Текст книги "Джульетта стреляет первой"

– Ну, у вас ведь тут целое движение… против… м-мм…

А знает ли вообще двенадцатилетняя девочка это слово?

Но Марьяна легко закончила:

– Ага. Против педофилов. Правда, педофилов ни одного нету.

– А с чем они тогда борются?

– Делать нефиг, – вздохнула Марьяна. – Папа говорит, их наш комитет по культуре это, как его… спровоцировал.

– Тем, что пригласил детскую труппу?

– Да нет, это все давно началось! – с удовольствием проинформировала Марьяна. – С тех пор, как к нам на остров Шакти Саррендер приезжала.

– А кто это?

– Ты не знаешь? Очень известная, про нее даже в «Нэйшнл джиографик» писали! А потом она сама книжку выпустила. «Мне девять, и я в разводе». Что-то такое. Она устроила встречу и всем жителям свой роман подписала. У меня тоже есть.

– Ты читала?

– Мне что, делать нечего? – Марьяна взглянула с искренним ужасом. – Нам «Динку» в школе задали – третий месяц осилить не могу.

«Новое поколение», – усмехнулась про себя Садовникова – сама-то она книгу Осеевой проглотила за ночь и потом раз десять перечитывала.

– Блин. – Марьяна решительно запихнула гидрокостюм в сумку. – Теперь еще обратно за серфом переться. Он тяжелый, зараза. – Хихикнула. – Может, этих придурков чилийских попросить? Чтоб помогли?

– Других вариантов нет?

– Не-а. Папусик еще с утра напламбился до отключки, – тяжело вздохнула Марьяша. – А братка в Майами. На сборах.

Про маму вообще не упомянула.

– Давай я тебе помогу.

– Ты прямо тяночка![11]11
  Тяночка – милая, забавная, привлекательная девушка (из сленга анимэ).


[Закрыть] – Девочка взглянула с восхищением.

– Кто?!

– С чего тебе возиться со мной? Делать нечего?

– Сегодня нечего, – улыбнулась Татьяна. – Мне даже чемодан еще не привезли.

– А кормили?

– Утром на корабле съела банан.

– Вот дигроты!

– Кто?

– Ну, дебилы, задроты. Начальство наше. Неужели даже кафешку не показали?

– В моем домике есть кофе.

– Гениально. Ладно, фиг с ним, с серфом. Пошли сначала закинемся.

Марьяна легко подхватила свою сумку, спросила Татьяну:

– У тебя сотки есть?

– Доллары?

– Забудь, – ухмыльнулась девочка. – Ты не за границей.

Двинулась прочь с пляжа. Сполоснула ноги от песка под аккуратненьким душиком (Садовникова последовала ее примеру). Уверенно провела Таню через узкую полоску парка. Остановилась у нескольких велосипедов, прикованных к специальной подставке. Просветила:

– Сто ваших рублей в день. Тотальная халява.

– Ой, – вспомнила Татьяна, – я же с собой кошелек не взяла.

– Тогда буду тебя угощать, – с удовольствием сообщила Марьяна.

Вытащила из кармана джинсов две родимые российские купюры. Всунула в автомат. Отцепила велосипеды. Просветила Татьяну:

– Приковать надо завтра до этого же времени. В любом месте, где прокат увидишь.

– Здорово тут у вас!

– Да ладно. На них никто не ездит, – отмахнулась Марьяна. – Не круто.

– А на чем ездят?

– Мотобайки. Квадрики. Папаша мой, – нахмурилась, – на машине гонял.

– Где тут гонять-то?

Таня огляделась. Улочка совсем крошечная, даже более узкая, чем в Индии. Только гораздо чище.

– Ну, батя умудрялся, – личико сразу грустное.

Закинула сумку в корзину перед рулем, вскочила в седло, весело выкрикнула:

– Погнали!

И резко повернула прочь от моря.

Снова коттеджики, потом вдруг длинное, на целый квартал, двухэтажное здание. Окна или скрыты жалюзи, или тонированы.

– Это что? – заинтересовалась Татьяна.

– Тут наш крэйзи профессор опыты ставит! – просветила Марьяна.

– На ком?!

– На чилийцах. Да шучу я, ты че? Просто химичит, эликсир молодости, типа, создает.

Прибавила скорость, пояснила:

– Езжай быстрей, тут испарения. Говорят, очень вредные. Соседи с профессора давно хотят денег стребовать. За риск для здоровья.

– А есть риск?

