Текст книги "Метро 2033: Спастись от себя"

Анна Калинкина
Метро 2033: Спастись от себя

Автор идеи – Дмитрий Глуховский

Главный редактор проекта – Вячеслав Бакулин

Оформление обложки – Михаил Пантелеев

Карта – Леонид Добкач

Серия «Вселенная Метро 2033» основана в 2009 году

Объяснительная записка Анастасии Калябиной

Здравствуйте, дорогие друзья! Вы прекрасно знаете, что над книгой работает не один человек. Нас много – целый боевой отряд редакторов, и в этот раз приветствовать вас буду я, Анастасия Калябина – выпускающий редактор издательства АСТ, «правая рука» Вадима Чекунова.

Мне очень приятно работать с «Вселенной Метро» – это гармоничный, хорошо продуманный мир, который с каждым месяцем разрастается все больше. Я очень рада тому, что Дмитрий Глуховский подарил нам с вами целую книжную галактику, где можно творить, экспериментировать, жить.

Сейчас вы держите в руках эксперимент Анны Калинкиной № 7 «Спастись от себя».

Не так много времени прошло после культурной революции ХХ века, открытия Фрейдом бессознательного и пр., с того момента, как человек убедился, что вся наша жизнь – это попытка убежать от себя. Выгнать прочь из памяти жуткие эпизоды биографии или забыться пьяным сном, чтобы не вспоминать и не думать. Но увы. Все мы, так или иначе, обречены на провал – либо наш мозг радостно подсовывает нам новую личину – и психиатр прописывает нам долгие беседы под антидепрессанты, либо мы становимся алкоголиками в запущенной стадии.

Человек – существо, хорошо адаптирующееся к самым трудным жизненным условиям. Вся «Вселенная Метро» трубит об этом. Но, оказывается, справиться с голодом, холодом, вечным мраком и радиацией человек может, а вот спастись от себя – не всегда. Что делать, если твой мучитель не оставляет тебя ни на минуту?

Бежать от себя бесполезно. Есть только один выход, но я его не одобряю и никому не советую. И не подействует правило «не можешь победить – возглавь» – мы же не Мюнхгаузены себя за волосы из болота тащить. Вот и остается только бесконечно долго бежать – топить горе, забываться, заставлять свое тело вырабатывать адреналин – рисковать, рисковать, рисковать.

Но что, если появится точка опоры – человек, который схватит тебя за волосы и попробует вытянуть? Ох, сколько их, разочарованных, бежит потом подальше от топкого болота. И я там был, мед-пиво пил… Но все же вдвоем шансов на спасение больше. На провал – тоже.

За спасение сталкера по прозвищу Датчанин взялась хрупкая девушка Ника. И я не сомневаюсь в счастливом финале, ведь хрупкие существа за счет того и существуют до сих пор, что обладают невероятной силой духа. Ника и себя убережет и Датчанина спасет – несомненно. А как думает Анна Калинкина?

Отрезанный от всего мира, на севере Московской области пытается выжить маленький поселок Мирный. Он обнесен стеной и состоит из модульных домов, герметичных и защищенных от радиации. Вроде бы маленькой колонии в сто с лишним человек ничего не угрожает, кроме безнадеги и медленной деградации. Запасов должно хватить еще на десяток лет. Что делать дальше – никто не задумывается. Но внезапно люди начинают пропадать, просто уходя в никуда. Постепенно к жителям приходит понимание, что с этим местом и его окрестностями связана мрачная тайна, уходящая корнями в довоенное время. Но никто не представляет, насколько она ужасна.

Жизнь в Великом Устюге стала спокойной, насколько это вообще возможно в полуразрушенном постапокалиптическом городе. Казалось бы, живи да радуйся. Но, как оказалось, за спокойную жизнь снова нужно бороться – в соседней Лузе появился тот, кто назвал себя «хозяином города монстров». И хозяйничать он намерился не только у себя дома.

Группа ученых, исследующая природу геологических катастроф, еще не подозревает, что ей предстоит столкнуться с катастрофой более чудовищной и разрушительной, нежели вулканы. К тому же, катастрофой рукотворной – ядерной войной.

