Текст книги "Отель «Толедо»"

– А теперь начистоту, зачем ищешь Наденьку? Она тебе денег должна? Скрывается?

– Мне ни копейки никто не должен… К сожалению!

Александра порылась в сумке, машинально достала и тут же спрятала сигареты. Курить во всех кафе и ресторанах Амстердама была запрещено. Исключение представляли знаменитые кофешопы, но там курили вовсе не табак или не совсем табак.

– Нет, честно?

Варвара, усевшись напротив, облокотилась о столешницу и подперла кулаком щеку, пристально глядя в глаза художнице. Александру всегда смущал и неприятно настораживал неподвижный взгляд этих черных маленьких глаз, глубоко вдавленных под брови, словно изюмины в тесто. Ей чудилось в этом взгляде нечто маниакальное, и она даже предпочитала, чтобы Варвара болтала в своем обычном изнурительном темпе, чем вот так выжидательно молчала и смотрела на нее.

– Я все уже сказала, – пожала плечами Александра, делая вид, что ее заинтересовал хлам, расставленный на полке под потолком. – Смотри, какая интересная тарелочка… Я ищу Надю потому, что о ней уже полгода ничего в Москве не знают. Она звонила домой всего раз.

– Значит, не хочешь говорить! – после паузы заявила Варвара. Она не изменила позы и продолжала сверлить собеседницу взглядом. – Дрянь твоя тарелочка, я давно замечала, что ты ни черта не понимаешь в фарфоре. Это современный китайский хлам. Повторяю, твоей любимой Наденьки в Амстердаме нет, иначе я бы с ней давно пересеклась. За полгода здесь можно встретить кого угодно, и Наденьку, и Ведьму Ивановну, и Лешего Петровича. Если они существуют в натуре, конечно.

Александра, уязвленная презрительным отзывом о ее способностях, только качнула головой. Она чувствовала, что собеседница злится все больше, накручивая сама себя. А Варвара продолжала, неуклонно повышая голос:

– Если ты только ради нее приехала, то выбросила деньги в помойку. Я поражаюсь, как она умеет заморочить голову умному вроде бы человеку! Еще когда она была девчонкой и в Москве на коленях передо мной ползала, чтобы я ее в салон взяла, потому что ей жрать нечего было, я за ней заметила это… Аферистка! Ничего ведь не знала, не умела, сопли еще не обсохли, а в итоге я взяла ее вместо опытного оценщика. Всему ее учила, время теряла, нервы и деньги! Сколько вреда она мне принесла! Так еще и уволить я ее никак не могла. Каждый раз после проколов Наденька что-то такое плела, что я ей верила! И опять все повторялось! Когда мы расстались, я свечку в церкви готова была поставить за избавление от мук! Поражаюсь… Просто поражаюсь, до чего ты не разбираешься в людях! В твоем-то возрасте пора уже расстаться с наивностью!

Она говорила и говорила, на жилистой шее опять выступили красные пятна, похожие на аллергическую сыпь, узловатые, артритические пальцы непроизвольно сжимались и разжимались, словно силились что-то ухватить в воздухе – может быть, шею воображаемого обидчика. Александра старалась не вслушиваться, думать о своем, но это было невозможно – Варвара уже почти кричала. «Она в бешенстве! – Александра с преувеличенным вниманием разглядывала фарфоровую тарелочку, о которой так резко отозвалась ее спутница. – Ревность? Зависть? Надя говорила о ней, что «таких не любят». С «такими», кажется, и не дружат – когда я однажды болтала с Эльком в его часовом магазине на Де Лоир и упомянула Варвару, у него сделалось какое-то странное лицо… А уж Эльк – милейший человек, хотела бы я видеть, с кем он не способен поладить! Но почему она в меня, именно в меня так вцепилась? Почему ей нужна именно моя дружба? Я, кажется, не скрываю, что общаюсь с ней постольку-поскольку, ради дела. Господи, как она тарахтит!»

