Текст книги "Бегом на шпильках"

Пытаюсь найти позитив в последнем вердикте, но мне это не удается.

Глава 10

На следующее утро, в 7:30 мама приветствует меня по мобильнику словами:

– Сочные “болоньезе” с мятой.

– Чего? – отвечаю я.

– Узнать, как прошел вчерашний вечер!

– А, извини. – Зеваю и усиленно моргаю, заставляя себя проснуться. – Концерт был довольно громкий. Уши до сих пор заложены.

Мама тут же советует хорошенько их проспринцевать.

– А ты, вообще, где, дорогуша? Я звонила тебе домой, но никто не ответил.

– Я… мм, у Криса.

Деликатное молчание.

– Значит, Сол так и не проявился. А как у Тони с той девушкой? Забавная она все-таки, маленькая такая: все равно, что здороваться за руку с разреженным воздухом.

– Все очень хорошо, – говорю я, ухмыляясь. – Очень хорошо. – Бросаю взгляд на спящего Криса и прикрываю трубку рукой. – Они с Мел, похоже, увлечены друг другом. А вот с Крисом получилось как-то неловко: ребята из его группы ужасно расстроились и даже пригрозили разойтись, так как не получили одобрения “Эй энд Ар”.

Мама презрительно фыркает.

– А, ну да, от этих дождешься, – говорит она. – Эти свое мнение каждую неделю меняют. Передай ему, чтоб не принимал близко к сердцу. Один удачный сейшн – и эта братия повалит валом. А что у них за стиль? Фанк-металл? Спид? Трэш?

– Крис называет это “ромо-металл”, – отвечаю я.

– Что-то новенькое, – говорит мама с ноткой сарказма в голосе. – Они что – долбят и оттягивают?

– Мама, это довольно личный вопрос, в смысле…

– Ты все-таки смешная девочка, Натали! Что у них за саунд? Там есть гитарные соло в стиле Ван Халлена?

– Конечно, э-э, нет.

– А что за усилители они используют?

– Господи, откуда же мне зн…

– Если это металл, дорогая, то им следует использовать “маршаллы”, нельзя брать старье вроде “Вокс Эй-Си 30”, у них кошмарный “фидбэк”.

Я мрачно ухмыляюсь Ленину – то есть копии гравюры Энди Уорхолла на стене спальни Криса – и думаю о том, не чересчур ли глубоко мама погрузилась в карьеру своего сыночка. Казалось бы, мне-то что, но неделю назад она спросила у меня, что такое пируэт: “Это что, куколка такая деревянная?”.

– А как у тебя с “Весонаблюдателями”? – пытаюсь я сменить тему.

– Нормально, спасибо, дорогая. Перед взвешиванием я сняла свой шифоновый шарфик. – Она ненадолго замолкает, а затем добавляет: – Хотя надо сказать, теперь все совсем не так, как раньше. В былые времена, стоило тебе сбросить вес, – и тут же начинался звон во все колокола. Потом громко объявляли, сколько ты сбросила, и все вокруг принимались хлопать в ладоши. Но сейчас все по-другому. И в колокола больше никто не звонит.

– И… э-э… у тебя… как дела? – осторожно справляюсь я.

– Неплохо. За прошлую неделю сбросила полтора фунта. Но зато в позапрошлую – фунт набрала. Один – туда, один – сюда. Один – один. Тони говорит: это все равно, что слушать по радио результаты футбольного турнира. – Ее высокий, звонкий смех звучит неискренне. И мой – тоже, когда я присоединяюсь к ней.

– Ну, и ладно, – говорю я. – Как пришло, так и ушло.

– Пришло гораздо легче.

– Ты уже разговаривала с Тони?

– Послушай, Натали, не могу же я звонить ему в такую рань! Он наверняка еще спит!

После такого заявления моя склонность к продолжению сей милой беседы тает на глазах. Я выключаю мобильник. Затем забираюсь обратно в постель, пытаясь вновь погрузиться в сон, но мне мешает нос Криса, издающий свистящие трели. Как будто делишь ложе с колли. Будь на его месте Сол, я заставила бы его замолчать, защемив ему ноздри, но, как и все задиры, в душе я ужасная трусиха. (Крис терпеть не может, когда его будят, и с удовольствием растянет свое мстительно дурное настроение на все следующие двадцать четыре часа.)