Спустя годы после этих событий три вулканолога вынуждены выживать в райском уголке, затерянном среди ужасного нового мира, созданного последней войной человечества. Условия жизни здесь, на краю земли, весьма благоприятные. Но людям тяжело отпустить прошлые обиды, поэтому иностранным исследователям приходится скрывать свое происхождение. Община выживших Камчатки едва ли пощадит итальянца и уж тем более американку, а также соотечественника, что их покрывал, когда правда перестанет быть тайной.

Сталкеры… Герои нового мира, нередко рискующие жизнью ради того, чтобы накормить и защитить остальных. Когда они возвращаются из походов, встречающие жадно слушают их истории о невероятных приключениях, сражениях с мутантами. Но есть вещи, о которых сталкеры не рассказывают никому. Авторы Вселенной «Метро 2033» попытались ответить на вопрос – о чем же молчат сталкеры? Итогом стали истории, вошедшие в этот сборник – увлекательные, иногда забавные, чаще – страшные.

Пролог

Сергей Истомин по прозвищу Датчанин сидел в сквере возле консерватории.

Ночь вокруг него была полна разных звуков и голосов. То и дело со всех сторон доносились то рычание, то вой, но Датчанин знал: самые страшные монстры подкрадываются бесшумно. Ему уже пора было уходить, но он как будто чего-то ждал. Как будто ничего не имел против того, чтобы один из этих монстров обнаружил его и избавил от необходимости пытаться как-то выживать и дальше.

Истомина считали везунчиком – сколько раз он ходил на поверхность, а смерть его не брала. Но ему от такого везения уже выть хотелось.

Впрочем, тому, кому жизнь надоела, свести с ней счеты было проще простого. Не так далеко от сквера находился Кремль. Если бы Сергей поддался соблазну, поднял глаза на кремлевские звезды, то, наверное, их свет был бы последним, что он увидел в своей жизни. А потом его приняла бы в свои ласковые объятия, убаюкала загадочная кремлевская биомасса, и он перестал бы существовать, растворился – знать бы только, что конец будет безболезненным. Увы, никто из ушедших в Кремль не вернулся, чтобы рассказать, как это все происходит.

Или можно было бы отправиться в Великую Библиотеку. Ее стерегли те, кого боялись упоминать без надобности. Смерть в Библиотеке, наверное, была бы более мучительной.

Но идти смерти навстречу Сергей боялся, а сама она сегодня вновь не явилась за ним, хотя здесь рыскали не только четвероногие хищники – забредали и сталкеры Четвертого рейха, встреча с которыми тоже ничего хорошего не сулила.

«Нелепо выбрано место, – вяло подумал Датчанин. – В следующий раз надо будет к Зоопарку пойти. Тогда точно сожрут».

Не то чтобы Сергей был нытиком, но после смерти Маши он как-то перестал находить смысл в дальнейшей борьбе за выживание. «Ну, принесу я хабар, – размышлял он, – продам его удачно. Так ведь потом все равно все спущу на дурь, чтобы забыться и не вспоминать – и так до следующего выхода. А ведь это даром не проходит – я уже теряю форму. Руки начинают трястись, болит желудок – годы берут свое». Ему уже перевалило за сорок – в прежней жизни самый цветущий возраст. В подземке Датчанин уже считался стариком. Правда, молодые как раз погибали чаще, еще не умели осторожничать. А вот он уже рефлекторно реагировал на любую опасность, хотя для него-то как раз жизнь утратила всякую привлекательность. Все чаще приходило в голову: «Не проще ли покончить со всем одним махом?» Конечно, друзья советовали ему найти себе другую женщину, но он знал, что второй Маши не найдет.

Неподалеку маячил куст. Вернее, неопытный человек решил бы, что это высохший куст, а Истомину было очевидно – там караулит добычу горгон. Казалось бы, всего и дел-то – подойти поближе: как только Сергей оказался бы в пределах досягаемости, щупальца мутанта обвили бы его, подтягивая к жадному рту, скрывающемуся в обрамлении присосок. Сталкер вздрогнул: «Какая отвратительная смерть. Лучше уж не проснуться после очередной дозы веселых грибочков».

Небо чуть посветлело. Пора было на что-то решаться.

