Текст книги "Канарейка для ястреба. Реальная жизнь"

Глава 24

Тайгер Ривз

С трудом разлепляю глаза. Организм истощен. Отбиты внутренние органы и несколько переломов имеется. Дышу с трудом, со свистом. Кажется, скоро конец. Сил не осталось. Сдыхаю, но не прогибаюсь.

Тайгер Ривз мертв. Ничего не осталось. Только оболочка, которая доживает последние часы на холодном бетонном полу.

Глюки уже во всю идут. Все кажется, что слышу легкие шаги… Ласковые объятия, поддерживающие, как в далеком детстве. Подставляю голову под материнские руки, под нежные пальцы, пробегающие по моим волосам.

– Тигренок мой, ты опять подрался?

– Ма, это мужские дела и решаю я их как надо.

Смех звонким переливчатым колокольчиком.

– Да, быть Ривзом – диагноз.

Вскидываю глаза и улыбаюсь в ответ. Впитываю теплую улыбку, запоминаю искристые глаза.

Сильный кашель заставляет прийти в себя. Очнуться. Кажется, я выплевываю собственные легкие, харкаю кровью.

Думаю, отсчет пошел на минуты. Вот и все. Хорошенько подгажу организаторам напоследок. Не вышел их план. Без меня все пойдет в благотворительные фонды. Помощь детям. Отца не переиграть. Если я не подсоблю. Мне мало осталось, и я не подпишу…

Улыбаюсь и чувствую боль, сковывающую челюсть. Выиграл. Хоть и ценой своей жизни, умыл ублюдков, покусившихся на чужое.

Держусь из последних сил. Не хочу подыхать не ответив, не утопив врагов в крови. Мало наказать их деньгами. Хочу, чтобы испытали весь тот ад, который сполна отмерили мне. Если суждено подохнуть, то утащу за собой как можно больше тварей. Мне бы чуток продержаться только…

Шевелю руками и впервые замечаю, что я не прикован. Вот оно. Меня считают слишком слабым. Прокол. Хоть и на издыхании, но хищник способен собрать последние силы для броска.

Глаза трудно держать открытыми, однако я все-таки пытаюсь.

Ползу. Каждое движение дикая боль, нужно добраться до стола с пыточным инвентарем.

Дотягиваюсь, соскребаю крайний тесак и падаю на пол, сжимая оружие в руке. Закрываю глаза, перед которыми черные точки и всполохи. Голова, как после хорошей пьянки, тяжелая. Не думал, что перед лицом смерти я буду столь спокоен.

Нет слов утешения и надежды нет.

Непоколебимое спокойствие наползает черным адовым пламенем.

Цена победы в умении обуздать характер и терпеть боль. В любом бою выигрывает тот, кто способен выжидать подходящий момент, и лишь тогда бить на поражение.

Но порой у тебя просто нет шансов.

Пить хочется невыносимо. Ничто так не мучает меня, как жажда. Тело горит, и я уже не отказался бы и выпить помои, которыми меня поливали, но не могу. Нет в моей тюрьме ни капли воды.

Ощущаю себя трупом, гниющим в пустыне под раскаленным солнцем.

Выгораю изнутри, и потрескавшиеся губы растягиваются в шальной улыбке. До последнего боялся, что в агонии и жаре, в бреду назову заветное имя той, которая была всем.

Облегчение. Контроль у меня что надо.

Никто так и не узнал тайну Тайгера Ривза. Не нашел рычаг давления. Прежний я сдох, утащив с собой на тот свет заветный образ.

Адель будет жить. Моя птичка вылетела на свободу. Все забывается и время лечит, особенно если тебя предали.

Прощай, Канарейка. Будь счастлива. Живи за нас двоих.

С дипломом Гарварда для тебя все двери в жизнь будут открыты…

Меня затягивает в черный ледяной омут, и я даже рад холоду, постепенно сковывающему тело, после пекла так может ощущаться лишь рай.

Веки свинцовые, все тянет их прикрыть. Держусь пока. Знаю, что спать нельзя. Хочу воткнуть нож по самую рукоять в тело моего мучителя. Пусть это будет последним, что сделаю в своей жизни. Меня держит только месть. Эта дрянь придает живучести.