Александру спас хозяин: пританцовывая c неожиданной для своего крупного сложения легкостью, он появился из-за стойки с двумя огромными тарелками в руках. Поставив их перед дамами, он исполнил еще одно па и немедленно вернулся с двумя бокалами любовно нацеженного пива. Затем склонился над Александрой и с теплой фамильярностью потрепал ее по плечу:

– Получайте удовольствие, мевроу![3]3
  Mevrouw (нидерландск.) – сударыня.


[Закрыть]

– Dank![4]4
  Dank (нидерландск.) – спасибо.


[Закрыть] – радостно отозвалась Александра.

Художницу давно мучил голод. Блюдо, которое поставили перед ней, было незамысловатым, как вообще вся традиционная голландская кухня: мясные тефтели, политые ягодным соусом, и вареный картофель с маринованной капустой. Александра восприняла его с восторгом – она любила простую кухню и не стыдилась признаваться в том, что гурманство ей чуждо от природы.

– По крайней мере, в этой забегаловке не отравят, мясо свежее, – критически заметила Варвара, вытирая салфеткой зубья вилки. – Ты меня слушала или нет? Я говорю, что нечего и мечтать получить с нее денежки. Можешь с ними попрощаться!

– Бог мой… – Александра сделала глоток ледяного пива и облизала губы. – Почему ты не веришь мне на слово? Ничего мне Надя не должна. Я просто беспокоюсь – как можно так надолго уехать и никому ничего не объяснить?

– А я тебе скажу! – Варвара не сводила с собеседницы пристального взгляда. – Если Наденька отколола такой номер и ее никто не может найти, значит, она задолжала. Кому-то другому, раз уж не тебе. И крупно задолжала!

Александра не ответила. Она впервые обдумывала этот вариант. Приходилось признать – такая вероятность существует. Подобный поступок никак не вязался у нее с личностью исчезнувшей приятельницы, но подобная невероятная скрытность должна была иметь какое-то объяснение.

– Сорвала большой куш, надула кого-то и сбежала, так все делают! – рассуждала Варвара, быстро разделываясь с тефтелями. Она умудрялась жевать и говорить одновременно одинаково неопрятно. Александра старалась на нее не смотреть. – Сколько я повидала таких беглецов… Как послушаешь их – на родине притесняют, копеечку заработать не дают. А потом выясняется, что они просто кого-то обобрали. Кого-то не того. Что, не веришь? Думаешь, твоя драгоценная Наденька на такое не способна? Я ее лучше знаю. Все эти якобы интеллигентные идейные тихони слеплены из одной глины!

– За полгода до меня дошли бы какие-то слухи! – возразила Александра, поддевая вилкой капусту. – В том-то и дело, что никто ничего о ней не говорит. Уехала и пропала. Все это… пугает, мягко говоря.

– Нервы, нервы… – иронически протянула Варвара. Казалось, однако, что она начинает постепенно проникаться услышанным. – Не драматизируй! Рано или поздно все прояснится.

– Надеюсь… – грустно ответила Александра.

А Варвара с проницательностью, свойственной многим подозрительным людям, продолжала:

– Я даже слышать не желаю о том, что ты сюда приехала только ради подружки. Молчи, молчи, по глазам вижу, что ты сваляла дурака и решила, что она попала в беду! Думаешь, Наденька это оценит? Не дождешься! Сколько тебе лет? Сорок пять? С ума сойти! А ведешь себя как пятилетняя девчонка! И никаких дел у тебя здесь нет, не ври мне! У меня чутье, как у медиума…

«Провались ты со своим чутьем! – думала Александра, не сводя взгляда со своей тарелки. – Я вот доверилась своему чутью, и что?! «Отель «Толедо», номер 103 А»! Блестящий результат!» Отрицать очевидное она не могла – приезд в Амстердам оказался напрасным. И хотя проживание ничего ей не стоило, деньги за билет были выброшены на ветер. Загадочное письмо не подлежало расшифровке и к тому же не содержало призыва на помощь. Александра промокнула салфеткой губы и положила вилку:

– Я сама знаю, что поступила глупо. Скажи лучше, ты слышала когда-нибудь про отель «Толедо»? Знакомое название?

