Текст книги "Подмастерье"

Сергею и Галине Залуниным посвящается.

Глава 1

15 сентября 2073 года.

Он не хотел смотреть на часы, потому что увиденное его не обрадовало бы. Времени было совсем впритык, когда он, наконец, нашел здание школы.

Асимметричное, с неоштукатуренной кирпичной кладкой и пологой крышей – оно легко бы вписалось в горную местность, перелилось в рельеф холмов, потерялось в зеленом цвете и зигзагообразном рисунке скал.

Там оно было своим. Но среди бетонных коробок глаз отмечал его инородность, воспринимая неестественным и чужим.

Как ракушку на асфальте в городе, где нет моря.

Максим перешагнул порог.

Плавные формы перетекали из стен в потолок, напоминая кокон. Разноразмерные окна расположились волнистой линией по стене.

В полупрозрачном стекле стойки – рисунок в имитации известняка. Если бы не чудовищный вес плиты, причудливый узор сошел бы за картины Роршаха. Программист увидит материнскую плату, историк – изображения на скалах, биолог – ископаемые организмы, лингвист – петроглифы.

– Добрый день! Могу ли я вам чем-то помочь?

Из тени за стойкой с вниманием смотрели чьи-то глаза. Девушка сделала шаг вперед, выставляя на свет лицо, объемный пучок волос, светло-зеленый костюм из габардина. Она слегка наклонила голову вбок и дружелюбно улыбнулась.

– Здравствуйте, я Максим Игнатьев, меня направили на стажировку к Олегу Геннадьевичу Лазурину.

– К сожалению, он сможет принять вас только через 20 минут. Если хотите, я могу показать вам школу.

– Благодарю.

Девушка вышла из-за стойки и жестом предложила оглянуться.

– У нас все довольно стандартно. Родители подходят к администратору и передают детей под нашу ответственность. Забирают через шесть часов. После сбора в зале, мы отводим учеников в капсульные. Пойдемте посмотрим.

Зал был разрисован шестиугольниками, напоминающими соты. Максим предположил, что у знаменитых пчел-убийц упала бы самооценка, существуй на деле конкуренты такого размера. «Художник так видит», – буркнул он себе под нос. Улей строился в ритме упорядоченных ячеек, обернутых в пластик цвета воска. Сами капсулы – трехэтажные кровати-чердаки, внутри которых матрац, легкое одеяло, белая простынь. Все как положено.

– Здесь находятся наши ученики во время занятий.

Максим окинул взглядом весь кабинет. Светло. Чисто. Каждого ребенка видно.

«Может, зря я так про художника?.. – подумал он. – Поторопился».

– А почему те капсулы в углу синего цвета? – Максим показал на аквамариновую область с подсветкой.

– Это капсулы повышенного комфорта.

Потенциальный стажер прыснул.

– Как можно повысить комфорт в сенсорной депривации? Ведь их органы чувств полностью лишены внешнего воздействия. В этом состоянии человек не заметит, даже если его заколотят в ящик.

Уверенность в своих словах была надрезана серпом полуулыбки.

– Вы в этом году университет закончили?

– Ну да, а что? – спросил он, немного смутившись.

– Ничего, извините, – сказала Инна, смеясь. – Просто есть то, к чему специалистов не готовят. Вы правы, разницы нет. Но многим родителям этого не объяснить, а администрация своего не теряет. В существовании опиума для народа принято обвинять продавцов, но ведь и спрос стабилен, как смена времен года. Родители покупают моральное удовлетворение. Администрация получает его же, зарабатывая больше денег. Те же, кто пришли учиться, – учатся.

Она сделала паузу, задумавшись о чем-то своем.

– Мы отвлеклись. Идемте дальше, я проведу вас в кабинет нейромехаников.

Центростремительный стиль комнаты создавал эффект влипания в паутину. Внимание притягивалось к центру, куда тянулась каждая из тончайших ниточек на потолке, сплетенных в косу в сердцевине купола.

– В центре зала находится проектор для голограммы. В ней отображается «образ группы» – совокупность ментальных пространств всех учеников. Олег Геннадьевич расскажет вам обо всем подробнее и передаст должностную инструкцию.

