Текст книги "Красивые, дерзкие, злые"

– Ага, – поддержал Степан. – Зыркал, как кот на сало. Рожу б ему начистить!

– Да ладно вам! – смутилась Валя.

Неужели Степка приревновал? Вот бы здорово!

– На самом деле, – продолжила она, – этот Виктор Михайлович не на меня облизывался, а на наш автосервис. Все хвалил, как хорошо у нас тут дело организовано.

– У нас? Организовано? – Петр с изумлением оглядел захламленное, в масляных пятнах по полу помещение.

– А что ему за дело до нашего сервиса? – нахмурился Степан.

– Да никакого дела! – успокоила Валя. – Просто здоровое любопытство удовлетворял за чашечкой кофе. А завтра о нас и не вспомнит.

– Ну, хорошо бы, – кивнул Стапан.

– Да сто пудов! – заверила она. – Этот Виктор Михайлович – птица большого полета, видали его «мерин»? Его мелочь, типа нашего сервиса, не интересует – не тот уровень.

Больше о воскресном визитере они не вспоминали. Вернулись к картам, пиву, потом поехали в бар и чуть не до утра смотрели бокс, а вырученные на Викторе Михайловиче деньги Петька со Степой, подлецы, с треском продули в бильярд. Валя потом изредка вспоминала о госте и жалела, что не попросила у него визитку. Она еще не знала, что Виктор Михайлович объявится сам.

* * *

А очень скоро Валентине стало совсем не до Виктора Михайловича. Да и вообще ни до чего – печатала на работе платежки – и ошибалась, жарила себе на ужин яичницу – и сжигала ее дотла... Все потому, что поняла: Степка влюбился.

Сам он, конечно, ни о чем не рассказывал, но видно же. Какое лицо у него стало дурацкое, глупо-задумчивое. Какие глаза телячьи. «Хоть бы перебесился, хоть бы успокоился», – не уставала повторять свои молитвы Валентина.

Но Степина любовь, к ее сожалению, не устаревала и не изнашивалась, а Вале только и оставалось проклинать тот день, когда в их Гриню загрузилась злосчастная Маруся, околдовала друга своими чарами... И как-то вечером Степан явился в ИХ бар под ручку со своей новой пассией. Не постеснялся, не постыдился. Нагло представил соперницу: «Знакомься, Валечка, это Маруся».

Валентина равнодушно кивнула, отвернулась – и теперь рассматривала наглую девицу незаметно, искоса.

Удивительно, но она всегда представляла себе потенциальную подругу Степана совсем другой. Хоть Степка своими мечтами с ней никогда и не делился, ежу ведь понятно: таким, как он, высоким и мускулистым, и девушки должны нравиться соответствующие. Ногастые, сисястые блондинки. Со стервозинкой во взоре, с презрительной усмешкой на губах. В общем, абсолютно недостижимый для нее, Вали, идеал. Однако, поди ж ты, насколько мужики странные типы!

Валя с изумлением обнаружила – Маруся... похожа на нее саму! Ну, в кости, конечно, поизящнее и потоньше, и глаза у нее посинее Валиных, светло-голубых. И волосы густые, с блеском, – яичным желтком, что ли, не ленится, каждый раз моет? А еще у соперницы в избытке противной кошачьей грации – сигаретку держит двумя пальчиками, на стульчике сидит изящно, будто гимнастка какая, и хихикает нежным, тоненьким голоском. А в остальном – Валя, сущая Валя. Росточек тоже крошечный, носик острый, и талия с бедрами в худенькой фигурке настолько же «не читаются»... Только в отличие от Валентины Маруся недостатков во внешности не стеснялась, в мешковатые одежки себя не рядила. Не сутулилась, поглядывала нагло и вообще – вела себя, будто королева. Даже анекдот вспомнился, из современных остромодных. Как в роддоме стоят акушерки возле младенцев и обсуждают.

– Смотри, этот ох как ручками машет – наверно, боксером будет, – говорит одна.

– А тот – ух, ножками сучит – наверно, футболистом вырастет, – вторит другая.

А третья показывает на очередного новорожденного и говорит:

– А вот этот будет президентом.

– С чего ты взяла? – удивляются подруги.

– Не видите, что ли? Весь обос...ся, а головку как гордо держит!

