Текст книги "Вижу вас из облаков"

– А давайте!

– Тетя Таня, ты какая-то фея, – с восхищением прокомментировал мальчик.

Чувствовать себя волшебницей приятно, и она изо всех сил старалась, чтобы Митя в их поездке был счастлив. Покупала ему сахарную вату и кукурузу, гоняли вместе на водном мотоцикле, плавали с дельфинами, катались на катамаранах (обязательно с горкой), обследовали дольмены (по вечерам, чтобы интереснее и страшнее), принимали целебные ванны в озере с голубой глиной, после которых тело становится зеленым, как у Шрека, фотографировались у водопадов.

Неспешно, с ночлегами в домах отдыха, гостиницах, а однажды даже в гламурном кемпинге, в палатке, где имелись вентилятор и холодильник, проехали по всему побережью – от Анапы до Адлера. Тут Таня решила не экономить – забронировала крутейший отель прямо на территории парка аттракционов (за то, чтобы Арчи сюда тоже пустили, заплатила совсем несусветную сумму). В первый же день Митя укатался и укупался так, что уснул на диване, пока Таня купальные костюмы развешивала. Она перенесла ребенка в постель, укрыла, включила кондиционер и снова вышла на балкон. Аттракционы блистали иллюминацией, чуть дальше чернело море. Садовникова потягивала белое вино со льдом и удивлялась, что внеплановый отпуск с чужим ребенком, да еще и в России, оказался очень даже душевным.

Завибрировал телефон. Данг. Голос встревоженный:

– Таня, вы когда возвращаетесь?

– Через три дня.

– Плохо. Ох, плохо.

– Да говори ты толком!

– Я чувствую: с Женей беда. Ты можешь в больницу позвонить?

Сочи ликовал, искрил фейерверками. Татьяне сейчас совсем не хотелось думать про колдовские предчувствия и чужие болезни.

Но она отставила бокал. Отыскала в Интернете номер справочной Зареченской больницы. Долго ждала, пока ответят. Заспанный голос велел перезвонить в рабочее время.

– Но мне очень важно. Посмотрите, пожалуйста, как у пациентки самочувствие.

– Фамилия?

– Сизова Евгения. Она в реанимации.

– Э… Сизова? Насчет нее вам надо к главному врачу. Завтра.

Трубку бросили и больше не снимали. А почему именно к главному? Таня тоже встревожилась. Набрала Максима.

Заботливый папаша выходил на связь пару дней назад. Спросил, теплое ли море и точно ли они возвращаются тридцатого. Садовникова начала рассказывать, что Митя сфотографировал подводным фотоаппаратом морского конька, но отец даже не дослушал.

Максим отозвался только с пятнадцатого гудка:

– Аллио? Этта кто?

Да он пьяный, похоже.

– Это Татьяна. Как у вас дела?

– П-плохо. С-сегодня комиссия была. У Ж-жени… у Ж-жени констатировали смерть мозга.

– Что?

– Б-бумагу дали мне. Вега… вего… ве-ге-та-ти-вное состояние. Ж-жизнь поддерживать бессмысленно.

– Она уже месяц в этом состоянии!

– Н-нет. С-сейчас с-тало хуже. Рефлексы угасли. Ок-кончательно.

Вроде бы всхлипнул, но Тане показалось – хихикнул. И, уже не заикаясь, выпалил:

– Я дал согласие отключить аппараты.

– Вы с ума сошли! Не делайте этого!

– Я уже с-сделал.

– Как?

– Так будет лучше. Всем нам.

Она швырнула трубку. Сердце колотилось, яркие всполохи Черноморья больно били в глаза.

Вот подлец! Как она сразу-то не догадалась?! Максим все специально подстроил! Услал сына подальше, на море. А сам во время его отсутствия запланировал жену убить.

Любящие люди последнее отдают, чтоб в близких жизнь поддерживать. Ждут месяцами, годами. Надеются: оковы спадут, мрак развеется. А этот… «Рефлексы угасли, я согласился отключить аппараты».

– Небось сам умолял их отключить, скотина! – сквозь зубы произнесла Татьяна.

Вернулась в номер. Митя спал безмятежно, по лицу бродила улыбка. Наверно, к нему опять пришла мама. В этот раз совершенно точно – из потустороннего мира.

