Текст книги "Боулинг-79"

* * *

Охрана четко знала порядок. Он был настолько отработан за последние пять лет, что работали ребята автоматически как по маслу и почти незаметно постороннему праздному взгляду.

Бронированный «Мерседес» щегольски подъезжал к самым дверям офиса – задние дверцы лимузина оказывались ровно напротив входа.

Один охранник выпрыгивал из джипа сопровождения и нырял в офисный подъезд. Взбегал на второй этаж до кабинета. Проверял путь. Сотрудники и посетители старались не оказываться в тот момент на дороге босса.

Затем охранник, прошедший в кабинет, докладывал по рации: все чисто.

Тогда двое других секьюрити занимали места по обеим сторонам между бронемобилем и подъездом, образуя живой коридор.

Первый из них распахивал перед хозяином дверцу машины. В.В. выскакивал из авто и делал три шага по открытому пространству к спасительному подъезду.

Охрану пришлось усилить и пересесть в бронемобиль, когда пять лет назад В.В. занялся недружественными поглощениями. С тех пор на него организовали два покушения.

Первое люди из безопасности пресекли еще на стадии подготовки. Второе было не слишком организованным, стрелял одиночка, непрофессионал, его взяли… Однако, надо сказать, цоканье пуль по капоту твоего автомобиля – удовольствие не из приятных. Пусть даже лимузин бронированный.

А все началось, когда он занялся расширением своей деловой империи… Да нет, не империи, какая там империя!.. Небольшого, карликового, можно сказать, бизнес-королевства. Когда принялся скупать разорившиеся, оставшиеся без руля и без ветрил заводики, совхозы, стройки… Когда начал агрессивную игру слияния и поглощения…

Слияния. Поглощения… Шествуя по коридору собственного офиса, В.В. впервые задумался, сколь сексуально звучат эти экономические термины.

Слияние – видимо, союз равноправных партнеров. Когда все по любви. Когда-то – давным-давно! – и не сразу, а года через три после свадьбы, у них с Лилей имело место слияние.

А в последнее время у него чаще случались поглощения. Когда он брал новенькую девчушку лет восемнадцати, и за толику ласки, подкрепленную обещаниями иили дензнаками, она стелилась перед ним так, как он хотел.

А что тогда на языке любви означает недружественное слияние? Наверное, изнасилование. Причем, как пишут в милицейских протоколах, в особо циничной форме, а также с применением словесных угроз, а то и физического воздействия.

Ничего странного, что именно сегодня в голову В.В. полезли сексуальные ассоциации.

Лилька опять не ночевала дома.

Наверняка не было жены и в ее московской квартире. Он мог бы позвонить и узнать точно, но не хотел унижаться. В конце концов, она запросто могла ночевать там – но не в одиночестве.

В.В. скрипнул зубами. Вот шлюха! Как же она ему отплачивает!

Как же она мстит ему за бесконечную череду его девиц!

Ну, да, девчушки. Были они у него. Были, есть и будут. Но они ведь для него ничего не значат! Он берет их просто для поднятия тонуса и статуса, для увеличения количества гормонов радости в крови.

А Лилька-то не девка. Она – это она. Она для него многое значит. И она это знает. И оттого, наверное, выбрала такой изощренный способ мести.

Может быть, ее пора убрать?

– Что вы сказали?

Он и не заметил, что сидит за своим столом в кабинете, а перед ним – его секретарша (естественно, В.В. с ней спал – а как же иначе, все вокруг спят с собственными секретаршами. Ну и что с того, спрашивается?)

Да, хорош же он! Даже не заметил, как последнюю мысль произнес вслух:

– Может, ее пора убрать?

Ну, ничего страшного, что у него эта фраза вырвалась при секретутке. Неплохо получилось. Пусть теперь гадают, кого (или что) босс имел в виду. Может, он Валентину хочет уволить, финансового директора. Или выгнать из Мосгордумы прикормленную депутатшу Пастилкову. Или ему просто инсталляция в виде кактусов и мини-ветряных мельниц, возвышавшаяся в углу кабинета, надоела?

– Нет-нет, – отмахнулся В.В. – Это я о своем. Не бери в голову. Знаешь, найди мне Пылова.

