Текст книги "Сага о Первом всаднике. Время проснуться дракону. Часть 1"

Затем он хотел еще и голову его макнуть туда же, решив, что при свежевымытой мордуленции грязные патлы только страшнее выглядеть стали. Но от этой беды его спасла Цветка, которая в этот момент, что-то напевая, вошла в кухню и оттуда увидела их войну над тазом:

– Оставь парня дядь, не мучай. Господин Корр сказал, что они его по пути в ларгарские бани завезут. А уж эти южане в мытье толк знають! Так что в порядок его приведуть перед представленьем ко двору – не беспокойся! – Со смешком сказала она, и, взяв метлу, вышла в общую залу.

« – Бани? Это уже лучше… тем более, что они будут потом!» – Решил Ли. И, пока хозяин не опомнился после слов племянницы, и не удумал еще какой экзекуции его подвергнуть, подхватил поднос для грязной посуды и потрепал следом за ней.

Завтрак заканчивался и скоро в дорогу.

Лион, уже не как бедный подавальщик, а как настоящий гость, сидел в общей зале за столом, меж господином Таем и Лошадником, и дожевывал пирожок. Он съел и кашу, и два ломтя хлеба с ветчиной, да и пирожок был далеко не первым – и не вспомнить, когда уж в него столько лезло! Это все от радости, от того, что господа, проснувшись поутру, не забыли про него!

Господин Корр и Цветка, сидели за другим столом, воркуя меж собой, как голубки. Господин достал монету и, что-то говоря девушке, стал класть ей за корсаж.

« – Оу! Половинный золотой!» – У сидевшего к ним лицом и увидевшего денежку Лиона, пораженно выпучились глаза.

Дядюшка Лайсо, углядев его странный взгляд, обернулся, и, видно тоже, успел заметить стоимость подарка. К столу он поворачивался с такими же округлившимися, как у Ли, глазами и не удержавшись, охнул:

– Ох, и щедрый господин Корр!

После этого восклицания посидел пару минут, помолчал, что-то соображая, а потом расцвел в довольной улыбке. И не сдержавшись, стал вываливать свои, эти самые, радостные соображения:

– Да с таким приданым наша Цветка, теперь самой богатой невестой в округе будет – мы удачу-то к ней и подманим! А то и девка видная, и руки у ней работящие, и сама хозяюшка хоть куда, да и разуменьем Светлый не обидел – вот только удачи-то у ней и не было! Как шесть зим назад вышла замуж за того оболтуса, что по пьяному делу в свадебный же вечер и утоп в реке – так она от нее и отвернулась. У самого-то муженька, ни кола, ни двора, а родня его приданое Цветкино прибрали, а саму ее, через пару лун и выставили – вроде, как и не сноха она им настоящая. А ей что делать? К старшему брату в дом бедной родственницей идтить? Так там невестка всем заправляет. Вот она у меня и прижилась – тут хоть денежку какую-никакую, но свою имеет, а там бы в бесплатных работницах ходила. Я ей уж пару раз и приданое дать предлагал, когда к ней сватались. Хоть много-то у меня и нету – но все ж кровь родная, жалко девку. Но она, после того раннего замужества, больно разборчива стала – просто на ленточку шелковую, да ласковое слово, больше не купится. Подавай ей мужика непьющего, да чтоб срушный был, со своим хозяйством, да чтоб не старый какой, аль больной. Да чтоб желательно не вдовец с десятком деток… где ж такого найти-то? Сама-то уже не девица юная. Балует, вот иногда с проезжими… – Он мотнул головой, на милующуюся, позади него, пару:

– Да я, на это сквозь пальцы смотрю – должны же быть и у девки в жизни радости. Но теперь, на такое-то приданое – слетятся женихи, что твои пчелы на цветик! Уж кого-нибудь, да выберет…

– Дядь Лайсо, – Вдруг влез в его многословные мечтанья эльфенок:

– Вот выйдет Цветка замуж, а Вы то, как с трактиром справитесь без нее?

