Текст книги "Мельница желаний"

– Да ведь и я надеялся, – со вздохом признался Ильмо. – Богатый выкуп собирал… Что ж, пришло время тебе решать. Уйдешь со мной?

– А жить где будем – в лесу?

Ильмо снова потянулся обнять девушку.

– Да хоть бы и в лесу! Там хорошо…

– Нет, погоди! Это сейчас хорошо, а что будет зимой? Или к материнской родне податься… Но они далеко, и не знаю я их совсем – примут ли?

– Милая, я все уже решил, – сказал Ильмо. – Я отвезу тебя на Лосиный остров, к матери моего друга Ахти. Они нас примут с радостью. Ахти богат и гостеприимен, можно там хоть бы и совсем поселиться. Перезимуем у них, а там, глядишь, и отец твой смирится – особенно если у него появится внучок…

Айникки сморщила нос в лукавой улыбке.

– Тот самый Ахти, красавец-воин? Не побоишься везти меня к нему в усадьбу? Когда он тут весной гостил, по нему все мои подружки сохли!

Ильмо беспечно махнул рукой.

– Ахти по полгода болтается незнамо где, в чужих землях, всё на месте ему не сидится, словно варгу. А если он решит дома зимовать, так уж мать за ним проследит. Говорят, она поклялась, что, пока жива, ее сын не женится. Кого он только ни привозил, мать всех отправляла восвояси…

– Говорят, она ведьма?

– Про меня тоже всякое говорят….

Внизу послышались голоса и глухой стук шагов. Ильмо и Айникки замерли.

– Так ты согласна бежать? – быстрым шепотом спросил Ильмо.

– Да, да! У меня уж давно на всякий случай короб собран. Встретимся сегодня в полночь на реке, у перевоза.

– А если отец узнает?

– Сегодня же Рябиновая ночь! Я уже договорилась с подружками, что пойдем на реку гадать, и матушке сказала. Только бы короб вынести незаметно…

Айникки на миг приникла к Ильмо, потом подтолкнула его к оконцу:

– А теперь ступай, милый… До завтра…

Ильмо позволил вытолкать себя из горницы, спрыгнул на траву, прокрался через двор, ухватился за ветку, подтянулся и исчез за частоколом.

Глава 6
ЧУДИЩЕ С СЕВЕРА

На вечерней заре, в холодных сумерках уходящего саамского лета, с бурых холмов в стойбище Железного Ворона пришел путник. Его заметили оленьи пастухи и сначала подумали, что к ним приближается демон-утчи, – хотя гость издали выглядел мирно, собаки, поджав хвосты, с визгом кинулись от него прочь, как от волка. Тогда и пастухи перепугались и, не дожидаясь приближения незнакомца, побежали в стойбище.

Старейшины выслушали весть и молча переглянулись.

– С севера? – переспросил один. – Один? Пастух подтвердил:

– На своих двоих, без поклажи. Как будто с неба свалился.

– С неба?! А нет ли на нем сизого плаща?

– Да, рогатая шапка, – закивал пастух, – и плащ до земли.

– Это тун, – прошамкал третий. – Храни нас, Мяндаш-ёг!

– Гостя надобно встретить, – сказал старейшина Ише, вставая на ноги. – Зовите нойду. А родичам скажите, чтобы сидели тихо по вежам,[16]16
  Вежа – летний саамский чум на деревянном каркасе, крытый корой.


[Закрыть] и никто пусть не высовывается.

Вскоре путник уже входил в пустое и тихое, словно вымершее, стойбище. Люди, притаившись, сидели по домам, собаки тоже попрятались. Тун спокойно проследовал за лебезящими старейшинами к лучшей, самой просторной веже, и старуха-хозяйка, низко кланяясь, откинула дверной полог. Сел без приглашения на лучшее место – самое дальнее от входа, у очага, под свисающими масками зверей-предков. Старейшины и подоспевший нойда расположились напротив, спиной к холоду. В лицо незваному гостю смотреть не осмеливались, но украдкой поглядывали за спину – где крылья-то? Когда тун входил в стойбище, они были сложены у него за плечами наподобие плотного плаща, а теперь даже нойда их не видел, сколько ни всматривался колдовским зрением и так и этак. Тун выглядел как человек. Почти.