– Простите, кого?

– Подполковника Пылова – ты что, не помнишь? Он сейчас в отставке, но тем лучше.

Старый друг Пылов уже три года как ушел из органов и стал подвизаться на поприще частного сыска.

Рад переменам в своей жизни – до безобразия. Свободы, говорит, больше; бумажной волокиты и не сравнить, насколько меньше. К тому же – никакого начальства и денег полно в сравнении с ментовской зарплатой.

Разумеется, В.В. мог поручить взять в разработку Лилию и своему департаменту безопасности. И они, пожалуй, выполнили бы задание быстрей и эффективней, чем какой-то там частный детектив, пусть в недавнем прошлом и подполковник МВД. Однако сие было неприлично для его статуса. Подобным заданием В.В. себя подставлял и обезоруживал в глазах подчиненных. Босс, поручающий охране следить за собственной женой – есть в этом что-то смешное и даже жалкое. Похожее на скверный анекдот. Пожалуй, весть о такой слежке может разнестись – и над ним смеяться начнут. А руководитель, за спиной которого начинают хихикать, кончается.

Нет уж, пусть щекотливое поручение выполнит человек со стороны. Тем паче такой, не раз проверенный, как Пылов.

К тому же… Неизвестно, какое решение он, В.В., примет по результатам разработки. Может, и в самом деле – убрать ее? Не она первая… Нет человека – нет проблемы, как говаривал усатый вождь, желтоглазый людоед… А что остается делать, если его собственная ревность становится для В.В. проблемой?.. Если поведение родной жены может серьезно скомпрометировать его в глазах друзей и деловых партнеров?.. Что ему, к психоаналитику прикажете идти? Почему бы лучше не избавиться, раз и навсегда, от первоисточника дискомфорта?

Есть и другие варианты. Например, напугать ее с применением физического воздействия – но так, чтобы она больше в сторону чужих мужчин даже смотреть не смела. Даже на кривого бомжа.

Или – искалечить. Усадить, на фиг, в инвалидную коляску. Кому она тогда будет нужна?

Но это уже совсем другая задача. И, если он даст отмашку, решать ее должны будут другие специалисты, а отнюдь не люди из департамента безопасности. И уж, конечно, не Пылов.

Однако другие специалисты среди знакомых В.В. тоже, конечно, имелись.

* * *

– Фантастика! Ты?! Я никогда бы не узнал! – все восторгался Валерка, не отрываясь глядя на нее с кожаного сиденья «Лексуса». – Да ты ровесницей моей дочки выглядишь, честное слово!

– А сколько твоей дочери?

– Ох, она совсем невеста. Ей двадцать с небольшим.

Чего греха таить, его восхищение было Лиле приятно.

А ведь Валерка выглядел не моложе, а пожалуй, старше своих сорока с хвостиком лет. Жизнь не пощадила его. В ней уж наверняка не находилось места ни стилистам, ни парикмахерам, ни маникюршам.

Ведя «Лексус», Лиля украдкой рассматривала его.

Джинсики не первой свежести, потертые кроссовочки, залысины, морщины.

Однако глаза – все те же. Молодые, веселые, умные. И, как прежде, смотрят на нее с восхищением.

А ведь он ее, возможно, до сих пор любит, мелькнула мысль.

Валерка – ах, Валерка… Он, пожалуй, был единственным мужчиной, которого она по-настоящему любила. Ох, как же она его тогда любила!..

– Ты женат? – мимоходом спросила она.

– Уже нет. А ты?

– Я – да.

– Все за ним?

– Да уж, – вздохнула она.

– Ты счастлива? – вдруг выпалил он.

Она делано рассмеялась.

– Хорошенький вопрос!..

– Значит, нет.

– С чего ты взял?

– Когда человек действительно счастлив, он не колеблясь отвечает «да».

– Ты все такой же… – покачала она головой.

– Какой?

– Философ.

– И ты все такая же.

Он прямо-таки ел ее глазами.

– Какая?

– Красивая. Соблазнительная.

– Куда тебя подвезти? – спросила она, стремительно меняя направление разговора.

– Мне здесь недалеко. Можешь остановить на любой автобусной остановке, я выйду.

– А где ты живешь?

