Текст книги "Мадам Арабия"

Казалось, что проблема с почками окончательно забыта. Но выяснилось – Хабиб снова в hospital, уже третьем по счету. Мы приехали туда в самом начале операции, когда Хабиб уже находился в стерильной зоне. Персонал вытеснил нас в предбанник, где сидели вповалку усталые индусы и женщины в сари с детьми на руках. Я и Хуссейн встали на лестнице в сторонке, он небрежно приобнимал меня, а я водила пальцем по его бородке. Мы давно друг к другу присматривались. Когда Хабиб в моих мыслях отошел на второй план, мы стали проводить все время вместе и сейчас стояли, рассматривая друг друга и улыбаясь. На лестнице появился Азиз, он хмыкнул и, глядя на нас, понимающе ухмыльнулся. Я покраснела.

Операция прошла настолько быстро, что мы даже не успели заскучать. Полчаса – и двери операционного блока открываются, и оттуда вывозят Хабиба на каталке. Он что-то трещит, обращаясь к медбратьям, вертит головой и широко улыбается. В палате парни обступают его и целуют в макушку.

Мы навестили его на следующий день. Хабиба поместили в «VIP» -палату – старую, унылую комнату с многочисленными потеками на потолке и стенах. Наша компания явилась, громыхая коробками с пиццей, шаурмой, шурша пачками с сигаретами и бренча бутылками с пивом. Я растерянно смотрела, как парни затыкают простыней зазор под дверью, чтобы в коридор не просачивался запах гашиша. Но он все же просочился, поэтому сначала пришли медсестры, потом охрана.

– Курите?!

– Нет, ну что вы…

Из больницы мы вышли за полночь. Над переулком деревья с раскидистыми кронами переплелись так, что закрывали небо. Из зарослей порхнула стайка летучих мышей, тяжело и бесшумно пролетела сова. Я уже знала, что по-арабски летучая мышь – «хофаш», а сова – «бума». Хуссейн притянул меня за плечи, прижал к себе на секунду, а затем аккуратно усадил в машину. Мы приехали в Калахару, припарковались под его окнами, устроились за столом на пластиковых стульях. Хуссейн провел ладонью по моей щеке:

– Я очень хочу тебя поцеловать. Можно?

– You don’t really want if you ask…6161
  Ты не хочешь по-настоящему, если спрашиваешь (англ.).


[Закрыть]

И Хуссейн начал меня целовать. Это было мило и немного смешно – мы целовались нежно, и нам мешали носы. Руки у Хуссейна были ласковые и теплые.

– Я пойду, – попыталась встать я.

Хуссейн был проворнее: он поднял меня на руки и понес в спальню.

О чем я думала, сдаваясь так легко? Да ни о чем, собственно, не думала. За дверью была ночь, живая и полная чувственности, и я была такой же. Отошли в сторону сомнения, правила, угрозы и страхи. Не было обещаний, планов и надежд. Хуссейн оказался хорошим любовником, горячим и внимательным, мы любили друг друга просто и открыто. После он завел меня в душ и вымыл как девчонку – намылил гелем, помог смыть мыльную пену, протер мои ушки салфеткой. Сам он оказался чистоплотен и любил воду, как енот-полоскун, – помылся, побрился, натерся кремом, надушился парфюмом. А потом мы сели на байк.

Мы были просто обязаны сесть на байк, потому что к четырем утра оказались зверски голодны! Хуссейн засунул меня в собственную куртку, заботливо нахлобучил на мои мокрые волосы капюшон, и мы вылетели на темную побитую дорогу. У винного он взял нам по банке пива, поцеловал меня мокрыми губами в замерзший нос:

– Зови меня habibi, я теперь твой, а ты моя!

– Вот еще! – фыркнула я и шмыгнула носом. И заулыбалась.

Съев в каком-то баре на двоих огромный бирьяни, мы закутались дома в одеяло и заснули в обнимку. На кухне играла музыка, а я лежа на груди Хуссейна, смотрела на четко очерченную линию его губ и думала, что в жизни не видала ничего красивее.

