Текст книги "Так бывает… (сборник)"
Автор книги: Анна Маг
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Анна Маг
Так бывает…
© Анна Маг, 2018
Так бывает…
Георгий был понаехавшим лимитчиком, именно так: понаехавшим, а не приезжим. Приезжий – это вроде как гость, командировочный или просто турист, которой интересуется культурой и историей, а Георгий «приперся и живет, не краснея», – как говорила Танина мама. Но мамы давно нет, и что она там говорила, никому не интересно.
Таня и Георгий были однокурсниками. Танька сразу его заметила, впрочем, не только она, и действовать надо было очень быстро, прямо по-военному, проявляя стратегию «идти свиньей», или прощай, Георгий! Таня прощаться не хотела и «пошла свиньей», нахрапом завладев Георгием! Он не то чтобы испугался, но и не привык к такому напору со стороны девушек. И потом, там, в его солнечном и теплом Тбилиси, сплошь красавцы, а девушки тонки и изысканны, они стыдливо отводили глаза и шептались – гордый профиль, томный взгляд – вроде как невзначай, случайно.
Они столкнулись в студенческой столовке. Георгий стоял и мялся с выбором, потому что денег было в обрез.
– Харчо, котлеты с пюре и компот! – неожиданно из-за спины выкрикнула Таня.
Георгий резко повернулся, а Таня прямо и открыто посмотрела ему в глаза и добавила:
– Я угощаю! Что? Разве это неприлично – угостить однокурсника?
Георгий покраснел, однако препираться означало бы посвятить всех в происходившую ситуацию, а он не хотел такого развития инцидента. Прошептал внятно и с достоинством, правда, одними губами:
– Благодарю, – но так, что Таня всю ночь вспоминала эти губы.
С тех пор она начала таскать в институт то пирожки, то бутерброды и угощала ими Георгия как бы невзначай, вроде как заодно. Он угощался с неизменным достоинством и благородством. Девчонки хихикали, а пацаны, как всегда, ничего не замечали.
Учились они в геологоразведочном – легко, весело, непринужденно. Хороший курс, своя компания, походы, костры, гитара – романтика!
«Милая моя, солнышко лесное…»
«Бред! – думала Таня – Как это может быть: лесное солнышко?» – но подпевала, как и все.
Это было начало четвертого курса. Всех повезли «на картошку». Студенты закупали портвейн, всякую снедь типа «кильки в томате», ну а картошки – поля: хоть пеки, хоть вари, хоть сырой ешь.
После трудового дня садились у костра и пекли эту самую картоху. И были всеобъемлющее чувство счастья, беззаботности и полная уверенность в светлом будущем, а иначе и быть не могло. Все понятно и просто, как картошка.
– Вот скажите мне, – начал Антон, – вот чем мы не растения? Нас ведь тоже посеяли, взрастили, окучивали, оберегали…
– Ну и что? – спросил кто-то.
– Как что? Вот картошка даже выросла, вобрав в себя весь сок из земли, все полезное, налилась, наполнилась и принесла пользу народу! Нас ведь вырастили, вскормили и выучили!
– Э, брат! Да тебе бы на трибунах выступать! Принести пользу всем – значит никому! И потом, я не овощ! – с улыбкой добавил Георгий.
– Ты не овощ, ты фрукт! И тот еще! – сказала Ленка, дуя на обожжённые пальцы.
– Я?
– А то кто ж? Танька вон сколько сессий тебя обхаживает, обхаживает, а ты?
– Лена! – с укоризной оборвала разговор Таня.
– Что Лена? А впрочем, как хочешь! Сами разбирайтесь.
Георгий хоть и отмолчался, но для себя выводы сделал. В это время откупорили очередную бутылку, разлили по стаканам, и кто-то предложил сыграть в эту самую пресловутую «бутылочку». Все хихикали и невинно целовались, принимая условия игры. Очередь дошла до Тани. Она крутанула бутылку, и горлышко, словно стрела Амура, указало в аккурат на Георгия! Таня замерла от счастья. Она быстро и решительно чмокнула его в губы. Он не растерялся, обнял ее за плечи, привлек к себе и на глазах у всех поцеловал ее глубоко и проникновенно, по-взрослому, не стесняясь и не прячась.
Ребята засвистели и заулюлюкали. Так начался их роман!