– На улице Красных Партизан. Отсюда километра три в сторону центра.

– Значит, мне по пути. Я подвезу тебя до дома.

– Может, зайдешь выпить кофе?

– Тогда ты таким не был, – покачала она головой.

– Каким?

– Прытким.

– А что ты потеряла в нашем забытом богом районе?

– Ты что, хочешь узнать, с кем я провела ночь?

– Н-ну… В общем, да.

– А ты знаешь, что подобные вопросы задавать неприлично? Тем более замужним женщинам.

– Пусть неприлично.

– Ох… Я ночевала у подруги, – соврала она.

Он пожал плечами, вроде бы не удовлетворившись ее объяснением, однако не посмел дальше расспрашивать.

– А у тебя дети есть? – поинтересовался он.

– У меня – нет.

– Жаль. Ты много потеряла.

– Какие наши годы, – грустно усмехнулась она.

– А со мной у тебя уже было бы трое детей. Как минимум.

– Ты все такой же, как прежде, – вздохнула она.

– Какой?

– Хвастун. Врун, хвастун, болтун.

– Если ко мне домой, то на следующем перекрестке направо.

– Хорошо.

– Ты давно водишь машину?

– Лет пятнадцать. А ты?

– И я примерно столько же. Только у меня тачка чуть похуже, чем твоя.

– Какая, если не секрет?

– Хочешь узнать, насколько ниже тебя я стою на социальной лестнице? У меня шестера. «Жигули». Можешь, Лилечка, сделать вывод, что ступеней меж нами пролегло много.

– Какое это имеет значение, – мило улыбнулась она, хотя это имело значение, и еще какое.

И тут странная мысль пришла ей в голову… Точнее, она смутно не давала ей покоя с той минуты, как она посадила его в свою машину. И вот теперь выкристаллизовалась и облеклась в точно сформулированную идею… А что, если она – с ним?.. Вот это будет месть!.. Вот тогда В.В., как узнает – а он обязательно всегда все узнает – точно от ревности с ума сойдет… Это вам не какой-нибудь мальчишка-оператор Макс… Вот это будет изощренно!.. Ядовитый кинжал, устремленный В.В. точно в сердце!..

Но, разумеется, не сейчас… Пока мужик совершенно не готов на роль героя-любовника… Для начала над ее нежданным пассажиром надо поработать… Одеть – причесать – откормить… Ну, это ерунда, делается на раз… Главное – другое. Чтобы быть достойным ее и чтобы В.В. стало по-настоящему больно, следует прежде всего, чтобы Валерка вновь добился успеха… Чтобы его лицо оказалось на виду, а имя на слуху… И вот тогда…

Что ж, идея хорошая… Тем более что делать человека успешным – ее профессия…

– Что? – переспросила она.

Он о чем-то осведомлялся, а она, увлеченная рулежкой и своими мыслями, прослушала.

– Кем ты работаешь, спрашиваю?

Она лукаво глянула на пассажира.

– А с чего ты взял, что я работаю? Может, я просто жена богатого мужа? А ведь В.В. богат, ты знаешь.

Он серьезно покачал головой.

– Ты не такая.

– А какая?

– Просто жены богатых мужей – кислые и вялые. А ты – бодрая и деятельная. И собранная. И красивая.

Она рассмеялась.

– Спасибо на добром слове. Ты – прав. Я и в самом деле работаю.

– Кем же?

– Я – продюсер. Точнее, генеральный продюсер.

– О-о! В кино?

В его глазах, впервые за все время разговора, мелькнул огонек зависти.

Она покачала головой.

– На телевидении. Хотя и в кино – тоже. И немного в театре и на эстраде.

– И что ты снимаешь? «Фабрику звезд»? Или шоу Степаненко и Петросяна?

– Ну, зачем же меня обижать?.. Помнишь, как ты говорил – артиста обидеть всякий может?

– Говорил, – кивнул он. – Да только продюсер не артист.

– Думаешь? – усмехнулась она.

– Ага.

– Продюсер стоит на сто ступенек выше, чем артист. Артисты в моей приемной часами сидят, если мне надо.

Она почувствовала себя отчасти уязвленной.