Варвара, которую внезапно перебили, с неудовольствием отрезала:

– Никогда не слыхала! Наверное, дешевый грязный хостел, с кофешопом на лестнице! Или попросту бордель!

– А если спросить хозяина?

– Сейчас спрошу. Кстати же, нам пора двигаться! Аукцион на Ломбардстиг, туда идти полчаса. Ты же не на велосипеде? Кофе выпьем в другом месте!

Варвара призывно махнула хозяину, который, грузно облокотившись на стойку, смотрел футбольный матч по крошечному телевизору. Когда он приблизился, Варвара задала ему несколько вопросов по-голландски. Мужчина задумался, потом покачал головой, глядя на Александру.

– Он не слышал о таком отеле, – перевела Варвара, кладя деньги возле тарелки и поднимаясь. – Нет, не смей, я угощаю!

Александра сунула обратно в сумку вынутый было бумажник. Голова у нее шла кругом, и вовсе не от бокала пива, который она даже не допила. «Что за ребус?! Варвара живет здесь двадцать лет, а хозяин с рождения, вероятно. Портье прочесал все результаты запроса в базе… Такого отеля в Амстердаме нет!»

Вероятно, жестокое разочарование слишком ясно было написано у нее на лице, потому что Варвара ободряюще похлопала художницу по плечу:

– Не расстраивайся! На аукционе будет человек, который знает в Амстердаме каждый камешек в мостовой! И то, что под камешком, тоже! Я его расспрошу, да и тебе не вредно будет с ним подружиться. Мы найдем этот паршивый отель, если только в Амстердаме вообще есть отель «Толедо»!

В этот момент колокольчик, по старинке привязанный над входной дверью, простуженно звякнул. Дверь отворилась, впуская в пивную сырой холод. С набережной, заметно прихрамывая, вошел новый посетитель, высокий худощавый мужчина в черном пальто. Когда он, неловко прикрыв за собой дверь, обернулся, Александра обрадованно вскрикнула.

Это был ее старый знакомый, владелец лавки часов на Де Лоир, Эльк Райнике. Сняв очки, протирая носовым платком запотевшие стекла, он близоруко и доверчиво щурился, оглядывая помещение, которое сейчас представлялось ему скопищем туманных цветовых пятен. Хозяин коротко, гортанно выкрикнул приветствие, Эльк махнул в ответ. Александра с улыбкой ждала, когда он наденет очки и узнает ее.

– Этого еще черт принес! – процедила Варвара, резкими движениями обматывая вокруг плеч палантин. – Не понимаю, что ты в нем находишь! Меня он бесит!

Глава 4

Эльк Райнике, вызвавший такое раздражение у своей соседки по антикварному рынку, был в глазах Александры ярким представителем старинного голландского типа. Впрочем, его дедушка со стороны отца был немцем. Высокий, стройный, отлично сложенный, Эльк в свои сорок пять лет сохранял спортивную форму, благодаря тому, вероятно, что повсюду передвигался на велосипеде. Хромал он с детства, после травмы колена, полученной во время игры в футбол, и с детства же носил очки, но это ничуть не мешало ему с энтузиазмом крутить педали, проносясь по набережным грахтов и по узким переулкам с такой скоростью, что полы его расстегнутого черного пальто вздувались, будто паруса пиратского клипера. Черты лица у него были крупные, чеканно четкие, профиль – словно с античной германской медали. Круглый волевой подбородок, тонкая верхняя губа и чуть выпяченная нижняя, плотно прижатые к черепу уши, серые глаза с янтарными точками вокруг зрачков – весь его породистый облик находился в полной гармонии со старинным центром Амстердама, таким же неярким, спокойным и логически ясно устроенным.