Всем известно, что у оборотня две сущности – человеческая и звериная. Туны, управляя превращением, по своей воле проявляют в мире только одну сущность, а другую скрывают за Изнанкой. Как иначе объяснить, куда тун спрятал широкие крылья, войдя в вежу? И куда он девал свои сапоги и парку из шкуры нерпы, когда когтистой птицей летел над тундрой? Сапоги, к слову, дивные, расшитые мехом и бисером, тонкой саамской работы. Одежда на туне тоже была добротная, саамская. На плече – кожаная торба, в ней нечто угловатое, старательно закутанное в мех. Нойда пригляделся – и в брюхе стало холодно: хийси принесли не простого туна, а чародея-рунопевца.

– Будь здрав, господин, – произнес положенные слова старейшина Ише. – Все ли благополучно в тех краях, откуда ты прибыл? Здоровы ли твои родители?

Нисколько его не заботило здоровье родителей проклятого туна, зато очень тревожило его появление в стойбище. Зачем он здесь? Туны у саами – нечастые гости. Хорошо, если отдохнет, переночует и полетит дальше, а если нет?

– Мать здорова, – обронил тун. – Я здесь ненадолго. У меня важное дело на юге.

Старейшины украдкой перевели дух.

– Прошу, будь нашим гостем, раздели мою пищу и кров, – сказал Ише почти радушно и добавил ритуальную фразу: – Все мое – твое.

Тун рассеянно кивнул, как будто подтвердил – так и есть.

В вежу вошли три богато одетые старухи, принесли еду: тонко нарезанную вяленую оленину, тюлений жир с толченой морошкой и брусникой, копченую морскую рыбу. В точеной деревянной миске плескалось еще теплое оленье молоко. Тун на все эти яства едва взглянул.

– Это я есть не стану, – сказал он. – Мне нужна свежая кровь.

– Что? – перепугались старейшины. – Кровь?

– Я весь день летел, от рассвета до заката, и завтра предстоит столько же. Как мне иначе восстановить силы? – спокойно объяснил тун.

Взглянул на миску с молоком и отмерил ладонью половину:

– Вот столько свежей человечьей крови. Я сейчас лягу спать, перед рассветом разбудите. Когда проснусь – чтоб была. Да смотрите, чтобы не загустела!

Окинул насмешливым взглядом побелевшие лица.

– Всем ясно?

– Да, господин. Не надо ли ездового оленя, запас пищи в дорогу? – собрав все силы, спросил Ише. – Не прислать ли девицу размять плечи и согреть ложе?

Тун брезгливо поморщился.

– Ничего не надо, а девицы ваши провоняли дымом. Разбудите меня перед рассветом. И чтобы кровь была. Иначе, – глянул хищно, – я ее сам добуду. Ступайте.

Старейшины, пятясь, поползли к выходу. Смирившийся с неизбежным Ише как раз начал прикидывать, сколько здоровых молодых мужчин стойбища понадобится, чтобы без ущерба нацедить необходимую миску крови, когда тун обратился к нему:

– А ты, старик, останься. Я еще с тобой не закончил. И спросил, голосом вгоняя старейшину в дрожь:

– Где Йокахайнен? Почему не пришел меня поприветствовать?

Ише мгновение колебался, не соврать ли, что сын в отъезде, но не рискнул и, обмирая, что-то забормотал про обычаи, почетных гостей и негодных мальчишек…

Тун отмахнулся:

– Тащи его сюда. Старейшина выскользнул из вежи, и вскоре вместо него вошел молодой саами – невысокий, худой, с длинными черными косами и дерзкими узкими глазами.

– Что, хотел спрятаться от меня, ничтожный раб? – зловеще спросил тун.

– Прости, господин, сын должен слушаться отца, а отец велел мне сюда не соваться.

– И ты так бы и сидел в своей веже, пока я не улетел?

– Я сыграл бы на кантеле – ты бы услышал.

– Да я и так тебя учуял еще на подлете. К тому же я знал, что тебя здесь застану, потому и сделал крюк до вашего стойбища.

– Счастлив снова видеть учителя. Приветствую, господин мой Рауни.

