Текст книги "Пособие для внезапно умерших"

Анна Фауст
Пособие для внезапно умерших

Восход пытается нас настигнуть, но ему нас не догнать. Мы летим быстрее. Мы летим на запад. Меня переполняет эйфория, энергия и любовь ко всему живущему.

Все персонажи романа вымышлены, а совпадения имен, сюжетных и жизненных ситуаций случайны.

Часть первая
Сны Вероники

Вероника. Сегодня

Сегодня я была гостем утреннего ток-шоу, сидела на диване в самом центре студии. От осветительных приборов шел жар, слепило глаза.

И вдруг у меня снова возникло это чувство. Как будто все происходит не со мной. Женщина в зрительном зале слева на втором ряду что-то говорила своей соседке на ухо, придерживая рукой, чтобы не падала на глаза, прядь своих светлых волос. Мне показалось – возможно, только показалось, – что я знаю ее откуда-то. Женщина почувствовала мой взгляд и повернулась ко мне. Это оказалась не она.

Мне сорок. И так уж вышло, что мне не нужно думать о хлебе насущном, потому что я богата. Спасибо бывшему. Наш брак не выдержал количества заработанных мужем дензнаков и повышенного внимания юных барышень.

Зато теперь я могу себе позволить все, о чем мечтают миллионы мужчин и женщин, изнывающих в унылых офисах, – свободу перемещения и только ту работу, к которой лежит душа.

Как говорится, могу копать, а могу не копать. Могу лежать с книжкой целый день на диване и не отвечать на телефонные звонки. Правда, недолго – потом меня замучает совесть. Как будто внутри меня есть кто-то с кнутом, кто гоняет меня по кругу и повторяет: «Вперед, быстрее, не останавливайся!»

Этот самый кто-то и пригнал меня в Останкино на съемки для Первого канала. Обычное добро-утреннее шоу, куда меня часто приглашали, потому что мой язык подвешен чуть лучше, чем у других психологов. Правда, там запрещено употреблять слова, в которых больше трех слогов, потому что Первый – проект региональный, да и так рано встает только служивый люд, о котором редакторы в своей непомерной гордыне думают, что проще него только домохозяйки. А тема у них была в тот день про знакомства по Интернету.

Тема мне близка, можно сказать, родная тема. Я и сама иногда не против познакомиться в Сети с каким-нибудь симпатичным дяденькой, ведь женщина я теперь свободная, в поисках любви и смысла.

На таких сайтах сидят и мои клиенты – под моим же руководством. Я их туда посылаю учиться общаться, потому что в Интернете все как в жизни, только безопаснее. Квакнул – и в тину, если что не так.

Допустим, приходит ко мне на прием деловая и успешная бизнес-барышня. И выглядит она на миллион, вся с головы до ног облизанная в дорогущем салоне красоты, прямо журнальная картинка, а не барышня. А в глазах – тоска. Диагноз – недотрах. Не строятся у нее отношения с мужчинами, и каждый раз одно и то же: после первой же встречи парень голосует ногами.

Но при этом уже на стадии переписки с потенциальными партнерами можно понять, что она делает не так. Наша барышня демонстрирует, как она безумно хороша. Особенно по сравнению с ними. Бывает, они начинают о чем-то спорить, и барышня оказывается права. Не правда ли, это самый эффективный способ заставить оппонента вас ненавидеть. Спрашивается, будет ли мужчина дальше продолжать отношения?

Я могу показать ей, где она ошибается. И если человеку надоело биться лбом об одну и ту же стену и он готов меняться, появляюсь на сцене я, и мы вместе пересматриваем базовый концепт – как же так получилось, что в ее картине мира она сверху, а они снизу или почему она их боится, не уважает, хочет доказать… Ну а дальше уже проще. В зависимости от типажа подбираем партнера – анкеты же очень информативны, хотят люди того или нет.

Вот что я убедительно рассказывала многомиллионной аудитории ток-шоу. Со мной пытались спорить, но очень быстро оппоненты были разбиты в прах.

Воодушевленная своей речью, я вернулась домой и решила зайти на какой-нибудь сайт знакомств – не зря же я сегодня столько про это говорила.

Повинуясь инстинкту исследователя, я зарегистрировалась под вымышленным именем, пролистала фотографии невнятных качков, людей в серых синтетических пиджаках, мужчин с ярко выраженной криминальной внешностью и наткнулась на одну примечательную анкету. Это же просто мечта психоаналитика.