Он поднялся и свернул в переулок. Сергей Истомин по прозвищу Датчанин возвращался в подземку. И не пустой. В рюкзаке за спиной позвякивали банки и бутылки – удалось найти не разграбленную еще квартиру. Там и лекарства кое-какие нашлись. Удача выручила его и на этот раз.

А ему уже выть хотелось от этой удачи.

Не так давно на другом бульваре Истомин сложил погребальный костер – для Маши. Он-то думал, что они будут вместе долго – до самого конца. Но для нее конец настал слишком быстро.

Последнее время ее постоянно тошнило. Волосы лезли пучками. Он любил ее и такую. Лучевая болезнь ее не пощадила.

Было еще кое-что страшное. Но он старался об этом не думать.

Сергей Истомин по прозвищу Датчанин возвращался в метро.

Глава первая
Ника. Тюрьма

Железная дверь подсобки с лязгом захлопнулась, оставив Нику в кромешной тьме. Видимо, заключенным света не полагалось. Пока девушку вталкивали в это тесное помещение, она успела разглядеть, что в дальнем углу лежат полусгнившие доски – какое-то подобие топчана. Туда она и направилась, стараясь не спотыкаться – ей вовсе не хотелось плюхнуться на грязный, скользкий пол. Добравшись до угла, Ника осторожно ощупала доски, чертыхнулась – кажется, все-таки занозила ладонь, но осмотреть руку в темноте все равно было невозможно. Вздохнув, она устроилась поудобнее, свернулась клубочком, чтобы хоть немного спастись от промозглого холода.

Наверное, она задремала. И даже вздрогнула от душераздирающего скрипа, когда дверь приоткрылась вновь. Охранник, невысокий, белобрысый и щуплый, держал в руках исходящую паром алюминиевую миску.

– Ешь, девка.

Он вгляделся в полумрак, шагнул вперед и поставил посудину в двух шагах от заключенной. Ника торопливо протянула руки, чуть не обожглась, прихватила миску сквозь полу штормовки. «Хорошая была штормовка, теперь-то она испорчена окончательно. Ну и плевать, это – дело наживное, главное – выбраться отсюда, а для этого нужны силы». После первого же глотка этой отвратительно пахнущей, но горячей бурды тепло растеклось по жилам. Ника уже не видела, как охранник, покачав головой, шагнул обратно, и когда дверь захлопнулась за ним, не сразу поняла, что опять осталась в темноте. Она вылизала миску дочиста, и вскоре ей удалось заснуть.

Проснувшись, она некоторое время не могла вспомнить, где находится. Холод вновь подбирался потихоньку, уже замерзли ноги, озябли пальцы. Знаменитая тюрьма на Таганке. Девушка лежала, свернувшись в комочек, стараясь не тратить драгоценное тепло.

«Ну, и что ты теперь будешь делать, Вероника Дубовская с Красной линии? – ехидно спросила она себя. – Лежать здесь в вонючей темноте и ждать, пока явится прекрасный принц и спасет тебя? Не обольщайся, не до тебя ему, опять, небось, наверх отправился, да и не твой это принц вовсе. А ты бы хотела, чтоб он увидел тебя такой – в грязной рубахе, со слипшимися волосами? Что со мной, интересно, сделают? Предъявленное обвинение не столь уж серьезное. Могли бы просто выгнать со станции. Может, зря я намекнула, что на Красной линии за меня готовы будут дать выкуп? Хотела выиграть время, пока они будут проверять эту информацию. А когда поймут, что это не так, рассердятся еще больше». Она находилась здесь под вымышленным именем. А на Красной линии ее знали под другим, да если там и обыскались ее с фонарями, то разве что за тем, чтобы упечь куда подальше, вслед за отцом. Хотя и считалось, что дети за родителей не в ответе. Им давали шанс – помещали в интернат. Но с клеймом «дочь врага народа» жить на Красной линии было совсем не сладко. Да и какой интернат – она взрослая уже. Таким, как Ника, власть предлагала на выбор – тюрьма или замужество. Выйти за свинопаса, например. И это было еще слишком гуманно – свинопасы были в почете у красных. Впрочем, необязательно за свинопаса – да только кто ж другой оказался бы настолько глуп, чтоб связаться с дочерью изменника?