– Хорошо.

– Давайте я пока продемонстрирую голограммное видео нашей школы.

Из динамиков заструилась позитивная мелодия и восторженный голос сообщил:

«Добро пожаловать в новую эру образования! Тяжелые и скучные занятия остались позади. Теперь только максимум результата при минимуме усилий. Наши высококвалифицированные нейромеханики пропишут все необходимые навыки в ваш мозг, пока вы пребываете в виртуальном классе. Каждый научится чему угодно и когда угодно!»

Динамики вновь утонули в елейной музыке, проектор дружелюбно подмигнул последними кадрами.

Вафельные белые рубашки на детях.

Металлический блеск корпоративных декодеров.

Максимум результата, минимум усилий.

– Да… Многие из нас тоже так думали. Во всяком случае, в самом начале.

Парень обернулся на голос.

– Олег Геннадьевич, а вот и вы! К вам пришел стажер.

Глава 2

16 сентября 2073 года.

Утренний свет карабкался в зал, путаясь в тенях деревьев. Он блестел на голограмме паутины с каплями росы, созданными проектором в центре купола.

Солнечные и проекторные лучи играли на равных, не интересуясь тем, кто из них «настоящий».

Одна из ниточек паутины не выдержала веса капель и лопнула. Доморощенный паучок из света натянул новую струну и убежал восвояси. Его сеть слегка трепетала, хотя не то, что ветра, даже сквозняка в кабинете не было.

Иногда знать, что ветер бывает, достаточно, чтобы он действительно был.

Таковы законы проекций ментального мира.

После обмена приветствиями, вопросами, необходимыми документами, Олег Геннадьевич включил голограмму с обучающей презентацией. Вопросы Максима посыпались, как из одноименного пулемета:

– Дети видят нейромеханика, или он «за кулисами»? Как он обучает группу? Информация прокручивается как фильм?

– Нет, не беги впереди паровоза. Начнем с основ. Для обучения используются очки виртуальной реальности и регистрация сигналов электрической активности мозга.

Первое позволяет видеть и слышать, второе – показывать и говорить. Для «действия» в ментальном поле используется чип. На первом занятии мы просим учеников представить разные жесты, например, движение рукой влево или вправо, и присваиваем каждому определенную команду. В итоге визуализация становится пультом управления. Пока понятно?

– Да.

– Продолжаем.

Наши занятия не отличаются от классической педагогики. Мы используем принципы, которым тысячи лет.

Мозг – это центральный «компьютер» нашей нервной системы. К нему идут пять «входов» – пять чувств – осязание, обоняние, зрение, слух и вкус. Но прямой «выход» у мозга только один – на мышцы. Когда мы говорим или пишем, мы используем мышцы. Когда мы создаем чертежи, доказываем теоремы, танцуем, играем на музыкальных инструментах или создаем скульптуры – мы так или иначе используем мышцы.

На слайдах изображалась центральная и периферическая нервная система. Ее вид здорово напоминал пучки кабелей и проводов.

– Координация мышечных движений – это универсальный язык нашего тела, на котором строятся все остальные языки. По сути – единственный способ взаимодействия с окружающим миром.

В поле голограммы затанцевали освежеванные виртуальные модели. С помощью анимации было показано движение кисти руки. Курсор подсветил область, где происходило сокращение мышечных волокон. Сигнал от мозга к мышцам бежал, как поезд-экспресс – быстро, но не мгновенно.

«Чистый механизм», – подумал Максим.

Он посмотрел на свою ладонь, сжал и раскрыл ее, пытаясь представить эту часть тела без кожи, как на картинке.

Бр-р-р.

Олег Геннадьевич рассказывал дальше:

– Занятие происходит непосредственно в головах учеников в режиме общей галлюцинации.

– Иными словами, оно не происходит на самом деле?

– Что такое «на самом деле»? Выдуманное – не значит нереальное, просто материальный носитель будет менее привычен. У монстра из шкафа нет тела, но есть запись-фантазия в чьем-то мозге, выраженная вполне настоящей связью нейронов. Да, ты не сможешь увидеть его глазами. Но также ты не можешь увидеть и бактерии – неужели это повод думать, что их нет? Чтобы изучать микроорганизмы – нужна специальная оптика, а, чтобы увидеть ментальный образ, потребуется нейроинтерфейс.