– Даа, – Вдруг, как то сразу сдулся тот, но что-то опять покумекав, приободрился:

– Цвета, конечно, после смерти моей благоверной Свёклушки – Светлый покою ей дай, – Он сделал Божественное круговертие, и вздохнув, продолжил:

– Хозяйство-то твердой рукой подхватила – у ней малые поварята, и те не балують! Но замуж-то она, чай не завтра пойдет. Пока домик ей прикупим – мож здесь, а можа и в самом Аргилле. А там и невестки мои от родов оправятся, в трактир вернуться. – И опять пустился в объяснения:

– Сыны-то мои, год назад, всего с разницей в одну луну обженились, а теперь снохи, обе две – разом и рожать удумали. Тут уж разница всего денька в три случилась! Так что у меня теперь внучок и внученька… дааа! – Довольно улыбнулся он:

– Сначала после свадебки-то они приживались, все больше, да под пятой у хозяйственной Цветки ходили. Да она не строжничала с ними, понимание, имея, что хоть и не срушные они пока, но все равно – хозяйками ей приходються. А как животы-то им на носы полезли, так она их вообще по домам отправила – чтоб, от греха подальше значит, чего плохого не случилось, от тяжелых подносов, да кастрюль с горячим. Но теперь они уж разродились, так что скоро вернуться в трактир. А Цветка, я думаю, захочет, наконец-таки, своим хозяйством зажить, с собственным мужем и детками – хватит ей уже по людям-то обретаться!

После Цветкиной, теперь прям, праздничной судьбы, они еще обсудили, как жить лучше, пока не узнается, что Мельничихин графич точно помер. Еще обговорили, как дорогу до Аргилла сократить – где свернуть, чтоб через деревеньку к мосту-то сразу перед городом и выехать, а не кружным путем по Главному тракту лишние полдня пёхать.

Так что, когда в путь-то пустились, солнышко весеннее, уж за полдень наладилось.

Гордый Ли ехал на лошади рядом с господином Таем.

« – Ой, не господином! Ему ж запретили, их теперь господами называть – он теперь в их компании!» – От этой мысли Лион, аж зажмурился от удовольствия.

А еще ему пообещали, что когда они к вечеру до Аргилла доедут, то там все вместе в ларгарские бани пойдут, и ему, Ли, там очень понравиться – это не то, что в чулане в лохани, иль в деревенской бане, мыться, там теплая вода сама сверху струйкой бежит. А после того как намоешься под ней, и в мраморном озере, что бассейном называется, наплещешься вдосталь, то посетителей в светлых комнатах, полных теплого пару, на лежаки укладывают и мужики, специально обученные, спину разминают.

Го… просто Корр на это с хитрой улыбкой добавил, дескать, можно, чтоб и не мужики, а бабаньки спинку мяли.

Но Тай на него строго посмотрел и сказал, что им в столицу поспешать надо, а не блудить на каждом углу. И, что он, Ворон, уже наблудил на половинный золотой, и ему должно было, вроде как, хватить до самых Королевских Холмов!

А тот ему в ответ, рассказал о пользе блуда в улучшении характера, и что некоторым иногда и не стоило бы пренебрегать! А потом, все вместе, долго и весело смеялись над их беззлобной перепалкой.

« – А он ворон оказывается… их очень мало осталось на свете!» – Поразился Ли. Их, воронов то есть, светлые эльфы почти всех извели, когда те, после Большой битвы, не захотели им свои земли в предгорьях уступать. Это он знал из уроков истории, что еще отец ему преподавал.

« – Вот бы посмотреть, как он оборачивается и летит… а кто, интересно, Тай? Волк или медведь?» – Ли еще ни разу не видел сам момент переворота, только оборотней в человеческом обличье встречал.

« – Ну, ничего, теперь-то скоро… вот сразу после Аргилла с его банями, и увижу…» – Мечтательно перебирал про себя предстоящие удовольствия, юный эльф.

Но, ни сегодня к вечеру, ни даже завтра к полудню, в Аргилл они не попали…

Проехав по единственной, но зато длинной улице Больших Лужцов, они вскоре свернули к простому деревянному мостику через овраг, а там по немощеной уже, но довольно наезженной дороге стали спускаться в низину, что раскинулась перед ними, вплоть до самой реки. Справа темнел лес, который новые друзья и защитники Ли, проехали еще вчера, но как теперь оказывалось, выехали из него далекооо правее.