– Папа говорит, нету. Но мне здесь все равно как-то не по себе становится.

Марьяна миновала «опасное место» на максимальной скорости. Сообщила:

– А сейчас поедем через трущобы. Ну, тут всякие продавцы, уборщики живут.

И Таня наконец увидела хотя бы намек на страну третьего мира. Переполненные мусорные баки, грязные витрины, тетушки в бигуди, тощие собаки, сушится белье, темнокожие люди сидят на корточках.

– У нас вообще-то не грабят, но ко мне однажды два кекса-китаезы подкатили. Лет по семнадцать, прыщавые. Дай, говорят, на мороженое. Ну, типа, кадрились, – весело сообщила Марьяна. – А я им нашу «штуку» зеленую даю. Они в ауте: «Сто такое? Сто зя деньги?» Не взяли. И даже клеиться больше не стали.

«Вот оторва!»

В Тане – когда общалась с новой знакомой – прямо какой-то материнский инстинкт пробуждался. Хотела бы она такую дочку. Спортивную, смелую, бесшабашную.

Но вот трущобы остались позади, и мир снова сказочно изменился. Идеально чистая улица, свежая штукатурка домов, до блеска отмытые окна. И вывески, родные, русские вывески: «Аптека», «Парикмахерская», «Пекарня».

– А вот и кафешник. – Марьяна лихо притормозила у домика в стиле средиземноморского шале. – Держат китайцы. Но кухня всякая. Пицца, суп луковый. Даже борщи варят – их, правда, никто не ест, кроме мэра нашего чиканутого.

Девушки вошли внутрь.

Полумрак, прохлада. Но народу немало. Пары, дамские компании. Старички с шахматами. Мужики с пивом. От каждого столика Марьяне улыбаются, машут. Показывают на свободные стулья.

Но юная спортсменка решительно произнесла:

– Сядем сами, а то смотрят на тебя, как на слона. Свежачок приехал! Сейчас начнут выспрашивать, поесть не дадут.

Марьяна уверенно продвигалась к свободному столику у окна. Таня послушно следовала за своей провожатой. И вдруг отчетливо услышала в спину:

– Гадина!

Вздрогнула, обернулась. Столик. За ним угасает потрепанная дама – очень похоже, будто картина «Любительница абсента» ожила.

Встретилась с Таней взглядом, губы в нитку, глаза плещут гневом:

– Тварь!

– Это вы мне? – растерялась Садовникова.

Марьяна обернулась, поморщилась, схватила ее за руку:

– Пошли отсюда быстрее.

Протащила Таню в другой конец кафе, усадила, сказала:

– Вот меню. Выбирай.

Но Садовникова отодвинула кожаную папочку:

– Кто эта женщина?

– Ой… ну, это Митькина мама.

– А что я ей сделала?

– Ты – ничего. Это она меня убить хочет. Как всегда.

– Убить тебя? За что? – опешила Таня.

Девочка поморщилась:

– Мой батя ее сына на машине сбил. Насмерть. С тех пор она рехнулась, – тяжело вздохнула. Добавила: – И батя мой тоже. Оба вообще не просыхают. Но ты не бойся. Главное – не смотри на нее. Она сама никогда не подойдет и ничего не сделает. Только шипит, когда мимо проходишь.

– Ох, Марьяна, – покачала головой Садовникова. – Сроду я ни над кем крыльями не хлопала. Но мне за тебя почему-то страшно.

* * *

В шесть вечера Таня вышла на террасу.

Солнце залихватски тонуло в океане, ее первый день на острове Матуа уходил в небытие. Странные он оставил впечатления!

Самым сильным оказалось разочарование.

Садовникова (когда изредка размышляла об идеальной жизни) представляла себе именно такой остров. Уединенный, богатый, где все равны – по статусу и образованию. Не надо гнаться за хлебом насущным, нет смысла сплетничать, нет поводов ссориться.

Однако какой там рай! Ощущение, будто попала в очередь в муниципальной поликлинике. А то и на зону. Атмосфера в кафе, казалось, вот-вот заискрит. Всего-то час с Марьяной просидели – и услышали минимум три разговора на повышенных тонах. Одну ссору с криком. И драку – причем сцепились двое благообразнейших джентльменов.

Таня каждый раз, когда где-то за столиком повышали голос, вздрагивала. Девочка посмеивалась:

– Чего ты трусишь? У нас всегда так.

– Но почему?

Марьяшкины глаза погрустнели.

