Текст книги "Отель «Толедо»"

Глава 2

Выйдя из здания аэропорта Схипхол, Александра прямо направилась к автобусной остановке. Ей предстоял режим самой строгой экономии, и о том, чтобы выбросить тридцать евро на такси до центра, и речи быть не могло. Тем более она уже не раз добиралась до центра на автобусе за те же полчаса, но поездка стоила в десять раз дешевле. Рейс 197 как раз готовился к отправлению. Александра вскочила в салон, купила билет и уселась, устроив на коленях сумку и отбрасывая со лба растрепавшиеся волосы.

Она так спешила, что даже не успела привести себя в порядок в туалете аэропорта. Диана и Юрий, те самые старые друзья, которые согласились предоставить ей жилье, просили приехать как можно раньше. Уже в десять часов утра они собирались отправиться в дорогу, и в таком случае ключи от квартиры пришлось бы забирать у хозяйки дома, а той могло не оказаться дома в такой час, в будний день. Впрочем, никому из пассажиров утреннего автобуса не было дела до ее внешнего вида. Александра разглядывала свое нечеткое отражение в оконном стекле, одновременно отмечая взглядом проносившиеся мимо поля, тут и там пересеченные каналами. Она видела собственное заспанное лицо, непослушный вихор на затылке, старую кожаную куртку с побелевшими швами, которую очень кстати откопала среди хлама в своей мастерской накануне отъезда. И в то же время наблюдала за тем, как из жемчужного тумана на горизонте поднимается солнце.

День обещал быть ясным. Поля зеленели, кусты шиповника на обочинах были покрыты белыми и розовыми цветами. Нигде ни клочка снега. Вскоре появились жилые кварталы, застроенные однотипными зданиями блочного типа, без балконов, очень напоминавшими Александре панельные «хрущевки», среди которых прошло ее детство. Эти районы были населены в основном мигрантами, о чем говорили многочисленные вывески на арабском, халяльные универмаги, женщины в хиджабах и стены, расписанные граффити. Впрочем, мирный и скучноватый вид этих однотипных районов был очень далек от печально известных парижских гетто с замурованными окнами и сожженными машинами. Александра невольно содрогнулась, вспомнив свой визит в один из самых «неприкасаемых» пригородов Парижа в прошлом году. Ее ожидала там покупательница, старушка лет девяноста с лишним, которая уже не покидала пределов своей жалкой квартирки, с трудом передвигаясь на ходунках. Старушка готовилась переехать на землю предков, в Израиль, чтобы там умереть на руках у праправнуков, и хотела продать кое-какие семейные реликвии. Художница до сих пор ежилась, вспоминая, какого страху натерпелась, выйдя из станции метро и пробираясь по загаженным улицам среди бетонных однотипных домов. Окна в них были заложены кирпичами или забиты фанерой, мостовая завалена грудами мусора, который сбрасывали прямо с верхних этажей, и не всегда в пакетах. На тротуарах коротали время неизвестно в ожидании чего группки молодых парней. Облака сладковатого дыма висели в жарком неподвижном воздухе, смешиваясь с запахом гниющих отбросов и выхлопных газов от пролетающих мимо мотоциклов. Дорогу то и дело пересекали разжиревшие крысы, ничуть не боявшиеся людей. Александру провожали наглые взгляды и циничные возгласы. Мешки с мусором и крысы ждали ее и в подъезде. Лифт не работал. На входной двери под нужным номером были написаны нацистские лозунги. Прежде чем открыть, ей устроили подробный допрос. Александра этому не удивилась и была благодарна уже за то, что ей вообще отперли дверь. Обратно пришлось добираться сквозь те же впечатления – таксисты в этот район ехать отказывались.

«И самое печальное, что ничего стоящего бедная старушка не продавала. – Александра следила за тем, как в окне появляются все более респектабельные районы старой застройки. – Я зря рисковала кошельком и жизнью… Хотя как сказать! Все хорошо, что хорошо кончается. Мы попили чаю, поболтали, и я благополучно вернулась в отель… Из жалости купила у нее побитый молью плюшевый коврик рыночного изготовления, который в этом же отеле и оставила. Зато обзавелась новым опытом!»