Прямо, в самом низу разлегшейся перед ними луговины, блестела на солнце река. А вдоль ее берега, видны были большие, красноватого цвета, разрытые ямы глинищ.

Традиционно в этой местности народ зарабатывал тем, что добывал эту самую глину – красно-коричневую, самую лучшую, ту из которой кирпич да черепицу делали, и для столицы, и для других богатых городов серединных земель королевства.

Здесь же, в деревнях и кирпич с черепичкой обжигали. Прямо возле глинищ, виднелись длинные постройки, видимо формовочные мастерские, да может и склады. Река-то здесь зимой порядком промерзала, а главный развоз по ней проходил.

Хотя, если не далеко и на телегах, бывало, тащили. А что б подешевле, то и глину простую вывозили…

В общем, народ тут жил не плохо, в достатке, при постоянной работе. Две, довольно большие деревни, что предстали перед ними, ярко высвечивались средь обширных, чуть начинающих зеленеть, садов, красноватыми крышами, крытыми знаменитой черепицей.

Если б не собственное производство, то крестьянскому хозяйству не в жизнь не потянуть такую дорогую кровлю. Правда сами дома были сложены из более крупного, чем обычно, темного кирпича – вот тут-то и сказалась, видно, чисто деревенская рачительность местных хозяев. Кирпич, он ведь не черепица – не развалиться, если в дорогую глину, что продать можно, землицы обычной, аль навозу добавить… еще и теплее будет.

Деревня, что лежала прямо по проселочной дороге, по которой они направлялись, называлась Середними Глинками. Проехав по ней меж огородов, они должны были выйти на Нижнюю дорогу, пролегающую посредь деревни. На ту самую дорогу, на которой и любил хулиганить, скорее всего, убиенный ими Мельничихин графич. И уже по ней выехать к другому селу – Крайним Глинкам, которое виднелось слева в отдалении. А после него, как им пояснил дядюшка Лайсо, уже рукой подать до съезда Главного тракта на каменный мост, за которым и был Аргилл.

Но с той возвышенности, с которой друзья спускались, ни моста, ни города видно не было – толи взгорок не велик, толи ушами прохлопали, что-то в рассказе хозяина, толи до них еще пёхать и пёхать. Но, главное, в пояснениях трактирщика, они уловили – по Тракту-то гораааздо дальше было бы! А ему они верили – как, ни как, а местный житель.

Где-то справа, укрытая от их глаз лесом, оставалась еще одна деревенька – соответственно, Дальние Глинки, но им она была без надобности, и друзья ее не выглядывали. Есть себе – и есть, и пусть ее…

Когда они ехали уже меж огородов, где на черной пашне повылезали дружными рядками зеленые всходы, делая ее жизнерадостно-полосатой, а в высоком прозрачном небе заливалась какая-то птаха, радуясь солнышку, дышащий спокойствием мир весенней природы был нарушен страшным от ужаса женским криком.

Затем крик перерос в вой и к нему добавился еще один, и еще, а потом присоединилась и громкая мужская брань. А потом раздались призывы « – Помогите!»…

Друзья переглянулись и, пришпорив коней, понеслись в деревню, ориентируясь на непрекращающиеся, а только разрастающиеся во все большее многоголосие крики.

Ли, что есть мочи, понукал старую кобылку, которую только и смог ему предложить дядюшка Лайсо, чтоб добраться до Аргилла. Но если б не вьючная одрица, что была пристегнута к седлу Тая и не давала мчаться в полную силу его огромному мерину, то Лион, скорее всего, добрался бы до нужного места один. А так, он всего лишь чуть-чуть отставал от него.

Зато Корр с Виком, несдерживаемые ничем, унеслись далеко вперед, и, когда Ли с Таем только поворачивали на Нижнюю дорогу, она же единственная улица деревни, те уже подъезжали к толпе, что была хорошо видна в самом конце селенья.

Несколько смурных и бледных мужиков сдерживали, не пуская за изгородь, десятка три селян, которые гомонили, перекрикиваясь и переругиваясь меж собой, и то и дело норовили проскочить во двор дома. Но молчаливые серьезные мужички, бдительно блюли охрану, и успевали каждый раз перехватывать самых юрких и любопытных.