За спиной Максима раздался рык.

Он судорожно обернулся и увидел тигра, застывшего в прыжке. Стажер прыгнул с места и неудачно приземлился на колено.

Олег Геннадьевич поставил голограмму на паузу.

– Скажи, ты ведь точно знаешь, что в этом кабинете неоткуда взяться тиграм?

Максим сдержанно кивнул.

– Знаешь… Но ничего не можешь сделать.

Нашему восприятию совершенно все равно – импульс «реален» в бытовом смысле или нет. Поэтому тебе придется научиться контролировать эмоции. Тренировки пропускать нельзя, иначе ты так и не научишься держать себя в руках.

– Впечатляет, – после долгой паузы сказал Максим.

– Да. На сегодня все, молодой человек. Если хочешь, можешь осмотреться, изучить нашу технику. Жду тебя завтра в то же время.

Максим копошился минут сорок, а затем отправился в холл. У стойки администратора уже стояла неоновая девочка с томным взглядом.

– Как зовут подругу? – спросила Инна.

– Лена.

Глазам с длинными ресницами было мало того, что они видели. Лена скучно переворачивала виртуальные страницы, не находя в них искомого.

– Привет!

– Приветик, – сказала она с легким привкусом огорчения в голосе, продолжая листать журнал.

– Извини, я задержался – там столько нового!

Ее лицо почти мгновенно стало таким по-детски милым, будто она была плюшевой игрушкой с большими глазами.

– Да что ты, ничего страшного. Как все прошло?

– Отлично! Пропускная способность этого зверя раза в три выше, чем у персональных декодеров. Нам рассказывали про это в университете, но я еще никогда не…

Лена аккуратно погладила Максима по руке. Цепочка слов растаяла на выдохе. Он посмотрел на нее. Платье было похоже на крокус – синие полоски на белом с оранжевой сердцевиной.

– Кстати, у нас получится на этой неделе пойти на шоу? – тонким тихим голосом спросила она.

Энтузиазм Максима сменился виноватым видом.

– Какой же я дурак, забыл! Да, конечно. Мы сможем пойти, я уже получил билеты.

Неон заблистал в глазах.

– Спасибо-спасибо тебе! Ты у меня самый лучший! Ну что, пойдем?

Максим почувствовал себя рыцарем и шел, не разбирая дороги. Наверное, видеть мешало внезапно появившееся забрало. Он продолжал собирать мозаику прошедшего дня:

– Представляешь, «большая результативность» оказалась мифом.

– Да? Может у вас не очень качественный персонал? Мои друзья говорили, что после своих курсов овладели всеми навыками на сто процентов.

– Да нет, все нормально со школой. Овладение навыками действительно происходит несравненно лучше и быстрее. Но этого недостаточно.

– Выпускной способности не хватает?.. – хватаясь за соломинку, предположила Лена.

Максим сначала не понял, а потом усмехнулся и с назидательным видом произнес:

– Пропускной.

– Да, – сказала она смущенно улыбнувшись. – Извини, «пропускной». Ты такой умный!

– Ничего страшного, – с деланным хладнокровием произнес Максим. Но эмоция все-таки прокралась из-под «железной маски» в самодовольную улыбку, легкий блеск в глазах и расправленные плечи.

Лена никогда не читала учебники по психологии и посчитала бы матершиной такие слова, как «кинесика» и «саккады».

Но ничто из этого не помешало ей все правильно считать.

Глава 3

25 октября 2073 года.

Скорость в 275 километров в час плохо влияла на вид из окна. Миксер спидометра оставлял впечатление только от особо крупных объектов. Все остальное истиралось и перемешивалось, визуализируя гипотезу квантовой спутанности.

Нереальность происходящего притупляла чувства, тормозила реакцию, вгоняла разум в глухой ступор. Без опоры в самом себе, лишенный внешней упорядоченности, он быстро терял почву под ногами.

Пьянел.