В графе «О себе» человек утверждает: «Вам не будет стыдно». Это он, видимо, про свою привычную эмоцию. В графе «Профессия» стоит «волшебник» (юношеские мечты о всемогуществе и контроле). А там, где нормальные люди заказывают, кого им собственно надо, этот персонаж, наоборот, пишет: «А вы, всякие подмигивающие идиотки, даже не пытайтесь меня доставать, все равно не отвечу». А парню – сорок два годочка. Свою основную черту характера определяет как требовательность. Классика. Параноик. Успешные параноики в кризисе среднего возраста – мои любимые клиенты. Правда, у этого немножко больше агрессии, чем хотелось бы, но ничего.

Начинаем переписываться. И тут до меня доходит, что ему-то неоткуда знать, что я здесь, так сказать, в роли исследователя, он принимает меня за классическую обитательницу этого сайта и начинает попросту клеить.

Фотографии свои шлет. Ничего так. Симпатичный параноик. Даже красивый. Оставляет телефон, просит звонить.

Мало ли кто оставляет вам свой телефон. И как часто мы не перезваниваем тем, с кем хотим увидеться. А тут… Иными словами – нет никакого логического объяснения тому, что я позвонила незнакомому человеку с сайта знакомств и согласилась с ним встретиться.

– Я только что вернулся из Перу, – чуть ли не вместо приветствия сказал Вадим (так зовут моего параноика). Мы сидим в японской забегаловке.

По удивительному совпадению моя лучшая подруга тоже недавно ездила в Перу. Поскольку она отличный фотограф, то привезла оттуда потрясающий слайд-фильм. Была везде: и пустыню Наска с самолета сфотографировала, и на Мачу-Пикчу поднималась, и на лежбище морских львов в засаде сидела.

Эти два рассказа сливаются у меня в голове в один, и я начинаю чувствовать, что Вадик совсем свой, отличный парень и ему можно доверять, раз он тоже любит путешествовать. А мой собеседник стремительно переходит на личные темы, хотя мы меньше часа знакомы, и рассказывает, как он ищет, ищет и никак не может найти свою любовь, а все потому, что слишком требовательный.

Тут у меня на секунду включается профессиональный интерес. Но тут же выключается, потому что Вадим, глядя мне прямо в глаза, спрашивает, не собираюсь ли я снова замуж. Разговор принимает неожиданный оборот.

Честно, я очень хочу выйти замуж по любви, жить долго, счастливо и умереть в один день. Я этого хочу лет с одиннадцати. Одну такую попытку я уже предприняла, она несколько затянулась и в конце концов была грубо оборвана. Но я сохранила в нетронутой первозданной чистоте свое романтическое отношение к браку, и оно существует во мне отдельно от моих психологических знаний, вернее, я его от них оберегаю, потому что во многих знаниях многие печали.

И когда мне предлагают выйти замуж, я с большой благодарностью начинаю относиться к такому человеку: во-первых, за то, что он готов взвалить на свои хрупкие мужские плечи все тяготы семейного быта и обустройства новой жизни, а во-вторых, за то, что именно меня счел достойной, именно меня хочет взять в свою жизнь. Где-то секунд через десять, к сожалению, «включается» моя взрослая ипостась, грозит пальцем невесть откуда вылезшей малолетке с косичками и гонит ее делать уроки.

Вот и сейчас Вадим становится в моих глазах все привлекательнее и привлекательнее. Но профессионал во мне все равно не дремлет, и угловым зрением я отмечаю инфантильность, зависимость, слабую критику. А с другой стороны – громкий голос, слишком уверенные движения, очень категоричные суждения. Диагноз понятен, но какая разница, если мужчина мне нравится.

Вадик в порыве откровенности сообщает, что он обязательно хочет съездить в Тибет и совершить кору[1]1
  Кора – совершение паломничества, выражающееся в обходе по часовой стрелке какого-либо святого места: монастыря, храма или горы. – Примеч. ред.


[Закрыть] вокруг Кайласа[2]2
  Кайлас – гора на юге Тибета. – Примеч. ред.


[Закрыть]. И тут же рассказывает, что Кайлас это священное место для всех буддистов – пуп мира, расположенный на высоте 5000 метров. Одна кора вокруг этой священной горы снимает грехи одной жизни.

Я знаю, что подобное притягивает подобное. Но чтоб настолько… Два дня назад я как раз закончила читать Мулдашева[3]3
  Эрнст Мулдашев – российский хирург-офтальмолог, который также известен широкой публике как автор книг и газетных публикаций на мистические темы, написанных им в связи с экспедициями в Тибет и в Египет. – Примеч. ред.


