Текст книги "Сказочник"

Глава 4. Другая Териклес

… – Входи, брат Хофру, – насмешливо сказал жрец.

Дверь, ведущая в покои Говорящего с Царицей, бесшумно отворилась – и сразу в лицо повеяло сыростью, пылью, склепом. Хозяин покоев нащупал в потемках лампу, пощелкал огнивом. За пыльным стеклом затрепетал мутный огонек, заметались по стенам ломаные тени.

Хофру огляделся: здесь ничего и никогда не менялось. Разве что паутины чуть прибавилось, она висела под потолком седыми полотнищами и подрагивала на легком сквозняке.

Говорящий с грохотом подвинул к столу табурет, ткнул на него сухим и прямым пальцем.

– Садись.

И, не дожидаясь, пока Хофру исполнит приказание, приступил к повествованию.

– То, что ты видел в башне Могущества – не Царица. Разумеется, у тебя на языке вертится вопрос – но кто же тогда? А я тебе скажу вот что, брат Хофру. Когда мы добрались до этих земель, неся драгоценное золотое яйцо, ты еще не достиг должной степени посвящения, чтобы знать все тайны Царицы. Сколько тебе лет-то было?

Говорящий уставился на Хофру черными и злыми глазами, как будто хотел выпить ни много ни мало а всю душу. Пришлось ответить:

– Кажется, пятнадцать.

– Во-от, – Говорящий удовлетворенно потер ладони, – в пятнадцать лет ты еще был послушником, верно? Но, как бы там ни было, мы инициализировали Царицу без твоего участия, мой любопытный собрат. Все шло гладко, так, как это описывали предыдущие инициализаторы – мы совершили ритуал, собрали тысячу жизней для нашей драгоценной Териклес (вот, даже имя ее ни что иное, как зеркальное отражение Селкирет), произвели раскрытие яйца… Дальше, по правилам, мы отделили от сущности Царицы все иррациональное, все то, что могло помешать ей быть идеальной и бессмертной правительницей, оставив лишь чистый разум, рациональное зерно. Все иррациональное, согласно ритуалу, было переведено по ту сторону водораздела, и оставалось там до недавнего времени… Ровно до тех пор, пока одна из молодых высокородных дурочек не разбила одно из ритуальных зеркал!

Говорящий умолк, задумчиво глядя на огонек лампы. Хофру тоже молчал – после рассказа стали понятны – или почти понятны – мотивы убийства девушки. Он терпеливо ждал продолжения, и Говорящий не заставил себя ждать.

Мрачно взглянув на Хофру, жрец пробормотал:

– Я попытался закрыть образовавшийся разрыв жертвой, но это не помогло. Иррациональная сущность Териклес медленно просачивалась в наш мир, и я… не смог ничего изменить. Вернее, не успел. Тогда я принял решение: позволил сущности полностью материализоваться в башне Могущества, а затем при помощи ритуала заключения (о котором знают только два Говорящих-с-Царицей), запер ее там навеки.

Говорящий покачал головой. Его желтые пальцы побелели – так сильно он их стиснул.

– А вот теперь, Хофру, ты тоже об этом знаешь. И я пытаюсь понять, хорошо это или плохо. С одной стороны, ты можешь помочь мне следить за сущностью и удерживать ее в башне. С другой стороны… – тут в глазах Говорящего полыхнула такая ненависть, что Хофру невольно отшатнулся, – если тайна известна двоим, то это уже почти не тайна.

– Я буду хранить молчание, – спокойно отозвался жрец.

– Никто не хранит молчание лучше, чем мертвые, – тонкогубый рот жреца стал похож на след от пореза.

– Тогда нужно было прикончить меня еще в башне.

Говорящий причмокнул, словно оценив шутку, и откинулся на спинку шаткого стула.

– Слишком опасно, брат Хофру. Равновесие заключающего круга могло нарушиться, а я не должен допустить, чтобы сущность вырвалась за пределы башни Могущества.

– А что тогда?

– Сущность будет стремиться к слиянию со своей второй половиной, – сухо подытожил Говорящий, – и одной Селкирет ведомо, что произойдет тогда. Что до остальных… Поверь, им лучше не знать о существовании второй Царицы. Подумай сам, ведь могут появиться желающие использовать происшедшее в своих интересах, которые, как ты должен понимать, весьма далеки от интересов народа серкт.