Утрачивал обратную связь.

Дороги, улицы, дома, пешеходы появлялись перед глазами, как на обратном пути из шредера – отдельными цветными полосками, обрезками, а то и вовсе плохо связанными друг с другом пикселями.

Полиция догоняла. Стрелка на датчике готова была врезаться в предел, но водителя это не останавливало – то ли он верил в то, что спидометр способен на новый цикл, то ли в будущую жизнь после смерти.

В любом случае, скорость ничего не прибавляла к реальным ощущениям. Ни избыточного давления, ни ветра в лицо.

Максим кинул в полицейских гранату.

Промах! Взрыв раздался немного левее магистрали.

Жека расхохотался.

– Ты что, не видишь контур оптического прицела у тебя над головой? Я для кого его прописывал, дубина?

– Извиняйте, сейчас исправим.

– Ну да, конечно. Придется брать инициативу в свои руки.

В спортивной машине появился гранатомет:

– Воспользуемся кодом!

Прежде, чем его успели остановить, раздалось шипение от ракеты и взрыв.

***

Максим очнулся с ноющей болью в висках.

Он находился в очках виртуальной реальности. Снял, отложил их, посмотрел перед собой.

В глазах резануло вспышкой света. Закрыв лицо правой рукой, он наклонил голову. С шипением потянул воздух сквозь сжатые зубы. К горлу подкатывал тошнотный ком.

Парень старался не двигаться. Сидел в капсуле, тихо дышал.

Пошел к кулеру, чтобы смыть впечатления холодной водой. Там уже были Антон с Игорем, доводящие до головокружения его напарника по «угону» – Жеку. Звуковая аранжировка их беседы сдирала мозг слоями лучше любого абразива.

Он беспомощно скорчился и отшатнулся в угол, по глоточкам вытягивая воду из пластикового стакана, постепенно приходя в себя.

Игорь, напоминающий знак бемоля, безучастно стоял в углу, периодически подавая признаки жизни мычанием – согласным или протестным. Тонкий, как стебель одуванчика, Антон стоял с выдвинутой вперед шеей и повисшей на ней головой-рупором:

– Зачем ты используешь коды в тестировочной версии игры? Хочешь нам мозги поджарить?! Тоже мне профессиональный игропрактик!

Слова вырывались, как из засоренного динамика, – с легким шипением.

Жека выслушивал это с долей признания чужой правоты. Но, признаться, эта доля была небольшой.

– Нам тоже неслабо досталось. Гранатомет реалистично прописали для стрелялок: реактивные газы заполнили салон автомобиля и поджарили нас на огне в тысячу градусов. Так что не стоит рассказывать о своей печальной судьбе, Антон.

Тот скрестил на груди руки и принял вид знатока. Если бы тембр голоса предательски не взлетел до фальцета, то это могло бы сработать.

– Будто в игре не отключена передача импульсов боли! Здесь живи и умирай тысячи раз, никаких реальных ощущений не будет.

– Ты же у нас «оценщик интеллектуальной собственности», куда мы без твоего профессионального мнения? – передразнил его Женя.

Он махнул рукой и обратился к Максиму:

– Еду домой. Твоя практика по пути? Можем доехать вместе.

– Пош-шли, – прошелестел он, толком не открывая рот.

Друзья сели в роботакси. «Призрак» сполз вниз, пытаясь найти удобную позицию. Жека дал ему бутылку воды. Благодарность прозвучала эхом.

Дождь начался уже после. Максим смотрел, как капли взрывались при встрече со стеклом, дробились на сотни мелких, себе подобных. Он наблюдал какое-то время, потом спросил:

– Какая максимальная скорость в играх?

– Как у сверхзвуковых самолетов. Но клиентам этого мало. Приелось, не чувствуют скорости. На неделе начнем работать над имитацией космических полетов.

Собеседник закатил глаза.

– Не чувствуют скорости?.. У меня до сих пор голова кругом.

– Не сравнивай. Этого не было в плане. Наше правило: никаких негативных эмоций. Эффект присутствия сведен к минимуму. Клиенты хотят пощекотать себе нервы, но – с безопасного расстояния.

Максим развел руками.