Они открыто ходили парочкой, а остатки «картофельных дней» обнимались и целовались.
Уборка урожая подходила к концу. С одной стороны, всем хотелось домой, в теплые родные кровати. Избалованные москвичи привыкли, что горячая вода – это совсем не роскошь, и тело ныло и просило комфорта. С другой стороны, они понимали, что навсегда потеряют единение, атмосферу и свободу, и вот еще чуть-чуть, какой-нибудь год-другой – и они все будут зависеть от обстоятельств. Их поглотит черная дыра под названием «взрослая жизнь», и они будут зависеть от семей, детей, начальства, работы, зарплаты, и понесется… эта взрослая жизнь, в которую так стремишься попасть, так торопишься, а потом? Молодость – миг! По сути, это какие-то пять лет, с первого по пятый курс. И ФСЁ!
Последний денёк выдался особенно погожим. Георгий и Таня шли по кромке пшеничного поля. Золотые колосья, словно гладь моря, перекатывались то влево, то вправо, игриво заманивали, звали. Танька зажмурилась и поцеловала Георгия.
– Можно, я буду называть тебя Гоги?
– Можно. Меня так мама называет.
Внезапно теплый и ласковый ветер не на шутку разбуянился, также вдруг первые крупные капли с горячего, еще не остывшего неба обрушились на землю. И начался настоящий ливень! Танька и Георгий засмеялись, заметались, не зная, где укрыться. Старый, полуразвалившийся не то амбар, не то житница стоял на краю поля. Они, уже мокрые насквозь, забежали туда, продолжая хохотать. И им было светло и радостно, и они любили друг друга так же.
Вернулись в Москву: Георгий – к себе в общагу, а Таня – домой. То, что с ней что-то не так, Таня почувствовала сразу: по утрам тошнило, пока чего-нибудь не схватишь в рот, а грудь не влезала в привычный бюстгальтер.
– Танька, не кусошничай! – ворчала мать. – Нормально сядь и поешь!
Легко говорить: «не кусошничай»! Что поделать, когда тошнит так, что аж в глазах темно. И вот ведь удивительно: как в рот возьмешь чего, сразу и проходит.
Первой Таня решила сказать маме. Как-то вечером, во время ужина, она невзначай спросила:
– Мам, а ты кого б хотела: внука или внучку?
Танька намазывала варенье на хлеб и облизывала сок, стекавший по пальцам.
– Я? – улыбнулась мать. – Наверное, внучку – я уже все знаю… А пацан – это другой мир… на любителя, – почему-то ответила она.
– Ну, вот, если б я тебе сказала, что у тебя будет внук или внучка?
– Если б!
– А без «если б»?
– Ты, дочка, если думаешь, что я дура старая, то глубоко ошибаешься! Может, я, конечно, и старая в твоих глазах, но точно не дура! И все я, Таня, уже давно заметила! Думаю: когда эта дуреха мне скажет? – мать улыбнулась и обняла дочь за плечи. – Ну а папаша-то имеется?
– Имеется… – вздохнула Таня. – Только не знает…
– Ну так скажи – и узнает! А если в кусты побежит, то и управу найдем!
– Я думаю, не побежит, а скорее прибежит. Порядочный! – добавила она.
– Порядочный! – хмыкнула мать. – Все они, сволочи, порядочные!
На следующий день Танька с Гоги пошли к Вовке Марченко в общагу пить хорилку, закусывать салом и орать песни.
Танька прижалась к Гоги и шепнула ему на ухо тихо-тихо:
– Я беременна.
– Я знаю, – так же тихо ответил он.
– Откуда? – удивилась Таня.
– От тебя молоком пахнет.
Танька улыбнулась и зажмурилась от счастья.
Знакомиться с мамой было решено идти в воскресенье. Гоги купил цветы и коробку конфет «Аркадия». Он подумал, что было бы лучше взять сыр и вино, что прислала мама, но постеснялся.
Танина мать опешила, увидев гордый профиль «кавказского орла». Она ждала Васю или Петю, но точно не Гоги!
– Приезжий, значит… – вместо «добрый вечер» сказала она. – Ну проходите. В ногах, поди, правды нет!
Обстановка была напряженной. Мать не скрывала своего недовольства. Стол был накрыт, но кусок не лез в горло. Гоги заметил портрет мужчины за стеклом серванта.