Но останавливать приехавших господ они все, же не решились.

Принц с Вороном были уже там – их лошади с наброшенными на коновязь поводьями топтались во дворе.

Сам дом, как и все остальные в этой богатой деревне, выглядел добротным и ухоженным – с высоким крыльцом, резными наличниками на окнах, и аккуратно побеленными яблонями, набивающими розовые бутоны, в палисаднике.

Меж теми яблонями, прямо на молодой траве, лежала толстенная баба в ярких юбках и голосила не умолкая. Это ее крики и подняли панику по всей деревне, и на ее зов они прилетели сюда. Она и сейчас не унималась и, держась за обширную грудь, продолжала взывать:

– Люди добрыее!!! Это что же деется-то на белом светее?!! Помогите мнее!!! Ох, Розаночка – деточка мояя! Ой, Гречушка да Радушка – кровиночки моии!!! – С подвывом рыдала она, а две молоденькие девушки, сидя около нее на коленях и тихо плача, обмахивали бабу передниками.

Рядом с ними на траве сидел, тоже довольно упитанный мужик со всклоченной бородой и налитым кровью лицом, беззвучно и широко открывая рот, будто воздуха ему не хватало.

Возле него нашелся и Корр, который в этот момент, что-то бубнил, и делал пассы над головой и грудью мужчины.

– Как он? – Спросил его Тай, соскакивая с коня.

– Да, вроде, уже не че… – Ответил, Ворон, не оборачиваясь.

Тогда, Тай, не подходя к ним, направился к дому, бросив в сторону Ли:

– А ты оставайся здесь, в дом не смей заходить!

Но, не успел он дойти до крыльца, как из двери вывалился еще один мужик. Он был помоложе и бледный, но такой, же всклокоченный, как и тот, над которым сейчас ворожил Корр.

Мужичок далеко не ушел – плюхнулся тут же на ступеньку, да там и остался сидеть, раскачиваясь из стороны в сторону и тихонько воя – жалобно так, и протяжно.

А только горемычный пристроиться на лестнице, как в проеме показался Вик с мутным взглядом – этот был не просто бледный, а прям зеленый какой-то. И, ни на кого, не обращая внимания, тихо-тихо по стеночки спустился и направился куда-то за дом.

« – И правильно!» – Решил Ли, оценив его состояние:

« – Негоже принцу блевать при всем честном сельском люде!»

Минуты ожидания тянулись долго. Во дворе ничего не менялось, если не считать лица мужика, постепенно приходившего к нормальному цвету. Видать, сказывалась ворожба Корра.

Бабища, также голосила, девушки, также тихо плакали и махали на нее фартуками, а народ за забором, также волновался.

Устав ждать и решив, что про него все забыли, Лион потихонечку двинулся к крыльцу.

Обойдя раскачивающегося мужичка на ступенях, он бочком протиснулся в дом… и почти сразу пожалел о своем опрометчивом поступке.

В сенях, тут же за порогом, на спине, раскидав руки, лежала молодая женщина пригвожденная вилами к полу.

Крови было не много. Так, только возле зубьев, что впились ей в грудь, виднелись на белой рубахе небольшие пятнышки, особо не заметные среди соломинок и кусочков земли обвалившихся с неочищенных вилл. Глаза убитой были широко открыты, и их застывший взгляд, и выражение всего лица, говорили о крайнем ее изумлении в последний момент жизни.

От этой бескровной, но такой явной смерти совсем еще молодой женщины, от этих уже неживых, но еще удивленных глаз, Лиону тут же поплохело и захотелось поскорей уйти. И, нет бы, ему вернуться обратно, но ноги сами понесли его дальше в дом.

А там…

Первое, что увидел Ли ступив в комнату, была валяющаяся посреди нее разбитая глиняная статуэтка Светлого. И она, и кружевная салфетка, на которой та, когда-то, стояла, и охапка бумажных цветов, служивших ей украшением – все было свалено в кучу и щедро полито, чем-то красным.