В какой-то момент дрейфа на периферии сознания слышу выстрелы, звуки потасовки, глухие удары и падение тел. Кажется, что в подвале за дверью разборки. Усилием воли заставляю себя собраться с силами и совершить рывок, сажусь и упираю взгляд в дверь, которая резко открывается и с силой ударяется об стену.

Пространство заполняется парнями в черной экипировке. Наемники. Слышу автоматную очередь, и один высокий крепкий мужик с винтовкой наперевес приближается ко мне, садится на корточки.

Встречаюсь с ледяными глазами, видными в прорезях черной маски. Странно знакомыми. Сжимаю оружие в кулаке. Выжидаю.

– Красава ты, Ривз, хоть прям сейчас на обложку “Форбса”, – знакомый голос, смех и мужик поднимает черную материю с лица. – Не знаю даже, успел ли я. Кажись, ты почти труп…

Смотрю в наглую рожу Каца и так и хочется вмазать ему хуком слева.

Глава 25

– Почему почти… – хриплю в ответ. Не очень врубаюсь, что здесь делает заклятый друг. Вечно членами мерились в школе, пока, наконец, не начали участвовать в подпольных боях.

Пару раз в незаконных потасовках прикрыли друг другу спины при терках, после вражда стала чем-то традиционно нейтральным.

– Я к тебе с предложением, Ривз…

Митрий становится серьезным, глаза смотрят остро.

– Как насчет выбраться и включить ответку?

Рассматриваю бравых мужиков, дислоцированных по пространству. Профи. Каждый берет нужный вектор обзора, прикрывает тылы и контролирует территорию.

Здесь война идет полным ходом, в которой отбивают пленника. Где-то наверху слышу очередную автоматную очередь.

Упираю взгляд в Димитрия. Друг или враг?

– Что за маски-шоу? – с трудом говорю, но мой хрип Кац слышит, понимает.

– Ривз, хорош! Ты сейчас не в том положении, чтобы нос воротить. Элита ты долбаная. Я тебе предлагаю свою поддержку в войне.

– Интересное у тебя предложение, Кац…

Рассматриваю собеседника, прикидываю его выгоду, ищу причины… С чего ему влезать в мою мясорубку?!

Митрий понимает меня без слов. Маты в ход пускает. Смотрю и не отвечаю.

– Ну ты и баран упертый, Ривз! – сплевывает, звереет на глазах. – Не враг я тебе! Сам знаешь, кто я. Кто мой отец. Не шифруюсь я. Никогда не скрывал от тебя свою подноготную.

– Знаю все. Какого в пекло тебе-то лезть? В чем фишка?

Взрыв неподалеку. Дом прям подпрыгнул. Кажется, есть вариант, что нас всех завалит камнями в этом чертовом подвале.

Димитрий шипит сквозь зубы.

– Какого я с тобой лясы точу, руки завернуть и тащить. Конец базара!

В ответ выставляю руку с зажатым ножом, кладу на согнутое колено.

– Попробуй, Кац. Дай мне шанс.

Димитрий, присвистнув, бормочет.

– Несговорчивый. Долбанутый. Мудак!

Еще один взрыв оглушает. С потолка падает огромный булыжник в метре от нас. Здесь действительно разворачиваются военные действия по отбиву заложника.

Кац в бешенстве приближает ко мне лицо:

– Слушай сюда, Ривз. Вскроем карты. С тобой я по понятиям базарю. Ты все правильно понимаешь, башка у тебя на миллион варит. Действую я из своей выгоды, конечно! Только вот я всем рискнул, притащившись сюда. Подставился так, что разгребать еще долго придется.

Рассматриваю своего возможного “Partner in crime”. Автоматная очередь за стеной. Крики боли. Глухие удары. Вот он – мой ад, который идет на заднем плане. Выстрелы не особо отвлекают. Включаю мозг и работаю на всю катушку.

– Подняться хочу, Тигр, умыть кое-кого. Территорию отжимаю сейчас. Кровавые разборки братвы. Все как всегда. И вот мое предложение: можем вместе повоевать. Я тебе помощь сейчас, ты мне поддержку и допуск в свой круг в будущем. У меня своя бригада. Я людей прямо сейчас теряю, тебя отбивая! Короче, расклад такой. Готов я стать твоей правой рукой. Но… я ни под кем ходить не стану. Партнерство предлагаю.