Ей удалось вырваться, но, избежав одной тюрьмы, она угодила в другую. «Что же мне здесь приготовили? А вдруг выгонят наверх? Туда, в мертвый город, где тишину нарушает лишь ветер, гоняющий по улицам мусор, где по развалинам бродят чудовища? Дадут в виде милости дырявый противогаз и старенькую химзу, почти не спасающую от радиации? Опомнись, Дубовская, – одернула она себя. – С таким воображением надо дома сидеть, а не дела делать. Да только где он теперь, мой дом? В этом-то вся и проблема – дома у меня больше нет, и родителей – тоже. И за что только судьба мне мстит? Ладно бы за счастливое детство – так нет».

Отец ее был преданным сторонником генсека Красной линии товарища Москвина и все призывы о равенстве понимал буквально, в отличие от многих других не столь щепетильных деятелей высшего эшелона власти. В итоге маленькая Ника ходила примерно в тех же отрепьях, что и прочие сверстники, – ведь стыдно выделяться среди других. Ну, разве что она чуть лучше питалась. И чувствовала себя неуютно: дети простых трудяг все равно на нее косились, в глаза льстили, а за спиной шушукались, и детки элиты тоже смотрели свысока, хоть и принимали в свою компанию. И все же положение отца создавало ей как бы щит, отделявший ее от остальных. Особенно хорошо поняла это Ника, когда отца взяли и этой преграды не стало.

Сверстники, которые прежде заискивали, теперь шарахались от нее, как от зачумленной. Почти никто не решался вступиться за девушку. Спасибо, помог бывший коллега отца, друг семьи.

– Уходить тебе надо скорее, девочка, – сказал он.

– Куда?

– Все равно куда, лишь бы подальше. Тут тебя уже ничего хорошего не ждет. Уходи, пока они не спохватились. Не то возьмут и тебя – тогда уж не сбежишь.

Она это понимала. И ей не слишком жалко было оставлять все это. Ее согласилась принять одна семья в Полисе – когда-то, ребенком, Ника бывала там с отцом. Там было чисто, светло. Там заправляли брамины в серых одеждах, хранившие древние знания, и кшатрии – военные. А оттуда она попала сюда, в эту вонючую тьму ганзейской тюрьмы.

Здесь, в подземке, перейдя с одной станции на другую, человек мог оказаться уже в другом государстве. Говорят, несколько лет шли войны, пока границы держав определились окончательно. Но Ника из рук вон плохо учила новейшую историю – войны ее мало интересовали. Вот с географией у нее было хорошо – девушка могла без запинки ответить, какому государству теперь принадлежит та или иная станция. Ника знала, что есть Красная линия, есть Ганза, занимающая всю кольцевую, что Полис – это Библиотека имени Ленина и три соседние станции, что Рейх обосновался на Пушкинской, Тверской и Чеховской, а Китай-город держали бандиты, – это самые крупные государства, а помельче – Бауманский альянс, например, или Конфедерация 1905 года. «Ну, и что толку теперь от моих знаний?»

И тут ее потихоньку вернула к реальности боль в животе. Ника уже некоторое время чувствовала спазмы, но старалась не обращать на них внимания. Видимо, зря все-таки она съела ту похлебку. Ее кидало то в жар, то в холод, кожа покрылась липкой испариной. К горлу подкатила тошнота, потом вроде стало чуть полегче, но через минуту желудок словно сжала чья-то рука, и девушку стошнило. После этого она испытала облегчение, но вместе с тем жуткую слабость. «Слишком уж ты нежная», – вспомнила она слова одного из приятелей отца.

И тут дверь снова противно заскрипела. То был тюремщик.

– Слышь, девка, – позвал он, – плохо твое дело. Шлепнут тебя, не иначе.

– Да за что? – простонала Ника, еле подняв голову. – Я ничего такого…

– Начальству видней, девка.

Ника от слабости уже и говорить не могла. «Вот и все», – подумала она. А часовой продолжал:

– Я б тебе помог, девка, жалко мне тебя. Только ведь жить-то всем охота. И жрать всем надо.

– У меня же все отобрали, – простонала Ника, сообразив, куда он клонит. – Хочешь, я тебе записку напишу – на Китае покажешь человеку одному, он тебя наградит.