На следующее утро я уходила огородами. Это был великий позор – собрав по разным углам одежду, мятая, недоодетая, я была очевидно падшей женщиной и кралась по лестнице, молясь, чтобы никто не увидел. Саня, услышав звонкое щелканье ключа, заворочалась в кровати, проснулась и потребовала подробного отчета.

В школе я страдальчески пялилась на доску и на учительницу. Конца мучениям не предвиделось: я две недели назад обещала Сане поход в Goa Trade Center, и был день исполнения обещания.

Goa Trade Center построили меньше года назад на трассе Панджим – Мапса, собрав в нем все, что нужно современному человеку: отделы известных брендов типа «Marks&Spenser», парфюмерию, фудкорты KFC и «Macdonalds». Тут были и индийские марки, AND и «Big Bazar», и гигантский продуктовый, куда в выходные съезжались жители Панджима, Пурима, Мапсы и небольших деревень, чтобы по дешевке закупиться рисом, фасолью, кофе, чаем и сахаром. Незнакомых товаров типа острого маринованного манго или муки из дала была уйма, и мы с Белкой могли часами изучать полки, заполненные посудой, крупами и шуршащими пачками со снеками. Главными достопримечательностями центра были аквариумы с рыбками, которые делали foot massage – ощипывали кожу с опущенных в воду ног клиента. И еще был кинотеатр. Саня хотела в кино, и мы взяли билеты на «Моану». Кинозал оказался неожиданно продвинутым для Индии – с раздвигающимися креслами, подставками под напитки в подоконниках и экраном во всю стену. Единственный минус – адский холод: индусы не знают меры в кондиционерах и везде, где могут, создают холодильник. Пришлось вытащить из рюкзака синий плед, купленный на Найт Маркете, и укрыться им. Плед, платок и бутылка с водой стали вещами, без которых я не выходила из дома.

Перед началом показа зазвучал гимн Индии, при первых же звуках зал готовно встал и начал петь. Мы оглядывались – с кресел поднялись все и выводили слова гимна серьезно и уважительно. Допев куплет до конца, посетители так же дружно расселись по местам.

«Моана» оказалась чудесной сказкой для девочек. Она шла на английском с субтитрами – нечастый случай, большинство фильмов в кино все-таки на хинди. Я как могла переводила Белке, но картинка была так хороша – прелестная героиня, цветы, море, корабли, зелень! – что смысл не имел особого значения. Мы вышли из кино совершенно примиренными с собой и миром. Все было прекрасно – все, кроме одного момента: Хуссейн не звонил. Я надулась, а надувшись, и сама писать ему не стала, вернулась домой и мрачная легла спать. Сообщения в воцапе посыпались около часа ночи: «Где ты? Как день?» «Приходи пожелать мне good night6262
  Спокойной ночи (англ.).


[Закрыть]», – написала в ответ я. Хуссейн пришел и встал в коридоре под нашей дверью, на всеобщее обозрение.

– Неужели обязательно устроиться так, чтобы всем было видно? – негодовала я. Понимая, как быстро разнесутся слухи, я все еще пыталась скрыть что-то от общественности. – Пойдем на крышу!

На крыше мы уединились, защелкнув за собой дверь на замок. Площадка поделена на две части: на большей половине стоят солнечные батареи и водонапорная башня, там просторно, и сверху видна половина деревни. Я больше любила маленькую, уютную, край которой заслоняло манговое дерево. Его ветви переваливались через перила, по бордюру выхаживали вороны и бегали белки. Под открытым небом, казалось, можно целоваться часами, но Хуссейн был нетерпелив, и потянул вниз, к себе в квартиру. Я предвкушала томный вечер со своим новым любовником, но тут началось паломничество! Мы едва успели скинуть одежду в угол, как раздался первый звонок в дверь, за ним еще один, еще. Хуссейн натянул штаны, вышел, вернулся, снял их… звонок. Так повторялось раз за разом – Хуссейн вскакивал, подходил к двери, что-то кричал и возвращался. Оказалось, мой араб был душой и центром тусовки, и, заскучав этой ночью, вся школа парами, тройками и по одному приехала к нему. К утру, когда я, устав от шума, уснула лицом в кровать, в кухню ввалилась целая компания. Хуссейн поцеловал меня в ухо и прошептал:

– Я поднимусь с ними наверх к Ахмаду и вернусь.