– Типа, из-за выпивки.

Приблизила голову к Татьяне, понизила голос:

– А еще местные – ну, чилийцы, – говорят: место про́клятое. Здесь всегда бунты, войны были. Потому остров нам и продали за копейки.

Грустно отхлебнула ледяной воды, добавила:

– У меня папка, пока сюда не переехали, со мной возился. Помогал. Побазарить с ним всегда можно было. А здесь – как заколдовали. Меня будто нет. И выпивать начал. Каждый день по чуть-чуть, потом все больше, больше. Брат тоже – с тринадцати кирял. Я и думаю: во-первых, место нехорошее. Плюс чокнутый профессор атмосферу травит. Вот у народа крышу и рвет. Может так быть?

– Нет. До подобного наука еще не дошла, – улыбнулась Садовникова.

– А почему тогда братка в Майами уехал – и сразу пить бросил? – с вызовом спросила Марьяшка.

– Да в Штатах просто до двадцати одного года спиртное не продают, – парировала Татьяна.

– Всегда можно достать, если нужно, – упорствовала девочка.

Таня взялась спорить, доказывала, что американцев по-мелкому подкупить невозможно, и Марьяну почти убедила.

Но только сейчас, на террасе, ее саму охватило странное чувство. Ужасно захотелось выпить.

Ноги будто сами подвели к холодильнику. Ледяное вино. Фрукты на закуску. Солнце утонуло в океане.

Выпила залпом. Со страстью. Будто матерая алкоголичка. И немедленно бросилась наливать второй бокал.

«Не бывает такого! – в изумлении подумала она. – Я всегда сама себя контролирую!»

Вторую порцию выпивки старалась смаковать – но все равно оприходовала за пять минут.

Больше, к счастью, не хотелось.

Таня с удовольствием схрумкала два суперсладких банана.

Бездумно уставилась на зелено-серо-синие бурлящие воды. Что, черт возьми, происходит?

Сегодняшнюю вдруг возникшую страсть к вину – ладно, спишем на джет-лег и стресс от смены климата и обстановки. Но как быть с прочими странностями?

Педофилии – в один голос кричат мэр, Марьяна и Марк – на острове нет. Но зачем к теме тщательно подогревают интерес? В мире полно писателей, артистов и прочих гастролеров. Но выступить на Матуа зачем-то приглашают девятилетнюю девочку, успевшую выйти замуж и развестись. И очень взрослый спектакль «Ромео и Джульетта» тоже непонятно почему представляют дети. Островное начальство словно само скользкую тему провоцирует – а потом с ней борется. В чем смысл?

Может, Валерочка сумеет разобраться?

Вернулась с террасы, улеглась в кровать – вид на океан от этого хуже не стал, – включила лэптоп. Но тщетно пыталась открыть почтовый сервер. Значок вай-фая то и дело исчезал. Бесконечно долго крутилось колесико с вежливым: «Please, wait», а дальше связь обрывалась.

Таня сбросила с колен компьютер, перекатилась к тумбочке, где лежал телефон, взглянула на экранчик – та же картина.

А обещали неограниченный доступ.

Ладно. Поругаться с местным начальством еще успеем. А пока что она включила мобильный Интернет и все-таки отправила письмо. Потом проверила баланс. Обошлись несколько строк почти в пятьсот рублей. Мощные расценки. Но что оставалось делать? Ей все равно надо было сообщить домашним, что она добралась в целости и сохранности.

Зато городской телефон работал исправно. Приятная мелодия звонка, слышимость изумительная.

Марк. Веселый, чуть насмешливый:

– Танюшка? Ой, простите, – Татьяна Валерьевна?

– Здравствуйте, Марк, – ответила и подумала: «Правда, глупо. Он существенно младше. Да и вообще в рекламной тусовке выкает только начальство».

– Я звоню с плохими новостями. – Тон, правда, безоблачный. – Завтра в девять утра вас ждут на ковре.

– Где?

– Шефу не спится. А его слово закон.

– Меня примет сам…

– Да. Так что не проспи. То есть прости – не опаздывайте, – расхохотался Марк и положил трубку.

Она его наконец увидит.

Владелец острова и самый главный здесь человек. Чрезвычайно загадочная фигура.

Ни единой его фотографии в Интернете не имелось. Да что там, их даже вездесущий Валерий Петрович не видел.