– Это твой папа, Таня?
– Да. Он погиб.
– Танин папа был ликвидатором на Чернобыльской АЭС, умер в муках через полгода. Мне дали медаль, грамоту и сорок рублей за потерю кормильца. Так что выпало мне… на долю… А ты? Кто твои родители? Расскажи о себе.
– В Тбилиси у меня мама и младшая сестренка. Папа умер, когда она только родилась, так что она его даже не знает. Маму зовут Манана, она работает медсестрой на скорой, сестренку – Инга, – Георгий помолчал немного, а потом откашлялся и робко спросил: – Ну, я пойду?
Танькина мать аж поперхнулась:
– Пойдешь? Куда это ты собрался? Все, милый! Завтра же в ЗАГС! Не дам ребенку без отца вырасти. Хоть ты и понаехавший, но делать нечего. Пропишу тебя, но временно, конечно. Жить будете в Танькиной комнате – и точка!
Временная прописка – изобретение советского строя, как бы проверка на вшивость. Законных жен и мужей еще и дополнительно тестировали на прочность: подходит – не подходит. Временную прописку можно было даже продлить, тем самым продлить и отношения.
В начале июля Таня родила прекрасную здоровую девочку. Девочку назвали Марго. Таня посмотрела на нее и запомнила, могла отличить из тысячи младенцев, хотя говорят, что они все на одно лицо. Но и в самом деле Марго была не такой, как все: глазки у нее были темные, большие вишни. Марго смотрела так, будто все про всех знала, только сказать не могла. Пришли домой. Бабка свихнулась от счастья, носила Марго, с рук не спускала. Вечером, после суматошного дня, сели пить чай.
– Значит, так! – изрекла теща. – Марго я беру на себя. Тебе, девочка моя, учиться надо! Ты учись. А тебе, мой дорогой, работать! Ты и работай. Подспорье у нас есть: бабушкина квартира всегда сдается, денежки не лишние. В общем, как жил и, так и живите, делайте карьеру, как говорится, и не думайте ни о чем.
Не теща, а мечта! Таня успела окончить четвертый курс и сдать сессию. Оставался последний год учебы и диплом. Георгий решил перевестись на вечернее отделение и пойти на работу – в семье он был единственным кормильцем и мужчиной. Мама Георгия, Манана, узнав о радостном событии, хотела было приехать, тем более что с новой родней надо было познакомиться, но Танькина мать сказала, что не к спеху. Георгий сглотнул обиду и подумал, что заработает и вышлет матери деньги на билеты чуть позже.
Жизнь шла своим чередом. Маргоша росла, каждый день подтверждая свое царственное имя. Это росла не просто Марго, а королева Марго! Бабка была у нее в услужении день и ночь.
Молодые защитились. Георгий по распределению пошел работать в НИИ, а Таня окончила с красным дипломом и поступила в аспирантуру. Жили они неплохо. Мать тонула в заботах о внучке. После рождения дочери Танька как-то особенно налегла на учебу. Георгий не то что чувствовал себя лишним, но и не особенно ощущал свою значимость, что ли… Стало приходить ощущение, что все придумали и решили за него, и что он живет уже по давно написанному сценарию.
Мама ему периодически звонила. Она деликатно молчала про «приехать», но всегда приглашала к себе. Маргоше шел второй годик, а она ее еще не видела. На семейном совете было принято поехать в Тбилиси на Новый год.
В НИИ Георгию было работать скучно. Он для себя придумал расшифровку: НЕДОУМКИ И ИЖДИВЕНЦЫ. Всю жизнь, как червь, копаться в почве, определять наличие тех или иных веществ, проводить лабораторные анализы – скукотища! Георгий понял, что ошибся с выбором профессии, а Татьяна, наоборот, углублялась, изучала, въедалась, короче, закапывалась глубже и глубже, как тот самый червь и есть, буравила землю и знания. И чем дальше она закапывалась, тем труднее было что-то увидеть позади. Впереди – тоннель к новым знаниям, работам и достижениям. А где же Гоги и их студенческая любовь?
