Текст книги "Предлунные"

– Знаю, – кивнул Финнен, поскольку именно этого она явно от него ждала, и подумал, что был прав с самого начала, с самой первой их встречи. Каира действительно черпала все свои познания о мире из книг, ибо только там была столь сильна связь между снами и памятью.

– Зато теперь мне снится другое, – она посмотрела на Финнена, на этот раз гордо выпрямившись, и лицо ее прояснилось. – Прошлое, умирающие там люди. Кошмары, дурные сны – но по-своему и добрые, ибо это означает, что я помню, понимаешь? Что я все еще помню. Мне снится красное, боль и насилие, а когда я просыпаюсь, мне чуть лучше, словно мне вырезали некую язву.

Финнен хотел что-то сказать, но промолчал.

Каира одарила его улыбкой, от которой ее симпатичное лицо на мгновение стало до боли прекрасным.

– Иди и не беспокойся за меня. Я все помню и справлюсь.

7

Саримель все больше худела и слабела. Каждый день, когда она приходила в спальню Даниэля, чтобы принести ему завтрак, он замечал на ее лице новые признаки увядания. Волосы поседели, кожа покрылась сетью все более глубоких морщин. Время от времени она хрипло кашляла, пачкая кровью и без того уже грязные платки. Даже носить поднос ей было нелегко – она то и дело останавливалась, тяжело дыша. Она перестала кормить Даниэля яблоками, и теперь единственной его едой стал тот якобы куриный бульон, вкус которого, кстати, становился все отвратительнее. А от Саримель с каждым днем все больше воняло. От Даниэля, впрочем, тоже, поскольку о воде для мытья он мог лишь мечтать.

Несмотря на это, его повергала в ужас мысль, что вскоре он может лишиться женщины, которая о нем заботилась. Что с ним будет, когда ее не станет? Он уже мог встать с постели и даже пройти несколько шагов – вернее, пропрыгать, ибо его изуродованная левая нога никуда не годилась, став теперь короче, с большим распухшим коленом и смешно вывернутой внутрь ступней. Когда Даниэль впервые ее увидел, то пришел в ярость. На Новых Землях до подобного попросту бы не дошло – тамошние врачи наверняка нужным образом собрали бы его кости, и теперь он мог бы ходить. А тут он мог только прыгать, будто чокнутый кузнечик, беспомощный среди чужих ему людей, словно ребенок. К тому же он не знал местного языка, не мог защититься и понятия не имел, где взять еду. Он все еще нуждался в помощи, и именно потому старался быть любезным с Саримель, несмотря на все свое к ней отвращение. Даниэль рассчитывал, что женщина перед смертью попросит кого-нибудь, чтобы тот еще на какое-то время занялся ее подопечным. Ведь наверняка же у нее остались какие-то друзья, кроме любовника с ржавым мечом, который перестал к ней приходить? Так что Даниэль улыбался, когда она приносила бульон, и старался не морщиться, хотя вкус супа оставлял желать лучшего. Он также благодарил ее за каждую услугу, даже за то, что она поправляла ему подушку. Словно «спасибо» входило в число полутора десятков тех, которые он знал.

Взамен он получил ботинки.

Саримель принесла их однажды утром и поставила возле кровати. Он сразу понял, что они сшиты специально для него – подошва левого была толще, чтобы уравнять длину искалеченной ноги.

Теперь он мог ходить, правда, постоянно спотыкаясь, так как с негнущимся коленом ничего поделать было нельзя, но, несомненно, то был намного более удобный способ передвижения, чем прыжки. Ему стало интересно, как долго выдержат ботинки – Саримель каким-то чудом раздобыла прочную кожу, но в этом мире ничто не оставалось прочным надолго.

Обойдя комнату, он остановился, тяжело дыша. В ноге снова отозвалась боль. Даниэль знал, что пройдет немало времени, прежде чем восстановятся его силы. Он также знал, что никогда больше не сможет нормально ходить – если только не вернется на Новые Земли, где ему сломают кости и сложат их заново.