Вот и Маруся эта, ни рожи ни кожи, а туда же – самого Степана захомутала. И головку гордо держит, будто у нее в закромах таких Степанов – три вагона. Не то что особо важничает или борзеет – но небрежно трепать Степку за ушком? Интимно потягивать его скрудрайвер через его же соломинку?! И, что совсем уж возмутительно, поглядывает на нее, Валю, с искренним, дружеским интересом. Даже восхищаться вполне естественно с виду взялась, когда Петр рассказал, как лихо, всего минут за десять, Валя может проколотое колесо в машине сменить:

– С ума сбрендить! Прямо сама – берешь и меняешь?! И домкрат можешь поставить, и болты эти ужасные открутить?!

Валя ощетинилась – смеется, что ли, над ней эта фря? Но только искры презрения в глазах соперницы она искала тщетно. То ли эта Маруся настолько придуриваться умеет, то ли Валя совсем в людях не разбирается – похоже, хвалит ее девица совершенно искренне.

– Клево! Завидую тебе, честно! – Она усмехнулась, глаза вдруг заискрились смехом. – Я, между прочим, тоже однажды, когда у меня еще машина была, на дороге колесо проколола. И нет бы голоснуть мужикам, чтобы помогли, – решила сама поменять. Вот было шоу!

– На тебя упала машина? – заботливо поинтересовалась Валя.

– Почти. – Маруся снова усмехнулась: – Сначала я насос с домкратом перепутала, они ведь похожи...

Валя презрительно закатила глаза, но промолчала.

– Потом, – не смущаясь, продолжала Степанова пассия, – запаску искала чуть не час, не знала, что она в днище, в дырке под ковролином, маскируется. Ну и болты, конечно, эти, которые откручивать надо, – Маруся смешно сморщила аккуратный носик, – короче, вертела-крутила я их, четыре ногтя сломала, только толку – ноль. Они, гады, даже не сдвинулись.

– Ключ есть специальный. Баллонный называется, – пожала плечами Валя.

– А я знала про тот ключ? – весело возмутилась соперница.

– Ясное дело, про него только мужики знают. Ну и еще наша Валька, – встрял Петюня. – Она у нас тоже как мужик...

– Знаешь что, Петя... – начала Валя.

Ее неожиданно поддержала Маруся:

– Правда, Петька, зачем на Валюху тянешь?! Чушь это все – мужик ты или не мужик. Чай, не в Америке, где тут же автосервис примчится! Колесо сменить – ничего ведь сложного! Я себя такой идиоткой чувствовала, когда не смогла...

«Да она нормальная баба!» – вдруг мелькнуло у Вали.

Впрочем, стоило ей случайно взглянуть на Степана – с его глупо-влюбленной физиономией, – немедленно вся симпатия к Марусе сошла на нет. И Валя, решив закрыть изрядно надоевшую тему со сменой колес, вкрадчиво спросила:

– Слушай, Маруся, а что ты у бандюков-то забыла? Почему с ними в одной машине оказалась? Друзья они твои, да?

Степан, ошалевший от страсти телок, тут же наградил подругу детства укоризненным взглядом – чего, мол, больной темы касаешься? Валя ответила непонимающей ухмылкой – неужели ждет, что она его пассию облизывать будет? Да ни за какие коврижки!

Впрочем, саму Марусю провокационный Валин вопрос нимало не смутил. Она пожала плечами, виновато улыбнулась.

– Да дура я, вот и все. – И объяснила: – Нужно было домой ехать, а автобус, зараза, не шел. Вот я и поймала машину. Остановилась иномарка...

– Но в машине ведь двое сидели? – небрежно поинтересовалась Валя. – Двое братков? И ты все равно к ним села?

– Говорю ж тебе: дура! – повторила Маруся. И грустно добавила: – Во-первых, устала я дико, у меня бывает: такая слабость вдруг накатывает, что, кажется, не вздохнуть, вот и ловила уже, что поймается, хоть инвалидную тарантайку, лишь бы подвезли... Ну, и, во-вторых, – она покаянно взглянула на собеседников, – меня впечатлило, что «БМВ» у них. Я никогда раньше на «БМВ» не ездила...

– Детский сад, – буркнула Валя.

Реплика, на удивление, получилась незлой – лишь слегка насмешливой. И опять подумалось: «Нормальная, в общем, эта Маруся девка. Прикольная. Я бы с ней и подружиться могла».