Познакомились они на Де Лоир два года назад, когда Александра задержалась возле витрины его магазинчика, совсем небольшого. Заказов на часы у художницы на этот раз не было, и она просто любовалась выставленной на полках коллекцией. Когда к ней с улыбкой подошел хозяин, Александра слегка смутилась – ведь она не собиралась ничего приобретать. Но Эльк, тут же представившись и пожав ей руку, и не навязывал ей свой товар. Любопытный и общительный, как большинство амстердамцев, он просто хотел познакомиться и поболтать. Истый уроженец портового города, через переулки которого, как песок через устье песочных часов, день за днем течет пестрая толпа чужеземцев, он интересовался всем и всеми. Узнав, что Александра приехала из Москвы, Эльк восхитился и немедленно пригласил ее выпить чашку кофе. Через час художница знала всю его биографию и пересмотрела все семейные фотографии, которые антиквар носил с собой в портмоне. Эльк был женат на испанке, у них недавно родилась дочь. Также членами семьи, обитающей неподалеку от рынка, в районе Йордана, на Розенграхт, в родовом доме семьи Райнике, были две беспородные собаки, чьи фотографии любовно хранились рядом со снимками жены и ребенка.

Тогда, в кофейне, Александра оставила Эльку свой номер телефона и адрес электронной почты, попросив высылать ей снимки часов, которые можно будет показывать московским коллекционерам, чтобы предложить товар. Два дня спустя, когда она еще была в городе, Эльк позвонил ей и предложил проехаться по вечерним каналам на моторной лодке. Они встретились на Сингеле ближе к закату и больше часа кружили по всем центральным каналам, пока не стемнело и вода между высоких каменных набережных не стала золотой от вечерних огней. Эльк сидел у мотора, на корме, Александра на носу лодки. Когда она оборачивалась, хозяин вопросительно улыбался, словно безмолвно спрашивая, нравится ли ей прогулка. Причалили на Раамграхт, неподалеку от Южной церкви. Там Эльк привязал лодку и повел Александру ужинать. Они уселись на набережной, под оранжевым тентом уличного кафе. На столике горела свеча в стеклянном абажуре, вокруг слышалась разноязычная речь. Здесь ужинали и туристы, которых в апреле было еще немного, и голландцы, которые пришли целыми семьями, со стариками, маленькими детьми и собаками. Эльк, весь вечер бывший очень немногословным, теперь окончательно замолчал. Он смотрел на Александру, словно чего-то ожидая, в стеклах очков отражалось удвоенное пламя свечи, и невозможно было понять выражение его глаз. Была минута, когда Александре вдруг показалось, что цель этой вечерней прогулки не совсем та, какую она предполагала. Собираясь прокатиться по каналам, художница думала, что антиквар с Де Лоир стремится завязать и укрепить деловую связь с новым потенциальным партнером, который может открыть его скромному предприятию выход на московский рынок. Но тогда, на набережной, пока они ждали заказанный ужин, Александра вдруг ощутила повисшее в воздухе напряжение. Сидевший напротив мужчина не сделал ни одного движения, не сказал ни слова, которые можно было истолковать как попытку флирта. То, что внезапно возникло между ними, было куда сильнее и серьезнее. Вокруг по-прежнему звучали голоса, звенели приборы, раздавался детский смех. По каналу с мягким рокотом проходил освещенный изнутри туристический катер, на мосту звенели несущиеся велосипеды. Чайка, упавшая словно из-под самой луны, низко висевшей над городом, спикировала над каналом и с пронзительным воплем унеслась вдаль, туда, где мерцало небо над городским центром. Этот крик заставил Александру вздрогнуть. Эльк встрепенулся и, очнувшись от оцепенения, спросил, не холодно ли ей. Принесли ужин. Угрожающее очарование момента рассеялось, и через минуту они смеялись, с аппетитом ели и говорили о делах.

С тех пор прошло два года. Эльк регулярно писал, как они и договорились в тот вечер, присылал снимки наиболее интересных экземпляров, которыми пополнялась его коллекция. Порой Александра продавала их и получала комиссионные. Эльк торговал честно, и ни разу не возникла потребность в возврате присланной вещи. Александра обязательно получала от него поздравления на Рождество и на Пасху (по католическому календарю), а также на свой день рождения. Все общение шло в самом обыденном ключе и было полно здравого смысла. Они приносили друг другу пользу, каждый относился к партнеру с уважением и симпатией. И все же Александра не забывала той минуты на набережной, когда взгляд сидевшего напротив мужчины вдруг сделался странным, одновременно непроницаемым и очень красноречивым. Каждый раз, видя в почте письмо от Элька, художница ощущала словно укол булавкой в области сердца. И хотя Александра знала, что в письме содержится очередное деловое предложение или поздравление и ничего иного там быть не может, она каждый раз медлила его открывать.

