Текст книги "Пособие для внезапно умерших"

Чаран Гхош

Коридор был пуст, но в нем присутствовала какая-то опасность. Вдруг из-за угла выскочили четверо мальчишек. Они выхватили из ее рук ранец, вырвали портфель у очкарика и с криками скрылись в мужском туалете. Андрей, так звали ее спутника, побежал за ними в туалет, и там началась драка. Она металась перед туалетом, не решаясь войти, но, как назло, вокруг – никого, помощи ждать неоткуда, занятия давно закончились. Однако Андрею нужна была помощь, и она наконец решилась и вбежала в туалет. Картина, которую она увидела, была ужасна. Эти четверо пытались засунуть ее друга головой в унитаз, заломив ему руки назад и поставив на колени. Чаран вдруг явственно почувствовал стыд и ярость. Стыд – за то, что ее друг был так слаб, и ярость – от дикости и несправедливости происходящего. Ее заметили. Все так удивились, что даже на какой-то момент бросили Андрея, и ему удалось вывернуться.

Чаран понимал, что девочка переступила какую-то черту. Ей совершенно точно нельзя было туда заходить. Она покрыла себя несмываемым позором. «Проститутка!» – радостно закричал один из нападавших. Чаран не знал этого слова, но оно было похоже на английское «prostitute» и, видимо, означало то же самое. Этот нападавший был рослый, очень крепкий для своих лет парень, с круглым лицом, толстыми щеками и низким лбом, похожий на борова. Он направился к ней, девочка лихорадочно оглядывалась в поисках какого-нибудь предмета, которым могла бы себя защитить. Ничего, абсолютно ничего. Тогда, выждав, когда он подойдет достаточно близко, она подняла ногу и резко ударила его в пах. Но немножко промахнулась. Ему все же стало больно, и он рассвирепел. Они начали драться, и Чаран чувствовал боль от его ударов. Парень повалил ее на пол и навалился всей тяжестью. Она кусалась и царапалась, но не могла спихнуть его с себя. Все остальные стояли и смотрели, не решаясь вмешаться. Шутки кончились. Он пытался стянуть с нее трусики. Она начала дико кричать. Боров накрыл грязной пятерней ее лицо, заграбастал рот и нос, так что стало невозможно дышать. Остальные стоявшие вокруг тоже что-то кричали, видимо, они испугались. Андрей же, воспользовавшись ситуацией, дал деру.

И тут в туалет вошла пожилая женщина со строгим неприятным лицом и в ужасе остановилась, а потом, схватив борова за шиворот, оторвала его. Чаран физически почувствовал облегчение, потому что, пока боров душил его, он действительно не мог вздохнуть. Чарана трясло вместе с девочкой, но ужаснее всего было то, что Андрей предал ее. Она осознала, что Андрей отсутствует, не сразу. Но, когда она поняла, что он сбежал, даже не пытаясь ее защитить, ее сердце охватила немыслимая тоска, а тело – такая слабость, что она не могла встать с холодного и грязного кафельного пола.

Чаран как будто выплыл откуда-то, ощутив снова себя собой. Вокруг была все та же безжизненная каменистая пустыня. Он почему-то вспомнил, что в детстве его любимой игрой была игра «Кто сильнее»: он брал по карандашу в каждую руку и устраивал между ними борьбу. Обычно побеждал левый. Чаран всю жизнь боялся быть слабым. Он с детства отлично знал: слабых предают. Он вспомнил и еще кое-что, и ему стало страшно. Поднявшись, он продолжил свой путь.

Вероника. Сейчас

Сейчас я опять позвонила Тому человеку. Сколько раз я давала себе слово больше никогда этого не делать. Сколько раз. Наверное, впереди у меня столько рождений и смертей, сколько раз я давала себе слово и нарушала его. Напоследок Он сказал мне, как всегда поддергивая правую бровь: «Ты нужна мне, смотри не пропадай больше так надолго».

