Текст книги "Мастер иллюзий"

Глава 8. Выпускной вечер. Прощальная речь Костика

Я приехала на Крестовский, опоздав часа на три. Официальная часть, даже если таковая имела место, давно закончилась. А также и возвышенно-романтическая – с концертом, алыми парусами и последним звонком. Теперь вечер находился в фазе непринужденного веселья, переходящего в разнузданную вечеринку. За столом собрался практически весь педсовет с почетными гостями и директором во главе. На выпускников учителя не обращали ни малейшего внимания. Они вовсю веселились – с громким хохотом, плясками и бессвязными тостами. Словом, подавали негативный пример.

В толпе я с легкостью заметила Николаича. Не заметить его было трудно – директор отплясывал нечто вроде танго с какой-то девчонкой в длинном вечернем платье, которая явно не знала, как избавиться от кавалера.

Сверкали люстры, играла бравурная музыка, танцующие пары отражались в зеркалах, мелькали между кадками с пальмами и древовидными фикусами. За столами уже почти никого не было. От угощения остались одни объедки. На меня никто не обращал внимания, только Антонина, сидевшая за учительским столом, обернулась, игриво помахала вилкой и вернулась к болтовне.

Отогнав мрачную мысль: «Ну и зачем я сюда пришла?», – я отправилась к столу поискать чего-нибудь поесть, и налетела на Маринку – оживленную, с блестящими глазами и поплывшей тушью.

– Гелька! Ты куда пропала? – радостно завопила она. – Ага, и у тебя то же самое?

Я сначала не поняла, о чем она, потом догадалась взглянуть на Маринкину юбку – а там точно такое же застиранное пятно, как у меня.

– И что за выпускной такой! – трещала Маринка. – Все себе проливают вино на платье! Ладно вино – а вот Калитина уронила на колени целую банку шпрот! Сейчас сидит в туалете, рыдает. А знаешь, кто с ней танцевал уже два раза? Ты не поверишь… Ой, моя любимая песня!

И убежала в толпу. Не успела я оглянуться – а Маринку уже кто-то пригласил на танец.

Жить сразу стало веселее. Даже вся эта дикая история с Сашей Хольгером и родителями как-то поблекла, словно приключилась давно и не со мной. Обожаю танцевать: и одна, и с кем-то, и классические танцы, и просто так. Есть способы решить проблемы, а есть средства отогнать их, сделать неважными на фоне чего-то лучшего. Танец – один из лучших способов. С проблемами он несовместим. Или ты печалишься, или танцуешь!

Поскольку приглашать меня на танец пока никто не спешил, я решила не топтаться среди зала, а отойти к столу и подождать следующей песни. Уселась, приняла элегантную позу, поправила прическу. Ну, где вы, кавалеры?

Медленный танец закончился, и сразу начался следующий. Я чуть не взвыла – вальс! И опять парни толпами проходят мимо меня, как мимо пустого стула! Неужели я так плохо выгляжу? А парочек на танцполе все больше. Большинство, разумеется, просто перетаптываются с ноги на ногу, но некоторые что-то такое изображают на «раз-два-три». Меня, меня пригласите! Королева бала сейчас покажет класс!

Тут рядом со мной опять промчалась Маринка, шаря глазами по сторонам. Задержалась, сконцентрировала взгляд, хищно улыбнулась – оп-ля, и вот уже тащит танцевать парня из параллельного потока, по которому сохла в прошлом году.

Я вскочила с места. Вот как, оказывается, она себе кавалеров находит! А почему я так не могу?

– Витек, пошли потанцуем, – я схватила за рукав знакомого искусствоведа, с деловым видом куда-то шагавшего вдоль столов.

– Ммм…эээ… ну пойдем…

Танцевал толстенький Витек отвратительно. Двигался, как деревянный, все танцевальные па перезабыл, держал меня за бока словно чемодан без ручек – и нести неудобно, и выбросить жалко. Да еще что-то непрерывно рассматривал у меня за спиной. А когда танец закончился, он, вместо того, чтобы отвести даму на место, куда-то мгновенно свинтил.