Впрочем, какая уж тут дружба, если Степан вдруг склонился к своей Марусеньке, залопотал, словно квочка:

– А сейчас ты не устала? Может быть, кофе хочешь или чаю, чтоб взбодриться? И мороженое тут есть, вкусное, заказать тебе?

«Мне он ни разу в жизни мороженое купить не предлагал», – грустно подумала Валя.

И Маруся, похоже, почувствовала ее обиду. Небрежно отмахнулась от Степановых ласк:

– Нет, Степа, ничего я не хочу. – И вдруг обратилась к Вале: – Слушай, у тебя такая кофточка классная! Это ведь ручная вышивка, да? Обалдеть, как красиво! Сама вышила?!

Кофточку с самолично сделанной вышивкой – кораблик, волны и пара чаек – Валя «засветила» давно. Впрочем, Степан – а поразить обновкой она, конечно, планировала его – ничего даже не заметил.

– Сама? Вышила?! Валька-то? – с готовностью заржал Петр. – Не, она у нас не по этой части. Не по бабской. Вот колесо сменить – это да...

– Достал ты уже всех с этими колесами! – буркнула Валентина.

– Ага, Петь, какой-то ты однобокий, – тут же подхватила Маруся.

А Степка – сейчас-то, когда речь об этом зашла, с кораблика на ее кофточке глаз не сводит! – вдруг неожиданно расщедрился, похвалил:

– Действительно: супер. Красиво. Я и не знал, Валь, что ты такая универсальная...

«Ну, дождалась комплимента», – усмехнулась про себя «подруга детства». Не удержалась – благодарно взглянула на Марусю. И неожиданно подумала: «Степка мне все равно «не светил». Поэтому, может, и хорошо, что он Маруське достался, а не какой-нибудь явной стерве?! Может, ее появление – это и не катастрофа?»

* * *

Вечера три подряд после знакомства со Степановой пассией Валя, как ни странно, пребывала в самом радужном настроении. Спасибо Маруське: помогла поднять самооценку. И Валентина все вертелась перед зеркалом, тщательно инспектировала собственные лицо, фигуру и, так сказать, манеры. И с каждым днем укреплялась в мысли, что зря она себя в вечные «пацанки» записывала и думала, что бабское счастье вовсе не для нее. Почему, собственно, нет? Подумаешь, ростом не вышла да сисек дойных не нажила – чем Маруська лучше? Но ведь она не страдает? Подбирает прекрасных принцев типа Степана целыми гроздьями. Значит, и ей, Вале, нечего теряться. По крайней мере, за спинами высокорослых дам она уж точно больше прятаться не будет. И мешковатые джинсы со свитером-размахайкой – вроде маскировочного костюма – тоже носить перестанет.

«Вот, блин, до революционных идей дожила, – иронизировала над собой Валентина. – Только вдруг получится, что... Думать-то о себе я что угодно могу... А если другие меня по-прежнему за мышь считать будут, как я ни выряжусь?!»

Однако первый же эксперимент в метро – на слегка поддатых вечерних гражданах – положил конец ее сомнениям. Конечно, узкая юбка, прямая осанка и надменно-ласковый взгляд не бросили к ее ногам ни арабского шейха, ни хотя бы теннисиста Кафельникова (да и не ездят такие люди в метро). Но заинтересованных мужских взоров, перемежаемых разными по удачности комплиментами, Валя, к своему восторгу, словила немало. А в ближайшие выходные и вовсе пошла вразнос. Впервые за многие годы отказала Петру со Степаном в традиционной пульке. И даже от гениальной идеи, выдвинутой друзьями (поехать на досаафовский аэродромчик глазеть на парашютистов, а то и самим прыгнуть), в восторг не пришла. Взамен и в субботу, и в воскресенье лихорадочно ревизовала платяные шкафы, свой и мамин. Вдохновенно шаталась по магазинам – и, опьяненная новыми перспективами, впервые в жизни внимательно разглядывала прилавки с парфюмерией и косметикой. Цены на крошечные коробочки с тенями и тюбики с тушью возмущали ее, но Валя хоть и жаль денег до слез, а полный макияжный арсенал приобрела. И еще – обзвонила малочисленных подруг и записалась, по протекции самой доброжелательной, к парикмахеру. И даже – вот кошмар будет, когда придется подливать в бачок охлаждающую жидкость, – сходила на пытку под названием «маникюр». В общем, полное преображение, совершенно новая жизнь.