Украдкой приподнимаюсь. Из доступного чтива в наличии только стопка журналов “Керранг”[22]22
  Британский журнал о тяжелой музыке.


[Закрыть], словарь рифм и две книги – “Цитатник Мао Цзэдуна” и “Как написать хитовую песню”.Перекатываюсь на живот и ловлю свое отражение в зеркальной спинке антикварной кровати. Зеркало сплошь заляпано отпечатками женских пальцев, а мои волосы – жирные и грязные. Что ж. Может, хорошая ванна заставит меня проснуться? Осторожно переступаю через валяющиеся на полу рубашки, медленно прокрадываюсь в ванную и потихоньку поворачиваю краны в стиле “арт-деко”. Чтобы приглушить шум бьющей струи, подкладываю губку.

Опускаюсь во чрево чугунного монстра, выжимаю на волосы каплю шампуня “Аведа” (у Криса тут парфюмерии больше, чем у царицы Савской) и начинаю втирать. Затем смываю пену прямо в ванной: душем не пользуюсь, чтобы, не дай бог, не разбудить своего господина. Затычку тоже не вынимаю – все по той же причине. И лишь начав отжимать волосы в полотенце, я вдруг замечаю ЭТО. Застываю на месте, а рука словно прилипает к полотенцу. Не веря своим глазам, вглядываюсь в поверхность воды. Горло словно сдавливает клещами. Склоняюсь над мыльной водой до тех пор, пока до носа не остается каких-то несколько дюймов. Кровь пульсирует в голове паническими толчками. Что ЭТО?!

Десятки, нет, сотни светлых волосков плавают в воде, словно трупики. Мои волосы. Еще какое-то мгновение я не могу отвести взгляд, но зрелище до того неприличное, что я рывком выдергиваю затычку. Затем медленно поднимаю руку к голове и осторожно тяну. Пять волосков. Тяну еще. Семь волосков. Еще. Четыре волоска. Еще. Восемь волосков. Восемь. Мое сердце топочет в ритм “Маников”, и я ощущаю себя героиней фильма ужасов, вдруг ставшего явью. О боже, только бы это был сон! Вот только не сон это, нет, потому что, когда это настоящий сон, ты не думаешь: “О боже, только бы это был сон”. Крутанувшись волчком, поворачиваюсь к огромному зеркалу, щелкаю выключателем и принимаюсь изучать свой череп. Белая кожа между прядями, болезненно-молочно-белая кожа…

– Чем это ты там занимаешься? Вшей, что ли, ищешь? – раздается голос Криса: раздраженный серый призрак в дверном проеме.

– Я лысею… у меня вылезают волосы!

Крис хрюкает:

– Не сходи с ума. Женщины не лысеют.

– Посмотри сам! – истерически визжу я и тяну себя за волосы. Три волосины послушно отделяются от головы и остаются у меня в руке.

– Естественно, они будут вылезать, если ты будешь их тянуть, – говорит он. – Не тяни – и все дела.

– Посмотри в ванну! – умоляю я. Крис неохотно идет к ванне: так, будто она где-то очень-очень далеко.

– Бррр. Да ты линяешь, принцесса.

Я начинаю нервно крутить волосы – о боже, может быть, в этом все дело?! – и тут же останавливаюсь.

– Возможно, это из-за стресса, – добавляет Крис. – Тебе надо взять больничный.

Больничный?! Я никогда не беру больничные! Я – Работник Месяца, причем каждого. (Ну, если бы “Балетная компания” была “Макдоналдсом”, точно была бы.) Я такими вещами не занимаюсь, хотя… По-прежнему не отводя глаз от ванны, начинаю рассуждать: “А почему бы и нет? У меня вылезают волосы; Бабс утверждает, что я не могу сказать “нет”; я вся вымотанная после концерта, – точнее сказать, после того, как до четырех утра прикалывалась над Крисом, скакавшим вверх-вниз, словно игрушка “йо-йо”, – и к тому же мне действительно не хочется тащиться на работу”. Очень осторожно высушиваю волосы здоровенным феном из нержавейки, ревущим как реактивная турбина и трансформирующим меня в Бонни Тайлер. В 8:45 я наговариваю сообщение на голосовую почту Мэтта.

– Мэтт, мне очень жаль, но, похоже, я серьезно заболела, – шепчу я в трубку. Крис сидит рядом: слушает, кивает. – У меня ужасная мигрень, и тошнит, я осталась у мамы, она за мной ухаживает.