«Ладно, первый блин комом», – благодушно подумала я. К следующему медленному танцу я подготовилась более ответственно, и отхватила пластичного брюнета-иллюзиониста. Как его зовут, забыла. Но зато помнила, что он классно танцевал венский вальс на репетициях.

– Ангелина, я так тронут вашим приглашением, – с напряженной улыбкой промурлыкал красавец-иллюзионист. – Минуток через пять-десять я буду полностью в вашем распоряжении…

– Нет, сейчас, – решительно возразила я.

Ага, как же. Через десять минут ищи ветра в поле.

Заиграла музыка. Что за черт! Иллюзионист утратил все свою пластичность. Возникало чувство, что не он меня ведет в танце, а я его. Казалось, будто я держу в руках воздушный шар, который неодолимый смерч норовит вырвать у меня из рук. И я даже не удивилась, когда иллюзионист, едва дождавшись последних тактов, бесследно испарился.

Довольно-таки злая, я вернулась за стол и принялась ожесточенно жевать листики петрушки – все, что осталось съедобного. Неужели я настолько непривлекательна, что от меня шарахаются все парни? Может, на меня наложено проклятие? Венец безбрачия?

– Гелька, привет! – раздался веселый голос. Мимо проходил реалист Славик, прикольный парнишка с нашего потока, конопатый, лопоухий и вредный.

– Чего такая кислая? Почему не танцуешь?

– А ты что, хочешь меня пригласить? – с затаенной надеждой спросила я.

– Э… Минут через пять, – сказал Славик, шагая мимо меня в сторону выхода.

Да что они, сговорились, что ли? Я проследила глазами за удаляющейся спиной Славика. Увидела, как за ним закрывается белая дверь с черным перевернутым треугольником.

Мда… То-то я думала, куда они все так рвутся… Мне стало ясно. Я, похоже, просто выбрала неудачное место – прямо по дороге в туалет.

Несколько секунд я колебалась – впасть по этому поводу в депрессию или посмеяться. Выбрала второе. Можно было сменить диспозицию – перебраться подальше от входа, – но танцевать почему-то расхотелось.

Я решила сходить к столу учителей, чтобы поздороваться с Антониной, но по пути меня снова окликнули.

– Ага, Геля! Ты-то мне и нужна!

Слава Богу, хоть кому-то я тут нужна! Обернувшись на голос, я увидела за одним из столов Костика Малевича.

Костик – нарядный, даже элегантный, сидел в одиночестве над куском торта, словно этакий суровый лорд Байрон на балу разнузданных аристократов. Выражение лица у Костика было одновременно надменное и трагическое, но при виде меня он явно оживился.

– Садись сюда, – сказал он. – Я тебя искал. Хочешь торта?

– Ага, – охотно подтвердила я, садясь рядом с ним.

Костик пододвинул ко мне блюдце, достал откуда-то чистый бокал, налил вина – и все это проделал изящно и отстраненно, безо всякой личной заинтересованности. Просто хорошие манеры – вроде такая мелочь, а насколько редко их в жизни встретишь…

– Ну как зачет? – завела я светскую беседу. – Пересдал?

– Нет, и не пытался. Я же сказал, что бросаю Чистое Творчество.

– А зачем сюда пришел? Передумал?

– Сейчас объясню…

Костя оглянулся, сунул руку во внутренний карман пиджака, достал сложенный вдвое лист бумаги, развернул и протянул мне.

– Смотри. Мое задание с зачета.

Это была отксеренная литография, сюжет которой мне был знаком. Человек в камзоле спит, уронив голову на стол, а над ним роится зооморфная туча из глаз, когтей и перепончатых крыльев.

– Одного я не пойму – почему Антонина выдала мне именно эту картинку? – задумчиво произнес Костик. – Узнаешь сюжет? Я несколько секунд помедлила, пытаясь понять, в чем подвох.

– Конечно. «Сон разума порождает чудовищ». Гойя, «Каприччос». И что?

– Ты никогда не задумывалась, что на ней изображено?

– Ну… человек спит, и ему снятся кошмары…

– Гелечка, все не так примитивно. Это изображение мастера Чистого Творчества в состоянии спонтанного неконтролируемого творческого акта.

– В смысле?

– Разум мастера спит, – зловещим тоном сказал Костик, – а в это время его больное подсознание продуцирует монстров. Вполне реальных.