На этот раз ей предстояло жить в самом старинном и престижном районе Амстердама. Ауд Зяуд, или Старый Юг, традиционно населяли коренные жители города. Здесь, в двух шагах от Музейной площади, в нескольких минутах езды на трамвае от Лейдсеплейн и кварталов красных фонарей, царили порядок и умиротворенная тишина. Не было ни толп ошалелых туристов с красными от бессонницы глазами, ни стай сумасшедших велосипедистов, ни витрин с девушками, ожидающими клиентов. Если и встречался кофешоп, то он благонравно прятался в переулке, между кондитерским магазином и общественной прачечной, и его единственная узенькая витрина была скромно задернута занавеской. По ночам здесь было тихо. Ауд Зяуд рано ложился спать и рано просыпался. Александра была рада, что вновь увидит этот безмятежный, спокойный район на границе с великолепным парком Вондела.

Наконец автобус остановился рядом с Концертхоллом, фасадом выходящим на Музейную площадь. Александра поспешила сойти. Углубившись в переулки за Концерт-холлом, она двинулась в самое сердце района, стараясь забирать правее, чтобы выйти к парку, на границе с которым жили ее друзья.

Было всего девять часов утра. Булочные и кондитерские уже открылись, и художница, не удержавшись, заглянула в маленький магазинчик на Корнелис Шутстраат. Там она попросила чашку кофе с молоком и шоколадное пирожное. Улыбающаяся румяная девушка в черном переднике до пола вышла из-за миниатюрного прилавка и, пожелав доброго утра, поставила на столик перед Александрой ее завтрак.

За соседним столиком (всего в этом заведении помещалось два стола) пил кофе старичок с лохматой беспородной собачкой на руках. На его плечах мешком висело пальто, которое старичок, вероятно, носил в далекой юности, годах в сороковых прошлого века. Александра улыбнулась собачке и ее хозяину, те приветствовали ее в ответ: мужчина – улыбкой, собачка – оживленным мельтешением хвоста. Кофе оказался крепким, а пирожное очень свежим, еще теплым. Шоколадный крем на миг погрузил Александру в блаженную немоту и помешал сразу ответить на вопрос, который задал старичок, слышавший, как она делала заказ по-английски. Голландцы, по мнению художницы, вообще держали пальму первенства по любопытству среди европейцев. Нигде ей так часто не приходилось болтать на личные темы с незнакомыми людьми, как в Нидерландах, где это считается в порядке вещей.

– Я из России, из Москвы, – ответила она, проглотив кусок пирожного.

– Отдыхаете? – осведомился старичок, почесывая узловатыми пальцами шерсть на загривке у собачки. Пес морщился от удовольствия и тихонько, деликатно чихал. – Гуляете?

– К сожалению, нет… работаю! – улыбнулась женщина.

– Да, сейчас не погуляешь! – Старичок, которому явно хотелось поговорить, зябко повел плечами. – Очень холодно!

Александра с изумлением взглянула через витринное стекло на улицу, где сияло солнце и колыхались на ветру желтые ирисы, высаженные в клумбы. Рядом с клумбами лежали сложенные в штабель елочки, укутанные в сетчатые мешки. Готовился рождественский базар. Этим утром в Амстердаме было двенадцать градусов выше нуля по Цельсию.

– Холодно – в Москве! – засмеялась женщина. – Сегодня ночью было минус пятнадцать! А бывает и минус двадцать пять!

Девушка за прилавком, полировавшая полотенцем серебряное блюдо для конфет, издала изумленный возглас. Это также было очень по-голландски: не считалось зазорным показать, что слушаешь чужой разговор.

– Как же вы на улицу выходите? – с юмористическим ужасом осведомился старичок.

– Мы, конечно, боимся… – в тон ему, с деланым раздумьем проговорила Александра. – А потом все-таки выходим!