– Хто его знает, чего ты там напишешь. Читать-то я не обучен.

– Слово даю, – просипела девушка.

– Ну, погодь тогда. – Часовой скрылся и вскоре вернулся с мятым клочком бумаги и огрызком карандаша. И светил фонариком, пока Ника из последних сил выводила:

«Выдать подателю сего сто патронов».

– Вот, – прошептала она, – придешь на Китай-город, спросишь там Лёху Фейсконтроля – его всякий знает. Он тебя наградит.

– Ладно, – проворчал часовой, – возьму грех на себя, открою тебе дверь – иди, девка. Жалко мне тебя. У меня тоже дочка была. Маринкой звали. До шести лет не дожила, умерла – больная родилась. Отчаянная ты, девка. Беги, да поскорей. Тут туннель нехороший, так ты стерегись – авось пройдешь.

Ника выбралась наружу и поплелась по шпалам. Записка, выданная часовому, была, конечно, филькиной грамотой. Лёха и не подумал бы отдавать за нее такую кучу патронов. «Неужели все-таки мне повезло? Пока это все обнаружится, я буду уже далеко. Да и на Китае меня не обидят, а вот если охранник туда притащится, пусть пеняет на себя».

Тот смотрел ей вслед, сжимая клочок бумаги. Он в любом случае остался не внакладе: ему достались все ее вещички. Был приказ вышвырнуть бродяжку, не переводить на нее казенные харчи. «Так чего ж плохого, – думал он, – если и о себе позаботиться? Ведь не за хорошие дела девку упекли».

Ника брела по туннелю, вспоминая все те ужасы, что ей рассказывали об этих подземных коридорах: о хищниках, которые бесшумно подкрадываются к жертве; о призраках, встреча с которыми сулит смерть, – жуткой Мамочке, Черном Машинисте. Редко случалось Нике оказаться в туннеле совсем одной, да только сегодня другого выхода у нее не было. Она на все была готова, лишь бы не сидеть взаперти, лишь бы вырваться из той вонючей камеры. По крайней мере, еще недавно ей так казалось. Но теперь, в темноте, страх навалился на нее, опутал, точно ватное одеяло, мешал дышать. «Что за шорох там, сбоку? Крыса? Или человек? А может, кое-что похуже – создания, живущие в самых глубоких туннелях, которые иногда выползают поближе к людям?» Ей приходилось слышать о гигантских пауках, каждый раз сплетавших сети на новом месте, о странных безглазых тварях с неимоверно развитым чутьем. А где-то неподалеку находился мертвый перегон, о котором рассказывали такое, что многие предпочли бы умереть заранее, только бы не попасть туда. И морлоки-людоеды – далеко не самое страшное, с чем там можно было столкнуться. Зажимая рот рукой, чтобы не скулить от страха, Ника молилась, чтобы смерть, если настигнет ее здесь, оказалась быстрой и безболезненной. «Неужели я тебя больше не увижу?» – прошептала она, вспоминая серые холодные глаза, упрямый подбородок, светлые короткие волосы. Он бы не испугался, он сумел бы защититься сам и защитить всех, кто оказался поблизости. Ника, думая о нем, приободрилась немного. Ей казалось, что еще чуть-чуть – и она выйдет к станции. И тут девушка почувствовала, что в туннеле есть кто-то еще. Она даже не услышала – ощутила чужое дыхание. И замерла обреченно, не в силах сделать ни шагу.

Сразу вспомнились рассказы няньки. Укладывая маленькую Нику, та тихонько говорила:

«Нельзя по туннелям ходить одной. Бродят там души мертвые, неупокоенные, и деваться им некуда. Попадется им живой – начинают ему нашептывать, к себе звать. Не раз уж находили таких-то – лежит в туннеле человек. От чего помер, неизвестно, и на лице – страх. А бывает, что и улыбка – нашептали ему. Заманили».

Через несколько секунд Ника все же осмелилась тихо-тихо шагнуть вперед – и наткнулась на что-то мягкое. Тогда, не выдержав, она вскрикнула, рванулась, споткнулась, упала, чувствуя, как на нее наваливается что-то, и ожидая неминуемой смерти. Ей казалось, что она ощущает дыхание зверя у себя на затылке, что зубы его уже впиваются ей в шею. Но вместо этого рот ей зажала маленькая лапка.