Закрыв глаза, он проглотил охватившую его злость и повернулся к Саримель, желая ее поблагодарить, но та только что скрылась за дверью. Он последовал за ней, все еще ощущая нечто среднее между благодарностью и злостью, но в первую очередь – любопытство, поскольку ему никогда прежде не доводилось покидать комнату.

Она сидела, скорчившись у очага – если очагом можно было назвать ажурный металлический шар, подвешенный на замысловато выгнутой стойке. В шаре догорали угли, жара которых хватало, чтобы осветить изможденное лицо женщины. Когда вошел Панталекис, с ней как раз случился приступ кашля. Она давилась, сплевывая кровь в разложенный на коленях платок, и плечи ее судорожно вздрагивали.

Поспешно отвернувшись, Даниэль окинул взглядом остальную часть узкого полутемного помещения. Стены столь почернели от жирной грязи, что Панталекис не мог опознать их первоначальный цвет, а сквозь запыленные окна с трудом пробивалось солнце. Одно из окон было заделано плохо подогнанной доской, постукивавшей от порывов холодного ветра.

За спиной Саримель тянулась то ли крышка стола, то ли поверхность плиты – в полумраке трудно было понять. На ней стояли кастрюли и еще какая-то кухонная утварь, но на нее Панталекис не обращал внимания. В помещении стоял запах влаги и гниющего мяса, который невозможно было спутать ни с чем другим.

Саримель наконец перестала кашлять и показала на стоящую на плите кастрюлю. «Если хочешь есть – угощайся», – словно говорил ее жест. Затем ткнула пальцем в сторону двери.

Даниэль стиснул зубы. Теперь ему стало ясно, что ботинки были не только подарком, но и чем-то вроде намека. Женщина таким образом давала понять, что пора действовать самостоятельно.

– Ты не можешь меня просто так взять и вышвырнуть, – сказал он, с трудом сдерживая злость. – Я слишком слаб, мне нужно еще несколько дней, самое большее неделю. Когда наберусь сил – сам уйду. Слышишь, что я тебе говорю? Понимаешь хоть слово? Я сам уйду, я вовсе не хочу, чтобы ты постоянно со мной нянчилась, но мне нужно еще несколько дней!

Женщина непонимающе смотрела на него.

Панталекис сжал кулаки и снова их разжал, а потом вздохнул, пытаясь успокоиться. Не помогло.

– Тебе от меня так просто не избавиться, грязная корова, – прошипел он. – Если ты меня сейчас вышвырнешь, это будет равносильно тому, что ты меня убьешь. Слышишь?! Ты будешь повинна в моей смерти – ты этого хочешь?

Саримель не отвечала. Она выглядела очень старой, больной и истощенной, а во взгляде ее застыла немая покорность судьбе.

Даниэль дрожал от ярости и страха. «Она в самом деле хочет от меня избавиться, – билась в голове мысль. – Что мне теперь делать?» Ослабевшие мышцы левой ноги болели все сильнее, и ему пришлось схватиться за стену, чтобы не потерять равновесие.

– Ладно, – наконец сказал он. – Пойду, пожалуй. Но ты об этом пожалеешь.

Цепляясь за стены, он двинулся к выходу, который нашел не сразу – все-таки это жилище было ему незнакомо. Потом ему пришлось еще несколько минут повозиться с тяжелой зарешеченной дверью, пока та с мрачным скрежетом не открылась. Даниэль вышел на лестничную клетку, перегнулся через перила и в отчаянии застонал – ниже серпантином извивалась лестница. Сколько тут может быть этажей? Двадцать, тридцать? И никакого лифта – даже если нечто подобное тут и знают, то механизм давно уже заржавел. Он знал, что Саримель живет высоко – все-таки он видел из ее окна немалую часть города – но не думал, что настолько.

За его спиной послышался жуткий влажный кашель, как будто женщина пыталась выхаркать собственные легкие. Стиснув зубы, он начал спускаться, потея, шатаясь и иногда стеная от боли. И все это время он ждал, что Саримель осознает свою ошибку, догонит его и отведет обратно в квартиру.