Тут Крис подает знак “стоп”, прерывая мой монолог.

– Принцесса. Чересчур много информации: выдаешь себя с головой.

В ужасе смотрю на него.

– Но ведь я же специально это сказала. Чтоб он не звонил мне домой, и чтоб не вызвать подозрений, когда там никто не ответит, – тихонько пищу я.

Крис смеется.

– Беру свои слова обратно. Ты просто профи, – говорит он, взъерошивая мою новую прическу:

“Династия” встречается с “Ночью страха”.

Едва справляюсь с желанием вывернуться из-под его руки.

– Ты действительно думаешь, что это из-за стресса? – спрашиваю я, касаясь своих волос, – едва-едва и очень мягко, – и тут же отдергивая руку, будто это какая-нибудь ледяная скульптура.

– Конечно, блин, из-за чего же еще? – отвечает Крис. – Не думай об этом, а то будет еще хуже.

Я улыбаюсь. В этих своих трусах-“боксерах” он выглядит таким худеньким: совсем мальчишка. Мне отчаянно хочется поверить ему. Но из головы никак не выходит картина: сотни волосинок, кружащися в водовороте слива, и каждая из них – предвестник ужасной погибели. Мне нельзя волноваться. Если я буду волноваться, они начнут вываливаться пучками, и я облысею, не пройдет и месяца. Нужно переключиться на что-то другое. Измеряю Криса взглядом:

– Итак, чем сегодня займемся?

Мне хочется, чтобы он снова увлек меня в постель и сделал мне хорошо. Разумеется, после того, как почистит зубы.

Беда в том, что сегодня Крис, похоже, не в том настроении: после вчерашней-то ночи, когда у него просто сорвало башню. Сегодня – и теперь мне это точно известно – день регресса: одно сплошное раздражение. Лично я вчера обошлась без этого. Все, с кокаином покончено: с того самого момента, когда я чихнула, пустив на ветер сотню фунтов за одну секунду. И еще: из-за того, что мне очень-очень хотелось, я точно знала, что делать этого не следует. (Для себя я уже давно решила: просто я очень быстро ко всему привыкаю. У меня нет аллергии на злаки или арахис; мне просто нужно что-то, чтобы почувствовать себя как-нибудь по-особенному.) Крис хватает меня за руку.

– Знаешь-ка, – говорит он, – я думаю раздобыть нам запас на выходные.

Внутри у меня все опускается, но я решаю не обижать Криса отказом. И спустя пару тоскливых часов у него в руках оказывается пластиковый пакетик с нашим развлечением на сегодня.

Здорово, конечно, почувствовать себя маленьким чертенком в компании с плохим мальчиком, в то время как все остальные усердно пашут на работе. Но что меня потрясло, так это то, какое, оказывается, это нудное дело – покупка наркотиков. Пришлось тащиться аж в Уимблдон, где в крошечном одноквартирном домике обосновался Крисов снабженец (белый, из среднего класса), а потом не меньше десятка лет выслушивать его идиотские шуточки насчет причесок и парикмахерских. Сказать по правде, я ожидала чего-то более грязного и смертельно опасного.

– Только после вас, – говорит Крис. И добавляет, заметив мои колебания: – Кокаин – наркотик чистый и безопасный!

Я продолжаю колебаться. Тони говорит, что только законченные придурки умирают от наркотиков, но, зная о том, как мне обычно везет в таких делах, мое второе “я” немедленно ощетинивается, кричит “оо-оо-оо!” и цепляется ногтями за землю.

Крис шепчет:

– Похоже, ты из тех правильных девочек, для которых порошок бывает только от кашля, да?

Меня буквально вынуждают втянуть в себя дорожку.

– Оттягивает, правда? – хихикаю я, и мы падаем в кровать: молодые и влюбленные в свои раздваивающиеся личности.

Когда звонит мобильник Криса, тот как раз занят совершенно не подходящим для этого делом.

– Ал… ле! – отвечает он грубо.

– Это тебя, – говорит Крис осуждающе. Я округляю глаза, резко сжимаю ноги и, поймав брошенную мне наживку, мурлычу:

– Хеллоу!

– Миллер, какого хрена ты вытворяешь? – говорит голос на другом конце линии.