Она взглянула на бронзовый циферблат старых настенных часов, заключенных в неуклюжий футляр красного дерева, и торопливо поднялась из-за стола. Попрощавшись со старичком и девушкой, художница перекинула через плечо ремень сумки и вышла на улицу. Свернув за угол, Александра оказалась на Виллемспарквег. Улица, посреди которой пролегали трамвайные пути, шла вдоль парка и за перекрестком превращалась в извилистую, узкую Конингслаан.

Хотя эта улица и носила громкое имя Королевского проспекта, она представляла собой очень тихое, неизвестное туристам место. По краям мостовой стояли старинные двух-трехэтажные кирпичные виллы, окруженные крошечными садиками. Даже в декабре за коваными оградками можно было увидеть цветы, самые выносливые и неприхотливые. Одной стороной улица вплотную примыкала к парку, задние окна домов смотрели на обводной канал и на просторные лужайки, окруженные облетевшими деревьями. Именно здесь и жили друзья Александры.

Она увидела их издали – Диана с мужем стояли рядом со своей машиной и грузили коробки в открытый багажник. Александра издала приветственный возглас и помахала. Диана и Юрий выпрямились одновременно, слегка стукнувшись лбами и расхохотавшись. Они были неуловимо похожи, как становятся похожи супруги, долгие годы прожившие вместе в мире и согласии, имеющие общие вкусы и привычки. Высокие, крупные, со светлыми, коротко остриженными волосами – муж и жена больше напоминали брата и сестру.

– Хорошо, что ты нас застала! – Диана пошла навстречу приятельнице, все еще прижимая ладонь к ушибленному лбу. Женщины расцеловались. – Мы решили выехать на полчаса раньше. Я только что собиралась отнести ключи Лиз, а она намылилась на пробежку…

Лиз де Бак, с которой Александра однажды мельком видалась и беседовала, была хозяйкой виллы, где снимали квартиру Диана и Юрий. Этой представительнице старой голландской купеческой аристократии, очень гордившейся своим происхождением, считалось пятьдесят с небольшим – во всяком случае, на такой возраст она выглядела. Лиз недавно похоронила супруга, который был старше ее лет на тридцать. Детей у пары не имелось, и после смерти мужа вдова занимала лишь первый этаж, оставив за собой исключительное право пользоваться садиком на задах дома. Второй этаж виллы был разделен на четыре скромных квартирки-студии. Все квартиры сдавались на длительный срок, от двух месяцев. Третий этаж полностью занимали Диана и Юрий. Они снимали также и чердак, на котором Диана оборудовала гончарную мастерскую. В целом это был очень респектабельный дом, хотя в нем и сдавалось внаем жилье.

– Мы уже предупредили Лиз, что ты поживешь у нас какое-то время. – Юрий, захлопнув крышку багажника, также подошел поприветствовать гостью. – Она вспомнила тебя и не против. Ты ее условия знаешь – никаких вечеринок, не шуметь по ночам, не курить на лестнице, не швырять бутылки из окон…

– Мне, конечно, будет трудно отказаться от всех этих привычных удовольствий… – Александра сердечно обняла старого приятеля. – Но я постараюсь вести себя хорошо: пустые бутылки сдавать в супермаркетах, а чеки жертвовать на благотворительность. Как я вам завидую – впереди Италия! Надолго? Что конкретно будете делать?

– Реставрируем фрески и лепнину в одном особняке, который пойдет на продажу… Хотя я бы не стала рисковать – судя по фотографиям, там все еле держится, включая сами стены! Одно тронешь, другое посыплется… – Диана подтянула рукав куртки и с тихим возгласом взглянула на часы. – Ох, пора ехать! Месяца на два как минимум мы исчезнем. Можешь тут остаться хоть до весны.