Но она не догнала Даниэля, а сам он вскоре понял, что вернуться не сумеет – скорее он лишился бы чувств, чем поднялся наверх. Спускаться было легче, и он спускался, то всхлипывая, то проклиная бывшую опекуншу. От стен отражалось эхо от грохота металла под ногами. Дважды ему пришлось сесть и отдохнуть, трижды он едва не упал, скатившись по ступеням. В итоге до низу добрался основательно напуганный и со следами от слез на щеках.

Первое, что он увидел, выйдя из здания – пришпиленный к плитам площади скелет. Холодный ветер трепал порванный плащ и остатки седых волос. Слегка попятившись, Даниэль только теперь заметил еще одного человека, на этот раз вполне живого. Тот стоял на противоположной стороне площади и выглядел молодым и здоровым – даже чересчур молодым и здоровым для этих мест. Обрамлявшие продолговатое симпатичное лицо светло-каштановые волосы доходили до плеч, а просторная куртка сильно отличалась от лохмотьев, которые носила Саримель.

Даниэль не стал долго раздумывать.

– Помоги мне, пожалуйста, – заикаясь, пробормотал он, подходя к незнакомцу. По крайней мере, он надеялся, что говорит именно это – слишком мало слов он знал на странном языке чужаков. – Пожалуйста, помоги. Я болен.

Парень в замешательстве посмотрел на него, и на его лице отразилось чувство вины. А потом, внезапно перепугавшись, как будто у Даниэля выросли рога, он повернулся и убежал.

Панталекис обернулся. Через площадь, явно в их сторону, направлялась Саримель. Он улыбнулся, готовый принять ее извинения.

8

– Идем, покажу тебе, как отсюда выбраться, – сказала чернокожая женщина, смерти которой ждал Финнен. Она обращалась к мужчине, который только что со странным акцентом попросил его о помощи, и который, похоже, был родом сверху, из нормального мира. Во всяком случае, он не выглядел ни постаревшим, ни больным, как эти несчастные из прошлого.

Спрятавшись в подворотне, Финнен смотрел им вслед. Мужчина хромал и явно с трудом соображал, женщина была уже очень слаба, но полна решимости. Он пошел за ними, держась на безопасном отдалении. Нужно было следить за женщиной, но у него не было ни малейшего желания встречаться с ней лицом к лицу. Ему не хотелось ни разговаривать с ней, ни знать, как ее зовут, а больше всего не хотелось, чтобы она спросила, зачем он торчит у ее дома. Он боялся, что в панике скажет что-нибудь вроде: «Жду, когда ты умрешь». Что несомненно было правдой, но Финнен надолго пожалел бы о подобном ответе.

Во всей этой истории чувствовалось нечто мрачное и недоброе. Нечто, связанное с ожиданием смерти темнокожей женщины, но также и с тем, что Финнен помогал людям, которых почти не знал. Особенно он не доверял Нираджу, который, по сути, мог быть на стороне не сестры, а отца. Возможно также – Финнен рассматривал и такую теорию – что все сказанное Каирой было ложью, а сам он стал игрушкой в руках скучающих и пресыщенных брата и сестры. Он почти не сомневался, что Каира – не просто наивная девушка, какой иногда казалась, а своеобразные отношения, связывавшие ее с братом, он пока что никак не мог разгадать.

Тем не менее, он ни разу всерьез не задумывался о том, чтобы отказаться от всей затеи. Порой его это беспокоило, и порой он казался себе летящим в пламя мотыльком, о которых читал в книгах. Он вспомнил, как когда-то пошел в театр на унылую драму некоего молодого режиссера – одного из тех, что редко моются, еще реже бреются, а счастливый конец считают пощечиной публике. Он хотел уйти на середине, но не смог – настолько оказался загипнотизирован. Ему нужно было знать, как закончится та история. И теперь он чувствовал себя примерно так же. А осознание, что на этот раз он сам – один из актеров, лишь добавляло пугающей пикантности.

Финнен шел за темнокожей женщиной и ее хромым спутником, уже догадываясь, куда они направляются.

В Архив.

Женщина что-то говорила – до Финнена долетали обрывки фраз.