Мое чудесное настроение улетучивается в момент. Сглатываю слюну: на вкус горько.

– Как, как ты… – Не могу закончить фразу.

– Твоя мама мне звонила.

Втягиваю носом и прижимаю кисть руки к ноздре. Не хочу, чтобы кокаин попал в трубку.

– Понятно, – говорю я. – Но этот номер. Откуда…

– Из твоего. “Ролодекса”[23]23
  Фирменное название настольной офисной картотеки.


[Закрыть]. Просто ты чересчур организованная, Натали. Правда, только когда это касается лично тебя, – добавляет Мэтт.

– Мне действительно очень жаль, что так получилось, – шепчу я. И мне действительно жаль. Жаль, что меня вычислили. Спасибо тебе, мамочка.

– Ты уже видела сегодняшнюю “Сан”?

– Еще нет, – бормочу я.

– Мм, а стоило бы! Потому что именно сегодня, к вящей радости десятка миллионов читателей, они тиснули ту самую статейку про здоровье, что ты устроила для Мел; вкупе с экспертным заключением врача-тире-диетолога о том, что содержание жиров в ее теле чрезвычайно низкое. Мол, он не желает ставить поспешный диагноз, но тем не менее: низкое содержание жиров в организме симптоматично для пациентов, страдающих ГРЕБАНОЙ АНОРЕКСИЕЙ НА ФОНЕ НЕВРОЗА! – орет он мне в самое ухо.

Образно говоря, я грохаюсь в обморок, не сходя с места. На самом же деле издаю протяжное и абсолютно бесполезное:

– Ооооооооооо!

– Ты что там, кокаин нюхаешь? – добавляет он вдруг.

У меня делается виноватый вид. Это все равно, что прятать под свитером попугая, который все время орет “Арррааа!”, а ты упорно стоишь на своем: “Нет, что вы, это была я”. Извинения расталкивают друг друга локтями у меня в голове, но сваливаются в одну кучу прежде, чем мозг успевает конвертировать их в речь.

– Господи, Натали, – вздыхает Мэтт. – Не делай этого. – Голос у него мягкий, как теплое масло, и я уже готова разреветься. – Ты облажалась.

Сгибаю ноги и натягиваю одеяло до самого подбородка. Мэтт делает паузу, а затем, когда я так и продолжаю молчать, добавляет:

– Бог его знает. Иногда я сам смотрю на Мел и думаю: вот женщина, которая пишет самое длинное на свете письмо самоубийцы. Одно дело, об этом знаем мы, компания в курсе маленькой проблемы Мел, бедное дитя живет с этой проблемой уже давно, мы пытались помочь ей, но она не меняется, ей самой это нравится, это ее собственный путь к совершенству. Но если об этом узнаёт весь мир – это уже плохо. Я знаю, вы с ней теперь подруги, но это – твоя работа. Ты могла бы выбрать любую другую танцовщицу. По сравнению с Мел большинство из них – жирные пингвины. Мне очень жаль, Нэт. На этот раз я не смогу тебя защитить. “Балетная полиция” в бешенстве, и, должен тебе сказать, ничем хорошим это не пахнет.

Мое сердце начинает качать ужас.

– Что… что ты имеешь в виду?

Он вздыхает.

– Нэт, ты же прекрасно знаешь нынешнюю обстановку: они только и ждут удобного повода для сокращения персонала. Но послушай. Я не думаю, чтобы они стали принимать скоропалительные решения, и, если поездка с “Телеграф” пройдет успешно, будь уверена: я сделаю все, чтобы лавры достались тебе. Все от меня зависящее… – я быстро скрещиваю пальцы на удачу. Если б у меня были длинные, мягкие, бархатистые уши, а изо рта воняло, как из сточной канавы, я легко смогла бы очаровать Мэтта, – … но, Нэт, с другой стороны, я должен делать только то, что приносит пользу компании.

– Я знаю, – шепчу я.

Страх заполняет меня целиком, и все же крошечный лучик надежды еще брезжит где-то в груди. Насколько мне известно, я отлично все организовала с поездкой в Италию. Билеты на самолет заказаны; Мэтт с Джульеттой вылетают в Верону в среду вечером; фотограф с визажистом – днем; номера в гостинице забронированы; съемки согласованы с местными властями и начнутся ранним утром в четверг; таким образом, у “Телеграф” будет достаточно времени отшлепать снимки нашей Джульетты, позирующей на балконе Джульетты настоящей. И они успеют тиснуть их в свой пятничный номер – в День святого Валентина и нашей премьеры “Ромео и Джульетты”.

