Тебя!

2005 г.

Сенполия

(невыдуманная история)

(Рассказ)

Без четверти шесть в моей квартире нервно и настойчиво зазвенел звонок. Не открывая глаз, я нащупала телефонный аппарат на тумбочке у кровати и сняла трубку.

– В этом доме дадут когда-нибудь поспать! – заворчал спросонок мой сердитый муж и, нахлобучив себе на голову подушку, тут же захрапел, повернувшись на другой бок.

– Алло! Алло! – раздался в трубке срывающийся голос моей кумы Лариски, – Наташка!… Прости!… Ты спишь?…

– Уже нет, – сонно проворчала я.

В трубке что-то забулькало. Сквозь бурный поток слез, перемешивая обрывки фраз, моя подруга просила меня немедленно приехать к ней.

– Лариска,… ну что опять случилось? – сонным голосом протянула я, протирая глаза и убирая волосы с лица. – Давай спокойно и по порядку.

В течение нескольких минут в трубке были слышны лишь одни рыдания и обрывистые фразы:

– Быдло!… Быдло!… Я его ненавижу, ненавижу! Алкаш проклятый!… Он меня побил!… Все! Все! С меня хватит! Я его выгнала!… Навсегда!… Наташка! Мне плохо! …Наташка!… – И опять рыдания, – Приезжай, Наташка, я сейчас умру… Наташка!…

Ехать в шесть часов утра мне не хотелось, зная наперед весь уже знакомый мне сценарий Ларискиных истерик по поводу очередного выпроваживания ее альфонса, тем более, что, просидев допоздна над сложным редакционным материалом по Центру космической связи, я чувствовала себя разбитой и не выспавшейся, а до работы оставалось еще добрых три часа. Но убеждать мою куму Лариску в том, что нашу встречу надо отложить до вечера, было бесполезно. Она требовала немедленного моего приезда в качестве неизменной своей «жилетки», на которую так много уже было пролито ее горьких слез, что сухого места не осталось.

– Хорошо, Лариса, я буду у тебя через час, – пообещала я и положила трубку. Через час не получилось, так как мой Сережка, испорченный в детстве дурным примером мужского культа в семье, требовал к себе слишком много внимания:

– Где мои носки?

– Там, где ты их бросил вчера.

– Я имею ввиду чистые…

– В шкафу, разумеется.

– Подай мне часы.

– Возьми на тумбочке.

– А ты на что?

– А больше не на что?

– Разговорчики в строю!…

Лениво переругиваясь, скорее по привычке, мы наконец расстались, чмокнув друг друга на ходу. Сережка умчался в сторону своего КПП, а я уже тормозила за углом нашего дома проезжающую мимо маршрутку, чтобы успеть до работы хотя бы на пятнадцать минут забежать к своей непутевой подруге.

Давняя школьная дружба связывала нас с Ларисой и крепла с годами, несмотря на столь разные наши судьбы. И если на свою судьбу до сегодняшнего дня мне грех было обижаться, то судьба Ларисы не баловала ее особой лаской, испытывая ее на прочность суровыми жизненными испытаниями. Она рано осиротела, если не считать отца, который бросил их с матерью, когда Ларисе было чуть больше года. Девочку в основном воспитывала бабушка, так как маме приходилось много работать – отец скрывался от алиментов, и вместо ожидаемых скудных переводов чаще всего приходило короткое сообщение о том, что адресат выбыл. Мама работала инженером на одном из крупных предприятий города и часто уезжала в командировки. Ларисе было десять лет, когда с мамой случилась беда: в одну из последних своих командировок мама уехала и не вернулась, попав в автомобильную катастрофу по дороге в аэропорт в далеком чужом городе. Среди вещей, привезенных вместе с мамой, был пушистый розовый заяц, подарок, который везла мама своему ребенку. Все эти ужасные несколько дней девочка не расставалась с игрушкой. Глаза ее были сухи – она не плакала, а только крепко-крепко прижимала к себе нелепо яркого розового зайца, и когда у девочки осторожно попробовали забрать его, она страшно закричала, забилась в истерике, затем слегла. В те тяжелые дни я не отходила от нее ни на минуту и даже спала рядом в кресле, пока Лариса не поправилась. Моя мама готовила нам на двоих – наши мамы были подругами, и жили мы тогда в одном доме и на одной лестничной площадке. Через несколько лет умерла и бабушка, оставив внучке двухкомнатную квартиру в центре города и сберкнижку на небольшую сумму. Все сбережения, которые бабушка всю жизнь откладывала на «черный день», «сгорели», когда развалилось большое крепкое государство. Лариса только и успела купить на них две полки для книг и журнальный столик. К этому времени она уже закончила медучилище и работала процедурной сестрой в одной из городских клиник. И все же, несмотря на тяжелые испытания, Лариса не растратила оптимизма и душевного тепла. Наплакавшись над очередной какой-нибудь своей неудачей, она тут же о ней и забывала.