Хофру кивнул.

Теперь все окончательно прояснилось, и никаких тайн не осталось в широких рукавах одеяния Говорящего.

– Ну, – тот ухмыльнулся, оглядывая Хофру с головы до пят, – теперь твое любопытство удовлетворено?

Жрец кивнул.

– Я благодарен тебе, Говорящий. Твой рассказ многое сделал понятным… Но скажи – та сущность в башне, она разумна?

– Как может быть разумно иррациональное? Ведь мы отделяем это от сути Териклес только с одной целью: чтобы, выполняя свой долг перед серкт, наша Царица сама в нужное время легла под ритуальный нож!

– Значит, неразумна?..

Заслужив презрительный взгляд, Хофру задумался. Теперь… Да, все было на своих местах – насколько это вообще возможно. Неразумная копия Царицы, запертая в башне Могущества, и Говорящий-с-Царицей Разумной, приглядывающий за чудовищем.

«А за чудовищем ли?» – он поглядел на старого серкт напротив, – «несчастное, безумное создание, вот кто она».

– Что ты будешь теперь делать, Хофру? – зашуршал вкрадчивый голос жреца, – что тебе делать со всеми тайнами серкт?

– Я… – он запнулся. Ощущение было такое, словно упал в стремнину, и ледяная вода несет, бьет о камни… Все быстрее, к неотвратимой гибели.

Хофру хрустнул пальцами. Нет, так нельзя. Если прислушиваться к мрачному шепоту собственных чувств, то можно и ума лишиться.

– Я буду помогать тебе, Говорящий, – твердо сказал он.

Жрец молча кивнул.

Но в самый последний миг Хофру почудилась злая насмешка в его черных глазах.

* * *

Первым делом он вымыл полы в башне. Не самая лучшая работа для жреца столь высокого ранга – собирать гниющие остатки мяса, а затем мокрой тряпкой тереть шершавые плиты. Но в отличие от Говорящего, Хофру не выносил грязи и вони – а воняло здесь так, что к горлу то и дело подкатывала тошнота.

Царица… Ну, или сущность, как назвал ее Говорящий, на протяжении всей уборки молча и неподвижно просидела у стены. Она хлопала длиннющими ресницами и смотрела на Хофру совершенно бессмысленным взглядом. Только единожды сущность изволила шевельнуться – когда Хофру возил тряпкой по полу в опасной близости от ее изящной ножки. Клацнули острые зубы, но жрец оказался проворнее и отскочил, оставив двойнику Териклес клок рукава.

«И ведь правда, она совершенно безумна! Прав Говорящий, прав…».

– Пошали у меня, – он погрозил ей пальцем.

В ответ сущность показала ему язык и начала гримасничать.

Хофру вздохнул, взял ведра и непочтительно вывернул грязную воду в бездонный колодец башни Могущества. Всплеска он так и не услышал – видать, корни башни уходили в самый центр этого мира.

Затем настало время трапезы: Хофру достал из мешка хлеб и жареное мясо, положил все это в глиняную миску и осторожно пододвинул к замершей сущности. Она почесалась – «и ее бы помыть не мешало» – затем принюхалась и схватила кусок жаркого. Хлеб так и остался лежать нетронутым.

– Ну, как хочешь, – проворчал жрец.

Он собирался уходить, но еду оставил. А на следующее дежурство решил все-таки помыть и саму «иррациональную часть» Териклес. Не потому, что воспылал жалостью к безумному созданию, а потому, что привык всю порученную работу выполнять хорошо. Именно это его качество и было одной из причин столь быстрого продвижения по храмовой иерархии.

«Да и вонять от нее будет куда меньше», – думал он, шагая через площадь к храму.

…Как выяснилось, мыться сущность не желала ни под каким предлогом. После того, как Хофру гонялся за ней по всему ярусу, а она удирала где на четвереньках, где на полусогнутых, помыв закончился обливанием из ведер. Сущность обиженно заверещала и полезла кусаться, так что Хофру пришлось применить кое-какие приемы из арсенала жрецов, чтобы утихомирить разбушевавшуюся бессмысленность. Усмирив брыкающуюся девицу, он даже ухитрился натянуть на нее холстяную рубаху – прекрасно понимая, между прочим, что все это делается зазря и никто его стараний не оценит.