Еще в Москве оба, падчерица и отчим, пытались хотя бы минимум разузнать, но информацию добыли чрезвычайно скудную. Отец экстравагантного островитянина сидел на нефтяной трубе. Мать некогда являлась главой строительной империи. Ныне оба удалились от дел, проживают в Лондоне.

Сам наследник свой бэкграунд не афишировал. Окончил несколько высших учебных заведений, но все – под чужими фамилиями. Блестяще играл на пианино. Знал иностранные языки. Очень недолго работал под крылом у отца, но быстро перерос роль мальчика на побегушках, основал собственный бизнес. Импорт-экспорт компьютеров, разработка и продажа IT-технологий. Ни в каких скандалах не участвовал. После того как срубил деньжат, удалился от дел, купил свой остров мечты – и с тех пор в Европу приезжал крайне редко.

– Я даже выяснить не смог, кто это из сыновей, – досадливо доложил Татьяне Валерочка.

– Это как?

– А так. У нашей четы олигархов двое детей. Старшего еще в институте родили. Второго – когда жене сорок семь было. Первому, получается, за полтинник, младшему – двадцать три. И об обоих много лет ничего не слышно.

– Но вряд ли в двадцать три года можно основать колонию, – резонно заметила Таня. – Значит, это старший.

– А может, они вдвоем там рулят, – пожал плечами Валерочка.

И сейчас – в преддверии знакомства – Танина фантазия разбушевалась окончательно. Под утро выдала квинтэссенцию: приснился человек в прекрасном костюме, с холеными руками, но в железной маске, полностью сковавшей лицо.

Очередное доказательство: ночами к нам является подсознание.

Садовникова прежде не встречала людей, которые устраивают собственное государство на острове, но при этом умудряются не дать ни единого интервью. И не слить в СМИ или в Интернет ни одной фотки. А проходящим мимо кораблям «завязывают глаза».

Кто ты, хозяин острова Матуа? Мечтатель-утопист? Абсолютно не тщеславный? Или сбежал на остров в Тихом океане после того, как наворотил дел? Но наши спецслужбы – если захотят! – любого возьмут за жабры. Или у тебя покровители совсем из запредельных высей?

Таня даже думала похулиганить. Прицепить на лацкан льняного пиджачка маленький российский флажок.

Но решила не выпендриваться. Столичным штучкам в деревнях (а как еще назвать затерянный в глуши Матуа?) нужно вести себя вдвойне аккуратно. Из родной дыры – коли тебя невзлюбили – хотя бы можно оперативно сбежать. А на остров теплоходы заруливают раз в месяц. И попасть на них можно только по личному велению владыки острова. Так что прикидывайся скромной девочкой и береги себя.

Спать утром хотелось нещадно, но Таня ни секунды не повалялась. С закрытыми глазами прошлепала в ванную. Встала под душ. Горячий. Потом холодный. Потом снова горячий. Тело и душу надо подготовить к жесткой беседе и быстрым решениям.

На утреннюю пробежку решила не идти. Бег у нее всегда провоцировал активность, агрессию. Но сегодня будет куда полезнее помедитировать на террасе. Проникнуться собственной мелкостью в сравнении с махиной Тихого океана. Внушить себе: «Ты сдержанна. Спокойна. Даже покорна. Так безопаснее».

Выпила кофе, тщательно оделась, скромно, по-офисному накрасилась и вышла из дому.

Улица встретила почти морозцем – фонари запотели, изо рта вырывался пар. От океана веяло Арктикой. Но Таня дала шпоры вчерашнему велосипедику и очень быстро согрелась. Когда въехала в центр, увидела прокатную стойку. Вернула транспортное средство и еще с километр прошагала в бодром темпе. Восемь утра с гаком – для российской столицы самое пробочное время. А тут – ленивая тишина, сонный чилиец неспешно поднимает жалюзи на окне аптеки, пожилой, дорого, но неряшливо одетый мужчина еле волочет ноги и прихлебывает пивко из банки, продавщицы абсолютно пустого продуктового стоят на крылечке, курят, философски наблюдают за дымовыми кольцами.

«Сейчас приду – а все окажется заперто», – весело подумала Таня.

Но возле единственного на острове административного здания обнаружила сразу двоих. Марк оживленно болтал с афроамериканцем-швейцаром. Увидел Татьяну, заулыбался:

– Шеф уже здесь. Тяжело просыпаться было?

– Вообще не проблема, – пожала плечами она.

– Я всегда считал, что рекламисты – «совы».