Поднимаю инфу, вспоминаю все, что знаю об этом мужике.

Крепкий боец. Зверье. Про папаню его много баек ходит. Неоднозначный тип. Русско-еврейские корни. Связи в подполье. Братва. Разборки. Опасный бизнес.

Встречаю холодный взгляд профессионального убийцы. Димитрий говорит четко, не прячет глаза. Выжидает.

Прикидываю наши возможные шансы и отвечаю:

– Я в опале, Кац, и, скорее всего, вылетел из “круга”, в который ты так стремишься. Некуда тебя допускать и не факт, что я не окочурюсь в ближайшее время. Сам видишь, – кривлю губы в улыбке, давая понять, чтобы ложных надежд не питал.

Боец у двери падает на колени, зажав дыру в животе, хлопок и уже труп с выбитыми мозгами валяется на полу пыточной. Смотрю, как горячая кровь течет по серому грязному бетону.

Может, никто из нас из подвала этого живым и не выйдет…

Димитрий отвлекает. Смотрю в лицо со славянскими чертами. Жесткий мужик улыбается, а в глазах азарт и предвкушение бойни. Мы с ним чем-то отдаленно похожи.

– Башку на отсечение могу дать, Тигр, что я в принципе сейчас и делаю, влезая в разборки старших и отбивая тебя… Ты поднимешься и однажды вернешь все. Я хочу быть рядом. Доверенным лицом. В твои орбиты мне с моей подноготной не прорваться. Только приближенность – карточка в жизнь.

Резонно. Все логично.

Думаю. Перед глазами багровая пелена. Подыхаю. Прямо сейчас. В эти самые долбанные секунды. Выхода нет. Либо остаюсь на зассаном полу подвала пыточной трупом, либо…

Анализирую. Не делаю поблажек. Работаю без сбоев.

Сделка.

Мои правила.

Мое предложение.

Собравшись с силами, отвечаю:

– Расклад такой Кац, – голос совсем глухой, – ты и твоя бригада отходите под мое руководство. Я не лезу в твои теневые дела. Там хозяин ты. Но. В моих сферах главенство у меня. С тебя беспрекословное подчинение и поддержка.

Доносится тяжелый топот ног, к нам гости, мужики в камуфляже начинают беспрерывный отстрел.

Взрыв.

Кто-то бросил лимонку. В проеме двери ошметки парочки разорванных тел.

– Заметано, Ривз. Ты мне. Я тебе, – ответ тонет в оглушительных хлопках и взрывах. Дом ходуном ходит.

Нужно выбираться.

Димитрий хочет отойти. Ловлю его за куртку, вскидывает бровь. Удивляет его “почти труп” своей живучестью.

– Двое палачей. Кликухи – Балд и Порш. Не трогать. Оставить в живых. Отдать мне.

– Второго я придержал, – в холодных глазах ледяной огонь предвкушения, – а вот первому, кажись, повезло больше, думаю, ты имеешь в виду лысый труп у ворот.

Киваю. Кац возвращает маску на лицо, рвется в бой, что идет уже полным ходом.

– Оружие мне, – короткий приказ.

Беспрекословно выполняет, вытащив из кобуры и отдав мне беретту. Пистолет ложится в пылающую ладонь. Холодный металл становится эпицентром моей ярости.

Упираю взгляд в ворвавшихся в помещение охранников.

Снимаю пушку с предохранителя. Раздается характерный щелчок.

Месть. Сладкая, пьянящая. То, кем я стал, не имеет названия. Нет меня прежнего. Ничего нет. Даже воспоминания запираются в глубинах сознания, отметается все лишнее и забывается важное.

Мои чудовища поднимают головы, открывают кровожадные пасти в оскале предвкушения.

Добро пожаловать в ад, где живут монстры, восставшие из пепла.

Время воевать и возвращать долги сполна, топя врагов в багровых реках ненависти и боли.

Глава 26

Адель Соммерсье

– Неужели ничего нельзя сделать? Это ведь мой грант! – шиплю и прижимаю трубку к уху со всей силы.