[Закрыть], который охотился за Шамбалой – и популярностью – как раз в тех местах. Он понастроил всяких безумных гипотез про каменные зеркала смерти, якобы охраняющие подходы к саркофагу, в котором покоятся тринадцать учителей человечества – и все это там, на Кайласе. Конечно, моя девчонка с косичками на все это клюнула и загорелась, и стала понукать меня туда поехать.

Но и у моей взрослой ипостаси тоже имелась причина туда стремиться, решить неразрешимые проблемы, но сейчас – не хочу об этом…. И тут вдруг на ловца и зверь прибежал: вот сидит передо мной живой обладатель информации, как туда добраться. Сам меня нашел.

А Вадим меж тем продвигается все дальше и дальше по стезе романтизма: он уже, оказывается, не просто хочет поехать в Кайлас, он туда хочет поехать с любимой девушкой, вновь обретенной, чтобы там древние горы и святые места Силы их венчали.

Ну что сказать? Красиво жить не запретишь. Какое точное попадание в мои одиннадцать лет! Все остальное про этого человека становится окончательно неважным, и взрослая тетенька теперь должна обслуживать желания малолетки и находить привлекательные черты в этом малоадекватном и зависимом субъекте. Впрочем, от такой же и слышу: малоадекватной и зависимой.

Заведение, в котором мы сидим, закрывается. На улице дождь со снегом, промозгло и сыро. Мы перемещаемся в ресторан на Патриарших, усаживаемся у камина, пьем свежесваренный грог.

А Вадим все говорит и говорит. Случайный знакомый стремится рассказать мне все о себе – наверное, живой огонь располагает к откровенности. Ему сорок два года (знаем!), по образованию он биолог, его исследования посвящены стволовым клеткам, сейчас он занимается разработкой экспериментальных медикаментов… Затем он переходит на свою родословную.

Довольно-таки странно на первом свидании начинать повествование про своих дедушек и бабушек. Но я слушаю эту историю не перебивая и ощущаю какую-то странную тревогу.

История Вадима

Его бабка была немкой, жила в Германии и родила отца Вадима в 1941-м в «Лебенсборне»[4]4
  «Лебенсборн» (Lebensborn) – организация, основанная в 1935 году под эгидой рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. – Примеч. ред.


[Закрыть], потому что родной дед Вадима куда-то исчез.

«Лебенсборн» в нацистской Германии – это такая сеть домов, то ли родильных, то ли домов терпимости, которые служили исключительно для воспроизводства истинных арийцев. Туда сгоняли белокурых голубоглазых девушек со всей Европы и подкладывали их под проверенных на чистоту крови немецких офицеров, чтобы девушки беременели и рожали маленьких арийцев. Дети потом воспитывались в специальных детских домах или усыновлялись проверенными до 4-го колена нацистскими семьями. Одинокие беременные немки, по какой-то причине оставшиеся без мужа, также могли рассчитывать на помощь и приют в «Лебенсборне».

Бабушка отдала будущего отца Вадима на воспитание в приемную семью совсем крохой, когда ему было всего несколько месяцев. Она успела назвать сына Адольфом (видимо, была большой поклонницей Шикльгрубера). А сама пропала без вести в конце Второй мировой. Про нее известно очень мало. Что случилось с родным дедом Вадима, и вовсе покрыто мраком, и сколько сын позже ни разыскивал родителей через Красный Крест – все безрезультатно. Он даже не сумел выяснить свою настоящую фамилию. Тогда многие исчезали бесследно.

Так получилось, что маленький Адольфик с рождения воспитывался в приемной семье в Кенигсберге, который после капитуляции Германии стал советским Калининградом. Приемная семья принадлежала к нацистской интеллектуальной элите.

Ходили слухи, что глава семьи, приемный отец, Алекс фон Дитрих, создавал известное подразделение Аненербе[5]5
  Аненербе – организация в Третьем рейхе, изучавшая традиции, историю и наследие арийской расы. – Примеч. ред.


[Закрыть] «Кёнигсберг-13», специализировавшееся на мистике, эзотерике и оккультизме.

После того как Германия капитулировала, в распоряжении Алекса фон Дитриха было несколько месяцев для того, чтобы раствориться в воздухе и не достаться НКВД. А вот четырехлетнему Адольфу повезло меньше: он попал в советский детдом. Там его пожалели и дали другие имя и фамилию. Генрих Покровский. В детдоме же он и познакомился с матерью Вадима, еврейкой по национальности, все родные которой погибли на оккупированных территориях от рук нацистов.