– Но если встреча назначена…

– Ее всегда можно сдвинуть на попозже. Ох, Танюха! – Марк фамильярно обнял ее за плечи. – Ты просто пропитана Москвой. Напряженная. Официальная. Расслабься. У нас все проще.

– Марк, мы пока не переходили не «ты», – упрямо повторила она и вырвалась из его объятий.

– Сегодня выпьем вместе коктейль и перейдем. Договорились?

Отказаться не успела. Он снова приобнял за плечи, потянул за собой:

– А пока пошли знакомиться с шефом. – Бодрый голос Марка чуть дрогнул.

«Ты его, похоже, боишься», – заметила Татьяна.

Воображение продолжало бушевать.

Может, глава Матуа – какой-нибудь больной на голову? Или инвалид? Если что не по нему, станет золотой тростью швырять?

«Как меня Валера только отпустил в эту авантюру!» – с неожиданной злостью подумала Садовникова.

Она ждала, что отправятся в пентхаус – коли там мэр сидит, значит, и самый главный начальник тем более. Но Марк привел ее на второй этаж. Стандартный кабинет с пустым секретарским предбанником. Плохонькая – даже не двойная – дверь в начальственные покои. И молодой, очаровательный, лучистоглазый мужчина за столом. Увидел Марка с Татьяной – немедленно вскочил. На юношу цыкнул:

– Свободен.

А Садовникову галантно подхватил под руку, отвел в переговорный уголок (два мягких кресла обступили стеклянный столик), усадил, поместился напротив, обволок взглядом, заговорщицки улыбнулся:

– Значит, та самая Татьяна.

Под ложечкой засосало. Вот это глаза у него! Сияют всеми оттенками синего. Точеный римский нос, прекрасная кожа. А фигура! Идеал, многим фитнес-тренерам не снилась. Плюс бархатный оперный голос. Подобных обаяшек Таня видала и раньше. Но в скромных ролях альфонсов. А тут человек целым островом владеет!

Хотя нет. Островом, наверное, владеет старший. А этот – совсем молодой.

Босс не мешал ей себя разглядывать. Когда Таня наконец опомнилась и смущенно уставилась в пол, весело спросил:

– Вы, очевидно, представляли меня дряхлым старцем?

Садовникова, пока медитировала утром, внушала себе: надо обдумывать каждое слово. Но искры его небесно-синих очей полностью выбили ее из колеи, и Таня пробормотала совсем глупость:

– Я думала, что вы противный. Как все олигархи.

Мужчина расхохотался:

– А что плохого в олигархах?

– У них всегда жесткий взгляд. И счетные машинки в глазах, – мгновенно парировала Таня.

– Так я и не олигарх. – Он обволок ее своей неземной улыбкой. – Все, что заработал, давно на свою мечту спустил.

– Банальные бездельники на «Феррари» гоняют.

– Ну а мне захотелось свой остров, – с милейшей простотой отозвался мужчина.

А Татьяна вдруг представила его голым. Слишком уж подчеркивали приталенная рубашка и в меру узкие джинсы тренированное тело.

Еле отогнала видение. Спросила:

– Но зачем вам остров?

– Максимус. – Он смотрел словно сквозь нее. – Я жил под разными именами, но мое настоящее имя – Максимус. Родители не просто так его дали. Меня всегда заставляли существовать на пределе возможностей. Не один иностранный язык, а три. Не просто спорт, но четыре: плавание, дзюдо, гимнастика, шахматы. Как думаете, зачем?

– Ваши близкие хотели, чтобы у вас был здоровый позвоночник, отменная реакция, хорошая растяжка и гибкий ум, – не растерялась Татьяна.

Максимус похвалил:

– Практически процитировали маму.

– Но как у вас времени хватало?

– НОТ. Научная организация труда. Папа с пяти лет приучил меня к органайзеру.

Вести с ним беседу оказалось на удивление легко, и девушка улыбнулась:

– Еще, наверное, был этикет. Или просто няня из Лондона.

– Книжка по этикету – да, слепой репринт был, – весело отозвался он. – А вот англичанку живую при социализме взять было неоткуда.

– Вы росли при социализме? И сколько тогда вам лет? – опешила Садовникова. Она начисто забыла и про хороший тон, и про субординацию. Но безупречный Аполлон не стал ставить ее на место. Ответил:

– Пятьдесят два.

– Не может быть.

Таня (ей-то было куда меньше) сейчас пыталась мышечным усилием разгладить морщинку между бровей. И понимала: ничего не выходит.