– Визы не хватит, да и…

Александра запнулась. Ей вовсе не хотелось посвящать друзей в детали своей поездки, тем более что они не были знакомы с Надеждой. Кроме того, после перелета, когда Александра оказалась лицом к лицу с действительностью, все планы, которые художница строила последние недели, представлялись ей провальными. Надежда была жива и просила о ней не беспокоиться. Она планировала некую важную сделку. В ее равнодушии к прежней жизни не было, в сущности, ничего из ряда вон выходящего. Александре были известны случаи, когда люди, уезжавшие из дома надолго и резко меняющие обстановку, теряли всякий интерес к тому, без чего раньше себя не мыслили. «С глаз долой – из сердца вон! – сказала себе Александра, следя за тем, как Юрий выносит из особняка последнюю картонную коробку и устанавливает ее на заднем сиденье машины. – В конце концов, человек может просто устать. Да и Сергей мог далеко не все мне рассказать. Кто знает, что там у них произошло… Вот скрывал же он до последнего момента, что Надя звонила в октябре! Мог скрыть и что-то еще!»

– Даже кофе не успели выпить! – с сожалением проговорила Диана, передавая ключи гостье. – Когда будешь уезжать, отдай ключи Лиз. Да, я тебя не спросила, ты-то в Амстердам по работе?

– По личному делу, – уклончиво ответила Александра.

– Рада за тебя! – несколько невпопад ответила приятельница. Было заметно, что мыслями она уже очень далеко. – Но на День Святого Николая ты все-таки останешься? Смотри, не пропусти, когда на Дамрак привезут елку!

Спустя минуту художница уже махала вслед удалявшейся машине. У входа в парк автомобиль свернул налево и скрылся из виду. Александра подбросила на ладони ключи. Она приняла решение немедленно зайти в отель, где Надежда оставила ей письмо. Отель находился в нескольких минутах ходьбы, неподалеку от той крошечной кондитерской, где она завтракала. Направляясь к вилле на Конингслаан, Александра прошла мимо его подъезда, но решила не задерживаться, чтобы не разминуться с друзьями. Теперь спешить было некуда. Она развернулась и медленно, с наслаждением вдыхая влажный утренний воздух, направилась в обратный путь, в сторону Виллемспарквег.

Это был скромный трехзвездочный отель, без флага над входом, без навеса у подъезда, с крошечной латунной табличкой над кнопкой звонка. Он занимал здание довоенной постройки, и серый фасад с огромными окнами ничем не отличался от таких же фасадов слева и справа. У входа в деревянной бочке дрожал на ветру молоденький кустик букса. На одной из веточек поблескивал красный шарик с бантиком – предвестник близких рождественских праздников. Александра потянула на себя тяжелую дверь и вошла в тесный холл, застеленный красным ковром. Почти немедленно за входной дверью начиналась крутая лестница с узкими ступеньками, также покрытая ковром, прижатым к ступеням латунными прутьями. Александра поднялась по ней и оказалась в гостиной, где располагалась стойка портье.

В этот утренний час в гостиной было многолюдно. Обстановка напоминала семейное кафе с артистическим уклоном. Несколько столиков, за которыми завтракали постояльцы, картины современных художников на стенах, многочисленные горшки с цветами, маленькие собачки, азартно играющие с мячиком на ковре… Окна, выходящие на улицу и во внутренний двор, как почти везде в Амстердаме, представляли собой скорее витрины. То, почему в домах старой постройки проектировались окна такого гигантского размера, становилось понятно при первом же взгляде на крутые узкие лестницы, по которым невозможно было поднять ни мебель, ни в случае необходимости больного на носилках или гроб. Доставка подобных грузов осуществлялась с помощью наружной лебедки, украшавшей фасад здания на коньке крыши. Такая же лебедка торчала и на кровле отеля. Лифта здесь не было. Комнаты, по отзывам Надежды, отличались спартанской обстановкой и крошечными размерами. Правда, по цене хостела постоялец получал отдельный номер и собственный санузел с душем. Это был во всех смыслах старый отель с чисто голландским пониманием комфорта, который заключается в удобной постели, льняном белье, дружелюбном отношении и умеренной цене. Роскоши здесь не было и в помине. Надежда от души рекомендовала его всем московским знакомым, в том числе и Александре. Правда, художница ни разу здесь не останавливалась, но всегда отмечала взглядом вывеску, если проходила мимо.