Природа щедро одарила ее добродушием, умением сочувствовать и переживать чужую боль, как свою. Она могла плакать, как ребенок, над каждой раненой и больной собакой, и в доме ее постоянно проживало сразу несколько бездомных животных, которых она выхаживала, скармливая им скромные запасы своего холодильника, и люди, зная ее доброту и отзывчивость, подбрасывали ей бездомных кошек и собак «до кучи». «Скорая помощь», – называли ее соседи, и не было дня, чтобы не неслась она со своим фельдшерским чемоданчиком в какую-нибудь квартиру мерить давление или делать укол, засиживаясь потом допоздна у какой-нибудь больной одинокой старушки, выслушивая грустные исповеди, вздыхая и вытирая наворачивающиеся на глаза слезы. Сердобольная моя Лариска! Она не выносила одиночества, а в личной жизни ей не везло, хоть и была она и собой хороша, и хозяйка образцовая. Жизнь научила ее рано заботиться о себе: она прекрасно шила, обвязывала и себя, и подруг, и всех своих крестников, умела красиво, творчески накрыть праздничный стол, да и в любой компании была душой – неутомимой выдумщицей всевозможных шуток и розыгрышей. Но личная жизнь так и не сложилась с тех пор, как не вернулся с афганской войны ее Алешка Ерохин – первая и единственная любовь в ее жизни, а уж готовы были к свадьбе и кольца, и платье. С тех пор было у нее несколько неудачных попыток устроить свою личную жизнь, но все они заканчивались одинаково. Отгуляв поочередно на свадьбах всех своих подруг, она постепенно сменила роль свадебной подружки на роль кумы, своих детей так и не завела, перейдя в разряд старых дев и краткосрочных любовниц.

Не успела я нажать на кнопку звонка, как дверь тут же отворилась, и Лариска, взъерошенная и заплаканная, схватила меня за руку и втащила в квартиру. В комнате у нее царил непривычный беспорядок: постель была разобрана, вещи валялись на полу, словно Мамай воевал здесь всю ночь. Мамай, по имени Валера – последний Ларискин любовник из серии «болтающихся в проруби»,– мыкался « от одного берега к другому». Он неделю жил у Лариски и клялся, что подал на развод со своей «мымрой», потом исчезал на неделю, потому что мирился с «мымрой», и так продолжалось уже больше года как в мыльных бразильских сериалах. Каждый раз в свое новое возвращение сей блудный «сукин сын» дарил Лариске какую-нибудь безделушку, клятвенно заверяя ее, что пришел навсегда и раскладывал в ванной свои бритвенные принадлежности. Очередной непродолжительный «медовый месяц» как всегда заканчивался в лучшем случае скандалом и разводом, в худшем – как в теперешнем – дракой и тем же разводом. И так продолжалось до бесконечности.

Наплакавшись вдоволь на моем плече, Лариска схватилась за чайник, но я ее остановила, взглянув на часы и охнув. Почти скатившись по лестнице, уже на первом этаже я крикнула подруге, что еще зайду, и помчалась через улицу, а затем дворами к высокому серому зданию – редакции газеты, где я работала. И, как назло, у двери своего кабинета столкнулась с шефом, который меня уже разыскивал, сердито поблескивая очками и поминутно поглядывая на часы. Пришлось на ходу сочинять оправдание, что ездила, якобы, за детьми в деревню, (хотя забирать их собиралась еще только через неделю).