Она упрямо заявила:

– Я знаю, что вас двое братьев. И вы младший. Тот, кому двадцать три.

Максимус снова обволок ее магнетической улыбкой:

– Мой младший брат живет совсем в другом месте.

– Но вам не может быть пятьдесят два!

– Магия! – мальчишески подмигнул он.

– Не верю.

– Правильно. Значит, профессор Кикин.

Таня вспомнила вчерашние рассказы Марьяны:

– Это у которого клиника? Со смертельно опасными выбросами?

– Забудьте, – отмахнулся Максимус. – Нет никаких выбросов. Каждому местечку – нашему острову в том числе – нужны свои страшилки. Но я не о том. Кикин, в отличие от большинства наших лентяев, коктейлей не пьет, закатами не любуется. Зато сутками просиживает в лаборатории. Он системами омоложения занимается, если не знаете. И я сам вызвался быть его первым подопытным кроликом.

– Вам все равно не может быть пятьдесят два, – упорствовала Татьяна. – Эликсира молодости не существует.

– Вероятно, вы ошибаетесь. Кикин – не без оснований! – говорит, что скоро взорвет бомбу в косметологии. Да вы сами попробуйте. На инъекции патента пока нет, поэтому я вам их предлагать не буду. Но омолаживающий крем клинические испытания давно прошел.

Легко встал, открыл ящик стола. Протянул девушке банальную плоскую баночку. Никаких фабричных наклеек. Единственный скромный стикер: «утром и вечером, на чистую кожу».

Таня растерянно положила подарок в сумку. Пробормотала:

– Э-э… я думала, мы с вами о работе будем говорить.

– А мы о ней и говорим! – весело отозвался он. – Это все была преамбула. Теперь – проблема. Я хотел создать для наших островитян идеальное место для жизни. Чтобы все заботы, тревоги, раздражающие факторы оставить в большой России. Прекрасный климат. Никаких забот о хлебе насущном. Казалось бы, живи да радуйся. Но получилось как у Чехова. Помните? «Я завел так, что после завтрака и обеда мне подавали кофе с ликерами, и, ложась спать, я читал на ночь «Вестник Европы». Но как-то пришел наш батюшка, отец Иван, и в один присест выпил все мои ликеры». Здесь то же самое. Многие – когда на остров уезжали – строили большие, красивые планы. Они обязательно напишут книгу, снимут гениальный фильм, говорили про диссертации, научные разработки, университетские курсы. А что в итоге получилось? Ну, Кикин шебуршит. Еще двое-трое. А остальные – пьют и сибаритствуют. Ликеры выпиты, диссертации давно заброшены.

Таня, полностью прибитая его обаянием, начисто забыла, что нужно быть мотивированной. Пожала плечами:

– Ну и пусть себе. Вам жалко?

– По большому счету мне все равно, – холодно ответил он. – Но я хочу, чтобы на моем острове была нормальная атмосфера. Без пьянок, сплетен и драк. – Добавил горячо: – Я всегда добивался, чего хотел. И меня убивает парадокс, что я всегда преуспевал. Даже когда ставил перед собой не слишком благородные цели. А с высшей идеей – создать идеальное общество – потерпел фиаско.

– Вы не одиноки. Товарищ Ленин куда больше бед наворотил. А ваш островок выглядит куда лучше Советской России. Ни коммуналок, ни ГУЛАГа. Чистота, порядок, благодать.

Он внимательно на нее взглянул:

– Тут просто стены толстые. На улице ничего не слышно. И люди подобрались умные. Понимают: глупо выставлять свои пороки напоказ. Но я точно знаю: им тоскливо. Им тягостно. Это надо менять. Любой ценой.

– Вам надо было психиатров вызывать. И наркологов.

Он взглянул с очаровательной беспомощностью:

– Не справитесь вы – придется.

– Хорошо. – Девушка тратила все силы на то, чтобы не тонуть в его искрометных глазах, а выглядеть собранной и деловой. – Тогда для начала мне нужен список всех жителей. Имена, фамилии, профессии, адреса. Хорошо бы еще хобби.

Он немедленно протянул ей кожаную папочку:

– Здесь все, что вам нужно.

– Плюс сообщите всем мой статус, – продолжала командовать Татьяна.

Он улыбнулся:

– Куратор по здоровому образу жизни? Вам нравится?

– Неплохо.

– Все и так знают про ваш приезд. И для чего вы здесь. Зачем что-то официально сообщать?