Вадим Генрихович, значит. Бедный, какое наследство ему досталось. Его, наверное, на части разрывает.

Вадим продолжает свою увлекательную историю, в которой есть что-то глубоко меня волнующее. Еще бы, ведь моя мать родилась в Равенсбрюке.

История Вероники

Моя мать родилась в Равенсбрюке[6]6
  Равенсбрюк – женский концентрационный лагерь на территории Германии, близ г. Фюрстенберг. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Моя бабушка не очень походила на еврейку и была замужем за белорусом. Дед Константин работал в горкоме начальником отдела, был идейный, коммунист. Когда началась война, его оставили на оккупированных территориях для организации партизанского движения. Бабушка очень любила моего деда и не хотела уезжать в эвакуацию без него. Тем более что детей к началу войны у них еще не было.

И, наверное, ничего ужасного бы с ней не случилось, даже и в оккупированной Белоруссии, из-за ее европейской внешности, если бы дед не ушел в леса. Бабушке еще сильно повезло, что ее сразу не повесили как жену партизана. В концлагерь она попала беременной и выжила там только чудом.

Она со дня на день ожидала отправки в газовую камеру. В ту ночь, когда она родила мою мать, в ее бараке умерла от пневмонии одна женщина приблизительно ее возраста. Надсмотрщица сжалилась над ребенком и помогла бабушке переправить номер на руке. Так бабушка Ева стала Магдой Полонской. Под этим именем ее перевели на более легкие работы на заводы «Сименс».

После освобождения бабушка вернулась в Минск и узнала, что дед Костя погиб. Она так никогда больше и не вышла замуж и воспитывала мать одна.

Какое странное переплетение судеб. В Вадиме течет немецкая кровь… Я смотрю на его профиль и вдруг осознаю, что он очень красив. Перевожу взгляд на себя… Да, что-то я слишком по офисному, слишком невыразительно одета сегодня.

Эти дамские мысли уводят меня от чего-то важного, что прозвучало в его рассказе. Наверное, это защитная реакция: мы затронули слишком болезненные темы.

В моей семье не принято было вспоминать это тяжелое время. Бабушка никогда не говорила со мной о том, через что ей пришлось пройти. Если после своего удивительного спасения она и поверила в Бога, то в синагогу все равно никогда не ходила. Может быть, поэтому и у меня с моим еврейством – сложные отношения.

С одной стороны, мне глубоко безразлична идея субботы, с другой – я не могу читать или смотреть что-то о холокосте, о насилии над евреями. До рвоты дело доходит. Но зато мне болезненно интересно все, что связано с нацистами. Вот такая я плохая еврейка.

Интересно, всех евреев рано или поздно затягивает в буддизм? Судя по нам с Вадиком – многих.

А время между тем приближается к утру. Мы собираемся. Пора ехать. Вадик подвозит меня к дому. Пауза. Я не приглашаю зайти. Я устала. Он обнимает меня, несет какую-то чепуху про то, что влюблен как гимназист, что завтра обязательно встретимся, чтобы звонила, когда освобожусь.

Под утро мне приснился тот же сон. Кошмар, который преследовал меня с ранней юности. Я снова видела женщину, внешне совсем не похожую на меня. Но каким-то шестым чувством я понимала, что она – это я. Женщина была испугана, и я знала, что она в опасности, но не могла понять, что же угрожает ей.

Я знала только, что речь идет о страшном выборе: жить ей или умереть. И мне никогда не удавалось увидеть того, от кого это зависит. Однако что-то подсказывало мне, что с этим человеком женщина из сна связана очень сильно… Даже слишком сильно. И она, и я.

Сон всегда кончался одинаково: я сижу и жду приговора. Открывается дверь, два шага в тишине, как выстрелы… И голос, смутно знакомый: «Что ж, ты все решила правильно…»

Но сегодня сон кончился не так. Сегодня женщина, которой я была во всех этих снах, увидела лицо Того человека. Он – судья, и моя жизнь в его руках. Я смотрю ему в глаза, я тону в них, я задыхаюсь…

Вероника. Завтра

Завтра выдалось суматошным. Большой прием: четыре пациента подряд без перерывов. Это тяжело, выматывает. Нужно постоянно быть очень сконцентрированной. А я, не выспавшаяся, периодически проваливаюсь в дремоту, продолжая на автопилоте, как в классических анекдотах про психоаналитиков, кивать и вставлять что-нибудь весьма неопределенное типа: «Нда, вам, наверное, очень тяжело сейчас; я понимаю, что вы чувствуете».