– …не брала, так что сейчас самое время.

– Прошу прощения?

– Нэт! Ну-ка, соберись! Я сказал, что в этом году ты еще отпуск не брала, и предлагаю тебе взять несколько дней. Исчезни, затаись – заодно порядок в голове наведешь. Договорились? Жду тебя на работе в среду к обеду.

Тупо гляжу на мобильник, безмолвная и оцепеневшая, и только сердце в груди отстукивает “боп-боп-боп”.

В спальню вваливается Крис в халате стриптизера. Или, скорее, боксера, но, если честно, сейчас это больше похоже на халат стриптизера.

– Можно я возьму свой мобильник? – говорит он. – Ты провисела на нем целую вечность. – Тут он вглядывается в мои полные слез глаза и добавляет: – В чем дело? Надеюсь, тебя не переполняют чувства ко мне, а?

Скрежещу зубами. Чувства к нему?! Еще вчера ночью ты был просто бесчувственный чурбан с пустой кастрюлей вместо головы!

– Не волнуйся. С чувствами – это не ко мне. А разве ты не собираешься спросить, что все-таки произошло?

– Нет, но уверен: ты сама мне все расскажешь.

Стараюсь быть краткой, то есть держаться в рамках диапазона его внимания. Крис трет лицо-так, будто хочет стереть его совсем.

– Он нарочно все преувеличивает. Просто злится, что ты взяла больничный. Знаешь, куколка, ты обломала весь кайф. Кайф обломан – из-за тебя.

У меня нет никакого желания вступать с ним в споры, так что я просто говорю, что мне ужасно жаль, после чего Крис слегка теплеет и предлагает вызвать мне такси. Кроме того, он нежно-нежно говорит, что брать больничные – это мой долг, и вообще, если каждый из нас будет брать свое, всем остальным будет только легче. Меня это ничуть не утешает и не убеждает.

Час спустя, – до смерти утомив таксиста причитаниями, – вваливаюсь к себе в квартиру. Не знаю, чья тут вина, – моя или кокаина, – но я чувствую себя трупом. Нависаю над телефоном, уставившись на него, словно вампир в искушении заказать пиццу с чесноком. А чего я, собственно, боюсь? Хватаю трубку и давлю на кнопку ускоренного набора.

– Эй! – радостно приветствует меня Бабс, похоже, забывшая о нашем недавнем споре. – Я тут как раз подстригала газон.

– Мне очень жаль, – отвечаю я (последнее время “очень жаль” стало моим автоответом на любой вопрос).

Мысленно рисую картинку: Бабс подстригает квадратик травы размером с кухонную салфетку, в то время как соседи в ужасе наблюдают за этими упражнениями, удивляясь, почему это она не может, как все нормальные люди, нанять консультанта по садоводству. Уже, было, открываю рот, собираясь завести скулеж про работу, как Бабс вдруг добавляет:

– Я сама собиралась тебе звонить. У тебя появился поклонник.

– Неужели?! – взвизгиваю я. Тщеславие слоновьей ступней раздавливает все мои животрепещущие проблемы. – И кто же это?

– Робби! – восклицает она. – Он без ума от тебя. Такой славный парень. Он…

– Он же плешивый, – говорю я лицемерно, поскольку я тоже теперь плешивая. – К тому же я встречаюсь с Крисом.

– А-а, с этим, – отвечает Бабс, намеренно окуная коротенькую, невинную фразу в гадкие помои скрытого смысла. – С тем, кому плевать на этикет и кто не дарит свадебных подарков?

– Ты не должна принимать это на свой счет, Бабс, – говорю я, отчаянно стараясь быть милой и любезной. – Крис… э-э… Крис просто не считает свадебные подарки обязательными. Он не очень-то верит в знаки и символы.

Ответная реакция Бабс наводит на мысль об оскорбленном религиозном фанатике. И где-то посреди вспышки ее раздражения до меня доходит, что “знаки и символы” были не самым удачным примером.