Когда я проснулась, его не было. Меня распирало от раздражения. В эту ночь я столкнулась с типичными чертами арабского мужчины: с любовью к бесконечным посиделкам и с «уважением» к друзьям, которые могут прийти когда захотят и делать что хотят и выставить которых ты не имеешь права. Еще одна черта была исключительно Хуссейновой – он мог уйти на пять минут, заблудиться в голубой дали и вернуться через полсуток, а то и не прийти совсем. Я собрала вещи и, не закрывая квартиру, ушла. Хуссейн объявился на пороге студии как ни в чем не бывало, когда я уже приняла душ, переоделась и была готова к выходу в школу. Его глаза были круглыми и невинными.

– Я пришел поцеловать тебя, как ты?

А я устроила разнос. Я возмущалась, размахивая руками на том же самом месте, где вчера требовала не привлекать к нам внимания. До меня дошло, что слово «личная жизнь» можно исключить из лексикона. Хуссейн похахатывал, он был неистощимо добродушен. Дождавшись, когда я закончу ругаться, он нежно чмокнул меня в щечку:

– Ахмад спит. Я тебя сам отвезу.

И, прикурив сигарету и прихватив стаканчик с масала-чаем, посадил меня в машину.

В тот день я собиралась в hospital, и походу предстояло быть тайным. Дело было вот в чем: после секса в интимной области появилось раздражение, и половой акт стал причинять существенный дискомфорт. Помятуя, что мы живем в Индии, а Хуссейн отнюдь не девственник, я решила не искушать судьбу и пойти на осмотр к гинекологу. После школы мы с Саней собрались в Galaxy hospital, одно из лучших лечебных заведений Гоа, к тому же находящееся совсем рядом с Мапсой – то есть предполагалось, что добраться туда легко. Стояла палящая жара – еще бы, три часа дня! – когда мы выползли на автобусную остановку на повороте. Автобусы, как назло, не шли, мы обливались потом добрых полчаса, когда рядом затормозила «ауди». Ветровое стекло опустилось, показав нам два породистых и ухоженных мужских индийских лица.

– Вы стоите уже давно, нам показалось, что нужна помощь, – на безупречном английском заявил один из них. – Вас подвезти?

– Да, нам нужно в Galaxy hospital.

– О, кто-то из вас нездоров?

– Сильная простуда, – расписывала я, устраиваясь на заднем сиденье. – Так много кондиционеров, она не проходит, и я решила провериться…

Разговорчивого молодого мужчину звали Нельсоном. Он был наполовину индус, наполовину бразилец, холост, брутально красив, состоятелен: бизнес в Дубае, фабрика в Китае, дома во Франции и Бразилии. Его британский акцент был идеален – Нельсон получил хорошее образование и стажировался за рубежом. Крутя руль, Нельсон успел мимоходом пожаловаться на одиночество и на то, что его бросила русская girl-friend6363
  Подружка (англ.).


[Закрыть], я утешила, что он еще успеет найти настоящую любовь, и мы затормозили у шлагбаума медицинского центра. Я вылезала из машины, когда Нельсон протянул мне толстую пачку денег:

– Возьмите, вдруг будет необходимость в лечении…

– Э, нет. – Я насторожилась и ощетинилась. – Спасибо, не стоит.

– Я не имел в виду ничего плохого! Только хотел помочь. Вы не местные и многого не знаете. Две привлекательные девушки в Индии, без сопровождения – это может быть небезопасно… Запишите мой номер и, если что-то будет нужно, обращайтесь!

Мы попрощались и вошли в стеклянные двери госпиталя. Гелакси, в отличие от старого G. M. C., был чистым и прекрасно обустроенным: светлые каменные полы, сверкающие металлом лифты, ресепшен с англоговорящим персоналом. Впрочем, это оказалась лишь блестящая упаковка: внутри он все равно работал по-индийски.

– Специалиста нет, – огорошила нас девушка-администратор, роясь в документах. – Приходите завтра, после часа.