Я пригляделась к картинке внимательней. Потом к Костику.

Его выражение мне совсем не понравилось.

– Что это мастер за столом-то уснул? – попыталась я разрядить атмосферу. – Лицом в салате?

Костик шутку проигнорировал.

– Я эту картинку как увидел, – заговорил он, глядя на спящего мастера, – да как въехал в ее смысл… Мне чуть худо не стало. Геля, почему нас никто не предупреждал?

– О чем?

– Об опасности Чистого Творчества? О его темной стороне?

Я насторожилась. Ого, какой пошел разговор…

– Какие еще опасности?

– Это же очевидно! Поразительно, что во всем этом училище никто ни разу не задумался – чему его учат? К чему готовят? Если бы вы все только на мгновение подумали – куда вас ведут? – вы бы плакали, а не плясали! Чему вы радуетесь, дебилы?!

Произнося эту речь, Костик постепенно повышал голос, и последние слова он почти выкрикнул. Некоторые из танцующих обернулись.

Я невольно втянула голову в плечи и подумала, что этот разговор надо немедленно сворачивать и отваливать от Костика подальше… Ой, не просто так он сюда явился…

– И я был таким же, как вы! – продолжал кликушествовать Костик. – Годами упирался, гнался за рекордами, и только отказавшись от Чистого Творчества, обрел способность взглянуть на него со стороны – и ужаснулся…

Костик ткнул пальцем в картинку и яростно заявил:

– Это про нас! Да, я не оговорился – это то, что в самом ближайшем будущем ждет нас всех – и мастеров, и их жертв!

– Каких еще жертв? – обалдела я.

– Геля, я надеялся, что хоть ты будешь способна понять! Проснись! Задумайся!

– И все-таки, хотелось бы уточнить – в чем именно заключается опасность Чистого Творчества? – пропищала я, стараясь делать вид, будто ничего особенного не происходит.

Костик глубоко вздохнул, налил себе стакан сока.

– Пока ты всего лишь ученик, – начал он, – в принципе, ты вредишь только себе. Твои чертовы способности под контролем школы. Но что происходит дальше? Что будут делать завтра все эти дипломированные мастера? Залезь в голову кому угодно, – Костик вдруг одним движением развернул мой стул к залу, – и что ты там увидишь? Вот, к примеру, Эдик, – он указал на красавца-иллюзиониста, с которым я так неудачно потанцевала. – Я его с детского сада знаю, живем рядом. А знаешь, что он в детстве любил лягушек надувать?

– Как это?

– Ловишь лягушку, вставляешь ей в зад соломинку и надуваешь. Потом бросаешь на асфальт и давишь ногой. Получается громкий «хлоп». Кишки в разные стороны разлетаются. Круто, правда?

– Фу!

Я с содроганием взглянула на брюнета. Чтобы я еще хоть раз к нему приблизилась… мерзость какая!

– Я ведь даже не о том, что он в душе садист, – шепотом добавил Костик. – Ты представь себе его творчество. Что он может творить, с его гнусной душонкой?

– М-м… наверно, ты прав.

– Не убедительно? Хорошо, другой пример. Хм… Катька Погодина? Помнишь ее? Она умна, талантлива, но тем хуже! Можешь представить, какой заряд зла она понесет в мир?

Я с жаром закивала. Если речь о Погодиной, то я была полностью согласна со всем, что говорит сейчас Костик.

– Точно! Давить таких мастеров! От них один вред человечеству!

– Ну, вот видишь, – обрадовался Костик. – А я еще о ее папаше ни слова не сказал… Он – живое свидетельство того, какое разрушительное влияние оказывает патологический творческий гений на тысячи, десятки жертв… Вон он, гад!

Посмотрев туда, куда он указывал, я застыла в ужасе – за учительским столом сидел мэтр Погодин и смотрел прямо на нас.

– Воплощенное зло!

Я хотела заткнуть Костику рот (не потому, что была с ним не согласна), но было поздно. Мэтр Погодин грузно встал из-за учительского стола и направился к нам.

Костик, наконец, заметил приближение противника и как будто даже обрадовался.

– Здравствуй, Костя, – не сулящим ничего доброго тоном произнес Погодин. – Празднуем?