– Мы отверженные, – объясняла она. – Мы гибнем от испорченной еды, от холода, от болезней, которые наверху вовсе не смертельны, от несчастных случаев и огня. Здесь самая мелкая царапина может убить, так как раны не заживают, только гниют. Мы обречены на смерть. Сперва все почти нормально, а потом… потом все начинает все быстрее катиться под уклон. Происходят несчастные случаи – чем мир старше, тем более они странные и замысловатые. Когда-то, в другом отвергнутом мире, моя мать погибла от удушья, когда ветер принес чью-то шаль. Один конец обмотался вокруг ее шеи, а другой застрял в механизме движущейся лестницы, который включился именно на эти несколько роковых секунд. Вероятность подобного стечения обстоятельств в мире наверху почти нулевая, но здесь… она уже достаточно велика. А в опустевших мирах еще ниже такое происходит столь часто, что хватит туда просто спуститься, чтобы погибнуть в течение… первых нескольких минут. Нас убивает энтропия, по…нимаешь? Э… энтропия и… стати… стика.

Она закашлялась, брызнув кровью на лестницу, перила и собственные дырявые ботинки. Потом согнулась, странно полуприсев, и у Финнена замерло сердце. «Все, – с волнением и страхом подумал он. – Сейчас она упадет и умрет».

Но женщина двинулась дальше. Финнен понятия не имел, каким чудом она еще находит в себе силы. Она шаталась, хваталась за перила, но шла вперед. А сопровождавшему ее мужчине, на вид намного более сильному, даже в голову не пришло ее поддержать.

Когда они вошли в Архив, Финнен осторожно шагнул следом, подумав, что даже если его заметят, это, собственно, уже не имеет значения.

Один из временных лифтов был разрушен, и хромой мужчина попятился при его виде. Женщина взяла его за руку и повела к другому. Она все еще что-то объясняла слабеющим голосом, а он молча слушал, время от времени раздраженно тряся головой.

Что с ним такое? Он что, потерял память, и теперь ему нужно все объяснять, словно маленькому ребенку? Даже как работают лифты? Как тогда он оказался в прошлом? Ведь он наверняка сверху, он не может быть одним из отверженных – иначе искалеченная нога давно бы его убила.

И тут до Финнена дошло. Даже не просто дошло – по-настоящему осенило. Лицо без следа морщин, своеобразный акцент, наконец снимок, на котором тот убегал от Магрита – летящий на Крыльях и окруженный отражающим полем фотограф наверняка внушал своим видом дьявольский ужас.

Хромой мужчина явился со звезд и каким-то чудом, вместо того чтобы сразу погибнуть в самом нижнем из миров, добрался до того, что выше. А временной лифт обрушился, потому что он с ходу проскочил слишком много отвергнутых реальностей, причем явно сам понятия не имел, как это ему удалось. Все это казалось… пугающим, почти невероятным, и тем не менее несомненно было правдой.

Финнен в одно мгновение позабыл обо всех проблемах Каиры.

Хромой вошел в лифт, а его спутница отступила назад. Губы ее сложились в слова: «Иди, я не могу».

И мужчина исчез.

Финнен бросился вперед, оттолкнув женщину, которая в данный момент значила для него не больше, чем преграждающая путь мебель. На внутренних стенах лифта все еще высвечивались параметры мира, в который перешел чужак.

Ему хотелось отправиться следом. Искушение было слишком велико. Все прочее, включая Каиру, перестало его интересовать.

– Финнен? – Он остановился, но не обернулся, сделав вид, будто попросту не слышит. – Куда собрался?

Только теперь он медленно оглянулся, борясь с силой, увлекавшей его вперед. Из противоположного лифта вышел Нирадж. Финнен поколебался, в одно мгновение вспомнив о Каире и их совместном плане. Поискав взглядом темнокожую женщину, он обнаружил, что та лежит на полу, но еще дышит.

– Что случилось? – спросил Нирадж. – У тебя странное выражение лица.