Но когда на следующий день, запыленные и усталые (в этот раз «ауди» по дороге не попалась, и пришлось ехать автобусом), мы пришли к hospital, его тоже не было.

– Ушел уже. Приходите в понедельник!

– Индийская медицина, – злобно бормотала я, бредя под горку обратно к бас-стейшн. – Хороша, если удастся поймать врача…

У меня было подозрение, что недомогание – только реакция на суровые индийские средства контрацепции и внезапную активную сексуальную жизнь и все пройдет само собой. Я хотела некоторое время попрактиковать воздержание, чтобы не усугублять ситуацию, но это было не так-то просто: когда мы с Хуссейном вернулись с Арамболя и нашу комнату покинул последний гость – вечно одинокий Ахмад, – Хуссейн начал подбираться ко мне.

– No condoms!6464
  Без презервативов! (англ.)


[Закрыть] – твердо заявила я. Тогда мне показалось, что, если отказаться от индийских презервативов, дела наладятся.

– Нельзя. – Хуссейн улыбался. – Нет, ну правда. Мне еще, когда я женат был, врач сказал: у тебя очень активная сперма, предохраняйся.

– Так ты был женат?!

– Был. Мы были несчастливы вместе и давно развелись. Иди ко мне.

– Но я так не могу, мне неприятно, тогда секс не сегодня. Tomorrow!

– Why tomorrow?6565
  Завтра! – Почему завтра? (англ.)


[Закрыть]

Это был поистине интернациональный диалог. С помощью двух переводчиков – русско-английского и англо-арабского – я объясняла, что не так, потрясая для наглядности школьным учебником, в котором была глава про медицину. В перерывах мы ржали так, что слышал, наверное, весь дом. В конце концов Хуссейн сдался, скорбно покачал головой и пообещал в понедельник лично отвезти меня в hospital. Исполнился ровно месяц, как мы с Белкой прилетели в Индию.

Саня пыталась найти работу и преуспела. Она не скрывала любви к клубной жизни и получила то, что ей по душе: стала выходить в рестораны как party-girl. Компания девушек-россиянок и украинок, молоденьких и хорошеньких, была востребованной. Общаться с ними было и интересно, и престижно, а от девочек не требовалось ничего особенного: сиди себе, пей за счет клуба или мужчин-ухажеров, заказывай самое дорогое из еды, танцуй – то есть то, что Белка и так делала для удовольствия, а в ресторанах за эту «помощь» еще и платили. В итоге заведения делали высокие чеки, мужчины наслаждались вечерами, а девушки оставались сыты и при деньгах – всем выгодно, бизнес цвел. Таких девушек в Гоа была целая компания, работодатели оповещали по WhatsApp, сколько народу требуется на сегодня, – и со всех окрестных деревень съезжались девчонки – условно говоря девчонки, так как возраст варьировался от восемнадцати до сорока. Иногда случались тематические вечеринки, иногда pool party, в целом тусовщицам было интересно и весело, и на жизнь никто не жаловался. Работа появлялась неожиданно, заканчивалась поздно, и Белка, устав каждый раз искать того, кто привезет ее домой, сняла байк. Она въехала во двор Хэппи Резиденс на новенькой синей «ямахе», вызвав приступ восторга у всех арабов двора. Хуссейн и Ахмад дали ей несколько уроков, и Саня начала потихоньку выезжать на гоанские дороги. Свою «Ямаху» она вылизывала, как кошка новорожденного котенка: протирала от пыли, поливала из шланга и ставила под козырек, чтобы не перегрелся.

Мне вождение не давалось: выехав с Азизом в темный пустой переулок потренироваться, я ухитрилась свалиться со скутера в кусты, расцарапать коленку и еле подняла 120-килограммовый байк с земли. Попробовав пару раз, я сдалась – это явно была не моя стезя. Всюду, куда нужно, меня возил Хуссейн. С работой дело тоже шло вяло – я вышла на один день хостес в новый ресторан на Баге, перезнакомилась с официантами и поварами, посовала нос в кастрюли на кухне, разобралась, как платить картами, если нет интерната (в Гоа обрывы электричества – обычное дело), и мне преподнесли неприятный сюрприз: русский хозяин Станислав решил сэкономить и упразднил должность. Мы с Саней отметили это в знаменитом клубе Кубана в тот же вечер, напившись и протанцевав до утра, а на следующий день я стала искать другую подработку. Мне попалась вакансия бармена. На Баге готовился к открытию новый бар, я всегда любила работать с напитками и общаться с гостями и подумала: может, это мой шанс?