…И вот Эльк стоял в нескольких шагах от нее, продолжая протирать очки, щурясь и пытаясь рассмотреть лица посетительниц. Александра не выдержала и рассмеялась в голос. Мужчина замер, затем торопливо нацепил очки и вскрикнул:

– Вот так-так!

Они пошли навстречу друг другу, протягивая руки для пожатия, но в последний момент антиквар обнял Александру и крепко расцеловал в обе щеки. Затем отстранился, поправляя на переносице очки:

– Это действительно ты!

– Сама не верю, что я здесь!

Художница смеялась, поражаясь тому, насколько рада видеть этого человека. Все черное, тяжелое и гнетущее, что было у нее на сердце в последнее время, внезапно исчезло. И дело было вовсе не в том, что она строила какие-то далеко идущие планы, связанные с часовщиком с Де Лоир. Александра еще два с половиной года назад, после того памятного вечера, твердо решила, что их отношения будут деловыми, дружескими и больше никакими. Слишком страшный шрам оставил на ее жизни первый роман, еще питерской поры – роман с женатым мужчиной, преподавателем Академии художеств, где она училась. И хотя взгляд Элька, в котором она, с его ведома или без, прочитала так много, не стерся в ее памяти, она хранила его без всякой корыстной цели. Так хранят засушенный цветок, камешки с моря или театральный билет.

Тем временем улыбающийся Эльк взглянул на Варвару, которая с кислым лицом драпировалась в палантин, делая вид, что разглядывает что-то на набережной через стекло витрины. Его улыбка погасла, на губах осталась только ее тень. Эльк поздоровался, любезно и безлично. Варвара едва кивнула, всем видом выражая нетерпение и недовольство.

– Ну, мы должны спешить! – бросила она Александре. – Я бы поехала на велосипеде, но ты… Можно, правда, и на трамвае.

Она демонстративно говорила по-русски, подчеркивая тем самым, что информация приватная и касается только их двоих. Александра так же демонстративно ответила по-английски – на этом языке они общались с Эльком:

– В самом деле, почему бы и не на трамвае? Мы едем на аукцион к Бертельсманну, Эльк! Ты как, не собирался туда?

– Собственно, нет… – Он задумчиво провел кончиками пальцев по отсыревшей пряди русых волос, упавшей на лоб. Откинул волосы назад и вопросительно взглянул на Александру: – Ты надолго приехала?

– Боюсь, совсем ненадолго… Может быть, до завтра. И по правде сказать, я тут случайно.

Эльк расстроился так искренне, что сыграть это было невозможно. Александра вновь ощутила горячий укол в сердце. Она с ужасом поняла, что ей очень приятно видеть, как расстраивается из-за ее быстрого отъезда этот мужчина.

– А вы не будете против, если я пойду с вами? – теперь Эльк обращался одновременно к обеим женщинам. – Я не помешаю?

– Аукцион – общественное место, менеер![5]5
  Meneer (нидерландск.) – сударь.


[Закрыть] – отрезала на этот раз по-английски Варвара. Пятнами покрылась не только ее шея, но и все лицо, до границы с волосами.

Она была в бешенстве, которое пока приходилось сдерживать. – Вход, правда, платный.

– Думаю, я справлюсь с этим расходом, мевроу! – с преувеличенной любезностью ответил Эльк, и, услышав металл, звякнувший в его голосе, Александра с удивлением поняла, что он умеет злиться.