– Именно продюсер решает, кто у него будет артистом. Кто – оператором, кто – сценаристом, кто – режиссером. А кто – выйдет в звезды.

– Да ты, я гляжу, птица высокого полета.

Она усмехнулась.

– Еще бы.

– И все-таки, какие передачи ты делаешь?

– Например, «Три шага до миллиона». Слыхал о такой?

– Да уж, слыхал…

– Ну, еще бы не слышать! Лидер рейтингов в последнем сезоне!

– Стоп! Вот он, мой подъезд!

Она тормознула. Дом, в котором он жил, был типичной унылой окраинной коробкой: серая девятиэтажка с маленькими окнами и низкими потолками. Ужас.

– Хочешь, я тебя на свою передачу приглашу?

– А что я там буду делать?

– Выигрывать миллион.

Он, честняга, прищурился.

– Значит, ты сама решаешь, кто там у вас выиграет?

– Нет, – покачала она головой. – У нас игра честная. Просто я вижу, что ты можешь выиграть.

– Так-таки и могу?

– Да. Потенциал у тебя хороший. Ты эрудирован, артистичен, собран, с очень хорошей реакцией… Но я, конечно, гарантий не даю. Можешь и не выиграть – если дурака на съемке будешь валять…

– Я подумаю над вашим щедрым предложением, сеньора.

– Ты посмотри на него! Смоктуновский! Меньшиков! Он, видишь ли, подумает!.. Вот тебе моя визитка. Здесь телефон – прямой, мобильный. Звони в любое время. Я скажу тебе, когда съемка.

По его глазам она поняла: нет, не позвонит. Гордый.

Дурак. Лопух. Лох.

– Дай мне свой номер, – попросила она.

– Что, сама будешь звонить?

– А почему нет?

– Пожалуйста. Запиши.

– Я запомню.

– У меня мобильников нет. Только домашний. 388-… —… Да ты все равно забудешь.

– Я никогда ничего не забываю.

Он грустно усмехнулся.

– Меня ж вот забыла.

– Ты думаешь? – спросила она настолько серьезно и проникновенно, что у него вдруг защемило сердце.

И ему показалось, что они вот-вот поцелуются, как бывало тысячи раз.

Но этого, конечно, не случилось.

Наши дни

В кабинете заведующего реанимационным отделением Института скорой и неотложной помощи Лилю ждали сразу три человека. Одного она знала: заведующий отделением Павел Петрович Бычков, доктор медицинских наук. Двое других были ей незнакомы: моложавый красавец лет тридцати пяти и мощная девушка с румянцем во всю щеку и двумя несерьезными косичками.

Завотделением, что было для него нехарактерно, встал при появлении Лили. Поднялись со своих посетительских мест и двое незнакомцев.

– Вот тут товарищи, – промолвил Бычков, глядя в сторону, – желают с вами поговорить, уважаемая Лилия, э-э… – Стало очевидно, что он забыл Лилино отчество. – И поэтому я вас оставлю на… полчаса вам хватит? – обратился он к красавцу.

Тот кивнул.

– Значит, на полчасика… Располагайтесь.

И завотделением, словно ошпаренный, выскочил из своего же собственного кабинета.

– Разрешите представиться, – сказал сухощавый красавец, – я подполковник Петренко.

И он сунул под нос Лилии красные «корочки». Глаз выхватил: «Федеральная Служба Безопасности… Петренко… подполковник…»

– А это, – кивнул полковник в сторону мощной девахи, – старший лейтенант Варвара Кононова. Присаживайтесь.

– Что с Володей? – с ходу, еще не успев усесться, выпалила Лиля.

Подполковник переглянулся с девушкой-тяжеловесом.

– Мы хотели у вас спросить, – ответил он.

– У меня?! Что я-то могу знать?!

– Когда вы видели своего мужа последний раз?

– Я? А какое это имеет значение?

– И все-таки?

Подполковник задавал вопросы участливо, но деваха, сидевшая с ним рядом, прямо-таки буравила Лилю тяжелым взглядом. Лиля решила: лучше не препираться, а отвечать.

– Ну… В тот самый день…

– Где? При каких обстоятельствах? – неожиданно вклинилась девица.

Голос у нее оказался на удивление тонким для столь мощного тела.