У каждого психолога есть свой любимый тип клиента. Мои любимые – успешные мужчины в кризисе среднего возраста. Так вот, забавно, что моим любимым пациентам ничего, кроме такого сочувствия, и не требуется. Они на самом деле ничего не хотят в своей жизни менять, ну разве что одну подругу на другую.

Давно миновали те счастливые времена, когда я с пылом неофита бросалась на помощь, ожидая немедленного результата. Результат, как правило, наступал и длился три дня. Но в жизни человека ничего не менялось. Старшие коллеги обещали, что через год встреч по два раза в неделю можно ожидать первых незначительных изменений. И они, как правило, происходили. Но стоило человеку попасть в ситуацию, которая затрагивала его болевые точки, как он тут же начинал реагировать по-старому.

В общем, мне остается только их усыновить, одобрять и успокаивать.

В восемь я освободилась и тут же позвонила Вадиму. И что же я услышала? Что у него очень сильно болит голова и врач диагностировал мышечный спазм где-то там, в глубине шеи.

«Наверное, у меня остеохондроз», – трагически заключил Вадик.

«Да, и самое время писать завещание», – подумала я про себя. Вслух правда, не произнесла, а напротив, посочувствовала. И еще отметила про себя, что стала конченой стервой. Был бы он моим клиентом, я бы его тоже усыновила, а так нет, не могу.

Через 40 лет. Чаран Гхош

Высокий черноволосый мужчина с трубкой телефона в руке неприкаянно бродил по своему огромному дому на Ривер-сайд. Каждые десять минут он набирал один и тот же номер, но автоответчик информировал его, что абонент сейчас не может подойти к телефону. Она находится на лечении и свяжется со всеми заинтересованными лицами, когда вернется.

Мужчину звали Чаран Гхош, он был наследником одной из самых богатых семей Соединенных Штатов, а связаться он пытался со своей двоюродной сестрой Лейлой, которая неожиданно отбыла в неизвестном направлении, так что никто из родственников и понятия не имел, где она может находиться. Вся полиция штата уже сутки была поставлена на ноги, однако не нашлось даже намека на след девушки. И хотя Чаран не знал, где она, он слишком хорошо понимал, почему она исчезла. Это разрывало его на части, терзая неизбывной виной и стыдом.

Вероника. Еще через пару дней

Еще через пару дней Вадим мне не менее трагическим голосом сообщил, что его положили в санаторий, где в четыре руки делают пять массажей в день.

«Красиво жить не запретишь» – подумала я про себя, а вслух сказала:

– Ты, наверное, очень ответственный человек. Только у очень ответственных людей бывает остеохондроз. Добро пожаловать в клуб!

Вадик все принял за чистую монету и стал отнекиваться:

– Да нет. Ну что ты. Просто делаю свое дело.

Тут у меня мелькнула мысль, что этот, столь простодушно любящий себя парень никак не годится мне в бойфренды, но зато он попал в яблочко моей неразрешимой проблемы. Как только мужчина не дается в руки сразу, мой интерес к нему возрастает обратно пропорционально степени его доступности.

У каждого психолога, кроме любимого типа клиента, есть своя неразрешимая проблема, ради решения которой он и стал психологом. Эта проблема подобна айсбергу. Сначала вы видите только то, что торчит над поверхностью. Это ваше необъяснимое для вас самих поведение. Потом вы снимаете слой за слоем, обнажая бессознательные причины и следствия, копая все глубже в детство, в род, пока лопата не упрется во что-то твердое и непреодолимое, что называется судьбой, кармой, роком. И вот тогда можно наконец-таки расслабиться и понять, что вы не в силах это изменить.

Через несколько дней я снова позвонила Вадику, чтобы хоть как-то завершить гештальт. Было понятно, что он едет в машине. После дежурных расспросов о здоровье и обязательных слов утешения речь зашла о планах. И тут Вадим проникновенным голосом произнес:

– Ты знаешь, я купилсебе на Соколе квартиру, делал ремонт, ударился лбом о подоконник, и теперь у меня под обоими глазами бланши. Ну, очень плохо себя чувствую.

Когда мне врут так откровенно и беззастенчиво, я сначала зверею и только потом беру себя в руки.

– Да, – ехидно заметила я, – а еще ты шестнадцать раз упал на вилы. В общем, удачи.

Вадик больше не звонил. Я еще не один раз укорила себя за то, что была черства и не вникла в детали ушиба, но, подумав, решила, что не судьба и все к лучшему.