Наступал Новый год. Гоги приходил домой и видел всегда одну и ту же картину: Таня за столом с ворохом бумаг, теща с тазами с детской одеждой и кастрюлями бегала как заполошная из кухни в ванную. На веревках неизменно весело детское белье, с него капало на подогретый ужин. Гоги ел, а маленькая Маргоша сидела у него на коленях и с любопытством наблюдала падение капель в тарелку: попадет – не попадет.
– А Таня будет ужинать? – спросил он.
– Так сам и спроси! Откуда же мне знать? – махнула теща рукой. – Отвлекать не хочу.
– Таня! – позвал Гоги. – Таня! – прокричал он. – Мы хоть раз, один раз можем поужинать как нормальная семья?
Георгий неожиданно для самого себя швырнул ложку.
– Ты тут не хулигань! – возмутилась теща. На шум вышла Таня. Она устала, сняла очки.
– Георгий, я пишу диссертацию, ты же знаешь.
– Я просто хочу с тобой посидеть. Поговорить хочу!
– Ну говори, – Таня обреченно села на табуретку и взяла с тарелки огурец.
Георгий успокоился.
– Помнишь, мы хотели в Тбилиси? – начал он.
Теща осторожно метнула взгляд.
– Денег лишних нет! – буркнула она.
– Я заработал, – невозмутимо добавил Гоги, – купил билеты.
– Маргоша еще мала для поездок! – не успокаивалась Танькина мать.
Георгий будто не слышал ее.
Таня ехать не хотела. Она проглотила огурец и сказала коротко и ясно одно слово:
– Диссертация!
– Таня, мама даже тебя не видела… И Маргошу… – онемел Гоги.
– Не могу – надо сдавать первую часть. Или ты хочешь, чтобы я ее вечно писала?
– Я поеду с Марго.
– Нет! – твердо оборвала мать. – Марго не дам! Знаю я ваши законы!
Георгий спокойно отодвинул тарелку и вышел.
Лететь надо было через два дня. После работы Георгий зашел в универмаг «Москва». Ему хотелось чем-то порадовать маму. Манана очень ждала приезда невестки и внучки, но он не стал ее огорчать – до последнего надеялся и думал, что Таня передумает. На глаза попался белый чайный сервиз: выбросили к Новому году, и так удачно, что народ еще не собрался, не приметил такую находку.
– Девушка, выпишите мне, пожалуйста.
– Пожалуйста, – вежливо ответила рыженькая продавщица. – С наступающим! – добавила она.
И от этого простого «с наступающим» у Гоги поднялось настроение. Он счастливым шел с подарком домой, предвкушал встречу с матерью и с сестренкой, представлял, как они сядут пить чай за круглый дубовый стол, и Томарико придет – мамина подруга, и он покажет и фотографии маленькой Маргоши, а на лето уж точно, уж непременно они соберутся все вместе.
Дома было тихо. Маргоша спала, теща варила борщ. Гоги тихо прошел в ванную. Пока он мыл руки, отогревая озябшие пальцы под горячей водой, теща открыла коробку. Гоги вышел и обомлел: на столе красовался сервиз купленный для мамы в подарок.
– Ну, ты, зятек, и молодец! Тещу уважил! – довольно хмыкнула она. – Танька придет, чай пить будем.
– Не будем! – твердо отрезал Гоги.
– Как это не будем?
– Я маме купил. Это подарок. Мне неудобно ехать с пустыми руками.
– А… значит, к нам удобно, а к ним неудобно! Хорошо получается!
Гоги растерялся. Он и не подумал, что делает что-то не так.
– Но ведь я еду к ним в гости!
– Ну, это ты молодец, конечно, что в свой родной дом как в гости! А здесь ты, значит, хозяин! А пользуетесь вы, между прочим, всем, что я и Танин папа заработали! Своим горбом и трудом!
Она резко махнула рукой и случайно сбила со стола чашку, та взлетела, как летающая тарелка, и, сделав в воздухе прощальный пируэт, разбилась вдребезги!
– Ой! – от неожиданности выкрикнула теща. – Я случайно!
Гоги надел пальто и ушел.
Ночь он провел у ребят с курса – студенческая общага сменилась холостяцкой берлогой. Жили весело и беззаботно, и ничего не надо было никому объяснять. Гоги понял, что проехал станцию «беззаботность», а они вышли. Вышли купить яблок и пирожков, поезд уехал, а они остались, молодые и веселые, и не торопились на следующий перрон. Они просто помахали ему вслед без капли сожаления.