Саами поклонился с преувеличенным смирением. Тун хмыкнул, перешагнул через очаг и хлопнул его по плечу.

– Давно не виделись, Йо. Садись сюда, есть разговор…

Когда Йокахайнен вышел из отцовской вежи, на улице уже давно стемнело. Юноша потянулся, посмотрел в усыпанное звездами небо. Над горизонтом парил предок рода, Могучий Ворон Тьмы, глядя на тундру желтым глазом – луной. За площадкой, где поднимались в темноту рогатые столбы, посвященные покровителю и прародителю всех саами Мяндашу, оленю-оборотню, мелькнул свет. Кто-то откинул полог вежи и махал ему рукой, подзывая жестами:

– Эй, иди сюда!

В дальней веже с нетерпением поджидали старейшины.

– Ну что, я не ошибся? – приглушая голос, спросил Ише. – Это Рауни, сын Хозяйки Похъёлы? Тот, что учил тебя рунному пению?

– Он самый.

– Сказал, что ему здесь надо?

– Здесь – ничего. Он летит на юг, в земли карьяла. Старейшины несколько мгновений молчали, переваривая новость.

– Стало быть, наши нойда не ошибались, – проскрипел один из них. – Границы больше нет.

– Граница тает, как лед в начале лета, – кивнул нойда. – Пока еще держится, но трещин все больше – вот-вот лопнет…

– Да подожди ты со своими трещинами, – оборвал его Ише. – Зачем Рауни собрался к лесовикам? Почему так срочно и скрытно? Он гонец? К кому?

– Нет, не гонец, – сказал Йокахайнен. – Как я понял, его послали кого-то убить.

Эта новость надолго погрузила стариков в задумчивое молчание.

– Раз Лоухи послала на такое дело собственного наследника, – прошамкал самый старый, – значит, дело это очень серьезное…

– Почтенные, – вмешался Йокахайнен, – я предлагаю дождаться завтрашнего утра. Не хочу вас пугать, но тун способен нас услышать, даже если мы уйдем в холмы.

– Мой сын мудр не по годам, – поддержал его Ише. – Пусть сначала улетит тун.

Предрассветное небо было холодно-розовым, бурая трава поседела от инея. Тун вышел на край стойбища и остановился. Саами, робко и почтительно следовавшие за ним шагах в двадцати, столпились у последней вежи.

– Ну, где кровь?

Ише выступил вперед, с поклоном протянул туну бурдючок. Тун принюхался, одобрительно кивнул и выпил его содержимое одним длинным глотком. Когда он обернулся, чтобы отдать бурдючок, все невольно отшатнулись – как есть утчи! Нос заострился, как хищный клюв, лицо сузилось, кожа стала чешуйчатой, словно змеиная. С громким хлопком тун выпустил и распахнул крылья. В тот же миг над горизонтом показался край солнца. Свет ударил в глаза саами, а в следующий миг путника уже не было – только в небо плавно поднималась огромная птица, тяжело взмахивая крыльями. Саами провожали туна взглядом, пока он не превратился в далекую точку в розовом небе. Тогда старейшина выпрямился и перевел дух.

– Улетел!

Никто не ответил. Саами развернулись и побрели обратно в стойбище.

Теперь разговор пошел куда свободнее.

– О чем вы вчера говорили полночи? – насел на сына Ише. – Что этому туну от тебя надо?

– Рауни приказал мне отправляться на юг, вслед за ним.

– Зачем?!

– Он хочет, чтобы я вызвал на бой тамошнего колдуна Вяйнемейнена.

Старейшины ахнули. Имя знаменитого карьяльского колдуна было хорошо известно в землях саами. Оно и почиталось тут выше, чем имена самых сильных местных нойда.

– Эти похъёльцы потеряли всякий страх! – рявкнул Ише. – Если им неймется свернуть себе шею, при чем тут мой сын?! Йокахайнен, ты никуда не поедешь! Только ты вернулся из внутренней Похъёлы, только я решил – всё, оставили тебя в покое, и вот опять! Горе нам! Боги покарали нас, послав на наши головы тунов! Они забирают у нас всё, что видят их жадные глаза, а что им не нужно, продают варгам за украшения и оружие! Они как волки среди оленей – приходят и режут. В стойбище больше двухсот мужчин, и ни один этому людоеду ни слова поперек не сказал, когда он потребовал человечьей крови!