После встречи мне стало легче. О, мой наркотик…

У меня даже появилась энергия строить планы. Я хотела вернуть мою любовь. Любой ценой. На любых условиях. Я чувствовала, что Вадим нуждается во мне. Я была готова давать, ничего не получая взамен.

Когда я поняла, что могу говорить с ним без слез, я набрала так хорошо знакомый мне номер, в котором все цифры, сложенные попарно, равнялись счастливому числу 13.

– Будем дружить, – сказала я, – обсуждать книги, играть в теннис.

Мне показалось, что Вадька рад моему звонку. Он согласился. Это после всего того, что он мне наговорил. Непонятно, почему дружить с зажиточной девушкой не зазорно, а любить – зазорно? Где логика?

И в этот момент я вдруг, словно очнувшись, увидела всю эту ситуацию со стороны. Я ищу контакта с человеком, который меня отверг, которому я не дорога… Зачем я это делаю? Что меня гонит?

– А ради любви, – включилась одиннадцатилетка.

– Он – твоя бутылка водки, алкоголичка, – парировал профессионал.

Но был еще третий голос, самый тихий, самый тревожный. Едва слышно он шептал: «Ты потеряла контроль над своей жизнью. И случилось это не сегодня».

Когда я думала об этом, у меня возникало ощущение, что я нахожусь в горном потоке, который тащит меня по камням к водопаду, к пропасти, и я изредка выныриваю, чтобы глотнуть воздуха. В эти моменты мне удавалось трезво взглянуть на ситуацию, но потом сознание снова затуманивалось. Я пыталась выныривать чаще, но что-то мешало.

Шло время, Вадим иногда приезжал в гости, мы проводили время вместе. Как мучительно это было. Видеть любимого, говорить с ним и не сметь дотронуться до бритой макушки. Каждый раз, когда я пыталась коснуться его, я натыкалась на холодную стену отчуждения. Мне не удавалось пробиться сквозь нее.

Вадька комплексовал от того, что он не олигарх, как мой бывший муж, и вымещал всю досаду от своего положения на мне. При этом расстаться он был не готов, потому что ему нужна была моя поддержка, но он избегал близости, которой так страстно желала я. Наверное, ему казалось, что если он устоит в схватке наших воль, то и в жизни сумеет продавить обстоятельства, которые из-за кризиса складывались против него.

О неприятностях я узнала от его друга и компаньона Саши. Они пытались запустить пробную серию лекарства нового поколения из стволовых клеток телят и взяли кредит в банке под залог имеющегося у их фирмы оборудования и помещений. Но грянул кризис, и помещения подешевели. Им не хватило буквально двух месяцев. Банк произвел переоценку их недвижимости и потребовал досрочного возвращения хотя бы части кредита. Денег было взять неоткуда. До выхода конечного продукта оставалось еще пара месяцев, перекредитоваться было невозможно, занять – негде.

Мне невыносимо было видеть Вадима слабым, побежденным Когда я перехватывала его потухший взгляд, смотрела на опущенные плечи, у меня мутнело в глазах, а в животе начиналась резь. Изнемогая от жалости, я всей душой хотела помочь. Но как? Таких денег, которые бы их спасли, у меня не было. Да если бы даже и были, Вадька бы все равно у меня не взял.

И тут мне в голову пришла отличная идея. У меня осталось много знакомых из прошлой жизни: влиятельных, состоятельных, в крупном бизнесе. Перебирая их одного за другим, я остановилась на Германе.

Он долго был в меня влюблен, и непреложный факт моего замужества его лишь подогревал. Когда я развелась, он продолжал делать безуспешные заходы, пока я не поменяла мобильный и не исчезла с его горизонта. Он подходил по всем параметрам. Во-первых, у него была плохо рубцевавшаяся язва двенадцатиперстной кишки, а-во-вторых – фонд развития чего-то там, чего понадобится впредь. Предварительно попросив ничего не говорить Вадиму, я взяла у Саши две ампулы их чудо-лекарства, которое в числе прочего рубцевало язву за неделю, и позвонила Герману.