Проговорили до утра. Пили, курили и ржали, как кони, молодые и здоровые беззаботные кони.
Под вечер Гоги пришёл домой собрать вещи. Вылет был ночью. На пороге он заметил аккуратно упакованную коробку с сервизом и дорожную сумку.
– Я тебе вещи собрала. Ну и от меня подарки положила. – Таня замялась. – Ты извини маму… она просто устала. Я допишу диссертацию, и мы обязательно полетим вместе, – Таня чувствовала свою вину и не могла скрыть этого. – Ну что я могу поделать? Ну вот, влипла я с этой работой! Ну прости… – Таня обняла Гоги. – Маргоша спит, – шепнула она.
– А диссертация? – улыбнулся Гоги. – Диссертация спит?
И было то, что мирит всех и вся,
И забываются все кровные обиды,
И все приходит на круги своя,
И все равны: рабы, цари, сеиды.
Самолет сел легко и грациозно. Грузинские летчики – это настоящие орлы, парящие на стальных крыльях. Теплый, почти весенний воздух, хотя и был конец декабря, обдал лицо Гоги. Всего семнадцать километров – и он дома! Всего каких-то тридцать минут – и он обнимет маму, сестричку и свою крестную Томарико! Они сядут и будут разговаривать. У Гоги сердце наполнялось теплотой и нежностью. Что-то сладкое и томное разливалось у него внутри – наверное, любовь. Он понял, как сильно он соскучился по дому, по кривым извилистым улочкам, по горячему хлебу и крикам соседей во дворе, по солнцу, по небу, по языку.
«Может, мне и не ехать никуда? Здесь меня лимитой никто не обзовет. Здесь мой дом, родные люди. Только вот Маргоша…» – тут же мелькнуло у него в голове. Он вспомнил ее глазки-вишенки, ее каштановые золоченые локоны, ее заливистый смех, липкие маленькие пальчики, когда она сидела у него на коленях и кормила крошечками. Гоги знал, что уйди он, мать Тани никогда не позволит видеться с дочкой. Он отсек все мысли про «остаться» и решил просто наслаждаться этим моментом, этим счастьем пребывания в родном доме.
Гоги свистнул по-мальчишески и запрыгнул в такси. Рот сам собой растянулся в улыбке.
– Комо-Узнадзе! – выдохнул он.
– Великокняжеская! – поправил его таксист и значительно поднял палец. – Я местный!
– Я тоже!
Радостные крики, возгласы «вай-ме» и слезы счастья. Дом – это там, где тебе рады, просто потому, что ты – это ты, не за что-то, а вопреки всему. Радуются твоим успехам, ошибкам, удачам и не… Рады просто, что ты живешь на свете. Такое возможно только в родном доме, и счастье, если он есть. Ты можешь прийти без звонка и приглашения, с пустыми руками и даже без рук, и тебе настежь откроют дверь и сердце, накроют стол и расправят постель.
Манана не видела сына три года. Теперь она смотрела на него и боялась не заметить какую-то новую черточку, какие-то изменения. Она считывала и запоминала. Инга крутилась и хвасталась новой кофточкой – Таня постаралась. «Все-таки Таня молодец», – подумал Гоги.
Манана сокрушалась, что не приехали все вместе, поставила фотку Маргоши на видное место. Пришла Томарико с возгласами и смехом. В кипенно-белое полотенце были завернуты горячие хачапури.
– Вай-ме! Как я могла не испечь их моему крестнику?! Чтоб глаза мои ослепли, если я тебя не откормлю! – она всплеснула руками и запричитала по-грузински.
Гоги только сейчас понял, что ничего не привез Томарико. Он кинулся к сумке и растерялся. Как он хотел хоть чем-то ей угодить, хоть на минутку вызвать ее удивление. Но Томарико ничего и не ждала от Гоги. Он ждала только Его! Своих детей у нее не было, но был крестник – Гоги, единственный и неповторимый. Других детей она крестить отказывалась, даже Ингу.
Манана накрыла на стол и поставила новый чайный сервиз. Она заметила, что чашек только пять, а блюдец шесть, но ничего не сказала – подумала, что разбил ее мальчик чашку по дороге. Ну и Бог с ней. На счастье. А это и есть счастье, когда твои дети сидят за столом с тобой, пьют чай и смеются. Гоги подошел к Томарико, обнял и незаметно положил ей в карман купюру.