Художница впервые видела этих людей вместе. В прошлый приезд, встречаясь с Эльком, она успешно избегала контактов с Варварой, а общаясь с бывшей соотечественницей, не пересекалась с владельцем часового магазина. Лишь легкая мимическая судорога, пробежавшая тогда по лицу Элька при упоминании имени Варвары, позволила сделать вывод, что он ее недолюбливает. Варвара же, узнав о том, что Александра установила на Де Лоир новый деловой контакт, презрительно бросила:

– А, этот хромой… Ничтожество. Не понимаю, как он своими часами торгует, он же слепой практически! Однажды навернется на велике в канал, помяни мое слово!

Впрочем, удивляться такому настрою не приходилось. Антиквары, как давно заметила Александра, дружили крайне редко. Их отношения часто носили характер хорошо замаскированной ревности, как у грибников, собирающих грибы в одной роще.

– Ну хорошо, давайте поторапливаться! – Варвара первая направилась к выходу. – Нас никто ждать не будет. Я предлагаю пойти пешком. Тут всего-то ничего…

– Подожди! – воскликнула Александра, с помощью Элька надевавшая на ходу свою куртку. – Тут же одна минута до автобусной остановки, там сядем на прямой автобус до Центральной станции…

– Я хочу пройтись! – отрезала Варвара и вышла, хлопнув дверью. Колокольчик оскорбленно взвизгнул.

Эльк открыл дверь перед Александрой и, придержав ее, вышел последним. Оказавшись на набережной, они увидели уже только спину Варвары, которая независимо удалялась в сторону центра по Лоирсграхт. Им ничего не оставалось, как двинуться следом.

Погода вновь переменилась. Небо затянула тонкая серая пелена, ветхая, как истлевшая в сундуке кисея. Тут и там в разрывах облаков синело небо. Дул сильный ветер, яростно обрывавший последнюю желтую листву с деревьев на набережной.

Эльк взял было Александру под руку, но тут же отпустил. Спустя минуту художница поняла причину этого неловкого маневра – сегодня Эльк особенно сильно прихрамывал и явно не хотел виснуть у нее на локте. Поняла она также и всю подлость тактического хода, совершенного Варварой. Зная, что ненавидимый ею сосед по рынку хромает и без велосипеда передвигается с трудом, она затеяла прогулку протяженностью километра на полтора. Это была хотя и небольшая, но ощутимая, причем физически, месть.

– Я бы все-таки поехала на автобусе, – заявила Александра.

– Если ты думаешь, что мне трудно идти… – Эльк усмехнулся, обматывая вокруг шеи серый шарф грубой домашней вязки. – Совсем нет. Зимой я всегда сильнее хромаю, не обращай внимания. Знаешь, я постоянно о тебе вспоминал…

– Я тоже! – вырвалось у художницы.

– Я имею в виду, вспоминал не из-за сделок, которые ты мне устраивала, – уточнил Эльк. Он говорил спокойно, шел не торопясь, не сводя внимательного взгляда со своей спутницы. – Часто думал, как ты живешь, что делаешь… По почте не очень-то побеседуешь… А ты в каждом письме писала, что никаких дел в Амстердаме пока не предвидится.

– Вот видишь, все-таки приехала. – Александра тоже замедлила шаг, приноравливаясь к походке своего спутника. Фигура Варвары давно исчезла из вида. Та, судя по всему, обиделась смертельно. – Правда, с делами пока ничего не выходит, но… Хотя бы с тобой увиделась.

– А какие были планы? – поинтересовался Эльк.

Александра не видела причины что-либо скрывать от своего друга и честно рассказала ему всю историю исчезновения московской приятельницы, не скрыв и содержания оставленного в отеле загадочного письма.

Часовщик с Де Лоир не был знаком с Надеждой, хотя сама Пряхина сразу вспомнила его, когда Александра два с половиной года назад рассказывала ей о своем новом знакомстве.

– …Такой высокий, в золотых очках, нордического типа? Хромает, как Байрон? – уточнила тогда Надежда, выслушав историю знакомства. – Приметный! Видала его на рынке… Правда, не общалась. Мне показалось, он немножко со странностями.

– Мы все со странностями! – заметила Александра, и приятельница полностью с ней согласилась. На том их разговор об Эльке Райнике и кончился, чтобы никогда не возобновляться…

И вот сейчас, остановившись на набережной, слушая ее рассказ, Эльк озадаченно хмурился, слушая описание внешности Надежды.