– Нет, ничего, – Финнен попытался изобразить невинность. Гордость от того, что он настолько умеет владеть собой, вернула ему утраченное душевное равновесие. «Я найду этого человека, – подумал он. – Как только все закончится, я его разыщу. Вряд ли это будет особо сложно – слишком уж он бросается в глаза». – Я шел за ней, – он показал на женщину, – а она вдруг упала. Не знаю, что делать.

Нирадж присел рядом.

– Она без сознания, – сказал он.

– Думаешь… думаешь, она умирает? – спросил Финнен, прекрасно понимая, насколько беспомощно это звучит.

– Она умирает с тех пор, как осталась позади, – Нирадж поморщился и встал.

Женщина открыла глаза, пытаясь сосредоточить взгляд на лице Финнена. Она пошевелила губами, и парень откинул с ее лба седые волосы.

– Надо дать ей воды…

– Мне казалось, что мы как раз ждем ее смерти? – фыркнул Нирадж. – Ты в самом деле хочешь продлить ее мучения?

Присев, Финнен мягко взял ее ужасающе худую руку, думая, что женщина могла погибнуть значительно раньше и значительно более худшим образом. Хотя, с другой стороны, то, что он видел сейчас, трудно было назвать везением.

– Все будет хорошо, – слова прозвучали совершенно по-идиотски, и, вероятно, Нирадж за его спиной снова презрительно поморщился. Однако в данный момент его это нисколько не волновало.

Она была так слаба, что не могла ни встать, ни даже говорить. И тем не менее Финнен знал, что до ее смерти могут пройти часы.

Впрочем, это выглядело вполне вероятным. Финнен учитывал вариант, при котором им придется помочь ей умереть. Сперва эта мысль пугала его и внушала отвращение, он стыдился ее и пытался выбросить из головы. Потом постепенно с ней освоился, объясняя себе, что если им и придется так поступить, то лишь из милосердия, желая избавить женщину от страданий. Он был уверен, что подобную возможность рассматривал и Нирадж. Даже мягкосердечная Каира, с такой страстью заявлявшая, что никогда никому не причинит вреда, наверняка тоже об этом думала.

Он нервно сглотнул.

– Думаю, мы должны ей помочь, – прошептал он.

– В смысле – добить ее? – послышалось за его спиной.

Финнен кивнул.

– Сделаешь? – он струсил и не решился обернуться, посмотрев в лицо Нираджу. – Не знаю, сумею ли я.

Брат Каиры молчал. А потом, к удивлению Финнена, отказался.

Сперва он подумал, что ослышался, а затем – что ошибся насчет Нираджа. Возможно, его агрессивная, полная презрения манера поведения была во многом лишь позой. Может, он умел ранить, но не убивать.

Поверить в это, однако, было тяжело.

Наклонившись, Нирадж похлопал его по плечу. Он старался выглядеть расслабленно, но Финнен без труда заметил, что на самом деле нервы его натянуты словно канат, по которому идет акробат.

– Не беспокойся, – сказал он. – Я пойду за сестрой, а когда мы вернемся, этой женщины наверняка уже не будет в живых.

9

Каира стерла сообщение из памяти механической птицы и снова выпустила ее в город. Послание было очень коротким: «Пора».

Встав перед зеркалом, девушка заколола волосы, затем надела простое, удобное и вместе с тем теплое платье, в котором хорошо бы себя чувствовала среди холода, пыли и грязи. В уши она вставила серьги – Финнен подчеркивал, что нужно взять с собой какую-нибудь характерную бижутерию, по которой можно будет опознать тело. Все вещи были подготовлены уже несколько дней назад, а каждое движение, которое она сейчас совершала, она много раз представляла себе, ворочаясь без сна в постели.

В зеркале отражалось ее удивительно спокойное лицо. Мучительное чувство тревоги прошло, словно кто-то повернул выключатель, и Каира с трудом заставляла себя делать все медленно и тщательно. Ей казалось, что если она хоть на миг отвлечется, то взмоет от счастья в небо, будто наполненный гелием шар. То была не обычная радость, лишь опьянение адреналином, нечто вроде отчаянной эйфории тех, кто знает, что пути назад больше нет, и ставит все на одну карту.