Сидели долго, почти до утра. Вышли на балкон. Томарико достала из футляра дамскую трубку. Она курила исключительно трубку и не признавала никаких сигарет-мигарет, – так она выражалась. Прищурив глаз, она запыхтела сизым дымом.
– Ты счастлив, мой мальчик? Хотя можешь не отвечать. Сам не знаешь…
– Сложно все как-то. Я и не думал, что так все сложно, – Гоги вздохнул. – Таня, она хорошая, но что-то не так.
– Знаю, что не так. Не грузинка она. Говорила тебе про Ларису, а ты: Таня, Таня! Одно счастье – Маргоша есть! Сама замуж ее выдам здесь, или я не Томарико!
И они засмеялись.
Наступило утро тридцать первого. Все суетились, бегали к друг другу то за тем, то за этим. Гоги буквально наслаждался этим шумом, возней, суетой. По всему дому, да что там по дому, по дворам, летали с ума сводящие запахи. Двери вообще не закрывали. А зачем? Просто если что надо, то заходи и ори погромче: «Мне нужны орехи!» Или: «Чеснок остался?»
Инга вытащила Гоги на улицу. Ей надо было всем показать, что приехал старший брат, и если что, то мало не покажется. Мальчишки, которых повыгоняли во двор, притихли и смотрели на гордую Ингу. Посыл поняли правильно. Та, в свою очередь, задрала нос и смотрела свысока.
Праздники пролетели, и отстреляли последние салюты пробками от шампанского. Пора было возвращаться. Мать, вздыхая, собирала коробку: вино, сыр, орехи, хлеб. Хачапури Томарико утром занесет, чтоб свежие. Чуть не забыла: мандарины!
Гоги смотрел на все это с какой-то болью и тоской. Как Таня и ее мать (мать ее) были далеки от этого, от этого простого счастья! Гоги было искренне жаль одних за такую заботу, а других – за неспособность это оценить. Ну все, все! Он больше не будет ждать три года, чтобы приехать еще раз. Институт он окончил, работает, ребенок подрастает. Вот летом уж наверняка они приедут семьёй. Решено. А пока Москва, работы, заботы.
Эх, кто бы знал, что это был последний год, когда мы были одной могучей страной! Великой, несокрушимой, победившей фашизм, освободившей мир! Мешали. Кому-то определенно мешали. 1991 год. Рухнуло все и сразу. Рухнул занавес и страна одновременно. Люди не успели понять, что произошло. Но разум возмущенный как кипел с семнадцатого, так и кипит до сих пор! Всем включили балет! Высокое искусство и есть лекарство – сиди и лечись. Не хочешь лечиться – иди на площадь и ложись под танк. Через несколько месяцев не станет огромной единой страны. Обезумевшие люди пойдут убивать друг друга. Массовые побеги, потеря родного причала. Сотни тысяч людей потеряют свой дом, свое начало, свои корни. Прочно войдет в лексикон слово «беженец» от слова «бежать». Куда? И побежит наш народ в далекие страны – облагораживать, видимо, их загнивающий генофонд. Потекут мозги, красивые женщины и дети – все будущее сразу. Страна упадет на колени и очень долго не сможет встать, в один миг станет предметом шуток «высокоразвитых стран». Сильное, непобедимое государство растащили на куски при помощи продажных тварей и воров. И потребуется очень много лет, чтоб Россия «вспряла ото сна» и указала всем их собачье место. Но это позже, а пока нет науки, нет армии, денег и, собственно, самой страны тоже. Страну разрезали, как пирог, и продали по рубь двадцать за кусок. Кому еще?
НИИ больше не было, равно как «недоумков и иждивенцев». Все сразу стали умными и пошли в торговлю. Торговали всем: в Польшу возили часы и транзисторы, а привозили оттуда кофточки и джинсы «мальвина». А люди-то работали сплошь интеллигентные, с дипломами о высшем образовании, а то и с ученой степенью.
Гоги пошел торговать бензином, точнее, устроился работать оператором АЗС, еще точнее, его устроили – бывший завлаб помог!
А что? Почет, уважение, связи. Вот так.