– У нее такие хвостики за ушами, как у девчонки! – Александра показала, где у приятельницы были хвостики. Эльк покачал головой:

– Не помню, не обратил внимания. За день перед глазами проходит столько людей… Да, все, что ты говоришь, очень странно. И она даже не поздравила девочку?

– Ни словом. А ведь столько сил и времени на нее положила…

– Дай мне записку! – попросил Эльк. Открыв конверт, полученный Александрой в отеле, он с минуту рассматривал вложенный в него лист, словно надеялся увидеть что-то, кроме краткой надписи на незнакомом ему языке. Затем вернул письмо Александре. – К сожалению, такого отеля я не знаю. А если бы он был не в Амстердаме, она указала бы город, так?

– Это очевидно! – Александра сунула конверт в сумку. – Да, кажется, Надя переоценила мои способности… Такие загадки решаются с ходу или совсем не решаются.

– А если записку писала не она? – ошеломил ее антиквар. – Почему все надписи сделаны печатными буквами? Она всегда так писала?

Художница не нашлась с ответом. Она впервые подумала о том, что никогда не видела почерка пропавшей приятельницы. А Эльк тем временем продолжал, вновь неторопливо пускаясь в путь, так что она была вынуждена следовать за ним:

– Знаешь, что я предлагаю? Давай вечером вместе пойдем в тот отель, где она оставила письмо. Я тоже считаю, что дело темное. Если ты захочешь обратиться в полицию, я тебе помогу. Без меня ничего не делай!

– Я так тебе благодарна! – У Александры навернулись слезы не то от ветра, бьющего прямо в лицо, не то от схлынувшего напряжения, в котором она жила последние дни. – Если бы ты знал, какие жуткие мысли меня посещали последний месяц, с тех пор, как я все узнала. Мне почему-то казалось… Не стоит этого говорить, наверное…

Она остановилась, покусывая обветренную нижнюю губу, глядя, как ветер крутит в воздухе горсть ржавых листьев. Небо вновь почернело, близился дождь. Эльк стоял рядом, серьезный, молчаливый, сунув руки в карманы пальто, как всегда, расстегнутого.

– Мне казалось, что я никогда больше ее не увижу, – сделав усилие, закончила фразу Александра. – Я думала, что она погибла!

На этот раз мужчина взял ее под руку и уже не выпустил. Так они и шли навстречу ветру, пересекая грахт за грахтом, приближаясь к центру. На Хюденстраат Эльк внезапно выпустил локоть Александры, сделал ей знак подождать и скрылся в одном из магазинов. Спустя пару минут он появился сияющий, с кулечком в руках:

– Это лучший шоколад в Амстердаме! Ну, попробуй! Когда я был маленький, все время просил, чтобы мне здесь купили конфеты, но родители никогда их не покупали…

– Почему? – поинтересовалась Александра, заглядывая в кулечек. Конфеты были восхитительные, даже на вид, и все разные. Она выбрала розовую пирамидку, с золотой съедобной фольгой на макушке.

– Я плохо себя вел! – с похоронным видом заявил Эльк, и оба рассмеялись.

На площади Спей Эльк купил в киоске кофе на вынос, и они продолжали путь, продолжая на ходу поедать конфеты, грея руки о картонные дымящиеся стаканчики. В этом импровизированном пикнике было что-то легкомысленное и, как все легкомысленное – волнующее. Они углублялись в сплетения узких безлюдных переулков, шли по мокрой скользкой мостовой среди накренившихся домов, останавливались, чтобы выбрать в кульке конфеты… Их пальцы соприкасались.

– Давай вот эту съедим пополам! – предложил Эльк, протягивая Александре квадратную конфету из белого шоколада, украшенную цукатом. – Не знаю, почему я взял одну, эта самая вкусная.