И что теперь делать ей? Будить Митю, срочно вылетать в Москву? Должен же сын попрощаться!

Но тут Таня вспомнила. Ей лет семь или восемь. Пришла домой – одна, поднялась на лифте, – уже большая, а у соседней квартиры крышка гроба стоит. Какой ужас ее обуял! И хотя даже мертвого тела не видела – потом месяц просыпалась в кошмарах.

Может, пусть лучше не знает ничего? Но это отцу решать.

А тут и сам Максим звонит – легок, низкое создание, на помине. То ли успел желудок прочистить, то ли смог себя в руки взять. Голос звучит осмысленно, больше не заикается. Тон просительный:

– Татьяна, могу я вас попросить ничего не говорить Мите?

– Но все равно ведь придется!

– Подготовим его аккуратно. Со временем свозим на кладбище. А похороны ему видеть незачем. Ребенок и так впечатлительный. Гроб будет открытый. И Женя… она не очень выглядит. Зачем это семилетке? Получит травму на всю жизнь.

– Максим, вы когда это все решили? – спокойно спросила Таня.

– Что конкретно? – Голос заледенел.

– Отослать нас и отключить аппараты?

Он вскипел гневом:

– Да что вы говорите такое! При чем здесь я? Сегодня позвонил главный врач! Сказал, что была комиссия. Мозг мертв. Она теперь растение! ИВЛ можно и дальше гонять. Но смысла в этом нет.

– С вас денег попросили, чтобы в ней жизнь поддерживать? – участливо спросила Таня.

Максим не смутился:

– Да! Потребовали. Тридцать тысяч в сутки. Где я столько возьму? И, главное, зачем?

Она хотела ему объяснить: у сына была бы надежда. А в жизни иногда случаются самые удивительные чудеса.

Но поняла, что свежеиспеченный вдовец просто ее не поймет.

* * *

Таня прилагала все силы, чтобы Митя ни о чем не догадался. И мальчик ничего не почувствовал – продолжал наслаждаться летом и морем. А в последний вечер торжественно объявил:

– Ты маме нравишься.

– Э… что?

– Когда мы сегодня на квадрике гнали, а я за тебя держался, она мне в ухо шепнула: «Таня такая, как я!»

– Мама продолжает к тебе приходить?

– Конечно. Говорит, сейчас у нее новый, хороший врач. И уже совсем скоро она домой вернется.

– Ну… это прекрасно.

– Ты не бойся, Таня. – Он ласково обнял ее. – Даже когда мама придет, я тебя все равно не брошу! Мы будем втроем жить! Нет, вчетвером – вместе с Арчи.

– А папа?

– Ну… он тоже будет. У телевизора.

* * *

В жизни старика даже тучка в ясном небе – новость. А когда падчерица объявила, что приведет в гости свою подругу-массажистку, да еще просит разрешить возникший между ними когнитивный диссонанс, Валерий Петрович слегка занервничал. И готовиться начал загодя. Для Танюшки не мудрствуя лукаво нафаршировал перцев. Для заморской гостьи решил сделать национальное блюдо “adobo” – маринованные кусочки свинины и курятины, тушенные с рисом, чесноком и специями.

Он представлял массажистку забитой скромнягой – полностью в тени его блестящей падчерицы. Но Данг держалась с достоинством. Спина прямая, не тушуется, глаза не опускает. Уже в коридоре унюхала запах филиппинской еды, церемонно сказала:

– Я очень высоко ценю ваше гостеприимство.

Ходасевич за годы службы повидал немало так называемых экстрасенсов, однако гостья не казалась ни аферисткой, ни сумасшедшей. Но и на заурядную массажистку – прислугу, обслуживающий персонал – не походила. Глазенки живые, умненькие, и по ай-кью, похоже, от его Танечки не слишком отстает. В отличие от бывшей супруги (Юлия Николаевна обожала ахать, что «не понимает этой странной дружбы»), Валерий Петрович сразу усек, почему девушки сблизились. Его падчерица – огонь, вихрь. А филиппинка – прохладный, обволакивающий ручеек. Танечкин взрывной характер не изменит, но излишний пыл охладит.