Сердце болит. Мир рушится.

– Мисс Соммерсье! Вы знаете, что льготное место не может быть закреплено за определенным студентом?! Мы понимаем вашу ситуацию и уже пошли на все мыслимые уступки! – приторный, недовольный голос, явно дающий понять, что все мои доводы не имеют смысла. – Есть определенные правила, которые не обойти. Сочувствую вам, мисс Соммерсье, вынужден сообщить о вашем отчислении!

Сбрасываю звонок. Прижимаю руки ко рту, заглушаю свой плачь, рыдаю. Дрожу всем телом и не могу собраться.

Это конец.

До сегодняшнего звонка из Гарварда в моей душе все еще жила и горела надежда, что все образуется, но нет.

Чудес в этом дерьмовом мире не бывает, а если что-то тебе кажется чудом, то рано или поздно оно проявит свое гнилое нутро.

Вылетаю из этой реальности. Подвисаю.

– Да! – строгий голос на другом конце трубки. Ривз, как всегда, занят. Совещанию, видно, мешаю, но не могу утерпеть.

– Тааай! Я поступилаааа! Меня приняли! Грант – мооой! – кричу в трубку, заливаюсь слезами. Делюсь своим счастьем.

Короткая пауза. Тихий смех, от которого сердце пропускает удар, и ласковое в ответ:

– Птичка моя. Не сомневался в тебе ни секунды. Все так, как должно быть. Скоро прилечу.

Шмыгаю носом и протираю глаза рукавом. Двигаюсь. Заставляю себя шевелиться. Заливаю воду в чайник. Ставлю на огонь. Жду, пока вода закипит. Тупо наблюдаю за старым потрепанным пузатым другом со сбитой на боках эмалью.

Не думать.

Единственная установка.

Дожидаюсь, пока вода закипит. Достаю свою старую чашку с новогодним веселым принтом и закидываю дешевый пакетик, заливаю его бурлящей жидкостью…

Действую на автомате.

В голове пусто. Глоток. Горячий чай отдается болью на языке, которую я намеренно себе причиняю, чтобы очнуться. Подхожу к окну. Сажусь на подоконник и рассматриваю убогий пейзаж. Горячий чай без сахара жжет внутренности, но мне все равно.

Смотрю в окно. Наблюдаю.

Зима в этом году началась раньше обычного и не собирается сдавать позиций. Густой туман окутал округу. Грязный снег некрасивыми кляксами разбрызган по асфальту.

С экологией здесь беда, конечно.

Холодные улицы на первый взгляд кажутся безлюдными, изредка на них можно встретить торопящегося домой запоздалого пешехода.

В нашей квартире день ото дня не становится теплее. Со страхом вспоминаю, что в лютую зиму виднеется пар при дыхании. Старые окна не сдерживают сквозняков. Как в таких условиях следить за больной, не знаю…

– Мама… – шепотом и из глаз слезы.

Вздыхаю. Сердце сильно болит. Все еще надеюсь на лучшее. Почему-то вспоминаю то раннее утро, когда Гринвуд пришел наперевес со спортивной сумкой, набитой кэшем.

В трущобах это практически невероятная сделка и я даже не предполагаю, с кем именно общается Фил, раз сумел провернуть подобное.

Гринвуд шокирует. Очень своеобразный. Без тормозов. Неотесан и необразован, шпана. Но вместе с тем. Есть в нем что-то.

Он пошел со мной. Решил все. А в кабинете лечащего врача развязный уличный пацан расположился в кресле напротив Навина, доводя своими вопросами и уточнениями доктора до припадка, заставляя его то краснеть, то бледнеть. Давая понять, кто он и откуда пришел.

Немного начинаю понимать этого мужчину. Фил действует согласно законам трущоб. Заставляет себя уважать. Считаться с собой.

Всегда доминирует.

Вспышка воспоминания заставляет передернуть плечами, как при ознобе.

Надеваю обувь, поворачиваюсь к Гринвуду спиной, готовясь идти в больницу. Внезапно лечу на дверь. В шоке смотрю на Фила. Прижимает собою. А у меня глаза жжет.