– Ну, счастливо оставаться, – буркнул он на прощание. И снова заторопился в храм.

Еще несколько вечеров прошло без изменений. А на десятое дежурство Хофру сущность преподнесла ему сюрприз: когда жрец собирался уходить, она молниеносно подскочила и, вцепившись пальцами в рукав, четко произнесла:

– Па-па.

Хофру явственно ощутил, как на затылке зашевелились волосы.

А сущность, умильно хлопая ресницами, не умолкала.

– Па-па-па-па-па!

Вмиг покрывшись ледяным потом, жрец вглядывался в темные, словно вечная ночь, глаза. Они – хвала Селкирет! – по-прежнему оставались бессмысленными.

«Тьфу. Да она просто произносит звуки. Она ведь не немая, в конце концов», – заключил Хофру и, аккуратно высвободившись, попятился к лестнице. Повернуться к сущности спиной жрец почему-то не осмелился.

О происшедшем следовало доложить Говорящему. Уж ему-то лучше знать, что делается! Молчала, молчала – и залопотала. Как маленький серкт, только-только вступающий в жизнь, жадно ловящий окружающие его звуки и образы.

«Но взгляд у нее не изменился», – напомнил себе Хофру, – «Это была случайность и только. Хорошо бы проверить еще раз».

И он ничего не сказал Говорящему-с-Царицей, решив дождаться следующего «дежурства».

… – Не хочу, – глядя на Хофру все тем же бессмысленным взглядом, медленно произнесла сущность.

Кровь вмиг отлила от сердца: шел ведь с надеждой, что происшедшее больше не повторится! И что?

Прислонившись к стене, сущность указывала пальцем на миску с куском сырого мяса. Его наверняка оставил Говорящий, когда наведывался в прошлый раз.

«Любопытно, а ему она ничего подобного не говорила?» – медленно, ленивой рыбиной, проплыла запоздалая мысль.

– Убери, – потребовала сущность, – я больше не буду есть то, что приносит старик.

«Всевеликая Селкирет! И говорит-то как складно! И как же быстро она этому научилась…» – Хофру вдруг стало жутко. Оттого, что сущность, оставаясь сущностью, слишком стремительно обретала черты обычной серкт… Вернее, не совсем обычной – а двойника Царицы.

– Х-хорошо, – заикаясь, ответил он, – а чего ты тогда хочешь?

– Принеси мне хлеба и молока, – с пугающе-неподвижным лицом потребовала она.

Хофру поежился.

– Ты никогда не видела молока. Откуда тебе о нем известно?

– Она пьет молоко, козье молоко, – с неожиданной ненавистью в голосе сказала сущность, – мне известно все, что известно ей.

«Нам придется убить пленницу», – с внезапной обреченностью подумал Хофру, – «ведь она перестает быть созданием безумным. Она становится настоящей… Настоящей серкт».

– Хорошо. Я принесу тебе все, о чем ты просишь, – покорно сказал он, – может быть, ты желаешь еще чего-нибудь?

– Одежду, – последовал немедленный ответ, – хорошую одежду.

– Твое пожелание будет выполнено, – холодея внутри, согласился жрец. Дела оборачивались куда хуже, чем мог ожидать Говорящий.

Сущность, до этого прилепившаяся спиной к стене, шагнула вперед. К Хофру.

– Старик меня ненавидит, – чеканя каждое слово, произнесла она, – ты боишься. Я не понимаю, почему он меня так ненавидит? Ведь это я, я должна ненавидеть! Почему она все эти годы была живой, а я мучилась за стеклянными гранями зеркал?!!

Он попятился, но сущность оказалась слишком быстрой, словно молния, несущая смерть. Шею жреца обвили тонкие и горячие руки, девичья головка покорно склонилась на грудь.

«Беги, Хофру, беги!» – надрывался внутренний голос.

А Хофру, вместо того, чтобы отбросить от себя иррациональную сущность Царицы, начал бестолково гладить ее по мягким волосам, по плечам, по узкой, вздрагивающей спине.