– При каких таких обстоятельствах?.. – усмехнулась Лиля. – Утром. В нашем загородном доме. Мы вместе завтракали. Собирались на работу.

– Он рассказывал вам о своих планах?

– Нет.

– Он говорил вам, что собирается в тот день посетить вашего друга Валерия Беклемишева?

– Нет.

– Вы знали, что ему известно, что вы встречаетесь с Беклемишевым?

Все три вопроса подряд, словно из пулемета, задала деваха-Геркулес.

– Нет!.. – Столь же быстро отвечала Лиля. – И все-таки: что с ним случилось? Что случилось с моим мужем? Почему вы – я имею в виду, ваша организация – занимается его исчезновением? Почему не милиция? Что он натворил?

– Я буду с вами откровенен, – вздохнул подполковник и сочувственно глянул на Лилю.

Очевидно, в связке с девицей-тяжелоатлетом он решил играть роль хорошего следователя.

– Мы не знаем, что с ним произошло. И каким образом он исчез из больницы. И почему. Мы вообще очень мало что знаем. И хотим знать больше.

– Прежде всего о личности вашего мужа, Владимира Васильевича Дроздецкого, – вклинилась дородная девушка.

– И вашего друга, Валерия Беклемишева, – добавил сухощавый подполковник.

– Что вы хотите о них узнать?

– Все с самого начала.

Гости не рассказали Лиле – да и не имели никакого права, – что удостоверения ФСБ являются для них лишь прикрытием. И на самом деле они оба служат в глубоко засекреченной комиссии – организации с чрезвычайными полномочиями, главной задачей которой является выявление, объяснение и противодействие всему таинственному и загадочному, происходящему в нашей жизни, всем тем явлениям, что не могут быть истолкованы с материалистических позиций и среди обывателей называются чудом.

Подполковник Петренко возглавлял в комиссии отдел «О» – оперативный. Варвара Кононова, выпускница МГУ, пришла в комиссию три года назад, после дела о загадочных смертях в районе курортного поселка Абрикосовка, когда ее использовали втемную. Многие в отделе были против первой девушки-оперативника. Однако, когда та успешно расследовала загадочные явления, происходившие вокруг молодого писателя Данилова, и раскрыла убийство на базе российской сборной по футболу, Варю стали считать одной из самых перспективных сотрудников[1]1
  О работе Петренко и Кононовой и деятельности комиссии Анна и Сергей Литвиновы написали четыре романа: «Звезды падают вверх», «Пока ангелы спят», «Прогулки по краю пропасти» и «Трансфер на небо».


[Закрыть].

Сейчас Варя радовалась и гордилась тем, что ей предстоит работать в паре с самим Петренко, и была готова, что называется, рыть землю носом.

– Например, расскажите, – повторила она, вперяясь в глаза Лиле, – как и когда вы познакомились.

– Я познакомилась, – начала Лиля, – с ними обоими одновременно. Случилось это страшно давно, еще в советские времена. В тот день в жизни Володи и Валерия произошло еще одно событие, которое предопределило нашу встречу. Думаю, не случись оно, мы бы, наверно, так никогда и не встретились…

1979 год: кинотеатр «Зарядье»

Кинотеатр «Зарядье» – один из немногих кинозалов в Москве, которому так и не довелось стать синематографом нового, современного образца. Так и не появились в нем удобные мягкие сиденья, подлокотники с подставками для пива и попкорна, улыбчивые девочки-мальчики в роли контролеров: «Приятного просмотра!» И никогда ему уже не зажить новой жизнью, потому что в две тысяча пятом, заодно с гостиницей «Россия», один из самых престижных залов советских времен стали сносить.

История «Зарядья» была своего рода аллегорией судьбы человека, который не сумел вписаться в новую российскую эпоху. Он не переменился, остался прежним – в костюмчике от «Большевички» и с портфелем из кожзаменителя, а потом и умер. Ушел из жизни, чтобы освободить ровную пустую площадку в расчете на то, что на ней вырастет нечто новое: молодое, яркое, комфортное.

В этот кинотеатр, нисколько не догадываясь ни о своей, ни о его (кинозала) дальнейшей судьбе, вошли в апреле одна тысяча семьдесят девятого года два молодых человека. Два друга, два комсомольца, два советских студента.