Меня он проигнорировал.

– Нет, печалимся, – в тон ему ответил Костик, стряхивая невидимые пылинки с лацкана пиджака. – Давно не виделись, Михаил Петрович. Как дела у Кати?

– Прекрасно, – Погодин навис над столом всей своей тушей. – Мне показалось, ты о ней что-то говорил?

– Правду, Михаил Петрович. То, что есть на самом деле. Можно мне наконец сказать то, что я думаю, после долгих лет непрерывного вранья?

– Я и не знал, Костя, что ты такой хронический врунишка, – издевательски ответил Погодин.

– Хотите, повторю для всех? – охотно предложил Костик. – В микрофон?

– Не хочу.

Лицо мэтра, до того презрительно-добродушное, вдруг окаменело.

– Я хочу, чтобы ты извинился. Немедленно. В микрофон не обязательно. А потом немедленно отсюда ушел. Или хотя бы заткнулся до конца этой вечеринки.

Видя, что на меня не обращают внимания, я быстро оглянулась по сторонам и с облегчением увидела, что к нашему столу спешит Антонина.

– Я не буду извиняться, – громко сказал Костик. – Не вижу причины. Можно я доставлю себе такое удовольствие? Вы, конечно, будете грозить и топать ногами. Но мне вы все равно ничем навредить не сможете. Я оставил Чистое Творчество навсегда.

На лице Погодина, уже открывшего рот, проступило такое же ошеломленное выражение, какое, наверно, было в Удельном парке у нас с Людой.

– Вы можете попробовать устроить гадости моим родителям, – продолжал Костик. – Но я вам так скажу – если из-за вас у них возникнут проблемы в Академии, я вам буду только благодарен. Чем больше мастеров будет отстранено от Чистого Творчества, тем лучше для человечества.

Погодин несколько секунд смотрел на него в упор.

– Костя, да ты выпил, что ли? Что ты за ерунду городишь? – спросил он, вдруг улыбнувшись. – Какие еще проблемы? Мы с твоим отцом давние приятели. Противно слушать, ей-богу…

Как и весь его предыдущий гнев, нынешнее добродушие Погодина выглядело насквозь фальшивым. Однако мне показалось, что в глубине души мэтр остался чем-то доволен.

– Что случилось? – к нашему столу подоспела Антонина.

Погодин повернулся к ней, и снисходительное выражение его лица мгновенно изменилось на начальственно-разгневанное.

– Антонина, у меня к вам вопрос! Что делает на выпускном вечере не аттестованная ученица?

И мне в лицо уперся толстый палец.

Я почти ожидала, что Антонина вцепится Погодину в глотку. В ее свирепости есть по крайней мере одна хорошая сторона – своих учеников она никому в обиду не дает. Но вместо этого она испуганно заморгала и промолчала.

– Довожу до вашего сведения – эта девица в Академии Художеств учиться не будет.

И Погодин удалился, грозный и массивный, как ракетный крейсер. Я ошеломленно провожала его взглядом. Что он сказал?! На миг у меня закружилась голова. Зал сливался в одно сверкающее пятно, звуки отдалились и смешались…

– Мои поздравления, – услышала я издалека голос Костика. – Геля, ты только не думай, я не нарочно…

И рявканье Антонины:

– Константин! Ну-ка, пошли со мной, побеседуем… Геля!

– Что? – я как будто проснулась.

– Не обращай на Михаила Петровича внимания, – понизив голос, сказала учительница. – Сейчас для тебя самое главное – практика. Если ты ее успешно пройдешь, вопрос с зачетом станет неважным.

Но никакой уверенности в ее голосе я не ощутила.

Глава 9. Отпечаток кровавой ладони и макаронное дерево

Выпускной удался. Таково было мнение практически всех наших преподавателей и выпускников. Восторг и море воспоминаний на всю оставшуюся взрослую жизнь. А у меня всех впечатлений – два корявых танца, столы с объедками, безумный разговор с Костиком и прогноз Погодина относительно моей дальнейшей безрадостной судьбы.

– Ну так что ж ты опоздала-то? – сочувствовала мне по телефону Маринка. – Кто же к концу приходит? Пропустила все самое интересное!