Я понимаю, – и для меня это большой удар, – что не хочу говорить с ней о работе: больше не чувствую, что понимание с ее стороны гарантировано. Не хочется мне выкладывать Бабс и мои интимные подробности. Подумать только: а мне-то казалось, что наши с ней отношения всегда были простыми. Но теперь я стала чувствовать себя с ней ужасно неловко, словно пришелец, пытающийся имитировать человеческое существо. И, чтобы хоть немного успокоить ее, говорю:

– Хотя, знаешь, ты права. Робби – приятный парень.

– Послушай, позвони ему, сходите куда-нибудь, выпейте по рюмочке, просто так, ничего серьезного.

Я давно заметила, что замужние подруги неизменно и, естественно, из самых лучших побуждений стараются подыскать пару своим непристроенным товаркам, – вот только их великодушие и благородство крайне редко распространяется на поиск парней, которые выше ростом и более сексуальны на вид, чем их собственные мужья. Вообще-то я намеревалась призвать к перемирию, но вызвала лишь обиду. Молча записываю номер телефона Робби и обещаю позвонить ему.

Глава 11

Что меня всегда поражало, так это сколько в мире людей, которые делают ставки и выигрывают, рискуют и побеждают, в то время как я, – человек, который с момента своего рождения только и делал, что неукоснительно придерживался правил, – попадаю в беду, как только делаю шаг в сторону. Как же мне быть? Последние шестнадцать лет Бабс тащила меня через все, – неважно, через что. Когда нас бросил отец, – и пусть даже я не очень-то расстраивалась по этому поводу, – Бабс целый год делила со мной школьную парту (Франни тогда тщетно пыталась раздуть семейную ссору между своими родителями). С Бабс мне ни разу не пришлось следить за собой. Она вселяла в меня уверенность. И вот теперь, когда ее увели, я разваливаюсь на куски.

Нет, это не так. Я не разваливаюсь на куски, у меня все хорошо. И чтобы это доказать, схожу-ка я в спортзал. Или, может, лучше в бассейн? Не плавала уже тыщу лет, а ведь я обожаю плавать. Рядом с Хендоном есть бассейн, не хуже олимпийского, и, когда я жила в родительском доме, то каждое воскресенье проплывала по сотне раз туда и сюда, после чего пешком возвращалась домой и валилась спать. Я очень выносливая девушка. “ Ты же с самого начала знала, что это будет спортзал”, – думаю я, входя в тесный холл. Даже если это означало, что придется тащиться в город. Не могу устоять перед искушением бегущей дорожкой. Бабс же, наоборот, предпочитает бегать вдоль обочин: бегущая дорожка дает ей ощущение “быстрого движения в никуда”. А мне нравится.

– Знакомые все лица, – слышится сиплый голос.

Жму на красную кнопку “СТОП”, и, повернувшись, вижу перед собой богиню в черно-белой лайкре.

– Привет, Алекс!

И все – иначе я тут же брошусь обниматься. Я без ума от приветливых, дружелюбных людей – ну, вы сами знаете, тех, что благодарно поднимают руку, когда вы останавливаете свой автомобиль перед “зеброй”, давая им возможность перейти улицу; тех, что ловят ваш взгляд и понимающе улыбаются, когда какой-нибудь религиозный фанатик заводит свои нудные проповеди в вагоне метро; тех, что обязательно скажут: “Вы уронили пятерку, девушка”, когда вы ее действительно уронили, – в общем, тех, что на фоне всеобщей враждебности дарят случайные мгновения счастья просто так, ничего не требуя взамен. Тех, кого, к сожалению, не так много.

– Ты прямо слиплась с этой машиной, – говорит она. – Думаю, моя миссия на сегодня – затащить тебя на наши занятия по пилатесу.

– О! Спасибо. Я польщена. – Только через мой труп. Неаэробика. Фу! Черта с два ей удастся завлечь меня на своего пилатеса. Бессмысленная потеря моего драгоценного эндорфинного времени!