Это же красное, размашистыми брызгами, было и на побеленных известью стенах, и на оконных занавесках, и на перекошенной скатерти стола.

« – Как соком помидорным…» – Почему-то именно эта мысль пришла в голову парня. Мозги, по ходу, начали уже отказывать, и ни в какую не хотели признавать очевидного.

Из-за стола, полуприкрытые съехавшей скатеркой, высовывались, чьи-то небольшие ножки в простых, с деревянными подошвами, башмачках.

Ли чуть продвинулся, что бы разглядеть получше. Но его взгляд наткнулся на маленькую девочку, может еще и грудную. Она, в ярком цветастом платьице, как брошенная тряпичная кукла раскинув ножки и ручки, лежала, чуть дальше кучи с оскверненной статуэткой Светлого… ее голова напомнила Ли о раздавленных нагой шершавых орехах…

Все перед глазами потемнело и поплыло, рот наполнился кисло-горькой слюной, а в животе вдруг взбунтовалась и полезла наверх обильная утренняя трапеза.

И ощупью по стеночке, как давеча Вик, Ли двинулся на выход, уже не желая знать, что стряслось в этом доме… не желая смотреть, кто лежит там за столом… и даже, не желая искать затерявшегося где-то Тая! В данный момент, он уже вообще ни чего не желал, кроме одного – ему срочно надо было на воздух. На воооздууух!

Как прошел мимо убиенной женщины в сенях, как вышел за дверь, он не помнил.

Приходить в себя он начал, когда в углу крыльца, где его выворачивало наизнанку, Ли посетила интереснейшая мысль – он оправдывал сие непотребство, твердя себе, что ему можно – он не принц!

А потом его подхватили сильные руки Тая, и под возглас:

« – Говорил же – не смей входить!», понесли к бочке с дождевой водой и стали умывать лицо, щедро поливая и на голову.

И вот только после этого мир вокруг перестал плыть в елозящей темноте, а проступил, как ему и положено, четкими яркими гранями. Оглядевшись вокруг, Ли понял, что пробыл в доме не одну минутку, как ему показалось, а гораааздо дольше, и за это время во дворе произошли кое-какие изменения.

Баба больше не голосила, а мирно спала тут же на травке.

Девушки куда-то делись.

А толстый мужик был уже совсем не краснолиц, а вполне нормален с виду, если не считать его нервного подергивания себя за бороду.

Рядом с ним сидел тот, что выл на крыльце, когда Ли так неосмотрительно решил увидеть все произошедшее своими глазами, и еще один – из тех, что дом от любопытных односельчан охранял.

А самих любопытных за забором стало значительно меньше.

Возле сидевших под яблонями мужичков, так же находился Корр и, вернувшийся из-за дома, Вик. А Тай, оставив его, Ли, отряхиваться от воды, также двинул к ним.

« – Что делать?» – Да не че – бочком, бочком, Лион поплелся туда же.

Когда он подошел, и, от греха подальше – чтоб не прогнали, пристроился за яблоней, бывший красномордый рассказывал, как дело было:

– Это ж доча моя старшая, Розанка тут живет… жила, покою Светлый им дай! – Мужичек оторвал руку от своей уж выдранной почти бороды, и сделал Божественное круговертие:

– С мужем и внуками моими. Хорошо жили – за восемь зим, троих деток родили. Стог ее, не пил, руки не распускал, да и работал хорошо – несколько зим, уж как свою черепишную мастерскую имел, а в ней человек пять наемных работников. Достаток у них в семье – дом полная чаша! Коровы две, овец десяток, свинка пол луны, как опоросилась – жить бы и жить в радости, детей поднимать… а оно, воооно, что получилось… мать-то совсем от горю рехнулась! – Кивнул он на толстую бабу, спавшую под соседней яблоней. И вздохнул тяжко так, безысходно.

– А с чего вы взяли, что это ваш зять такое зверство сотворил? И где он сам-то сейчас, и внук ваш? – Задал ему вопрос Тай.