Субботним утром я проехала восемь километров на басе, прошла часть пути по берегу, запуталась в рыболовных сетях, испугалась бездомных собак и наконец-то вышла к зданию новехонького отеля, где под зонтиками отдыхала компания – две девушки (одна из них с пирсингом и в дредах), женщина постарше, аккуратно накрашенная и стильная, и пара индусов в деловых костюмах. Напротив них стояли столы, за которыми сидело два десятка парней и девушек – соискателей на позицию. Почти у всех, в отличие от меня, был опыт. Собеседование шло на английском. Я отбивалась довольно бойко, пока один из инвесторов, посмотрев мне прямо в глаза, не спросил в лоб:

– Сколько вам лет?

– Тридцать.

– Простите… – пробормотал индус и опустил глаза, словно услышал нечто постыдное.

В Индии вырастают рано: малыши, едва встав на ноги, перебирают дома крупы, в пять-шесть лет помогают родителям в поле или в магазине, в двадцать женятся. Тридцатилетняя женщина в Индии – мать нескольких детей и управительница дома, увидеть женщину того же возраста соискательницей на барменство – как столкнуться с кем-то несчастным и ущербным.

Нас угостили завтраком, пообещали сообщить ответ, и, выбравшись из отеля, я позвонила Хуссейну. Он примчался, немного поплутав по Баге, и, увидев меня на парковке, бурно замахал руками. Забравшись на запыленное сиденье синей «сузуки», я сразу почувствовала себя лучше – не нужно больше ни продавать себя, ни убеждать никого, что я лучше, чем есть. Хуссейн завращал рулем, и мы поехали в Моджим.

– Как прошла встреча? – Хуссейн бросил мне банку ледяного пива. – Понравилось?

Мы катили под солнцем, щурясь от бликов и любуясь пейзажами. Хуссейн подкручивал ус и улыбался, слушая, как я пересказываю события утра.

– Итак, ты в Индии, у тебя есть учеба, дом, возможно, уже есть работа. И у тебя есть Хуссейн… Ты счастлива?

Я на секунду замолкла, задумавшись, а потом попросила его заглушить мотор. Мы съехали на обочину и стали медленно, долго целоваться влажными и прохладными от пива губами.

Я уже была в Морджиме с Белкой и Митуном; в темноте он не произвел на меня особого впечатления. В дневном свете Морджим оказался широким пляжем с белым песком, он был почти безлюдным, чем отличался от остальных, где в выходные не протолкнуться от загорелых тел. Мы кинули полотенца и, взявшись за руки, побежали в воду. На большинстве индийских пляжей волны сбивают с ног, но Морджим походил на синюю морскую колыбель. Вода слегка покачивала, давая нам возможность стоять в ней по пояс и обниматься. Краем глаза я заметила, как волна слизывает с берега полотенца, и мы бросились ловить пропажу, а потом вместе разлеглись сохнуть. Хуссейн перебирал пальцами мои мокрые волосы, я уткнулась носом ему в плечо, глядя на горизонт.

Телефон звонил. Бесконечные звонки Хуссейна друзьям и друзей Хуссейну начинали меня понемногу бесить. Мне хотелось побыть вдвоем. Наступали сумерки, солнце клонилось к закату, мы перебрались на лежаки под зонтики, и я видела в мечтах томный вечер наедине, но…

– Ахмад, это Морджим! Да, да, приезжайте!

Я представила толпу, которая разнесет наше уединение вдребезги, и отчаянно замотала головой: «Никого не зови! Не надо!!» Мой мужчина то ли не понимал, то ли не хотел понимать, для него присутствие приятелей было естественным, как воздух. Он пригласил всех, но недаром говорят, что Индия слышит просьбы: странным образом молодые люди заблудились в пути и не добрались до пляжа. Мы ехали домой вдвоем, распевая во все горло стоя в трафике. На подступах к Калахаре свернули в Мапсу на ночной рынок: Хуссейн купил себе и друзьям шаурмы, а мне – килограммовый мешок бирьяни с паниром, и этот «вегетарианский плов» я ела руками, сидя в машине. Дома мы направились прямиком в постель, и в эту ночь в дверь никто не звонил и не стучал.