Четыре минуты спустя я уже лежу на голубеньком половичке, знакомясь со своими поясничными мышцами. Не уверена, что мне это нравится. В плане потоотделения – почти совсем ничего, и к тому же в зале сплошь жирные тетки, одна из которых все время пердит как тромбон, пытаясь дотянуться до пальцев ног. Едва не прокусываю губу, стараясь сдержать смех. Хотя упражнения с виду кажутся легкими, но не тут-то было. Даже простая команда, вроде: “Теперь садимся на седалищную кость, спину держим прямо, ноги вытянуты перед собой. Держим голову. Выше! Еще выше! Еще прямее! Работаем мышцами спины и живота”, на поверку оказывается мучительнейшей из пыток. Растяжка – это сплошь страдание и скучища, и я прихожу к выводу, что поступаю очень благоразумно, лишь делая вид, что работаю. Следующий маневр требует сесть на пол, упершись кончиками пальцев в согнутые колени, – “пальцы ног не должны касаться пола!”, – втянуть живот и, сгруппировавшись, перекатиться на спину, наподобие мячика, после чего – вернуться в сидячее положение, используя “трансверсус абдоминис”, что, как я полагаю, является не чем иным, как пижонским термином для мышц живота. Мне удается – опять же хитростью.

Алекс недовольно качает головой и ухмыляется.

– Ты используешь ноги для толчка, Натали. Забудь про ноги. Представь, что их у тебя нет!

Ненавижу, когда у меня не получается быть идеальной ученицей с самого начала. А тут еще эти нудные напоминания о том, что дышать надо “правильно”. Знаете, я всю свою жизнь дышала так, как мне удобно, и почему-то до сих пор не задохнулась. Чего еще вам от меня надо, а? В какой-то момент вдруг ловлю себя на том, что чувствую какое-то опасное спокойствие, из-за чего начинаю переживать, что работаю недостаточно упорно. Добавляю темпа в упражнение на низ спины, и Алекс тут же приказывает: не увлекаться! Цитирую: “Не надо убивать себя – это только кажется, что пилатес не требует особых усилий. На самом деле это не так, – на самом деле все очень серьезно: по чуть-чуть, но как можно дольше”.

Я не верю ей, но, когда занятие заканчивается, чувствую себя изнуренной. Должно быть, от скуки.

– Это было здорово! – говорю я Алекс. – Мне понравилось!

– Слава богу, – а то я переживала, что совершила смертный грех: стащила тебя с беговой дорожки. Мне правда очень приятно. Послушай, – она смотрит на часы, – у тебя найдется время для чашечки кофе?

Наблюдаю, как Алекс пьет горячий шоколад, заедая пирожным с карамелью и изюмом. Улыбаясь, она говорит:

– На Новый год дала себе зарок включать шоколад в каждое блюдо. А ты?

– О господи. У меня этих зароков не меньше миллиона! Больше заниматься спортом, меньше есть всякой дряни, пить больше воды, тратить меньше денег, быть аккуратнее, – мм, уверена, там была еще целая куча всего, но я уже все позабыла. Кажется, они у меня где-то даже записаны.

Алекс улыбается.

– Моя сестра Луиза точно такая же, как ты, Натали. Дала себе обещание отказаться от чипсов, клетчатки, алкоголя, сигарет и заниматься спортом по четыре раза в день. Четвертого января она позвонила мне и сказала, что нарушила все пять обязательств в один день. Сказать по правде, Натали, я была искренне удивлена, что она продержалась так долго.

Я хихикаю, но про себя думаю, что вряд ли найдешь двух таких не похожих друг на друга людей, как мы с ее Луизой. Говорю:

– Полагаю, все дело в самоконтроле.

Вместо того чтобы вставить свое мнение, Алекс ждет продолжения. Я вдруг начинаю чувствовать себя как-то неловко и выдавливаю:

– Мне правда понравилось. Просто досадно, что я не смогла правильно выполнить ту штуку с “перекати-полем”.

Алекс взрывается смехом и легонько стискивает мне руку.

– Натали. Не надо быть такой строгой! Ты справилась просто блестяще. Ради бога, это же твое первое занятие. К тому же у нас нет такого понятия: “правильное выполнение упражнений”. Главное – делать все так, чтобы твоему телу было хорошо. Именно поэтому мне пилатесовский метод нравится больше других. Надеюсь, ты придешь еще не раз. Думаю, мне удастся тебя убедить! Еще несколько занятий – и тебя палкой будет не выгнать.

“Очень сомневаюсь”, – размышляю я, запихивая сухой и девственно чистый тренировочный костюм в стиральную машину у себя дома. Хотя Алекс – просто душка. Мне кажется, что мы знакомы гораздо дольше, чем на самом деле. Вот она-то бы точно посочувствовала, если б я рассказала ей, что меня отстранили от работы. Вот черт! Я же совсем забыла. Плюхаюсь на стул в кухне и убиваю время, дергая себя за волосы и наблюдая, как они падают на стол. В десять минут шестого раздается телефонный звонок.