Девушки хотели говорить о деле немедленно, но Ходасевич нарушать традиции не позволил. Прежде накормил, выслушал комплименты своим кулинарным талантам. Во время еды вел светскую беседу, то и дело взглядывал на Данг и уверился: пусть говорит по-русски неуверенно, с акцентом, но понимает почти все. И еще уверился: гостью судьба Жени волнует чрезвычайно. Но почему? Что за странная привязанность – к обычной клиентке, не родственнице, даже не подруге?

От десерта беляночка и смугляночка дружно отказались. Пересели в кресла, и Таня сразу захватила инициативу:

– Валерочка, ты согласен, что Максим нас с Митей на юг специально услал?

Данг еле уловимо поморщилась, но Ходасевич заметил. Спросил падчерицу:

– Специально для чего?

– Жену угробить. Аппараты без помех отключить.

Он перевел взгляд на массажистку:

– Вы тоже так считаете?

Та виновато взглянула на Татьяну и ответила:

– Я не отрицаю такой возможности. Только ключевой момент совсем в другом.

– И в чем же?

Но филиппинка ласково взглянула на подругу (а ту прямо распирало от нетерпения) и попросила:

– Можно, пожалуйста, сначала Танья скажет?

* * *

Митя лет с четырех приметил: если мамочка на него смотрит, ее глаза яркими звездочками вспыхивают. И сразу тускнеют, когда взгляд переходит на отца.

Мальчик удивлялся: почему папа никогда маму не обнимет, не поцелует? Но когда пытался сам клеить их отношения и уговаривал, например, вместе посмотреть мультик с попкорном, отец вроде был рядом, а все равно словно чужой. Мама не сводила взгляд со ста далматинцев и обнимала его за плечи, а папа сидел в полуметре, то и дело в свой телефон поглядывал.

А когда Митя с мамой что-нибудь затевали – снежинки из бумаги перед Новым годом вырезать или Арчи учить команде «Танцуй!», папа почему-то морщился, ворчал:

– Опять у вас коалиция.

Митя выяснил, что умное слово значит. Пытался отцу объяснить, что коалиция – это объединение против врагов, а если папа к ним присоединится, они будут только рады. Но тот велел не умничать, и если сам иногда брался учить сына драться или с отверткой работать, маме всегда говорил:

– А ты иди, иди. Не мешай нам.

У всех Митиных друзей родители спали в одной комнате, но мама то и дело садилась перед сном ему почитать, задремывала рядом, и отец никогда не приходил ее звать. А иногда мальчик вставал первый, шел обследовать дом и видел: папа спит на диване в библиотеке.

«Зачем они поженились, если друг друга не любят?» – ломал голову Митя.

К разгадке он подобрался, уже когда мамочка заболела. Папа тогда уехал на работу, а он сидел на кухне, смотрел, как противная тетка Люська грязными тарелками гремит, ворчит:

– Хату профукал, машинку посудную профукал! И сам ничего не делает, скот!

– Кто скот? – заинтересовался Митя.

Соседка осеклась, цыкнула:

– Вопросов глупых не задавай.

А Митя вдруг вспомнил: он еще совсем маленький, только ходить научился, наверно. И живут они – да, точно, в городе! Из окна видна огромная река, вдоль нее набережная. И посуду грязную мама куда-то составляла и потом вынимала чистой. Но куда же их большая, уютная, красивая квартира делась сейчас?

* * *

Танины глаза блестели азартом:

– Мите всего семь лет, но парень сметлив не по возрасту. Плюс я умею правильные вопросы задать. Мальчик мне рассказал: вроде бы раньше они в Москве жили. В коттедж приезжали только летом или на Новый год. Мне тоже представляется странным: Женя явная городская жительница, работает в столице. Зачем в глуши торчать? Максима спрашивать не стала. Сама выяснила. Они поженились восемь лет назад. Похоже, по залету. У нее на тот момент имелась в собственности квартира в Коломенском, пятьдесят шесть квадратов, и вот этот коттедж. Максим Юрьевич – гость из Вилюйска. Там ему какое-то жилье положено, но менять на столицу не стал. Поселился у жены, на халяву. Когда женились, дела у него шли неплохо: своя фирма купи-продай, «бэшка», ролексы, понты, рестораны. И за ней ухаживал красиво: бриллианты дарил, массаж делал. А пять лет назад затеял новое дело – сеть кафе сибирской кухни открыть. Евгении голову задурил: уникальное торговое предложение, грамотная концепция, инвесторы вроде тоже имелись. Предлагал вместе развивать, но она тогда уже работала в «Пегасусе», клуб оплатил ей декрет, и бросать стабильное место работы Женя не стала. Максим активно инвестировал, денег в дом вообще не носил, ей пришлось выходить в офис, платить Мите за няню. А дальше любящий муж еще подсуропил. Набрал кредитов, расплатиться не мог, тянул до последнего. Жене признался, уже когда огромные пени набежали. Я бы на ее месте далеко в лес послала, но эта инахин, – подмигнула филиппинке, – кинулась выручать своего драгоценного. Продала собственность, чтобы Максимчик рассчитался с долгами. А они с тех пор живут в этой дыре. Жене до работы – два часа в один конец. Детский сад для Мити – или государственный, при колхозе, в деревянном сарае, или коммерческий за многие бабки. А самое печальное, – Таня горько вздохнула, – что в Москве бы ее вытянули, наверно. У нас вроде целая программа городская против инсультов. На каждой подстанции реанимобиль приберегают для молодых, чтобы в «золотой час»[4]4
  При инсульте действует правило «золотого часа» – если больному оказывают помощь в течение первых 60 минут, то последствия будут минимальными, имеется большая вероятность, что после проведенного лечения человек практически полностью вернется к полноценной жизни.


[Закрыть] успеть. А в области «Скорая» ехала вечность. Никакого оборудования нет. Реанимация в местной больничке – отстой. Муж, короче, ее погубил. По всем фронтам.

Валерий Петрович заинтересовался:

– А где сейчас этот Максим работает?

Таня брезгливо скривилась:

– Болтает, что скоро с новым бизнесом прогремит. Но пока что курьер. На «каблуке» развозит скобяные товары.

– Тебе он не нравится, – констатировал Ходасевич.

– Да вообще мерзкий тип! – раскраснелась Танюшка. – Слабак, предатель. И Женю убил. Именно он, собственными руками.

– Доказательства?

– Ну… мы много говорили с Митей. Он рассказал, что случилось в ту ночь… С двадцать четвертого на двадцать пятое июня. Накануне того, как мама заболела. Женя приехала домой очень поздно. Уже светлело и птицы во дворе пели – то есть, наверно, было часа четыре утра. Главный врач мне сказал: инсульт могло спровоцировать то, что она понервничала. И понятно, кто ее довел: Максим орал так громко, что Митя проснулся. Прибежал защищать. Но мама его обняла, убаюкала. А утром – он ее нашел в гостиной, на диванчике. Сначала решил: спит. Но посмотрел – времени девять. День будний. Обычно она в семь из дома уже выходила. Решил разбудить – не просыпается. Гладил, целовал, за руку тянул. Даже водой полил. Дышит – но глаза не открывает. Тогда побежал папу звать. Короче, моя версия. Женя, конечно, на мужа из-за своей квартиры дико злилась. А он – тот еще кобель, с гонором, не любит, когда суют мордой в грязь. Устал выслушивать упреки. Да и смысла в жене не видел – обобрал уже до нитки. Поругались в ту ночь, она, наверно, разнервничалась, пошла выпить воды. А он ей подсыпал что-то. Какую-нибудь дрянь, чтобы давление резко повысилось. Думал, случится инсульт, она сразу умрет, – у него свобода, да еще и дача останется.

– В больнице должны были взять анализы.

– Да что они там взяли! Клинику да биохимию. Никто ж не думал, что может быть криминал, – отмахнулась Таня.

– Тогда вряд ли что-то получится доказать, – констатировал Ходасевич.

– Понятно, что теперь не докажешь, – ворчливо молвила падчерица. – Но прижать этого Максима все равно можно. По другому поводу.

* * *

Татьяна – ученица Валерия Петровича! – понимала прекрасно: обвинять без доказательств бессмысленно. Посему накануне визита к отчиму взяла на работе очередной отгул и еще раз навестила провинциального доктора-денди. Боялась, что тот пошлет, но он словно ждал ее визита. Налил чаю, охотно предъявил все документы, оформленные с чисто английской дотошностью.

Комиссия действительно собиралась. Состояла она из трех опытных врачей (во главе, естественно, с ним самим). Медики провели обследование, зафиксировали устойчивую кому, атонию мышц и отсутствие всех рефлексов. Энцефалограмма показала полное электрическое молчание мозга. Доктора подтвердили смерть и подписали соответствующий протокол.