Все промолчали. А что тут скажешь?

– Этому крови не дали бы – явились бы другие, взяли сами, – ответил другой старик. – Твоему сыну и в самом деле не след идти к карьяла. Он только навлечет на нас гнев их чародея. Да Вяйнемейнен его в землю живьем загонит, а потом примется за нас!

Третий старец покашлял и сказал:

– Этак мы окажемся между гневом карьяльского колдуна и местью тунов. Нет, пусть Йокахайнен выполнит приказ. Пусть найдет Вяйнемейнена… и расскажет ему всю правду. О том, что творится на земле и на небе, и самое главное – о том, что в его земли тайно направляется сын Лоухи. Пусть чародеи разбираются между собой. При чем тут мы, саами?

– А если тун об этом узнает?

Старики заспорили. Йокахайнен, как младший, почтительно помалкивал, но видно было, что про себя он уже всё решил.

– Сам-то ты что думаешь? – спохватился Ише.

– Я поеду, – сказал Йокахайнен. – Найду этого знаменитого колдуна и вызову его на бой. А там увидим… чего он стоит.

Тем же вечером Йокахайнен отправился в путь. Ему выбрали лучшего ездового оленя, набили сумки сушеным мясом.

– Надеюсь, тебе ясно, что тун тебя подставляет? – провожая, сказал ему отец. – Он хочет, чтобы ты отвлек внимание колдуна, пока сам он будет вершить темные дела в земле карьяла. Он ведь не дурак и понимает, что по сравнению с Вяйнемейненом ты просто мальчишка…

– Это мы еще посмотрим, – холодно улыбаясь, повторил сын.

Глава 7
СОСНОВЫЙ СОК

Последние лет пятьдесят – с тех пор как решил осесть на одном месте – колдун Вяйнемейнен жил на горе у озера Кемми в полудне пути от селения рода Калева. Одинокая гора, которую местные так и называли – Вяйнола, – круглой зеленой шапкой возвышалась над лесами. С южной стороны она обрывалась к самой воде отвесной скалой. С края обрыва можно было рассмотреть всё огромное озеро Кемми, блестящее, как перламутр, в лучах солнца, – и острова, и оба обнимающие озеро берега, и далекие рыбачьи лодки, и даже, в голубой дымке, противоположный берег, куда сородичи Ильмо никогда не плавали и знать не желали, что там находится.

Потомки Калева очень гордились знаменитым чародеем и всячески угождали ему, чтобы не вздумал переселиться в другие места. Хотя Вяйно сам вел хозяйство, всё равно карьяла по три-четыре раза в месяц носили ему на гору гостинцы: свежие ржаные хлебцы, рыбные пироги, творог и простоквашу. Заодно просили помочь – редко, лишь тогда, когда не справлялась Локка. Жители Калева к Вяйнемейнену давно привыкли и совсем его не боялись. Люди ведь боятся далекого, незнакомого, чужого. Вяйнемейнена почитали во всех землях карьяла, но для северян он был добрым соседом, а на юге, в светлых борах и высоких песчаных дюнах взморья, у скалистых водопадов Иматры, Вяйнемейнен давно уже стал таинственным героем сказаний.

Вся жизнь чародея, начиная с рождения, была овеяна чудесами. Легенды гласили, что Вяйнемейнен родился чуть ли не прежде, чем из моря поднялась земля. Давным-давно, во Времена Сновидений, богиня Ильматар, тогда еще не Небесная Жена, а Дева Ветра, заскучала в одиночестве среди просторных воздушных дворов, среди непаханых небесных полей. Спустилась она вниз, на морской хребет, да и угодила в бурю, и от ветра и волн зачала сына. Через семьсот лет она снесла яйцо, из которого вылупился ребенок. Истинное его имя было скрыто – «Вяйнемейнен» означало попросту «вещий старец». Детство и юность он провел в море. Но однажды, увидев со дна смутный отблеск солнца, устремился вверх и потащил за собой землю. И как головастик со временем превращается в лягушку, так и Вяйнемейнен, выйдя на сушу, родился еще раз, по-настоящему, и вместе с ним появился человеческий род.