Ей хотелось смеяться, петь и танцевать. Она знала, что это плохо, что ей следует испытывать страх, поскольку тогда она будет осторожнее, и страх этот даже где-то в ней сидел, загнанный глубоко на дно.

«Я боюсь, – подумала она, хихикая своему отражению. – Боюсь, боюсь».

Все это казалось ей чертовски забавным.

Теперь пояс от платья и ботинки. Проверить, что в карманах есть все, что нужно. Медленно и спокойно.

Она подумала об Эше Герлине. Где бы он ни находился, если вообще был жив, сейчас он мог бы ею гордиться. По крайней мере, она на это надеялась.

Выйдя из комнаты, она несколько минут бродила по дому в поисках Зеленой Семерки, пока наконец не нашла ее в столовой, где та чистила серебряные блюда. Ее, а вернее, его, поскольку общим телом нескольких слуг временно владел Красная Тройка.

– У меня дело к Семерке, – сказала Каира. Перехватив управление механическим телом, та низко поклонилась. – Возьмешь большую корзину и пойдешь со мной на Рынок. Потом скажу тебе, что делать дальше.

Неподвижное серебристое лицо было полностью лишено какого-либо выражения.

– Могу я спросить, зачем?

– Можешь, но я все равно не отвечу. – Каира раздраженно топнула ногой и едва не расхохоталась. Она вела себя словно капризная единственная дочь. – Иди за корзиной, я подожду у входа.

– Вам не следует одной выходить из дома, госпожа.

– Так я же пойду не одна, а с тобой. К тому же мне разрешил отец.

Все-таки она слегка нервничала, и в словах ее прозвучала неподдельная фальшь. Теперь Зеленая Семерка пойдет за плетеной корзиной на кухню, где расскажет всем слугам, что Каира куда-то собралась, и, вероятно, без разрешения хозяина дома.

10

Нирадж стоял снаружи под моросящим дождем, глядя, как сестра вместе с несущей гигантскую корзину служанкой скрывается за углом. Он подождал несколько минут, от нечего делать разглядывая круживших на фоне серого неба птиц, затем перевел взгляд на бегавших по лестнице механоидов и крутившихся то тут, то там детей, которые скорее всего ждали, когда сверху спустится сцена поднебесного театра. У одного из мальчиков были до половины бедер отрезаны ноги, и он передвигался на коротких ходулях, одновременно опираясь на привязанные к рукам костыли, из-за чего напоминал паука-переростка. Остальные явно считали его главарем, и, похоже, справедливо – мальчишка действительно производил впечатление наиболее сообразительного из всей компании. Нирадж подумал, что вряд ли пройдет много времени, прежде чем маленький калека заработает себе на приличные протезы, может, даже из серебра.

Ниже на лестнице четверорукий артист одной парой рук жонглировал, а второй рисовал портреты, время от времени прохожие вознаграждали его случайными аплодисментами. Дальше двое продавцов расхваливали горячий чай и жареные орехи в меду. Младший также рекламировал кружки-термосы собственного изобретения, а старший – собственные стихи. Нирадж когда-то читал некоторые – они были просто ужасны.

Ладно, пора.

Он вошел в дом.

Первый встреченный им слуга ничего о Каире не знал. Второй тоже. Лишь третий сказал то, что Нирадж хотел услышать.

Естественно, ему было прекрасно известно, где его сестра, но требовалось, чтобы их мистификация выглядела как можно достовернее. Что, если Брин Исса начнет расспрашивать слуг о событиях этого утра?

Соответственно, Нирадж задал вопрос, ответ на который знал, и именно этот ответ получил. Изображать удивление он не собирался. Все знали его как человека, которого ничто не в состоянии вывести из равновесия, и теперь это пригодилось.

Подойдя к окну, он подозвал механическую птицу и отправил с ее помощью сообщение для Брина Иссы, который, как обычно в это время дня, был у эксперта Омари.

Сообщение состояло из двух фраз:

«Каира взяла служанку и пошла на Рынок. Я иду за ней».