После того как смерть зафиксирована, гонять аппарат ИВЛ, переворачивать, обтирать, подмывать больную бесплатно, разумеется, уже не будут. Супругу предложили оплатить дальнейшие расходы по поддержанию жизни пациентки. Однако тот, когда услышал сумму, только крякнул и предпочел быстренько написать заявление. Его доктор тоже предъявил. Почерк твердый, ни единой помарки. Бесперспективность лечения моей жены Сизовой Е. П. осознаю, против отключения от систем жизнеобеспечения не возражаю.

И даже проститься с еще живой (пусть и формально) супругой не пришел. Хотя мог, – особо подчеркнул главный врач, – отключению аппаратов всячески препятствовать. Просить, настаивать, в Минздрав писать жалобы.

Таня и с Аленушкой поговорила. Та поджала губы:

– Нехороший человек этот Максим. У нас в отделении, даже когда старички совсем плохие, и то родственники плачут, умоляют дать шанс. И мы часто идем навстречу, пусть случай и безнадежный. Тяжело человека убить, когда он вроде как живой. И по факту никто годами в коме не лежит. Если суждено умереть – сердце само остановится. Ну, не сегодня – через неделю, две, три. Не такие большие расходы. А этот прямо спешил от жены поскорей избавиться.

* * *

Татьяна разволновалась, раскраснелась:

– Прошлый раз я встречалась с главным врачом перед нашим отъездом – примерно три недели назад. И тогда тот уверял: рефлексы присутствуют, вопрос о смерти мозга ставить рано. А стоило нам уехать – быстренько все оформили. По документам, похоже, не подкопаешься, – докторишка протоколы знает, подстраховался. Но где гарантии, что эту энцефалограмму нулевую именно у Жени снимали?

Ходасевич спросил:

– И что ты предлагаешь?

– Да прижать их, всех! Врачей – за халатность. Или вообще обвинить в сговоре. С целью убийства.

Валерий Петрович отметил: едва прозвучало слово «убийство», филиппинка поморщилась.

И резко спросил:

– Данг! Вы не согласны с Татьяной?

Массажистка взглянула с вызовом:

– Нет.

– Почему?

– Потому что я считаю: Женя жива.

Садовникова закатила глаза. Ходасевич не подал виду, что растерялся. Мягко попросил:

– Приведите, пожалуйста, доказательства.

– Ну, хотя бы тот факт, что она по-прежнему продолжает приходить к Мите, – не смутилась филиппинка. – Разве этого мало?

– А у вас есть еще какие-то аргументы? – мягко спросил Ходасевич.

* * *

Прежде Данг являлись только вещие сны, да и то не всегда, а в ночи с полной луной. А теперь она и голоса начала слышать. Неделю назад работала, разминала очередную жирную, волосатую спину, и вдруг прямо в ухо женский крик:

– Помогите!

Потом увидела, не расплывчато, а абсолютно ясно: Женю, живую, люди в белых халатах по рукам-ногам связывают. Она бьется, вырывается – но врачи (или, может, просто униформу надели) сильнее. В рот кляп сунули и поволокли прочь.

Данг охнула, оторвалась от массажа, схватилась за сердце.

Клиент недовольно проворчал:

– Че ты там встала?

Пробормотала покорно:

– Извини, мистер.

Вернулась к делу – пальцы дрожали. Посетитель брезгливо пробормотал:

– Фу, руки холодные. Как у покойника.

Ушел недовольный, чаевых не оставил.

У Данг, к счастью, обнаружился перерыв на час, и первым порывом стало – звонить Татьяне. Уже номер набрала, да в последний момент сбросила.

Времени – шесть часов вечера. Таня вместе с Митей на юге. Наверняка сейчас или на пляже, или в аквапарке каком-нибудь. Чего их пугать? Вдруг в самом деле просто привиделось?

Решила позвонить в больницу. Нашла в Интернете телефон справочной, долго слушала короткие гудки, но все-таки добилась недовольного ответа.

Изо всех сил старалась говорить без акцента:

– Хочу узнать здоровье пациентка Сизова Еу-ге-ни-я.

– Отделение какое?

– Интенсивная терапия.

Пошуршали бумажками, рявкнули:

– Нет такой.

– Как нет? – опешила Данг.

Но трубку уже бросили.