– Зачем?

– Рафинированная определенность через время невыносима. Хочется получить хотя бы какое-то живое чувство.

– Для этого они лезут в иллюзию?.. Это не для моих мозгов.

– Проще мечтать, чем делать.

– Почему не перейти на интерфейс с обратной связью? Пусть окажутся в шкуре водителя. Это можно сейчас устроить. И скорость, и вид из окна, но в то же время – перегруз, тяжесть, тошнота, головная боль. Полная чаша, так сказать.

– Ты, конечно, гений. Мечтаю посмотреть, как мой босс отреагировал бы на эту великолепную мысль. Если дать клиентам почувствовать то, что есть на самом деле, – они не захотят играть.

Максим потер горящие виски и усмехнулся.

– Кстати, твоя работа. Удачи, чудо нейромеханики!

Стажер вылез из автомобиля и пошел по направлению к школе.

Состояние было не очень. Он проламывался вперед через все препятствия, как собака на поводке невнимательной хозяйки. Уронил велосипед девочки – извинился. Сломал высохшие стебли цветов в клумбе. Испачкал штанину о край желтой скамейки.

Инна поздоровалась с ним, но зомби-стиль ходьбы не детализировал белый шум окружающего мира. Она улыбнулась и продолжила читать книгу.

Максим зашел в капсульную. Финишная ленточка прорвана, до занятия еще 5 минут. Его охолонуло спокойствие.

Дети устроились в капсулах, корп-декодер энергично жужжал от накатившего на него трудолюбия. Четыре номера горели желтым на индикаторной панели.

Максим пытался решить проблему сам, почитая чужой совет за слабость, но вышел за лимит времени.

– Не приходило ли тебе в голову посмотреть на датчики? – последовало саркастичное замечание от старшего.

Нейромеханик и стажер стояли, уставившись в экран. Свет от разноцветных индикаторов и безрадостное выражение лиц создавали ощущение Нового года.

– Вижу, но не понимаю причины. Строка состояния выдает 70–80 %, когда у остальных по сто. Им как будто не хватает этого количества повторений.

– В трех случаях так и есть. Добавь дублирование информации. Для девятой капсулы нужно поменять формат с визуального на аудиальный.

Олег Геннадьевич показал на ряд кнопок.

Мастер уже надевал очки, когда Максим догнал его очередным вопросом:

– Почему им надо больше? Они мало стараются?

– Нет, у них такие данные.

Стажер усмехнулся.

– Мне всегда казалось, что это отговорка. По себе знаю: когда не напрягаюсь, все как-то непонятно, картинка не складывается.

– В твоем случае, и ровно в вопросах геометрии – все так и есть. А у них в принципе хуже с пространственным мышлением, хоть обнапрягайся.

– Это мышление, а не рост, растяжка или другой явный параметр, – не унимался стажер. – Какие ограничения могут быть в ментальных навыках?

Олег Геннадьевич нажал на несколько кнопок, сделав из индикаторов вечнозеленую елочку. Затем он открыл карту с результатами входных тестов Максима.

– А я тебе сейчас продемонстрирую. Надень виар очки.

Стажер оказался в черно-белом фортепианном классе, но времени рассмотреть красивые гладкие клавиши не было. На глазах немедленно появилась повязка.

– Меня похищают? – съязвил стажер.

– Дог'огой студент, кому вы нужны? – ответил пианист, немного картавя.

Он сыграл октаву, произнося «до, г'е, ми, фа, соль, ля, си». Максим только начал привыкать к монотонному звучанию, как правила игры поменялись. Теперь учитель нажимал на клавиши в хаотичном порядке, а он должен был определить ноту.

Максим вспотел, пытаясь не ударить в грязь лицом. Он понимал, что звуки разные, но ровно этим достижением все и ограничилось. Относительная высота тона находилась за пределами его восприятия. Разум коллапсировал в неразборчивом потоке звуков, не различая их, не находя зацепок.

Еще немного, и ментальное поле схлопнулось в темноту. Стажер снял очки. На него с интересом смотрел Олег Геннадьевич:

– Три из десяти. Теперь понял?

Нейромеханик выждал небольшую паузу.