Что еще люди рассказывали про карьяльского колдуна? Как он засеял пустую землю деревьями, а потом, расчищая первое поле, вырубил их, оставив только одну березу, чтобы птицы могли вить там гнезда, и в благодарность за это орел принес ему и всем людям огонь Таара. Как сражался с древним великаном Випуненом, у которого вместо волос росли ели и сосны, и как великан проглотил его, а потом не знал, как избавить от воина свое прожорливое чрево. Как в молодости колдун сватался к Деве Похъёлы – чем закончилось сватовство, сказки умалчивали. Как вместе с бесстрашными райденами разорял границы Похъёлы и ходил на заколдованной лодке до самого края земли. Как рунным пением убивал ужасных северных чудовищ…

В деревне Калева тоже любили послушать эти сказки. Но в душе подозревали: великий чародей из легенд – какой-то совсем другой Вяйнемейнен. Ведь не тот же добродушный, хоть иной раз и колючий на язык старичок, сухонький и белобородый, в опрятной домотканой рубашке и потертой волчьей телогрейке, что каждое утро закидывает сети в озеро Кемми? Что с того, что даже самые древние старики не могли вспомнить деда Вяйно молодым?

Возле самой верхушки горы, на широкой поляне, огражденной со всех сторон бором, стояла усадьба колдуна. Просторная, сложенная в лапу изба из темно-золотистых сосновых бревен, украшенная резьбой, смотрела на юг, где в просвете между соснами синело озеро. Вниз, к озеру, вела в обход обрыва крутая тропинка; там у воды стоял сарай, где колдун хранил сети, и добрая лодка на катках – подношение от рыбаков рода Калева.

На широком крыльце сидели рядом Вяйнемейнен и Ильмо. Старик строгал сосновую плашку, охотник рассказывал о своих злоключениях за последние дни: и о странных снах, и о битве с хийси…

– Что скажешь, Вяйно?

Вяйнемейнен глядел, как у него под ногами ветер раскачивает кроны сосен, а нож в его сморщенных руках все выглаживал лезвием лучину.

– Похоже, тебя там поджидали. Кто-то знал, что ты побежишь на помощь женщине, что не сможешь поднять руку на младенца. Не заговори подменыш, остался бы ты в корбе. Повезло тебе, парень.

– Да уж, мне последнее время сплошное везение! Кто-то хочет убить, да еще и из рода гонят прочь…

– Экая важность, гонят. Не догадайся ты прийти ко мне, был бы уже мертв. Знаешь, откуда родом девица-чародейка, которая искала тебя в твоих снах? Из Похъёлы.

– Из Похъёлы? – дрогнувшим голосом повторил Ильмо. – Почему ты так думаешь?

– Я знаю. Именно так выглядят туны. Это их способ искать потерянное – смотреть в чашу с морской водой. Одно меня удивляет – на кой им сдался ты?

– Вот и Калли тоже удивлялся… Знаешь, он предложил мне кинуть руны, и выпало, что во сне меня ждет смерть. Что бы это значило?

– Всё что угодно. Вяйно задумался.

– Но если сопоставить это с твоими видениями и той чародейкой, история получается совсем нерадостная. Высшая магия тунов не разделяет сон и явь. Но, будучи порождениями Калмы, они пользуются своим знанием только во зло.

– Это как?

– А так – если ты, к примеру, уснешь и не проснешься. А твоя душа еще долго будет блуждать среди снов, разыскивая путь назад в тело. Может, и найдет, да только тела к тому времени уже не останется.

Ильмо тихо выругался.

– И что мне с этим делать?

– Если я прав насчет похъёльской магии, тебе самому с этим не справиться. Давай-ка поступим так. Ты пока останешься у меня. Спать можешь безбоязненно, здесь тебя никакая чародейка не найдет. А я отправлюсь на гору Браге, посмотрю на останки твоего подменыша и попробую выяснить, кто хочет твоей гибели.

– Может, я с тобой? Там Калли остался и собаки…

– Ни к чему. Их-то, в отличие от тебя, похъёльцы не ищут. Я туда и обратно. Вернусь, – Вяйно что-то прикинул про себя, – к завтрашнему утру.