Она расплакалась. Девочки успокаивали, несли воду. Прибежала администратор, предложила таблетку от нервов – ну, или штраф, потому что полная запись и новый клиент через десять минут.

Адским усилием воли взяла себя в руки. Работала над очередной спиной, вглядывалась в полумрак комнаты, пыталась понять, что все-таки происходит с Женей. И никак не могла.

С трудом дотерпела, пока массаж закончится, побежала в туалет, закрылась – и набрала Таню. Та через час перезвонила и сказала страшную правду: Женя умерла. Супруг решил систему жизнеобеспечения отключить.

Вместе поплакали (Митя, к счастью, спал). Обсудили ситуацию. Таня обещала: будет держаться, ребенку правды не скажет. Спокойно догуляет отпуск.

А Данг никак не могла понять, почему у нее не получается представить Женю мертвой. Из-за странного сна, что ли?

Два дня ломала голову, что предпринять. И наконец поняла.

Данг боялась России. Страхов много, всяких разных. Заблудиться. Нарваться на чуркофобов. Что в разговоре не поймут. Или хуже: вырвут сумочку с телефоном, деньгами и паспортом. Даже когда после работы шла в общагу – всегда старалась не одна, а с кем-то.

Но кого уговоришь – вместе с ней поехать на русское кладбище?

В массажном салоне, понятно, даже заикаться нельзя. Танья еще на юге. Когда вернется – конечно, свозит, но обязательно задаст миллион самых разных вопросов. И что ей отвечать, если Данг пока что сама не знает?

«Ничего. Надо быть решительнее. Найду. Прорвусь», – решила филиппинка.

Название кладбища Данг выведала в больнице – Bogorodskoye. Маршрут продолжила с помощью Интернета. Далеко, но не критично. На метро, потом на маршрутке.

На Филиппинах – если на деревенский погост вдруг заявится чужак, да еще бледнолицый, могут и в шею вытолкать. Но Танья, когда пыталась интегрировать подругу в российские реалии, уверяла:

– В Москве никому ни до кого дела нет. На хиджаб еще могут коситься, а если ты в джинсах, как все, – ну, узбечка, и узбечка.

Uzbeck girls работали у них в салоне уборщицами и совсем не походили на филиппинок, но Данг спорить не стала.

В четверг, единственный выходной, ей ужасно хотелось поспать, но мужественно встала по будильнику, в восемь. В метро оказался самый час пик – всю дорогу ехала стоя, в толпе. Зато в маршрутке сидела одна. Водитель (хотя в Москве они обычно равнодушные или злющие) сразу с вопросом:

– К кому едешь?

– Ни к кому. Я на кладбище, – растерялась Данг.

– А кто у тебя там? Любимый? – подмигнул лукаво.

Честно ответила, что подруга, и очень пожалела. Шофер сразу оживился, всю дорогу разливался, что одинок, и звал вечером в чайхану. Посылать «na hren», как учила Татьяна, Данг в пустом автомобильчике не решилась, пыталась рассказывать про мужа, детей, но резвый малый только ржал:

– Да у меня тоже дома жена и семеро по лавкам!

Когда приехали на конечную остановку – в поле, у чугунных ворот, народу никого, – совсем испугалась. Но тут очень вовремя подкатил катафалк, из него высыпали люди в траурных одеждах, Данг рванула дверь и смешалась с печальной толпой.

Таня оказалась права: никто на нее внимания не обращал. Прошла вместе со скорбящими сквозь ворота и застыла в растерянности. Ничего себе, какое огромное! У них в деревне чуть больше ста могил, а тут куда ни кинь взгляд – сплошные кресты и памятники.

Данг стало не по себе – она знала, что души мертвых, даже давно ушедших, часто посещают места, где захоронены их тела. Но страх иррациональный быстро сменился тревогой другого толка. Как и где ей Женину могилу искать?

По какому принципу все организовано – вообще непонятно. Совсем свежие холмики соседствуют со старыми, замшелыми памятниками. А обойти все кладбище, разглядывая таблички с фамилиями, она и до вечера не успеет.

Можно было бы спросить у сотрудников, но резвые дяди в спецовках на нее уже поглядывают – еще маслянее, чем водитель в маршрутке. Хотела зайти в комнату с надписью «Администрация», но на двери объявление с известной ей надписью по-русски «Справок не даем». Чтоб поскорее спрятаться от похотливых могильщиков, Данг нырнула в магазинчик. Венки, цветы, гробы, за прилавком старушка.