Я мрачно врала, что у меня разболелся живот.

– Поду-умаешь! Собралась бы с силами, наелась каких-нибудь таблеток, и пришла. Вот я бы – на костылях приползла! Выпускной-то раз в жизни бывает!

От таких утешений хотелось выть и скрежетать зубами. Еще хотелось кого-нибудь убить. Например, папу. Или так не вовремя подвернувшегося мне Сашу Хольгера, который после того случая пропал с концами и даже не позвонил (это-то как раз неудивительно). В моей семье тема Саши была закрыта. Родители старательно обходили ее молчанием – наверно, решили продемонстрировать, что они меня простили, и какие они добрые и снисходительные.

«Ты сама себя наказала», – только и сказала мне мама.

В чем я провинилась? Почему папа выгнал Сашу? Внятных объяснений я так и не получила. Мама высказалась в том духе, что Саша приличным людям больше не компания, что он разбил материнское сердце, что он социально опасен, и общаться мне с ним ни в коем случае нельзя. Папа ко всему этому добавил, что Саша – пропащий человек, и что ему жаль его родителей (особой жалости я в его голосе не ощутила). И тоже ничего конкретного не сказал. Вообще родители вели себя так, словно я и сама должна все знать, а вслух об этом говорить неприлично.

Озадаченная и возмущенная, я решила, что так этого не оставлю. На следующий день несколько раз звонила Хольгерам. Трубку никто не взял.

– Мам, ты не знаешь, у Хольгеров телефон не менялся? – спросила я ближе к обеду.

– Не знаю, а что? – настороженно ответила она.

– Хочу позвонить тете Наташе, убедиться, что с Сашей все в порядке, – с вызовом сказала я. – Что он нормально доехал один до дома.

У мамы при слове «Саша» опять сделалось испуганно-виноватое лицо. И в то же время очень замкнутое: «Ничего не знаю, ничего не скажу».

– Да ты что, Гелечка – Хольгеры давно уже переехали! Уже наверно полгода прошло. Ну ты даешь, вечно как проснешься…

– Правда? А куда?

– Куда-то к черту на рога… на юго-запад.

– Точно?

– Ну что я тебя, обманывать буду?

Не знаю, не знаю… Куда же вчера ехал Саша? Он сказал – я пойду, тут уже близко… Нет, я была уверена – он ехал по старому адресу.

Я решила больше не допекать маму, а разведать все сама. Все равно пора в училище – Джеф к четырем велел нам с Галушкиной прийти на практику. Сашин дом почти по дороге. Задержусь на полчаса, не больше.

До квартиры Хольгеров я добралась без приключений, даже этаж не перепутала. Мне было немного неловко – взяла и приперлась без приглашения. Но поддерживало чувство своей правоты. Сделав глубокий вздох, я недрогнувшей рукой нажала на кнопку звонка. Дверь никто не открыл. Впрочем, это еще ничего не значило.

Я внимательно осмотрела лестничную площадку и вскоре обнаружила два бурых пятнышка у лифта и одно у двери Хольгеров. Как будто вареньем капнули… а может, и не вареньем. На дверной ручке остался такой же смазанный бурый след. А рядом на стене нечто куда более определенное – четкий отпечаток ладони.

Итак, Саша Хольгер здесь был. Тут он шел от лифта, тут опирался о стену окровавленной рукой – он ведь не успел умыться. Я только начала промывать ему рану, когда явился папа. Значит, мама обманула меня. Хольгеры по-прежнему тут живут. Почему же никто не берет трубку? Я решила позвонить еще раз вечером, когда Сашины родители вернутся с работы.

На практику я опоздала, но оказалось, ничего страшного. Кабинет был закрыт, по этажу одиноко болталась Галушкина.

Джеф появился на двадцать минут позднее меня. Прикатил на своем «Патриоте» с какой-то девицей, которая каждые три минуты звонила ему на мобильный. Джеф нервно рычал в трубку: «Скоро я, скоро! Уже выхожу!»

– Значит так, девчонки, – торопливо начал он. – Встречаемся завтра в десять вечера возле входа в училище. Форма одежды спортивная. С собой иметь электрический фонарик.

– В смысле?!