– Тише ты, – раздался сердитый шепот.

У Ники отлегло от сердца. Мутанты разговаривать пока не умели, а те, что умели, вроде бы не питались людьми. Да и рука, зажавшая ей рот, была вполне реальной, хотя и холодной. Правда, все же не такой холодной, как у покойника. Но тут же Ника снова задрожала, вспомнив рассказы о том, как находили в туннелях убитых отравленными иглами.

– Ты кто? – спросила она, набравшись храбрости, когда чужая рука отпустила ее.

– Никто. Не кричи, а то придут, – голос был сиплый, но принадлежал явно девочке.

– Что ты тут делаешь?

– Прячусь.

– От кого?

– От тетки. От всех.

– Нашла, где прятаться. А Путевого обходчика не боишься? Или Мамочки?

– Мамочки своей я не помню. А обходчика боюсь, но тетки – больше.

– Ладно, – сказала Ника, – тогда прячься дальше, а я пойду.

– А ты кто?

– Я – Ника.

– А ты не принесешь мне потом грибов? А то я уже давно не ела ничего, – жалобно сказала девочка.

– Слизняков вон собирай. Или мох, – посоветовала добрая Ника.

– Так нет здесь мха-то. И слизняков не видно. Нашла самую малость, но давно. А у меня уж прям живот сводит.

– Пошли со мной. Я попрошу, чтоб тебя на станции покормили.

– Не могу. Если тетка увидит, она меня убьет.

– Что ж она такая злая, тетка твоя? Ты себя плохо вела?

– Она не моя тетка. Она меня подобрала и накормила, а теперь продать хочет.

– Не сделает она с тобой ничего, – уверенно сказала Ника. – У меня тут знакомые есть, пусть только сунется.

– Ну ладно тогда, – согласилась девочка не очень уверенно. Понятно было, что она боится, и если бы не голод, предпочла бы остаться в туннеле. А Ника, хоть себе бы в том ни за что не созналась, сразу приободрилась оттого, что теперь – не одна. Страх, который наваливался исподволь, отнимая последние силы, отступил – до поры до времени.

Когда они подошли к блокпосту, оказалось, что найденыш – тощенькая девчонка со сбившимися в колтуны светлыми волосами, в лохмотьях – таких заношенных, что даже ко всему привычная Ника подняла брови в изумлении. Все лицо девчушки было в полузаживших шрамах.

– На коже что? Заразная?

– Не, – испуганно замотала головой маленькая беглянка, – тут один было ко мне полез… а я его… а он меня.

– Отбивалась, в общем, – кивнула Ника.

На подходах к станции на путях лежали мешки с песком, образуя баррикаду, а за ними, на табуретах, сидели братки в кожанках и трениках и дулись, по обыкновению, в карты. Патрульные не ожидали с этой стороны серьезной опасности и задачу свою видели главным образом в том, чтобы исправно брать пошлину со всех входящих. Ника присмотрелась – вроде эти ребята не были ей знакомы. «Новенькие, что ли?»

– Стой, кто идет? – вяло окликнул один.

– Слышь, Лёху позови, – попросила Ника. Парень заржал:

– Какого тебе Лёху? Вот этого? А может, и я на что сгожусь?

– Да брось ты, Сиплый, это бродяжки. А ну, пошли вон, – замахнулся другой.

– Лёху Фейсконтроля позвал быстро, – голос Ники звякнул металлом. Девчонка испуганно посмотрела на спутницу.

– А-а, ну так бы сразу и сказала, – сбавил тон шутник. – Лёха, – крикнул он куда-то в сторону, – тут тебя красотка какая-то спрашивает.

Лёха материализовался моментально. Словно караулил где-то рядом. В неизменной косухе и растянутых спортивных штанах, светлые сальные пряди на плечах, лицо одутловатое – видно, перебрал вчера. Но взгляд цепкий, колючий. Увидев Нику, покачал головой, глядя на ее грязные, слипшиеся волосы, запавшие глаза.

– Эк тебя, однако, – и патрульному: – Пропусти.