– Не зазнавайся. Старание не всегда можно оценить по результату. Этот тест дают детям пяти-шести лет при поступлении в музыкальную школу, – сказал Олег Геннадьевич и ехидно добавил финальный аккорд:

– Кстати, они справляются.

На последней фразе лицо Максима полыхнуло огнем. Он сказал несогласно раздраженным тоном:

– Я не слышу потому, что этого не позволяют мои уши. У музыкантов другой слух!

– Твои уши не позволяют тебе слышать ультразвук. А вот способность различать звуковые частоты – это функция мозга. Ты слышишь так же, как и музыканты, но расчленить звук на оттенки и полутона не можешь. Хочешь, чтобы твои старания при этом оценивали на равных со скрипачами?

Олег Геннадьевич внимательно посмотрел на стажера.

– Не очень, – со смирением проигравшего сказал он. – Но как уловить эту разницу? Когда ясно, что дело в таланте, а не в лени?

– Смотри на состояние ученика – он старается или просто демонстрирует старание? Если старается, но результата при этом практически нет – скорее всего, дело в данных.

– Остается только сказать ребенку правду, пожалеть?

– Какую правду?.. – спросил Олег Геннадьевич, предвещая странный вывод.

– Да очевидно же: что он хуже других!

Нейромеханик прыснул и посмотрела на Максима, как на ребенка.

– Это не «правда», а твое поверхностное мнение. Он не хуже других. Невозможно сравнивать людей через «хуже» и «лучше» – слишком много факторов.

Каждому ученику какую-то часть знания изучить тяжелее или легче. В зависимости от группы, его статус будет выше или ниже. Но это – всего лишь внешние обстоятельства.

У каждого своя война.

Каждому рано или поздно приходится работать больше, где-то терпеть и преодолевать.

Если ученик стремится к полноте, то, чтобы дойти до конца, ему придется встретиться со своими ограничениями – не здесь, так там. Нет ни одного мастера, который бы не прошел это.

Жалость лишь убьет инициативу. Твой подопечный начнет размахивать этим «хуже других», как знаменем, оправдывая лень и не осваивая даже того, что ему доступно.

Когда предмет совсем не подходит под данные, можно порекомендовать другие занятия.

Но если ученик решает остаться, то должен будет работать, как все.

Глава 4

4 ноября 2073 года.

Максим проверял контакт, прогоняя тесты. Групповая диагностика, затем – индивидуальная. Одна из капсул не работала ни в какую. Тянула сигнал, как комар кровь, не выдавая ничего взамен.

Закончилось занятие. Сенсорная депривация таяла, возвращая детям привычные чувства. Они вылезали из капсул и собирались домой.

Стажер обратился к нейромеханику:

– Олег Геннадьевич, есть проблема, – Максим указал на ячейку номер восемь. – Кажется, что-то не так.

Сигнал с примесью шума, работа ведется неоптимально. Я проверил все несколько раз – с оборудованием проблем нет.

Все стандартные тесты выдают у девочки средние данные, никак не ниже нормы. Перебор методик из картотеки тоже ни к чему не привел…

– Да. Дело не в капсуле и даже не в данных – а в том, кто внутри.

– Марина Шестопалова.

– Я знаю, она не первый год у нас. В ее случае, как ты и выразился, это «неоптимальный» стиль жизни.

– Ого. Но как ей помочь?

– Нельзя помочь тому, кто этого не хочет.

Олег Геннадьевич посмотрел куда-то в сторону.

– Она провела много времени у нашего психокорректора, но ничего не получилось. Чтобы результат снаружи зафиксировался внутри, нужно, чтобы человек сам сделал шаг.

Иначе исправленное возвращается к исходному.

– Но это глупо! – не сдержался стажер. – Ей же самой плохо! Зачем она за это держится?..

Олег Геннадьевич улыбнулся.

– Быть жертвой и неудачником невыгодно, да? Подумай еще.

Максим поднял брови.

– Можно меньше работать, не напрягаться, принять свое положение на дне. Для опустившего голову нет фактора риска. Меньше нагрузка на нервы, теплее в своем болотце. А знаешь, что самое приятное?