Сущность рыдала, вцепившись в его жреческое одеяние, и он совершенно не знал, как ее успокоить. А на самом донышке души зашевелились воспоминания – о других руках, и другом лице… Воспоминания, от которых было бы хорошо избавиться раз и навсегда. Воспоминания, которые кружили вокруг подобно назойливой мухе, и каждый раз возвращались, проворачивая стилет в так и не зажившей ране…

* * *

Говорящему он так ничего и не сказал.

Оставалась крошечная, но все же надежда, что старик и сам все поймет, и тогда… Он, Хофру, не будет думать о том, что предал – и кого? Несчастную, запертую в башне девчонку. Птицу, лишенную крыльев и обреченную на вечное существование взаперти.

Перед Говорящим она по-прежнему вела себя как безумная, и роль свою играла столь мастерски, что старик с каждым днем все больше и больше верил в собственное могущество.

А вот с Хофру все получалось иначе.

Ему сущность открыла свое имя – естественно, оно оказалось Териклес. Как имя второй половины целого, восседающей на троне.

С ним она беседовала о вечном поиске народа серкт, и о Вратах Ста Миров, и о ледяной пирамиде, и о ключе, который, по словам Говорящего, должен был находиться в одном мире с Вратами. Сущность, выбравшаяся из зазеркалья, знала все то, что могла знать ее царствующая сестрица.

– Хочешь, скажу, почему старик меня заточил в эту башню? – однажды поинтересовалась Териклес настолько игривым тоном, что Хофру, копающийся в мешке с провиантом, вздрогнул и поднял глаза.

Она улыбалась, глядя на него сверху вниз, обхватив себя руками за плечи и мягко перекатываясь с пятки на носок. Простое белое платье, покроем напоминающее мешок с дырками для головы и рук, доходило ей до щиколоток и всего на два пальца было длиннее распущенных медных волос.

– Так положено, – смутившись, ответил Хофру, – я не могу этого отменить. И даже не проси.

– Ну… и что он тебе сказал? – Териклес опуститась на корточки, так что ее лицо оказалось на одном уровне с лицом жреца.

– Ты не должна встретить ту, другую Териклес.

Скрывать тут было нечего. Раз уж сущность все-таки оказалась разумна, пусть знает и мотивы Говорящего.

– Он даже не меня боится, – заметила она, – понимаешь, Хофру… Говорящему дорога его власть над Царицей. Ведь сейчас Царица смертна, и ее гибель сможет открыть путь в другой мир. Если мы встретимся, убить Царицу будет уже невозможно. Вот в чем дело!

Хофру промолчал. Но мысли взметнулись, словно пыль на сквозняке. Та-ак… что там еще задумал Говорящий? Он ведь сказал тогда, что одной Селкирет ведомо, что случится встреть Териклес свою вторую половину. Не захотел говорить всей правды? или на самом деле не знал?

«В любом случае, я узнал нечто новенькое», – он с деланным безразличием пожал плечами, – «Если, конечно, сущность не лжет».

– Я ничего не могу изменить, Териклес.

– Не хочешь, – тускло произнесла она и, поднявшись, отошла к стене, – уходи.

На следующий день Хофру довелось побеседовать с Говорящим, и беседа вышла какой-то неприятной – как будто сжимал в кулаке дохлую мышь.

– Скажи-ка, брат Хофру, – прищурился старик, – не решил ли ты, часом, нарушить обет верности Царице?

– Странные мысли посещают тебя, Говорящий, – деревянно улыбнулся Хофру, – разве я дал повод сомневаться в моей верности?

Лицо старого жреца было скрыто в тени капюшона, только прядь черных с проседью волос нечаянно выбилась на свет.

– Зачем ты наряжаешь безумную сущность в хорошую одежду?

Хофру пожал плечами.

– Мне казалось, так будет лучше.

– О! Ему казалось! – зло передразнил Говорящий, – цель, брат Хофру! Какова цель?

– Я думал, что будет лучше, если ее хотя бы одеть.

– Животные обходятся без одежды, – напомнил старик, – к чему покровы там, где они не нужны?

– Я опасаюсь… – Хофру картинно запнулся и опустил голову, – я опасаюсь проявить слабость, свойственную всем мужчинам…

Говорящий скрипуче хохотнул.

– Будь бдителен, брат. Сущность может оказаться хитрее, чем мы думаем.

– Но пока что она безумна. Просто безумна.