– Как ты, дорогуша, я звонила тебе утром на работу, но у Мэттью создалось неверное впечатление, будто ты заболела и осталась у меня, и я так разволновалась, что тут же тебе перезвонила, но твой мобильник был отключен, и я весь день места себе не находила, какие планы на вечер? – Не дожидаясь ответа, мама добавляет: – Я приготовлю тебе ужин, может, заедешь где-нибудь в половине седьмого, раз уж ты все равно не на работе?

После встречи с Алекс я и в самом деле почувствовала себя относительно уравновешенной. Но теперь все куда-то улетучилось. По пути в Хендон меня ослепил солнечный зайчик, и я подпрыгнула от неожиданности, решив, что это вспышка полицейской камеры, и я попалась на превышении скорости.

– Немедленно возьми себя в руки, Натали! – рычу я. Потом заставляю себя подпевать “Пет Шоп Бойз” и пытаюсь убедить себя, что мое увольнение – пока лишь угроза, а не свершившийся факт.

Однако стоит мне поделиться этой мыслью с мамой, она немедленно принимается возражать.

– Ох, Натали! – пускает она слезы, пользуясь костяшками пальцев вместо платка и уставившись на меня так, будто клеймо “Голодающая и бездомная” уже проступило на моем челе. – Как же ты теперь? Тебе же не найти другую работу!

С этими ободряющими словами мама водружает передо мной тарелку с картофельным пюре и печенкой, размером с парусную шлюпку. Перед собой же ставит: бокал белого вина, пакетик с соленым арахисом и обезжиренный шоколадный мусс. (Ужин явно не из рецептов “Весонаблюдателей”, но мама воображает себя экспертом по калориям, ошибочно полагая, что может обмануть систему.) Вдыхаю воздух через рот, чтобы избежать запаха печенки. “ Ты что, мама, забыла, что это Тони у нас любитель печенки, а не я?” – беззвучно ору я про себя. Что же до меня, то меня тошнит от одной мысли о том, чтобы съесть куриную печенку. Да, собственно, любую печенку, не обязательно куриную, – я непривередлива.

– Мам, – говорю я успокаивающе, – меня еще никто никуда не выгоняет. Может, все и обойдется.

Мама закусывает губу, словно не может понять, чем же она так провинилась, что Господь послал ей такую тупую дочь. Потом выпаливает:

– Может. Но никогда не обходится!

– А вдруг на этот раз обойдется? – говорю я почти неслышно, поскольку не доверяю своему голосу.

Мама швыряет на стол салфетку.

– Я знала, что этот твой Крис Пудель до добра не доведет! Но уже слишком поздно: Сол ни за что не примет тебя обратно!

Думаю о Соле. Хочется пронзительно завизжать: “Да у него сиськи больше моих! А язык вообще как у муравьеда!”

Поскольку вслух я ничего не отвечаю, мама резко меняет позу под названием “бедная я, бедная”, и в ее взгляде появляется осуждение.

– Я ничего не понимаю, Натали, – говорит она. – Ты ведь даже не объяснила, что же такого ты там натворила. Должно быть, действительно что-то ужасное, раз Мэттью так с тобой поступил!

Я не вполне уверена, что она имеет в виду: то ли что мое преступление и в самом деле настолько тяжелое; то ли жалеет бедняжку Мэтта из-за душевных страданий, которые ему пришлось пережить, сдавая меня “Балетной полиции”. Мну в руках салфетку до тех пор, пока та не становится невидимой человеческому глазу. И мямлю в ответ:

– Я сделала несколько глупых ошибок.

– Каких ошибок? Должно быть, в высшей степени глупых, раз случилось такое!

Рассказываю о Мел и статье в “Сан”.

Она хватает воздух ртом:

– Надеюсь, не та Мел, что с нашим Тони?

– Та самая. Что с нашим Тони.

Шейла Миллер хватает салфетку со стола и швыряет ее, уже во второй раз, прямо на шоколадный мусс, – признак того, как сильно она расстроена. Мама всегда считала ужасно дурной манерой оставлять что-либо в тарелке, а нарушителей правила неизменно упрекала: “Вас ваша мама вообще чему-нибудь в детстве учила?!”