Александра подошла к стойке, за которой возился у кофемашины молодой человек. Когда он обернулся, женщина поздоровалась, сообщила, по какому поводу пришла, и чтобы удостоверить свою личность, предъявила загранпаспорт. Портье вытащил из-под стойки картонную коробку и перебрал лежавшие в ней бумаги.

– Да, вам есть письмо! – Он положил перед Александрой конверт. – Вот, пожалуйста!

Александра взяла запечатанный конверт, оказавшийся таким легким, словно внутри ничего не было. На нем были написаны ее имя и фамилия – латинскими печатными буквами, очень крупно. Она чувствовала смутный страх перед этим невесомым конвертом, хотя причин для этого не было после того, как Надежда позвонила домой в октябре. «Я сделала глупость!» – в который раз подумала Александра, глядя, как портье относит чашку кофе пожилой даме за столиком у окна.

– Скажите, когда оставили письмо? Давно? Недавно? – спросила Александра, когда молодой человек вернулся за стойку. – Это можно узнать?

Оказалось, парень – новичок, работает в отеле второй месяц да и приходит всего на несколько часов в день.

– При мне письмо точно не оставляли… – Портье вытянул шею, разглядывая через стеклянную дверь спускавшегося по лестнице постояльца. Они обменялись приветственным кивками, после чего парень вновь повернулся к Александре: – Если вы зайдете вечером, после шести, здесь будет сама хозяйка. Она точно все знает. Не желаете чашку кофе? Может быть, чаю? Это бесплатно, мы угощаем всех наших друзей!

И хотя фраза была дежурной, полагавшейся по должности, улыбался молодой человек очень искренне.

Александра поблагодарила, попросила кофе и прошла к столику у окна, который как раз освободился. Супружеская пара средних лет, разговаривая по-немецки, навьючивала друг на друга рюкзаки, готовясь к выходу в город. Художница едва разминулась с ними, протискиваясь в тесный угол. Она вежливо рассмеялась, когда со второй попытки им удалось разойтись. Но никакого веселья Александра не ощущала. Легкий конверт жег ей пальцы. Именно для того, чтобы его вскрыть, она и приехала на последние деньги в Амстердам. Ее никто не звал на помощь, ей нечего было рассчитывать здесь на верный заработок. Более того – в Москве остались несданные заказы, отменилось ее участие в одном перспективном аукционе. Нужно было срочно, и уже окончательно, определиться с тем, куда перевозить вещи из мастерской. Александра очень боялась, что, возвратясь домой, найдет лишь груду строительного мусора, раздавленного гусеницами бульдозера. Этот кошмар снился ей уже не раз, и просыпаясь, она долго не могла прийти в себя от щемящего чувства грядущей бездомности.

И вот все эти реальные проблемы, требовавшие неотложных действий и решений, перевесил один тоненький конверт, в котором на ощупь ничего и не было. Александра уселась, положив конверт перед собой, и стала смотреть в окно, за которым зябло на ветру старое узловатое дерево, искривленное, словно страдающее ревматизмом. Погода, как всегда в Амстердаме, внезапно испортилась – ясное спозаранку небо мгновенно затянули темно-серые тучи. Собирался не то дождь, не то снег, не то все сразу.

Портье поставил на столик чашку черного кофе, и Александра сделала первый, обжигающий глоток. Тянуть дальше было невозможно. Она взяла конверт, осторожно надорвала его и убедилась, что внутри все-таки вложен лист бумаги.

Там оказался изрядно измятый лист бумаги. Александра поспешно развернула его. Письмо заключалось в одной надписи, сделанной по-русски, в самом верху листа, как заголовок, крупными, далеко расставленными друг от друга печатными буквами.

«ОТЕЛЬ «ТОЛЕДО», № 103 А».