Филиппинка старательно произнесла:

– Можно купить у вас цветы?

– Живые? Искусственные? Букет? Корзину? Венок?

Данг не знала, как принято в России, поэтому произнесла по наитию:

– Большой красивый букет живых цветов.

– А емкость?

– Что?

– Есть куда поставить?

– Н-нет. Но я могу купить йомкость у вас.

В магазинчике имелось немало вялых и, несомненно, дешевых нарциссов, но Данг выложила приличную сумму за розы. Когда довольная продавщица пересчитала деньги и вручила ей букет, а также пластиковую банку в качестве вазы, она спросила:

– Вы можете мне помогать?

Старушка оказалась участливой. Не только сбегала в администрацию, чтобы узнать адрес могилы, но даже закрыла магазин и взялась проводить до места:

– А то у нас такой лабиринт. Заплутаете.

По пути морщила лоб, вспоминала:

– Евгения Сизова… Сизова… Что-то знакомое.

– Совсем недавно похоронили ее, – подсказала Данг. – Молодая еще, сорока нет.

– От чего умерла?

– Apoplexy. – Данг все время забывала, какое для удара существует русское слово.

Но продавщица поняла, вздохнула:

– А, сейчас таких много.

Провела сквозь ряды могил, показала:

– Вот.

Голо, бесприютно. Ни ограды, ни скамеечки. Только свежий холмик земли, грубо сколоченный православный крест да металлическая черная табличка с фамилией.

Данг присела на корточки, с трудом разобрала рукописную надпись:

– Сизова Е. П.

Теперь ей нужно было остаться одной, но продавщица уходить не спешила. Сыпала указаниями:

– Цветам обязательно стебли обломай. Если оставишь длинные, мигом упрут. Вода вон там, в кране. А камни здесь, гляди. Обязательно положи несколько в банку, а то упадет.

– Спасибо.

Все? Уйдет наконец?

Но продавщица радостно хлопнула себя по лбу:

– Все. Вспомнила! Видела я ее похороны. Несколько подруг и муж-жадюга.

Данг это слово знала и согласно кивнула.

Но старушка продолжала сокрушаться:

– Не по-людски это – на церкви экономить. А он на отпевание нормальное денег пожалел.

– Отпевание?

Такое русское слово Данг слышала впервые.

Новая знакомая принялась с удовольствием объяснять:

– Ну да, ты ж мусульманка. А православных перед смертью отпевают. У нас, в церкви. Видела, на входе? Официально за это платить не надо, но пожертвование от десяти тысяч. Лучше пятнадцать. Нормальные люди дают. А жлобы – в больничный морг священника зовут. Это дешевле, но для души усопшего нехорошо. Отпевать в церкви надо. Рядом с иконами.

Данг наморщила лоб:

– Женья, по-моему, не верила в Бога. Почему вы считаете, что ее вообще от-пе-ва-ли?

– Тогда бы только табличку поставили. А тут крест православный. И гроб заколочен был. Значит, отпевание было. Священник по окончании службы тело покрывает, все бросают туда по горсти земли, и гроб закрывают. Она в больнице умерла?

– Да.

– Понятно. При больницах много мошенников кормится. Сектанты всякие или совсем аферисты. Эти и за тысячу готовы побормотать. И многие не задумываются, что денег-то сэкономили – а родные их теперь в рай не попадут.

Продавщица, качая головой, наконец удалилась.

А Данг отложила цветы и присела возле могилы.

Нехорошее ощущение, преследовавшее все эти дни, охватило ее целиком, всевластно.

Огляделась опасливо (вдруг примут за ведьму?). Но наблюдали за ней только жирные вороны. Она приложила обе ладони к холмику, утопила руки в земле, сосредоточилась.

И предчувствие, что сопровождало последние два дня, подтвердилось.

Труп – мертвое, холодное, начавшее разлагаться тело – в могиле, безусловно, имелся.

Но то была не Женя.

В этом Данг теперь абсолютно не сомневалась.

* * *

Таня (хотя слушала рассказ массажистки явно не в первый раз) увлеклась. Морщила лоб, хмурилась, поглядывала на отчима.