Зато народ в офисе серым понедельничным утром просто с копыт попадал. Начитанный охранник Жора обозвал ее «Цирцеей». Секретарша Катька ехидно поинтересовалась, не завела ли Валя себе – именно так! – любовницу. А шеф, Григорий Олегович, немедленно, как только поздоровались в коридоре, велел пожаловать к нему в кабинет.

«Вот это фурор! – возликовала про себя Валя. – Уж даже если Олегович (а начальник был тем еще дамским угодником) с первого взгляда повелся!..»

Однако в свои пажи шефа она записала, как оказалось, преждевременно. На комплименты Григорий Олегович отвлекаться не стал и с места в карьер ее огорошил:

– Валентина, ты, надеюсь, помнишь, что на тебе большие долги висят?

Она опешила. Разумеется, она помнила – а как иначе, если из ее пятисотдолларовой зарплаты каждый месяц по триста условных единиц вычитают? Но только раньше шеф сроду ее долгами не попрекал – хоть и коммерсант-дуболом, а, видно, понимал, насколько Вале тяжела данная тема. Она же не за придурь рассчитывается, не за проигрыш в казино, как тот же охранник Жора, а за маму. Которую, несмотря на все начальничьи деньги, уже не вернешь...

– Да, Григорий Олегович, конечно же, я все помню, – тихо и грустно сказала Валя. – Я должна вам еще три тысячи американских долларов. К следующей осени надеюсь окончательно рассчитаться.

Шеф поморщился. Посмотрел на Валю сурово. «А ведь ему, как и мне, этот разговор неприятен, – показалось ей. – Так чего, спрашивается, он тогда эту бодягу завел?»

– К следующей осени, говоришь... – задумчиво протянул Олегович. – Поздновато...

– Но вы же сами предложили такие условия. Да на других я и не смогу, – пожала плечами Валя. Она изо всех сил старалась казаться спокойной. – Я и без того больше половины зарплаты каждый месяц отдаю...

– Да уж. Триста гринов в месяц – деньги невеликие. Каши с ними не сваришь, – вздохнул шеф. И остро взглянул ей в лицо: – Видишь ли, Валентина. Обстоятельства изменились. И деньги, те самые три тысячи американских долларов, – он помахал перед ее носом бумажкой, в которой Валя признала собственноручно написанное долговое обязательство, – нужны мне сейчас. Немедленно. И одним куском. Ясно я выражаюсь?

Валя молчала. Ее будто под дых ударили. Прямо под «косточки» нового, дорогущего французского лифчика.

– Вот как... – наконец пробормотала она.

– Да, Валентина, увы. – Смотреть ей в глаза шеф избегал. – Сама помнишь: пока возможность была, я ждал. И даже слова тебе не говорил. Но теперь, повторюсь, ситуация изменилась. Трех недель тебе хватит, чтобы деньги собрать?

«Он что, издевается?!» – возмущенно подумала Валя. И ответила, стараясь говорить как можно спокойней:

– Но, Григорий Олегович, вы ведь понимаете, – она тщетно пыталась поймать его взгляд, – взять эти три тысячи мне неоткуда. Могу, конечно, машину свою продать – только моему «Жигулю» красная цена – от силы долларов семьсот...

– Да никто про твою «лохматку» и не говорит, – раздраженно отмахнулся начальник. – Других вариантов, что ли, нет? Понятно я выражаюсь?

– Нет, непонятно, – изумленно вскинула брови Валя.

– Н-ну, Валентина... Я-то думал, ты быстрее соображаешь! – упрекнул ее шеф.

Она молчала, и тогда Олегович, тщательно подбирая слова, произнес:

– Ты девица молодая, видная... Лицо и фигурка – все при тебе... Вон и в юбку короткую вырядилась... Плюс мозги какие-никакие имеются. Конфетка!

«Неужели переспать с ним предложит? За деньги?! – изумилась про себя Валя. – Ф-фу, как пошло. И чего я, дура, так расфуфырилась?! А еще, идиотка, трепала всем, что у нас с Олеговичам – отношения давние, чисто деловые и доверительные... Впрочем, какая тут доверительность, если он моей распиской размахивает...» И она бухнула:

– В постель, что ли, к себе тянете?