И это было все. Ни обращения, ни подписи, никаких объяснений. У женщины сильно закружилась голова, и виной тому был вовсе не хронический недосып. Она испытала настоящее потрясение, прочитав короткое послание, лишенное каких бы то ни было эмоций. «Отель «Толедо»… Впервые слышу такое название! Этот ведь называется совсем иначе! И это все, что Надя хотела мне передать?!»

Рядом громко смеялись туристы, взобравшиеся по крутой лестнице с огромными чемоданами. Они сгрудились у стойки портье и болтали с ним, пока парень отыскивал их бронирование в базе данных. До Александры донеслось несколько упоминаний о Святом Николае и о елке на площади Дам, и она поняла, что туристы приехали в Амстердам в основном ради этого праздника. Сама художница знала о нем лишь понаслышке. Диана как-то рассказывала ей, что накануне пятого и шестого декабря просто разоряется на подарках. Подарить можно пустячок, марципанового поросенка или шоколадную лошадку, но подарок на День святого Николая обязательно должен быть, иначе знакомые, соседи и коллеги не поймут и обидятся. Александра в два глотка допила кофе. Посидела несколько секунд с закрытыми глазами, стараясь сосредоточиться. Вновь перечитала записку и, встав, направилась к стойке портье.

Дождавшись, когда туристы получат ключи-карточки от номеров, она обратилась к парню в полосатой рубашке:

– Простите, вы не подскажете, где в Амстердаме находится отель «Толедо»? Отель или хостел, не знаю точно…

Портье с готовностью вбил название в поисковик компьютера. Дождавшись результатов, сощурился, пробегая взглядом экран:

– В Амстердаме такого отеля нет… Здесь выпадают другие города. Может быть, это Римини? Амман? Неаполь?

– Нет… – Неприятно удивленная, Александра нащупала конверт в кармане куртки, словно опасаясь, что он оттуда улетучился. – Я так не думаю.

Скорее всего, отель находится в Амстердаме или где-то неподалеку.

– Тут есть еще другие города… – Портье несколько раз щелкнул «мышкой», листая страницы. – Даже не слышал про некоторые. Но в Амстердаме такого отеля нет. И в Нидерландах нет. А вы попробуйте вечером спросить у хозяйки, она может знать!

Оставалось только уйти. Александра поблагодарила портье, попрощалась и вышла на улицу.

Амстердам в декабре зачаровывал. Это было очарование такое же зыбкое, как отражение тесно стоящих домов в черных водах каналов, и такое же переменчивое, как погода в начале мягкой зимы. На ветру метались в клумбах цветы, последние, стойкие цветы ушедшей осени, сизые тучи обещали долгий тоскливый дождь… И внезапно, в считаные минуты, все менялось – солнце обливало рыжей глазурью блестящие после недавнего дождя мостовые, в просветлевших каналах отражалось синее глубокое небо, и особенно сладко пахло имбирем и ванилью из крошечной булочной, в витрине которой виднелись незамысловато расставленные противни с пряничными лошадками.

Александра засмотрелась на витрину и едва не пропустила показавшийся в конце улицы трамвай. Она едва успела подбежать к остановке. Это был ее любимый маршрут № 2. Он пересекал весь Амстердам, начиная свой путь у Центральной станции и заканчивая его час спустя далеко в полях, у ветряной мельницы. Возле нее Александра как-то, года два назад, просидела целый вечер, расстелив на траве плащ и следя за тем, как небо меняет цвет и глубину, медленно наполняясь закатными красками, янтарными и розовыми, как прозрачный голубоватый бокал – молодым вином. Тогда стояла поздняя весна. От молодой травы, растертой между ладонями, исходил терпкий горьковатый запах, тревожащий сердце, как воспоминания о всех прошедших веснах, которые обещали так много, но обещаний не сдержали. Это место, несмотря на его обитаемость, обладало печальной магией пустынных плоских полей, залитых водой, блестевшей тут и там в дренажных канавах. Красота Нидерландов была неяркой, словно прелесть бледного, заплаканного лица, влажно мерцающих глаз, загадочных и глубоких. Александра тогда едва нашла в себе силы встать, отряхнуть отсыревший плащ и уйти.