– Да это я сказал… – Вступил в разговор тот из мужчин, что забор охранял:

– Я сосед ихний, Дубном меня кличуть… – Он мотнул головой, показывая на такой же добротный и ухоженный домик, сразу за забором палисада, и продолжил степенно:

– Седня ж солнце жарит, прям по-летнему, вот и решил я домой на полуденную трапезу сходить – поесть спокойно, да отдохнуть. Опосля, вышел из дому, чтоб к реке, значит, к ямам идтить – работники ж у меня там. А успел-то только с крыльца спуститься, как вижу – Стог, с мальчонкой своим подмышкой, из ихнего дома выскакивает. Сам-то в одном исподнем и весь в кровище, а мальчонка-то молчить, кулем обвис в отцовских руках, глазенки только и таращит. Я уж потом смекнул, как в ихнем доме побывал, что от страха дитё ни живо не мертво было. А в тот момент я еще ничего не видал, думал, случилось че, помощь предлагать стал. А Стог уставился на меня, как будто я не по-людски говорю, а лягушкой квакаю, и побег вдруг в сторону леса. Аж босые пятки засверкали! Ну, я к ним-то в хату и кинулся, а там… ну, вы сами видали! Мне по началу тож плохенько было… – Он сочувственно посмотрел, на бледного еще Вика:

– А потом к родителям Розанкиным побег, да к Жниву – брату старшому Стогову.

Тут, тот мужичок, что поначалу на ступенях отсиживался, в разговор вклинился:

– Че говоришь-то, а? Стог у нас всегда смирный был – мухи не обидит! И Розанку свою, и девок малых – ужасть, как любил! Он бы на них, ни в жисть бы руку-то не поднял!

– Да я, че видел, то и говорю – не в себе братец твой был… – Стал оправдываться сосед.

– Так, все ясно, что ничего не ясно! Надо вашего Стога найти! – Закончил разговор Тай, и стал подниматься с земли.

А тут и девушки пришли и каких-то бабок в черном привели. Сами уж не плачут, хмурые и озабоченные только.

– Начнем мы, наверно… день-то жаркий. Вот плакальщицы пришли – они знають, что и как, делать-то надоть. А маманька наша долго еще проспит? – Обратилась та из девушек, что постарше была, сначала ко всем, а с последним вопросом к Ворону. Знать не сама баба-то затихла, а усыпил он ее. А младшая, от этих слов сестрицы, опять по-тихому в рев пустилась.

Тут подтянулись и парни от реки, что на ямах да в мастерских трудились – все свои деревенские, соседи да родичи. Пришлых наемников работать оставили.

И двинулись всем гуртом, кто на лошадях, а кто и пешком, в лес – Стога с мальцом искать.

Только его, Лиона то есть, в деревне оставили. Дубн его в свой дом отвел, и сказал, чтоб здесь оставался, на соседнем дворе под ногами не путался.

Сначала Ли, вроде как обиделся и на друзей, и на деревенских – среди парней-то, что с реки прибежали, и помоложе него были… да что говорить, что обижаться – дело-то привычное, когда его за малолетку принимают. А на объяснения время надобно, которого сейчас и не было.

Послонялся он по двору, в огород вышел, в дом заглянул – никого, кроме толстого рыжего кота, да собачонки на привязи. Но та, видно, обалдев от такого количества народа за забором, да шума в соседском дворе, на него и не покушалась – забилась в свою конуру, да так там и сидела. Ли ее толком и не видел.

Есть, очень захотелось. Свою-то утренею трапезу он у соседей на крыльце оставил, а в доме без хозяев шуровать совестно было.

Пошел Ли в курятник, нашел два еще тепленьких яичка, да выпил – вроде полегчало. А потом двинул к примеченному пустому коровьему стойлу, да рядышком, в уголок на солому, и завалился… и уснул.

Проснулся он от того, что кто-то, настырно так, звал его:

– Лиии! Лииион! Эльфееенок, демон тебя задери… гдеее ты?

Кое-как выбравшись из соломы, Ли побежал на голос.

Звал его, оказывается Корр. Вид, только у него, был какой-то странный – штаны двухцветные, как будто из разных пар сшитые, да еще разной длины. А видно это было, потому что, сапог вообще не наблюдалось. А камзол… точно его – малиновый с золотой вышивкой, но… вроде как, и не его, а с чужого плеча – огроомный.