– Не могу не трогать! – безумный шепот. И необратимость приближения изуродованных губ. Мотаю головой.

– Отпусти. Фил, остынь! – говорю спокойно, пытаюсь донести свою мысль до него.

Серые глаза превращаются в графиты, темнеют, смотрят с похотью, нагло, на этой серебристой глади вижу свое растерянное отражение. Грубые, татуированные руки во всю зажимают.

Смотрю на горло, где забита страшная татуировка. Особый знак принадлежности к определенной хунте трущоб. Безжалостный убийца. Успокаиваю себя тем, что, если бы хотел меня убить, я бы уже была мертва. Но от этого не легче.

Страшный и вместе с этим безумно притягательный. Касается меня, ласкает кожу, которая покрывается холодной зыбью мурашек. Проверяет мой предел, доводит до исступления и паники.

Опускает взгляд на грудь, прикрытую грубой вязкой свитера. Только от порочности этого взгляда чувствую, как соски напрягаются. Мое тело отвечает, чувствует сильного самца и реагирует.

Страх сковывает. Ощущаю, как покрываюсь холодной испариной. Прикусывает нижнюю губу, изучает меня.

Дергаюсь в попытке избавиться от чужих рук. Гринвуд неуравновешенный псих. Или просто ему дико нравится играть на моем страхе.

Наклоняется ко мне, заглядывает в глаза, заставляет чувствовать странные противоречивые эмоции. Пугающий. Грубый. Не могу понять, то ли он меня сейчас изнасилует, то ли просто пришибет. Без тормозов совсем.

– Что в тебе такого, Адик, ммм? – выдыхает в лицо, обдает горячим дыханием. Невменяемый сейчас.

– Почему меня глючит, когда ты рядом?

– Ничего! Во мне нет ничего! Отпусти!

Шиплю в ответ, пытаюсь оттолкнуть, но Гринвуд сильный. Очень. Не вырваться.

Ловит мои руки, фиксирует над головой. Прислоняется ко мне, впечатывает свой лоб в дверь за моей спиной.

Стоит. Не двигается. Держит. Не реагирую. Жду, когда его отпустит…

Кажется, мое напускное безразличие задевает Гринвуда и действует совсем наоборот. Я вывожу его из себя.

Вскидывается и ловит мой взгляд. Приподнимает бровь и улыбается. Холодею от дикости, которую читаю на дне глаз цвета ртути.

Хватает с силой за волосы и приподнимает, заставляет встать на цыпочки и тянуться всем телом за его рукой. Приближает мое лицо к своему. Берет мой взгляд в плен. Пытаюсь вырваться, впиваюсь ногтями в татуированную руку.

В ужасе наблюдаю за его лицом с заострившимися чертами, с отражением лютого желания в глазах. Страшно красив. Именно так и никак иначе.

Гринвуд дитя улицы. У него нет холодности и выдержки, присущей людям из высшего общества. Горячий парень. Резкий. Опасный. С грубыми замашками.

– Сука. Бездушная… – оскорбление звучит восхищением в его устах. От него жаром веет.

Качает головой, словно пытаясь совладать с собой, облизывает губы со шрамом и улыбается алчно, демонстрируя белоснежный оскал.

– Даже не надейся отделаться от меня, – резкие слова человека, убежденного в своей правоте. – Я твоего мудака из тебя все равно вытрахаю, Адик. Узнаю кто и порешу.

Прикрываю глаза. Не хочу ничего видеть и слышать. Мне бы забраться куда-нибудь, спрятаться в темноте, где нет ни мыслей, ни боли, ни людей.

Жду жестокости, но вместо этого Гринвуд обхватывает мой затылок, массирует кожу, которая гудит после его грубости.

– Тшш, хорошая моя, не бойся. Не зли меня своей холодностью, золотая девочка. Подумай. Не мне, неграмотному, тебя учить. Заменяй воспоминания… Подобное лечится только подобным.

Кончик горячего языка облизывает мои дрожащие губы, и хватка ослабевает. Гринвуд отпускает, отходит.

Открываю глаза и нарываюсь на жадный взгляд разгоряченного мужчины, которому мне нечего предложить.

Отворачиваюсь.