– Наталья Леонидовна, вас ожидал посетитель да так и не дождался – оставил вам папку с бумагами на столе, – строго проинформировал меня шеф.

Я рыбкой скользнула в свой кабинет и притворила за собой дверь. На моем столе уже разрывался телефон.

– Алло! – сняла я трубку.

– Наташка, это я, – раздался в трубке виноватый голос моей подруги, – как ты? Тебе не попало?

Не успела я что-либо ответить, как она, перебивая меня, затараторила о своих планах, которые она каждый раз строила, выпроваживая своего Валеру. На сей раз она «уезжает на заработки в Германию – в Баден-Баден какой-нибудь, например, – будет жить в качестве гувернантки у какого-нибудь колбасника, нянчить его детей, а колбасник вдруг окажется вдовцом или разведенным – всякие ведь бывают случаи…»

– Лариса! – кричу ей в трубку, – меня выгонят с работы, потом из дома, и мы вместе поедем работать гувернантками-колбасниками! А пока… дай мне работать – у меня весь стол завален бумагами! Я забегу к тебе. Пока!

Я кладу трубку и перевожу дыхание. Светлана Алексеевна смотрит на меня из-под очков и прячет улыбку:

– Кофе хочешь? Я сейчас поставлю. Тебе не повредит одна – другая чашечка, да и пирог я вчера пекла – угостить тебя хочу.

Я развожу руками, оглядывая свой заваленный стол.

– Успеется, – смеется она, доставая чашки.

Рабочий день начинается хорошо! Ничто так лучше не восстанавливает трудоспособность и не поднимает настроение, как чашечка душистого кофе, заваренного нашим завотделом Светланой Алексеевной, способной печь такие кулинарные шедевры, как песочный пирог с орехами и черносливом!

– У Ларисы опять проблемы с Валерой? – спрашивает она, разливая кофе и пододвигая мне тарелку с пирогом. – Жаль девочку – не везет ей в личной жизни.

Светлана Алексеевна – наша «шкатулочка с секретами» – большая умница и добрая душа.

– Да, – киваю ей, – что поделаешь! Я уж ей сколько раз говорила: не трать на него время. Балабол и пустобрех! Не такой мужчина тебе нужен. Пристроился удобно между двумя женщинами и морочит головы обеим. Не будет с него толку. Ну какой это муж! Да и не уйдет он от жены – что он, дурак что ли! Она ж его содержит: кормит, поит, одевает. Ну и что с того, что «старая кошелка», зато очень удобная. А Лариска ему, как игрушка для утех. Кстати, как Вика? Пишет? Звонит?

– Вчера только говорила с ней по телефону. Слышно лучше, чем у нас по городу. И связь у них надежнее – вот так! Кричит в трубку: «Людвигсбург на проводе! Мамочка, я хочу домой!» – Что-нибудь случилось, дочка? – спрашиваю. – «Нет,– говорит, – просто хочу домой и все. Соскучилась». – Обещают отпуск через пару месяцев. Учила – учила пять лет, чтобы чьих-то детей в чужой стране нянчить – нянечка с высшим образованием, – вздыхает Светлана Алексеевна и погружается с головой в работу. – Кстати, мужичок тут один приходил без тебя, – спохватилась она, – вон папка у тебя на краю стола. Потоптался – потоптался. Нерешительный такой. Оставлю вам, – говорит, – историю любви – может чего напишете, а нет – так выбросите в корзину. Подождал да и ушел, сказал, что зайдет еще. Да еще сказал, что история-то про заморскую невесту – не просто так, – подмигнула Светлана Алексеевна. – Полистай на досуге, – добавила она и сняла трубку – телефон звонил почти не умолкая – такой выдался напряженный день.

Пухлую папку, оставленную мне незнакомым посетителем, пришлось прихватить домой – на работе руки так до нее и не дошли. Сережка встретил меня в дверях с поварешкой в руке:

– Где тебя носит? Порядочные хозяйки домой авоськи с продуктами несут, а она опять какой-то хлам бумажный притащила, – ворчал мой муж, принимая из моих рук папки с бумагами, – опять до полночи будешь, как дятел, стучать на машинке?