Внешне эти двое парней отнюдь не были похожи. Их объединяла только молодость, однако и она выражалась в лицах и фигурах обоих юношей по-разному. Первый из них, по имени Валерий, олицетворял собой тип, воплощенный в советском кинематографе тех лет Олегом Далем, Михаилом Боярским, но, главным образом, Леонидом Филатовым – разумеется, с поправкой на то, что Валера был гораздо моложе. Доминирующей во внешности Валерия была тонкость. Хрупкие и красивые черты лица, узкая кость и длинные нервные пальцы свидетельствовали об утонченной душевной организации. Высокий лоб, живые глаза и щегольские усики (не бритые, заметим в скобках, еще ни разу в жизни) делали молодое лицо особенно похожим на портреты типичных киногероев той поры – конца 70-х.

Второй друг, по имени Володя, пожалуй, не имел в отечественном кинематографе тех лет адекватного олицетворения. Артисты его типажа оказались востребованы на центральные роли значительно позже – по крайней мере, в конце 90-х. Мощный, крепкорукий и широкоплечий, с сильными пальцами, с широким твердоскулым лицом и короткой стрижкой на большом черепе, Владимир напоминал актеров Балуева, Сухорукова, Кравченко – да только никто в те годы и слыхом не слыхивал о подобных артистах и типажах.

Несмотря на потрясающую разность во внешности (да, скажем, забегая вперед, и в характере) у Владимира и Валерия имелось чрезвычайно много общего. Начать с того, что они обучались в одной группе на одном факультете одного института – Московского ордена Ленина имени Кржижановского электротехнического (МЭТИ). Проживали они вместе в комнате общежития в студенческом городке вышеуказанного вуза. Им приходилось ютиться в общаге, поелику оба были провинциалами, прибывшими на учебу из областных центров разной удаленности от Белокаменной: тонкокожий Валерий родом был из города Горький (впоследствии ставшего Нижним Новгородом), а увесистый Владимир – из Омска. И у того, и у другого родители (причем, и мать, и отец!) трудились на ниве советской энергетики. Династическими пристрастиями объяснялся и выбор института. Правда, о семье Володи говорить приходилось, увы, в прошедшем времени. За год до его поступления в вуз и мать, и отец погибли. Погибли по-дурацки: во время турпохода. Ходили вместе на байдарках по норовистой сибирской реке Катунь. На одном из порогов лодка перевернулась. Родителей с силой бросило на камни – ни мама, ни отец не выжили…

Володька о трагедии в своей семье никому не рассказывал. Терпеть не мог, когда его жалели. Знал о его тяжкой судьбе один только Валерка…

Смерть родителей и подтолкнула Володю пойти по их стопам в энергетику. В то время понятие «трудовая династия» или, скажем, «сын продолжает дело отца» были для людей, особенно семнадцатилетних, не пустым звуком.

В советские годы поощрялись всяческие династии. Газеты пестрели заголовками и устойчивыми идиоматическими выражениями на сию тему: «фамильная гордость», «идет династия труда, идет рабочий класс» или ее ратная династия. Совсем редко возникали вдруг репортажи о фамилиях артистических. Практически никогда не писали об инженерских или журналистских династиях. И уж совсем никому не приходило в голову оповещать широкую общественность о наследниках по артистической, режиссерской, партийной или кагэбэшной линии – а ведь в данной среде кастовость была куда прочнее и замкнутей, нежели у лесозаготовителей или литейщиков.

Немудрено, что и Валерий, и Владимир решили последовать по профессиональным стопам своих отцов и матерей. А как могло случиться иначе, если чуть ли не с младенческого возраста они слышали в семье разговоры о «реле», «ка-зэ»[2]2
  «Ка-зэ» – короткое замыкание.


[Закрыть] или «оперативной частоте». А их родители с гораздо большей охотой (и знанием дела) помогали своим чадам решать задачки по физике и математике, нежели писать сочинение об образе Метелицы в повести А. Фадеева «Разгром» или готовить доклад о национально-освободительной борьбе народов Африки и Латинской Америки. Словом, поступление обоих парней – и Валерия, и Владимира – в Московский электротехнический институт было предопределено семейственностью (в самом хорошем смысле данного слова).