– Тяну, – спокойно откликнулся шеф. И, гадко улыбаясь, добавил: – Только, извини, если разочаровал, – не к себе. Другие люди есть. Кому ты понравилась. Кто готов твой долг погасить. Если, конечно, ты будешь с ними ласкова...

– Но ведь это... это же гадко! – совсем растерялась Валя. Как она проклинала сейчас свою идиотски короткую юбку, вызывающе прозрачную кофточку, кокетливую стрижку. Хотя, наверно, дело совсем не в них, раз Олегович говорит, что ее уже давно приметили.

– Отчего же гадко? – пожал плечами шеф. – Нормальный бизнес. В смысле, бизнес для девушек. Ну и?.. Подумай, Валечка: целых три тысячи американских долларов. А взамен – пустяк. Ну или пара пустяков.

– А если я откажусь? Силой к ним оттащите?

– Да ни боже мой! – замахал на нее руками шеф. – Откажешься – и ладно, дело твое. И не такой ты, между нами, подарок, чтоб еще тебя уговаривать – тем более за немалые деньги! Других найдем. Но только три тысячи тогда возвращай мне сама. Бери их откуда хочешь.

* * *

«Нужно поговорить со Степаном. Он умный. Дальновидный. Цепкий. Он обязательно все решит».

Сколько сотен, тысяч, миллионов девушек обманывались подобной иллюзией? Что кто-то – муж, сват, жених, брат – вдруг возьмет на себя бремя их проблем? Урегулирует, разрулит, спасет, а в обмен потребует лишь благодарный поцелуй?

«Но все они обычно ошибались», – вдруг мелькнуло у Вали.

Она стояла в глухой пробке на Большом московском кольце. Здесь, перед мостом через Москву-реку, заторы были всегда, и Валя только смеялась, когда градоначальник в своих интервью рисовал «ближайшие перспективы» – будто бы скоро узкое место расширят настолько, что в обе стороны по пять полос пустят. Как, интересно, мост будут расширять – не новый же построят? Впрочем, мэры на то и существуют, чтоб языком почем зря трепать.

...А пока мэр болтал о грандиозных проектах – машины двигались в единственном, еле шевелящемся, ряду, и оставалось только молиться всем автомобильным богам, чтобы какой-нибудь умирающий «жигуленок» не закипел в самый ответственный момент, в верхней точке моста.

«Я, конечно, все расскажу Степану, – размышляла Валя. – Но только чем, если реально, он мне поможет? Денег, трех тысяч баксов, у него, как и у меня, нет, ну а чтобы он Олеговичу морду бил – я сама не позволю. Потому что, во-первых, это опасно и глупо, а во-вторых, проблему все равно не решит...»

Поток машин чадил и ревел моторами, отдельные нервные личности надсадно сигналили, брошенный в гущу событий гаишник отчаянно вертел своей полосатой палкой, показывал: «Быстрей, быстрей, быстрей!» Тупейшее, на самом деле, занятие – ведь сколько «ЗИЛу» ни маши, он с приемистостью «мерина» всяко не тронется...

«Зачем я здесь? – вдруг подумалось Вале. – В этой безумной Москве, в тряской машине, в безнадежной пробке?..»

Вдруг представилась – видно, уже глюки от бензиновых паров начались – совершенно идиллическая картинка: они со Степаном живут в глухой деревне. Поля, березы, полчища сытых коров, огород с обаятельным пугалом у ограды... И так тихо кругом, так свежо, а Степан обнимает ее за плечи, надежно и крепко, и где-то чуть в отдалении резвится парочка их любимых светловолосых детишек...

Домечтать до тихого ужина на закате – с крынкой парного молока и свежевыпеченным хлебом – не удалось. Сзади истерически засигналили: Валя имела наглость на секунду замешкаться и не тронуться точно вслед за впереди идущей машиной. Вот она, Москва, с ее сумасшедшими традициями и порядками – даже на миг расслабиться не дадут.

«Впрочем, оно и правильно, – осадила себя Валя. – Нечего расслабляться, коли ты молодая и здоровая. Деревня, детишки светловолосые – ну и бред! Размечталась, идиотка. Можно подумать, Степка меня замуж когда-то звал. И вообще, вот будет шоу, если я к нему приеду, а там Маруська...»