– Но когда тебя знакомят, это всегда солиднее. Сегодня вечером будет спектакль. Представьте меня, пожалуйста, наиболее влиятельным жителям.

Он вскинул бровь:

– По нашей конституции все граждане равны.

– Но я не успею за один вечер познакомиться со всеми. А иметь в союзниках влиятельных всегда эффективнее.

– Я могу узнать план ваших действий? – цепко взглянул на нее Максимус.

И Таня, напрочь забывшая, что планировала прикидываться овцой, рубанула:

– Хотите, чтобы я за год контракта построила вам идеальное общество? Не гарантирую. Но из раковин своих люди выйдут. Пить станут меньше. А общаться – больше.

Он ухмыльнулся:

– Будете на массовую физзарядку сгонять, как в Северной Корее?

– Ну, что вы, господин… э-ээ… Максимус. В Корее – тоталитарное общество. А у вас тут рай. Поэтому будем использовать другие методы.

Он не стал спрашивать какие.

Легко поднялся из своего кресла (хоть бы коленка хрустнула – как положено у пятидесятилетних!). Фамильярно присел на ее подлокотник. Взял руку, приложил к губам, понизил свой голос-бархат до интимного шепота:

– Тогда встречаемся вечером в театре. И еще. Зови меня просто Максимус. Безо всяких «господинов».

«Я точно буду с ним спать», – в отчаянии поняла Татьяна.

Зачем только Валерочка отпустил ее сюда?

* * *

Вышла из кабинета оглушенной.

В коридоре, на подоконнике, ее ждал Марк.

Взглянул в Танино опрокинутое лицо – и сразу опустил плечи. Пробормотал:

– Ты сошла от него с ума. Как и все.

Садовникова сделала над собой адское усилие. Беззаботно улыбнулась:

– Да, у нас был интересный разговор.

И попросила Марка:

– Покажешь мой кабинет?

– Конечно! – просиял юноша.

И привел ее в комнату – всего через пару дверей от обиталища босса. Вручил очередную магнитную карточку. Сказал:

– Открывай сама.

Но, когда Татьяна потянулась к замку, удержал ее руку. С надеждой спросил:

– Так мы выпьем вечером по коктейлю?

Воробей взялся тягаться с соколом.

Девушка неуверенно улыбнулась:

– Нет, Марк, прости. У меня пока после перелетов голова кругом. И чемодан я до сих пор не разобрала.

Настаивать парень не стал. Грустно произнес:

– Я все понял.

И торопливо (будто стыдился при ней расплакаться) ушел.

Таня виновато взглянула ему вслед и отомкнула дверь своего кабинета. Пахнуло новым ламинатом и сыростью. Стены – голая светло-зеленая штукатурка. Разлапистое кожаное кресло и огромный стол со скромным лэптопом в дальнем уголке наталкивали на мысль о порнофильме. Таня не увлекалась, но коллеги рассказывали: продукция «ХХХ» часто снимается в офисных интерьерах.

Вдруг представила: Максимус распластал ее на столе, компьютер звонко летит на пол… Татьяна, уймись!

Но кабинет нужно обязательно обживать – чтоб не напоминал декорацию к фильму для взрослых. Таня, правда, никогда не была сильна в создании уюта. Пока зарабатывала немного, неизбежные картиночки на стенах и подушечки на диванах организовывала для нее мама. В новой квартире наняла дизайнера. Но сейчас придется обустраиваться самой. Таня вспомнила, что выкинула из чемодана целых две пары туфель, чтобы уместить Бове с Аренсом, Котлера, Огилви[12]12
  Бове К. Л., Аренс В. Ф. – авторы фундаментального труда «Современная реклама»; Филип Котлер – профессор международного маркетинга Высшей школы менеджмента Дж. Л. Келлога при Северо-Западном университете США, автор множества книг по маркетингу; Дэвид Огилви – «патриарх» рекламы, автор афоризма «Если говорят о рекламе, это плохая реклама. Если говорят о товаре, это хорошая реклама».


[Закрыть] – и почувствовала себя истинным профессионалом. Будет что поставить за стеклянную дверь шкафа. Карьерист обязательно добавил бы: дипломы в рамочках и фотографию, допустим, в обнимку с Лисовским[13]13
  Сергей Лисовский – считается пионером социальной и политической рекламы России, ныне – член Совета Федерации РФ.


[Закрыть], но Садовникова давно сдала все свои регалии-сертификаты на хранение ответственной маме, и забрать их на остров ей даже в голову не пришло.