Но долго разглядывать себя тот не дал – только узревши Ли, стал давать указания:

– Там много раненых. Бери лошадь, впрягай в телегу, и дуй быстро к лесу. Да, скажи кому-нибудь из соседей, кого найдешь – пусть тоже с телегой едут. – И не поинтересовавшись даже, справиться ли Лион с сей задачей, подпрыгнул и растворился в круговороте мутного потемневшего воздуха. А через мгновение, из дымного завихрения вылетел огромный ворон, и с шумом хлопая крыльями, стал набирать высоту.

« – Вот и увидел… только, как-то все не радостно нынче…» – Подумал Ли и поплелся ворота отворять да упряжь искать.

Телега-то – вон она, на крытом дворе стоит, он ее еще, когда по дому слонялся, приметил. Вот только лошади не было – Дубн на ней в лес ускакал. Но, ни че, он на соседний двор сгоняет, свою приведет. Кобылка эта у дядюшки Лайсо и в упряжи бегала – он не раз видел.

Когда они с соседом, не жалея телег и задов своих на тряской дороге, примчались к лесу, там действительно на крайней поляне прямо на траве лежало шестеро тяжело раненых. Кто-то слабо-слабо, но разговаривал, кто-то стонал, а двое вообще в беспамятстве были.

Да еще рядом топталось несколько человек в крови перепачканных.

Тай с Корром, кстати, вполне, себе нормально одетым, над лежачими руками махали в лечебных заклятьях и потом уже обливались от натуги.

Когда их процессия из двух телег, нескольких всадников, да десятка пеших подходила к крайним домам, то солнышко уж садилось.

Потом оказалось, что деревенской знахарки на месте нет. Что и ее, и из других деревень всех кто может лечить, еще предыдущей ночью в замок забрали – там, говорят, Мельничихин графич, больно тяжко занедужил.

И пришлось Корру с Таем все самим доделывать: и кровь останавливать, и раны затягивать, и ушибы обезболивать. А они с Виком, вместе с парой баб, у них на подсобном деле были: воду из колодца таскали да грели, тряпки на бинты рвали, да подлеченных по домам развозили.

Между делом, Ли и к разговорам прислушивался – как поиски проходили.

Мужички-то да парни, те, что здоровыми и не сильно покалеченными вернулись, по домам-то сразу не пошли, а прямо тут, во дворе у Дубна, рядом с ранеными и пристроились. Откуда-то появилась бутыль самогона и они, из горлышка, да по глоточку, ее и опорожняли.

– Откуда у него столько силы да злобы взялось-то? – Спрашивали мужики друг у друга.

– Он же спокойный всегда был. Даже по малолетству драк избегал. – Недоумевали они.

– У него коса с обломанным держаком была – вот он столько народу-то, и покалечил!

Как понял Ли, Стог этот, был в деревне уважаем за спокойный нрав да разумность. А когда его нагнали, он на мужиков-то с той косой и накинулся, и первые, кто его догнал, больше всех и пострадали – не ожидали они от него такого. А потом он в болота утек, да там и сгинул.

Когда Лион принца спросил о том, он тоже подтвердил, что даже Ворон с Таем его выследить не смогли – пропал, как и не было его.

А мальчишечку, кто-то забившемся под куст видел, да сразу не взяли, а потом тоже не нашли…

В общем, все было плохо: поиски их закончились неудачей, Корр с Таем обиходив всех кого смогли, сами были в плохом состоянии теперь, а у соседей с приходом сумерек, начали отпевать покойниц – скорбно и протяжно – по душе, как ножом по стеклу.

Чуть легче стало, когда в дом пошли, да окна наглухо затворили.

Дубн то бобылем оказался – один жил. Вот их на ночь-то к себе и забрал. А по-другому – никак не выходило! Корр с Таем совсем плохие были – их, тому же Дубну, с Виком на пару, пришлось по очереди в дом на плечах затаскивать, своими ногами от истощения они идти не смогли. И с лица оба спали: бледные, щеки ввалились и синяки черные вокруг глаз – самих теперь лечить-то бы надо…

Хозяин их, между делом, корову подоил. И стали они с принцем друзей отпаивать, по переменке, то молоком с медом, то самогоном по капельки – кто ж знает, что поможет, в их-то случае… и Дубна слушать.