Валя, конечно же, знала, что Степан с Марусей спит – как иначе, если у людей любовь? Но одно дело знать, а другое видеть, как любимый человек воркует с другой... Впрочем, ей повезло – Степан был дома один. Но только Маруся все равно присутствовала в его квартире. Ее свитер, забытый на диване. Фотография, где она – за рулем их Грини...

«Степан перебесится. Она ему надоест. Очень скоро», – повторила привычное заклинание Валя. И впервые за долгое время вдруг почувствовала: а ведь ей сейчас на это наплевать. Да пусть Степка хоть женится на своей дурацкой Маруське – только бы с деньгами, с этой трешкой штук баксов, помог!

...Степан выслушал ее историю молча. Ни единой эмоции, ни даже восклицания, какой, типа, Олегович сволочь. Держит себя в руках? Или теперь, когда в его жизнь плотно влезла Маруся, на нее, Валю, ему стало совсем начхать?

– В общем, Степка, я не знаю, что делать, – призналась она, когда рассказ подошел к концу. – И где эти три тысячи мне брать – ума не приложу...

Степан по-прежнему молчал.

– Ты что? – затеребила его Валя. – О чем задумался? Или, – ее голос дрогнул, – тебе все равно?!

– Дурочка ты. Как мне может быть все равно? – упрекнул он.

Притянул Валю к себе, стиснул в объятиях – понятно, конечно, что чисто по-дружески, но все равно: ужасно приятно!

Ткнулся носом в ее волосы («Интересно, пронюхает, что шампунь у меня дорогой, новый, с лимонной отдушкой?») и вдруг прошептал:

– Деньги, деньги! Господи, как я их ненавижу!

– Ненавидишь – кого? – не поняла она.

– Что все кругом – такие твари. На бабках помешались, – в сердцах рявкнул Степан. – И что без денег ты сейчас даже не ноль, а минус десять. Минус тысяча!..

В его голосе, к ужасу подруги, звучала полная безнадега.

– Да ладно тебе, – Валя хоть и «свой парень», почти мужик, но всегда брала на себя «женскую» роль утешительницы, – совсем ты не ноль. И денег для обычной жизни у нас у всех достаточно...

– Вот именно, что для обычной! – выкрикнул Степан. – Для такой, чтоб просто с голоду не сдохнуть! А если вдруг такая фигня, как у тебя, случается? Когда эти три штуки сраные как воздух нужны! Или когда, еще хуже, пятьдесят тысяч требуется?!

– Подожди-подожди, – встряла Валя. – Я не поняла: каких еще пятьдесят тысяч?

– «Зеленых»! – совсем уж потерял над собой контроль Степан. – Лично мне нужны не вшивые три штуки, а пятьдесят тысяч! Американских долларов! И взять их, как ты понимаешь, негде. Даже убивать – и то без толку. Никто таких денег все равно при себе не носит... – Он закрыл лицо руками.

– Убивать?.. – тупо повторила Валя.

В глазах Степана, казалось ей, светится истинное безумие.

– И убил бы! Убил! – горячо повторил он. – Если покажут, кто с собой пятьдесят тысяч баксов таскает, – точно убью! Я для нее что угодно сделаю!

– Для кого? – тихо и растерянно спросила Валя.

– Для Маруськи. – Степан встряхнул головой – яростно, будто пытаясь изгнать из нее все мысли. А потом, уже спокойным голосом, повторил: – Да, для Маруськи. Знаешь, Валька, ведь она умирает...

...Степан никому не рассказывал, но, едва в его жизни появилась Маруся, он будто из Москвы уехал. Навсегда – настолько далеки от него оказались теперь вечные столичные заморочки, нервотрепки и гонки.

Остальные москвичи остались маяться в пробках и чахнуть в офисах, а он, вместе с Марусей, конечно, будто на море переехал. В милый, свежий, приветливый городок, пропитанный ароматами магнолий и соленого бриза. Здесь, на берегу моря, в отличие от Москвы, дышалось легко, а жилось – вольготно и беспроблемно. И чувствовал Степан себя не скучным автослесарем (кем он, собственно, и продолжал оставаться), а, допустим, капитаном. Ну пусть не капитаном – хотя бы матросом. Просоленным, веселым и бесшабашным морским волком. Нептуном. Ну а Маруся, естественно, была спутницей, Нептуншей. Или у подруги владыки морских пучин имя другое, более изящное?