11

Финнен остался один с умирающей женщиной. Стоя рядом с ней на коленях и держа ее за руку, он изо всех сил пытался убедить себя, что помогает ей. Сквозь окна с поднятыми шторами в Архив попадало достаточно света, чтобы разглядеть ее черты, хотя он предпочел бы их не видеть, с радостью отвернувшись от изможденного, но странно спокойного лица. Однако это стало бы проявлением трусости, и он заставлял себя смотреть на женщину, решив, что раз уж намерен воспользоваться ее смертью, то должен в полной мере испытать чувство вины.

Он мимоходом подумал, не будет ли жалеть Дими, что не оказался на его месте. Они следили за домом женщины по очереди, и теоретически сейчас рядом с ней мог стоять на коленях полный энтузиазма рыжий парень. Интересно, продолжал бы он и тогда считать все это увлекательным приключением?

Умирающая открыла глаза, казавшиеся удивительно молодыми на сморщенном лице.

– Это был потомок Предлунных, – отчетливо проговорила она, и Финнену в первое мгновение показалось, что у него галлюцинации – столь чистый голос не мог принадлежать той, кто осталась в прошлом.

– Что?

– Мужчина, который был со мной. Он потомок Предлунных, которые ушли много лет назад.

– Откуда вы знаете?

– Он… не говорит… – дыхание ее стало прерывистым, – ни на одном из… наших языков. Я знаю, потому что была… потому что я лингвист. И его раны заживают… нор… мально.

Финнен закусил губу. Возможно, этим объяснялось, каким чудом мужчина не погиб в самом нижнем из отвергнутых миров, но сумел перебраться в тот, что выше.

– Я найду его и позабочусь о нем, – пообещал он, поскольку считал, что именно этого хочет умирающая. В конце концов, последние мгновения своей жизни она посвятила тому, чтобы проводить хромого к лифту.

Женщина тряхнула головой с таким видом, будто хотела рассмеяться, но вместо этого закашлялась. Финнен поднял ее и повернул на бок, чтобы она не подавилась кровью. Кашляла она долго.

Он вытер ей рот, но в углублениях на потрескавшихся губах все равно остались темно-красные следы.

– Простите, – беспомощно проговорил он, и ему показалось, что сейчас он расплачется. – Простите…

Во взгляде женщины, угасавшем с каждой секундой, мелькнуло удивление. Она изо всех сил пыталась понять, за что, собственно, просит у нее прощения парень, который оказался настолько любезен, что остался с ней, хотя вполне мог вернуться в свой мир.

Это окончательно добило Финнена, и он разрыдался так, как не бывало с ним с детства. На мгновение у него возникла безумная мысль, что женщину еще можно спасти – ее легкие были не в настолько плохом состоянии, чтобы их не удалось вылечить. Она была слишком слаба – вероятно, несколько дней не ела, а до этого питалась полусгнившей едой. Если обеспечить ей надлежащий уход…

Но для этого ей пришлось бы вернуться наверх, а это невозможно. В ее же мире тепло, лекарства и хорошая еда ничем бы не помогли, самое большее лишь отсрочили неизбежное.

Женщина закрыла глаза. На миг Финнену показалось, будто она умерла, и он успел даже устыдиться того облегчения, которое ощутил. Но нет – она все еще была жива, хотя и выглядела спящей или бесчувственной.

Именно тогда начал разваливаться весь их план.

Сперва из временного лифта вышел Дими. Он нес чехол, в котором лежало нечто со знакомыми Финнену очертаниями. Финнен выругался про себя – он совсем забыл, что в это время Дими должен был его сменить.

– Я одолжил у Магрита Крылья, – радостно улыбнулся рыжий. – Теперь легче будет наблюдать за той женщиной… – он заметил лежащее на полу тело, и улыбка его исчезла, словно ее ветром сдуло. – О… – проговорил он, замерев с раскрытым ртом. – О… – В другое время его вид мог показаться забавным, но сейчас выглядел лишь раздражающе и глупо. – Умерла?

Дими подошел ближе. На его лице сражались любопытство и страх.

– Она без сознания.