Наутро я проснулась в эйфории: мне снились заснеженные Альпы и серебристо-серый северный олень, фоном звучала приятная мелодия. Таких счастливых снов я не видела даже в детстве. Открыв глаза, я поняла, что музыка течет из кухни: Хуссейн сидел за компьютером, слушая какую-то из симфоний Бетховена. Все мое тело было теплым, расслабленным, мягким, как бывает после глубокого радостного сна. Я благодарно поцеловала Хуссейна в лысину и поехала с Хабибом в школу.

Мы зашли прихватить кофе возле Englaterra. Двухэтажное кафе жило, по сути, за счет стабильного потока преподавателей и студентов: они забегали позавтракать, перехватить что-нибудь на перемене и основательно поесть после уроков. В прохладных залах было полупусто, большинство гостей предпочитали сидеть за столиками на улице, напротив парковки, на которой всегда что-нибудь чинили. Менеджеры знали учеников в лицо, как и мы их: молодой мужчина всегда приветливо мне улыбался и помнил, что я беру капучино без сахара, другая служащая – женщина лет сорока с вечно недовольным лицом – обслуживала так медленно, что под конец я начинала нервничать и пару раз почти опоздала на занятия. В то утро мне навстречу, вскочив с железных стульчиков, бросились Падма и Парвати: Рати ушла в класс, оставив их в кафе под присмотром персонала.

– Энни! Hi, Энни!

Я погладила их по темным головкам. Хуссейн прав: у меня есть все, даже дети, разве еще что-то нужно?

Отсидев два урока, я позвонила в hospital. Прием назначили на 13:30, и я написала Хуссейну эсэмэс, напоминая, чтобы он за мной заехал. Это не было капризом: Гоа – территория с едва развитой системой общественного транспорта, остановки находятся на значительном расстоянии друг от друга и часто – в поле. Ехать куда-либо автобусами – значит убить наповал весь день и обязательно всюду опоздать. Басы ходят так, как хотят их водители, а водители заставляют своих железных коней то нестись, то ползти: надо же и попить воды, и поболтать через окно с кем-нибудь стоящим рядом в потоке. Расписания не существует. При этих обстоятельствах надежда только на друга, который приедет и отвезет.

И он приехал. Аллах и его пророк Мухаммед, этот идиот приехал со всей толпой друзей.

– Выйди из машины, – негромко и грозно потребовала я, наклонившись к нему через ветровое окно.

Хуссейн вышел, и только после этого я зверки закатила глаза.

– Хуссейн, ты идиот?! – вопрошала я драматическим шепотом. – Я собираюсь к гинекологу, к врачу, понимаешь? Неужели необходимо, чтобы об этом узнала вся школа?!

– Не сердись, они же не знают, зачем ты едешь, – примирительно заурчал Хуссейн.

Я, чуть не лопаясь от ярости, забралась на заднее сиденье, пробормотав приятелям ту же самую версию что и индусам: «ах, эти кондиционеры». Надо было спешить.

Но я по-прежнему плохо представляла себе специфику страны, фундаментом которой были лень и необязательность, основанные на полной беззаботности. Когда я взбежала вверх по ступеньками ко входу и сразу устремилась в очередь, оказалось, что прием даже не начался.

– Перед вами пять пациентов, а доктор скоро подойдет, – невозмутимо объяснила девушка на ресепшен. У нее потекла надежная индийская ручка, запачкав синими чернилами журнал с записями и белый халатик. Я порылась в рюкзаке, отдала ей свою, и устроилась ждать на прохладном металлическом стуле.