Оба без особого труда, и даже без помощи репетиторов, сдали вступительные экзамены, были зачислены – и поселены в одну комнату в общежитии, где впервые и встретились. И с первого же взгляда, с первых же слов, которыми обменялись, почувствовали друг к другу крепкую дружескую тягу.

Комнаты в общежитии МЭТИ были рассчитаны на четверых постояльцев. На этаже имелось два туалета, кухня, постирочная и комната для занятий. Душевая полагалась одна на два этажа. Горячая вода подавалась бесперебойно.

Советская жизнь вообще была до чрезвычайности коммунальной. Гражданин СССР постоянно проживал на виду и вместе с другими людьми. Начиналось все с детского сада, с горшочками в ряд и столиками в шахматном порядке; затем продолжалось в пионерских лагерях; свирепело в армии; пахло щами в коммунальной квартире; гремело в тюрьме…

Причем даже если гражданин являлся счастливым обладателем отдельной квартиры и сумел избежать детского садика, армии и тюрьмы, а в вузе учился в том городе, откуда был родом, и, значит, не проживал в общаге – все равно коллективной жизни ему избежать было трудно. Даже дети и внуки членов Политбюро отдыхали в пионерских лагерях – привилегированных, конечно, где на завтрак подавали черную икру, а гимнастические упражнения выполнялись на персидских коврах – однако в общих палатах. А самые неустроенные студенты ездили на целину или на картошку – где опять-таки кровати стояли в ряд, и тумбочки, и висели опись имущества и распорядок дня…

Когда подданные находятся на виду друг у друга, за ними легче следить, их легче контролировать. Ими проще управлять. Собственно, функции наблюдения и контроля друг за другом во многом брали на себя сами подданные.

В коммунальной квартире сложно устраивать антиправительственные толковища; в казарме не послушаешь «Голос Свободы», в комнате общаги трудно сочинить памфлет или сатиру на власть.

И первый шаг к развалу социализма, думается, был сделан не тогда, когда вдруг объявили гласность. И не в тот момент, когда разрешили устраивать выборы директоров предприятий. Первый удар, приведший к краху социалистического общественного строя, Советского Союза и лагеря братских стран, произошел, когда партия вдруг провозгласила (в одна тысяча девятьсот восемьдесят шестом году) совершенно безумную, невыполнимую и самоубийственную цель: обеспечить к 2001 году каждую советскую семью отдельной квартирой или домом.

Впервые властители СССР объявляли, что житье гуртом ненормально. Впервые они ставили цель покончить с соборностью личной жизни. Впервые брали курс на приоритет собственного и индивидуального, обещали гражданину одному лишь ему принадлежащую ванную, собственный туалет, индивидуальную кухню. Это было со стороны партии ошибкой, похожей на суицид. Человек, задумавшийся о личном толчке или собственной ванной, начинал думать дальше. И невзначай задумывался о своей собственной земле, личном предприятии и о работе, не зависимой от главков, парткомов и министерств.

Впрочем, в то время, когда встретились Валерий и Владимир, 86-й, а тем более 2001-й представлялись необозримейшей далью. Никто не думал ни о каких переменах (популярный анекдот того времени: «Что будет в две тысяча первом году? – Тридцатый съезд КПСС»). И в общих чертах жизнь вчерашних школьников, абитуриентов, а теперь и студентов Валерия и Владимира, в сущности, была расписана.

Через пять лет оба они закончат вуз. Если повезет и удастся зацепиться за столицу, станут получать по 120 рублей в аспирантуре или каком-нибудь московском НИИ или КБ. Если придется возвращаться в провинцию – что ж, огорчительно, зато приедут парни в родные города, да и получать на производстве будут побольше. А затем начнут тихий, но уверенный карьерный рост и к 40 годам достигнут вожделенной советской триады: квартира – дача – машина. А в профессиональном плане – начальственной должности на уровне, возможно, главного инженера НИИ, КБ или энергосистемы; кандидатской степени; членства в партии и регулярных выездов за границу – иной раз и в капиталистические страны.