Подрагивающими пальцами открываю дверь.

Мы выходим.

Глава 27

Конец весны уже. Солнце начинает окутывать своим светом пространство. Время течет быстро.

Звонок. Продолжаю расправлять свежее белье на кровати.

– Алло…

– Мисс Соммерсье, вас ожидает доктор Навин для беседы перед выпиской.

– Хорошо, скоро буду, – тяжко вздыхаю и завершаю приготовления к возвращению мамы.

В груди тяжесть. Отбрыкиваюсь от мыслей. Занимаю себя. Домашние дела, готовка, уборка. Я всему учусь заново, потому что никогда особо не занималась бытом. Все всегда было на плечах матери. Я училась в интернате и бывала дома на каникулах.

– Твое дело книги и занятия, Адель. Стряпню и уборку оставь мне. Иди лучше занимайся, дочь. Вкалывай, чтобы вырваться отсюда, – как наяву слышу строгий голос, в котором скрыта огромная материнская любовь.

Теперь, когда все ее бремя на мне, я очень хорошо понимаю Ивет, которая иногда просто садилась на диван и засыпала…

Сердце пропускает удар, когда захожу в кабинет знакомого врача, восточного мужчины в белоснежном халате и чалме. Доктор сидит в своем кресле и свет от жалюзи делит все пространство на ровные полосы.

Прохожу вперед. Смотрю в отрешенное смуглое лицо и вижу, как Навин поджимает губы.

В его глазах нет ни сочувствия, ни сожаления, ни сопереживания.

Пустота.

Сухой профессионал с четкой установкой на заработок. Суровая реальность, где медицина с уклоном в бизнес рассматривает пациента исключительно со стороны его финансовой рентабельности.

– Мисс Соммерсье, – кивает мне врач, – прошу вас, садитесь.

– Спасибо, – отвечаю слабо, коленки подгибаются, и я падаю на стул напротив мужчины.

– Адель… – доктор Навин вздыхает и сразу приступает к насущному вопросу: – Сожалею, мисс Соммерсье, судя по анамнезу, вынужден признать, что пациентка останется прикованной к инвалидному креслу. Просвета нет, как я изначально вас и предупреждал…

Сразу с места в карьер, опытный хирург отрезает лишнее быстро и без промедления.

Слова текут беспросветной тьмой. Он сказал только то, что я и сама уже знаю. Но все-таки не могу дать последней крупице надежды сдохнуть, спрашиваю:

– Неужели нет ничего, что могло бы хоть как-то выправить ситуацию?

– Увы, – в ответ непоколебимость и холод. – Сегодня выписываем пациентку. Ситуация с вашей матерью, прямо скажу, тяжелая. Мы сделали все от нас зависящее, но врачи не боги, мисс Соммерсье. Я и в прошлый раз вас предупредил, что в процентном соотношении болезнь имеет очень маленькие шансы на хоть какое-то излечение, не говоря уже о полноценном возврате к нормальной жизни… Мы сделали все, что было в наших силах. Я сожалею…

Совсем не сожалеет. Ему плевать. Просто слова. Просто говорит, потому что так нужно сказать.

Груз пустых слов падает на меня тяжким бременем. Встаю. Не хочу находиться в этом проклятом месте ни секундой дольше!

– Я не сдамся! – цежу слова так, словно этот смуглый мужчина виновен во всех моих бедах. – Я буду бороться и уповать на лучшее. У меня просто нет другого пути. Только вперед. К цели.

– Похвально, – строго отвечает врач, присматривается. – Сила духа всегда нужна в подобных случаях. Но… – Навин вздыхает, на миг превращаясь в уставшего нестарого мужчину, который каждый день встречается с драмой, творящейся в отделении хирургии, – Адель… Вы ведь понимаете, что…

Замолкает, а я слышу в его словах приговор. С таким диагнозом долго не живут?! Знаю! Я весь интернет облазила. Перечитала столько статей, что могу идти докторскую защищать!

Не сдерживаю слез. Навин морщится. Опять одевает свою броню отчужденности.

Столько сердца нет за всех переживать. Понимаю его и ненавижу за то, что бессилен.

Не прощаясь, выхожу из кабинета, хлопая дверью.