А Таня, казалось, ничего и не заметила… писала себе за столом и писала. В ней будто что-то замкнуло. И если она не писала для себя, то, значит, писала для кого-то. И это, слава богу, было еще кому-то нужно и даже приносило какой-то доход.
Короче, жили не тужили. Маргоша росла, теща бренчала, Таня писала научные работы.
Манана и Инга жили плохо. Отключили свет, воду и газ давали по часам. Выручали друг друга, как могли. Выживали. Гоги старался следовать когда-то данному самому себе обещанию: приезжать хотя бы раз в год. Если бы не деньги, которые он высылал матери ежемесячно, они с Ингой бы замерзли зимой. Это была какая-то блокада, созданная мужами высокой политики. Родные люди оказались в разных государствах: СНГ – то ли с Новым годом, то ли говном, непонятно. Зарплаты не платили, но коммунизм так и не наступил. Все понимали, что надо переждать, но что, сколько и когда? На смену вере в светлое будущее, в которое уже никто не верил, пришла вера в разных богов из разных религий. Образовавшуюся пустоту активно заполняли откуда ни пойми образовавшиеся секты. Людям надо во что-то верить, так уж они устроены.
Инга уже училась на первом курсе медучилища. Расцвела буйным цветом – глазам больно! Вчерашние мальчишки, которые дразнили и пуляли из рогатки в попу, видя Ингу, пялились на эту самую попу и краснели. Они спорили «на слабо», кто пригласит ее в кино.
Инга была особенная, не такая, как все девчонки. Было в ней что-то манящее, зовущее, даже немного порочное. У нее были белая кожа, зеленые глаза и светло-каштановые волосы. Инга надевала туфли на каблучках на тонкие, узкие ступни, и они превращались в хрустальные статуэточки. Она ходила на этих статуэточках и бренчала: дзинь-дзинь. Сердца пацанов ухали в ответ, и в воздух поднимались невидимые флюиды, которые чувствуешь безошибочно только в юности.
Мать, провожая ее в училище, долго улыбалась, глядя в окно, вздыхала, думала о своем, а потом быстро убегала на работу. Работала она тоже почти бесплатно, но зато с удовольствием и с душой, а это главное.
Манана была еще очень даже привлекательной. Женщина, когда ей к пятидесяти, похожа на очень спелый фрукт: наливной, ароматный, вобравший в себя все соки земли и генетическую информацию мира. Вот еще чуть-чуть – и все! Кожа начнет морщиться, как на залежавшейся черешне, она вроде еще сладкая, но не так аппетитно выглядит. Еще чуть-чуть – и появится горьковатый вкус испорченного продукта. Но если правильно сохранять, то черешня скукожится, засохнет, но останется все-таки лакомством, даже приобретет новый вкус (но это на любителя), а если неправильно, то на выброс. Берегите женщин! Сохраняйте их правильно!
Таня превратилась в девочку с морщинками: тот же хвостик, очки, но бесконечная усталость. Она вообще не касалась хозяйства и плохо понимала, чем, собственно, отличаются щи от борща. Все хозяйство вела мать. Маргоша ходила во второй класс, была бандиткой и непоседой, но училась на отлично. Гоги по-прежнему работал на АЗС. Его все устраивало: сутки на работе, трое дома, а иногда – наоборот. Он много читал. Его единственной обязанностью по дому была добыча продуктов, хотя в магазинах ничего, кроме сливочного масла, не предлагалось, теща говорила: «Иди и купи». Тогда не было такого понятия, как супермаркет, и кооперативные магазины только зарождались, зато были «Молочный», «Овощной», «Булочная-кондитерская». У Гоги были везде свои люди. Вроде как Советского Союза уже не было, а терминология осталась: блат, дефицит, из-под полы… последний так вообще неразгаданный и непереводимый ребус для иностранцев. «Свои люди» – это очень важно во все времена, во всех странах и цивилизациях! Мясо без жил, овощи только свежие, а бананы так вообще желтые. В СССР бананы продавали только зеленые, их надо было заворачивать в газету, класть в пакет, пакет – в шкаф (вообще как кощеева смерть) и ждать!