«Теперь понятно, – понял Ильмо, прекрасно знавший, что одна дорога до Браге и назад занимает четыре дня, – почему ты не хочешь меня с собой брать».

Хорошо быть колдуном, подумал он с легкой завистью. То, что для него смертельная опасность, – для старого Вяйно легкая загадка на один день.

– Спасибо, Вяйно. Я вообще-то не собирался все это на тебя перекладывать, просто посоветоваться хотел, – сказал он, глядя, как из-под старикова ножа сыплется на землю тонкая стружка. – Чтоб я еще от девки бегал!

– Похъёльская девка съест тебя с потрохами и не поперхнется, – насмешливо сказал Вяйно. – Без всяких шуток, Ильмо. К счастью для тебя, она отсюда очень далеко. Но у похъёльцев есть слуги, которых Борозда Укко не удержит. Нет, парень, тебе одному с похъёльцами не справиться. Да еще и раненому. Показывай, что там у тебя с рукой!

Ильмо принялся разматывать холстяные полоски с правой ладони. Повязка, пропитанная чем-то черным, пованивала болотной гнилью и еловой смолой.

– Кто накладывал повязку?

– Калли.

– Опять этот несчастный Калли… Ты хоть знаешь, чем он холсты пропитал?

– Нет. Я не спрашивал.

Вяйно поднял голову, внимательно взглянул на охотника.

– Ты ему настолько доверяешь?

– Конечно! – уверенно ответил Ильмо. – Как себе! Мы же друзья!

– А если подумать?

Простой вопрос колдуна неожиданно смутил Ильмо. Ему вдруг почудилось, будто он заглянул в болотное окно… и ничего там не увидел, кроме торфяной черноты.

– На что это ты намекаешь?

– Ни на что. Пусть всё идет своим чередом… Повязка наконец была снята. Вяйно отодрал от раны присохший кусок холстины и теперь рассматривал ладонь.

– Ого, знак Таара! – заметил он, изучая выжженную громовую стрелу в черном круге. – Может, на память тебе его оставим?

– Давай, смейся над калекой…

– Откуда ты взял боевой оберег? Неужели сам вырезал?

– Ну… честно говоря, я его купил на торгу в Брусничном. У заезжего «хранителя имен». Он обещал, что оберег будет мгновенно превращать хийси в пепел!

– Знавал я некогда одного райдена, – усмехаясь, произнес Вяйно. – Многие – а более всего он сам – считали его могущественным колдуном. Как-то раз один парень из его ватажки поранил себе руку и попросил того охотника заговорить ему рану, остановить кровь. Дело-то, в общем, пустяковое…

– Ну и?

– Остановить-то он остановил… И кровь остановил… и все ручьи и реки вокруг того места… и даже подземный поток Маналы, что в царстве мертвых… уж не знаю, что там творилось в Голубых полях…

Ильмо захохотал.

– А хватило бы одного правильного слова, – назидательно завершил Вяйно.

И отпустил руку Ильмо.

– Ты что, лечить ее не будешь?

– Я – нет. Дерево и огонь, – забормотал Вяйно. – Через дерево пришла сила, убила древесного духа, запечатала испорченное дерево – так пусть дерево рану и вылечит, угасит огонь Таара, что жжет твою ладонь.

– Это как же – дерево?

– Пойдем, что-то тебе покажу.

Вяйно встал с крыльца и подошел к воротам, Ильмо за ним.

– Познакомься с моей ученицей.

– Где? – завертел головой Ильмо.

– Да вот она, – ответил Вяйно, показывая на одиноко растущую пушистую сосенку.

– Ты взял в ученики дерево?!

– Почему бы нет? Она твоя ровесница. Я сам ее сажал, она ко мне с детства привыкла. Человеческой речи обучил, теперь мы с ней разговариваем. А почему именно дерево… Вы, потомки Калева, недолговечны: только-только обучишь парня, а он, глядишь, уже внуков нянчит. А сосна – сосем другое дело. По воле богов, лет через двести вырастет не дерево, а загляденье…

Ильмо обошел сосенку кругом, погладил по коре, пробежался кончиками пальцев по иглам. Сосна отвечала ему робким вниманием, в котором Ильмо уловил едва заметную усмешку. Конечно, ведь он много раз видел эту сосну, и даже мимоходом удивлялся, почему старик ее не выкорчует, но ему и на ум не приходило…

– Не из такого ли дерева знаменитый райден Муура вырезал себе лыжи-самоходы?