Дими присел рядом с Финненом. Он явно пребывал в замешательстве, будто в театральное представление вдруг ворвалась жестокая реальность, а он понятия не имел, что теперь делать.

Он откашлялся.

– Не знаю, чем тебе помочь. Я… извини… Вряд ли от меня будет толк… Если ты не против, пойду на крышу испытать Крылья. Раз уж я их одолжил… Ладно?

Финнен кивнул, сдерживая злость, что вынужден остаться и не может просто пойти полетать над умирающим городом.

12

Дими поставил Крылья возле одного из лунных дисков и утер лоб. После того, как ему пришлось карабкаться на одиннадцатый этаж, а оттуда на крышу, он весь вспотел и тяжело дышал. Он решил немного отдохнуть, прежде чем надеть Крылья. На самом деле он оттягивал этот момент, не решаясь признаться самому себе, что слегка боится.

Воздух был холоден и неподвижен, как перед грозой – даже кровавые отблески заходящего солнца застыли в тишине. Город выглядел вымершим, и Дими не сразу заметил несколько черных точек, перемещавшихся вдоль Соляной лестницы. С такой высоты люди казались крошечными, словно куколки.

Он снял куртку, затем рубашку. Его покрытые гусиной кожей худые руки напоминали ощипанные голубиные окорочка. Что случится, если он не сумеет взмыть в воздух? Или, еще хуже – если взмоет, а потом упадет?

Распаковав крылья, он погладил блестящие металлические перья. В каждом из них стояла маленькая солнечная батарея, энергия которой должна была содействовать силе его мышц. Вот только эту силу нужно сперва иметь. А Дими с детства был слабаком.

И все же искушение было чересчур велико. Парить над городом, ощущать на лице холодный ветер… Чего-то подобного он желал всю жизнь, был для этого создан. По крайней мере, так ему сейчас казалось.

Закрыв глаза, он замер в нерешительности.

Неведомо откуда прилетел порыв теплого ветра, вздымая пыль и развевая рыжие волосы. Перья Крыльев затрепетали, издавая тихий мелодичный звон.

Дими открыл глаза. По лестнице Крючьев плыла красно-рыжая река огня, жар засасывал кислород и гнул металлические трубы. Рушились крыши зданий, слышались далекие, словно процеженные сквозь вату крики людей, а в лицо Дими ударил очередной порыв ветра, горячий и тяжелый от царапающего горло дыма.

13

– Теперь в Архив, – решительно сказала Каира.

Семерка не протестовала; ее серебристое лицо все так же оставалось неподвижным и бесстрастным. И тем не менее, всей своей позой служанка выражала холодное неодобрение, что невообразимо раздражало Каиру.

Корзину, до краев заполненную едой, им приходилось нести вдвоем, и они спускались медленно, время от времени теряя на ступенях грушу или помидор. Каира ругалась, когда на кого-то налетала, или кто-то налетал на нее. На лестнице поблизости от центра полно было жонглеров, глотателей огня и мимов; крутились тут и поэты, готовые сочинить стихи на любую тему, а также аниматоры, забавлявшие прохожих проделками миниатюрных механоидов.

Каира уже в сотый раз задумывалась, поверит ли отец в ее смерть. И в очередной раз пришла к выводу – да, может поверить.

Она в самом деле вполне могла бы набрать свежей еды с Рынка, чтобы отвезти ее в прошлое и накормить голодающих – безответственный и опасный поступок, имевший все шансы завершиться именно такой глупой смертью, которую они собирались изобразить.

В Архиве она бросила сотруднику целый сурим.

– Никаких бланков, ничего подписывать я не буду.

Сотрудник попятился, а Каира удовлетворенно улыбнулась. Ей было важно, чтобы он ее запомнил.

Как только они дотащили корзину до первого с краю временного лифта, Каира отослала служанку, а затем присела и слегка наклонила корзину – иначе та просто не пролезла бы в узкий вход. По полу покатилось несколько яблок. Еще сильнее наклонив корзину, Каира впихнула ее внутрь и протолкнула ногой вглубь. Бросив на груду еды яблоки, она вошла в лифт, где для нее с трудом хватило места.