Но сейчас она вскочила в трамвай, идущий в другую сторону. Ее целью был Де Лоир, знаменитый антикварный крытый рынок-пассаж, в самом сердце города, занимающий почти целый квартал между двумя каналами: Лоирсграхт и Эландсграхт. Там, в тепле и тишине, можно было бродить часами, и там содержала магазин ее знакомая, бывшая москвичка, уехавшая в Голландию еще в начале девяностых. Александра решила навестить ее, а кроме того, рассчитывала отыскать в лабиринтах рынка что-то для перепродажи в Москве. Правда, она вовсе не соскучилась по Варваре – так звали обладательницу магазина. Бывая на этом рынке, Александра всегда стремилась найти обходные пути, чтобы боковыми коридорами пройти мимо ее участка. Но сейчас у художницы была конкретная цель: хоть что-то узнать о пропавшей приятельнице.

«Если Надя с конца апреля и по сей день остается в Амстердаме, да притом совершает некие сделки, она не могла ни разу не заглянуть на Де Лоир, – раздумывала она, усевшись у окна и глядя, как за стеклом тянутся респектабельные улицы Старого Юга. – Это уж точно! К счастью, как раз сегодня рынок работает. Зайду к Варваре, потом поброжу, вдруг что высмотрю. Бывают ведь всякие чудеса! А к шести вернусь в отель, поговорю с хозяйкой. Здесь что-то не то… Не то! Особенно с днем рождения Лиды. Не может быть, чтобы Надя об этом забыла. Что-то случилось. Она не зря меня позвала!»

Глядя в окно, художница вспоминала свой разговор с девочкой – перед самым отъездом она все-таки встретилась с Лидой, хотя та изобретала разные предлоги, чтобы увильнуть от встречи. Лиду в мастерскую привез Сергей.

…Стоя посреди огромной захламленной мастерской, гости оглядывались со смущенным и ошеломленным видом. Впрочем, ошеломлен был только мужчина. Девочка смотрела вокруг с нескрываемым восторгом и любопытством.

– Я еду в Амстердам, – сообщила ей Александра, изо всех сил стараясь не сбиться на покровительственный тон. По рассказам приятельницы, она знала, что у девочки наступил период, когда она начала усиленно огрызаться, отстаивая свои «взрослые» права. – Если повезет, увижу твою тетю. Но это еще не наверняка…

На востроносом, веснушчатом лице любопытство сменилось угрюмым упрямством. Девочка вздернула тощие плечи в знак того, что затронутая тема ее нимало не касается. Было ясно, что она очень обижена на тетку, о чем художницу предупреждал и Сергей.

– Если я ее увижу, что-нибудь передать? – продолжала Александра.

– Не надо. – Девочка отошла к стене, делая вид, что ее заинтересовали развешанные там картины.

Интересного, по мнению Александры, там ничего не было – несколько заурядных пейзажей и натюрмортов, ожидавших реставрации, да одна маленькая батальная сцена, где очень нарядные всадники в красных и синих мундирах сражались на очень длинных пиках посреди очень снежного поля. И лошади, и всадники были написаны в таких невозможных, вывернутых ракурсах, что, будь они живыми, их мышцы и связки разорвало бы на куски. Сама Александра смотрела на эту картину с омерзением, владелец же очень гордился полотном.

– Извини… – Художница сделала знак Сергею, чтобы тот не вмешивался, и, подойдя к девочке, остановилась рядом с ней. – Я знаю, что твоя тетя уже полгода тебе не звонила, но у нее наверняка непростые обстоятельства…

– С днем рождения она могла бы меня поздравить! – резко ответила Лида, упорно не сводя взгляда с батальной сцены.

– Это и доказывает, что у нее сейчас сложные обстоятельства, – с мягким нажимом проговорила Александра. – Если бы она могла, то обязательно бы позвонила!

Октябрьский звонок Надежды по-прежнему хранили в тайне от девочки.