Вяйно нахмурился.

– Из такого. Только помнишь, что с ним потом стало?

– А как же! Завистники погубили, да еще как жестоко – напоили ополосками его собственных портянок…

– Так-то. В общем, ты на дерево-то мое не посматривай…

– Да я и не думал ни о чем таком, – пожал плечами Илмо. – Всё равно оно пока ни на что не годно. Ни на лыжи, ни на самострел… разве что ложку вырезать.

Вяйнемейнен хмыкнул.

– Не о том думаешь. А она ведь понимает. Неужели ты считаешь, что тебя станет лечить дерево, из которого ты собираешься резать ложку?

– Да я пошутил!

– Тогда приступай.

Вяйно отошел к крыльцу и уселся на нижнюю ступеньку.

– Что мне надо сделать?

– А это уж тебе виднее. Кто из нас круглый год бродит по лесу?

Ильмо кивнул и подошел к сосенке, не очень представляя, как ему поступить.

Нет, конечно, он всегда знал, что деревья так же разумны, как и люди. Они могут и помочь, и навредить, наградить и отомстить. Деревья мудры, у них долгая память, а потому странника всегда первым делом расспрашивают о том, что ему рассказали встреченные по пути деревья, а уж потом – люди. Ильмо знал, что сосна – дерево-воин, а ель – дерево-колдун. Что липа щедро делится своей силой со всяким прохожим, а дуб – только с тем, кто способен ее взять не надорвавшись. Что ольха привлекает нечисть, а можжевельник ее распугивает. Что осина – дерево никудышное и опасное – растет ногами в болоте, своей жизненной силы ей не хватает, и она наловчилась пить ее из людей. Что рябина хранит домашний очаг для многих поколений, и лучше вырезать весь род до последнего младенца, чем срубить растущую у порога рябину…

Но просить дерево, чтобы оно вылечило ожог?

Ильмо прикоснулся ладонью к шершавому стволу. Да, сосенка готова помочь. Но как принять ее помощь?

Охотник закрыл глаза и вызвал в памяти то утро, когда всё началось. Когда он преследовал росомаху и переходил овраг, приближаясь к корбе. Когда нарождающийся день был еще не обманным и кровавым, а сияющим и свежим, и каждая капля росы в лучах солнца казалась каплей меда… Неожиданно для себя он повернул руку ладонью вверх, подставил ее под зеленые метелки и пропел:

 
– Мед на ветки с неба капал,
тек напиток на вершину,
с дождевых небесных тучек,
с облаков, летящих быстро.
Есть ли мед на этих ветках, под корой —
напиток сладкий?
 

Слова руны слетели с его языка так легко, как, бывало, срывалось ругательство, когда соскочившая тетива ударит по пальцам. Ильмо еще не успел осознать, что ухитрился сам сложить заклинание, как что-то тронуло его правую ладонь. Тонкая коричневая ветка заблестела на солнце, покрывшись золотистыми каплями. В середину черного знака на ладони Ильмо капнуло что-то теплое и душистое.

– Вяйно! – воскликнул он, глядя, как прозрачные капли сбегают по иголкам и падают с розовых шишечек на концах веток. – Смотри!

– Подожди, – отозвался тот с крыльца. – Держи руку, пока не набежит полная ладонь.

Ильмо кивнул и сложил ладонь лодочкой.

Тем временем золотистая лужица смолы, смешавшись с остатками зелья Калли, потемнела и приобрела цвет зеленоватого янтаря. Смола становилась все горячее. Ильмо стиснул зубы, рука его задрожала.

– Держи, держи! – крикнул Вяйно.

Внезапно Ильмо показалось, что в глаза ему ударил солнечный луч. Зеленоватая жгучая смола на его ладони исчезла. Да и с рукой творилось нечто удивительное. Она стала словно чужой, гладкой и прозрачной, как янтарь; светилась изнутри и ничуть не болела. Терпкий запах смолы сменился тяжелым и сладким, с горчинкой, ароматом гречишного меда.