Каждое утро маленькая Маргоша шуршала в шкафу в поисках желтого банана и была или счастлива, или не очень. Она выныривала из шкафа, держа в руке полужёлтый экзотический фрукт и сияла. А теперь, когда папа оброс нужными связями, счастье было практически ежедневным. Вы нам продукты – я вам бензинчку, вот на таком примитивном бартере держалась и выживала вся страна.
Ее звали ВАЛЯ. Валя была молодой и веселой, торговала картошкой и другими овощами. Валя никогда не читала Достоевского и не понимала, почему его называют «ИДИОТОМ», – в этом было все ее счастье. Словно жонглёр, она подкидывала овощи, шутила и отвешивала покупателям «углеводы и витамины», – так и говорила. Валю любили. Она была громкая, горластая, с маникюром и накрашенными ресницами. Было видно по всему, что профессию она свою выбрала правильно, любила ее и никогда не уставала. В общем, занимала Валя свое место согласно происхождению и полученным знаниям. Гоги она заметила сразу: вечно грустный, уставший мужчина. «Мцыри», – сказала Ленка-кассирша. Кто такой Мцыри, Валька не знала, но подумала: «Рыцарь», – а спросить постеснялась.
Валька всегда стихала, когда очередь доходила до Гоги, опускала глаза и говорила: «Здрасьте». Гоги кивал, зачитывал список. Валя участливо заглядывала в листочек, как будто не овощи отвешивала, а пилюли в аптеке, складывала все в желтый пакет с нарисованным арбузом и говорила: «До свидания».
Гоги с добычей шел домой, у подъезда курил, а в последнее время особенно много. Неотрывно смотрел куда-то вдаль и думал, что на этой же планете обитают его мама и Инга, и они выживают, работают, шутят, едят и приглашают кого-то в гости. Он с нетерпением ждал отпуск. Ему наконец пообещали, что Маргоша поедет тоже. Хотя обещания были из года в год те же, и как только дело доходило до поездки, находилось тысяча отговорок. Ни Таня, ни Маргоша ни разу не были в Грузии и не видели родных.
Маргоша очень ждала это лето. Она слушала папины рассказы про далекий солнечный теплый город, где у людей всегда хорошее настроение, где поют, едят, что господь послал, и всегда рады гостям и гостям гостей. Она слушала с интересом и представляла, представляла… А еще папа обещал отвезти ее на море в Батуми. Батуми ей представлялся Африкой! Хотя ни там, и ни там она не была, но перед глазами маячили слоны и жирафы, которые поднимали свои длинные шеи и ели листья. И она, Маргоша, с разбегу забегала в море и плавала вместе с папой наперегонки. С этими картинками Маргоша засыпала, и ей было светло и радостно. С бабушкой Ингой она была знакома только по телефонным разговорам. Говоря с родными отца, она ставила их фотографии перед собой как будто ей так было понятнее. Она видела их лица и крепко прижимала телефонную трубку к маленькому ушку. Тетя Инга, конечно, была красивой! И Маргоша, затаив дыхание, спрашивала:
– А я похожа на тебя?
– Конечно, похожа, моя родная! Вот приедешь – я тебе все бусы подарю, сережки и помады. Знаешь, как много всего для тебя?
Маргоша замирала от восторга и всегда добавляла с тревогой в голосе:
– Ты только не отдавай никому. Я обязательно приеду!
Наступало лето, плавно, по проторенной дорожке весны уверенно ступая в сочную, влажную зеленую свежесть.
Гоги дали отпуск. Билеты были куплены. Бабка ворчала, Таня смиренно молчала, Маргоша закатила истерику, заперлась в комнате и запретила туда всем входить, пока мама не покажет ей, что ее, Маргошины, вещи лежат в сумке, и что она точно едет к другой своей бабушке! Так как Маргоша была маленьким избалованным божком, пришлось сказать «да». Девочка подрастала, показывала характер, и против нее ни у кого не было сил от всеобъемлющей любви и поклонения! Гоги боялся сделать что-то не так, спугнуть счастье. Но его опасения были напрасны. В лице Маргоши, маленького и любимого тирана, он обрел верного союзника. Кровь – не вода, и Маргошу тянуло в «ту» сторону. Бабку она практически терпела. Не то чтобы она ее не любила, любила, конечно, но по-своему. Та вечно брюзжала, была недовольной и командовала папой. А папой нельзя было командовать никому, кроме самой Маргоши, и это только ее привилегия.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?