Правда, Валька, да и Петька не видели в Марусе ничего особенного. Валюха называла ее не иначе как «эта твоя», а Петька и вовсе – «Марухой». Ясное дело, ревновали... Но Степан с друзьями не спорил. Конечно же, они просто эгоисты, им обидно, что он от компании откалывается... Будь на Марусином месте сама принцесса Диана – и на нее бы взъелись.

А Маруся, святая душа, наоборот, все гнала Степана обратно, к старым друзьям: «Не пойду в субботу в кино». – «Почему?» – «Вы же с Петькой и Валентиной должны в преферанс играть. Они обидятся, если ты не придешь». – «А ты?» – «Я дома посижу». Но Степа всегда убеждал Марусю, что друзья переживут. И они все-таки шли вдвоем – в кино, в зоопарк, в ЦПКиО, да хоть в музей или в пельменную, ему было все равно, куда идти рука об руку с ней...

Но было у Степы и одно приоритетное, самое счастливое и желанное место – Марусина комната в коммуналке.

Комнатка – в отличие от ее хозяйки – выглядела довольно жалко. Нескладная, длинная, словно купе, с невыводимым грибком на обоях, со скрипучим, словно в сельском доме, деревянным полом. Уют, который рьяно наводила Маруся (пестрые занавесочки, безделушки, фиалки в самодельных расписных горшках), только подчеркивал убожество помещения. Подруга, кажется, стыдилась, что живет в такой дыре, ну а Степа убеждал ее, что ему на скудную обстановку глубоко плевать. Ему и правда было все равно, и даже соседи, чета востроглазых пенсионеров, не раздражали, и ужасный, с выступившими пружинами, диван особо не бесил. Да Степану на все было плевать, когда рядом с ним находилась ОНА. Маруся. Такая юная, легкая, воздушная, трепетная. С влюбленной в него улыбкой – и с огромными, блестящими глазищами на бледном лице.

Маруся, как ни странно (девчонки ведь обычно обожают, когда их выводят в бесконечные кабаки-театры), тоже предпочитала встречаться с ним дома. А самое любимое место в квартире у нее, как и у Степы, – диван. Однако использовать его она предпочитала не только для секса. Подпирала спину подушками, укутывала ноги пушистым пледом и в этом гнездышке, даже с виду уютном и теплом, могла сидеть часами. Слушала Степановы байки, хохотала над его анекдотами, обожала в «дурачка» картами шлепать. А когда Степан пытался подшучивать, называл ее «бабулькой» и всячески выманивал из-под пледа, Маруся лишь улыбалась. И каждый раз, едва только они вдвоем входили в квартиру, первым делом она мчалась не в ванную и не на кухню, чтобы поставить чайник, а на свой любимый диванчик...

Степа даже как-то спросил:

– Да что ты, Маруська, такая лежебока? Болеешь, что ли?

А она в ответ вдруг ощетинилась:

– Вот еще! Чего это сразу – болею? Просто привычка такая. Я вообще несовременная. Устаю, когда нужно бегать без продыху.

Но отчего-то, заметил Степан, при этих словах Маруся покраснела, смутилась... И взглянула на него так жалобно, что у него аж в сердце от сочувственных мыслей закололо.

Он тут же притянул ее к себе, прижал, стиснул хрупкое, любимое тело в объятиях, Маруся просияла – и больше разговоров о ее страсти к лежебокству они не вели. Наоборот: Степан сам привык – приладится рядом, и они с Маруськой болтают обо всем на свете часами...

Разговоры и объятия очень часто, ясное дело, перетекали в секс – яркий, безумный, дикий. Степан в постели с Марусей будто в пучину проваливался – ни с кем раньше такого не было. То побеждал ее, то спасал, то дразнил, то мучил и всегда – растворялся. Тонул, впитывал в себя любимое тело, все, целиком, до последней клеточки... Единственное неудобство – и романтику здорово разрушало – Маруся всегда настаивала на безопасном сексе. И даже сама, не в пример прочим стеснительным девчонкам, покупала «резинки». Десятками.

– Вот ты фанатка! – добродушно ворчал Степан.