Тот без долгих уговоров посторонился, и Ника, таща за руку бродяжку, поднялась на станцию, пошатываясь от слабости.

– Это кто с тобой? – спросил Лёха.

– Знакомая одна.

Он покачал головой.

– Ну, смотри, чтоб эта знакомая не стянула чего ненароком. Ты ей объясни: мы, где живем, не воруем. – И он захихикал, довольный собственной шуткой.

Ника стояла, пошатываясь. На нее косились, но ей было плевать. Опять, в который раз, она смогла выбраться из передряги. Она победила. Но сколько таких испытаний будет еще?

Девчонка рядом вся тряслась и пыталась вырвать у нее свою тощую, грязную ручонку.

– Не дрейфь, – сказала Ника, – теперь все будет хорошо.

В просторном станционном зале, освещенном несколькими обычными лампочками, рядами стояли разномастные палатки, а вдоль рельсов расположились лотки, на которых торговали всякой всячиной. Сразу из нескольких палаток доносилась музыка, перекрывая гвалт обитателей и гостей станции. Полуголые девки зазывали прохожих. Девчонка-найденыш пугливо жалась к Нике, кажется, опасаясь, что ее впустили только по недоразумению и сейчас выкинут обратно в темноту.

Первым делом заглянув к себе в палатку и взяв чистые вещи, Ника отправилась в душевую – и девочку с собою потащила. В комнатке, покрытой старым кафелем, чуть теплая вода нехотя лилась из ржавой душевой лейки, но Ника блаженствовала. Оборванка же, наоборот, скривилась:

– И на фига это надо? Через день опять грязная буду.

Но Ника заставила-таки ее помыться, пригрозив, что иначе не накормит. Девчушка была тощая – все ребра пересчитать можно. Ника выдала ей свою старую рубаху – та вполне сошла бродяжке за платье. Лохмотья девчонки пришлось выкинуть – наверняка на них полным-полно было вшей. Сама девушка натянула любимые мешковатые штаны и рубаху необъятного размера – ей нравилось одеваться так, чтобы вещи висели на ней свободно: по крайней мере, никто не спутал бы со шлюхой, которых тут хватало. На ноги Ника нацепила пластиковые тапки. Покосилась на босые ноги девчонки, но промолчала: хватит с мало́й пока и рубахи. И потащила бродяжку в столовую. Под тентом, где стояли поцарапанные пластиковые стулья и столы, полуголый мужик жарил на мангале мясо непонятного происхождения. В другое время Ника сочла бы запах вполне приятным, но сейчас ее снова замутило. А у девчонки глаза сделались одурелые. Ника, поторговавшись, взяла ей грибную похлебку – продавец уверял, что на крысином бульоне. Себе взяла травяной чай, хоть и дорого – семь пулек пришлось отдать, как и за суп. Девчонка с наслаждением прихлебывала грибное варево, у нее даже пот на лбу выступил – так отвыкла, видимо, от нормальной еды. Ника мелкими глотками пила свой чай, чувствуя, как отогревается, как отпускает нервная дрожь.

Скандал разразился, когда они вышли из столовой. Средних лет сухопарая тетка в заношенной юбке с люрексом и вылинявшей кофте в цветочек схватила бродяжку за руку.

– Так вот ты где, такая-сякая. А ну, поди сюда. Я тебе покажу, как убегать.

– Не трожь ее, – буркнула Ника.

– А ты кто такая? – Тетка подбоченилась. – А ну, не лезь в чужие дела, шалава.

«Вот это она зря», – мстительно подумала Ника, краем глаза заметив, как собирается привлеченная скандалом толпа, как протискивается к ним Лёха Фейсконтроль. Оборванка вцепилась в Никину руку:

– Не отдавай меня.

– Не бойся. – Ника прижала маленькую бродяжку к себе, хотя тетка снова дернула девочку за плечо.

– Что же это делается, люди добрые, – заголосила тетка, хотя обступившие ее стриженые братки лишь ехидно ухмылялись, – родную племяшку отобрать хотят. Это ж сестры моей девчонка, Женькой звать.

– Врет она, – крикнула оборвашка, – никто она мне.

Высокая темноволосая проститутка с тряпичным цветком в волосах, красной кофте и пестрой юбке, до тех пор наблюдавшая сцену молча, шагнула вперед.