Мы встретились в «Ванили», и Герман был так рад, что даже не спросил, где же это я так долго пропадала и чем занималась. Пока мы изучали меню, я заметила, что он до сих пор сидит на диете. Я начала издалека. Как настоящая Мата Хари, расспрашивала о делах и здоровье. Герман, почувствовав интерес, тут же начал жаловаться. Бедный, истосковался по нормальному человеческому общению. Это, кстати, нынче со многими успешными мужчинами происходит. Слово за слово, и я начала рассказывать про стволовые клетки и как они лечат все на свете болезни. Я хорошо подготовилась. Прошерстила Интернет. И, рассказав про последние медицинские разработки в этой области, вынула одну ампулу.

– Вообще-то я берегла ее для себя, – сказала я, придвинувшись немного и задев его коленом, – у меня тоже есть проблемы. Но тебе нужнее. Бери.

Герман, недоверчиво обнюхал запаянную ампулу.

– На курс нужно шесть таких, – продолжала я, – достать невозможно, но я знаю ребят, у которых экспериментальное производство. Попробуй, если почувствуешь изменения в самочувствии, звони, мы достанем.

Мы еще посидели. И потом Герман отвез меня домой. Его попытку подняться и выпить чаю я успешно проигнорировала.

Герман позвонил на следующий день. Он опять хотел увидеться, хоть в кино, хоть в ресторан – куда угодно, лишь бы со мной. Мы встретились, и он, уже не стесняясь, как совершенно своей, начал выкладывать интимные подробности своего состояния до и после приема. Я заинтересованно кивала и поддакивала. Какое счастье, что Вадим с Сашей сделали нормальное лекарство и оно действует. В противном случае я бы бледно выглядела – но, впрочем, когда я решилась на эту авантюру, то вообще не раздумывала о том, что будет, если…

Герман попросил меня достать ампул на курс. Я в ответ начала рассказывать про временные трудности экспериментального производства. В конце концов Герман согласился с ними встретиться, но предупредил, что такие вопросы он один не решает.

В этот вечер мне опять удалось ускользнуть от него под благовидным предлогом. Но, видимо, Герман заподозрил, что какой-то мой интерес в этом производстве имеется. Вопрос – даст ли он денег, если я с ним не пересплю, вставал довольно остро. Очень не хотелось.

– Он ведь сам теперь заинтересован, ему же лучше стало, – пыталась я убедить себя, – я, конечно, Вадьку люблю, но все же не настолько, чтобы из-за его денег позволить трахать себя черт знает кому. Не надо было влезать в долги.

Все эти доводы разбивались о Вадькин тоскливый взгляд.

Герман тянул со встречей, несмотря на то, что даже после одной дозы чувствовал себя явно лучше. Он решил одним махом убить двух зайцев. Мы с ним регулярно встречались, ходили в кино и ужинать. Но дальше этого дело не шло. Сроки поджимали.

В среду он встретил меня после работы, посадил в машину, и мы поехали в ресторан. Но по дороге он хлопнул себя по лбу.

– Я забыл дома документы от машины. Первый же гаишник будет мой.

Мы развернулись и поехали к нему за документами. Черт же меня дернул подняться вместе с ним. Хотелось в туалет.

Иногда легче дать, чем объяснять, почему это невозможно. Он запер дверь и обнял меня. «Голова болит», «месячные» и все прочие веские аргументы не действовали. Наверное, надо было отрывать от себя его руки. В какой-то момент мне стало безразлично, что будет. Вадька все равно меня больше не любит. Я расслабилась, но удовольствия никакого не получила.

На следующий день Герман встретился с Сашей. Я специально попросила его, пока ничего не решено, не говорить Вадиму, чтобы зря не обнадеживать. Герман держался очень доброжелательно. И зачем-то несколько раз обнял меня за талию. Демонстрировал отношения. Вот ведь засранец. Ладно, лишь бы денег дал. Саша смотрел на это широко открытыми глазами, и я поняла, что он все в подробностях расскажет Вадьке.