Сидеть к индийскому гинекологу после секса с арабом – к этому жизнь меня не готовила. Я осматривалась: длинные чистые коридоры, беременные женщины с мужьями, девушки с подругами, рецепты и медицинские карты. В конце этажа нашелся индийский туалет с напольным унитазом, неизменным приложением к которому были кувшин с водой и шланг. В кабинет врача я зашла примерно через час. Им оказалась милая женщина средних лет в сари, которая внимательно выслушала жалобы.

– Все может быть, плохая вода, бактерии… Я пропишу препараты, придете через десять дней и сдадите анализы.

Я росла, обслуживаясь в московских бесплатных поликлиниках, и потому боялась женщин-гинекологов смертельно; но Капуур, к моему великому удивлению и радости, вела себя компетентно и доброжелательно. Я покинула кабинет с листочком назначений и чувством растерянности – не думала, что мои представления о медицинском сервисе пошатнет доктор в сари. Я пролечилась, сдала анализы, приехала забрать результаты и поразилась еще раз. В лаборатории мне выдали толстый конверт с адресом мумбайского исследовательского центра, письмо было запечатано и оштамповано пометкой «конфиденциально» – такое я нечасто видела даже в России. Со мной, как оказалось, не произошло ничего страшного. Общие исследования, несколько осмотров и лекарства обошлись около трех тысяч рупий.

Разобравшись с образованием и медициной, мы с Белкой учились вести хозяйство по-индийски. Первым встал вопрос со стиркой. Стиральной машины и в этой квартире не было. Кристиан, осмотрев и обнюхав все углы, заявил, что пригласит водопроводчика, чтобы понять, можно ли ее подключить. Plumber6666
  Водопроводчик (англ.).


[Закрыть] так и не пришел, а Кристиан заявил, что установка стиралки будет стоить нам восемь тысяч рупий, а как альтернативу он может предложить ведро. Мы отступились и стали стирать в ведре. Порошок мы покупали через дорогу, в магазинчике у мамы и дочки, за десять рупий. Он буквально разъедал ткань, так что класть приходилось совсем чуть-чуть. Замочив в ведре вещи примерно на час, я начинала «стирать» – месить ткань в ведре ногой. Спустя несколько минут я намокала с головы до пят и, прополоскав одежду, отправлялась мыться сама. Суровее стирали только сами индуски – я не раз видела женщину в сари у дома неподалеку, которая натирала мылом простыню, разложив ее на огромном квадратном камне. Чистые вещи мы вывешивали на крыше. Хуссейн и парни зашли дальше – они сушили белье на витой решетке окон, и, наблюдая за сменой коллекции, мы точно знали, кто из соседей что носит.

За продуктами мы ездили исключительно в Мапсу. Саня быстро поняла, что значит торговаться, и делала это виртуозно, покупая всё и вся буквально за копейки. Белка пристраивала скутер на входе в рынок, вплотную к арке, игнорируя отчаянные знаки policemanа. Первым делом мы шли в овощную часть. Торговцы овощами сидели на земле с корзинами, прикрываясь зонтиками от солнца. Мы покупали помидоры, лук, огурцы, капусту, картошку, перец, салат, укроп и загружали рюкзаки так, что они начинали трещать по швам. Из боковых карманов торчали хвосты шпината и кинзы. Через вонючий проход в стене, разделяющий части рынка, мы перебирались на половину, отведенную под фрукты. Я сходила с ума по сочным ананасам и папайе, Белка целыми кистями покупала бананы, доводя продавцов понижением цены до бешенства. Наш холодильник был завален бананами и бананчиками разных цветов, форм и размеров. Особенно Саня любила маленькие желтые размером с пальчик. Мы докупали по три-четыре килограмма фруктов и, уже еле шевелясь, добирались до байка – поэтому Саня и старалась припарковать его поближе. Саня садилась за руль, я размещалась сзади, поставив на одно бедро один пакет, а на другое – другой. Пакеты трепетали на ветру, когда мы мчались в Калахару, чтобы быстрее разложить все по полочкам.