– Не ворчи, это хлеб насущный, – отшучиваюсь я, переобуваясь в домашние тапочки. – О! У нас вкусно пахнет!

– Мой руки и садись, пельмени остывают. Пока тебя дождешься – с голоду помрешь, а голодный муж – свирепый муж! – зарычал мой Сережка, сделав страшную гримасу и надвигаясь на меня с поварешкой. Вид у него был такой потешный, что я не выдержала и рассмеялась, отбиваясь от него.

– Ну, что твоя подруга – опять в разводе? – спросил он, доставая и раскладывая по тарелкам дымящиеся пельмени.

– Да, в очередном, – вздохнула я, сдабривая их обильно кетчупом, – я только от нее. Теперь у нее навязчивая идея – уехать на заработки в Германию.

– Дабы подцепить там себе жениха заграничного! Много наших дур туда рвануло, да вот только что-то ни одна не осталась там – все назад вернулись ни с чем. Так они хоть языком владеют, а эта… Слушай, мать, может тебя туда заслать! Ты ведь у меня на английском, как на русском, шпаришь. Найдешь себе там муженька лет под восемьдесят. А меня в гувернеры выпишешь…

– Ладно… разговорился… А насчет Лариски ты это зря, она ведь фельдшер… А язык… курсы есть в конце концов…

– Да, да, горшки выносить, – перебил меня Серж, – за каким-нибудь парализованным стариканом да в коляске его выгуливать – это называется – устроить личную жизнь.

– Ну почему же. Вот ведь Вика у нашей Светланы не жалуется, скорее наоборот, дело даже к свадьбе там идет. Правда, по дому скучает. Вчера звонила. А у Лариски все равно никого нет. Вот приедет Вика через пару месяцев, может быть, через нее и Лариску пристроим.

– Звонила теща, – поменял тему мой муж, – буквально перед твоим приходом. С детьми поговорил. Домой не хотят, канючат еще неделю. Аришка свалилась с велосипеда, ободрала коленку и локоть. Не пугайся, – засмеялся Сережка, увидев, как округлились мои глаза, – мягкая посадка. Антошка дедов мопед разобрал и собрал, носится по деревне без глушителя – всех соседей на уши поставил. Беда там с ними матери, с сорванцами. Но она не жалуется, говорит, поправились, загорели – на детей стали похожи.

– Ну, пусть еще неделю побудут, хотя я уже так соскучилась!

Убрав посуду и включив настольную лампу, я разложила на столе бумаги, чтобы закончить срочный материал о спортивных достижениях нашей волейбольной команды, уже который год являющейся лидером в областных соревнованиях. Потянувшись за новым листом белой бумаги, я неосторожно задела папку, лежавшую на столе, и уронила ее на пол. Из папки посыпались конверты с множеством почтовых марок и штампов. Я подняла один из них, достала большой, сложенный вчетверо исписанный лист на английском языке. Письмо начиналось нежными строками. Перевожу дословно:

« Милый мой, единственный, любимый! Я никогда не думала, что смогу когда-нибудь полюбить так сильно. Ты явился ко мне из моих снов, из мечты и увлек за собой. Я не знаю, что со мной происходит. Любое воспоминание о тех мгновениях, когда мы были вместе – только ты и я – бросает меня в дрожь, и каждый день, который я теперь проживаю без тебя, мне кажется пустым и холодным, как и весь мой дом, в котором нет тебя. Это несправедливо! Ведь мы созданы друг для друга! А значит, должны быть вместе. Я всю жизнь тебя искала, и никто и ничто теперь тебя у меня не отнимет – мою судьбу, мою сладкую половинку. Я плакала и не стеснялась своих слез после нашего расставания в аэропорту. Потом, когда я прошла регистрацию, выяснилось, что рейс задерживается на час. Мне стало так плохо – ведь мы могли бы побыть еще целый час вместе. Из Амстердама долетела нормально. Мы приземлились в Атланте в среду в 13 ноль – ноль. На таможне забрали кое-что из фруктов, но вино, которое дала твоя мама, я довезла, и моей маме оно очень понравилось. Знаешь, я собираюсь ранней весной купить виноградники. Мы разведем ваш крымский виноград, ладно?