После встречи я нагнала его в коридоре. Лучшая защита – это нападение.

– Это мой друг детства, ему очень помогло ваше лекарство, поэтому и только поэтому вам перепадут денежки из его фонда. Так Вадиму и передай. Поэтому и только поэтому. Денежки вам перепадут, если передашь все точно. Ты меня понял? И мне нужно для него еще шесть упаковок.

– Конечно, Ник, – Саша понимающе кивнул.

Потом я сама позвонила Вадиму и подала всю историю в нужном ключе. Чтобы сохранить лицо, Вадька изобразил раздражение из-за того, что его так долго держали в неведении, но в целом, я поняла, что он счастлив: неразрешимая проблема разрешилась.

Лекарство и правда здорово действовало. Герман чувствовал себя все лучше и лучше. Это не могло не сказаться на частоте наших встреч. Я ждала лишь момента, когда деньги окажутся на счете Вадькиной компании – чтобы снова исчезнуть и раствориться в голубой дали. Ждать мне пришлось две недели. Все две недели я чувствовала себя проституткой, хотя уговаривала себя, что я Мата Хари.

Как только деньги объявились на его счете, перестал звонить Вадим.

Я грызла по ночам подушку, но тоже не звонила. В хорошие минуты я тешила себя иллюзией, что Саша что-то ему рассказал про меня и Германа. В плохие – что меня просто выбросили как использованную и отжатую тряпку. Значит, я все-таки рассчитывала на благодарность за принесенные жертвы. Все реже просыпающийся профессионал во мне диагностировал запущенный случай эмоциональной зависимости. Ноющая боль в груди стала привычным фоном.

В какой-то момент я решила для себя, что третий голос ошибался. Не судьба нам. И какая разница почему. Должно же когда-то это мучение закончиться. И, чтоб закончить его быстрее, я звонила Тому человеку снова и снова… Алекс был всегда рад моим звонкам.

После встреч мне становилось легче, но зато кошмары стали повторяться уже почти каждую ночь.

Они изменились. Начиналось все как и раньше. Я соглашаюсь на что-то очень страшное, чтобы спасти свою жизнь, хотя я ни в чем не виновата. Мой самый близкий человек бросил меня на произвол судьбы, и я должна отвечать вместо него. Потом шло какое-то действие, которое я не могла вспомнить, проснувшись. Но теперь я погибала в конце. Появлялись две огромные тени, от которых мне некуда было скрыться. Они надвигались, хватали меня…

Если мне удавалось здесь проснуться, то это был отличный вариант. Но чаще не удавалось. И тогда они сворачивали мне шею. Я не могла вздохнуть и просыпалась от удушья, обливалась потом.

Вероника. Я вспомнила

Я вспомнила, что я профессионал. Если к вам приходит клиент, которому на протяжении всей жизни в кошмарах снится одна и та же история – и в ней он точно сам не участвовал, – что вы посоветуете ему сделать? Самый правильный ответ – сходить на системно-семейную расстановку по Хеллингеру[8]8
  Берт Хеллингер – немецкий философ, психотерапевт, богослов, создатель терапевтического метода системной расстановки. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Сейчас в Москве это модная тема, хотя никто толком не может понять, что там происходит. Люди воспринимают расстановки как чистую мистику – на самом деле это мистика и есть, и все очень напоминает кручение столов и вызывание духов на рубеже XIX и XX веков.

Про самого Берта Хеллингера я, чтобы сэкономить ваше время, рассказывать подробно не буду.

Хотя биография у него очень непростая – начиная от сотрудничества с нацистами и заканчивая миссионерской деятельностью в Африке.

Сущность предложенного им метода заключается в следующем.

Каждый человек несет в своем бессознательном всю информацию, относящуюся к его роду.