– Так это ты, тетенька, племяшку свою вчера Ржавому торговала? – спросила она.

Лёха переводил взгляд с одной на другую.

– Не врешь, Кармен? – сипло спросил он.

– Да чтоб мне сдохнуть, – уверила та.

– Успеешь, какие твои годы, – ухмыльнулся Лёха. Потом шагнул к тетке и уставился на нее не мигая. Несколько мгновений молчал. Под его взглядом та моментально скукожилась, в глазах ее мелькнул страх.

– Иди-ка ты отсюда, тетенька, подобру-поздорову от греха подальше, пока чего не вышло, – процедил Лёха наконец нарочито ласково, но так, что у окружающих по спинам холодок пробежал. – Не нравишься ты мне что-то. А у меня глаз наметанный, ни разу не подводил. Давай, ноги-то переставляй поживей, а то огорчу я тебя до невозможности.

У тетки слов не нашлось, она только икнула. И, пятясь, вывернулась из толпы. Ника улыбнулась защитнику, он подмигнул в ответ. Лёха питал слабость, иной раз даже бескорыстную, к симпатичным и бойким девушкам, кто бы они ни были, и к Нике в том числе. К ней он относился даже с долей уважения, потому что она торговала не собой. А кидать лохов, по его понятиям, было не западло. К тому же Ника постоянно баловала его всякими мелкими подарками. А еще Лёха, железной рукой наводивший порядок в местных борделях, терпеть не мог, когда пытались торговать детьми.

Ника потащила девочку в палатку, которую снимала у Верки, все еще красивой темноволосой женщины лет за тридцать, державшей здесь пару торговых точек. Говорили, что Верка прежде была обычной проституткой – пока был на нее спрос, а потом перешла на торговлю всякими бабскими мелочами: шпильками, помадой и прочей ерундой. Ну, и девчонок клиентам поставляла – как без этого?

В палатке Ника первым делом устроилась на потертой подушке, на которой вышита была злобная морда с красными глазами – наверное, древний демон. Это была подушка матери – одна из немногих вещей, что остались у Ники на память о прошлом. Ника больше любила отца. Но и с ним пришлось проститься. Возможно, он был еще жив, но шансов увидеться у них почти не было, это она понимала. Его оттуда, где он теперь находился, не вернуть было. Разве что попасть туда самой. И то не факт, что она его там нашла бы.

Девчонка-найденыш быстро свернулась в клубок прямо на полу, покрытом вытертой тряпкой, и уснула – видно, ее сморило после еды. «Интересно, когда она последний раз ела досыта? Судя по всему, очень давно». Ника улеглась удобней и тоже вскоре задремала.

Когда она проснулась, девчонка сидела, обхватив свои острые коленки руками.

– Жрать охота, – пробормотала она, заметив, что Ника открыла глаза.

– Опять? – удивилась девушка. – Ладно, сейчас сходим. Так тебя, значит, Женькой зовут?

– Нет. Не знаю. Раньше Кулемой звали.

– Кто звал?

– Челноки. Я с ними ходила.

– А теперь они где?

– Не знаю. Делись куда-то. В туннеле был дым, я испугалась. Потом, когда дыма не стало, я их не нашла. А потом ко мне эта тетка прицепилась.

Ника хмыкнула.

– Про тетку забудь. И про погоняло свое – тоже. Кулема – это не имя. Что дальше делать собираешься?

Девочка с удивлением уставилась на спасительницу – кажется, бродяжка об этом не задумывалась.

– Не знаю.

– Можешь пока остаться тут, – сказала Ника, – но долго тебя кормить я не смогу. Я через пару дней уйду по своим делам.

Прошлое ее дело закончилось неудачно, поэтому нужно было срочно что-то придумать, чтобы подзаработать.

– А мне куда? – спросила оборвашка.

– Не знаю, – пожала плечами Ника. – Ты ж раньше где-то жила? Мамочки ты не помнишь, это я поняла. А другие родственники у тебя были?

Девчонка покачала головой.

– Не знаю. Не помню.

– Ну, это не мое дело, – устало сказала Ника. – Я не собиралась тебя себе на шею сажать.