Хофру при этом чувствовал себя так, как тогда, перед ледяной пирамидой… Отправляя воинов серкт в кровавую неизвестность.

«А ведь ты наверняка не сказал мне всей правды, старик», – он провожал взглядом удаляющуюся фигуру Говорящего, – «так почему я должен излагать тебе все?»

Разговор получился оборванным, словно Говорящий не пожелал его продолжать. Но Хофру чувствовал, что пока весы находятся в идеальном равновесии: он не предал несчастную половину Териклес (а потому она не должна была его возненавидеть), и не предал Говорящего (например, выпустив сущность из башни). То, что от старого жреца была утаена частичка правды, вовсе не означало, что он, Хофру, и странная сущность становились сообщниками. Скорее, она была козырем, припрятанным в широком рукаве жреческой хламиды.

… Хофру вообще было не привыкать вести свою игру. Оставалось только тщательно следить за фигурами.

«Но к чему это приведет в итоге?» – размышлял он, пребывая в состоянии высшей медитации, – «а главное, смогу ли я использовать сложившуюся ситуацию в своих интересах?»

* * *

Потом сущность замолчала. Надолго.

Хофру приходил несколько раз, а она все сидела у стены, напряженно выпрямив спину и положив ладошки на колени. Молча глядела куда-то – и сквозь него самого, и сквозь стены своей темницы, и, наверное, даже сквозь Эртинойс.

Взгляд сущности был устремлен туда, куда не было дороги ни Хофру, ни Говорящему-с-Царицей, ни кому бы то ни было еще. Разве что только сама Териклес могла одним глазком заглянуть в мир своей «неразумной» половины?

«Ну и пусть себе», – разочарованно думал Хофру, и с каждым днем злился все больше.

Одно дело, когда есть… Ну, скажем, просто сущность, которую (вероятно) существует возможность как-нибудь использовать. И совсем другое – когда эта сущность днями и ночами сидит, уподобившись статуе, у холодной стены башни, и пялится в пустоту.

Это раздражало и заставляло думать о том, что где-то он ошибся. Но в чем? И когда?

«Как затишье перед бурей», – усмехался жрец, глядя в непроницаемо-черные глаза сущности, – «но что она готовит?»

Говорящий не беспокоился.

– Понимаешь, брат Хофру, сама она не может покинуть пределы башни. Разве что только ты ее сам выведешь…

– А иных путей нет?

– Нет, – уверенно проскрипел Говорящий, – не ломай голову над тем, что для тебя не предназначено.

Но как же дорого стоила самоуверенность этого деревянного идола!

После одной из утренних служб к Хофру подошла молодая женщина из круга нобелиата и, опустив глаза, призналась:

– Мне нужна твоя помощь, жрец.

– Я буду возносить за тебя молитвы Селкирет, – поспешно заверил он, – иди, и ни о чем не беспокойся. Скажи только свое имя.

– Нет… – она покачала головой, и по безмятежному личику молнией прошлась судорога боли, – я боюсь, что мне не помогут твои молитвы.

– Если ты сомневаешься в моих силах, тебе следует побеседовать с Говорящим-с-Царицей.

И он повернулся, чтобы уйти, но женщина схватила его за рукав.

– Постой, пожалуйста! Дело в том, что каждую ночь… Ко мне приходит божественная.

Внезапно стало холодно. Очень. Как будто жрец вновь стоял перед пирамидой, и злой морозец норовил забраться за пазуху.

Хофру стиснул кулаки в длинных рукавах одеяния, кое-как унял внезапную дрожь.

– И?..

– Она просит, чтобы я пришла за ней в башню Могущества.

… Словно ледышку под сердце сунули. Так вот чем решила заняться сущность!

Пока тело ее продолжало сидеть в башне, астральная составляющая – которая, как известно, есть у каждого серкт – пыталась найти того, кто бы помог обрести свободу.

– Это всего лишь сны, благородная дочь Селкирет, – поспешно заверил Хофру, – зачем Царице просить тебя об этом? Наша правительница восседает на троне, и ты можешь лицезреть ее почти каждый день.

– Да, но…

Хофру доверительно склонился к ее уху.