На расстановку специально приглашаются незнакомые «клиенту» люди-заместители: таким может стать каждый, и я, и вы. Когда человек приходит на расстановку, он может доверить таким людям-добровольцам стать членами его семейной системы и расставить их в пространстве, чтобы это было проекцией того, как они связаны между собой в его сознании или бессознательном. И в результате эти заместители, которых выбрали, в каком-то смысле случайно, – переживают в расстановке чувства предков и родственников «заказчика расстановки», не имея никакой предварительной информации. Они говорят их словами, удивительным образом воспроизводят их интонации, даже если эти люди давно умерли. И когда заместителей просят выразить свои чувства, то они, следуя за внутренним импульсом, часто рассказывают то, что не было известно даже самому клиенту.

Идея, что в семье через поколения проявляются и повторяются события и судьбы, даже если потомкам никто о них ничего не рассказывал, поначалу звучит дико в наш материалистический век информации. Но мы остаемся вплетенными в свою семью, род и в отношения с людьми, которые давно умерли, и не властны прервать эти контакты, хотя это и противоречит нашему пониманию индивидуальности и автономии.

Выглядит это все абсолютно невероятно. Остается загадкой, откуда «заместители» получают информацию, особенно когда дело касается мертвых. Такие названия, как «знающее поле» (в которое они попадают), мало что проясняют, но очевидно, что Берт Хеллингер впервые сделал видимым нечто, имеющее отношение к Душе, Судьбе, смерти и жизни.

В Москве у Хеллингера огромное количество последователей, которые убеждены, что они могут, так же как и он, целительствовать, высвобождая людей из родовых переплетений. Но, увы, чтобы стать хорошим расстановщиком, нужно отказаться от своеволия, позволить вести себя чему-то Большему, не говоря уже о том, что этим имеет смысл заниматься только во второй половине жизни, когда психолог овладел многими методами и обогатил душу большим количеством жизненного опыта.

Есть у меня одна знакомая коллега, которой я доверяю. Она ведет расстановочную группу, и в то же время они экспериментируют с кармическими расстановками, то есть «расставляют» твои предыдущие воплощения и тех, с кем ты был связан в прошлой жизни. Вот к ней я и обратилась с просьбой разобраться в моих ночных кошмарах.

Когда я пришла на группу, Елена посадила меня справа от себя и попросила рассказать мой сон.

Она обратилась к «заместителям» и сказала: «Если в процессе кто-то из вас почувствует резонанс, идентификацию с персонажами из Никиного рассказа, вставайте и находите себе место в комнате».

По мере того как я говорила, со стульев поднимались люди.

Первой встала незнакомая мне блондинка и сказала: «Я та женщина из твоего сна, которой угрожает опасность». Потом – мужчина, который произнес: «Я тот, кто уехал очень далеко». Третьим тоже встал мужчина и сказал «Я тот, от кого зависит судьба этой женщины».

Затем поднялись двое мужчин и произнесли: «Мы две тени, которые угрожают тебе».

Прошло несколько минут после того, как я закончила говорить. Елена пока не разрешала никому двигаться.

Но было заметно, что женщина дрожит и плачет, а две тени сжали кулаки и агрессивно смотрят в ее сторону.

Елена спросила у женщины, что она чувствует. Та ответила: «С одной стороны, страх, а с другой – гнев по отношению к мужчине, который ее покинул». Когда она это сказала, мужчина повернулся, посмотрел на нее и ответил: «Я не мог иначе» – отвернулся и стал смотреть вверх.

– Куда ты смотришь?

– Я вижу много-много гор, целую горную страну. И там есть одна гора – пирамида. Мое место там. Я – монах. Если бы я мог сейчас уйти туда, я бы ушел. Там что-то важное.

Между тем женщина из сна сказала: «Здесь кого-то не хватает». Елена подняла с места еще одну женщину-заместительницу и поставила ее напротив «женщины из моего сна».