«Ничего, – весело подумала. – Зато будет повод подкатить к местным. Чтобы помогли декорировать».

Плюхнулась в кресло, раскрыла список жителей, что вручил ей Максимус.

Если не брать детей, четыре тысячи двести восемьдесят человек. Фамилия, год рождения, адрес, семейное положение… ага, а вот и графа «профессия».

Самое популярное – инвестиционный консультант. Масса независимых брокеров. Врачи. Экономисты. Менеджеры. Адвокаты. Руководители компаний. Настоящую селекцию провели: ни единой медсестры или хотя бы учителя на острове не оказалось.

Зато художники имелись. Целых двое. Некие Семенчук (про него Таня что-то слышала) и Староверова. Согласится ли кто-то из них украсить своей работой ее кабинет? Или оба в отставке, пейзажи не пишут, только ими любуются?

Напрягла мозг, вспомнила. Семенчук, кажется, тот самый дряхлый старец, кого красавец Пит (ее знакомец по перелету) пытался записать в свои дедушки. А если и Староверова его ровесница?

«В крайнем случае сама абстракцию нарисую. И буду выдавать за Робера Делоне»[14]14
  Робер Делоне (1885–1941) – представитель ташизма, старался добиться максимального эффекта путем ритмичного пересечения красочных плоскостей.


[Закрыть], – весело подумала девушка.

Действие двух утренних чашек кофе иссякло. Разом захотелось есть, спать и домой. Далеко за окном бушевал океан. Дом напротив (салон красоты) смотрел слепыми, укрытыми жалюзи окнами. На улице ни души. В коридоре тишина.

«Фильм «Сияние», пустой высокогорный отель. Сейчас появятся призраки».

Стало настолько одиноко, что даже не позаботилась компьютер включить. Вышла из кабинета, процокала каблучками по коридору. Все двери закрыты. Пауков Денис Юрьевич, главный архитектор. Постучала, толкнула – заперто. Комитет по культуре – пуст. Ого, даже мировой судья! Может быть, он на месте? Тоже нет.

«Глупо надеяться, что тут есть столовая».

Таня решительно вышла в солнечный день. В сравнении с утром заметно потеплело, но ветер завывал с такой силой, что, кабы не улыбчивый швейцар, девушку бы дверью прибило.

В полумрак и алкоголь вчерашнего кафе идти не хотелось, и Садовникова даже подумывала купить в магазине колбаски, хлебушка да и схомячить сэндвич в городском парке. Но тут вдруг увидела крошечный домик с гордой вывеской: «ЛУЧШАЯ ПЕКАРНЯ». Из-за стеклянного окна ей улыбалась девушка-тайка, два из трех столиков заняты. Практически светское место!

Татьяна решительно вошла внутрь.

– Добрьий дьень! – старательно поприветствовала ее продавщица.

Посетители (общим числом шесть человек) дружно уставились в ее сторону.

– Hallo. Здравствуйте. – Таня поздоровалась сразу со всеми и чуть не впервые в жизни слегка растерялась.

За одним из столов сидела уже знакомая ей компания – четыре дамы-чилийки в положении. Три ей помахали.

Второй столик, безусловно, представлял Россию. Две женщины (типичного возраста «вечно тридцать») уставились внимательно, безулыбчиво.

– Йесть тьеплий круассан авек шоколад, – русский язык бедной продавщице явно давался с трудом.

«Вспомним французский!»

Татьяна дала мозгу пинок и перешла на язык Бомарше:

– Пожалуйста, мне двойной эспрессо, круассан и вот это замечательное пирожное с клубникой.

От русского столика прошипели:

– Выделывается, блин. На лабутенах-нах. В восхитительных штанах.

«Продвинутые вы! Шнура слушаете!»

Таня сроду не носила пресловутых «лабутенов», да и штаны у нее – льняные скромняги. Остро на язычок местное общество!

Тайская девушка моляще прижала руки к груди:

– Прьестите. Мьи обьязан говорьим только по-русски.

Но ждать перевода не стала. Что-то крикнула в недра кафе, сама немедленно кинулась варить эспрессо, Таню попросила:

– Ви садиться, ми все подать.

Садовникова проследовала к свободному столику. Беременные чилийки (или кто они там) продолжали разглядывать ее с любопытством. Наши тетушки тоже не отворачивались. Но смотрели напряженно, даже, показалось, со страхом.