– Сейчас остынет – и станет как раньше, – услышал он голос Вяйно. – Вот он, чистый, целительный сосновый сок, древесный мед! Сосенка-то моя постаралась, а? И ты молодец!

Сияние понемногу угасло, медовый запах растаял в воздухе. Ильмо еще раз взглянул на правую руку и увидел, что его ожог совершенно зажил, будто и не было.

– Дай посмотреть, – велел Вяйно. – Очень хорошо! А громовую стрелу в круге зачем оставил?

– На память, – усмехнулся Ильмо.

– О покупном обереге?

– Нет, о райдене, остановившем поток Маналы!

На вечерней заре Вяйнемейнен начал собираться в дорогу.

– Каша в печи, – сказал он, застегивая обшитый железными пластинками ремень поверх любимой волчьей безрукавки. – Хозяйничай тут пока, а я отправляюсь смотреть на подменыша. Надеюсь, к утру вернусь. Но если даже задержусь, ты меня обязательно дождись.

– Конечно, дождусь, – сказал Ильмо. – Куда ж я денусь? А что у тебя такое в руке?

– Это? – Вяйно поднял лучину, над которой трудился весь вечер. – Ну, взгляни.

Ильмо повертел палочку в руках и вернул колдуну.

– Ничего не вижу, – разочарованно сказал он. – Обычная щепка.

Вяйнемейнен вышел за ворота и отправился на самую макушку своей горы, в сосновую рощицу, где никто, кроме него, не мог бывать. Там, на вершине, находилась небольшая полянка, а на ней – каменный круг из невысоких валунов, в точности такой же, как на Браге. В середине круга чернело кострище. Вяйно вошел в круг, сложил шатром заранее приготовленные сухие ветки, подложил мха для растопки, ударил кремнем о кресало. Вскоре над ветками заплясало пламя, быстро поднимаясь к небу. Вяйно отступил к краю круга и вытащил из рукава свою лучину. На ней были загодя вырезаны три руны – волшебные знаки, настолько сложные, что Ильмо не смог их не только прочитать, но даже увидеть.

Первым был знак верховного бога Укко, на краткое время дающий колдуну не только богоравные мудрость и силу, но и дар превращений. Второй была руна «Птица о шести крыльях» – проводник в Голубые поля. Третьим – знак «Дорожный указатель», открывающий пути во всех мирах. Вяйно выпрямился, бросил лучину в пламя, закрыл глаза и шепотом произнес имя первой руны. И его слово стало камнем, скалой до неба, тяжкой и неодолимой. Тогда произнес Вяйнемейнен тайное имя второй руны, и его слово стало огнем, жгучим и ослепляющим. Потом он назвал имя третьей руны, и его слово стало живым деревом, растущим от земли до неба, оплетающим пространство, с корнями, уходящими в мировую бездну. Костерок вспыхнул, языки пламени взметнулись в небо, невидимые пути раскрылись. Верхушки сосен нагнулись под порывом сильного ветра. Ветер дул и справа, и слева, потом с озера налетел влажный холодный бриз, потом загудело снизу под горой, и вдруг небо перевернулось в глазах Вяйно. Деревья и облака поменялись местами, а над горой взвился, паря в воздушном потоке, черный ворон.

«Улетел, и мне пора», – подумал Ильмо, стоя на крыльце и провожая ворона взглядом. В отличие от родичей, которые считали колдуна убежденным домоседом, охотник знал, что Вяйно странствует часто и далеко, только не в человеческом облике. Дождавшись, когда ворон исчезнет за кромкой леса, Ильмо тут же и сам вышел за ворота. Он не хотел обманывать Вяйно. Но ведь нынче ночью на берегу реки его будет ждать Айникки!

«Я ведь только туда и обратно, – думал он, шагая вниз по тропе и глядя, как между темными стволами алеет над озером закат. – К утру обернусь. Вяйно запретил мне только спать вне его дома, а о том, что нельзя оттуда выходить, уговора не было. Спать не буду – уж сегодня-то ночью мне точно будет не до сна! Приведу Айникки на гору, а тем временем, глядишь, Вяйно разберется с подменышем и вернется. Потом сядем в лодку и поплывем с милой на Лосиный остров – никто нас не догонит!»