– Я постараюсь ее найти, а ты… – Александра положила руку на плечо девочки, но Лида тут же сделала шажок влево, словно случайно, и ладонь женщины встретила пустоту. – Ты не могла бы мне сказать, что тетя собиралась делать в Амстердаме? С кем встречаться? Может быть, она при тебе говорила по телефону об этом?

Лида, по-прежнему разглядывавшая батальную сцену, отрицательно покачала головой:

– Нет, ничего не говорила. Сказала мне, что у нее дела и она через три дня вернется.

– А почему она не продала фарфор из серванта, как собиралась сделать перед Новым годом? – осторожно поинтересовалась художница, не терявшая надежды отыскать хоть какую-то зацепку.

– У нее не было времени… – Лида наконец повернула голову, и женщина увидела в ее глазах слезы. – Она все куда-то ездила, я даже несколько раз ночевала одна. Она даже обезьяну не стала продавать. Упаковала вечером, чтобы на другой день отвезти покупателю, а когда я назавтра проснулась, вижу – обезьяна опять стоит на полке.

– А почему тетя за ночь передумала продавать обезьяну? – насторожилась Александра. Она знала, что Надежда очень рассчитывала на прибыль от этой сделки.

– Я тоже спросила, и тетя сказала, что статуэтка оказалась поддельная, – хмуро ответила девочка. – А вот эта картина, – она неожиданно ткнула пальцем в сторону так интересовавшего ее полотна, – настоящая?

– Настоящая картина девятнадцатого века, – улыбаясь, ответила художница. – Написана настоящим маслом на подлинном холсте. Как по-твоему, Лида, она плохая или хорошая?

– По-моему, очень плохая! – решительно ответила девочка. – У этой вот белой лошади сейчас зад отвалится! И вообще, таких длинных лошадей не бывает!

– У тебя отличный глазомер! – похвалила ее художница.

…И это были все плоды разговора, на который так рассчитывала Александра. «Ни одной нити, за которую можно потянуть!» Трамвай подъезжал к Лейдесплейн, здесь нужно было выходить. Александра поднялась с диванчика и направилась к дверям, вытаскивая из кармана билет, чтобы приложить его к детектору на выходе. «Ничего! «Отель «Толедо», номер 103 А»! А такого отеля ни в Амстердаме, ни в Нидерландах нет!»

Она сошла и несколько минут стояла на площади, с невольной улыбкой следя за тем, как развлекаются местные жители и туристы, катаясь на крошечном катке, залитом в честь близящихся праздников. Катались кто во что горазд – кто на коньках, взятых напрокат, кто прямо на подошвах. Неопытные конькобежцы толкали перед собой пластиковых оранжевых тюленей, которые служили им опорой – впрочем, ненадежной, потому что то и дело кто-нибудь падал, сбивая с ног соседей. Слышались визг, смех, играла музыка из динамиков. В углу маленькой площади мигала огоньками наряженная елка. Нехитрое развлечение доставляло посетителям катка массу удовольствия – впрочем, Александра давно заметила, что голландцы умеют от души радоваться мелочам.

«Да, но что же я… Время идет! – опомнилась она, взглянув на часы. – До шести я на Де Лоир, потом – в отель… А утром, быть может, придется ехать в аэропорт, искать горящий билет подешевле, пересадками этак с двумя… Если ничего не узнаю, конечно!» У нее оставалось все меньше иллюзий насчет успешности своей поездки. Письмо, на которое Александра так рассчитывала, которое не смогла игнорировать, оказалось загадкой без отгадки. И теперь художнице казалось, что она с самого начала, узнав о письме, хотела приехать в Амстердам вовсе не затем, чтобы найти приятельницу и помочь ей, а затем, чтобы убежать, хоть на пару дней, от своих собственных, нерешаемых проблем. В последний раз взглянув на каток, Александра пересекла трамвайные пути и двинулась в сторону Марнихстраат. Эта улица должна была привести ее к знаменитому на всю Европу рынку антикваров.