Любой поведенческий театр находит свои овации, свою жалость и даже бесплатный обед. Но только на какое-то время. От общения с такими людьми, как правило, избавляются – «жертвы» лишь на поверхности слабы и безобидны, а на деле безжалостны в своем эгоизме. Но этот театр гастролирует и, в среднем по больнице, у них все в порядке.

Стажер понимающе кивнул и с задумчивым видом произнес:

– Они выбирают… нечто вроде пути страдания?

– Не бывает пути страдания.

Любая нервная система, даже у плоских червей, построена на двоичном коде боли и удовольствия.

Боль – это сигнал «так ты умрешь», удовольствие – «так ты выживешь».

Человек многократно сложнее червя, но база та же самая. Психика, как любой механизм, имеет свои погрешности. При поломках восприятие выворачивается наизнанку. Но даже с учетом этого, всем бывает условно «хорошо» и «плохо» примерно поровну – за что спасибо гедонической адаптации.

Исходная цель определяет только, что в итоге получишь и чем заплатишь. В этом суть программы поведения.

У этой девочки такая цель.

– Но почему?..

– Большая заслуга родительского моделирования, но точно нельзя сказать – слишком много факторов. Психика человека похожа на компьютер с обилием программ: общечеловеческие, возрастные, социально-культурные, семейные и, наконец, индивидуальные. Вся эта кипящая лава стекает в голову, человек начинает считать ее собой. Лава застывает, каменеет, превращается в неприступную гору. И только когда все начинает идти прахом, зовут нейромеханика или психокорректора с кайлом наперевес.

Но, как я уже сказал, снаружи не всегда можно помочь.

Олег Геннадьевич посмотрел на экран капсульной. Трое детей все еще были на своих местах.

– Разбуди их, пожалуйста, и отведи к родителям.

Так Максим возглавил отряд из трех сонных детей.

Маму Марины оказалось легко узнать в зале. Она стояла в углу. В лице и фигуре ее читалась участь беженки, спасающейся от войны. Но аксессуары, дорогая кожаная сумка и длинное светло-бежевое платье отнюдь не говорили в пользу бедственного положения.

Стажер не успел поздороваться, как попал в середину разговора:

– Скажите, пожалуйста, как моя дочь – опять плохо?

Максим хотел утешить милую женщину:

– Да что вы, Марина занимается…

Но вектор мысли не менялся из-за приятных новостей:

– Да-да, я понимаю, вы это из жалости говорите, конечно…

Происходящее казалось нелогичным. Максим был в ступоре, но отсутствие ответа собеседнице не мешало:

– Я сама так с ней мучаюсь, так мучаюсь. Я уже и не знаю, в кого она такая. Особенно последнее время – тяжело каждый день, ничего не хочет делать. Хоть бы вы научили, вы же – профессионалы! На одних вас уповаю, вы – моя последняя надежда…

Послышалась известная, заезженная мелодия. Женщина достала из сумки смартфон – одну из последних моделей – и ответила:

– Нет, дорогой, нет… Я сейчас о Мариночке разговариваю. Да, позже перезвоню.

Она изящно положила смартфон обратно и продолжила говорить, всплескивая белыми руками:

– Понимаете, мне самой очень, очень тяжело. Я ведь могу рассчитывать на вас, правда? Вы ведь все сделаете? Дадите моему ребенку все, что ей хочется?

Максим не был готов к столь неожиданному шквалу предложений и посмертному грузу ответственности. Он пытался состыковать то, что было написано в его инструкции, с новым, весьма удлиненным женщиной списком.

Инна объявила по громкой связи:

– Максим Игнатьев, пройдите в нейромеханическую, пожалуйста.

– Извините, это меня. Мне пора, – сказал он родительнице.

– Да-да, я понимаю. Вы не можете тратить столько времени на одного ученика. У вас другие, более важные дела, конечно…

– Всего хорошего! – отрывисто сказал Максим и почти рванул обратно к Олегу Геннадьевичу. По пути он благодарно салютовал Инне, постепенно замедляя шаг.

Ощущения от этого разговора были забавными.