– Сны – это путешествие твоего духа в беспокойном море астрала. Не стоит доверять всем миражам, которые тебе встречаются… И которые, между прочим, могут быть созданы нашими врагами, теми, кто остался здесь после постройки башни.

– Но разве у серкт еще есть враги в этом мире? – она наивно смотрела на жреца.

В то мгновение Хофру почти возненавидел своего родителя, который пожертвовал сына «для службы Селкирет» и тем самым играючи растоптал саму мысль о безбедном и беззаботном существовании ребенка.

Конечно же, враги были. Слабые, обескровленные войной – но все же… были. Десятки смертных по-прежнему оставались заперты в подземельях Храма и Дворца, и тысячи карликов разгуливали на востоке материка, то и дело просачиваясь на законные земли серкт, и даже… в столицу. Головная боль для стражей, вечная забота жрецов. И только нобели, завернувшись в белоснежные покрывала, предпочитали оставаться глухими и слепыми…

– Враги всегда есть, – он позволил себе скупую улыбку.

Казалось, женщина успокоилась… Но Хофру был далек от покоя.

– Что ты задумала? – он раз за разом склонялся к замершей на полу сущности, – что? Что?! Что?!!

Но она молчала, по-прежнему глядя сквозь своего тюремщика.

– Я вынужден просить Говорящего, чтобы он тебя уничтожил, – наконец прошептал он в неподвижное девичье лицо.

Ресницы сущности дрогнули, и она, словно очнувшись, воззрилась на Хофру.

– Не заставляй меня разочаровываться в тебе, жрец, – нежно произнесла Териклес, – если бы Говорящий мог меня уничтожить, он уже давно бы это сделал.

– А если я… сам всажу нож тебе в сердце?

– Но ты не знаешь, к чему это может привести, верно? – она подмигнула, – не забывай, кто я. Все может поломаться, Хофру. Все!

Но, невзирая на браваду, она испугалась.

Испугалась – и начала действовать, так, как планировала.

Вечером Хофру пришел в башню и увидел ту самую женщину, которая подходила к нему.

Женщина была мертва. Словно белый мотылек, чьим крылышкам уже никогда не встречать солнца. В ее сведенных предсмертной судорогой пальцах было зажато круглое серебряное зеркало.

Сущность исчезла.

* * *

– Териклес!.. – он выскочил из черного зева башни, в густые и душные сумерки.

В голове тяжелым молотом бухала только одна-единственная мысль – может, еще есть время что-то изменить? Говорящий был уверен, что она не сможет самостоятельно покинуть башню… А вдруг он ошибался? А вдруг просто лгал?!!

Хофру, задыхаясь, огляделся: в подступающей ночи стыла громада храма, напротив тускло белел дворец. И, естественно, ни следа сущности.

«Всевеликая мать, помоги! Куда она могла отправиться?»

Под сердцем кольнула догадка – ну конечно же, во Дворец! Куда еще могла собраться «неразумная» половина Царицы?

Хофру метнулся было к храму – разбудить Говорящего – но тут же осознал, что время стремительно истекает. Если еще не истекло.

И потому он побежал ко входу во Дворец, отбрасывая капюшон, совершенно позабыв о той маске надменности, которую всякий уважающий себя жрец должен был демонстрировать стражам…

– Пропустите! Быстрее, во имя Селкирет!

Но пытаться докричаться до здравого смысла стражей было все равно, что пытаться головой пробить стены башни Могущества.

– Назови свое…

Так и не договорив, стражи повалились друг на дружку и дружно захрапели. А Хофру, быстро встряхнув руками, побежал дальше – по слюдяному полу, сверкающему в лунном свете, по скользкой лестнице, по коридорам, утопающим в каменных кружевах.

Стражи, застывшие на часах, не трогали жреца – раз он уже допущен во Дворец, значит все в порядке. Хофру вцепился в одного из этих громил, словно клещ:

– Где спальные покои Царицы? Говори, живо!

Серкт молча ткнул пальцем в нужном направлении, и снова мимо замелькали коридоры, окна, лестницы с ажурными перилами…

Когда Хофру добежал до высоких двустворчатых дверей, сердце упало. Там, на инкрустированном самоцветами полу, уже валялись четыре стража и жрец – но не спящие, отнюдь. Тела их показались Хофру иссушенными, а кожа напоминала мятую бумагу. Он быстро наклонился и, стиснув зубы, глянул в лицо одного из стражей: глаза стыли парой черных бусин, и вся влага из них куда-то делась…

Застонав от отчаяния, Хофру распахнул двери в спальню Царицы.