– Чего тут непонятного? – нетерпеливо огрызнулся Джеф. – В данном случае я не усматриваю никаких проблем. Работать будем по несложной схеме: заходим в домен – находим демиурга – получаем диплом!

– Как у тебя все просто, – язвительно пробормотала я. – Заходим – находим…

– Именно так! – у Джефа опять завибрировал телефон. – Кстати, девочки, вы не забыли о домашнем задании? Придумать средство проникновения в Пятно Страха. Результаты раздумий в печатном виде в двух экземплярах иметь с собой…

– Вот так, значит! Как в армии! А почему именно завтра, а не прямо сейчас?

– Сегодня у меня дела. Короче: завтра к десяти, как штык, с проектами… И не опаздывайте! Кто опоздает, поедет на метро. Слушай, зая, – это уже в трубку, – да перестань ты нервничать! Купим мангал по дороге, на любой бензоколонке… Да иду я, иду!

И выскочил из кабинета.

Несколько минут я бесцельно стояла под дверью, мысленно ругая Джефа. Лентяй несчастный! Что он там задумал? Средство проникновения ему, видите ли, в двух экземплярах! А почему не в трех?

– Будет ему такое средство, что он его на всю жизнь запомнит, – пообещала я вслух, направляясь к лестнице. – Или, может, ты сама хочешь что-нибудь придумать?

Галушкина испуганно заморгала и промямлила что-то насчет того, что так быстро не сумеет. Ясное дело, кто бы сомневался. Значит, опять все тяготы падут на меня. Просто зло берет! Вместо того, чтобы, как все нормальные люди, идти на пляж или в парк, придется напрягать мозги, копаться в справочниках. Хорошо Джефу – дал задание, и весь день свободен. Да, в роли учителя он явно не перетрудился!

– Ты сейчас куда? – спросила я Галушкину.

– Не знаю… Домой, наверно.

– Пошли в буфет? Обсудим задание и вообще…

Буфет у нас в училище славный: чистенький, такой безвкусно-уютный. Скатерти в горошек, занавески в полосочку, на стенках цветы в плетеных кашпо – буфетчица сама сплела, она макраме увлекается. Посетителей совсем мало, каникулы.

Галушкина взяла себе борщ, отварные макароны и компот. Борщ оказался горячим, она отставила его в сторону, придвинула к себе макароны и принялась меланхолично ковыряться в них вилкой.

Мне есть не хотелось. Я купила чай и вернулась к начатому на лестнице разговору. Вернее, монологу, поскольку Галушкина почти ничего не отвечала, на меня глаз не поднимала, и я даже не была уверена, что она меня слушает.

– Интересно, что это все означает? Спортивная одежда, фонарик…

Галушкина пожала плечами, размазывая макароны по тарелке.

– Зуб даю, Джеф готовит вылазку в Пятно. Разведка боем – это в его стиле. А вперед зашлет, конечно, нас с тобой. Отморозок. Я с ним уже работала. С ним вообще надо поосторожнее, имей в виду. Ха, не в смысле чтоб бояться за девичью честь, а в том, что втравит он нас в проблемы. Оглянуться не успеешь, а вокруг все горит и рушится, и ты уже во всем виновата. А Джеф белый и пушистый, скромненько стоит в сторонке…Хотя, может, он переменился. Вот, на джипе разъезжает. В те времена, когда я с ним общалась, он сторожем работал на стройке, ходил грязный, небритый… А что это ты делаешь?

Я случайно взглянула в тарелку Галушкиной и у меня глаза на лоб полезли. Двоечница плела из макаронов узоры! Точнее, макароны сами собой, почти незаметно для глаз, шевелились в тарелке, сплетаясь в замысловатые и весьма красивые сети. Узор все усложнялся, обрастал петельками и загогулинами…Потом на конце одной макаронины появилось утолщение, которое набухло, раскрылось, и оказалось бутоном с пятью желтыми лепестками.

– Ого! Круто! – восхитилась я. – Макаронная лиана!

Галушкина вздрогнула и попыталась прикрыть тарелку локтем.

– Не закрывай, мне нравится. Цветущие макароны – это мощно! А с шипами можешь?

– С шипами мне сейчас не хочется, – буркнула Оксана.