Вновь введенная женщина-заместительница вдруг опустилась на колени и буквально поползла к ней, подавляя рыдания.

Становилось все непонятнее и непонятнее, но у меня происходившее отзывалось дрожью во всем теле. Острые горячие слезы подступили к глазам, стало трудно дышать. Я подумала, что эти чувства должна была испытывать моя бабушка в концлагере.

Елена разрешила заместителям двигаться.

2 тени стали подбираться к первой женской фигуре.

Они явно хотели на нее наброситься. Она легла, закрыв голову руками. Один из заместителей, изображавших угрожающую тень, встал над ней так, что стало понятно – речь идет о насилии.

Елена подняла еще одну заместительницу и сказала: «Ты – Ника». И с этими словами ввела ее в поле расстановки.

Моя заместительница подошла сначала к монаху, глядя на него, произнесла «Пожалуйста…» и обняла его. Он мягко снял ее руки и сказал ей: «Я не могу тебе помочь, но есть место, где ты можешь помочь себе сама. Горы»

Тогда моя заместительница подошла к лежавшей женщине из сна, стала рядом с ней на колени, а потом легла рядом и обняла ее.

Человек, «от которого зависела судьба женщины из сна», подошел к моей заместительнице и попытался ее приподнять, но она со злостью отвела его руки и произнесла очень отчетливо: «Мое место здесь».

Елена повернулась ко мне и сказала: «Смотри. Твоя заместительница выбрала смерть».

Елена спросила агрессивную мужскую фигуру, что ей хочется сделать теперь?

И тогда этот мужчина-насильник лег рядом со своей жертвой, и они обнялись.

Он сказал: «Теперь хорошо. А тогда была война, все так поступали». При этих словах моя заместительница встала, сжав кулаки, и стала пристально смотреть на этих двух обнявшихся лежащих.

Человек, от которого зависела судьба, снова попытался увести мою заместительницу.

Но она не хотела уходить и говорила: «Все мое внимание там. Слишком несправедливо. Эта женщина не виновата так сильно, чтобы кончить так плохо. Во всем виноват он». И она показала на монаха.

«Моя бабушка» подошла к ней и обняла ее сзади.

Моя заместительница заплакала и произнесла: «Я очень виновата, ведь я могла просто уехать, но почему-то осталась…»

Стало понятно, что она отождествляет себя с лежащей женщиной.

– Мы не знаем точно, что случилось, – произнесла Елена, – но по всей вероятности, это произошло во время войны. Когда речь идет о жизни и смерти, события, в которых совершается несправедливость, сами соединяют жертв и преступников, хотят они этого или нет. Связь осуществляется независимо от личной вины или ответственности. Если эту связь не признают – а это, конечно, трудно сделать самим жертвам и агрессорам и их непосредственным потомкам, – тогда коллективное бессознательное принуждает рожденных позже членов семьи замещать исключенных жертв и преступников, которых вытеснили из сознательных воспоминаний, и еще раз продолжить их судьбу своей собственной жизнью. Как будто это единственный путь, который может привести к примирению между жертвами и преступниками. Но иногда это может происходить не с прямыми кровными родственниками участников трагедии, а с их инкарнациями.

Вот в таком узле, судя по всему, ты и оказалась, – добавила она, обращаясь ко мне. – По крайней мере, мы на это посмотрели.

Все эти слова про уравновешивающую справедливость вызывали во мне протест. По-моему, если человек совершил преступление, то нечего сваливать ответственность на жертву и на обстоятельство. Так все что угодно можно оправдать. Получается, что через годы уже не важно, кто прав, кто виноват, – все равно все умерли и лежат в сырой земле. И потомки не должны ненавидеть убийц и сожалеть о погибших? Иначе их жизнь, как Елена вещает, не сложится и будут сниться кошмары? Так и холокост можно оправдать. Нет, не пойду я больше на эти расстановки, как-то там мутно насчет добра и зла… А вот в горы поехать – идея заманчивая.