Впрочем, столь конкретные жизненные планы роились тогда лишь в голове практичного Владимира. Романтический Валерий ни о чем таком не загадывал, только испытывал чувство щенячьего восторга оттого, что поступил в вуз; от Москвы и от будущей самостоятельной жизни. И грядущее ему являлось в виде светящейся дороги, устремленной, во всполохах каких-то фейерверков, вдаль и вверх.

И вот они впервые встретились.

– Валера, – протянул руку первый.

– Владимир, – представился другой.

– Прислан сюда волею пославшего мя коменданта на постоянное место жительства, – ерничал тонкий красавчик Валерий.

– Занимаем места согласно купленным билетам, – усмехнулся практичный Владимир. – Поскольку мы с тобой пришли первыми, будет справедливо, если мы выберем лучшие койки. У окна.

Он плюхнулся со своим брезентовым рюкзаком на такую койку. Пружины ухнули и растянулись до пола.

– Похоже, койка эксплуатировалась в мощном режиме, – заметил юноша. – Странно, почему на одеяле нет пугающей надписи «НОГИ».

Валерий заржал. Он оценил и незатейливый юмор товарища, и его владение материалом: «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» в ту пору обязан был знать и виртуозно использовать каждый уважающий себя юноша.

Так, в конце августа 76-го, началась их дружба.

Разумеется, согласно реестру, кроме Валерия с Владимиром, в комнату 109 шестого корпуса общаги явились проживать еще двое парней. Однако те проигрывали сотни очков двум «В» в остроумии и жизнелюбии. Косноязычные бабники, выпивохи и гуляки (один из Талдома, другой из Бугуруслана) не стали для В. и В. друзьями. Дорогу в близлежащие пивные и к доступным девкам из текстильного общежития оба насильных соседа проложили раньше и посещали куда чаще, чем тропу в институт и к культурным очагам столицы. В итоге первый сосед был отчислен после первой же сессии; второй – после первого курса.

И наши юноши использовали всю свою хитрость и появившиеся связи, чтобы комендант никого больше не подселил на освободившиеся места. Валерка действовал обаянием. Вован – через знакомства, завязанные им в комсомольском бюро и в студсовете. Когда же им все-таки прислали на подселение вьетнамца, Валерий предложил, а Владимир осуществил жестокую шутку.

В первый же день без пяти шесть утра Вова сдернул с представителя братской азиатской державы байковое одеяло.

Валера уже стоял в трусах и майке, вытянувшись по стойке «смирно». Он изо всех сил сдерживал смех. Его лицо выражало почтение и даже скорбь.

Ровно в шесть ноль-ноль из репродуктора грянул советский гимн. Вова, в доступных выражениях, втолковал вьетнамцу, что, дескать, в Советской стране положено встречать день хоровым исполнением Государственного гимна. Испуганный вьетнамец также вытянулся по стойке «смирно».

Валерий и Владимир ладно спели гимн, развернув плечи и топорща грудь. Подселенец, не знающий слов, пытался подскуливать мелодии, льющейся из репродуктора.

В ту пору гимн Советского Союза исполнялся по первой программе радио дважды в сутки: в шесть ноль-ноль и двадцать четыре ноль-ноль. Им начинались и заканчивались все передачи.

Весь день, до вечерней поверки, гость из города Хошимина зубрил слова госгимна.

В двенадцать ночи повторилась процедура совместного пения.

А в шесть утра следующего дня жестокий Володя уже снова срывал со щуплого азиата одеяло.

Так продолжалось ровно десять дней, без перерывов на субботы и воскресенья. Затем вьетнамец исчез. Слава богу, ему достало ума не выяснять по официальным каналам, действительно ли советским товарищам положено два раза в сутки хором исполнять свой гимн. Видимо, юноша, прибывший в Москву из точки планеты, еще недавно бывшей «горячей», узнал правду из собственных, неофициальных вьетнамских каналов. А узнав, не пошел заявлять на Владимира с Валерой. Хотя, если бы настучал – поняли парни уже задним числом, – не миновать бы им, пожалуй, крупных неприятностей. Из института их, пожалуй, все-таки не вышибли бы – но строгий выговор по комсомольской линии (и лишение стипендии по линии административной) студенты получили бы как нечего делать.