От резинок он отнюдь не фанател, на безопасности тоже помешан не был. У него со здоровьем все в порядке, да и по Маруське разве не видно, что она не из таковских, кто своих кавалеров разной заразой награждает?

И Степан продолжал презервативы упорно гнобить:

– Других способов предохраняться, что ли, нет?

Даже однажды медицинскими познаниями блеснул:

– У тебя ведь месячные только вчера закончились, значит, день, сто пудов, безопасный. Так чего «резинки» зря переводить, давай лучше так, а?

Но Маруся – в обычной-то жизни податливая и мягкая – в данном вопросе оказалась неумолимой: нет – и все.

И даже объяснять, с какого перепуга упрямится, не стала. Повторяет, будто барашек:

– Закрыта, Степа, дискуссия. Или с резинками, или никак – выбирай.

Ну Степан – не зверь же он, в самом деле! – и умолк. Покорно «обувался» в ненавистные «презики». И ни о чем не подозревал. До тех пор пока неделю назад Маруся внезапно не слегла с пневмонией.

* * *

– Я долго не понимал, – тихо рассказывал Степан Вале, – откуда вдруг пневмония? Это ведь тяжелая болезнь, и не для молодых, а для старушек. Ну осень сейчас, ну слякоть – так пол-Москвы в соплях ходит, и ничего, лечатся водочкой и дальше по делам шлепают... А у Маруськи вдруг температура сорок, и с постели она не встает, и лекарств каких-то мудреных полная тумбочка. А колдрекс я ей купил – знаешь, такая новомодная дрянь, только в валютных аптеках продается, за бешеные деньги, – пить не стала. Я к ней пристаю: «Почему?» А она плачет и просто повторяет, что не поможет ей колдрекс... Час ревела, я уж у соседей корвалолу стрельнул – только все без толку. Целую ее – она отталкивает, еще пуще рыдает. Ну и наконец призналась.

Валя обратилась в слух. Степан же вдруг замолчал.

– В чем она призналась? – тихо спросила девушка.

– Нет, Валька. Давай просто забудем – и все. Не было у нас такого разговора. Проехали, – вдруг, против всякой логики, предложил он.

– Нет уж, Степка, не пойдет, – обиделась подруга. – Сказал «а» – говори «б».

– Что, любопытно тебе? Хочешь новый прикол узнать? Чтоб потом на каждом углу трепаться?! – опять же ни к селу ни к городу вскричал Степан.

– Что ты говоришь?! – укорила Валентина.

Можно, конечно, обидеться – неужели не совестно такую чушь нести? Но если она гордо встанет и уйдет, разве ей самой будет легче?.. А тут и Степа одумался, виновато пробормотал:

– Извини. Просто очень тяжело об этом говорить. Сам не могу поверить. До сих пор не могу...

Он стиснул голову в ладонях и глухо, пряча лицо, произнес:

– Короче, ВИЧ у Маруськи.

– ВИЧ?! – опешила Валя.

– Да, ВИЧ. СПИД. Тот самый. Неизлечимый, – жестко сказал Степан, с вызовом взглядывая на нее.

Теперь уж Валина очередь пришла потрясенно молчать. А он, наоборот, раскраснелся, разгорячился, вскрикнул, пристально глядя ей в лицо:

– И что теперь? Раз молчишь – значит, испугалась, да? Теперь шарахаться начнешь? И от нее, и от меня?

– Может быть, и начну, – не стала врать Валя. И холодно добавила: – По крайней мере, от нее.

– Зря дрейфишь. СПИД бытовым путем не передается. Разве что, – он горько усмехнулся, – если переспишь со мной. Но ты теперь сама не захочешь – я в группе риска...

– Нужно мне сто лет с тобой спать! – запальчиво выкрикнула Валя. – Что, право, за разговор, как в первом классе?.. – И тихо спросила: – Слушай, но откуда у Маруси взялся СПИД? Она ведь не?..

– Нет, – отрезал Степан. – Не наркоманка. И не проститутка. Как ты только подумать могла!

«Не удивилась бы», – мелькнуло у Вали, вот что значит ревность!

А Степа между тем продолжал:

– Это ей аппендицит так вырезали. В одном областном городке – она туда к бабушке в гости ездила. Короче, осложнение возникло, перитонит, что ли, пришлось экстренно кровь переливать – ну и перелили черт-те что. Сволочи.