У меня между тем разыгралась фантазия.

– А слабо сплести сеть из борща?!

– Хм… Из борща? Это как?

– Ну, смотри – в нем капуста. Если сплести из нее такие бледно-зеленые гирлянды, потом скрепить луковыми кольцами, а по поверхности пустить куски свеклы для эстетики…

Галушкина с сомнением посмотрела на борщ…

И вдруг суп встал дыбом. Над глубокой тарелкой вмиг воздвиглась сверкающая полусфера, похожая на знаменитый Оперный театр в Сиднее. Несколько слоев капусты выступали один над другим, составляя каркас. Капли бульона поблескивали как стразы на бордовом бархате, или, точнее, как капли росы в чашечках свекольных цветов.

Люди за соседними столиками начали поглядывать на нас с интересом.

– Потрясающе! Как это у тебя получается?

– Не знаю. Это у меня от природы.

– Научишь?

Галушкина впервые взглянула мне в лицо настороженными темными глазами – было видно, что она по-настоящему удивилась.

– Тебе правда хочется?

– Ага.

– Ну…Находишь подходящую основу – любую – и просто даешь ей расти. Одно из другого, другое из третьего. Главное, чтобы не было ни единого разрыва. Понимаешь, сверху красиво, а внутри – решетка…

Я не очень понимала, но не перебивала ее, терпеливо наблюдая, как Галушкина мучается, подыскивая слова. Это довольно сложно – объяснить то, что для тебя естественно, как дыхание. Знаю по опыту.

– Главное… м-м-м… чтобы решетка была очень прочной. Ты должна это чувствовать. Цветы – это просто маскировка. Шипы – это…м-м-м… предупреждение.

– Ага. А как выбирать – цветы или шипы?

– Зависит от настроения. И от ситуации. Ты попробуй, а я подскажу…

Я перевела взгляд на стену, где на большой белой доске маркером было написано меню, и принялась его изучать, чтобы выбрать подходящее блюдо.

– А из компота слабо? – крикнули из-за соседнего столика.

Я оглянулась и увидела, что за нами наблюдает весь буфет.

– Какой компот? – деловым тоном спросила Галушкина.

– Вишневый.

– Так, вишневый, – перебила я с энтузиазмом. – По вишням я специалист. Дайте-ка мне…

Выхватив у Галушкиной стакан, я пристально посмотрела на плавающую в мутной водице коричневую вишенку, зажмурилась…

Раздались одобрительные возгласы и аплодисменты. Я открыла глаза и увидела растущий из стакана живописный колючий кустик, усеянный белыми цветами.

«Пойти Антонине показать, что ли? Скажу, что это моя сакура дала побег. То-то она обрадуется!» – невольно промелькнула шкодная мысль.

– Ну как – правильно? – обратилась я к Галушкиной.

– Не-а, совсем неправильно, – улыбаясь, сказала она. – Должен получиться кокон, а у тебя все торчит в разные стороны. Но все равно здорово.

Улыбка у нее была совершенно детская – с ней Галушкина выглядела лет на тринадцать, и притом гораздо симпатичнее, чем обычно. Только я хотела ей об этом сказать, как раздался вопль буфетчицы:

– Эт-та что еще за фокусы! Деревья ростить – это в классах, а у нас тут едят!

Улыбка Галушкиной тут же потухла. Как будто она в один миг надела маску. Капустная сфера, булькнув, обрушилась обратно в тарелку.

– Нечего баловаться. Идите-ка отсюда!

– Смотрите, ничего нет! Вам показалось!

– Знаю я ваше «показалось»! Хулиганки!

– Геля, там, по-моему, к тебе пришли, – тронула меня за руку Галушкина.

Я оглянулась в сторону двери. Из-за косяка высовывалась знакомая оранжевая голова. Рыжик!

Бойфренд подавал мне знаки и радостно ухмылялся.

– Гелька, а я за тобой. – крикнул он. – Пошли на Елагин на лодках кататься! Я тебе сюрприз приготовил!

– Все, ухожу! – я вскочила с места. – Оксана, пока!

– А это кто уберет?! – буфетчица ткнула пальцем в куст.

– А это вам в подарок!

И я выскочила за дверь.