А тот на стол накрывал, да извинялся. Что вот живет один, уж зим десять как. Жена его родами первыми, как померла – так и живет.

Он, горемычный, по ней долго убивался – у них-то все по большой любви когда-то сладилось. Потом, как оглянулся, а вокруг, только девки молоденькие – пустобрёшки легкомысленные. Так один и остался – привык уже. Только вот дорогих гостей попотчевать разносолами не может – так только: клубеньки в кожурке, еще вчера отваренные, сало соленое, да капуста квашенная.Вот только хлеб свежий… еще Розанка сутра напекла, да одинокому соседу занесла.

Друзья уснули, а они втроем за стол сели потрапезничать – чем Светлый послал. Мэкнули по стопочки какой-то ягодной наливки, за упокой души доброй женщины и ее дочек – самогон-то их хозяин не стал на стол выставлять, привычно посчитав Ли за малолетку. Зажевали это дело капусткой, по клубеньку съели и сальца по паре ломтиков – аппетиту, что-то, ни у кого не было. Так что, и сами вскорости спать подались.

Легли-то на полу – на хозяйской кровати умученных Тая с Корром разместили. Ли сначала было, в хлев на соломку намылился, да вспомнил, что вечером со стадом корова вернулась, и пришлось укладываться там, где постелили.

А утром, после такого тяжкого дня, да не вполне мягкой ночи, проснулись поздно.

Их хозяин уже успел и корову подоить да со стадом отправить, и к ямам у реки сходить – указания работникам оставить. А теперь стоял у печи и оладьи на всю компанию жарил.

Так что утренняя трапеза в отличие от вечерней, на вкус Ли, была не в пример лучше. Дубн на стол выставил: целую гору оладьев, а к ним черничного варенья. Да кроме них еще большую сковороду со скворчащими на ней ломтями сала и полутора десятками глазками яиц. А сало в яичнице – это, знаете ли, совсем другое дело!

В общем, из Середних Глинок выехали они хорошо после полудня, пока Тай с Корром не оправились, и не уверили всех, что выдержат в седле до самого заката. А именно столько им и предстояло теперь ехать до Аргилла.

Вчерашнее ужасное происшествие, в котором они в силу судьбы, вынуждены были поучаствовать, тяжким грузом давило на каждого. И не чудесные бани с теплой водичкой, без какого-либо усилия с твоей стороны, льющейся на голову, и не умелые руки сильных парней, размявших им спины, не сумели полностью сгладить гнетущего впечатления от вчерашнего происшествия.

И даже такое увлекательное, в другое время, занятие, как покупка нового коня, не смогло поднять общее упавшее настроение.

А Ли, получивший в собственность этого молодого и резвого скакуна, поймал себя на том, что не столько радуется новому другу, сколько расстраивается прощанию со старой кобылкой дядюшки Лайсо. И само это, казалось бы, радостное событие, придавленное плохим настроением, преобразилось в его голове в тоску по старым, пришедшим к своему завершению временам. Может там, позади и не было все так уж расчудесно, но он был сыт, в тепле, и его там любили. Уж Лошадник-то, точно! А вот впереди грезились неопределенность, опасность и беды…

И только довольно жесткое внушение Тая, уберегло того конька от скорбной клички «Морось», которую было дал ему под гнетом расстроенных чувств Ли. Легкий подзатыльник – так только, волосы примял, да высказывание: « – Что пора заканчивать из себя блаженного строить – парень-то большой! И должен бы понимать, что им очень повезло, когда в общественной конюшне провинциального города, нашлась на продажу такая хорошая, во всех отношениях лошадь!», помогли в поиске боле менее приличного имечка.

А конь был действительно хорош – невысокий, по сравнению с армейскими громадинами Вика и Тая, он, тем не менее, был легок на ногу и довольно красив. Правда, его редкий мышастый цвет, и навел мысли расстроенного Ли на унылую кличку, но, именно этот же цвет и делал его таким интересным. А белесые пятна на крупе, которые в народе принято называть «яблоками», и темные грива, да хвост, придавали ему еще большей привлекательности.