Дома все в порядке. Моя мама рада за меня. Она спокойно отнеслась к моим планам и нашей помолвке – лишь бы я была счастлива. Мои друзья – Беверли и Том – очень рады за меня и ждут тебя, чтобы познакомиться и подружиться. Том тоже, как и ты, занимается фотоделом. А когда вы с Томом уедете в лес на фотоохоту, мы с Беверли будем загонять в лес медведей, чтобы вы их фотографировали… Но мы с подругой и сами очень милы и симпатичны – куда уж медведям с нами соперничать! – Ты улыбаешься, милый? Я рада, что подняла тебе настроение.

Я тебе рассказывала про своего квартиранта Стивена. Он такой неряха! Сколько раз ему говорила разобрать в сарае все свои завалы! Знаешь, я бы отказала ему в жилье, но 250 долларов на дороге не валяются. Боюсь, что если и дальше так пойдет, то придется ему подыскивать другую квартиру. Правда, мои доходы уменьшатся, и надо будет изыскивать другие…»

Я отложила письмо – подробный отчет о ведении хозяйства практичной американки мне показался скучноватым. Из конверта выпал еще один листок, оказавшийся концом письма. И снова пылкие строки, полные любви и нежности:

«…Милый, любимый, родной! Как тянутся дни! Как скоротать их до нашей встречи! Ведь ты мне обещаешь, что не будешь меня мучить долгой разлукой! Я люблю тебя! Я хочу тебя! Я не могу без тебя, мой ангел, спустившийся с небес!… Господь не оставит нас. Я так долго тебя ждала! Береги себя для меня! Целую! Целую! Целую!

Твоя Саманта.»

Достаю еще один конверт. Усаживаюсь удобнее в кресле.

«… Милый! Сегодня весь день шел дождь. Приезжал папа, помог мне достроить сарай и загоны для лошадей. Когда ты приедешь, у тебя будет собственная лошадь для верховой езды. Я закрыла глаза и представила, как ты восседаешь на лошади, а я встречаю тебя у ворот… И наши дети… много детей: и мальчики, и девочки – все похожи на тебя. Милый, когда я приехала домой, я надеялась, что Господь мне пошлет ребеночка – ведь мы не предохранялись. Но меня ожидало разочарование… О!!! Мой горячий, мой страстный, мой нежный! Твои ласки меня сводили с ума! Когда же мы опять будем вместе! Этот дождь – серая стена между нами, и целый океан нас разлучает – но разве это преграда для двух любящих сердец! Ведь мы просто созданы друг для друга. Помнишь, как нам вдвоем было хорошо! Я вся горю от одних воспоминаний, когда ты целовал меня всю… О! Как ты умеешь это делать! Я растворялась в тебе, как воск в огне. Я не могу без тебя! Как долго тянется вся эта волокита с документами! Неужели все эти бюрократы не понимают, как мы нужны друг другу!

Вчера разбирала шкафы – готовлю спальню для нас с тобой. У нас будет широкая кровать с зеркалом в изголовье, где мы будем любить друг друга… Передай маме, что я вышлю ей эскиз своего свадебного платья. По крайней мере, она не будет чувствовать себя в стороне от этого события. Я люблю ее тоже. Как ты думаешь, не послать ли ей маленький сувенир?… Ты хочешь купить обручальные кольца у себя или в Америке? Мне кажется, здесь они дешевле. Я хочу простое золотое кольцо.

Ура! Стивен наконец-то съехал! Но не доплатил мне 10 долларов. В результате у меня испортилось настроение, но я все равно с него эти деньги выжму – никуда он от меня не денется! Он обещал отдать в течение недели … Посмотрим…

Я рада, что у твоего сына все наладилось. Пусть женится – родители не должны вмешиваться в личную жизнь своих детей. Твоя дочь мне тоже очень понравилась. Очень симпатичная и умная девочка. Надеюсь, мы с ней подружимся. Что же твоя бывшая жена так долго не подписывает документы? – Мне ее жаль… Она не понимает, какое сокровище потеряла. А я нашла! Ты мой! Мой! МОЙ! Никому тебя не отдам!