Александра откусила половину конфеты, и Эльк безмятежно отправил огрызок за щеку. «Мы ведем себя как дети, укравшие деньги у родителей и тайком накупившие сластей!» – думала Александра, глядя в спокойные серые глаза стоявшего напротив мужчины. В его темно-русых волосах, растрепанных ветром, запутался сухой лист. Ей хотелось вынуть этот лист, но она не решилась – ей было далеко до той выдержки, которую невозмутимо демонстрировал часовщик. «Ведь мы с ним давно не дети! У него серьезный бизнес, магазин в престижном месте, семья… А у меня… У меня ничего нет, и это еще более серьезный повод задуматься о будущем! Жевать на ходу шоколад – прекрасно, конечно. Но завтрашний день накажет меня за сегодняшний…»

– Ты все время такая грустная, – внезапно сказал Эльк, проглотив растаявший шоколад. – Из-за подруги? Мы ее найдем, если она здесь.

– Из-за нее тоже, – с запинкой ответила Александра. – Я просто подумала, что время идет… И навсегда проходит.

– Это не время проходит, – перестав улыбаться, возразил часовщик. – Это мы проходим.

Миновав Рокин, они оказались на Ломбардстиг. Эльк, высмотрев урну, смял опустевший кулек и швырнул бумагу в мусор вместе со стаканчиком.

– Пришли, – объявил он.

Знаменитый аукцион Бертельсманна уже не в первый раз проходил в здании старинного и очень дорогого отеля на Ломбардстиг. Александра бывала здесь однажды, в один из первых своих визитов в Амстердам, и тогда же, сразу и окончательно, убедилась в том, что перекупщикам вроде нее на этом аукционе делать нечего. «Разве найти в Москве сумасшедшего покупателя с бешеными деньгами, который потянет и аукционную цену, и мой гонорар… – думала она, сбрасывая куртку на прилавок гардероба. – Но таких безумцев все меньше. Люди начали считать деньги… Кризис!»

Эльк отдал пальто гардеробщику и повел свою спутницу к стойке портье, где регистрировались клиенты аукциона. За вход полагалось уплатить двести евро. В том случае, если на аукционе совершалась покупка, стоимость входного билета полностью возвращалась посетителю. В противном случае она переходила на баланс аукциона. Эльк настоял на том, чтобы оплатить билет Александре.

– Это не очень по-европейски, знаешь ли! – заметила женщина, поняв, что он тверд в своих намерениях.

– Ну, как сказать… – Антиквар пожал плечами. – Ты мне устроила столько сделок, что на билет мне уж как-нибудь хватит…

Рука об руку они направились в зал для приемов, где уже гудело множество голосов. Швейцар в черной с золотом ливрее, неуловимо напоминавший распорядителя на роскошных похоронах, широко открыл перед новыми гостями высокие стеклянные двери. Они вошли, и Александра тут же не столько увидела, сколько ощутила устремленные на них взгляды. Элька здесь знали, смотрели в основном на нее.

Стены в большом круглом зале были обшиты темными резными панелями из мореного дуба. Горели все до единой золотистые хрустальные люстры, гроздьями спускавшиеся с расписного барочного потолка. Публика собралась разношерстная. Мелькали как дорогие костюмы и дизайнерские коктейльные платья, так и растянутые свитера, а также причудливые винтажные наряды, вроде того, в каком щеголяла Варвара. И хотя все эти люди выглядели очень по-разному, их объединял род занятий: скупка антиквариата, посредничество, коллекционирование.

Аукционист в сером сюртуке, ослепительно белой крахмальной сорочке и бледно-желтом атласном шейном платке, элегантный, подтянутый, похожий на актера мюзикла, готового к выходу на сцену, весело болтал возле своей трибуны с толпившимися вокруг него маклерами. Александра сразу заметила Варвару. Та стояла возле длинного, заставленного закусками и напитками стола с угощением и потягивала белое вино из узкого запотевшего фужера. У Бертельсманна, как обычно, все было организовано на высшем уровне. Александра вспомнила злую шутку, пущенную кем-то в адрес этого аукциона. Смысл ее был в том, что Бертельсманн угощает гостей только самыми изысканными закусками и дорогими винами и торгует подделками только самой высшей пробы.