Он ожидал увидеть битву. Или смерть. Или пытку – если сущность хотела отомстить своей второй половине за перенесенные мучения…

Ничего этого не оказалось за тяжелыми створками.

Они сидели спиной ко входу, рядышком, на большой кровати. Так, будто встретились наконец две любящие сестры после долгой разлуки.

Две Царицы, совершенно обнаженные, держались за руки и смотрели друг на дружку – молча и неподвижно.

«Я так давно не видела тебя», – Хофру ощутил легкое касание чужой мысли, словно перышком по лицу провели, – «мне так тебя не хватало…»

– Не-ет!

Бросаясь вперед, в прыжке он уже применял трансформу. Он знал, что должен любыми средствами разлучить двух Териклес, иначе… иначе случится страшная беда – знание об этом вынырнуло большой рыбой из глубин памяти прошлых поколений.

Но – опоздал всего на миг.

Обе Царицы потянулись друг к дружке, словно для поцелуя, замельтешили цветные пятна в зеркалах, дрогнули огоньки в лампах. Еще мгновение – и два тела слились в одно, и к Хофру повернулась Териклес, одна-единственная и теперь уже целая.

 – Отчего же – нет? – одними губами поинтересовалась Царица.

Она не сделала ровным счетом ничего, только выбросила вперед руку, ладошкой навстречу Хофру. Захрустел черный панцирь, и жрец с трудом осознал, что лежит на полу, что рядом с лицом колышется шелковая кисть покрывала…

Легкие жгло так, словно туда насыпали пригоршню горячих углей. Он хватил потрескавшимися губами глоток воздуха, закашлялся… В глазах неотвратимо темнело, по горлу вверх поднялась раскаленная и солоноватая на вкус волна.

«Да она же меня просто раздавила!» – он еще успел проговорить про себя этот простой и неприятный факт.

А затем все сгинуло. И шелковая кисточка, и полированный пол, и резная ножка кровати. В кромешном мраке витала лишь одна странная и подсказанная кем-то извне мысль – о том, что он проиграл. Даже не так – проиграли все серкт. Что-то сломалось в золотой цепочке жизни, виноватых было немного – а обречены оказались все.

* * *

… – Брат Хофру.

Этот голос было трудно не узнать – «Но тебе-то что? Ты доживаешь последние минуты. Так что Говорящий может плести все, что угодно».

Он заставил себя вдохнуть. Уж лучше бы добила, право слово…

А затем вяло удивился: боль ушла, исчезла бесследно. На ее место, словно злобный дух неупокоенного, пришел Говорящий.

Приоткрыв глаза, Хофру попытался сфокусировать взор на вытянутом и сухом, словно щепка, лице. Черные глаза старика казались парой дыр, проеденных в деревяхе жуком-точильщиком.

– Брат Хофру, – повторил Говорящий, – ты меня понимаешь?

– Кажется, – губы плохо слушались, но жрец понял и наклонился к самому лицу.

Запах плесени и тлена стал почти осязаемым, и желтая кожа старика показалась странно похожей на мятую бумагу.

– Как это случилось, Хофру? – тихо спросил Говорящий-с-Царицей, – как это произошло?

И вдруг сорвался на визг, словно уличая торговка:

– Будь любезен отвечать! Как? Как она ухитрилась освободиться?

Хофру неуверенно шевельнулся, пошарил взглядом по комнате – так и есть. Он находился в личных покоях Говорящего-с-Царицей. Все было как прежде: колышущиеся полотна паутины под потолочными балками, пыльные стекла, вездесущий запах склепа… И вместе с этим Хофру явственно ощутил – что-то изменилось. То ли в неприбранной комнате, то ли внутри него самого.

Между тем старый жрец умолк и скорбно покачал головой.

– Поздно уже, Хофру. Наступил конец народу серкт – именно тогда, когда мы наконец отыскали врата Ста Миров.

– Отчего ты так говоришь? – Хофру моргнул, все еще борясь с ощущением какой-то неправильности происходящего.

– А ты разве сам не чувствуешь?!!