Хотя общение с родителями вообще не входило в его обязанности, он почувствовал едкое послевкусие навязанной вины.

Глава 5

17 декабря 2073 года.

Я пришел слишком рано. Зал был измерен шагами вдоль и поперек, все мысли в мозолях. От скуки вслушался в разговор клиента с администратором.

Что?! Мне ведь показалось?..

– Да, извините, у нас только химия, а алхимии нет.

– Как вы можете называть себя мультифункциональной школой после этого? За что я деньги-то плачу?

– Сожалеем, но ничем не можем вам помочь.

– Инна, за что ты извиняешься? – благородно решил вступиться я. – Сейчас я вам все объясню. Химия – это наука, а алхимия – это средневековая сборная солянка. Их даже сравнивать нельзя! Идея получить золото когда-то сдвинула научную мысль, но затем была оставлена на обочине истории. Ни одна уважающая себя школа не может предоставить вам…

Взволнованная клиентка перебила на полуслове:

– Вот! Смотрите! – сказала она и победно спроецировала голограмму со смартфона. Открылась реклама, которая гласила:

«Только сегодня и только у нас! Купите нейрокиберкурс химии 1 уровня и получите полный курс алхимии со скидкой 25 %! Не упустите шанс углубить научные знания мудростью веков!»

Это уже был шах и мат, но женщина не остановилась на достигнутом.

– А теперь слушайте внимательно!

Заиграла аудиоверсия популярного ресурса Кибернейропедия:

– Алхимия – это древнейшее знание, которое является фундаментом современной науки…

– Вы сейчас включили свободно редактируемую статью, я правильно понимаю?

– Сомневаюсь, что понимаете. Работаете в образовании и не знаете элементарных вещей!

– Простите его, пожалуйста, – снова вмешалась Инна. – Он совсем недавно работает, стажер. Мы очень сожалеем, но у нас нет такого курса и соответствующего персонала. Я думаю, что вам и вашему ребенку будет намного комфортнее в той школе, рекламу которой вы только что показали. Это решение будет наилучшим. Опять-таки, не нужно будет водить из одной школы в другую – и химия, и алхимия в одном месте – что может быть лучше?

– Да, вы, пожалуй, правы, – сказала женщина заметно успокоившись и гордо выпрямив шею. – Хотя бы один адекватный человек в этом дурдоме. Большое спасибо, девочка.

– Всегда пожалуйста, – улыбнулась Инна.

Олег Геннадьевич позвал меня в кабинет. Я шел за ним, как в тумане.

Что это было вообще?

Инна понимает, что говорит?

Я споткнулся о собственный шнурок и чуть не потерял равновесие, вовремя выставив вперед правую ногу. Олег Геннадьевич обернулся на резкий шум за спиной и сказал:

– Можно подумать, ты все понимаешь.

– Вы читаете мысли? Но как?.. На мне же нет сейчас никаких устройств.

– Умение читать мысли здесь избыточно. Я слышал ваш чудесный разговор. А по твоему выражению лица, излучающему чувство собственной правоты, остальное вычислимо.

– Пусть так. Но ведь Инна все равно была неправа! Она ничего не объяснила этой женщине.

Олег Геннадьевич круто повернулся на каблуках ботинок.

– Добродетель нашелся. Что ты хотел ей объяснить?

– Что химия и алхимия – это вещи, которые нельзя сравнивать.

Нейромеханик засмеялся.

– Если человек искренне не понимает разницы, то за раз ты этого не объяснишь. Как и за два. Для этого требуются годы обучения. Теперь уже – что выросло, то выросло. Изменить этого человека ты не можешь, только испортишь отношения. К тому же она сейчас разъярится и пойдет писать анонимную жалобу в Департамент нейрокибернаук. Они не могут не отреагировать, и вся работа встанет на неделю из-за проверок. Никому здесь неинтересно доказывать клиентам свою правоту, тем более что ты ничего не докажешь. Нужно делать дело, а не трепаться.

– Хорошо, отбросим химию. Разве мы не должны, как нейромеханики, настаивать хотя бы на нормальном, логическом общении в школе? Она не хотела ничего слышать, это было простое давление на эмоции!