Валерий Петрович – при всем своем недоверии к экстрасенсорным линиям в расследовании – тоже историей проникся.

Всякое бывает на этой планете. Может, действительно умеет девушка чувствовать, видеть то, что для других скрыто.

Но оставался главный вопрос. Его, не чинясь, и задал:

– Хорошо. Допустим. Вместо Жени похоронили кого-то другого. Но зачем? Кому это нужно? Кому выгодно?

Филиппинка потупилась. Бросила быстрый и виноватый взгляд на Таню. Прошептала:

– Прости, что раньше не говорила тебе.

– О чем? – подобралась падчерица.

Но Данг уже перевела взгляд на Ходасевича. Сказала твердо:

– Я считала, что не имею права обсуждать своих клиентов. Даже с подругой. Но сейчас другого выхода нет. Женя не та, за кого себя выдавала.

– И кто же она? – спокойно спросил Ходасевич.

– Не знаю. Но это не inahin. И не простая бухгалтер. Курицы в Лагерь смерти не ездят.

– Куда? – подскочила Татьяна.

– Это секретная организация. У меня дома, на Филиппинах.

* * *

Данг тогда была совсем молода, ни мужа, ни детей. Искусству своему массажному только обучалась, и учитель говорил, что надо очень много практиковаться. Посоветовал отправиться отточить мастерство на курорте Эль-Нидо, что на острове Палаван. Ходишь по пляжу, кричишь: «Массаж, массаж!» Кое-какие деньги, хорошая закалка и бесценный опыт.

Опыт оказался тяжелым. Не платили, ругались, приставали. Ночевать приходилось в жалкой хижине. Но встречались и хорошие люди. Один из них – молодой американец по имени Грег – после очередного массажа на пляжном лежаке предложил юной Данг постоянную работу.

Девушка опешила:

– Но у меня даже сертификата пока нет.

Собеседник ухмыльнулся:

– Я знаю. Специалисту с сертификатом платить надо больше. А я тебя на десять долларов в день беру.

– И что надо делать?

Глаза у нее, наверно, были испуганные, и американец заржал:

– Думаешь, еще и секс с тебя потребуем? За десятку-то? Не бойся. Будешь делать только то, что умеешь. Массаж. А секс – если сама захочешь.

И рассказал: в двадцати километрах от курорта есть training camp[5]5
  Тренировочный лагерь (англ.).


[Закрыть]. Условия походные: палатки, москиты, пища на костре.

– Это… армия? Военные? – неуверенно спросила Данг.

– Нет. Это не армия. Там и парни, и девушки. И все они – придурки. Ты «Фактор смерти» смотрела?

Страшную программу – где героям приходилось лазить по отвесным скалам, прыгать на полном ходу с поезда и есть пауков – Данг иногда поглядывала. Забавно наблюдать, как другие рискуют жизнью, когда сама сидишь в шезлонге с чашкой травяного чая. Неужели новый выпуск у них на Филиппинах снимают?!

Но Грег объяснил: то не съемки. Только лопухи на кастинг в передачу на дурачка приходят. А те, кто реально хочет победить, загодя проходят адскую физподготовку, занимаются альпинизмом, тренируют вестибулярный аппарат, выносливость, силу. Для того и существует training camp – организованный предприимчивыми бывшими спецназовцами и официально нигде не зарегистрированный.

– Гоняем их не по-детски. Ну, и сама понимаешь, от сильных нагрузок случаются проблемы. Кто ногу растянет, кто спину дернет. А в город на массаж не доехать – весь день по минутам расписан. Вот мы и решили найти кого подешевле, но не с кривыми руками.

Существовал, конечно, риск: все-таки повеселятся с ней в лагере огромной толпой. Но, с другой стороны, и шанс найти мужа есть. Явно же: настоящие, сильные, выносливые самцы собрались.

В общем, согласилась.

Но первой же ее клиенткой оказался не бравый мачо, а худенькая, загорелая, вся из мускулов и мышц, девчонка. Женья.

* * *

– Она и ее друг Дэнис там были единственные русские. Тренировались как сумасшедшие. Хотели попасть в программу «Фактор смерти для пар». Женья спину повредила. Их возили делать парашютные прыжки с малой высоты, и она приземлилась неудачно. Сильное смещение. Я долго не могла поправить. Но потом получилось. И она стала ходить каждый день. Чаевые давала хорошие.