В вещевую часть рынка мы тоже время от времени заглядывали. Первый ряд был занят прилавками, на которых все было по сто рупий – футболки, шорты и платья самых разных цветов, фирм и размеров, частью рваные или испачканные. Возле столов стояла толпа женщин, вытягивающих из кучи то платье, то футболку и задумчиво их рассматривающих. Белка купила там хлопковое полосатое платье, а я – майку с teddy-мишкой, и мы носили их с удовольствием. Рядом располагался «Cold corner», маленькое тесное кафе, куда мы заходили отпраздновать покупку. За четырьмя столиками устраивались вплотную полтора десятка человек, перед которыми ставили свежевыжатые соки, фруктовые салаты с мороженым и молочные коктейли. Все щедро сдабривалось сахаром – индусы любят сладкое до умопомрачения, добавляя его без меры повсюду, как и специи. Передохнув, можно было идти дальше. До поездки я была уверена, что Индия производит хороший хлопок. Так оно и было, но в виде изделий он не приходил на внутренний рынок. Натуральные ткани продавались в рулонах, ими был заставлен тянущийся вдоль рынка ряд магазинов, но ни я, ни Белка шить не умели. Работников ножниц и иголки было в избытке, они сидели на рынке аж в двух точках: на втором этаже здания, куда нас отправляли индуски перед свадьбой, и в просторном полумрачном ангаре, поделенном на зоны. Основную часть ангара занимали bakery, цветочницы, продавцы украшений и косметики. Портные, пять-семь человек, сидели рядком вдоль стены, на своем строго определенном месте. Перед каждым из них стояла швейная машинка, лежали кусочки ткани и нитки (отходы), были сложены в стопочку готовые заказы. Когда работа заканчивалась, швейную машинку накрывали полотном и оставляли до утра. Мы заходили сюда, чтобы пристрочить оторванную лямку или зашить разошедшийся шов, но сделать серьезный заказ не решались: большинство индийских вещей оказывались пошитыми небрежно и криво, мы боялись потратиться на ткань и испортить ее. Выбрать из готового тоже была проблема. Местное население экономило, одеваясь в дешевый нейлон и капрон, украшенный пуговицами, блестящим жестким люрексом и шнурками с перышками, а я от синтетики потела и покрывалась сыпью. Индуски привычные, а что делать мне?

– Мне нечего надеть! – жалобно заявила я Рати, выходя из здания школы в раскаленный полдень.

Изо дня в день я приходила в учебное заведение в одном и том же: зеленом полуспортивном платье с капюшоном или широких штанах с кактусиками и в футболке, которые привезла из Москвы. Рати была модницей, в институте она появлялась в узких джинсах по фигуре, стильных блузках и миленьких платьях-футлярах, а если надевала курту, то тонкого хлопка и приятной расцветки.

– Что ты хочешь? – поинтересовалась учительница.

– Длинное платье, чтобы было удобно ходить в школу.

– Думаю, я знаю, чем помочь, – сообщила Рати после минутных раздумий. – В Панджиме есть несколько магазинов, сегодня вечером я, ты и Джамиля поедем и выберем тебе что-нибудь. Там недорого, и я всегда покупаю пару вещичек себе, когда заглядываю.

В Панажди (столицу почему-то называли и Панаджи, и Панджим – и оба названия были вполне официальными) мы выехали процессией – я, Рати, Джамиля и Падма с Парвати. Джамиля ловко управлялась с детьми – в арабских семьях много малышей, к тому же, общаясь с ними, она не так стеснялась. Мы оставили машину возле кафе «Chocolate room» и вошли в дверь небольшого магазина одежды, неприметного среди сверкающих витрин. Девочки за стойкой поздоровались с Рати как с хорошей знакомой и выжидающе уставились на нас.

– Платья? Платья наверху.

Поднявшись по узкой лестнице, мы оказались в еще меньшей комнате, плотно заставленной стойками с платьями. Казалось, всего много, но выбирать было, по сути, не из чего – все выглядело ужасно и безвкусно. Блестки, рюши, синтетическое кружево, отлетающие стразы… Заперевшись в примерочной – кабинкой настолько узкой, что невозможно даже поднять руки, – я мерила и чувствовала себя пугалом. Уйти без покупки означало обречь себя на длительные бесполезные похождения: небольшие магазины все одинаковы, и чудес не предвиделось. Я выбрала два платья, казавшиеся приемлемыми: оба длинные, на бретельках, розовое и голубое.