Говорящий нервно хихикнул, развел руками.

– Если ты еще не сообразил, Хофру, то я тебе подскажу. Ты по-прежнему ощущаешь Силу Башни? Ту самую, которая текла сквозь прежнюю, правильную Царицу и была досягаема для нас и для прочих серкт?

…Сердце упало.

– Я тебе не верю, – прошипел Хофру, прикрывая глаза.

Великая Селкирет, как глупо отрицать очевидное!

Раз за разом, судорожно, обливаясь холодным потом, он пытался коснуться к животворящему потоку Силы – и не мог. То, что раньше обволакивало подобно чистой воде, ушло, высохло, просочилось в бездонную трещину…

– Все еще не веришь? – процедил Говорящий, – это как раз то, о чем я тебе говорил. Никто не знал, что будет, если они соединятся… Может быть, теперь расскажешь, как было дело?

Хофру сел на жестком лежаке, ощупал грудь – ребра были целы. Взглянул на Говорящего – тот стоял, облокотившись тощей спиной о стену и, не отрываясь, следил за ним. Капюшон жреческого одеяния был отброшен за спину, волосы – теперь уже совершенно седые – двумя толстыми косами спускались на плечи.

– Когда я пришел в башню, то увидел женщину, – осторожно сказал Хофру, – она была мертва, а в руке зажато зеркало. Сущность исчезла, и я пошел за ней, полагая, что она попытается воссоединиться с Царицей…

– Но опоздал, – подытожил Говорящий, – боюсь, ты бы все равно ничего не смог бы сделать.

Он быстро подошел и уселся рядом на лежак.

– А теперь… послушай меня, – жрец говорил тихо-тихо, то и дело озираясь по сторонам, – невзирая на то, что уже случилось… нам по-прежнему нужна Пирамида и нужны Врата. Все наше спасение будет в том, что ты продолжишь поиски якобы для того, чтобы вручить нынешней бесполезной Царице ключ от Врат Ста Миров, но…

– Но? – Хофру приподнял бровь.

– На самом деле ты будешь искать и ключ, и способ пройти Врата только с одной целью. Мне ведомо, что, пройдя сквозь них, можно вернуться в этот же мир, но выбрав правильное время. Ты понимаешь, Хофру? Время до того, как высокородная дурочка разбила ритуальное зеркало. До того, как сущность получила возможность пробраться в наш мир…

– А она будет думать, что я стараюсь для нее? – едва слышно выдохнул Хофру.

– Именно. Имен-но! – Говорящий потер сухие ладони, и вновь бросилось в глаза, какая странная у него кожа. Как старая мятая бумага.

Старик поймал взгляд Хофру и оскалился. Тонкие, синюшные губы дрожали.

– Да, да, я и сам вижу… Я понимаю, что она меня ненавидела, а потому убьет первым… И это уже началось, я ощущаю, как жизнь уходит из моего тела. Слишком быстро! Но ты – ты ведь сделаешь то, что должен?

«Найти ключ, войти в пирамиду, достигнуть Врат Ста Миров – и вернуться в этот же мир, но в нужное время… Недурственно и почти невыполнимо».

– В противном случае ты все равно издохнешь, – ласково заверил Говорящий, – ты знаешь, что я не лгу. Весь народ серкт вымрет, потому что мы не можем жить с неправильной Царицей, которая пожирает нашу жизнь.

– А если ее убить?

– Не дури, – Говорящий зашелся сухим кашлем, затем долго молчал, приходя в себя, – мы только что достигли Врат, Хофру. Наконец серкт обрели дом! И ты хочешь уйти, бросить все? Нет, брат Хофру. Так нельзя. Ты сделаешь то, что должен, то, о чем я только что тебе рассказал.

– Да… – Хофру решительно мотнул головой, – я сделаю все, как надо… Как должен. И – как мне поступать, когда ты будешь ждать ту девушку из нобелиата?

– Все просто, Хофру. Ты убьешь ее до того, как она доберется до ритуального зеркала. А затем убьешь и себя – того, который будет жить в том времени, чтобы остаться самим собой.

– Угу. – он хмуро мял пальцами простыню. Покоя не давала одна странная мысль, – скажи, Говорящий, а что, если новой Царице не понадобятся Врата?